Павленко Петр Андреевич
Муха

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Петр ПАВЛЕНКО

МУХА

1

   Это была самая беззаботная собака, какую только можно себе представить. Она никогда никому не принадлежала и, по-видимому, не хотела принадлежать. Никто точно не знал, где она живет; встретить ее можно было всюду -- и на пристани, и у реки, и на бойне; ночью она попадалась на глаза в общественном саду, а поутру спокойно и очень деловито переезжала на пароме реку.
   Была она ростом с шестимесячного котенка и запоминалась своей веселой пестротой, потому что спинка у нее была рыжая, хвост черный, лапы белые, а морда в черно-рыже-белых крапинках, будто покрыта собачьими веснушками. Вообще вся она была страшно смешная, торопливая и непонятная.
   Низкие лапы ее едва держали худое, узкое туловище, но были так подвижны, будто бегали каждая сама по себе; хвост скромно путался между задних ног и цеплялся за землю, как тормоз.
   Худая морда всегда бывала в чем-то выпачкана.
   А высокие, крепкие стоячие уши казались не ей принадлежащими, а взятыми напрокат у другой собаки. Уши были величиной с ее голову.
   Точного, раз навсегда известного имени она не имела и любила откликаться на самые случайные клички, словно играла сама с собой в перемену фамилии. Пароходные грузчики прозвали ее "Теткой". Ей понравилось. Стоило крикнуть "Тетка!" -- и она сумасшедше неслась на зов. Но через, неделю это ей надоело, и, когда кричали ей: "Тетка, Тетка!" она виновато тормозила хвостом по земле и беспокойно повизгивала, но зову не подчинялась. Както ребята возвращались домой из школы, видят -- она бежит, высоко задрав одно ухо, а другое положив отдыхать на макушку.
   -- Тетка, Тетка! -- закричали ребята.
   Она и виду не подала, что слышит.
   Стали вспоминать все ее прежние клички:
   -- Лайка! Шарик! Мунька! Клякса!
   -- Наверно, она оглохла, -- сказал один мальчик.
   -- Давайте пойдем домой, пусть себе бежит.
   -- Домой, домой!
   Собака остановилась, присела, оглянулась.
   -- Домой, домой!
   При этом слове она вскочила и бросилась к ребятам и стала плясать у их ног и потом несколько дней отзывалась на кличку "Домой", чтобы через неделю не отзываться уже ни на какое прозвище.
   Она жила одиноко и не водила дружбы с другими собаками.
   Она была слабая собачонка и надеялась только на себя. Все в городе ее любили, потому что она никого не пугала лаем, не кусалась и не крала на базаре мяса. Но как и где она живет, никто не знал.
   Многие хотели ее приучить к своему дому, но она не давалась и вежливо удирала при первой же попытке запереть ее в коридоре или в комнате.
   И вот однажды заметили, что ее характер стал резко меняться. Она почти не показывалась на рынке, не каталась на пароме, не шлялась вечерами в общественном саду. Решили, что у нее щенята и она с ними нянчится, но оказалось, что это неверно.
   Перемена началась с того, как в городе появился пограничник Андрон Андронов.
   Городок был невдалеке от границы; раненный контрабандистами Андронов лечился и отдыхал в этом городке. Когда ему разрешили выходить из больницы, он первым делом пришел к реке на пристань. С утра и до позднего вечера толпились здесь люди и шла веселая, шумная работа. Андронов садился на каменную тумбу у края набережной и подолгу молча смотрел на баржи, на плоты, на пароходы.
   Клякса (это была ее последняя фамилия) тоже по-своему любила пристань; здесь она увидала Андронова и полюбила его. Шевеля своими огромными веселыми ушами, она сидела у самой воды, водила носом из стороны в сторону, нюхала запахи железа, муки, консервов, кожи и с безумным любопытством, высунув язык и блестя глазами, подсматривала за рыболовами, которые невдалеке ох нее дремали с удочками в руках.
   Она давно уже обратила внимание на Андронова, и сначала он ей нравился -- большой, тяжелый, того и гляди -- задавит; плюется, голос хриплый, громкий. Но он сидел на пристани так тихо, что это успокаивало ее. "Не хочет ли он меня поймать?".
   может быть, так сначала подумала она и стала приглядываться.
   Но он просто смотрел, как выгружают баржи, слушал песни пароходных грузчиков, любил видеть шум на пристани и большое небо над рекой и над полями за ней, где тонкими дымками возникали очертания далекой деревни. Он себя вел как-то непохоже на людей: почти не говорил и, конечно уж, не кричал неожиданным голосом, какой вдруг оказывался у людей, когда они хотели напугать бедную собаку. Он не махал руками и спокойно держал ноги.
   Он произвел вполне приятное впечатление. Знакомство началось с того, что Клякса подошла и села против его лица. Он молчал. "Вот, право, удивительный, милый какой", -- может быть, подумала Клякса. Он молчал и глядел на реку, она тоже.
   Так прошел час. Андронов поднялся и ушел в больницу.
   Когда на другой день Андронов явился на набережную, Клякса уже чинно и будто совершенно-совершенно случайно сидела у его тумбы. Не глядя и просто, должно быть, не замечая ее, Андронов стал молча прислушиваться к шуму и грохоту дня на реке. Потом ушел, не проронив ни слова. Оставшись одна, Клякса беспокойно зачесалась и зевнула несколько раз от переживаний. "Хороший человек! Вот уж человек хороший!" -- прямо, казалось, говорили ее глаза.
   Самое главное, что она чувствовала себя с ним совершенно непринужденно: не нужно было угадывать его желания, лаять на что-то непонятное или служить на задних лапках. Клякса все это умела, но всегда стыдливо скрывала: ей было как-то неудобно проделывать эти штуки.
   Когда они встретились на третий день, Клякса первая сделала шаг к сближению. Она села у самой его ноги. Потом, как всегда, они стали рассматривать реку. Вдруг она взвизгнула.
   Взвизгнула и переступила лапками. Взвизгнула и оглянулась на Андронова, как бы готовя ему какую-то неожиданность.
   Тут в первый раз он с ней заговорил:
   -- Ну, -- буркнул он, -- что тебе! -- И мрачно сказал: -- Ерундовская ты собака, Муха.
   Так она приобрела новую фамилию.
   Она опять взвизгнула и переступила с лапки на лапку, и где-то далеко-далеко прогудел пароход.
   -- А-а, слух, -- сказал Андронов. -- Смотри, пожалуйста!
   Но и на этот раз он ушел, не позвав ее за собой. Любовь же Кляксы-Мухи теперь дошла до того, что она только и ждала его зова: она полюбила его самой верной любовью, на какую была способна собака ее "породы.
   Андронов ушел, но Клякса решила быть верной ему до крайней возможности и только сбегала на колхозный рынок позавтракать маленькой бараньей косточкой, а потом вернулась к реке, позевала и улеглась спать рядом с тумбой. Она проспала всю ночь и утро, стараясь не просыпаться, чтобы не чувствовать голода. Ее всю трясло -- так хотелось есть, но Муха хотела быть верной и не сходить с места, раз он ничего не приказал ей делать.
   Она страшно хотела заснуть и не могла и все-таки наконец заснула. Ее разбудил тяжелый голос, ради которого она мучилась со вчерашнего дня.
   -- Эх ты, Муха, ерундовская ты собака, -- сказал Андронов, -- Так и спишь со вчерашнего дня? Бить тебя некому. , Он не понял, что она пролежала целые сутки на его любимом мecтe из большой к нему дружбы. "Просто ленивая собака", -- подумал он про нее и сел смотреть на людей и небо, не сказав ей больше ни слова. Муха чувствовала, что она не понята и что отношения могут испортиться. Ей очень хотелось навсегда остаться с Андроновым, но она не умела добиться этого.
   Тогда она решила показать ему, что она хорошая собака и умеет быть веселой и делать много дел. Вскочила, пролаяла в сторону парома, попрыгала, поиграла с камушком, рыча на него и топорща шерсть, будто она злющая цепная дворняжка.
   Потом сделала стойку на ползущего мимо жучка, как первоклассный охотничий пес. Потом села на задние лапы. Перевернулась через голову. Принесла в зубах щепку. Сбежала к реке, немножко поплавала.
   Андронов искоса, одним взглядом, наблюдал за ней. Он уже приметил, какая это занятная собака, только не подавал виду.
   А Муха разошлась вовсю. Вот как она может, пожалуйста!
   Через голову? Пожалуйста. Сальто-мортале в воздухе? Пожалуйста.
   Устав, она села у его сапога и, высунув язык, растерянно и влюбленно глядела на него. И опять... взвизгнула, как вчера, переступила с лапки на лапку -- и из-за горы, на том берегу, показался обоз.
   -- Ага, слух, -- сказал Андронов. -- Это, брат, слух у тебя, да.
   Она смотрела на Андронова и изучала его. Что за человек?
   Что же, разве он из одного голоса состоит? А руки? А ноги что же?
   Для нее человек всегда как бы состоял из трех человек -- из человека-ног, человека-рук и человека-голоса.
   Можно было состоять в дружбе с человеком-голосом и получать от человека-ног самую чудовищную трепку. Человекруки мог ласкать, а человек-ноги в это время с размаху бить ее собою в живот, а человек-голос, глядя на это, добродушно смеяться.
   Муха больше всего любила человека-голос: от него не бывало никаких неприятностей, -- ну, крикнет, подумаешь! А вот драться человек-голос не мог, это она знала наверное, и это было очень приятно. И то, что Андронов знакомился с ней только голосом, ей здорово нравилось, и постепенно ей стало казаться, что голос -- это старший над ногами и руками, от которого все зависит, и что если хорошо дружить с голосом, то ни руки, ни ноги не посмеют сделать ничего дурного. Правда, голос никогда не давал поесть, едой заведуют у человека руки, но еду она находила самостоятельно. Что же касается ног, то их дело было самое простое -- ходить. Куда они, туда и она, никаких недоразумений не получалось.
   Значит, старший был голос. От него исходили ласки, угрозы, приказания, насмешки. Прекрасно. Муха занялась голосом Андронова, а он, к счастью, разговаривал мало, разговаривал медленно, и скоро ей стало понятно почти все, что он говорил ей.
   Она ничего теперь не имела и против дружбы с ногами и однажды подошла и потерлась о его сапоги, как это -- она видела -- делают кошки-подхалимки, потом лизнула руку.
   -- Ладно, Муха, ладно. Будет тебе. Пойдем, -- сказал Андронов, -- Пойдем.
   В тот день все страшно удивились в городке, видя Муху впереди мрачного, молчаливого пограничника. Она хлопотливо бежала перед ним, чуть высунув уголок розового языка, и не отзывалась ни на смех, ни на завывания.
   Андронов стал ее хозяином,

2

   Граница шла вдоль реки, заросшей густым камышом.
   Пограничники жили в мазанках среди камышей. Днем камыш все заслонял от глаз. Ночью же из густых и спутанных его зарослей ветер приносил и разбрасывал в воздухе непонятные шорохи, писки, мяуки, странные, незнакомые запахи, которые никак не умела Муха определить -- к добру ли они, ко злу ли, и она страшно всего этого боялась.
   Каждое утро Андронов брал Муху в камыши. Он держал на ремне за плечом винтовку и шел очень тихо.
   Муха вспоминала ночные тревоги и бежала по памяти на следы вчерашних шорохов.
   Ага! Отсюда вчера слышалось мяуканье -- так, так, так! -- вот и котом пахнет. Так. А вот здесь запах птички. Интересно.
   Значит, она и пищала. Ну, понятно. А это, это что же за запах? Странно. Вот как странно! А чьи следы это? И вдруг Андронов подавал ей знак: "Тихо. Тсс!"
   Она сжималась в комочек. Лапки ее двигались бесшумно, как в воде. Тсс...
   Где-то недалеко в стороне трещал камыш -- шел человек.
   Андронов и Муха стороной обходили треск, преследовали его, пересекали, опережали. "Следи за ним, Муха,-говорили глаза Андронова. -- Не упускай. Ну, вот сейчас. Приготовься. Ну вот.
   Подожди. Ну, возьми!"
   По запаху следов Муха знала уже, что шел свои человек-пограничник. Она подбиралась к нему совсем близко и вдруг -- а-ах! -- бросалась под самые ноги, визжа и тявкая нестерпимо, Йограничник испуганно отпрыгивал в сторону. А Муха суетилась и визжала от радости -- так ей нравилось пугать людей, и такие прогулки стали ее любимой игрой. Скоро она привыкла к камышам и научилась жить в них, все знать и все видеть.
   А затем Андронов научил ее ездить с ним на коне, сидя на задних лапках в пустой переметной сумке, прикрепленной впереди седла. Ах, она лаяла тогда, лаяла на весь свет и ворчала и тихонько виляла хвостом на дне переметной сумки.
   Однажды выехали Андронов и Муха на своем рыжем балованном жеребчике в дозор. Была ночь. Совершенно спокойная ночь Лишь только въехали в глухие камыши, Андронов вынул Муху из сумки и, перегнувшись с седла, спустил ее на дорогу.
   -- Ищи, Муха, -- шепнул он ей. -- Ну, вот здесь, вот здесь ищи. Быстро. Тсс!
   Муха была такая маленькая, что, когда Андронов выпрямился в седле, он перестал ее видеть впереди лошади. Но он знал, что она где-то тут, у самых копыт, потому что конь то прибавлял шагу, то неожиданно быстро останавливался. Видно, он сам следил за Мухой, чтобы случайно не наступить ей на лапу. Так и ехали: быстро -- тихо, быстро -- тихо, стоп -- быстро стоп. Стоп -- стоп!
   Что такое? Андронов опять перегнулся с седла к самой земле. Ну? Кто тут, Муха?
   Муха даже не оглянулась на него. Она стояла, вытянувшись до дрожи в мускулах, и вечно согнутый ленивый хвост ее одеревенело торчал вверх...
   "Вот ерундовская собака, -- подумал Андронов, -- всего боится". Он ударил ее концом тяжелой нагайки. Ну! Она не двинулась.
   "Что же это может быть?" -- подумал Андронов и стал прислушиваться. Долго он ничего не мог разобрать, но вот скорее понял, чем услышал: впереди, в камышах, кто-то шевельнулся.
   "Э-э, дело плохо, -- подумал Андронов, -- видно, я наскочил на кого-то", -- и стал осторожно снимать из-за плеча винтовку.
   -- Эй, выходи! -- не по-русски закричал голос из камыша, и тут же раздался близкий выстрел. Пуля пропела над плечом Андронова.
   -- Ай-ай-ай!.. -- отчаянно взвизгнула Муха, донельзя перепуганная громом выстрела, и прижалась к земле, скуля и попискивая, и поползла на животе в камыши.
   Андронов тихонько щелкнул пальцами.
   Но перепуганная Муха не слышала его зова.
   -- Нет ничего, это собака была, -- сказал нерусский голос в камышах. Напрасно стрелял, народ будил.
   -- Кто же знал, что собака, -- сказал другой голос, -- МОР и человек быть.
   Андронов крепко сжал поводья. Малейший шорох, стук копыта, звон стремени, дыхание коня -- все могло его выдать.
   "Вовремя, однако, запищала, -- думал он про Муху, -- выручила меня все-таки. И где только она спряталась, не найти мне ее теперь".
   А в камыше опять заговорили.
   -- Давай наших будить, -- сказал один голос. -- Скоро утро.
   Те-то, наши, уже переправились.
   -- Нет, рано еще, не переправились, -- сказал другой.
   И стали спорить голос с голосом, переправились ли те, или нет, и не пора ли возвращаться за реку, и из разговора понял Андронов, что перед ним стоит контрабандистский дозор, охраняющий переправу главной партии с товарами. Он понял, что нужно немедленно дать знать на пост, чтобы успеть задержать главную группу.
   "Эх, черт возьми эту Муху, -- думал он. -- Какая несообразительная собака! Другая бы накинулась сейчас на этих людей, страху бы нагнала, лошадей их вспугнула и мне бы дала возможность удрать назад!".
   Тихо-тихо, сдерживая дыхание, наклонился он с седла и старался найти взглядом где-нибудь притаившуюся Муху, но было темно, и он ничего не мог различить.
   "В бой вступить с ними, -- продолжал думать Андронов, -- невыгодно. Дело не в этих людях, а в той партии, которая контрабанду везет. Но как уйти незаметно? Подстрелят обязательно".
   Но выхода не было. Не стоять же так покойником до рассвета? Решил он будь что будет! -- повернуть коня назад и скакать под выстрелами.
   "Авось доскачу благополучно, -- подумал он, -- сейчас же расскажу, в чем дело, и надо будет за той, главной партией кинуться".
   И в этот самый момент Муха взвизгнула и, зажмурив глаза от страха, прыгнула из камышей прямо на контрабандистский дозор.
   -- Стреляй! Стой! Подожди!
   -- Что такое? А, черт!
   Что-то, звякнув, упало, тяжело затрещал камыш.
   Андронов ударил по коню, повернул его на задних ногах и понесся в сторону своей заставы. Сзади не скоро раздался вы-- стрел-другой, вразнобой зашумели голоса и стихли. "Эх, хорошая собака, -- подумал он теперь, -- Как учил ее, так и поступила". Он чмокал губами и звал ее: "Муха, Муха!" И нагибался с седла, ища глазами по бокам лошади.
   -- Вот спасибо, какая собака, -- ворчал он и торопил коня, чтобы сообщить на заставу о контрабандистах и успеть задержать главную партию.
   А Муха, прыгнув на чужого человека, который сидел в камышах, упала с его груди на землю, подкатилась под ноги второму, задела лапами лицо еще какого-то спавшего и юркнула назад в камыши. От страха она едва бежала. Уши ее были полны шума, в глазах шли красные круги, нюх отказывался работать. Но след рыжего жеребца издавал сильный знакомый запах, и она не боялась сбиться с дороги. Она мчалась, почти не дыша. Она не знала, что ей делать в этих страшных камышах с неожиданными людьми, и она мчалась, мчалась, ничего не слыша, ничего не видя, только бы догнать жеребца, только бы догнать его и увидеть Андронова, и он все скажет, что нужно, Она не видела, что впереди, совсем уж недалеко, показались огни заставы, и не слышала идущего оттуда шума конного взвода, быстро уходившего по дороге к реке.
   Если бы она остановилась и отдохнула, ее ухо, может быть, уловило бы слабый крик Андронова: "Муха! Муха!" Но она не могла остановиться, если бы и хотела. Ноги мчались сами собой, глаза вылезли на лоб, сердце потерялось в тонкой грудке, его прямо не было, и, не дыша, ничего перед собой не видя, она с размаху ударилась о невысокий камень, почти слившийся с землей. Она высоко кувыркнулась в воздухе, махая лапками, и упала уже мертвой, все порываясь встать и продолжать скачку.
   Там ее утром и нашел Андронов, в десяти минутах ходьбы от своей мазанки, когда возвращался с удачного набега на главную партию.
   
   1933 г.
   
   ПАВЛЕНКО Петр Андреевич (1899 -- 1951). Муха. Впервые опубликован отдельным изданием в 1933 году издательством "Молодая гвардия". Печатается по изданию: Павленко П. Собр. соч. Т. 3. М.: Художественная литература, 1953.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru