В канун дня Красной Армии грузовик с пятью ранеными застрял на мокрой, грязной, с полумертвыми колеями, дороге. Воздух был полон дождя и ветра. До ближайшего хутора далеко.
Раненые, вздохнув, закурили. Санитарка заохала -- надо искать жилье.
-- Стой, не шуми, -- сказал один. -- Ребята, что это?
Откуда-то из-под земли шла тихая песня, перевитая музыкой.
-- Ой, жилье! -- крикнула санитарка и побежала на звук.
-- Вот чорт! Только песню перебьет...
В глубоком блиндаже пели краснофлотцы-артиллеристы. Рядом стояли их пушки. Краснофлотцы пели немудрую песню с прелестной, вдохновенной музыкой, грустной и нежной до слез:
Споемте, друзья, ведь завтра в поход
Уйдем в предрассветный туман.
Споем веселей! Пусть нам подпоет
Седой боевой капитан...
И с особенной лаской в голосе подхватили вслед за этим припев, действительно чудесный по музыке:
Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.
И ранней порой
Мелькнет за кормой
Знакомый платок голубой...
И допев, начинали снова.
Санитарка вернулась.
-- Есть две хаты; правда, нетопленные, но все-таки крыша.
Но раненые строго крикнули на нее:
-- Тихо, ты!
Они курили, слушали и молчали.
Дождь хлестал по их лицам, по забинтованным рукам и ногам, дождь копошился под их шинелями и ватными брюками, но тепло и по-праздничному дремотно было на их душе.
-- Ты пойди попроси, "Варяга" пусть споют, -- приказали они санитарке.
После "Варяга" выскочили краснофлотцы, стали приглашать к себе в тесный блиндаж, но раненые опять отказались -- не хотелось натруживать раны, слезать с высокой машины и итти в темноте до блиндажа. Они попросили "Катюшу", потом "Ермака". А уезжая, сказали хором:
-- С праздничком, товарищи флотские! Спасибо! Не думали мы праздник справить, а как вышло хорошо!