Пантелеев Лонгин Фёдорович
Тунгузская примадонна
Lib.ru/Классика:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
]
Оставить комментарий
Пантелеев Лонгин Фёдорович
(
yes@lib.ru
)
Год: 1879
Обновлено: 01/06/2021. 68k.
Статистика.
Рассказ
:
Проза
Проза
Скачать
FB2
Ваша оценка:
шедевр
замечательно
очень хорошо
хорошо
нормально
Не читал
терпимо
посредственно
плохо
очень плохо
не читать
ТУНГУЗСКАЯ ПРИМАДОННА.
Спросите кого-нибудь на пріискахъ: знаете вы Ѳедора Васильевича?
-- Какого такого Ѳедора Васильевича?
-- Ну, тунгузскую примадонну?
-- Такъ бы вы сразу и сказала! кто-же не знаетъ тунгузскую примадонну!
Ѳедоръ Васильевичъ малъ ростомъ, нѣсколько сутуловатъ, лице имѣетъ скуловое, сильно морщинистое и того смуглаго цвѣта, который составляетъ характерную черту сѣверныхъ инородцевъ; глаза у него узкіе, усы и борода рѣдкіе. Вообще онъ -- далеко не красавецъ. Прозваніе "тунгузская примадонна" понравилось и навѣки укоренилось за Ѳедоромъ Васильевичемъ.
Родомъ Ѳедоръ Васильевичъ изъ Турциска и въ молодости былъ прикащикомъ у одного купца въ Барнаулѣ. Разъ, хозяинъ отправилъ его въ Томскъ на ярмарку съ товаромъ. Ѳедоръ Васильевичъ, по собственному признанію, торговалъ отлично, такъ что вернулся домой безъ товара, но и... безъ выручки. Послѣдняя вся полностью осталась по трактирамъ
и
инымъ увеселительнымъ заведеніямъ.
За такую провинность хозяинъ маленько побилъ Ѳедора Васильевича, когда тотъ вернулся домой; а затѣмъ, такъ вошелъ во вкусъ физическаго воздѣйствія, что повадился ежедневно напоминать виновному объ его проступкѣ. Ужь нѣсколькихъ зубовъ сталъ недосчитываться Ѳедоръ Васильевичъ и, наконецъ, не вытерпѣлъ, бѣжалъ отъ своего патрона.
Въ тѣ времена, въ Сибири, для людей свихнувшихся, выбившихся изъ прежней колеи, была одна дорога: это -- пріиски.
И вотъ уже болѣе 25-ти лѣтъ, какъ Ѳедоръ Васильевичъ на пріискахъ; живетъ на нихъ почти безвыѣздно, благо мужикъ онъ на дѣлѣ старательный, потому безъ службы никогда не бываетъ.
При многихъ прекрасныхъ качествахъ, за Ѳедоромъ Васильевичемъ водятся два маленькіе недостатка, составляющіе, впрочемъ, неотъемлемую окраску истаго таежнаго служаки.
Любитъ онъ выпить не хуже всякаго Ивана Непомнящаго; и еще любитъ похвастать, вѣрнѣе сказать, прилгать безъ всякой нужды.
-- Сегодня у Григоровскихъ въ обѣдъ два пуда золота намыли, сообщаетъ, напримѣръ, Ѳедоръ Васильевичъ.
-- Вы почемъ знаете?
-- Какъ же, два раза изъ пушки {На нѣкоторыхъ пріискахъ принято при экстраординарно большой добычѣ стрѣлять изъ маленькихъ пушекъ: одинъ выстрѣлъ означаетъ, что намытъ одинъ пудъ, два -- два и т. д.} стрѣляли; я былъ давича на нижнемъ станѣ -- оттуда слышно.
На дѣлѣ же оказывается, что все это онъ выдумалъ, начиная съ двухъ пудовъ и кончая поѣздкой на нижній станъ.
-- Вы опять принялись небылицы въ лицахъ разсказывать, замѣтишь ему, когда все дѣло обнаружится.
-- Да видите ли, вчера у Григоровскихъ намыли болѣе полутора пуда; ну и ждали, что сегодня будетъ не меньше двухъ.
-- Положимъ, что ждали; да вѣдь вы на нижнемъ станѣ не были?
Тутъ Ѳедоръ Васильевичъ ничего не скажетъ, только улыбнется, какъ бы желая этимъ объяснить, что нижній станъ самъ собой присочинялся къ двумъ пудамъ.
Первая слабость ведетъ къ тому, что безъ догляда Ѳедоръ Васильевичъ не можетъ быть употребленъ ни на какое дѣло; "не надеженъ", какъ о немъ выражаются.
За эту ненадежность приходилось ему иногда серьезно платиться. Вотъ хоть бы случай.
Призываетъ его хозяинъ и говоритъ:
-- Поѣзжай завтра въ Назаровскую Волость и найми тамъ поскорѣе сто человѣкъ.
-- Ахъ, Николай Васильевичъ, какъ бы грѣха не вышло: а давно ужь за наемкой не ѣздилъ. Нельзя-ли кого другого послать?
-- Было бы кого, такъ не послалъ бы за тобой. Изволь-ка завтра явиться за полученіемъ денегъ.
На другой день Ѳедоръ Васильевичъ получаетъ 5,000 р., съ подтвержденіемъ -- сколь возможно поспѣшить наемкой. Къ нему прикомандировывается на всякій случай помощникъ, человѣкъ вполнѣ трезвый.
Не прошло и полутора недѣли, какъ отъ помощника прилетаетъ нарочный съ донесеніемъ: Ѳедоръ Васильевичъ безъ просыпу пьянъ и много денегъ проигралъ въ карты.
Въ отвѣтъ на это донесеніе мчится новый довѣренный съ наказомъ отобрать у Ѳедора Васильевича остальныя деньги, а самого выслать обратно въ Енисейскъ. Оказывается растрата свыше 1,000 р.
-- Это какъ же, братецъ? Тебя послали за спѣшнымъ дѣломъ, а ты принялся кутить, да играть въ карты на хозяйскія деньги? За это вѣдь тебя надо въ острогъ спровадить, говоритъ строгимъ тономъ хозяинъ.
-- Сами виноваты, зачѣмъ посылали; а васъ предупреждалъ что грѣхъ можетъ выйти;
Конечно, объ острогѣ хозяинъ упомянулъ не серьёзно; но все же Ѳедору Васильевичу, несмотря на свое предупрежденіе, пришлось четыре года отслуживать растраченныя деньги.
Впрочемъ, объ этомъ случаѣ Ѳедоръ Васильевичъ вспоминаетъ нетолько безъ горечи, но даже съ нѣкоторымъ оттѣнкомъ гордости и самодовольства.
-- То ли еще бывало въ старые годы. Вотъ со мной служилъ у Хлѣбникова Иванъ Петровичъ Петровъ. Ухъ, какой былъ на работѣ лихой, да ужь и забубенная же голова: меньше, какъ за три года, онъ никогда не былъ долженъ конторѣ. За то же и работникъ былъ: съ нимъ рабочіе въ огонь и воду шли; гдѣ съ дѣломъ десять не могутъ справиться, тамъ онъ одинъ его вытравитъ. Вотъ разъ, покойникъ хозяинъ призываетъ его къ себѣ.
-- Задумалъ я, Иванъ Петровичъ, поисковую партію въ Сургуты послать. Вотъ тебѣ 6,000 р., ассигнаціями, разумѣется -- тогда на серебро еще не считали -- отправляйся-ка туда съ Богомъ; раньше трехъ лѣтъ не возвращайся, развѣ золото богатое пойдетъ. А не хватитъ денегъ -- напиши, я тебѣ дошлю.
Только не прошло и полу года, а Иванъ Петровичъ вернулся...-- Что, золото нашелъ? говоритъ, завидя его, обрадованный Хлѣбниковъ.
-- Никакъ нѣтъ; я и въ Сургутѣ-то не былъ, денегъ не хватило.
-- Какъ денегъ не хватило? куда-жь онѣ у тебя дѣлись?
-- Да чего таить -- прокутилъ.
-- Что же мнѣ теперь съ тобой дѣлать?
-- А что хотите, то и дѣлайте.
-- Ахъ ты, безпутная голова! Посмотри-ка, на тебѣ и одежды-то нѣтъ. Вотъ тебѣ сто рублей на экиперовку, и завтра же чѣмъ свѣтъ можешь на пріиски.
За второй недостатокъ Ѳедоръ Васильевичъ снискалъ себѣ репутацію "ботола".
Бывало, чуть сошлешься на его показаніе, какъ получаешь въ отвѣтъ:
-- Охота же вамъ вѣрить этому ботолу: вѣдь онъ, что ни слово скажетъ, то совретъ.
Какъ большинство старыхъ горныхъ служакъ, онъ былъ добрякъ: послѣднюю копейку готовъ былъ отдать всякому, кто ни попросить у него.
Бывало, ему скажешь:
-- Вы опять, я слышалъ, Мордвашеву дали денегъ въ займы; вѣдь онъ васъ надуетъ?
-- Что вы говорите -- быть не можетъ! Онъ мнѣ обѣщалъ уплатить къ новому году и старый долгъ, и то, что теперь взялъ. Нѣтъ, повѣрьте: кому другому, а мнѣ непремѣнно заплатитъ; вѣдь я съ него и процентовъ никогда не бралъ.
А на повѣрку выходило какъ разъ наоборотъ: Мордвашевъ бывало, всѣмъ заплатитъ, кромѣ Ѳедора Васильевича.
Несмотря на свои почти 50 лѣтъ, Ѳедоръ Васильевичъ былъ совершенный ребенокъ. Заботы о завтрашнемъ днѣ совсѣмъ не зналъ и, получая недурное жалованье, вѣчно нуждался въ деньгахъ.
Какъ только, бывало, въ разсчетъ получитъ додачу, сейчасъ же накупитъ всякого ненужнаго хламу, который обыкновенно въ это время стараются сбыть отъѣзжающіе съ пріисковъ служаки. У Ѳедора Васильевича вдругъ заводится ружье, хотя онъ даже не знаетъ, какъ его слѣдуетъ заряжать.
-- Зачѣмъ же вы купили ружье? вѣдь вы, кажется, не охотникъ.
-- А, можетъ быть, вдругъ въ поиски за золотомъ пошлютъ, вотъ тогда и пригодится: выйдетъ вся солонина -- будемъ птицу стрѣлять.
-- Все же вы сами стрѣлять не умѣете; притомъ ваше ружье дрянь: изъ него и стрѣлять-то нельзя, просто опасно.
-- А я отдамъ его нашему кузнецу поправить -- онъ это дѣло знаетъ, можетъ даже новое ружье сдѣлать; а не то Яшкѣ тунгусу продамъ, тотъ мнѣ богатаго соболя принесетъ. И на словѣ "богатый" Ѳедоръ Васильевичъ сдѣлаетъ даже особенное удареніе, какъ бы уже созерцая большаго, чернаго, какъ смоль, съ густой просѣдью соболя.
Богъ знаетъ, съ какихъ поръ Яшка тунгусъ обѣщаетъ принести Ѳедору Васильевичу хорошаго соболя. Много передавалъ ему Ѳедоръ Васильевичъ сахару, чаю, муки, а главное водки; и всякій разъ Яшка божится, что перваго хорошаго соболя принесетъ ему.
-- Да ты обманешь?
-- Нѣтъ, непремѣнно принесу, богатаго соболя принесу.
И, дѣйствительно, принесетъ, только управляющему или Мордвашеву.
Не жало подъ. пьяную руку -- Ѳедоръ Васильевичъ хмѣлѣетъ отъ третьей рюмки -- проигралъ онъ денегъ Мордвашеву, про котораго самъ же выражается, что это "обманный человѣкъ", но не терялъ надежды отыграться.
Иногда приходитъ и проситъ денегъ въ счетъ жалованья.
-- Да вѣдь вы только, что недѣлю тому назадъ брали; вѣрно опять проигрались?
-- Былъ грѣхъ, Леонидъ Ѳедоровичъ.
-- Что за охота вамъ садиться играть съ Мордвашевымъ, когда онъ васъ навѣрняка объигрываетъ?
-- А у меня былъ свой разсчетъ на этотъ разъ. Мордвашевъ съ Надѣинымъ передъ тѣмъ по бутылкѣ водки выпили; а а былъ совсѣмъ трезвъ, т. е. ни единой капли не пропустилъ. Ну и думалъ хоть разъ подсидѣть Мордвашева, да чортъ меня дернулъ для храбрости стаканчикъ хватить; а тамъ знаете и пошло; да тридцать рубликовъ и спустилъ. Хорошо еще, что управляющій во-время меня увелъ.
Любовь къ водкѣ сближала его съ рабочими. Въ разсчетъ онъ всегда былъ пьянѣе всякаго Ивана Непомнящаго. Мало ему было пить у себя на дому или у пріятелей служащихъ: пойдетъ въ казармы къ рабочимъ. Угощается, поетъ съ ними пѣсни, и, хотя собственно говоря, ни съ кѣмъ изъ нихъ личностей не имѣетъ, но всегда какъ-то случается, что его по какому-нибудь недоразумѣнію маленечко потреплютъ. Но затѣмъ, тотчасъ же найдется какая нибудь добрая душа, что во-время его утащитъ изъ казармы и, не обращая вниманія на его протесты, сведетъ домой и уложитъ спать.
Но Ѳедору Васильевичу не спится. Онъ вдругъ почему-то вспоминаетъ о своихъ обязанностяхъ станового, т. е. лица, на которомъ прежде всего лежитъ наблюденіе за пріисковымъ порядкомъ. Онъ встаетъ и, еле передвигая ноги, направляется на конный дворъ, посмотрѣть: все ли тамъ въ исправности и заданъ ли лошадямъ кормъ?
Старые кони, оставшіеся въ зимовку, хорошо знаютъ Ѳедора Васильевича; знаетъ и онъ ихъ. Въ обыкновенное время Ѳедоръ Васильевичъ ни за что не подойдетъ къ буркѣ: это "разбойникъ", по его словамъ.
Но теперь Ѳедоръ Васильевичъ прежде всего устремляется на бурку.
-- Ну, разбойничья морда, чего брюхо ты распустилъ?
Бурка -- мастеръ и зубомъ цапнуть, и задомъ угостить -- какъ бы понимаетъ, что передъ нимъ не грозный становой, а малый ребенокъ: посмотритъ на него своими большими карими глазами, слегка потянетъ въ себя воздухъ, да и отойдетъ спокойно въ сторону.
Ѳедоръ Васильевичъ потопчется безцѣльно на конномъ дворѣ, да зачастую тутъ же гдѣ-нибудь и завалится спать.
Съ Макаромъ Ѳедоръ Васильевичъ съ давнихъ поръ въ тѣсныхъ пріятельскихъ отношеніяхъ, несмотря на визиты перваго къ Пелагеѣ.
Бывало, послѣ окончанія работъ, Ѳедоръ Васильевичъ таинственно подзываетъ Макара.
-- Вотъ тебѣ два рубля, Макарка... знаешь, на Тюриковскій!... только попроси Василья Константинова, чтобъ отпустилъ настоящаго спирта, а не разбавленнаго. {На нѣкоторыхъ пріискахъ, принадлежащихъ мелкимъ золотопромышленникамъ производится секретная продажа вина или на деньги, или на золото.}
-- Понимаю; однако, надо подождать, Ѳедоръ Васильевичъ: еще свѣтло и не всѣ улеглись.
-- Разумѣется, обожди. Только тамъ, парень, не задерживайся.
-- Ужь не безпокойтесь.
На другой день, работы начинаются часомъ позднѣе обыкновеннаго.
-- Какого чорта сегодня такъ запоздали? допрашиваетъ управляющій Ѳедора Васильевича, который, въ качествѣ станового является ближайшимъ отвѣтственнымъ лицомъ.
-- Виноватъ, Александръ Антиповичъ, немного проспалъ: съ ночи такъ разболѣлись зубы, что и не приведи Богъ; только къ разсвѣту немного вздремнулъ.
Макара въ этотъ день совсѣмъ утромъ не добудились; онъ поднялся только къ обѣду, жалуясь на сильную боль въ желудкѣ.
Случалось, что Макаръ почему-нибудь задержится на тюриковскомъ пріискѣ. Ѳедоръ Васильевичъ, сгарая нетерпѣніемъ, по десяти разъ въ минуту выбѣгаетъ изъ своего дома, настораживается -- не слышно ли конскаго топота по извѣстному направленію... однако, ничего не слышно.
Не разбирая того, что даже іюльскія ночи въ тайгѣ сильно росисты и холодны, онъ чуть не въ одномъ исподнемъ бѣльѣ отправляется на встрѣчу Макара.
Дорога идетъ по безъименному ключику. Памятенъ этотъ ключикъ Ѳедору Васильевичу. Одно время страсть къ Пелагеѣ до такой степени овладѣла имъ, что, забывъ всякую божескую справедливость, онъ не только сталъ равнодушенъ въ своей Аннѣ Семеновнѣ, но даже разъ побилъ ее -- конечно, будучи въ пьяномъ видѣ.
Анна Семеновна была дама уже не первой молодости, такъ, лѣтъ тридцати пяти. Росту она высокаго, лице имѣетъ сѣропепельное, нѣсколько рябоватое; глаза постоянно щурятся, полагать надо потому, что они нѣсколько гноятся. Играетъ на гитарѣ и отличается если не голосомъ, такъ любовью къ пѣнію. Изъ талантовъ своихъ она отнюдь не дѣлаетъ секрета. Стоитъ только сказать:
-- Не споете ли что-нибудь, Анна Семеновна? Кахъ она, вообще довольно застѣнчивая, немедленно беретъ въ руки гитару и затягиваетъ съ пріятнымъ удареніемъ въ носъ -- "черный цвѣтъ" или "среди долины ровныя".
Ѳедоръ Васильевичъ не мало гордится талантами своей супруги и при случаѣ похваляется:
-- Она у меня мастерица пѣть и играть, въ Енисейскѣ ее всегда по вечеркамъ звали.
Застѣнчивость въ Аннѣ Семеновнѣ соединялась по временамъ съ такой наивной откровенностью, что она ставила въ смущенное положеніе людей, далеко не робкихъ. Она, бывало, никогда не скажетъ -- "я ѣмъ", а всегда -- "я кушаю"; но за то тутъ же заявитъ о такихъ потребностяхъ, положимъ, весьма законныхъ, о которыхъ, однако, вообще не принято говорить, а всего менѣе за ѣдой. Или, напримѣръ, заходитъ разговоръ о купаньѣ.
-- У меня Ѳедоръ Васильевичъ боится купаться, такъ я сама вожу его. Едва вѣдь въ воду заставишь войдти, а окунуться ни за что не рѣшится; такъ зайдешь въ воду, да изъ ведра его и поливаешь. Ужь онъ верещитъ благимъ матомъ, да я его не пущаю. Тоже и въ банѣ, страсть какъ боится холодной воды; выпаришь его хорошенько, да какъ-нибудь, крадучись, и окатишь.
Анна Семеновна любила одѣваться, и Ѳедоръ Васильевичъ не жалѣлъ денегъ на ея наряды. Но такъ какъ къ водкѣ она была привержена не менѣе своего супруга, то на самыхъ дорогихъ костюмахъ не трудно было разсмотрѣть странные узоры, слѣды чего-то нехорошаго...
Послѣ рѣдкаго праздника прислуга Анны Семеновны не имѣлась къ Леониду Ѳедоровичу съ такой рѣчью:
-- Анна Семеновна просила отпустить немного водки.
-- Какая тамъ водка! отвѣчалъ обыкновенно съ сердцемъ Леонидъ Ѳедоровичъ, котораго всякая просьба о водкѣ выводила, изъ спокойнаго расположенія духа.
-- Ужь хоть съ рюмочку позвольте, очень мутитъ; тошнехонько, говоритъ.
Хотя таежная хроника и разсказываетъ объ Аннѣ Семеновнѣ безконечный рядъ романтическихъ исторій, но разъ, что самъ Ѳедоръ Васильевичъ горой стоитъ за добродѣтель своей супруги, то мы не считаемъ себя въ правѣ дѣлать какія-нибудь нескромныя разоблаченія по этой части.
Кстати замѣтимъ, что женился Ѳедоръ Васильевичъ не совсѣмъ обычнымъ порядкомъ.
Разъ его хозяинъ, уже объявленный женихомъ, говоритъ:
-- Ты, Васильевъ, отчего не женишься?
Вопросъ былъ поставленъ совершенно неожиданно для Ѳедоръ Васильевича, онъ даже и самъ никогда его себѣ не задавалъ, но тѣмъ не менѣе, не задумываясь, отвѣчалъ:
-- Да невѣсты нѣтъ, Константинъ Сидоровичъ.
-- Я тебѣ невѣсту найду; хочешь жениться? Чего такъ землю бременить?
-- Съ превеликимъ удовольствіемъ, отвѣчалъ Ѳедоръ Васильевичъ, полагая, что Константинъ Сидоровичъ не болѣе, какъ шутитъ.
Но не прошло и недѣли, какъ Ѳедоръ Васильевичъ сталъ счастливымъ обладателемъ Анны Семеновны. Константинъ Сидоровичъ былъ у него отцомъ посаженымъ и даже на свой счетъ всю свадьбу сѣигралъ.
Злоязычная хроника утверждаетъ, что Константинъ Сидоровичъ давненько былъ знакомъ съ Анной Семеновной, что она даже по временамъ навѣщала его съ задняго крыльца, что теперь, собираясь жениться, онъ рѣшился благороднымъ образомъ пристроить ее. Ну, да мало ли что иногда говорятъ изъ зависти или по злобѣ...
И вообще, что бы таёжная хроника ни разсказывала, а мы свидѣтельствуемъ, что жили они въ любви и согласіи. Ѳедоръ Васильевичъ былъ нетолько весьма предупредителенъ, но даже относился къ Аннѣ Семеновнѣ съ замѣтнымъ почтеніемъ. Въ свою очередь, и Анна Семеновна, отличаясь тихимъ характеромъ, была малотребовательна и всегда охотно подчинялась авторитету Ѳедора Васильевича во всѣхъ дѣлахъ, исключая, конечно, дамскаго туалета и нарядовъ.
Въ началѣ супружества, она довольно часто выражала свое огорченіе на неимѣніе дѣтей; но потомъ съ этимъ совершенно освоилась и даже находила, что эта бѣда -- одна изъ тѣхъ, которымъ, пожалуй, въ тайнѣ можно и радоваться.
У нея, конечно, было много свободнаго времени. По гостямъ на пріискахъ разъѣзжать не приходится; только въ очень большіе праздники можно выпросить у управляющаго лошадь. Однако же, время уходило какъ-то незамѣтно, и на скуку Анна Семеновна не жаловалась. То она перебираетъ въ сундукѣ свои наряды, то въ сотый разъ примѣриваетъ новое платье. Его шила первая швея въ Красноярскѣ, и хотя шила просто "на даму средняго роста, скорѣе худощавую, чѣмъ полную", но, какъ истинная мастерица своего дѣла, проштрафилась только въ однихъ рукавахъ: они вышли на четверть короче, чѣмъ бы слѣдовало.
-- А можетъ быть; такъ и надо по послѣдней модѣ? утѣшалась Анна Семеновна.
Наскучитъ перебирать въ сундукѣ, примется за любимицу свою Амурку и начнетъ ей блохъ вычесывать. Амурка, собака замѣчательно умная и образованная, отлично понимающая толкъ въ сахарѣ и умѣющая стоять на заднихъ лапкахъ, сначала довольно терпѣливо выносить эту операцію; но сообразивъ, что всему долженъ быть естественный предѣлъ, а въ томъ числѣ и заботамъ объ ея чистотѣ и благополучіи, по нѣкоторомъ времени поднимаетъ такую возню, что Анна Семеновна, наконецъ, отпуститъ ее, хотя и наградитъ замѣчаніемъ:
-- Ну, негодница, пущай же тебя блохи ѣдятъ.
Ѳедоръ Васильевичъ показывался домой лишь поѣсть, да соснуть; все остальное, время проводитъ на работѣ. На пріискахъ работы идутъ круглый годъ безъ перерыва, въ воскресенье и праздники работаютъ все равно, какъ въ будни. Нерабочихъ дней во всемъ году не наберется и 20-ти, считая тутъ и Пасху,-- и Рождество, и даже промежутокъ между 10--16 сентября. Но есть большая разница между зимой и лѣтомъ: зимой работы кончаются, самое позднее, часу въ 5-мъ, потому что рано темнѣетъ. Пріятнѣйшимъ препровожденіемъ времени въ длинные зимніе вечера была для супруговъ карточная игра. Анна Семеновна и Ѳедоръ Васильевичъ до страсти любили дураки и мельники.
Исходъ игры былъ всегда одинаковъ, бралъ верхъ Ѳедоръ Васильевичъ, что Анна Семеновна относила не столько къ его искуству, сколько къ плутоватости. Пользуясь плохимъ зрѣніемъ Анны Семеновны, онъ, безъ зазрѣнія совѣсти, вытаскивалъ козырей, подмѣнивалъ карты, невѣрно крылъ, словомъ, пускался на всевозможныя продѣлки. Всякое пораженіе Анна Семеновна встрѣчала съ крайнимъ огорченіемъ и отказывалась отъ продолженія игры. Но Ѳедоръ Васильевичъ старался ее утѣшить надеждой, что, можетъ быть, она и выиграетъ слѣдующую партію. Анна Семеновна легко поддавалась соблазну и опять принималась за карты. Ѳедоръ Васильевичъ, для ободренія ея, велъ сначала партію такъ, что, казалось, счастье какъ бы не на шутку переходило на ея сторону, но подъ конецъ онъ не выдерживалъ, и игра оказывалась съ роковымъ исходомъ для Анны Семеновны.
Но такъ велика была довѣрчивость Анны Семеновны, что, бывало, только послѣ цѣлаго десятка партій она, наконецъ, броситъ карты и наотрѣзъ откажется отъ продолженія игры; мало того, начнетъ жаловаться на судьбу.
-- Мнѣ ни въ чемъ нѣтъ счастья! а затѣмъ ударится въ слезы. Ѳедоръ Васильевичъ, понимая, что причиной всему его легкомысліе, примется утѣшать Анну Семеновну и очень скоро достигаетъ своей цѣли.
-- Ну полно, Анна Семеновна, чего тутъ плакаться? Вотъ, погоди, какую я тебѣ бриліантовую брошку куплю...
-- Знаю я эту брошку, ужь который годъ все обѣщаешь.
-- Непремѣнно же куплю; а говорилъ съ Николаемѣ Васильевичемъ (хозяиномъ Ѳ. В.): не возьмется ли онъ купить, такъ онъ отвѣчалъ, что хорошей брошки не найти даже въ Петербургѣ; а привезетъ онъ ее тебѣ изъ-за границы.
-- Когда же онъ поѣдетъ за-границу? спрашиваетъ Анна Семеновна, уже замѣтно успокоившаяся.
-- Говоритъ, что на будущій годъ.
-- Только чтобы хорошую купилъ.
-- Не бойся, худой не купитъ. Сама Шарлота Эдуардовна будетъ выбирать. Такая будетъ рѣдкость, что Мордвашевой ничего подобнаго и во снѣ не снилось.
И примиренное супружество принимается за скромную трапезу, окончивъ которую мирно отходитъ на сонъ грядущій.
Но Ѳедоръ Васильевичъ не всякій вечеръ сидитъ дома: или уйдетъ за приказаніями къ управляющему, да тамъ до ужина и застрянетъ, или, по секрету отъ Анны Семеновны, проберется къ матерьяльному, заранѣе получилъ приглашеніе составить партію "постукать". Въ избранномъ таёжномъ обществѣ стуколка почти совсѣмъ вытѣснила излюбленные прежде "три листика".
Что тогда дѣлать Аннѣ Семеновнѣ? чѣмъ скоротать вечеръ? Видя, что надежда на хупруга плоха, а Амурка такъ сладко спитъ, что тревожить ее жалко, возьметъ она гитару, да, не долго думая, и затянетъ "Вотъ на пути село большое".
-- Какъ вы хорошо поете! матушка Анна Семеновна, замѣтитъ прислуга Марья, давно подмѣтившая, что ея барыня до крайности слаба къ похваламъ этого рода.
-- Это еще что; вотъ я прежде пѣла, а теперь и половины голоса нѣтъ. А вы, Марья, отчего не поете благородныхъ пѣсенъ, а все свои мужицкія?
-- Не знаемъ благородныхъ, Анна Семеновна, вотъ отчего и не поемъ.
-- А ты прислушивайся; вотъ я тебѣ спою -- можетъ быть, и запомнишь. И Анна Семеновна затягивала "Подъ вечеръ осенью ненастной".
-- Что, хорошо? спрашиваетъ она по окончаніи Марью.
-- Ужь какъ хорошо! Только, гдѣ намъ такія пѣсни пѣть: мы и словъ-то не выговоримъ!
-----
Анна Семеновна была вообще женщина разсудительная, а потому смотрѣла сквозь пальцы на довольно частыя уклоненія Ѳедора Васильевича съ пути супружеской добродѣтели: "всѣ мужчины таковы" говорила она, и, по словамъ таёжной хроники... но разъ мы положили печать молчанія на этотъ предметъ, такъ онъ и останется подъ покровомъ неприкосновенности до конца нашего разсказа.
Правда и то, что прегрѣшенія Ѳедора Васильевича никогда не были продолжительны; онъ обыкновенно скоро приносилъ Аннѣ Семеновнѣ чистосердечное раскаяніе вмѣстѣ съ искупительной жертвой, въ видѣ куска матеріи на платье, шали или вообще чего нибудь по части дамскаго туалета.
Но въ послѣднее время, отношенія къ Пелагеѣ стали обнаруживать необыкновенную продолжительность и устойчивость. Хотя покаянія и искупленія со стороны Ѳедора Васильевича шли своимъ чередомъ -- можно даже сказать, что онъ просто цѣплялся за всякій удобный случай, чтобъ раскрыть передъ Анной Семеновной свое сокрушенное сердце -- но все же ее не на шутку стала тревожить такая упорная страсть. Не то, чтобъ она выражала претензію нераздѣльно обладать его сердцемъ и исключительно пользоваться его ласками, нѣтъ, Анна Семеновна далеко не была такъ эгоистична -- но бѣда, по ея мнѣнію, заключалась въ томъ, что Ѳедоръ Васильевичъ, по милости этой страсти, сталъ "сильно тянуть изъ дома", вмѣсто того, чтобы, напротивъ, "все нести въ домъ". Всякая косынка, хотя бы стоимостью не дороже 30 к., но разъ, что Анна Семеновна заподозрѣвала законность ея появленія у Пелагеи, крайне разстроивала ея чувствительное сердце...
А между тѣмъ, у Пелагеи стали по временамъ появляться нетолько косынки, но и новыя платья, и серьги, и многое такое, о чемъ таёжная женщина позволяетъ себѣ мечтать, но рѣдко видитъ въ дѣйствительности. Этому злу надо было положить предѣлъ. Какъ женщина, обладавшая необыкновенно тонкимъ психологическимъ чутьемъ, она скоро придумала могущественное противоядіе слѣпой страсти своего супруга и, съ обычною женщинамъ тонкостью, такъ искусно повела это дѣло, что тотъ совершенно и не замѣтилъ ея сокровенной цѣли.
На одномъ изъ пустыхъ становъ, подвѣдомственныхъ управленію михайловскаго пріиска, проживалъ караульный, Левушка. Еще не такъ давно Левушка считался лихимъ рабочимъ, самъ всегда шелъ въ самую трудную работу. Притомъ, это былъ человѣкъ положительный; выпить онъ, конечно, любилъ, но до безобразія не упивался и тяжелымъ трудомъ заработанную копейку не спускалъ въ одинъ годъ.
Но стали сказываться годы, Левушкѣ стукнуло 40 {Въ таёжной работѣ скоро старѣютъ, и рабочій въ 40 лѣтъ, сохранившій всѣ свои силы -- положительная рѣдкость.}, начала одолѣвать семья, и вотъ онъ разъ на зиму выпросился въ караулъ на пустой станъ. Плата караульному, конечно, небольшая, но спокойнѣе, удобнѣе съ семьей, и, кромѣ того, перепадаютъ кое-какіе доходишки. А главное, сказывалась настоятельная потребность въ отдыхѣ: вѣдь Левушка безъ малаго десять лѣтъ не выходилъ изъ тайги. Да не повезло ему на этотъ разъ: проболѣлъ Лёвушка всю зиму, а когда подошла весна, онъ былъ такъ слабъ, что нечего было и думать о возвратѣ на заправскую пріисковую работу, пришлось остаться въ караульныхъ и на лѣто.
И вотъ вышелъ Лёвушка изъ прежней колеи: сталъ онъ, какъ караульный, заработывать 100 руб. въ годъ, вмѣсто прежнихъ 160--180 руб. А семья, между тѣмъ, все росла и росла; хозяйскій же паёкъ шелъ только на одного Лёвушку.
Съ Ѳедоромъ Васильевичемъ Лёвушка -- старые знакомые; а съ той поры, какъ онъ караульнымъ, это знакомство получило даже особенную цѣну. Живя на рыбной рѣчкѣ, Лёвушка ставилъ морды, уды, дѣлалъ заѣзды и зачастую улавливалъ такими хитростями благороднаго тюленя, царя таёжныхъ рѣкъ; а въ придачу къ нему, нерѣдко попадался и простоватый налимъ. Перваго онъ подносилъ управляющему, а вторымъ низко кланялся Ѳедору Васильевичу. Послѣдній всегда щедро расплачивался, чѣмъ поощрялъ Лёвушку и на будущее время.
Разъ приходитъ Лёвушка, но, вмѣсто обычнаго гостинца Аннѣ Семеновнѣ, заводитъ такую рѣчь:
-- Баба у меня растряслась.
-- Кого Богъ далъ, сына или дочь? спросилъ Ѳедоръ Васильевичъ.
-- Сынка. А я къ вамъ съ просьбой, Ѳедоръ Васильевичъ: не откажитесь быть крестнымъ; моя о томъ къ вамъ мольба, да и бабина.
-- Изволь, для кого нѣтъ, а для тебя всегда готовъ.
Собственно говоря, Ѳедоръ Васильевичъ для всѣхъ и всегда былъ готовъ справлять роль крестнаго. Это, конечно, стоило нѣкоторыхъ расходовъ, но въ тоже время и льстило самолюбію Ѳедора Васильевича; вотъ почему онъ на расходы не обращалъ вниманія.
-- Вотъ Мордвашева никогда не зовутъ, а меня такъ просто раззорили эти крестники; поди бы свои только, а то съ чужихъ становъ, приходятъ звать, говаривалъ онъ, видимо тщеславясь своей популярностью между рабочими.
Анна Семеновна нѣсколько иначе смотрѣла на этотъ предметъ; но въ данномъ случаѣ не только ничего не возражала противъ слова, даннаго Ѳедоромъ Васильевичемъ, но даже съ особенной ревностью принялась за приготовленіе разныхъ необходимыхъ предметовъ для новорожденнаго. Мало того, она вошла въ очень длинный и обстоятельный разговоръ съ Ѳедоромъ Васильевичемъ насчетъ бѣдственнаго положенія Лёвушки и его огромной семьи, и до такой степени разжалобила своего супруга, что тотъ самъ предложилъ ей взять будущаго крестника въ пріемыши. Анна Семеновна сначала какъ будто колебалась, но послѣ настоятельныхъ просьбъ Ѳедора Васильевича, наконецъ, согласилась подъ слѣдующимъ, однако, условіемъ:
-- Только чтобъ онъ у насъ былъ, какъ настоящій сынъ, такъ это ты, Ѳедоръ Васильевичъ, и долженъ знать и поступать. Надо будетъ его выростить и поставить на ноги, какъ родного сына, всю заботу къ тому приложить.
-- Разумѣется, замѣсто родного будетъ, да и родной-то какой -- единственный!
Левушка нетолько не возражалъ противъ благой идеи, осѣнившей нашихъ супруговъ, но искренно возблагодарилъ небеса за такую несказанную милость.
Анна Семеновна весьма скоро привязалась къ ребенку, малѣйшій пискъ котораго вызывалъ всю ея заботливость и доброту.
Но если въ ея отношеніяхъ къ маленькому Егорушкѣ выказывалось много сердечной теплоты и нѣжности, за то Ѳедоръ Васильевичъ просто поражалъ благоговѣйнымъ почтеніемъ къ нему и заботливостью, часто устремленною въ самое отдаленное будущее своего питомца. Если Егорушка спалъ, то Ѳедоръ Васильевичъ говорилъ не иначе, какъ шепотомъ, ходилъ на ципочкахъ и всякій разъ до крайности раздражался на прислугу, если та, по старой привычкѣ, сильно хлопала дверьми.
Чуть послышится голосъ Егорушки, и Ѳедоръ Васильевичъ спрашиваетъ: здоровъ ли у него животикъ и не надо ли послать за фельдшеромъ?
Нечего и говорить, что онъ нетолько не поскупился, но даже всѣхъ удивилъ массою потраченныхъ денегъ на одѣяльца, рубашечки и т. п. дѣтскія вещи.
Разъ приходитъ онъ къ Леониду Ѳедоровичу. Тотъ уже по выраженію лица Ѳедора Васильевича замѣтилъ, что послѣдній имѣетъ надобность въ разговорѣ по предмету первостепенной важности.
-- А что, Леонидъ Ѳедоровичъ, гдѣ лучше учатъ -- въ академіи или университетѣ?
-- Это вамъ для чего понадобилось знать?
-- А какъ же, вотъ выростетъ Егорушка -- вѣдь онъ у насъ замѣсто родного сына -- надо знать, куда его направить.
-- Ну, вашему Егорушкѣ еще далеко до ученья.
-- Нѣтъ, все же надо заранѣе знать. Мы съ Анной Семеновной непремѣнно хотимъ, чтобъ онъ въ Петербургѣ обучался. Вы это дѣло знаете, такъ пособите намъ своимъ добрымъ совѣтомъ.
И Леониду Ѳедоровичу стдило большаго труда доказать Ѳедору Васильевичу, что забота о томъ, что пригоднѣе для Егорушки -- университетъ или академія, еще совершенно преждевременна.
-- Ну, а если его по военной части пустить, можетъ онъ до генерала дослужиться?
-- Отчего же не быть ему и генераломъ! всѣмъ можетъ быть.
-- Да Анна Семеновна не согласна, говоритъ: по военной части опасно служить; налетитъ вдругъ черкесъ, того и гляди голову отрубитъ.
И, немного подумавши, Ѳедоръ Васильевичъ продолжалъ:
-- Нѣтъ, мы его отъ себя не отпустимъ, пущай въ тайгѣ ростетъ, въ тайгѣ и въ люди выходитъ. А выучить его и здѣсь можно будетъ: нашъ дьячекъ за это дѣло съ охотой берется.
-- А какъ же, сами только что говорили: непремѣнно въ Петербургъ пошлемъ учиться?
-- Да, пошлешь его въ Петербургъ, а онъ насъ тамъ и забудетъ: развѣ онъ послѣ петербургскаго ученья захочетъ сюда вернуться!
Однако, главный разсчетъ Анны Семеновны оказался призрачнымъ. Хотя, съ теченіемъ времени, заботливость Ѳедора Васильевича объ Егорушкѣ нетолько не уменьшилась, а напротивъ, все росла и укрѣплялась, тѣмъ не менѣе, на его отношенія къ Пелагеѣ это не имѣло никакого вліянія. Мало того, пользуясь слабохарактерностью Анны Семеновны, онъ даже такъ подстроилъ дѣло, что Пелагея попала къ нимъ въ прислуги.
Судьба же Егорушки была довольно скоротечная: онъ нетолько не попалъ въ университетъ, но даже и у дьячка не успѣлъ начать курса обученія. Все у него болѣлъ животикъ; не помогли ему ни фельдшеръ, ни докторъ, ни даже бабы-знахарки. Черезъ шесть мѣсяцевъ его не стало, въ крайнему и нелицемѣрному огорченію Анны Семеновны и Ѳедора Васильевича. Послѣдній распорядился обнести рѣшеткой могилку Егорушки и даже своими руками насадилъ вокругъ нея нѣсколько кустовъ дикихъ піоновъ.
-----
И такъ, Ѳедоръ Васильевичъ побилъ Анну Семеновну, чего еще ни разу не случалось за все ихъ двѣнадцатилѣтнее супружество.
Можетъ быть, Анна Семеновна и отнеслась бы къ этому случаю съ кротостью и смиреніемъ истинной христіанки; но передъ тѣмъ, Ѳедоръ Васильевичъ довольно обманнымъ образомъ завладѣлъ бутылкой спирта, которымъ Анна Семеновна раздобылась съ того же тюриковскаго пріиска и, почти на глазахъ ея, роспилъ съ Пелагеей.
Этого оскорбленія, при всей своей кротости, Анна Семеновна, не могла вынести и пожаловалась управляющему на безобразные поступки своего благовѣрнаго, конечно, умолчавъ о самомъ главномъ, т. е. похищеніи бутылки.
Внушенія управляющаго настолько растрогали Ѳедора Васильевича, что онъ нетолько ничего не возражалъ, но даже со слезами на глазахъ не разъ проговорилъ:
-- Это точно, Анна Семеновна -- достойная женщина, я много виноватъ передъ ней; она благородная женщина, а я -- свинья и подлецъ.
И затѣмъ далъ тройную клятву, что нетолько порветъ всякія отношенія съ Пелагеей, но даже никогда не взглянетъ на нее.
Но въ то же время онъ чувствовалъ, что совладать со страстью въ Пелагеѣ выше его силъ: одинокая красавица не иначе, какъ приворожила его.
Ѳедоръ Васильевичъ излилъ свою душу Аннѣ Семёновнѣ. Та охотно признала чародѣйскую силу; а потому на супружескомъ совѣтѣ рѣшено было обратиться къ теткѣ Татьянѣ, женѣ пріисковаго караульнаго.
Эта тетка не только пользовалась на всю тайгу славой опытной акушерки, но и заподозрѣвалась въ искуствѣ лечить отъ дурного глаза, порчи, привораживанья и т. п. мистическихъ недуговъ; короче -- о ней выражались: "она знаетъ".
Выслушавъ обстоятельный разсказъ Анны Семеновны о странномъ поведеніи Ѳедора Васильевича и, выпивъ чашку водки, любезно ей предложенную, тетка Татьяна докторально проговорила:
-- Безпремѣнно она его приворожила, взяла грѣхъ на душу безпутная баба. Только это дѣло намъ знакомое, въ три зари я какъ рукой сниму эту болѣсть. Живу шестой десятокъ, а дурой еще не бывала.
-----
Дѣло происходитъ весной, когда отъ сильнаго солнцепека быстро начинаетъ таять снѣгъ; нѣтъ той едва замѣтной горной расщелины, гдѣ бы въ это время съ шумомъ, клубясь и пѣнясь, не игралъ ключикъ. И тамъ, гдѣ лѣтомъ спокойно можетъ перебрести трусливая курица, теперь самый отчаянный таёжный конюхъ задумывается переправиться верхомъ и зачастую, въ виду своего пріиска, дѣлаетъ круговой объѣздъ верстъ въ двадцать, чтобъ только на него попасть.
Весной работы кончаются поздно. Всякій управляющій старается ввести рабочихъ въ извѣстный урокъ, который онъ считаетъ нормальнымъ. Этотъ урокъ потомъ въ іюнѣ и іюлѣ будутъ легко кончать между седьмымъ и восьмымъ часами; но теперь, когда земля зачастую мерзла аршина на два и болѣе, когда разыгрывается сплошь и рядомъ непогодь -- то снѣгъ пойдетъ, то дождь польетъ -- этотъ нормальный урокъ нерѣдко и въ половину не дается, хотя рабочихъ держатъ въ разрѣзъ до десяти часовъ.
Во какъ ни поздно, а все-таки работы кончаются. Мало-помалу на пріискѣ воцаряется тишина, изрѣдка прерываемая фырканьемъ въ пріискѣ лошадей, сильно распотѣвшихъ на работѣ.
Не спятъ лишь Ѳедоръ Васильевичъ и тетка Татьяна. Точно воры ночные, крадучись, пробираются они по пріиску, направляясь къ безъименному ключику.
Ключикъ всего въ полуверстѣ отъ главнаго стана, гдѣ живетъ Ѳедоръ Васильевичъ; но послѣднему стало думаться, что нечистая сила перенесла ключикъ куда-то за тридевять земель, такими долгими показались ему тѣ пять, десять минутъ, послѣ которыхъ они пришли, наконецъ, на заранѣе выбранное старухой мѣсто.
Ѳедора Васильевича бьетъ лихорадка, отъ ночного ли холода, или отъ страха чертовщины -- трудно рѣшить.
Тетка, имѣвшая, напротивъ, видъ вполнѣ самоувѣренный, еще разъ осмотрѣла мѣстность и, казалось, нашла, что все обстоитъ какъ слѣдуетъ.
Затѣмъ она предложила Ѳедору Васильевичу раздѣться и войдти въ воду, причемъ указала ему непремѣнно стать въ омутокъ пониже довольно большаго камня; сама же взобралась на камень.
-- Вы, Ѳедоръ Васильевичъ, крѣпко на-крѣпко заткните уши и зажмурьте глаза; безпремѣнно это сдѣлайте -- иначе можетъ быть не хорошо. Да еще не вздумайте креститься. Вы сняли ли крестъ?
-- Нѣтъ, какъ же безъ креста? Боюсь безъ креста!
-- Ну, такъ зачѣмъ же вы и пришли?
И затѣмъ, не долго думая, стащила съ Ѳедора Васильевича мѣдный крестъ.
Ѳедоръ Васильевичъ затрясся вдвое сильнѣе прежняго; въ то же время ему показалось, что земля у него подъ ногами начала какъ бы покачиваться.
Между тѣмъ, тетка Татьяна сорвала еловую вѣтку, обвела ею по водѣ кругъ около Ѳедора Васильевича и взгромоздилась сзади его на камнѣ.
Полночь.
Поразительный контрастъ съ бойкой, хлопотливой жизнью природы днемъ. Не шелохнетъ ни одна вѣтка, не прочирикаетъ вѣчно суетливый воробей. Все какъ бы спѣшитъ наверстать короткость ночи въ глубокомъ крѣпкомъ снѣ. Самый ключикъ, такой шумливый, когда ярко свѣтило солнце, теперь совсѣмъ притихъ, спустилъ свой тонъ до самыхъ низкихъ нотъ. Его дремотная воркотня не только не кажется диссонансомъ, но даже усиливаетъ эффектъ кругомъ царящаго затишья. Не то темно, не то свѣтло. Густой паръ поднялся надъ землей и, несмотря на всѣ порывы красавицы ночи, напрягающей послѣднія силы, въ виду все болѣе и болѣе наступающаго дневного соперника, матовый полумракъ царитъ надъ всей окрестностью, въ томъ числѣ и надъ нашимъ ключикомъ. Въ этомъ полумракѣ, однако, довольно отчетливо выдѣляется фигура тетки Татьяны, принявшей нѣсколько торжественную позу, и скорчившагося въ три погибели Ѳедора Васильевича. Тетка Татьяна обводитъ еловой вѣткой кругъ по водѣ около Ѳедора Васильевича; продѣлавъ эту операцію трижды, она начинаетъ шепотомъ произносить свои заклинанія.
Ѳедоръ Васильевичъ не вполнѣ добросовѣстно выполнялъ ея наказъ; по временамъ онъ легко открывалъ уши, и тогда до него доходилъ шепотъ старухи, въ которомъ онъ, однако, ничего не могъ разобрать. Но и затыкая уши, онъ, казалось, слышалъ этотъ шепотъ, и ему становилось еще болѣе не по себѣ.
Въ тоже время, онъ никакъ не могъ вполнѣ сохранить власть надъ глазами. Зажмуритъ ихъ такъ, что даже забѣгаютъ искры; но не пройдетъ и секунды, какая-то невидимая сила незамѣтно разведетъ стиснутыя вѣки. Ѳедоръ Васильевичъ ясно различаетъ ближайшую группу кустовъ, и въ ней...
Но Ѳедоръ Васильевичъ быстро зажмуриваетъ глаза, даже не дозволяя себѣ попытки повѣрить сильно смутившее его впечатлѣніе. Но, противъ его воли, глаза вновь глядятъ, онъ видитъ опять тѣ же кусты и въ нихъ... что-то свѣтится, какъ два раскаленные угля...
Ѳедору Васильевичу дѣлается такъ жутко, что отъ страха онъ начинаетъ терять сознаніе окружающей дѣйствительности; его зубы усиленно отбиваютъ самый учащенный тактъ; самъ трясется всѣмъ тѣломъ, какъ осиновый листъ. Невольно отдергиваетъ онъ руки отъ ушей и закрываетъ ими глаза.
Въ это самое время, сзади его, внятно раздаются слова старухи:
-- Лиха бѣда пришла, лиха бѣда ушла; и вслѣдъ за тѣмъ она сильно ударяетъ Ѳедора Васильевича по обнаженной спинѣ еловой вѣткой, которую предварительно помочила въ водѣ.
Неожиданность этого эксперимента имѣла рѣшительный эффектъ. Ѳедоръ Васильевичъ даже потерялъ способность крикнуть, и лишь глухой стонъ вырвался изъ его груди.
За то, казалось, всѣ силы духа и тѣла сосредоточились въ пяткахъ и развили необыкновенную энергію въ ногахъ.
Какъ стрѣла, бѣжитъ Ѳедоръ Васильевичъ, не отдавая себѣ отчета, по направленію къ пріиску. Эхо отъ его же собственныхъ шлепковъ разражалось въ его ушахъ въ погоню цѣлаго сонмища, а крики изумленной старухи, тщетно старавшейся остановить его, превращались въ визгъ и хохотъ всего ада.
Между тѣмъ, пріисковыя собаки, днемъ обыкновенно спящія, а ночью оглашающія воздухъ пріятнымъ концертомъ, не преминули, конечно, стаей броситься на Ѳедора Васильевича, причемъ особенно отличился хитрый тунгусикъ: онъ такъ ловко впился Ѳедору Васильевичу въ икру, что мастеръ своего дѣла, пріисковый фельдшеръ, Сидоровъ, лечилъ потомъ цѣлое лѣто и все-таки вполнѣ не залечилъ рану.
Можно себѣ представить изумленіе Анны Семеновны, когда двери съ шумомъ растворились и, во образѣ прародителя, вбѣжалъ Ѳедоръ Васильевичъ. На немъ, какъ говорится, лица не было и на всѣ распросы отвѣчалъ только одно:
-- Съ нами крестная сила!
Наконецъ, бросился въ кровать и заплакалъ, какъ ребенокъ.
-----
Въ разсчетъ смѣнился управляющій. Къ новому является Пелагея и освѣдомляется -- можетъ ли она разсчитывать, что останется при прежнемъ занятіи. Леонидъ Ѳедоровичъ, такъ звали новаго управляющаго, прежде завѣдывалъ сосѣднимъ пріискомъ той же компаніи, гдѣ служилъ Ѳедоръ Васильевичъ, а потому былъ хорошо знакомъ со всѣми внутренними и внѣшними дѣлами михайловскаго пріиска. Онъ зналъ, что Пелагея была баба на всѣ руки -- прачка, коровница, по нуждѣ могла даже за повара служить. Но въ то же время, несчастная страсть Ѳедора Васильевича, нисколько не охладѣвшая послѣ ночной прогулки на безъименный ключикъ, вызывала на нѣкоторыя размышленія. Ради поддержанія на пріискѣ мира и тишины, Леонидъ Ѳедоровичъ предложилъ Пелагеѣ мѣсто прачки на другомъ, подвѣдомственномъ ему, пріискѣ, верстахъ въ 5-ти отъ Михайловскаго. Пелагея согласилась и обязалась завтра же перебраться, благо туда отправлялась хозяйская подвода.
Хлопотливое время -- дни разсчета для всякаго, мало-мальски заботливаго пріисковаго управляющаго. Покончивъ съ разсчетомъ людей и служащихъ, надо прежде воего отправить золото, сформировать партію лошадей, отправляемыхъ на кормежку, нанять зимовыхъ рабочихъ, причемъ особенно важно запастись хорошими ремесленниками. Поминутно къ управляющему являются разныя лица за мелочными разсчетами, изъ конторы приносятъ множество бумагъ къ подписи. Въ то же время, надо усиленно наблюдать за сохранностью пріисковаго добра; а главное, чтобы между пьяными рабочими не дошло дѣло до убійства. На помощь служакъ нельзя много разсчитывать, большинство изъ нихъ съ увлеченіемъ справляетъ таёжный праздникъ.
Двери въ квартирѣ управляющаго почти не затворяются.
Едва онъ углубится въ чтеніе несовсѣмъ понятныхъ ему бумагъ, принесенныхъ конторщикомъ, каковой съ пьяныхъ глазъ иногда чортъ знаетъ что насочинить, какъ входитъ жена конторщика.
-- Извините, Леонидъ Ѳедоровичъ; можетъ быть, помѣшала?
-- Что прикажете, Серафима Петровна?
-- Да вотъ третій день коровница молока не даетъ: всего, говоритъ, одну кринку надаиваю. Ну, можетъ ли это быть, когда до разсчета коровы давали по четыре кринки?
Коровы на пріискахъ хозяйскія, и расходованіе молока находится подъ верховнымъ контролемъ управляющаго, и чѣмъ послѣдній добросовѣстнѣе, тѣмъ дѣло это для него несноснѣе.
-- Хорошо, я прикажу, чтобы вамъ дали молока; сами знаете -- теперь разсчетъ, а потому не взыщите.
Только что ушла Серафима Петровна, является казакъ.
-- Тебѣ что?
-- На ключикѣ спиртоносы расположились и открыто торгуютъ -- (обстоятельство давно извѣстное управляющему) -- такъ не прикажете ли людей взять, да пугнуть спиртоносовъ, а то, можетъ быть, удастся и захватить ихъ?
-- Чортъ съ ними! лишь бы на самомъ пріискѣ не торговали.
Съ спиртоносами шутить нельзя, они всегда съ умѣютъ отмстить -- то лошадей угонятъ, то станъ подпалятъ.
Казакъ на своемъ не настаиваетъ и уходитъ вполнѣ довольный, что имѣлъ случай заявить о своей бдительности и отвагѣ, что и составляло его единственную цѣль, такъ какъ отвѣтъ управляющаго онъ заранѣе предвидѣлъ.
Не успѣлъ управляющій прочесть: его высокоблагородію господину горному ревизору... какъ вваливаетъ Павелъ Стовскій, любимецъ Леонида Ѳедоровича, одинъ изъ лучшихъ рабочихъ, но и несноснѣйшихъ въ пьяномъ видѣ. Павелъ едва стоитъ на ногахъ, рубашка на немъ разорвана, верхняя губа сильно раскровавлена.
-- Ты зачѣмъ?
-- А рубаху-то обѣщали.
-- Какую рубаху?
-- Забыли развѣ, въ Николинъ-то день.
Въ зимняго Николу Павелѣ просилъ у Леонида Ѳедоровича 6 р., якобы на покупку рубахи, а собственно для кутежки. Леонидъ Ѳедоровичъ это сообразилъ и въ деньгахъ отказалъ, а чтобы отдѣлаться отъ Павла, обѣщалъ, что выпишетъ ему изъ Енисейска хорошую рубаху.
Конечно, объ этой рубахѣ разговоръ болѣе не возобновлялся; но теперь, спустя почти 9 мѣсяцевъ, Павелъ почему-то вспомнилъ о ней.
-- Ты, во-первыхъ, пьянъ, а во-вторыхъ, мнѣ теперь некогда толковать о твоей рубахѣ. И съ этими словами Леонидъ Ѳедоровичъ довольно любезно вывелъ Павла.
Но не успѣлъ онъ усѣсться и; приняться за прерванное чтеніе, какъ Павелъ опять передъ мимъ.
-- Такъ какъ же... рубаху-то обѣщали... когда же...
-- Я тебѣ сказалъ, что мнѣ некогда теперь толковать съ тобой, съ сердцемъ отвѣтилъ Леонидъ Ѳедоровичъ и, не долго думая, выпроваживаетъ Павла въ шею.
Но это, однако, не производитъ на послѣдняго ни малѣйшаго впечатлѣнія, и менѣе чѣмъ черезъ минуту его фигура опять показывается въ дверяхъ кабинета управляющаго. На этотъ разъ Леонидъ Ѳедоровичъ, не давая Павлу открыть ротъ, схватываетъ его за шиворотъ и однимъ духомъ выталкиваетъ на дворъ. Но зная хорошо Павла, онъ беретъ первую попавшуюся веревку и, при содѣйствіи казака, скручиваетъ своего любимца и запираетъ его на ключъ въ банѣ. Другого средства отдѣлаться отъ него нѣтъ. Онъ -- очень смирный малый, даже когда пьянъ, но имѣетъ привычку до такой степени надоѣдать, что всегда бываетъ сильно побитъ въ разсчетъ своими же пріятелями-рабочими.
Только-что усѣлся Леонидъ Ѳедоровичъ за свои бумаги, какъ вбѣгаетъ вся въ попыхахъ жена матерьяльнаго.
-- Леонидъ Ѳедоровичъ, спасите Анну Семеновну.
-- Что такое случилось?
-- Да Ѳедоръ Васильевичъ убьетъ ее, безпремѣнно убьетъ, такъ съ ножомъ на нее и бросается. Это, говоритъ, по твоей милости Пелагея должна сегодня уѣхать; такъ я тебя за это со свѣта сживу! Звѣрь звѣремъ сталъ мужиченка; все бьетъ, ломаетъ, вонъ гонитъ изъ дому Анну Семеновну.
Леонидъ Ѳедоровичъ надѣваетъ шапку и направляется къ дому, въ которомъ жилъ Ѳедоръ Васильевичъ.
Несмотря на званіе станового, перваго лица на пріискѣ послѣ управляющаго, квартира Ѳедора Васильевича, какъ и вообще всѣхъ горныхъ служащихъ, далека отъ блеска и роскоши. Она. состоитъ изъ двухъ крошечныхъ комнатъ и передней, гдѣ, кромѣ лоханки для умыванья и кадки съ водой, ничего нельзя была помѣстить. Мебель некрашенная, сдѣланная рукой таёжнаго плотника, самозванно присвоившаго себѣ титулъ столяра, вмѣсто стульевъ -- табуреты, на диванѣ -- громкое названіе трехъ досокъ, укрѣпленныхъ на неотесанныхъ обрубкахъ -- красуется тюменскій коверъ, которому даже въ Енисейскѣ красная цѣна -- четыре рубля.
Въ среднемъ простѣнкѣ повѣшено небольшое зеркало, на которомъ мухи вывели столь частые узоры, что сдѣлали его совершенно непригоднымъ для своего назначенія. По обѣимъ сторонамъ зеркала красовались портреты Ѳедора Васильевича и Анны Семеновны, издѣлія какого-то цыгана-фотографа. Анна Семеновна была изображена въ шляпѣ, на которой роскошно раскинулся цѣлый садъ цвѣтовъ; въ рукахъ у нея была гитара. Ѳедоръ Васильевичъ смотрѣлъ на часы, которые, хотя и были вѣчно въ починкѣ, но составляли для него предметъ особой гордости. Они были съ секретомъ, скрывавшимъ довольно нескромное изображеніе. Съ Ѳедоромъ Васильевичемъ фотографъ обошелся нѣсколько безцеремонно: правая половина лица совсѣмъ не вышла.
-- Туча набѣжала, какъ снимали портретъ, объяснялъ Ѳедоръ Васильевичъ.
Вмѣсто разныхъ изящныхъ бездѣлушекъ на полочкѣ, прибитой къ стѣнѣ, помѣщались чайникъ, съ наполовину отбитымъ горлышкомъ, два разнокалиберные стакана, одна чайная чашка, небольшая миска безъ крышки и ручекъ, пять -- шесть тарелокъ и судокъ, изъ всѣхъ принадлежностей котораго уцѣлѣла только горчичница.
На пріискахъ вся обстановка обыкновенно хозяйская. Все лучшее забирается управляющимъ и матерьяльнымъ; остальнымъ, особенно горнымъ, достается, что похуже и притомъ въ обрѣзъ. А вѣчные переѣзды съ одного мѣста на другое отбиваютъ охоту заводиться своимъ.
Изъ другой комнаты выглядывала помѣстительная кровать съ огромнымъ количествомъ подушекъ и клѣтчатымъ стеганнымъ одѣяломъ; большой ирбитскій сундукъ, окованный жестью, служилъ вмѣсто гардероба; въ правомъ углу виднѣлся небольшой кіотъ съ почернѣлыми иконами и вербой, привезенной лѣтъ десять тому назадъ изъ Енисейска.
Въ первой комнатѣ на окнахъ стояло нѣсколько горшковъ съ бальзаминами, единственнымъ предметомъ заботъ и нѣжныхъ попеченій со стороны. Анны Семеновны, которая, по слабости зрѣнія, никакимъ рукодѣльемъ не занималась, кромѣ развѣ вязанья чулковъ.