Какъ сладко здѣсь объ немъ намъ Мевіямъ то мнѣнье;
Что онъ дарами Флаккъ, добротой Меценатъ!
Что въ лаврахъ и звѣздахъ и въ званіи великомъ;
Какъ славой, мыслями и словомъ ни богатъ,
Съ изящнымъ, и умомъ, и вкусомъ, и языкомъ,
И на чредѣ высокой въ мудрый вѣкъ,
Въ Совѣтъ Царскомъ и во Званкѣ,
Онъ равенъ и въ одной осанкѣ:
Всегда другъ Музъ, людей, Вельможа-человѣкъ!
Сколь гордой отъ него въ томъ Римлянинъ далекъ!
Тотъ Мевіевъ своихъ и Бавіевъ тазаетъ:
Нашъ тоюжъ лирою гремящей обладаетъ,
Глаголомъ выспреннимъ, согласіемъ боговъ;
Однако нашихъ онъ разлаженныхъ гудковъ,
Нескладныхъ пѣсенъ и стиховъ,
Скропанья иногда и изъ обломковъ словъ,
Затычекъ, вставокъ и скачковъ
Отнюдъ не презираетъ,
Хотя отъ нихъ подъ часъ конечно и зѣваетъ!
И Малыхъ онъ щадитъ даровъ,
И скудные шаланты ободряетъ!...
Сія извѣстная доброта свойствъ твоихъ
Осмѣлила меня принесть и этотъ стихъ,
Конечно слабой и ничтожной,
Но щедрости твоей души и чувствъ моихъ
Истолкователь онъ не ложной.
Почто въ моей судьбѣ,
Для приношенія достойнаго тебѣ,
Иной нѣтъ жертвы, мнѣ возможной?
Почто не Волховски струи я нынѣ пью,
Которые меня поили въ нѣжномъ дѣтствѣ?
Почто не въ Званкѣ я пою (**),
Въ старинномъ дѣдовскомъ жилищѣ и наслѣдствѣ?
Какъ сладкобы провелъ я старость тамъ свою,
И съ мудрымъ и съ пѣвцомъ, съ Державинымъ въ сосѣдствѣ!
Вблизи бы лирной гласъ его меня плѣнялъ;
Изустно бъ я ему всъ чувства изливалъ,
И бывъ согласіемъ его наставленъ звона,
Достигъ бы, можетъ быть, и я до Геликона!
И Руской мой Делиль и Сен-Ламбертъ тогда (***)
Могли бы, кажется, въ свѣтъ выйти безъ стыда,
И поздныя мои Донскова пѣть затѣи
Тогда бы приняли видъ нѣкій Эпопеи.
Бесѣда съ мудрыми всъхъ больше учитъ книгъ,
И возвышаетъ умъ и сердцѣ и языкъ.
Не только кровы ихъ, но гробы намъ священны;
Малѣйшія отъ нихъ остатки драгоцѣнны!
Они-то честь, краса и слава естества!
Наставники людей суть образъ Божества!
Летите тщетныя изъ мыслей вонъ мечтанья,
Восторга моего плоды, воспоминанья
О дѣтствъ, и всегда мнѣ милой старинѣ!
Не жить мечтателю въ той славной сторонѣ,
Гдѣ древле пѣлъ Боянъ, гдѣ нынѣ пѣсни громки
Державинъ предаетъ щастливѣе въ потомки!
Подъ бремемъ лѣтъ и нуждъ, сихъ тягостныхъ оковъ,
Въ уединеніи влачащу дни унылы,
И стражу дружеской и собствѣнной могилы (****),
Не видѣть, Волховъ мнѣ уже твоихъ бреговъ;
Не слышать мнѣ изъ устъ Державина стиховъ!...
Прошли тѣ времена, когда подъ сельски кущи
Къ богатымъ мудростью стекались неимущи;
Когда Орфеевъ голоса
Творили чудеса!
Гордися тѣмъ рѣка въ Россіи знаменита,
Что ты Державина внимаешь лирной звонъ;
Привѣтствуй шумомъ водъ, красой бреговъ Піита,
Что славу древнюю твою умножилъ онъ,
Что на брегахъ твоихъ воздзигнулъ Геликонъ,
И старость самая его мастита
Намъ струнъ Софокловыхъ издастъ печальный стонъ!
Іюня 25 дня
1809 года.
Поповка.
Александръ Палицынъ.
(*) При полученіи отъ него новаго изданія его Сочиненій.
(**) Другая Званка ниже по Волхову. Она теперь во владѣніи Гг. Посевьевыхъ.
(***) Переводы въ стихахъ Поэмъ: Делилевой Сады, у и Сен-Ламбертовой Времена года.
(****) Здѣсь разумѣется желаніе лечь въ одной могилъ съ умершимъ другомъ. Мысль соединиться съ тѣмъ и по смерти, кто составлялъ сладость жизни, имѣетъ нѣчто утѣшительное для осиротѣвшаго въ старости дружескаго сердца.