Павленко Петр Андреевич
Мать

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Петр Павленко
   Собрание сочинений в шести томах. Том пятый
   

Мать

   За Харьковом в машину попросился пожилой колхозник, возвращавшийся из города с призывного пункта. Сел, отдышался, свернул цыгарку.
   -- Беда просто была, -- сказал, улыбаясь. -- Натерпелся я с этим призывом.
   Говорил он с удивительной, немного иронической мягкостью, и оттого речь его казалась особенно трогательной.
   -- Думал, что и живым не выберусь. Ну, и дела были, я вам скажу. Пятьдесят два года живу, а такого испытывать не приходилось. Привезли мы -- отцы, матери -- сыновей в Червоную Армию. Познакомились, поговорили. У всех соколы, один другого краше, -- тот ударник, этот снайпер. Гляжу я на своего. Эх, не пройдет, думаю, плавать не дуже силен, и сказать, чтобы стрелок был, так тоже этого нет. А у нас с ним давно думка была проситься на Дальний Восток, в авиацию.
   А тут вижу -- не выйдет. На Дальний Восток, слух был, с большим отбором берут, из лучших лучших. Грамотой он у меня всех обгонит, думаю, и развитой, как надо, а естественный вид слабоватый, вроде как бы сутулый слегка. Не возьмут, думаю.
   И только начаться призыву, глядим -- подлетает телега, и из нее вылезает женщина, а при ней три сына. Да, знаете, близнецы -- лицо в лицо, не отличишь; здоровые, красные, будто вишней вымазаны. Ворошиловские стрелки -- раз, парашютисты -- два! Я глядь им на руки -- руки в масле, -- значит, механики. Душа моя враз упала: забьют моего -- факт. Да и любого забьют, -- не хлопцы, а чистые трактора. Гляжу, и остальные родители носы повесили.
   А хлопцы эти входят рядком, и мать впереди них -- сухонькая такая, робкая, округ озирается, всем нам кланяется. Села рядом со мной, вздыхает, руками по шали строчит, будто про себя на баяне играет.
   И смех со стороны глядеть, и, между прочим, жалко.
   Вижу, надо поагитировать женщину. "Вы чего, мать, -- говорю я, -- чего вы себя изводите? При таких сыновьях я бы песни играл да радио из Москвы слушал".
   Это я, конечно, шутю с ней, для ободрения, потому что, вижу, жалеет она своих, а силы, чтобы стерпеть на людях, у нее не имеется.
   "Я, говорю, вдовец, привез единого сына и то не плачу, а так жалко с ним расставаться, что скажи -- сам бы пошел с ним в Червоную Армию. Знаю, куда идет, зачем идет".
   Я человек агитационный, у меня это легко идет, просто, а, вижу, не берет ее, надо еще прибавить. Тут выкликнули их фамилию. Они как встанут трое -- и враз к двери. Красота! Так зараз втроем и прошли.
   Ну, думаю, мой пропал, ототрут! И только задумался об Степане, а она вдруг, знаете, кладет мне руку на колено: "Да что вы, говорит, тут копаетесь возле меня, что вы мне разные слова приводите? Что я, от жалости плачу, либо что? Я, говорит, дядько, сама вдова, своими руками их вскормила-вспоила. Они за книжку -- и я с ними, они в кино -- и я за ними. Другой раз уж и сил нет, а они мне: "На руках снесем, мама!" Отца у них давно нет, все я. Вот и вырастила. Сыны на удивление, прямо скажу. И вот весной задумали они (это она мне рассказывает) в авиацию. Книжки завели, парашютную вышку в колхозе построили, стрельбу в цель начали. Другие хлопцы с девчатами крутятся, а мои друг у дружки вопросы по книжке выспрашивают, подмогают один другому. "Мы, говорят, всею семьей в авиацию вдаримся". Ну, я, конечно, молчу; да где там, думаю, чтоб с одной семьи трех человек в авиацию на Дальний Восток взяли? Весь народ туда просится; одного, может, возьмут, а двоим откажут. И как подумаю (это она мне рассказывает) -- ноги отнимутся: а как же другие два? Ведь близнецы же, росли у меня, как один, друг за дружку в огонь и воду, как их разделишь? Ты вот пойди различи, кто какой".
   Чувствую я, надо вдову утешить. А чем утешить? С одного двора троих в авиацию не возьмут, тем более что другие хлопцы тоже выдающиеся из себя особи.
   А она сидит, руки ломает. Глядеть на нее не хочется, такая жалость. Ведь верно же -- ломается вся семья, я ее понимаю. Если, думаю, моего Степана не возьмут, так у меня с ним одна беда. А у нее, как ни кинь, три обиды на каждый раз. А главное -- вдовая, вот что особенно жалко.
   Окружили мы ее тут, ободряем помалу: "Если, говорим, всех троих не возьмут, мы сообща заявление сделаем. Это бывает. Я в газетах читал. От общего лица попросим взять твою тройцу -- и баста!" А она все свое: не возьмут да не возьмут, с одного двора троих в авиацию -- это, говорит, кумовство получается.
   Хорошо. Тут дверь открылась, и ее тройца к нам валит. Ну, все к ним, конечно: "Взяли?" -- "Взяли". -- "Всех?" -- "Всех". -- "В одну часть?" -- "Почти что в одну".
   Подняли мы тут вдову на руки, качать стали, ей-богу! А у самих слезы.
   Знаете, когда услыхал, что взяли их, сердце засмеялось, будто о Степке речь, будто мое счастье вышло.
   Вспомнил свою покойницу: так же вот страдала б, гордилась. Вспомнил да взволновался -- и о Степке забыл.
   А кончилось великолепно: Степана тоже взяли на Дальний Восток, в авиацию.
   Великолепно так все кончилось, никто и не ожидал.
   
   1938
   

Примечания

   Мать. -- Впервые опубликовано в газете "Правда" No 270 от 30 сентября 1938 года. Как и "На Куликовом поле" и "Ночь у Днепра", написано во время поездки писателя из Москвы в Крым.
   Печатается по тексту газеты "Правда".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru