Павленко Петр Андреевич
Из писем к В. В. Вишневскому

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Петр Павленко
   Собрание сочинений в шести томах
   Том шестой
   

Из писем В. В. Вишневскому

I

7.10.46 г.

Дорогой Всеволод!

   Ужасно рад твоему письму. Оно картинно представило мне события последних недель.
   Конечно, мне нельзя было уезжать до конца событий, но нас молниеносно унесла из Москвы болезнь старшего мальчугана. Вот уже месяц, как он лежит с температурой, и мы совершенно сбились с ног с Наташей.
   Но, кроме семейных мытарств, я переживаю здесь тот же шквал, что и ты, правда, в других высотах и широтах, но тот же по существу своему. Где только не пришлось мне выступать: и на семинаре редакторов районных газет, и на сборе н[ачальни]ков политотделов соединений... И нельзя отказаться. Нельзя отмолчаться. Нельзя быть очевидцем только.
   Обстановка и время требуют участия боевого, решающего.
   Главное, я тут и швец, и жнец, и на дуде игрец. Так что -- скажу тебе прямо -- над романом не сидел и суток, и голову мою, положенную на отсечение, можешь считать уже полученной. Сделай с ней, что хочешь. Романа пока нет.
   Когда, прочтя сие, ты успокоишься, как редактор, я тогда скажу тебе как брату-писателю, что шквал не может не коснуться и меня, хотя мой роман политический, партийный и т. д. и т. д. Шквал одних несомненно запугает и отпугнет, других сделает храбрее, серьезнее, дальновиднее, напористее.
   Я хочу принадлежать ко вторым.
   На опыте "Клятвы" я пришел к выводу, что, когда пишешь, надо быть раза в три-четыре храбрее себя. Пока напишешь да напечатается или выйдет на экран, события настолько удалятся вперед, что твоя храбрость эпохи писания превращается в нечто невесомое. Писать надо "с походом", "с гаком", перебарщивая, переперчивая, пересаливая в расчете на то, что, пока суп сварится, все как раз и гармонизируется.
   Поэтому я хотел бы, по совести говоря, даже на секунду отойти от романа и набросать (может быть, больше для себя, чем для печати) статью: "Что я извлек для себя из решений ЦК".
   Вообще такой обзор, Всеволод, нужен. Все пишут сейчас о том, что плохо, чего нельзя, но есть вещи хорошие, нужные. Их следует вспомнить.
   Вредны аполитичность, вялость, уход от борьбы, значит хороши -- политичность, ярость, борьба, смелость.
   Никакие ошибки отныне не должны прощаться писателю, кроме ошибок смелости!
   Но тот, у кого хватит смелости натворить ошибок в поисках завтрашней темы и завтрашней формы, тот молодец. Иначе воспитаем филистеров, как Вирта.
   Я не завидую новому руководству, но я горд за него: оно порождено штормом, не штилем.
   Погода свежая, ничего не скажешь.
   Я здесь один, встреч никаких, со мною только газеты. Я читаю почти подряд решение ЦК о журналах, о кино, доклад Жданова, резолюцию ССП, интервью Сталина. И это одно. Это единое...
   Чем хороши решения ЦК, что ими мы официально признаны служилыми людьми, государственными деятелями! Это во-время!
   Жму тебя всесторонне. Привет Софье Касьяновне!

Твой П. Павленко

II

10. XII. 1947 г.

Дорогой Всеволод!

   Забыл я тебя со своими хлопотами: на меня навалились двое режиссеров, кино и театральный, и я работаю часов по десять в сутки.
   Написал пьесу по "Счастью", многое дописывая заново, отходя в сторону от романа и, кажется, добился успеха.
   По-моему, может получиться хороший спектакль.
   Московские новости поразительны. У нас тут поговаривают о решении ЦК по музыке. Это было бы весьма кстати. Статья "Сумбур в музыке" устарела, после нее возникло много новых явлений, создалась иная обстановка, а композиторы держатся особняком, строчат инструментальные сочинения и совершенно обходят оперу, мало оригинальны в песне, не думают о массовых действиях.
   Вообще по всему чувствуется, в искусстве наступают времена боевые, чувствуется азарт атаки, штурма. Это хорошо. Эх, поработать бы еще лет с десяток! Сейчас, когда поумнел, многое хочется сделать, да сил что-то не хватает.
   Осенью начал роман, два-три рассказа и отложил -- не лезут. Даже очерки -- и те намахал пятой ногой. Ты их не должен печатать, они требуют еще месяца три работы, не хочется срамиться, публикуя в столице второсортный материал.
   Вот эти очерки -- единственная продукция до января, а мечтал о трех рассказах за это время.
   Чудовища, мною порожденные (сиречь писатели в Крыму), тоже сосут со всех сторон. Возиться с ними приятно, но обременительно. О том, как они тут завелись и стали плодиться почкованием, непременно напишу в "Знамя". Мне думается, крымский опыт будет поучителен для старшего и младшего поколений, и вообще об этом не писалось.
   Но у меня завелись и новые нагрузки: я депутат Ялтинского Горсовета, представляешь? Все мелкие будничные хворобы текут ко мне, я член Горкома -- все идеологические затруднения -- ко мне, как к самому ученому еврею, я почетный член к[олхоза] и[мени] Сталина (они считают себя "первомайцами" из "Счастья") и, следовательно, веду у них вечера. Читал пьесу. Обнаружилось намерение писать историю колхоза... Правда, все это жизнь, самая живая жизнь, но хребет тонковат, сдаю.
   Зима у нас нынче райская, уже отцвели горький миндаль, слива, кизил, не знаю, чем все это блаженство закончится.
   Почти не топим и ежедневно двери комнат открываются на балкон, а солнце, как в мае. Вот закончу сценарий (никогда больше не стану связываться с этим жанром, кровавым для писателя), развяжусь с мелочами, сяду всерьез за свой станок. (Кстати, у меня стол драматурга Найденова). Жаль, что далеко от тебя я. Очень хотелось бы потолковать перед новым романом. Ведь это два года отдай, а что выйдет и выйдет ли -- кто его знает. Хочу написать нечто вроде "Земли обетованной", социалистическую робинзонаду, освоение завоеванной народом земли, открытие новой жизни.
   Что пишут в Америке? Должен признаться, я люблю манеру Хемингуэя, хотя не все у него ценю, и мне жаль, что нет возможности следить за ходом этого спорного, путаного, но сильного мастера.
   Лаконизм его меня приводит в дрожь. Это не стенография Ильи Эренбурга, это нечто более красноречивое, чем Гюго.
   У французов нет никого, кто бы сравнялся с нами, итальянцев не знаю, немцы далеко позади, англичане сильны, но им не о чем писать, одни американцы еще могут забить несколько голов в сетку прозы, а может быть, и драматургии.
   ... Рассказывал мне один наш молодой ориенталист, что чудесно стали писать арабы. Начинается эпоха молодых литератур, литературы первых книг, первых имен, первых тем. Замечательное время. Казалось, что может быть величественнее дней Октября? Но каждый год давал новые и новые меры величия, и я уж не знаю, какие гигантские перспективы ждут нас завтра, но они будут непременно. Твое намерение дать вторую серию "Мы из Кронштадта" -- правильно. Именно это! И поскорее!
   Плюнь на атмосферу в М[инистерст]ве кино, пиши! Их завтра повыгонят, а нам придется работать все равно...
   Джигурда кончает "Подземный госпиталь", переработала старые записи очень хорошо, почти умело. В феврале пошлю их тебе. Как ты посоветуешь, стоит ставить вопрос о ее принятии в ССП? Пройдет дело?
   Сейчас я гипнотизирую Героя С. С. Проценко, славу и гордость Черного моря... Обещает написать о делах войны. Парень с головой, может дать вещь, подобную Вершигорской.
   С нетерпением жду кутузовского N-pa. Как-никак, а все-таки крымский деятель. Может быть, даже стоит издать в "Крымиздате"?
   Как считаешь?
   Приветствуй ССП.
   Сердечно кланяемся Софье Касьяновне. Ждем по весне!

Твой П. Павленко

III

[Февраль 1948]

Дорогой Всеволод!

   Письмам твоим так рад, что они никогда не бывают для меня длинными, а всегда обидно короткими.
   Очень хорошо, если соберешься на Черное море весною. Поездим, поглядим людей, научно выпьем вина, потолкуем о жизни.
   Вуль мне писал, что ты обещал помочь с нашей идеей об истории Севастополя через Шикина. Не лучше ли поставить сию проблему в целом перед Шикиным? М[ожет] б[ыть], напишем мы ему из Крыма, а ты поддержишь через Военную К[оми]ссию?
   Подумай.
   Не хочется бросать дела интересного и нужного. Недавно С. И. Вашенцев писал, что решили пускать вещь.
   Азарх, не ожидая конца. Ой! Не стоит! Можно этой спешкой завалить тему.
   Очерк о "Литературном] Крыме" напишу. Спасибо, что подсказал.
   И. Козлов работает, как молодой, жмет к марту о подпольщиках-севастопольцах.
   Очень мне хотелось бы напечатать в "Знамени" своих молодых поэтов. Пишут они не хуже большинства московских, а сами хорошие парни.
   Не знаю, что тебя толкнуло на архивы 39 года, а я на днях тоже вспомнил те наивные времена, довоенные, найдя как-то огрызки воззваний к финнам. Хорошее было время!
   Эх, как погибает у нас тема "Писатель и война". Как мало мы написали о покойных товарищах. Почти ничего о Диковском, совсем ничего о Ставском, ерунду о Б. Левине. Немножко "повезло" Крымову да Гайдару.
   Я -- грешный человек -- тоже виноват. Обещал написать о Левине-Диковском, да так и не сделал. Ну, и все так.
   Не помнишь ли ты, печаталась где-нибудь или нет последняя вещь Лапина-Хацревина "Военный корреспондент"? М[ожет] б[ыть], стоит ее пересмотреть? Я слышал от кого-то, что она чрезвычайно] интересна.
   Где твоя книжка об Исакове? Хочу прочесть.
   Вообще, должен тебе сказать, ужасно хочется работать и даже -- не только писать, а вообще что-то строить, организовывать, двигать. Мне кажется, сейчас нужен Маяковский в прозе. Взять бы огромную дубину, да и дать ею по головам нашим. Писарева бы покойника на нас напустить -- вот было бы побоище на улице Воровского! Литфонд не успевал бы вывозить на свалку!
   Проведи, Всеволод, писат[ельскую] анкету в связи со 100-летним юбилеем "Коммунистического] манифеста"! Кто и как думает на сей счет хоть в публицистике? Я бы написал "Европа спустя 5 лет". Вымазал бы всю лейбористскую л[итерату]ру... и воззвал бы к небу -- дай Маяковского.
   Нельзя ли завести в "Знамени" отдельчик "Письма писателям". Прикрывшись псевдонимом, а м[ожет] б[ыть], и не прикрывшись, я бы рискнул в качестве читателя обратиться с рядом вопросов к Вс. Иванову, Л. Леонову, М. Слонимскому, К. Федину -- где они и что они?
   Если надо, я организую чудное и правдивое письмо от настоящих читателей -- без подделки! Давай вызовем всех на разговор о коммунизме, спокойно, без драки, без поножовщины, а вот так, как в письмах друг к другу.
   Я страшно люблю публицистику, но боюсь, что я в ней -- неуч, самоучка, а то бы давно не удержался. Надо бы поразговаривать и с зарубежными. Хорошо бы послушать их самих, да и сразиться с ними при случае.
   Да, ты прав, прав -- нужны масштабы и голос "во весь голос". Надоело говорить "по-чеховски" в треть глотки. Пришло время -- крикнуть. Заметь, что осенью не было произведения более популярного, чем речи Вышинского. Они нравились народу не только тем, что справедливы, но еще и тем, что задиристы. Народ наш хочет говорить о мире языком прокурора и судьи в одно и то же время.
   Чорт его знает, сил ли мало, смелости ли не хватает, а вот говорить -- говорю, а сам тоже не крикну, а ведь чувствую, что самое время петь "басом".
   Ну, ладно! Так и письма никогда не кончишь.
   Попадалась ли тебе книга "Гнев в Бирме"? Пробеги. Занятна и многое объясняет в Китае.
   Крепко жму руку.
   Всей семьей приветствуем тебя и Софью Касьяновну.

П. Павленко.

IV

19.2.48

Дорогой Всеволод!

   Я виноват, виноват перед тобою, что не пишу, но чорт его знает -- здоровье.
   За восемнадцать дней я начирикал пьесу, не инсценировку, а пьесу -- и уже ползаю на карачках. А тут еще эти проклятые очерки не дают покоя, неохота ведь [сесть] в лужу. Я между прочим тиснул их неосторожно в своем Крымском Альманахе, тиснул по бедности здешней -- нечего было больше давать, а теперь каюсь.
   Затем начал было подсказанную тобой тему -- Литературный Крым, о том, как создаются творческие коллективы...
   А тут подоспело решение ЦК, хочется что-то сказать и по этому поводу... А на носу областная партконференция, где хочу выступить и раздолбать нашу обл[астную] газету и политпросветучреждения...
   А тут потекла крыша, ворота украли, два дня искал, пока обнаружил...
   А тут комсомольцы затеяли кампанию по озеленению, и я врезался в их дело и с хода оказался в президиуме какой-то ударной к[оми]ссии...
   А завтра с утра ехать надо за фанерой, а днем писать подвал для "Кр[асной] звезды".
   Вот так оно и идет -- мирное житие.
   А на столе -- незаконченная книжечка о послевоенном Крыме -- для переселенцев, да начатый роман, да два рассказа... И все лежит.
   Но я сперва сделаю "Литературный] Крым" и на истории образования провинциального творч[еского] коллектива, на конкретном жизненном материале, крикну и о вопросах общих. Постараюсь сделать быстро.
   Самое радостное из того, что ты написал, это -- о второй серии "Мы из Кронштадта". Верю в это дело на корню. Обязательно выйдет.
   А самое печальное -- Эйзен.
   Путаный был и неровный человек, но дело свое знал и любил, а это важно.
   И хотя все мы его ругали за формализм, да он действительно злил своими штуками, а без него в нашем искусстве стало скучнее. Да, следовало ему еще пожить, следовало.
   После страшной полемики по поводу "Кружилихи" вдруг сразу в "Лит[ературной] г[азете]" стало тихо, точно нет другой темы для горячих споров.
   "Кружилиха" -- роман, написанный рукой натуралиста, хотя и хорошо написанный, и о нем спорить можно долго и плодотворно. "Лит[ературная] г[азета]" же провела обычную кампанию и закончила дискуссию на самом напряженном месте.
   Ты не скажешь, чем занимается критика вообще? Чем дышат критики, легкими или жабрами?
   Почему не роют глубоко?
   ...У меня, в Крыму, есть всего-навсего 1 (один) критик, дел для него горы, но он молчит. Это профессиональное. Писать молчанием. Для своего Крымского Альманаха я написал рецензии на книгу и на выставку художников, ибо некому больше. Альманах просил срочно выслать тебе -- это плод моей любви к Крыму, первая ласточка очень молодого коллектива. Вообще я становлюсь завзятым провинциалом. Эх, если бы рассыпать писательский корпус по областям, то-то было бы дело! Все засияло бы!
   Талантливого народу сотни, дирижеров нет, редакторов, учителей.
   Если бы московский отряд писателей по пятерке, по десятку разбросать по стране, литература сразу скакнула бы на десять ступеней вперед, а поэзия -- на двадцать! Вот обо всем этом и о многом другом и скажу в "Заметках" и не задержу.
   Крепко тебя обнимаю, старый командирище, поздравляю с ХХХ-летием Сов[етской] Армии, с нашим солдатским юбилеем!
   Быстро жили, ничего вышло, дальше еще лучше пойдет.

Твой П. Павленко

V

[Февраль 1948]

Дорогой Всеволод!

   Только что вернулся с Крымской обл[астной] партконференции, на коей был единогласно избран в члены Обкома вместе с И. А. Козловым. Два писателя -- члены Обкома -- это признание нашей организации и работы. Признаться, ужасно рад.
   Выступал в новом для себя качестве областного деятеля, ратовал за местные нужды, бранил газету области за равнодушие к инициативе мест и, наконец, когда делегаты конференции, опустив бюллетени, ничего не делали, ожидая подсчета голосов, вывел на сцену, за стол президиума, шестерых поэтов, которые прочли конференции свои новые стихи о Коммунистическом] Манифесте нашей партии, о крымских большевиках. Успех был хороший.
   Вернулся домой, еле дыша, но уже как признанный деятель области, местный человек, всем свой. Очень это хорошее чувство -- осознавать себя своим человеком в новом коллективе.
   Сейчас сажусь за брошенные рукописи рассказов и романа.
   Телеграфировал в театр Ермоловой режиссеру Комиссаржевскому о том, чтобы переслали тебе один экземпляр] пьесы "Счастье".
   На днях высылаю тебе No 1 нашего Альманаха. Жаль, что не сумел вынуть из него свои очерки -- из-за них может пострадать молодое дело, с большим трудом созданное. Да, глупо поступил, глупо. И хотя не хочется благодаря этому хвастаться Альманахом, все же посылаю его тебе.
   28 августа стукнет восемьдесят пять лет Марии Павловне Чеховой. Местные организации, вероятно, будут ставить вопрос о награждении ее, хотя она получила "Труд[овое] Знам[я]" всего года два назад. Мы, писатели Крыма, будем ее приветствовать общественно. Мне думается, и ССП и журналам хорошо было бы послать ей телеграммки.
   На Конференции договорился с ген[ералом] Жидиловым, б[ывшим] к[оманди]ром знаменитой бригады морской пехоты, что будет писать. Адм[ирал] Октябрьский поддержал меня.
   Затем нашел изумительного автора -- Борисова, б[ывшего] секретаря Севастопольского] горкома партии, члена К[омите]та обороны города. У него написано листов пять-шесть. То, что он рассказывает, материал богатырской силы. Парень все знает и пробыл в С[евастопол]е до последнего дня. Борис Алексеевич Борисов. Очень хочет сблизиться с коллективом "Знамени", посоветоваться, почитать.
   Не упускай его, возьми его и владей им! Это золотой человек с золотым кладом.
   А за Жидиловым буду следить сам.
   Козлов вышлет "Подпольный Севастополь" в апреле. Джигурда уже дала мне новый материал, но ее почерк требует расшифровки, и я пошлю тебе, когда прочту, если будет смысл посылать.
   Если говорить о пожеланиях "Знамени", то мои личные сводились бы к следующим: больше публицистики и хоть немного -- науки.
   Провинциальный читатель набрасывается на статьи о науке с невероятной страстностью, и жаль, что их мало.
   В июне -- дата смерти Горького. Я готовлю к ней небольшое, страничек на шесть-семь, воспоминание о встречах с Алексеем Максимовичем.
   Пришлю в марте.
   Как ты думаешь, Всеволод, есть ли повод поставить вопрос о принятии в ССП Джигурды хотя бы кандидатом? Черкни свое мнение.
   Перечел недавно "Войну с саламандрами" Чапека. Блестящая вещь! Размах Уэллса. Вот нет у нас такого жанра, нет, к сожалению. А нужен!
   Третьего дня встречался с офицерами-отставниками. Они прозвали себя "воропаевцами" и организовали в Симферополе большой коллектив разъездных лекторов. Здорово работают!
   Очень взволновала эта встреча. Почувствовал, что образ Воропаева вышел из живой жизни. Эх, писать бы в шесть рук!..
   Ну, крепко тебя обнимаю!
   Привет Софье Касьяновне.
   "Знамя" ты держишь высоко, так и надо. Первое место пока наше. Постараемся не уступить его никому.

Твой П. Павленко

   

Примечания

   Письмо от 7 октября 1946 года (дата на конверте) навеяно раздумиями писателя над значением постановлений ЦК ВКП(б) по вопросам литературы и искусства ("О журналах "Звезда" и "Ленинград", 14 августа 1946, "О репертуаре драматических театров и мерах его улучшения", 26 августа 1946 и др.). Их Павленко и называет в письме "событиями".
   Письмо от 10 декабря 1947 года написано после возвращения писателя в Ялту из Москвы, где он пробыл около двух месяцев, вернувшись из заграничной поездки в Берлин, Прагу. Вену.
   Статья "Сумбур в музыке". -- Речь идет о редакционной статье газеты "Правда" (28 января 1936) об опере Д. Шостаковича "Леди Макбет Мценского уезда" -- "Сумбур вместо музыки".
   "Осенью начал роман..." -- Речь идет о романе "Труженики мира".
   Очерки. -- Речь идет об очерке "Берлин -- Прага -- Вена", напечатанном в альманахе "Крым", No 1 за 1948 год.
   Стр. 534. Джигурда Ольга Петровна -- автор документальной повести "Теплоход "Кахетия". Эту повесть П. А. Павленко рекомендовал редакции журнала "Знамя".
   12 октября 1946 года он писал из Ялты автору настоящих примечаний: "Скажите Всеволоду (Вишневскому. -- Ред.): нашел, кажется, хорошую рукопись: дневник женщины-врача, плававшей сначала на пловучем госпитале-теплоходе... потом работавшей в Инкерманском подземном госпитале в дни обороны Севастополя... Я сейчас читаю это. Очень волнует... Поправлю, подпишу кое-что и вышлю".
   Приехав в Москву. Павленко передал рукопись О. Джигурды редакции журнала "Знамя", где она и была опубликована в No 1-2 за 1948 год.
   Стр. 535. И. Козлов -- Козлов Иван Андреевич, автор записок "В Крымском подполье", которые П. А. Павленко рекомендовал редакции журнала "Знамя". В работе над этими записками, как и над книгой о Севастопольском подполье, Павленко оказывал автору большую творческую помощь. Последняя под названием "В городе русской славы" вышла под редакцией П. А. Павленко.
   Стр. 537. Эйзен -- так в дружеском кругу называли заслуженного деятеля искусств, кинорежиссера Сергея Михайловича Эйзенштейна (1899-1948).
   Стр. 539. Борисов -- Борисов Борис Алексеевич, автор книги "Подвиг Севастополя" ("Знамя", NoNo 3-6, за 1950 год). Ознакомившись с первым вариантом записок Борисова, Павленко писал: "Книги еще нет, но конспект ясен. Может и должно получиться значительное произведение огромной принципиальности". Отметив основные недостатки книги и указав конкретные пути их исправления, Павленко заключает: "... Считаю, что есть смысл теперь же связать т[оварища] Борисова с хорошим, умным редактором, чтобы дальнейшая работа проходила, так сказать, под систематическим аккомпанементом редактора. Вещь обязательно нужно закончить в текущем году".
   Помощь Павленко в работе Б. Борисова продолжалась и в дальнейшем в процессе переработки книги.
   
   "Сумбур вместо музыки". -- Ред.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru