Панаев Иван Иванович
Петербургская жизнь

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Любовь и дружба хорошего тона. (Рассказ из моей записной книжки о петербургских нравах).- Продолжение о концертах." - Представление 23 марта, данное г. Maкалузо.- Объявление об издании d'art de la Russie ancienne и moderne, par Theophile - Возобновление "Светописи", под редакциею автора "Света не без добрых людей", ех-редактора "Весельчака", и прочее.- Объявление о выставке копии с картины Фан-Дейка: "Второе пришествие Христа".- Новые книги.- Лекции в пассаже.- Укротитель лошадей.- Г. Сюзор на пути прогресса.- Патриотический одеколон, или Невская вода.- Смерть Бозио.

   

ПЕТЕРБУРГСКАЯ ЖИЗНЬ.

ЗАМѢТКИ НОВАГО ПОЭТА.

Любовь и дружба хорошаго тона. (Разсказъ изъ моей записной книжки о петербургскихъ нравахъ).-- Продолженіе о концертахъ.-- Представленіе 23 марта, данное г. Maкалузо.-- Объявленіе объ изданіи d'art de la Russie ancienne и moderne, par Theophile -- Возобновленіе "Свѣтописи," подъ редакціею автора "Свѣта не безъ добрыхъ людей," ех-редактора "Весельчака," и прочее.-- Объявленіе о выставкѣ копіи съ картины Фанъ-Дейка: "Второе пришествіе Христа".-- Новыя книги.-- Лекціи въ пассажѣ.-- Укротитель лошадей.-- Г. Сюзоръ на пути прогресса.-- Патріотическій одеколонь, или Невская вода.-- Смерть Бозіо.

   

I.
О ПОМѢШАТЕЛЬСТВѢ НА ХОРОШЕМЪ ТОНѢ И ПРИМѢРЫ ТАКОЙ БОЛѢЗНИ, ВЕСЬМА РАСПРОСТРАНЕННОЙ ВЪ ПЕТЕРБУРГѢ, А ТАКЖЕ ОПРАВДАНІЕ НАШЕГО XIX ВѢКА, НА КОТОРЫЙ НАПАДАЮТЪ НѢКОТОРЫЕ МЫСЛИТЕЛИ И ПОЭТЫ.

   Къ числу самыхъ неизлѣчимыхъ помѣшательствъ принадлежитъ, безъ всякаго сомнѣнія, помѣшательство на великосвѣтскости и хорошемъ тонѣ. Эта психическая болѣзнь, какъ замѣчено извѣстными психіатрами, въ сильной степени распространена въ столичныхъ городахъ, въ которыхъ, во преимуществу, кишатъ суетность, пустота и тщеславіе и гдѣ искони всѣмъ жертвуютъ для внѣшняго блеска, на который еще до сихъ поръ съ тупымъ благоговѣніемъ смотрятъ многіе..... Но безъ сомнѣнія нигдѣ нѣтъ такого количества страдальцевъ, рехнувшихся на хорошемъ тонѣ, какъ въ нашей сѣверной Пальмирѣ. Въ Петербургѣ вы встрѣчаете такого рода людей на каждомъ шагу и до того привыкаете къ этому явленію, что оно не только перестаетъ возбуждать ваше состраданіе, во и сами невольно дѣлаетесь нѣсколько причастными этой болѣзни, повторяя безпрестанно въ разговорѣ, хотя не совсѣмъ сознательно, но очень серьёзно, фразы въ родѣ слѣдующей: "все-таки однако это человѣкъ хорошаго тона," и ощущаете нѣкоторую пріятность, сближаясь съ человѣкомъ такого тона, совершенно забывая, что это человѣкъ больной, страдающій, мономанъ, съ которымъ нѣтъ возможности поддерживать никакихъ серьёзныхъ человѣческихъ отношеній. Я это сейчасъ объясню вамъ примѣромъ.
   Я зналъ одного господина, отецъ котораго былъ аптекаремъ. Аптека его считалась первою аптекою въ столицѣ; всѣ знаменитые петербургскіе доктора предписывали своимъ паціентамъ брать лѣкарства непремѣнно у него и звали его дружески Францомъ Иванычемъ.
   Францъ Иванычъ подъ протекціею знаменитыхъ докторовъ нажилъ себѣ въ короткое время значительное состояніе и что называется -- вышелъ въ люди... Выйдя въ люди, онъ тотчасъ разошелся со всѣми своими старыми пріятелями и товарищами по фармацевтикѣ -- Фрицомъ, Карломъ, Людвигомъ и проч. и началъ вести знакомства и угощать великолѣпными обѣдами своихъ покровителей -- ихъ докторскихъ превосходительствъ съ сіяющими грудями. Ихъ докторскія превосходительства ввели къ нему въ домъ множества другихъ превосходительствъ -- охотниковъ до даровыхъ " хорошихъ обѣдовъ. Желудки чрезвычайно благодѣтельно дѣйствуютъ на сердца, даже и генеральскія, не только смягчая, но даже умяли ихъ,-- и ихъ превосходительства,.забывая неизмѣримое разстояніе, которое отдѣляло ихъ отъ какого нибудь... аптекаря,-- болѣе нежели снисходительно пожимали руки Франца Иваныча и отзывались объ немъ съ весьма лестной стороны. Говорили даже, что Францъ Иванычъ тѣмъ изъ своихъ почетныхъ знакомыхъ, которые были покрупнѣе, отпускалъ лекарства даромъ. Все это послужило ловкому аптекарю къ снисканію себѣ значительной протекціи.
   Единственный сынъ Франца Иваныча, окончившій курсъ въ университетѣ, получилъ тотчасъ по выпускѣ штатное мѣсто и года черезъ два украшенъ былъ лестнымъ званіемъ, съ которымъ сопряженъ красивый и блестящій мундиръ. Въ день полученія имъ этой милости, счастливый отецъ задалъ баснословное пиршество его благодѣтельному начальнику и, въ порывѣ глубокой признательности, со слезами на глазахъ даже поцаловалъ его руку, что очень пріятно подѣйствовало на его превосходительство, хотя онъ и замѣтилъ, какъ будто разсердясь: "Какъ тебѣ это не стыдно! Полно, любезный другъ, полно... Что это ты!"
   Францъ Иванычъ передъ этимъ событіемъ сдалъ, разумѣется, на выгодныхъ условіахъ, свою аптеку, не считая уже приличнымъ при новомъ званіи своего сына заниматься вареніемъ микстуръ и приготовленіемъ пластырей, и принялъ столь важный видъ, что его скорѣе можно было почесть за дѣйствительнаго статскаго совѣтника въ ходу, чѣмъ за аптекаря, остановившаго ходъ своей торговли.
   На воротахъ его четырехъ-этажнаго дома появился билетъ съ надписью: "Домъ дворянина Франца Иваныча Шварца."
   Никто впрочемъ не могъ бы носить съ такимъ достоинствомъ это лестное титло, какъ Францъ Иванычъ. Если его нельзя было принять за столбоваго русскаго дворянина, ибо его нѣмецкій акцентъ и особаго рода грація, свойственная только нѣмцамъ, были тому препятствіемъ, то по надменности его взгляда весьма легко было подумать, что онъ принадлежитъ къ гордой кастѣ нѣмецкихъ бароновъ, потомковъ крѣпкоголовыхъ рыцарей, по удачному выраженію Пушкина.
   Адольфъ Францовичъ, сынъ Франца Иваныча и притомъ единственный не въ одномъ только значеніи этого слова, былъ истинною радостью и утѣшеніемъ своего достойнаго родителя и не менѣе достойной родительницы Луизы Карловны -- дочери токарныхъ дѣлъ мастера, пользовавшагося въ Петербургѣ большою извѣстностію въ концѣ царствованія Александра I. Онъ, такъ сказать, распространялъ блескъ на все семейство и много способствовалъ къ приданію возможно хорошаго тона папеньки, маменьки и всему дому. Его слово было въ семействѣ для всѣхъ закономъ, его одобреніе -- величайшею наградою. Самого себя онъ устроилъ съ такою тонкою ловкостію и обставилъ такъ роскошно, что даже многіе герои хорошаго тона, изъ петербургской молодежи извѣстныхъ фамилій, отдавали ему полную справедливость, сквозь пальцы смотрѣли на его происхожденіе и снисходительно допускали его въ свой великосвѣтскій кружокъ. Тѣже изъ молодыхъ петербургскихъ людей, которые принадлежали по своему происхожденію къ среднему дворянству, но были проникнуты съ ногъ до головы высшими потребностями, -- то есть поставляли цѣлію своей жизни достиженіе хорошаго тона и сближеніе съ великосвѣтскими его представителями, -- брали въ образецъ себѣ Адольфа Францовича и считали весьма лестнымъ для себя его расположеніе.
   Одинъ изъ таковыхъ -- добрѣйшей души человѣкъ и товарищъ Адодьфа Францовича по университету, имѣлъ счастіе пользоваться его особенною дружбою. Товарищъ благоговѣлъ передъ нимъ -- и всѣми силами своей доброй и прекрасной души старался во всеи копировать его. Адольфъ Францовичъ былъ для него высочайшимъ идеаломъ и онъ, отзываясь объ немъ, доходилъ въ энтузіазмѣ до поэзіи, до лиризма, хотя въ поэзіи ничего не смыслилъ....
   Онъ снималъ съ него покрой платья, повязку галстуха, прическу, подражалъ его походкѣ и прочее, даже усиливался картавить букву р такъ, какъ это дѣлалъ его другъ....
   Онъ полагалъ, что дружба, связывавшая ихъ, такъ же крѣпка и прочна, какъ дружба Ореста и Пилада, и что они вслѣдствіе своей дружбы пріобрѣтутъ себѣ также историческую извѣстность, какъ пріобрѣли ее эти древніе джентльмены.
   Онъ оказывалъ Адольфу Францовичу различныя мелкія услуги съ какимъ-то сладострастіемъ....
   Въ нашей мелкой жизни въ крупныхъ услугахъ надобности не встрѣчается, но если бы потребовалась для Адольфа Францовича какая нибудь не только крупная, но даже страшная жертва, другъ его готовъ былъ на нее въ каждую данную минуту.... Я былъ убѣжденъ, что онъ не задумываясь пожертвовалъ бы для него не только жизнію, но даже своимъ небольшимъ капиталомъ.... Читатель можетъ быть улыбнется при этомъ, -- но я говорю не шутя.... Несмотря на эгоизмъ и корыстолюбіе, въ которыхъ упрекаютъ наше время, несмотря на то, что все современное человѣчество, какъ полагаютъ нѣкоторые мыслители и поэты, преклонилось передъ золотыми мѣшками (какъ будто люди прежняго времени не преклонялись передъ ними!), несмотря на громы и молніи, которыми разитъ современное общество г. Сухонинъ въ своемъ несравненномъ произведеніи, въ своей чудной "трагедіи XIX вѣха Деньги"....-- несмотря на все это.... я вступаюсь за нашъ вѣкъ.... въ немъ есть умилительные примѣры самой нѣжной и непоколебимой дружбы, доходящей до самоотверженія. Факты такой дружбы я даже считаю священнымъ долгомъ заявить передъ цѣлымъ свѣтомъ, въ оправданіе этого бѣднаго XIX вѣка, который называютъ вѣкомъ промышленнымъ, сухимъ, положительнымъ, эгоистическимъ и прочее. Вотъ одинъ изъ такихъ....
   Нѣжнѣйшая дружба связывала одного глубокомысленнаго человѣка, почти философа, съ однимъ блестящимъ я остроумнымъ господиномъ. Извѣстно, что контрасты всегда сходятся.... Остроумный господинъ, происхожденія не слишкомъ аристократическаго, жилъ на барскую ногу, пріобрѣлъ аристократическія замашки и пріемы, и совсѣмъ запутался въ денежнымъ дѣлахъ.... Въ эту критическую для него минуту, его другъ-философъ получаетъ въ наслѣдство значительный капиталъ.... надобно замѣтить, что философъ до этого вовсе не отличался щедростію и даже нѣсколько времени послѣ полученія наслѣдства обнаруживалъ разсчетливость, которая одною только чертою отдѣлялась отъ скупости; но его дружба и довѣренность къ остроумному господину не имѣла границъ.... И когда послѣдній предложилъ философу, что бы онъ отдалъ ему свой капиталъ за извѣстные проценты,-- философъ, даже не задумавшись, бросился къ своему другу на шею, обнялъ его со слезами и произнесъ:
   -- Вотъ возьми.... Я отдаю тебѣ все, что я имѣю.... Теперь въ твоихъ рукахъ моя жизнь и честь!...
   Философъ находится, говорятъ, въ сію минуту въ самомъ бѣдственномъ положеніи: ему угрожаетъ тюрьма, потому что остроумный другъ не платитъ ему ни капитала, ни процентовъ; но страдающій философъ, долженствующій скрываться отъ своихъ кредиторовъ на чердакахъ, въ то время, какъ его другъ, которому онъ ввѣрилъ свою честь, кушаетъ устрицы и разъѣзжаетъ въ каретѣ, на замѣчаніе скептиковъ: "Какъ же вы ввѣрили такимъ образомъ все ваше состояніе человѣку, неимѣющему ничего, кромѣ остроумія?-- отвѣчаетъ:-- "Я ввѣрился человѣку, котораго я всегда зналъ за честнѣйшаго человѣка; онъ мой другъ и я до сихъ поръ увѣренъ въ немъ такъ, какъ въ самомъ себѣ!..." Одно только дурно, что философъ начинаетъ, кажется, терять уже вѣру въ самого себя....
   Вотъ дружба -- то!... Называйте же послѣ этого XIX вѣкъ -- эгоистическимъ вѣкомъ!...
   Въ самой отдаленной древности нельзя найти примѣровъ такой довѣрчивости и дружбы.
   Все это я привелъ мимоходомъ только для оправданія нашего XIX вѣка, который я считаю великимъ вѣкомъ и нападки на который не могу переносить равнодушно....
   Обратимся теперь къ другу Адольфа Францовича.
   Я сказалъ, что его другъ готовъ былъ для него на всѣ услуги и окапывалъ ему эти услуги почти ежедневно.
   Портретъ Адольфа Францовича висѣлъ въ кабинетѣ у него на самомъ видномъ мѣстѣ въ орѣховой рамѣ съ удивительной рѣзьбой, и другъ глядѣлъ на него всегда съ особеннымъ чувствомъ. При взглядѣ на портретъ глаза его загарались и на.вопросъ: "Чей это портретъ?" онъ отвѣчалъ обыкновенно съ жаромъ:
   "О! это мой другъ -- лучшій и совершеннѣйшій изъ людей!... Это образцовый человѣкъ во всѣхъ отношеніяхъ!" Къ намъ все -- и умъ, и образованіе, и утонченная свѣтскость! Это типъ человѣка хорошаго тома! Я горжусь имъ! "
   Въ кабинетѣ Адольфа Францовича висѣлъ также портретъ его восторженнаго друга, хотя не въ такой богатой рамкѣ и не на таковъ видномъ мѣстѣ, въ числѣ другихъ его великосвѣтскихъ знакомыхъ съ блестящими именами, и когда эти послѣдніе спрашивали у Адольфа Францовича: -- "Что это за господинъ?" указывая на портретъ его друга,-- Адольфъ Францовичъ отвѣчалъ обыкновенно небрежно и не совсѣмъ охотно:
   "Это такъ.... портретъ одного изъ моихъ товарищей по университету...."
   Увы! Адольфъ Францовичъ нѣсколько смущался тѣмъ, что онъ имѣетъ друга, не принадлежащаго въ строгомъ смыслѣ къ великосвѣтскому кружку, или къ нашему кружку, какъ онъ обыкновенно выражался.... Здѣсь я невольно останавливаюсь и сознаюсь, что дѣйствительно деньги имѣютъ еще нѣкоторое значеніе и въ нашемъ великомъ вѣкѣ!... Другъ Адольфа Францовича принадлежалъ къ старинному дворянскому роду.... чуть ли не къ суздальскимъ дворянамъ; но онъ имѣлъ состояніе ограниченное, протекцію слабую, а Адольфъ Францовичъ съ своими деньгами, составленными изъ микстуръ и пластырей, перегналъ во всемъ своего друга и составилъ себѣ почти блистательное общественное положеніе. Еслибъ какой нибудь господинъ, надутый своимъ именемъ, поморщился отъ его имени, онъ могъ бы гордо запѣть ему:
   
   "Что въ имени тебѣ моемъ?"
   
   -- У меня деньги,-- которыя даютъ и имя и почести!...
   Но другъ Адольфа Францовича преклонялся не передъ его деньгами; онъ благоговѣлъ передъ его хорошимъ тономъ. Этотъ тонъ.... qui fait la musique, могутъ оцѣнивать только не многіе, а другъ Адольфа Францовича принадлежалъ именно къ этимъ не многимъ.
   Что такое въ самомъ дѣлѣ деньги безъ хорошаго тона? Мало ли развелось на свѣтѣ милліонеровъ съ песиками или грубыхъ мужиковъ съ бородами?... Какой же такъ называемый порядочный человѣкъ рѣшится прогуляться подъ ручку съ однимъ изъ такихъ милліонеровъ!...
   Да, другъ Адольфа францовича превыше всего въ человѣкѣ ставилъ хорошій тонъ; онъ распростирался передъ кумиромъ comme-il-faut'а и въ своемъ другѣ чествовалъ одного изъ первыхъ жрецовъ его. Онъ почти ничего не предпринималъ безъ его совѣтовъ, повѣрялъ ему всѣ свои душевные лирическіе порывы, всѣ тайны своего милаго, нѣжнаго и добраго сердца.
   Увлеченный этимъ сердцемъ, онъ полюбилъ дѣвушку, въ которой соединялось все.... красота, умъ, образованіе, грація, все... кромѣ денегъ и блестящаго имени. Но мысль, что онъ допустилъ себя влюбиться безъ одобренія Адольфа Францовича,-- испугала его. Съ трепетомъ онъ ожидалъ его слова. Когда же Адольфъ Францовичъ одобрилъ его выборъ и замѣтилъ притомъ, что его невѣста дѣвушка хорошаго тона, другъ совершенно вышелъ изъ себя и обнаружилъ такой восторгъ, такой лирическій порывъ, который уже во все не приличенъ человѣку хорошаго тона.
   Замѣтивъ однако свой промахъ, онъ поправился, принялъ немедленно живописную позу, вставилъ въ глазъ лорнетъ и завелъ съ своимъ другомъ тотъ изящный, свѣтскій разговоръ о ничемъ, который умѣютъ вести только люди хорошаго тона.
   Но сердце, благородное, доброе сердце, вырывалось у него безпрестанно наружу въ дружескихъ изліяніяхъ, во вредъ этому неумолимому хорошему тону, и онъ снова схватилъ за руку Адольфа Францовича и произнесъ съ нѣкоторою яростію:
   -- Не правда ли, другъ, паши отношенія не измѣнятся?... Моя женитьба не повредитъ имъ? Ты будешь ѣздить къ намъ, проводить у насъ вечера?... Вѣра оцѣнитъ твои достоинства. Она ужь и теперь отъ -тебя въ восторгѣ -- вѣрь мнѣ она умѣетъ цѣнить хорошій тонъ! Но клянусь тебѣ, что если бы мой выборъ тебѣ не понравился, если бы ты не нашелъ въ ней хорошаго тона.... я при всей любви моей къ ней, не рѣшился-бы жениться.... Видишь ли, какъ я люблю тебя!
   И послѣ этихъ лирическихъ восклицаній, онъ вскочилъ со стула, остановился передъ Адольфомъ Францовичемъ и принялъ новую, не менѣе живописную позу. Этотъ лиризмъ вызвалъ ироническую улыбку на уста Адольфа Францовича, которую онъ впрочемъ смягчилъ дружескимъ выраженіемъ глазъ.
   -- Что за Фразы! произнесъ онъ, слегка покачивая своею головою и поправляя свои воротнички.-- Съ какой стати я измѣнюсь къ тебѣ?
   -- И ты будешь моимъ шаферомъ?
   -- Съ удовольствіемъ.
   -- Благодарю, благодарю!
   Это дважды произнесенное благодарю было такъ значительно я энергично, что Адольфъ Францовичъ невольно улыбнулся снова.-- Ты чудакъ! замѣтилъ онъ,-- для чего ты все принимаешь такъ трагически?... Будь пожалуйста проще и хладнокровнѣе.... Извини меня, но я долженъ тебѣ замѣтить, что къ человѣку хорошаго тона такіе восторженные порывы нейдутъ...
   Какъ вы было больно это замѣчаніе, но другъ созвалъ внутрено его справедливость и послѣ мучительно упрекалъ себя въ томъ, что не можетъ уравновѣшивать порывовъ своего сердца -- этихъ прекрасныхъ лирическихъ порывовъ, съ требованіями хорошаго тома....
   Однажды между другомъ Адольфя Францовича и его товарищемъ -- человѣкомъ дурнаго тона, котораго онъ уважалъ однако за его прямоту и честность, зашла рѣчь объ Адольфѣ Францовичѣ.
   -- И ты думаешь, что онъ любитъ тебя?-- сказалъ человѣкъ дурнаго тона.
   -- Еще бы! Онъ мой первый другъ! Я знаю, что для меня онъ готовъ на все."..
   -- Полно! Онъ, братъ, никого не любитъ, кромѣ самого себя.... Нашелъ любовь въ автоматѣ, который двигается однимъ приличіемъ и дышетъ только однимъ хорошимъ тономъ! Чортъ бы васъ побралъ съ вашимъ тономъ! И еще аристократа корчитъ! Хорошъ аристократъ съ банкой микстуры и съ трубочными янтарями въ гербѣ!...
   -- Однако, любезный, имъ не пренебрегаютъ люди, принадлежащіе къ самому высшему обществу.... Онъ уменъ, образованъ и ведетъ себя съ такою утонченностію, которой могутъ позавидовать даже тѣ, которые принадлежатъ по своему происхожденію къ самому высшему свѣту.
   -- Я этихъ вашихъ утонченностей не понимаю, грубо возразилъ человѣкъ дурнаго тона,-- это все, по моему, дребедень.... Докажетъ тебѣ дружбу этотъ человѣкъ! Придетъ время -- вспомяни меня,-- онъ на тебя и смотрѣть-то не захочетъ, не только дружбу съ тобой вести.
   -- Никогда! Никогда! этого быть не можетъ!... Ради Бога, и говори мнѣ дурно о человѣкѣ, передъ которымъ я....
   Другъ Адольфя Францовича остановился, какъ бы не находя достойнаго слова, и черезъ мгновеніе добавилъ съ лирическимъ жаромъ:
   -- Благоговѣю.... Я и слушать ничего не хочу.... Наша дружба непоколебима!
   -- Добрый, хорошій человѣкъ!-- подумалъ онъ, съ сожалѣніе" глядя на человѣка дурнаго тона, -- но имѣетъ закоренѣлую ненависть ко всѣмъ порядочнымъ людямъ, къ людямъ хорошаго мамкахъ всѣ люди.... дурнаго тона!...
   

II.
О ТОМЪ, ЧТО "СВЯЩЕННЫЯ ЧУВСТВА ДРУЖБЫ УНИЧТОЖАЮТСЯ ПЕРЕДЪ УСЛОВІЯМИ ХОРОШАГО ТОНА.-- НѢСКОЛЬКО СЛОВЪ О ХОРОШЕМЪ И ДУРНОМЪ ТОНѢ.

   Адольфъ Францовичъ, который поднимался очень легко и безъ большихъ трудовъ по служебной лѣстницѣ и съ каждымъ годомъ украшалъ грудь своего блестящаго мундира разноцвѣтными ленточками и крестиками, иностранными и отечественными, первое время послѣ женитьбы своего лирическаго друга посѣщалъ его довольно часто.... Онъ, по его просьбѣ, принималъ даже весьма дѣятельное участіе въ устройствѣ его квартиры такъ, чтобы она вполнѣ соотвѣтствовала строгимъ требованіямъ хорошаго Такое участіе тронуло нашего свѣтскаго лирика почти до слезъ и еще болѣе укрѣпило его вѣрованіе въ непоколебимость дружбы къ нему Адольфѣ Францовича. Адольфъ Францовичъ подавалъ ему также совѣты на счетъ цвѣта и Фасона экипажей и даже, говорятъ, самъ собственноручно начертилъ карандашемъ, какимъ образомъ должно нарисовать гербъ на дверцахъ кареты.
   Сообщая потомъ все это своей супругѣ, другъ Адольфа Францовича восклицалъ:
   -- Видишь ли, какой это удивительный человѣкъ! Теперь Можешь ли ты сомнѣваться въ его дружбѣ ко мнѣ!
   И черезъ минуту прибавлялъ съ самодовольною улыбкою:
   -- Каковы у насъ друзья-то-съ? Не правда ли, неглупо имѣть такого друга?...
   Супруга, пріятно улыбаясь, кивала граціозно головкой; но она признавалась потомъ людямъ близкимъ, что этотъ образцовый другъ, образецъ хорошаго тона, несмотря на всю свою утонченную любезность, наводилъ на нее уныніе и раздражалъ ея нервы своею изящною искусственностію.
   Адольфъ Францовичъ производилъ своею особою точно такое же -впечатлѣніе и на меня и на многихъ изъ нашихъ общихъ знакомыхъ. Мы безусловно любовались покроемъ его платья, повязкою галстука, бѣльемъ, прическою, перчатками, сапогами, манерами, движеніями, ровнымъ голосомъ, никогда не возвышавшимся и непонижавшимся, полуулыбками,-- онъ не позволялъ себѣ даже откровенной улыбки!... но намъ всегда казалось, что это не человѣкъ съ плотью и кровью, а какой-то изящный трупъ, или красивая кукла, искусно сдѣланная изъ картона... Я не только никогда не находивъ съ нимъ разговора, несмотря на то. что многіе неглупые люди считали его умнымъ человѣкомъ, но даже всякое живое слово замирало у меня на губахъ при его появленіи....
   Я рѣшился какъ-то высказать все это его лирическому другу, но другъ разгорячился и закричалъ:
   -- Я знаю, господа, вы нападаете на него только потому, что онъ человѣкъ свѣтскій, человѣкъ хорошаго, -- но Боже мой! развѣ это преступленіе? развѣ человѣкъ хорошаго тона нежнѣе и сердца, какъ всѣ другіе, и не можетъ имѣть человѣческихъ чувствъ?
   -- О, нѣтъ! ты ошибаешься, возразилъ я:-- вотъ напримѣръ ты -- ты умѣешь какъ-то искусно соединять горячее сердце, лиризмъ и асѣ человѣческія чувства и ощущенія съ хорошимъ тономъ и при тебѣ легко....
   -- Что это насмѣшка?... перебилъ онъ и вспыхнулъ.
   -- Нисколько!
   Тогда онъ съ чувствомъ посмотрѣлъ на меня, значительно помадъ мнѣ руку и такъ больно, что я чуть не вскрикнулъ. Лирическій порывъ уже закипалъ въ немъ, глаза его загарались, онъ принималъ живописную позу....
   Я приготовился слушать его, но на этотъ разъ онъ обманулъ мои ожиданія, и кротко, но съ свойственнымъ ему жаромъ, произнесъ:
   -- Я очень люблю тебя.... и потому мнѣ досадно, что ты -- именно ты, не оцѣняешь этого человѣка... Я знаю Адольфа со школьной скамьи; между нами никогда не было тайнъ; мы передавали другъ другу всѣ малѣйшія наши ощущенія; мы такъ крѣпко связаны другъ съ другомъ, что разорвать наши связи никто и ничто не можетъ! Нѣтъ, повѣрь, это душа горячая, любящая!...
   Я не считалъ нужнымъ противорѣчить этому; я даже по слабости своей слегка поколебался и подумалъ: "Чтожь? можетъ быть..." Но время приготовляло страшное разочарованіе для друга Адольфа Францевича.
   Почтенные родители Адольфа Францовича скончались вскорѣ одинъ послѣ другаго. Разсказывали, что онъ получилъ послѣ ихъ, кромѣ четырехъ-этажнаго дома, четыреста тысячъ капитала. Ему было уже за 35 лѣтъ, и очень натуральная мысль -- упрочить окончательно свои великосвѣтскія связи посредствомъ брака съ какою нибудь великосвѣтской и титулованной барышней, начинала сильно занимать его. Онъ началъ было приволакиваться за одной изъ таковыхъ -- за очень хорошенькой дѣвушкой безъ состоянія (онъ понималъ, что титулованныя особы съ большимъ состоящемъ для него невозможны); онъ было даже почувствовалъ къ ней что-то въ родѣ любви, по крайней мѣрѣ влюбилъ ее въ себя; но разсмотрѣвъ ее поближе, убѣдился, что она для него недостаточно хорошаго тона и вообще не такъ утонченна, чтобы возвыситься до званія его супруги... Къ-тому же хотя она и принадлежала къ хорошей дворянской фамиліи и отчасти къ великосвѣтскому обществу, но не имѣла никакого титла.... Поэтому онъ отложилъ свое намѣреніе жениться на ней и вдругъ пересталъ ѣздить въ домъ ея родителей.... Что, однако, если эта бѣдная дѣвушка полюбила его серьёзно? Но Адольфъ Францовичъ не останавливался передъ такого рода вопросами... Какъ можно изящнѣе и удачнѣе декорировать свою личность передъ свѣтомъ -- вотъ въ чемъ заключалась для него великая задача жизни. И къ ней-то онъ шолъ бодро, твердо и неуклонно, подавляя въ себѣ человѣческія (по его мнѣнію вульгарныя) чувства, какъ истинный герой хорошаго тона.
   Стремленія его, какъ и должно было ожидать, увѣнчались полнымъ успѣхомъ. Онъ отыскалъ какую-то застарѣвшую въ дѣвицахъ графиню, необыкновенно гордую, всѣ вѣрованія которой заключались въ одномъ хорошемъ тонѣ. Потерявъ всякую надежду на блистательный бракъ, о которомъ она грезила до 25 лѣтъ -- она наконецъ отдала свою руку.... сердце она не могла отдать, за неимѣніемъ его, да въ немъ и не требовалось надобности... Адольфу Францовичу, утѣшась мыслью, что онъ... по крайней мѣрѣ человѣкъ богатый, и притомъ хорошаго тона.
   Всѣ въ Петербургѣ уже говорили объ этомъ бракѣ; одинъ только другъ Адольфа Францовича ничего не зналъ и не хотѣлъ этому вѣрить.
   -- Не можетъ быть! говорилъ онъ: -- онъ мой другъ! Все это городскія сплетни, потому что онъ мнѣ первому сказалъ объ этомъ, а я отъ него не слыхалъ ни полслова....
   Однако вѣсть эта нѣсколько смущала его.
   -- Скажи пожалуйста, Адольфъ, сказалъ онъ ему при первой встрѣчѣ: -- что это за слухи? Весь городъ кричитъ, что ты женишься,-- одинъ я ничего не знаю и потому я не хочу вѣрить этому....
   Адольфъ Францовичъ полуулыбнулся по своему обыкновенію....
   -- Отчего же не вѣришь? сказалъ онъ: -- да, это правда. Я женюсь....
   Другъ вспыхнулъ....
   -- На графинѣ N?...
   -- Да.
   -- Отчегожь ты мнѣ не хотѣлъ ничего сказать объ этомъ? Ты знаешь, какъ я тебя люблю, какое участіе принимаю въ тебѣ, какъ все, что касается до тебя, близко мнѣ....
   Голосъ друга дрожалъ отъ волненія и огорченія.
   -- Да какъ-то не случилось... отвѣчалъ лаконически и равнодушно Адольфъ Францовичъ.
   Этотъ отвѣтъ поразилъ друга въ самое сердце.
   -- Ну, Богъ съ тобой! произнесъ онъ, -- это мнѣ больно, я не скрываю, но все это впрочемъ вздоръ.... Я желаю тебѣ отъ всей души, повѣрь мнѣ, -- (и при этомъ онъ ударилъ себя въ грудь) полнаго счастія и вполнѣ увѣренъ, что твой выборъ вполнѣ достоинъ тебя.... Я ужь заранѣе всѣмъ сердцемъ люблю твою будущую жену....
   И послѣ этихъ словъ онъ бросился обнимать Адольфа Францовича и крѣпко прижимать свои толстыя и горячія губы къ его блѣднымъ щекамъ.
   -- Скажи мнѣ, отчего ты такъ холоденъ со мной? заговорилъ онъ, освободясь отъ его объятій и не безъ граціи отступивъ шагъ назадъ.
   -- Я неспособенъ быть такимъ горячимъ, какъ ты, -- отвѣчалъ Адольфъ Францовичъ, -- ты это очень хорошо знаешь....
   -- Но по крайней мѣрѣ ты любишь меня по прежнему и я ногу продолжать считать тебя -- другомъ.
   -- Можешь, можешь, -- отвѣчалъ Адольфъ Францовичъ полушутя и полусерьёзно.
   -- Ну обними же меня, въ такомъ случаѣ....
   И другъ растопырилъ руки для принятія друга въ свои объятія....
   Адольфъ Францовичъ прислонился къ его груди и снова почувствовалъ огонь на своихъ щекахъ.
   -- Когда же свадьба? продолжалъ другъ.
   -- Еще я самъ не знаю.... у меня теперь столько дѣлъ....
   -- Я воображаю, съ какимъ вкусомъ меблируешь ты свою квартиру! перебилъ его другъ, не безъ лиризма....
   Когда они разстались, первою мыслію его было:
   "Пригласитъ ли онъ меня на свадьбу?... Что -- если нѣтъ?..." и при этомъ ледяныя иголки пробѣжали у него по спинѣ. "Не можетъ быть! Онъ не можетъ не пригласить меня.... онъ долженъ пригласить меня!..."
   Эти слова онъ произнесъ одинъ громко и докончилъ ихъ выразительнымъ жестомъ руки....
   Три недѣли послѣ этого онъ былъ въ сильнѣйшемъ волненіи, все ожидая приглашенія.... Волненіе это шло crescendo. Онъ узналъ потомъ, что свадьба назначена въ такой -- то день. Оставалось до этого только два дня. Онъ становился все мрачнѣй и мрачнѣй и по временамъ глубоко вздыхалъ и пожималъ съ недоумѣніемъ плечами, не говоря ни слова, но какъ бы выражая этими внѣшними знаками тревожившія его мысли....
   До послѣдней минуты онъ все еще надѣялся.... Въ день свадьбы въ 8 часовъ вечера, когда всѣ надежды исчезли, онъ съ яростію ударилъ кулакомъ по столу и произнесъ почти со стономъ и улыбнувшись съ горькой ироніей:
   -- Однако, видно, люди-то дурнаго тона правы!
   Черезъ нѣсколько дней послѣ этого, когда онъ могъ разсуждать хладнокровнѣе, онъ думалъ:
   "Не можетъ быть, я ни за что не повѣрю, чтобы онъ вдругъ разорвалъ нашу 25-ти лѣтнюю дружбу!... На свадьбѣ, вѣроятно, не было никого, кромѣ родственниковъ,-- вотъ почему онъ не пригласилъ меня.... хотя для меня онъ могъ бы сдѣлать исключеніе!
   И глубокій вздохъ вырвался при этомъ изъ груди огорченнаго друга.
   Въ теченіе трехъ недѣль послѣ бракосочетанія Адольфа Францевича, его другъ по утрамъ почти не выѣзжалъ изъ дома, и просыпаясь, каждое утро думалъ: "Можетъ быть онъ сегодня пріѣдетъ ко мнѣ съ визитомъ!" При трескѣ подъѣзжавшаго къ его дому экипажа, онъ съ біеніемъ сердца бросался къ окну съ мыслію: "Не онъ ли?" Каждый звонокъ приводилъ его въ содроганіе.... Въ ожиданіи визита друга, онъ придалъ еще большее изящество своей квартирѣ и приказывалъ нѣсколько разъ въ утро курить амбре, уговаривалъ жену надѣвать ея лучшіе, утренніе туалеты....
   -- Да что съ тобою? Ты въ какомъ -- то волненіи? Ты ожидаешь кого-то?-- спрашивала она его, улыбаясь и видя на сквозь его мысли.
   -- Изъ чего ты это заключаешь? съ испугомъ и неудовольствіемъ спрашивалъ онъ.
   Боязнь показаться смѣшнымъ постоянно смущала его, а въ эту минуту онъ особенно какъ-то чувствовалъ комизмъ своихъ приготовленій и безпокойствъ и тщательно хотѣлъ скрыть его подъ искусственной наружной безпечностью.
   -- Кого мнѣ ждать? Я никого не жду. Съ чего ты это взяла? продолжалъ онъ, расхаживая по комнатѣ и заложивъ руки въ карманъ...
   -- Но для чего ты такъ хлопочешь о моемъ туалетѣ?
   И супруга бросила на него взглядъ очень мягкій, но подернутый самой тонкой ироніей, которая удивительно шла къ ней.
   -- Просто, милый другъ, потому.... отвѣчалъ супругъ, нѣсколько запнувшись, и принимая живописную позу, -- потому что мы всегда пріятно видѣть тебя въ хорошемъ туалетѣ.
   Она улыбнулась только одной стороной своихъ губъ и неумолимо продолжала:
   -- А для чего это ты безпрестанно велишь курить?...
   -- Такъ... потому что я люблю хорошій запахъ... отвѣчалъ онъ, поправляя передъ зеркаломъ свои густые бѣлокурые волосы, разобранные по срединѣ и прелестной волной спускавшіеся на обѣ стороны.... Онъ ясно боялся встрѣтиться съ проницательными и умными глазками своей супруги, въ которыхъ читалъ часто собственное изобличеніе....
   Но увы! всѣ куренія, туалеты и другія приготовленія были напрасны... Адольфъ Францовичъ не являлся съ своей графиней... Это значило, что онъ не намѣренъ продолжать знакомства съ своянъ другомъ, что онъ не желаетъ познакомить свою супругу съ женой своего друга.... Но почему же? Странное дѣло! Я долженъ сказать по совѣсти, что если сравнить этихъ двухъ женщинъ (я обѣихъ ихъ знаю немножко), то это сравненіе ни въ какомъ случаѣ не будетъ въ пользу супруги Адольфа Францовича. Молодость, красота, грація, женственность, тонкость ума,-- все на сторонѣ жены его друга. Она ужь никакъ и ничѣмъ не моглабы шокировать ех-графиню; но бѣда въ томъ, что она не принадлежала къ высшему обществу, а бъ другимъ обществомъ ни Адольфъ Францовичъ, ни его супруга не желаютъ имѣть никакихъ соприкосновеній... А старая дружба-то?.. Но что такое любовь, дружба и тому подобныя глупости молодости передъ условіями великосвѣтскости и хорошаго тона! Еще между холостыми людьми разныхъ обществъ допускаются нѣкоторыя дружескія отношенія, но между людьми женатыми -- это невозможно. Какъ же допустить въ свой салонъ даму, неизвѣстную дамамъ высшаго общества, потому только, что это жена стараго друга?... Все еще что можно, въ память старой дружбы, это пожалуй оставить за стѣнѣ своего кабинета портретъ стараго друга... для него много уже и этой чести!...
   Прошолъ годъ послѣ бракосочетанія Адольфа Францовича, и въ продолженіе этого года другъ встрѣтилъ его только одинъ разъ на Дворцовой набережной подъ ручку съ супругой.
   Несмотря ни на что, пламень прежнихъ чувствъ невольно и ярко вспыхнулъ въ немъ: сердце забилось, глаза сверкнули, лиризмъ уже закипалъ, и онъ готовъ былъ протянуть ему руку и вскрикнуть: "Адольфъ!" Но Адольфъ Францовичъ прошолъ мимо, не замѣтивъ его. Въ то мгновеніе когда другъ поравнялся съ нимъ, Адольфъ Францовичъ обратился къ Невѣ и показывалъ что-то своей супругѣ.
   Рука друга опустилась, глаза его потухли, и на нихъ даже навернулись слезы... Однако онъ остановился, долго съ жадностію смотрѣлъ вслѣдъ ему; несмотря на свое глубокое огорченіе, замѣтилъ всѣ мельчайшія подробности туалета его и его супруги, и невольно прошепталъ про себя: "А все-таки, что ни говорите, -- она образецъ хорошаго тона! "
   На другой день послѣ этого онъ заказалъ своему портному точно такіе же панталоны, въ какихъ встрѣтилъ наканунѣ Адольфа Францовича, и подарилъ женѣ своей точно такую же матерію, какую замѣтилъ на платьѣ супруги своего идеала....
   Мысль, что его несравненный другъ, къ которому онъ питалъ болѣе нежели любовь.... обожаніе, оставилъ его, -- эта мысль до сихъ поръ грызетъ и терзаетъ его щекотливое самолюбіе и нѣжное сердце. При его имени онъ впадаетъ въ грустное расположеніе, испускаетъ вздохи, но никому однако не позволяетъ дурно отзываться объ немъ въ своемъ присутствіи. Онъ передъ всѣми оправдываетъ и защищаетъ его.... Портретъ Адольфа Францовича въ великолѣпной орѣховой рамкѣ -- все продолжаетъ стоять на первомъ мѣстѣ въ его кабинетѣ.
   -- Ты бы его лучше выкинулъ, разъ какъ-то шутя замѣтили ему его старинные пріятели, и въ томъ числѣ я.
   Онъ вспыхнулъ и произнесъ съ торжественностію и энергическимъ жестомъ:
   -- Никогда!... Пусть онъ не знается со мной, но для меня память о нашихъ прежнихъ дружескихъ отношеніяхъ всегда останется священною!...
   И при этомъ онъ, по своему обыкновенію, ударилъ себя въ грудь, для приданія еще большей силы словамъ своимъ....
   -- И ты все еще продолжаешь быть помѣшаннымъ на хорошемъ тонѣ? спросилъ я его: -- но разсуди хладнокровно, что же такое этотъ тонъ? Если высшій идеалъ этого тона поступилъ съ тобой такъ, то чего можно ожидать отъ другихъ второстепенныхъ представителей этого тона?
   -- То есть отъ насъ грѣшныхъ?.. спросилъ онъ съ грустной ироніей... Но я надѣюсь, господа, -- продолжалъ онъ съ болѣе веселымъ выраженіемъ въ лицѣ и даже не безъ само довольствія, -- что хорошій тонъ не допуститъ меня никогда....
   И при этомъ онъ вскочилъ со стула и граціозно заложилъ руку за жилетъ.
   -- Измѣнить дружбѣ... Я даже благоговѣю передъ ея воспоминаніемъ.
   -- Мы вѣримъ этому, возразилъ я, -- мы знаемъ твое доброе, довѣрчивое сердце; но, любезный другъ, я долженъ къ огорченію твоему замѣтить, что человѣкъ съ такимъ сердцемъ, какъ твое, съ такими лирическими вспышками, какъ у тебя... увы! не можетъ быть вполнѣ человѣкомъ безукоризненнымъ въ великосвѣтскомъ смыслѣ, человѣкомъ хорошаго тона, какъ вы выражаетесь... Я долженъ тебѣ сказать правду.... въ сущности ты человѣкъ дурнаго тона, и только усиливаешься внѣшнимъ образомъ казаться человѣкомъ хорошаго тона.... Твой дурной тонъ дѣлаетъ тебѣ впрочемъ честь, по нашему мнѣнію. Повѣрь мнѣ, что мы люди дурнаго тона надежнѣе и въ любви и въ дружбѣ и въ другихъ человѣческихъ отношеніяхъ.... Мы любимъ тебя отъ души и никогда, ни при какихъ обстоятельствахъ, не измѣнимъ нашихъ чувствъ къ тебѣ.
   Другъ Адольфа Францовича вспыхнулъ отъ удовольствія при этихъ словахъ и, движимый лиризмомъ, бросился обнимать, цаловать всѣхъ насъ и крѣпко прижимать къ своей груди, восклицая:
   -- Я увѣренъ въ этомъ, добрые друзья мои!-- благодарю васъ отъ всего сердца! Я самъ васъ горячо люблю...
   Черезъ минуту послѣ этого порыва, онъ однако немного призадумался, подошелъ къ зеркалу, принялъ живописную позу и, охарашиваясь и поправляя волосы, произнесъ не безъ нѣкоторой внутренней боязни:
   -- Однако, въ самомъ дѣлѣ, неужели я человѣкъ дурнаго тона?
   И граціозно повернулся передъ нами на каблукахъ, какъ бы желая намъ показать себя со всѣхъ сторонъ, чтобы окончательно убѣдить насъ, что онъ все-таки человѣкъ хорошаго тона....

-----

   Обратимся къ тому, что занимало Петербургъ въ точеніе марта мѣсяца, и скажемъ нѣсколько словъ о литературныхъ и художественныхъ новостяхъ.
   Надобно замѣтятъ, что весь Петербургъ продолжаетъ сильно за- пинаться, какъ и вся Россія, различными такъ называемыми вопросами: вопросами внутренними, изъ которыхъ конечно крестьянскій вопросъ на первомъ планѣ, и вопросами внѣшними: положеніемъ европейскихъ дѣлъ въ сію минуту. Вопросы, къ которымъ, правду сказать, мы совсѣмъ не были приготовлены, останавливаютъ насъ на каждомъ шагу; нѣкоторыя изъ нихъ очень темноваты для многихъ, но нельзя же не разсуждать о томъ, о чемъ всѣ разсуждаютъ.... Люди, для которыхъ самымъ важнымъ вопросомъ былъ вопросъ о картахъ, которые отупѣли за карточными столами; люди, которые всю жизнь гонялись за Шарлотами, Армаисами, Луизами и прочее и для которыхъ вопросы объ этихъ дамахъ были самыми важными вопросами; люди, которые никогда книги въ руки не брали и считали всякую книгу -- такъ, пустою забавою, въ которой иногда очень мило описываются любовь, весна или что нибудь подобное,-- теперь превратились въ мыслителей, въ разрѣшителей самыхъ серьёзныхъ вопросовъ и на книгу смотрятъ уже совершенно иначе, потому что въ книгахъ, къ ихъ неудовольствію и изумленію, описываются уже не одна весна, любовь, цвѣточки и кусточки. Но какъ же литературѣ заниматься исключительно одними этими предметами, если самое общество занимается другими, болѣе важными? Литература -- отраженіе общества. За что же винить литературу въ томъ, что она заговорила о серьёзныхъ вопросахъ, которые подняты самимъ обществомъ, начинающимъ выходить изъ младенческихъ пеленъ?.. Остановите пробуждающееся сознаніе въ обществѣ, задушите всѣ эти несносные вопросы, неизвѣстно откуда вдругъ выскочившіе; будемьте по прежнему только волочиться, играть въ карты и прочее, и прочее, тогда можетъ быть и литература снова возвратится къ идилліи.... Но увы! это утопія -- конечно прелестная, но неосуществимая!... Литература вообще въ послѣднее время занимаетъ всѣхъ.-- и враги ея и друзья равно интересуются ею. На гуляньяхъ, въ клубахъ, въ салонахъ, вездѣ, гдѣ есть какое нибудь сборище -- непремѣнно толкуютъ о какой нибудь журнальной статьѣ. Одна статья, помѣщенная въ 3 No нашего журнала, возбудила, говорятъ, особенный интересъ и толки.
   Политика также сильно занимаетъ насъ, особенно теперь, при начинающихся сборахъ къ отъѣзду за границу. Вопросъ о томъ: война или миръ? возбуждаетъ большіе толки. Иные держатъ пари за войну, другіе за миръ.... Итальянскій вопросъ запутывается все болѣе и болѣе . Италія опять занимаетъ всѣхъ.
   По поводу вышедшаго въ Парижѣ романа: "La Sibylle", сочиненіе г. Лоренъ-Паша (Laurent-Pichat), одинъ изъ самыхъ тонкихъ и остроумныхъ сотрудниковъ Journal des Debats -- г. Лемуанъ (John Lemoinne) замѣчаетъ въ защиту итальянцевъ, не которыхъ нѣкоторые европейскіе публицисты возобновили старые нападки:
   ...."Но возьмите человѣка, или народъ, который въ теченіе долгихъ лѣтъ имѣлъ руки и ноги связанными и совершенно опытъ отъ движенія, или котораго также долго держали въ темнотѣ и отучили отъ свѣта, заставьте его въ одинъ прекрасный день стать на ноги, выведите его на солнце и скажите ему: -- Vois et marche!... Справедливъ ли будетъ такой опытъ?
   "Мы всѣ (продолжаетъ Лемуаннь) занимаемся либеральнымъ дилетантизмомъ, очень спокойнымъ и легкимъ, мы всѣ любимъ свободу платонически.... Мы хотимъ подсмѣиваться надъ папой и проповѣдывать le Vicaire Savoyard въ Римѣ; но когда папа становится необходимымъ для порядка (l'ordre), мы дѣлаемся тотчасъ папистами. Мы любимъ ужасно толковать о великихъ принципахъ 1789 год"; но лишь только эти великіе принципы понизятъ фонды, -- мы сейчасъ отказываемся отъ великихъ принциповъ....
   "Исторія Италіи -- это вѣчная исторія бѣдныхъ родственниковъ. Кузина очень мила; ее всегда принимаютъ, когда много гостей, но-тому что это придаетъ салону нѣкоторый колоритъ благотворительности. Ее сажаютъ за фортепіано, у нея такой прелестный голосъ! Она должна непремѣнно показать свою самую высокую ноту, свое ut, хоть бы потомъ должна была умереть въ чахоткѣ. Но когда ей понадобится хотя малѣйшее пожертвованіе, глаза у родственниковъ сейчасъ поднимаются къ небу и они говорятъ съ чувствомъ: "Неблагодарная! Чегожь она еще хочетъ, отъ насъ?... Она забыла вѣрно о всѣхъ нашихъ благодѣяніяхъ"!
   "Вотъ такъ-то мы любимъ и свободу. Мы любезничаемъ съ ней; въ случаѣ нужды объясняемся ей въ любви, лишь бы только она не была слишкомъ требовательна; но когда дѣло зайдетъ о томъ, чтобы посвятить ей жизнь, поклясться ей въ вѣчной вѣрности, идти съ нею и для нея по жосткому пути труда и бѣдности,-- о! тогда страсть наша къ ней мгновенно смолкаетъ и прекрасный огонь вашъ тухнетъ.... Бѣдная! она похожа на молодую, прекрасную, благовоспитанную дѣвушку.... только безъ приданаго. Всѣ мужчины волочатся за нею, но ни одинъ не осмѣлится соединиться съ ней законными узами"....
   Все это очень умно и вѣрно... Кстати о законныхъ узахъ. Въ нынѣшнюю зиму закрѣпилось въ Петербургѣ множество таковыхъ. Одинъ бракъ, который впрочемъ еще не совершился, но о которомъ много толкуютъ,-- довольно оригиналенъ.... Ученый женятся на дочери милліонера.... такого рода милліонеровъ у насъ развелось въ послѣднее время чрезвычайно много... Наука соединяется съ богатствомъ.... я поселяется въ раззолоченныхъ палатахъ съ дѣльными, зеркальными стеклами. Это почти чудо! Что касается до насъ, то мы радуемся за науку. Не все.же ей въ самомъ дѣлѣ жить на чердакахъ!
   Заговора о наукѣ, мы вспомнили о лекціяхъ г. профессора Благовѣщенскаго.... Г. Благовѣщенскій прочелъ въ университетской залѣ двѣ лекціи о Ювеналѣ, въ пользу бѣдныхъ студентовъ. Намъ, къ сожалѣнію, не удалось быть на этихъ лекціяхъ; но говорятъ, они произвели большой эффектъ и были прочитаны съ замѣчательнымъ краснорѣчіемъ....
   Концерты продолжались съ успѣхомъ.-- Самый блестящій и громкій изъ концертовъ, по обыкновенію, былъ концертъ 19 марта въ пользу инвалидовъ, въ которомъ появился въ первый разъ, пріѣзжій артистъ г. Колосанте, играющій на весьма сложномъ и большомъ мѣдномъ инструментѣ, который называется офиклеидъ...
   Упоминать здѣсь о всѣхъ концертахъ мы не считаемъ нужнымъ... Ихъ было такое множество!-- Скажемъ только о замѣчательнѣйшихъ. Филармоническое общество давало, въ пользу вдовъ и сиротъ, большой вокальный и инструментальный концертъ, съ участіемъ: г-жъ Кочетовой, Штубе и Соколовой и г-дъ Лаубъ и Колосаите. На игомъ замѣчательномъ музыкальномъ вечерѣ выполнены были между прочимъ: пятая симфонія (e-moll) для большаго оркестра Бетговена, финалъ и фуга симфоніи c-dur для оркестра Моцарта. Театральная дирекція одушевилась очень счастливою мыслію и устроила нѣсколько концертовъ серьёзной музыки. Первый таковой концертъ очень удался (15-го марта). Въ немъ была выполнена симфонія (Pastorale) и хоръ узниковъ изъ оперы Фиделіи -- Бетговена, увертюра Леоноры его же и 2 часть "Сна въ лѣтнюю ночь" Мендельсона. Этотъ концертъ повторялся 20-го Марта.
   О превосходныхъ концертахъ концертнаго общества мы упоминали. Затѣмъ идутъ всѣ извѣстные концерты, повторяющіеся ежегодно во время великаго поста: концерты гг. Контскихъ, слѣпо -- рожденнаго Кюне и такъ далѣе, и такъ далѣе. Львами нынѣшняго музыкальнаго сезона неоспоримо были: гг. Лаубъ, приводившій въ восторгъ знатоковъ музыки, и Рубинштейнъ.... Зала театра въ первомъ концертѣ Рубинштейна была наполнена почитателями его превосходнаго таланта.
   Мы слышали еще въ одномъ домѣ, въ которомъ собираются всѣ артистическія знаменитости -- нѣмецкихъ пѣвцовъ. Они, кажется, также собираются дать концертъ.
   Наконецъ.... мы увидѣли знаменитаго г. Макалузо, остроумную рекламу о которомъ мы перепечатали въ прошломъ мѣсяцѣ изъ Journal de St-Petersbourg.... Признаться откровенно, -- г. Макалузо ничѣмъ не отличается отъ обыкновенныхъ фокусниковъ; можетъ быть онъ превосходитъ многихъ изъ нихъ ловкостію, за исключеніемъ впрочемъ извѣстнаго Германа, но репертуаръ чудесъ г. Макалузо не отличается особеннымъ разнообразіемъ и новостію.... А цѣны, цѣны!... Боже мой!... г. Макалузо объявилъ такія же дѣвы мѣстамъ, какъ въ итальянской оперѣ!... И театръ былъ все-таки почти полонъ въ первое его представленіе.
   Перейдемъ теперь къ новостямъ литературнымъ и художественнымъ.
   Мы уже упоминали объ роскошномъ изданіи, предпринимаемо г. Теофиломъ Готье, подъ названіемъ; "Tresors d'art de la Russie ancienne et moderne". (Сокровища искусства древней и новой Россія) съ двумя стами фотографическихъ снимковъ, которые будутъ исполнены г. Ришбуромъ. Вотъ что мы между прочимъ прочли въ объявленіи объ этомъ изданіи. Мы выпускаемъ все краснорѣчіе этого объявленія.
   "Проектъ этого изданія, давно задуманнаго, былъ представленъ на Высочайшее одобреніе. Государь Императоръ благоволитъ одобрить его и даровалъ издателямъ особую привиллегію, которая доставитъ имъ возможность привесть ихъ планъ въ осуществленіе. Государыня Императрица удостоила принять посвященіеЕй этого изданія....
   "Всѣмъ извѣстно, что г. Теофиль Готье между современными европейскими писателями справедливо почитается однимъ изъ знатоковъ въ дѣлѣ искусства. Его долгіе и добросовѣстные труды, его практическія и теоретическія свѣдѣнія, чувство изящнаго, которымъ онъ владѣетъ въ такой степени -- все даетъ его сужденіямъ по часія художествъ -- силу авторитета.
   "Кто не читалъ его путешествій въ Испанію, въ Англію, въ Италію, въ Турцію и Грецію?.... Нѣтъ сомнѣнія, что онъ напишетъ обѣ искусствѣ въ Россія блестящія страницы, а г. Ришбуръ прибавитъ къ прекрасной книгѣ удивительный альбомъ, который будетъ замѣчателенъ необыкновенною роскошью.
   "Г. Ришбуръ -- фотографъ императора французовъ. Его фотографическіе снимки внутреннихъ комнатъ Фонтенеблосокаго дворца, залы Сената, Тюльери, комнатъ императрицы Евгеніи и прочее -- ручательства его замѣчательнаго искусства И позволяютъ надѣяться, что онъ преодолѣетъ всѣ трудности, которыя представятся ему въ его новомъ трудѣ.... Къ всему этому надобно замѣтить, что г. Ришбуръ обладаетъ секретомъ: его снимки не блѣднѣютъ и не теряютъ нисколько отъ времени.
   "Первый ливрезонъ этого изданія будетъ заключать Исакіевскую церковь со всѣми ея драгоцѣнностями; за тѣмъ послѣдуетъ Зимній дворецъ, Царское село, Петергофъ, Гатчина и другія царскія резиденціи; дворецъ великой княгини Марьи Николаевны, Московскій Кремль,-- Василій Блаженный, Троицко-Сергіевскій монастырь и проч. и проч.
   "Изданіе начнется 15 мая сего года и будетъ выходить черезъ каждые 2 мѣсяца ливрезонами до 24 стр. текста in-folio и съ 12 фотографическими снимками.-- Все изданіе окончится въ 2 года и 6 мѣсяцевъ.-- Цѣна каждаго ливрезона 24 р. с.-- Все изданіе будетъ стоитъ 400 рублей."
   Вотъ еще новость, относящаяся не столько къ искусству, сколько къ спекуляціи:
   Какой-то господинъ (фамиліи своей онъ не объявляетъ) въ одинъ прекрасный день разослалъ по городу афиши, что съ такого-то числа имѣетъ бытъ выставлена въ залѣ Дворянскаго Собранія картина, изображающая Второе пришествіе Христа Спасителя, писанная извѣстнымъ художникомъ Ванъ Д'Эйкомъ.
   Мы было подумали сначала, что рѣчь идетъ о самомъ оригиналѣ, но далѣе прочли слѣдующее: "
   "Знаменитый оригиналъ этой колоссальной картины, принадлежащей къ числу великолѣпнѣйшихъ (?) художественныхъ произведеній по части живописи, пріобрѣталъ въ теченіе почти пяти вѣковъ всемірную извѣстность и сохраняется, какъ лучшее украшеніе, въ каѳедральномъ соборѣ Св. Маріи въ Данцигѣ. Картина эта, по хроникѣ, писана въ Брабантѣ, въ концѣ 14-го столѣтія, и должна была быть перевезена моремъ въ Римъ; но на пути къ вѣчному городу корабль, на которомъ она находилась, былъ захваченъ морскими разбойниками; данцигскіе моряки успѣли однакожъ отбить это сокровище у пиратовъ и привезли картину въ Данцигъ, гдѣ смотрѣли на нее, какъ на чудо. Съ этикъ поръ она постоянно обращала на себя вниманіе, не только королей прусскихъ, но и другихъ коронованныхъ особъ и меценатовъ. Между прочимъ Императоръ Рудольфъ II, предлагалъ за нее Данцигу огромную сумму. Однимъ изъ польскихъ придворныхъ живописцевъ она оцѣнена въ 200,000 талеровъ; но граждане города Данцига считали ее внѣ всякой цѣны и ни за что не согласились отдать ее. ИМПЕРАТОРЪ ПЕТРЪ ВЕЛИКІЙ, бывшій и Данцигѣ въ 1716 году, 9-го марта, видѣлъ эту картину и, желаі пріобрѣсти, поручилъ князю Долгорукому переговоритъ съ данцигскимъ сенатомъ, но переговоры эти были безуспѣшны. Въ 1807 г., по занятіи французами города Данцига, директоръ Импер. музея. Денонъ, увезъ, по повелѣнію Наполеона, эту картину въ Дуврскій музей, откуда она, по взятіи Парижа въ 1815 году, по настоятельнымъ требованіямъ прусскаго правительства, была перевезена сначала въ Берлинъ, а въ 1816 году обратно въ Данцигъ и поставлена въ каѳедральномъ соборѣ св. Маріи, въ приходѣ св. Доротеи.
   "По мнѣнію знатоковъ, авторъ этой колоссальной картины вполнѣ заслуживаетъ почетное мѣсто между знаменитѣйшими художниками всѣхъ вѣковъ. Въ картинѣ этой соединены: смѣлость композиціи, правильность рисунка, эфектъ группировки и художественное выполненіе въ цѣломъ. Копія, которую мы представляемъ почтеннѣйшей публикѣ, написанная талантливымъ, извѣстнымъ художникомъ г. Зіи, по мнѣнію свѣдущихъ людей, мало уступаетъ знаменитому оригиналу,-- и есть, между прочимъ, первая и единственная, которую разрѣшилъ снятъ данцигскій магистратъ.
   "Выставка будетъ открыта ежедневно отъ 11 часовъ утра до 6 часовъ пополудни. Описаніе этой картины на русскомъ и нѣмецкомъ языкахъ можно получать у кассы по 25 к. с. за экземпляръ: подъѣздъ съ Михайловской улицы. Цѣна за входъ въ залу по 2 руб. cep. (!!) Дѣти платятъ половину".
   Объявленіе восхитительное. Чего въ немъ нѣтъ для возбужденія любопытства въ почтеннѣйшей публикѣ: и пираты, и императоръ Рудольфъ II, и Петръ Великій, и польскій придворный живописецъ!
   Прекрасно!... но если бы неизвѣстный господинъ выставилъ вередъ вами самый оригиналъ, на который пираты XIV столѣтія смотрѣли, какъ на чудо, и потребовалъ съ насъ за это 2 р. с. и сверхъ того 25 к. за экземпляръ описанія картины, -- это было бы конечно чрезвычайно дорого, но оправдывалось бы хоть чѣмъ нибудь,-- а то за осмотръ копіи 2 р. с. Покорно прошу!...
   Но эта копія знаменитаго (?) художника Зіи, по мнѣнію свѣдущихъ людей, мало уступаетъ великолѣпнѣйшему оригиналу, который оцѣненъ польскимъ придворнымъ живописцемъ въ 200,000 талеровъ, единственная, изволите видѣть, копія, которую разрѣшилъ снятъ данцинскій магистратъ?...
   Мы не видали ее и вѣроятно не увидимъ -- и только подивились дерзости спекулятора, владѣльца этой копіи... За кого же онъ принимаетъ петербургскихъ жителей? Съ такими объявленіями и приглашеніями можно являться развѣ только къ дикарямъ...
   Вотъ еще любопытное воззваніе къ почтеннѣйшей публикѣ...
   Фотографическое изданіе "Свѣтопись", о которомъ мы не разъ упоминали, издававшееся г. Оже, съ текстомъ (на текстъ никто почти не обращалъ вниманія, снимки же изъ фотографій свѣтописи были очень не дурны, о чемъ мы и говорили) нынѣ -- вѣроятно въ надеждѣ поддержать свое колеблющееся существованіе, объявляетъ слѣдующее въ 10 и 11 No No за прошлый годъ только что вышедшихъ: "...Изданіе нашего журнала (какой-же это журналъ)? переходитъ къ новому лицу, уже извѣстному читающей публикѣ -- г. Львову, который нашелъ возможнымъ значительно уменьшить цѣну, съ 30 р. с. на 20, несмотря на предполагаемыя улучшенія. Надѣемся, что публика, для которой журналъ дѣлается доступнымъ, не откажетъ въ своемъ содѣйствіи новому издателю, пригласившему къ участію въ журналѣ многихъ извѣстныхъ нашихъ беллетристовъ (жаль, что не упомянуты имена этихъ многихъ извѣстныхъ беллетристовъ) и знатоковъ искусства (также желательно бы было знать, кого именно). Рисунки будутъ доставляться тѣмъ же г. Оже"... и проч.
   No No 10 и 11 явились уже съ именемъ новаго издателя, столь извѣстнаго, который надѣется, что публика не откажетъ ему въ своемъ содѣйствіи.
   Какая публика?... развѣ публика Александрійскаго театра, которая нѣкогда съ такимъ энтузіазмомъ привѣтствовала талантъ творца Волкова и его идеальной супруги, носившей салопы съ плеча графини?... Но увы! даже и эта публика отказалась нынѣшній годъ отъ своего фаворита.
   Предполагается, что художественное изданіе должно редижироваться человѣкомъ, понимающимъ что нибудь въ дѣлѣ художественномъ. Понимаетъ ли въ этомъ дѣлѣ что нибудь г. Львовъ?-- Неизвѣстно. Но какъ бы то ни было, редакторъ павшаго "Весельчака," милое остроуміе котораго, говорятъ, перешло нынѣ въ какой-то "Гудокъ", "Свѣтъ Николай Михайловичъ," какъ его нарекъ покойный Брамбеусъ, творецъ "Свѣта не безъ добрыхъ людей," -- сдѣлался редакторомъ Свѣтописи, которую онъ нарекаетъ торжественно (журналомъ....
   
   "И поведетъ таинственно онъ рѣчи,
   Душѣ бальзамъ невидимый прольетъ,
   Надежды и любви потухшія въ ней свѣчи
   Глагола пламенемъ зажжетъ",
   
   какъ поэтически выражается его сотрудникъ, нѣкто г. Леонидъ Блюммеръ въ 10 и 11 NoNo "Свѣтописи", въ стихотвореніи, водъ заглавіемъ "Примиреніе...."
   Новый редакторъ Свѣтописи "Свѣтъ Николай Михайловичъ", для привлеченія публики къ своему новому изданію, помѣстилъ отрывокъ изъ своей новой комедіи, весь комизмъ который основавъ на лицѣ городничаго сюсюкающаго и невыговаривающаго буквъ р, ш, ж, к, ъ.
   Вотъ небольшой отрывокъ изъ этой сюсюкающей комедіи....
   
   Городничій (встаете). Ну усь, матуська Надезька Никанолинна, усь какъ вамъ угодно, а я мундиля малять не намѣленъ. Я, судалиня, двадцать-два года носиль апалеты.... меня, можетъ быть, и въ польку въ эдакой-то въ маляли не замѣцяли....
   Городничиха. Ахъ-ти мораль эдакая!-- Туда же иностранныя слова вставляетъ!... Хоть-бы ты меня-то ужъ постыдился.
   Городничій. Сьто-зе такое: казется и не худое какое слово сказяль....
   Городничиха. Двадцать-два года эполеты носитъ.... Воинъ!... Герой!... что и говорить!... А насилу до Подпоручичьего чина доползъ.
   Городничій (задѣтый за живое). Сьто-съ такое!... Моя сьто-и вина, сьто не поподаль на вакантію!... Хм.... Подполюцикъ!... все-зе я могу тесть сьвою понимать?... И тюствовать тозе могу.
   Городничиха. Чего-же лезъ въ городничіе?-- А?-- Чего ты приставалъ ко мнѣ?
   Городничій. Не усьто зе только изъ этаго люди и слюзютъ, сьто вотъ ходить да собилять по лавкамъ?-- Смѣсьно пляво какъ это вы такъ говолите, Надездя Никанолинна!
   
   Вотъ комизмъ-то!...
   Семь Фотографій, приложенныхъ къ NoNo 10 и 11 "Свѣтописи", не отличаются выборомъ, а по выполненію до крайности неудачны. Рука въ портретѣ графа Ѳ. П. Толстова явилась просто въ видѣ бѣлаго пятна.... Какъ не разсчитывать послѣ всего этого на содѣйствіе почтеннѣйшей публики!
   Мы только что получили изъ Москвы: 1) первую часть сочиненія Бѣлинскаго, о которомъ прилагается при этой книжкѣ особое извѣщеніе и 2) "Опытъ исторической грамматики русскаго языка". Учебное пособіе для преподавателей военно-учебныхъ заведеній, въ двухъ частяхъ, (въ 1-й -- Этимологія, во 2-й -- Синтаксисъ), составленный профессоромъ московскаго университета г. Буслаевымъ.... Спѣшимъ заявить объ этомъ замѣчательномъ трудѣ, о которомъ современемъ мы будемъ говорить подробно....
   Г. Ценковскій открылъ въ залѣ Пассажа лекціи объ исторіи развитія организмовъ въ растеніяхъ и животныхъ (эмбріологіи). Эти лекціи (ихъ будетъ всего 5) назначаются исключительно для мужчинъ. Первая лекція г. Ценковскаго имѣла большой успѣхъ. Зала была наполнена сверху до низу любознательными слушателями.
   Г. Рарей открылъ курсъ чтенія и практическихъ объясненій своей методы укрощенія непокорныхъ и злыхъ лошадей, въ манежѣ кн. Меншикова.
   Г. Сюзоръ съ успѣхомъ продолжаетъ свои лекціи о Французской литературѣ и самъ признается, "что онъ идетъ впередъ, какъ нашъ вѣкъ, какъ Россія" (J'ai fait comme notre siecle, comme la Russie, -- j'ai marche! ) Нельзя не поздравить г. Сюзора съ такимъ успѣхомъ.
   Да, все улучшается и все двигается въ нашъ удивительный вѣкъ и съ каждою минутою возрастаютъ какія нибудь новыя потребности...
   Мы сейчасъ только прочли объявленіе, напечатанное на прелестной палевой оберткѣ, начинающееся такъ:
   "Въ настоящей время, когда потребность"....
   -- Чего бы вы думали?
   -- Просвѣщенія, гласности.... чего нибудь подобнаго....
   -- Не угадали....
   ... "когда потребность одеколона достигала столь обширныхъ размѣровъ...." и прочее и прочее.
   Дѣло въ томъ, что г. Клакачовъ и комп. изобрѣли ароматическій и патріотическій составъ подъ названіемъ Невской воды, замѣняющій одеколонь. 1/4 фунта этой воды стоитъ 40 коп. сер.-- Депо этой воды открыто въ Петербургѣ.... Вода дѣйствительно имѣетъ довольно пріятный запахъ въ родѣ одеколона и можетъ отчасти замѣнить его....
   Начиная наши замѣтки, мы никакъ не думали ихъ окончить печальною вѣстію:
   Г-жа Бозіо -- одна изъ лучшихъ и симпатическихъ пѣвицъ послѣдняго времени, примадонна петербургской Итальянской оперы и любимица петербургской публики, скончалась 31-го марта послѣ трехнедѣльной болѣзни. Выносъ тѣла ея изъ квартиры ея на Невскомъ проспектѣ, въ домѣ Демидова, происходилъ 3-го апрѣля въ 7 часовъ вечера, при многочисленномъ стеченіи почитателей ея прекраснаго таланта, а похороны 4-го апрѣля. Тѣло ея погребено на новомъ кладбищѣ, отведенномъ для иностранцевъ, на Выборгской сторонѣ.
   Бозіо еще не было 30 лѣтъ!...

"Современникъ", No 4, 1859

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru