Повѣсти и разсказы Элизы Ожешковой. Перев. В. М. Лаврова. Изд. редакціи журнала "Русская Мысль". Москва, 1895 г. Ц. 1р. 50 к. Элиза Ожешкова, безспорно, одна изъ талантливѣйшихъ современныхъ писательницъ Европы и, какъ романистка, стоитъ въ первомъ ряду нынѣшнихъ беллетристовъ. Наши журналы давно уже знакомятъ русскую публику съ произведеніями этой высокодаровитой вашей соотечественницы, пишущей на польскомъ языкѣ. Какъ извѣстно нашимъ читателямъ, Русская Мысль съ особеннымъ вниманіемъ слѣдитъ за всѣмъ выдающимся въ литературѣ родственнаго и близкаго намъ народа польскаго и все вновь появляющееся въ ней художественное старается передать своимъ читателямъ. Но для широкаго распространенія въ обществѣ лучшихъ произведеній не достаточно помѣщенія ихъ въ журналахъ, гдѣ они оказываются раскиданными въ нѣсколькихъ годахъ, иногда и въ нѣсколькихъ журналахъ, разрозненными и затерянными настолько, что и разыскивать ихъ не легко, и трудно составить себѣ по нимъ общее представленіе о характерѣ творчества того или другого писателя. Лучшимъ средствомъ для ознакомленія большого круга читателей съ произведеніями какого-либо выдающагося автора мы считаемъ изданіе отдѣльными книжками лучшихъ его романовъ или въ одну книжку соединенныхъ повѣстей и разсказовъ, причемъ книжки въ одномъ опредѣленномъ форматѣ, какъ то сдѣлано редакціей Русской Мысли для сочиненій Генриха Сенкевича: Безъ догмата, Повѣсти и разсказы, Путевые очерки и для только что вышедшихъ въ свѣтъ Повѣстей Элизы Ожешковой. Такого рода выпуски отдѣльныхъ произведеній или сборниковъ небольшимъ повѣстей и разсказовъ представляются намъ болѣе удобными для публики, чѣмъ изданія "Собраній сочиненій", болѣе или менѣе "полныхъ", особливо когда авторъ живъ и здравствуетъ, когда талантъ его въ полной силѣ и предстоитъ ему написать еще много разнородныхъ произведеній, изъ которыхъ не всѣ могутъ быть одинаково интересны для массы читающей публики, одна часть которой съ наслажденіемъ зачитывается романами и повѣстями и ничуть не склонна восхищаться Письмами изъ Африки, приводящими въ восторгъ другую категорію читателей. Изданіе отдѣльными книгами и тѣмъ еще удобнѣе "собраній сочиненій", что даетъ возможность каждому имѣть наиболѣе нравящіяся ему произведенія любимаго автора, не загромождая библіотеки многотомными, а, слѣдовательно, и дорогими изданіями, пріобрѣтеніе которыхъ требуетъ единовременной затраты такихъ денегъ, которыя далеко не всѣмъ по средствамъ.
Въ лежащей передъ нами книгѣ: Повѣсти Элизы Ожешковой напечатаны четыре ея произведенія: Сѣренькая идиллія, Сильный Самсонъ, Хамъ и Подвижница. Въ нихъ изображены четыре разныхъ, несходныхъ между собою и своеобразныхъ мірка. Въ Сѣренькой идилліи писательница даетъ небольшую, но яркую картинку жизни дѣтей въ предмѣстьи большого губернскаго города-одной изъ, западныхъ провинцій Россіи. Босые, въ лохмотьяхъ, постоянно голодные ребятишки ростутъ, какъ звѣрушки, предоставленные своимъ инстинктамъ, ничѣмъ не огражденнымъ отъ развращающаго вліянія городской улицы и нищенства, пьянства родителей и ни передъ чѣмъ не останавливающейся алчности случайныхъ воспитателей. Пока дѣти малы, ихъ наивное непониманіе различія между добромъ и зломъ имѣетъ, дѣйствительно, идиллическій характеръ отношеній первобытныхъ дикарей другъ къ другу, къ окружающимъ ихъ людямъ и къ природѣ. По мѣрѣ того, какъ маленькіе дикари выростаютъ, расширяются ихъ познанія и ихъ кругозоръ только въ одной плоскости, такъ сказать, ничуть не возвышая ихъ нравственно и не давая имъ умственно ничего, кромѣ нѣкоторыхъ практическихъ свѣдѣній и дрянныхъ городскихъ навыковъ. Сирота Владекъ, ребенкомъ воровавшій голубей и выклянчивавшій милостыню, чтобы сухими баранками пополнить свое скудное питаніе, попадаетъ въ "мальчики" въ кондитерскую, мечтаетъ о богатствѣ, о скорой и легкой наживѣ, потомъ дѣлается маркёромъ и кончаетъ острогомъ, попавшись на кражѣ со взломомъ. Подруга его дѣтства, Марцися, дитя, брошенное спившеюся съ круга матерью, очень красивая семнадцатилѣтняя дѣвочка, напивается съ отчаянія, что ея друга посадили въ тюрьму, вѣрнѣе сказать, ее напаиваютъ родная мать и женщина, которой Марцися отдана на попеченіе,-- старуха, занимающаяся рекомендаціей прислуги и иными болѣе темными дѣлами. Сѣренькая идиллія заканчивается непрогляднымъ мракомъ пропасти, въ которую силою рока скатываются несчастныя дѣти грязнаго предмѣстья. Въ томъ же городѣ, "Онгродѣ", какъ называетъ его г-жа Ожешкова, происходятъ событія, разсказанныя въ повѣсти Сильный Самсонъ, но происходятъ они совсѣмъ въ иномъ кругѣ, не менѣе своеобразномъ, чѣмъ подгородная нищета, и менѣе знакомомъ большинству русскаго общества. Писательница развертываетъ передъ нами необыкновенно живую картину быта мѣстныхъ "жидовъ", не имѣющихъ ничего общаго съ Ротшильдами и другими банкирами, ворочающими несчетными капиталами. То -- "израэлиты", какъ они себя называютъ, а наши евреи -- просто "жиды", "un peuple sal", какъ говорятъ о нихъ болѣе счастливые "французы, нѣмцы, египтяне Моисеева закона". Въ нашемъ отечествѣ евреевъ чуть ли не больше, чѣмъ во всемъ остальномъ мірѣ, но нѣтъ ни одного "русскаго Моисеева закона", а есть только "жиды", про которыхъ, "внѣ черты еврейской осѣдлости", извѣстно очень немногое, да и то въ очень извращенномъ видѣ. Г-жа Ожешкова изображаетъ настоящихъ, подлинныхъ жидковъ, между которыми въ повѣсти первое мѣсто занимаетъ "ученый" Шимшель, сынъ Гершуна, и его семья. Содержаніе этой повѣсти не поддается пересказу, -- тутъ все дѣло въ очень тонкихъ чертахъ и душевныхъ настроеніяхъ бѣдняковъ, умудряющихся какимъ-то чудомъ не умирать съ голоду въ своей "осѣдлости".
Изъ душнаго мірка еврейской и подгородной нищеты писательница въ повѣсти Хамъ переноситъ насъ на деревенскій просторъ, на привольную гладь Нѣмана, въ мирную хату рыбака Павла Кобыцкаго. Сорокалѣтній бездѣтный вдовецъ, чистый сердцемъ крестьянинъ, живущій "по-Божьему", Павелъ увлекается сначала жалостью, потомъ болѣе страстнымъ чувствомъ къ Франкѣ Холщовой, дочери мелкаго, спившагося чиновника, истрепанной городскою жизнью и смѣною любовниковъ, избалованной и утомленной бездѣльною сутолокой на службѣ горничною въ зажиточныхъ домахъ. Франка, съ своей стороны и посвоему, влюбилась въ Павла,-- такихъ любовниковъ у нея еще не бывало, такихъ людей она не видывала, и съ восторгомъ согласилась стать его законною женой, поклялась ему "исправиться", начать новую честную жизнь, навсегда быть ему доброю и вѣрною подругой. Франка дѣлала это искренно, отъ всей души, но не понимала толкомъ, отъ чего ей "исправляться": она никогда не лжетъ, не воруетъ, вина не пьетъ... Но, въ то же время, она совсѣмъ не знаетъ никакихъ угрызеній совѣсти, понятія не имѣетъ о томъ, что такое честь, нравственность, обязанности. Сдѣлавшись женою Павла, она внесла-въ его хату и въ деревню всѣ негодныя привычки и всю безпорядочность городской горничной, гордой своимъ чиновничьимъ происхожденіемъ. Когда остываетъ пылъ ея чисто-физіологической любви, она въ мужѣ видитъ только "хама", закабалившаго ее въ деревенской глуши, и Франку опять потянуло къ старому, грязному, но веселому житью. Повѣсть кончается трагическою смертью несчастной женщины, по натурѣ своей очень пылкой, правдивой и хорошей, но загубленной безпризорнымъ дѣтствомъ, не давшимъ ей никакихъ нравственныхъ понятій, способныхъ сдерживать ея страстные порывы. Оба типа, серьезнаго и простого рыбака, души возвышенной и чистой, и горничной изъ чиновницъ, необузданно пламенной и развращенной, обрисованы замѣчательно полно, художественно-объективно. Въ нихъ каждый нервъ живетъ и трепещетъ, и ихъ малѣйшее движеніе съ удивительною ясностью передается читателю, находитъ въ немъ тотъ, именно, откликъ, какой нуженъ автору въ его неизмѣнномъ стремленіи къ правдѣ, добру и гуманности.
Четвертая повѣсть, Подвижница, была напечатана въ Русской Мысли (1891 г., кн. I) подъ заглавіемъ Аскетка, взятымъ прямо съ заглавія подлинника. Здѣсь передъ нами опять новый міръ, менѣе предъидущихъ намъ знакомый, и особое міросозерцаніе, выработанное аскетическимъ отреченіемъ католическихъ монахинь отъ свѣта и его соблазновъ, а съ тѣмъ вмѣстѣ отъ всего человѣческаго ради совершенства духовнаго. Но отъ свѣта и соблазна отречься легче, чѣмъ, забыть пережитое и выстраданное "въ міру" и уврачевать старыя "свѣтскія" раны сердца формальными подвигами аскетизма, указанными уставами и примѣрами великихъ подвижниковъ. Миръ душевный можетъ быть возстановленъ только фактическими проявленіями дѣятельной любви и милосердія къ тѣмъ, кто обидѣлъ насъ, причинилъ намъ несчастье, "нанесъ мучительный ударъ". Таковъ смыслъ тепло, задушевно написанной повѣсти Подвижница, захватывающей интереснымъ содержаніемъ, глубиною анализа и высотою идеи, бодрой, чуждой всякой сантиментальности.