Острогорский Виктор Петрович
Пушкинский уголок земли

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПУШКИНСКІЙ УГОЛОКЪ ЗЕМЛИ.

Вновь я посѣтилъ
Тотъ уголокъ земли, гдѣ я провелъ
Отшельникомъ два года незамѣтныхъ.
Пушкинъ.

Увы, за жизненныхъ браздахъ,
Мгновенной жатвой, поколѣнья,
По тайной волѣ Провидѣнья,
Восходятъ, зрѣютъ и падутъ;
Другія имъ во слѣдъ идутъ.
("Онѣгинъ") Пушкинъ.

I.

   26-го мая будущаго 1899 года, послѣдняго въ этомъ столѣтіи, исполнится ровно сто лѣтъ съ того дня, когда, въ послѣднемъ же году прошлаго вѣка, родился Пушкинъ. Уже стали появляться въ газетахъ кое-гдѣ напоминанія о предстоящемъ юбилеѣ, можно сказать, не только Пушкина, но и всей русской литературы. Академія наукъ, какъ слышно, готовить къ этому дню какое-то особое изданіе, а Псковское земство даже собирается пріобрѣсти въ собственность отъ сына поэта знаменитое село Михайловское, чтобы устроить тамъ въ память Пушкина какое нибудь народное просвѣтительное учрежденіе, въ видѣ школы и т. п.
   А пока "уголокъ земли" собирается отпраздновать достойно великій предстоящій праздникъ, захотѣлось мнѣ въ это лѣто съѣздить въ тѣ мѣста, гдѣ покоится прахъ поэта; гдѣ онъ такъ много пережилъ и перечувствовалъ, и гдѣ такъ ярко и пышно разцвѣлъ его геній. Я не буду описывать эти мѣста,-- они уже описаны,-- ни открывать о Пушкинѣ что-либо новое:-- всѣ близкіе къ нему, здѣшніе, люди давно покоятся въ могилахъ, и только одна почтенная дама, младшая дочь П. А. Осиповой, Екатерина Ивановна Фокъ, помѣщица села Батова, напротивъ Тригорскаго, еще помнитъ Пушкина въ послѣдніе годы его жизни, когда сама была еще дѣвочкой. Мнѣ просто хотѣлось узнать на мѣстѣ, сохраняется ли здѣсь память о поэтѣ; знаетъ ли его грамотный народъ; какъ содержится его могила, наконецъ" вообще, что это за край, который собирается чествовать своего поэта,-- словомъ, хотѣлось посмотрѣть, каковъ-то этотъ "уголокъ земли" въ настоящее время, наканунѣ пушкинскаго столѣтія.
   "Уголокъ" -- это не только село Михайловское, это небольшая часть Опочецкаго уѣзда Псковской губерніи, гдѣ, на незначительныхъ разстояніяхъ другъ отъ друга, въ гористой, чудной, мѣстности, омываемой живописными рѣками Великой и Соротью и многими озерами, сгруппировалось нѣсколько селеній, тѣсно связанныхъ съ именемъ Пушкина: Святогорскій монастырь въ 55 верстахъ отъ города Острова, съ селомъ Михайловскимъ или Зуевымъ, отстоящимъ отъ него версты на четыре, красивѣйшее мѣстечко Тригорское и рядомъ съ нимъ, на Лысой горѣ, имѣнье Батово, всего въ трехъ верстахъ отъ Михайловскаго -- вотъ, такъ сказать, собственно пушкинскій центръ, уголокъ, связанный съ именемъ поэта наиболѣе. Но къ "уголку" причислили бы мы еще и село Голубово, о которомъ рѣчь впереди. Вотъ и весь уголокъ, если не считать городовъ: Опочки, Острова, наконецъ, Пскова, гдѣ Пушкинъ бывалъ по дѣламъ.

-----

   Утромъ 6 іюля нынѣшняго года выѣхалъ я изъ Валдая, по новой желѣзной Рыбинско-Бологовско-Псковской дорогѣ, на Псковъ.
   Въ вагонѣ, противъ меня, помѣстился пресимпатичнѣйшій гимназистикъ одной изъ петербургскихъ гимназій, лѣтъ четырнадцати, какъ я узналъ отъ него, перешедшій однимъ изъ первыхъ изъ третьяго класса въ четвертый. Спрашиваю: знаетъ ли онъ, что въ будущемъ году столѣтіе рожденія Пушкина, и что это такое, напр., за село Михайловское, или Святогорскій монастырь. Оказывается -- не знаетъ.-- "Неужели васъ такъ и не знакомилъ съ Пушкинымъ учитель?" -- Ничего -- отвѣчаетъ -- не говорилъ: еще не дошли до Пушкина; это въ старшихъ классахъ будетъ.-- "Да вы-то сами читали Пушкина?" -- Некогда, уроковъ очень много.-- "А разбиралъ когда-нибудь въ классѣ учитель стихи Пушкина?" -- Нѣтъ.-- "Что же онъ у васъ дѣлаетъ?" -- Задаетъ уроки, спрашиваетъ, баллы ставитъ.-- "Хорошій же, подумалъ я, у нихъ учитель, а еще, по словамъ гимназиста, молодой. Будемъ питать сладкую надежду, авось, хоть ради юбилея, гимназіи озаботятся ознакомить съ Пушкинымъ въ этомъ году своихъ питомцевъ не только одного старшаго возраста, но и младшихъ".
   Переночевавъ въ Псковѣ, куда поѣздъ изъ Бологое приходитъ около 11 ч. вечера, въ 8 1/2 часовъ утра отправился я по Варшавской желѣзной дорогѣ въ городъ Островъ, куда и прибылъ около 10 часовъ. Никого въ пушкинскихъ мѣстахъ я не зналъ, точно такъ же, какъ и мѣстности, и потому запасся рекомендательнымъ письмомъ предсѣдателя опочецкой земской управы, П. П. Болычева, къ одному изъ почтенныхъ мѣстныхъ дѣятелей, Павлу Ѳедоровичу Карпову, земскому начальнику, выбранному отъ псковскаго дворянства въ коммиссію по чествованію столѣтія Пушкина, проживающему въ 45 верстахъ отъ Острова, въ своемъ имѣніи Вѣче. Къ нему-то прямо и порѣшилъ я отправиться, нарочно, чтобъ ѣхать не торопясь, нанявъ лошадей обывательскихъ, и поѣхалъ въ городъ на постоялый дворъ на извозчикѣ. Вокзалъ отстоитъ отъ города на три версты, и дорога къ нему довольно-таки убійственная. Хозяинъ постоялаго двора оказался грамотнымъ и почитывающимъ книги и газеты. Онъ сообщилъ мнѣ, что лѣтомъ въ Михайловское и Святогорскій монастырь, на поклоненіе могилѣ Пушкина, ѣздятъ довольно часто; что Пушкина въ городѣ грамотные читаютъ, что у многихъ простыхъ людей есть даже и его сочиненія, и что будущимъ чествованіемъ столѣтія, затѣваемымъ губерніей, и особенно Опочецкимъ уѣздомъ, въ городѣ интересуются. Хозяинъ, кажется, правъ. Въ одной изъ большихъ лавокъ Острова меня прямо-таки спросили, не къ Пушкину ли ѣду, и, получивъ утвердительный отвѣтъ, разсказали, что въ городѣ Пушкина знаетъ молъ всякій грамотный, и что сочиненія его, по крайней мѣрѣ, между торговымъ людомъ, распространены, а одинъ изъ приказчиковъ, молодой человѣкъ, кончившій курсъ въ здѣшней городской школѣ, оказался даже горячимъ поклонникомъ поэта, знающимъ много его стиховъ наизусть.
   Выѣхалъ я въ Вѣче изъ Острова на одной лошади, въ самодѣльной, очень удобной, линейкѣ, около часу дня. Дорога верстъ двадцать идетъ по прекрасному шоссе, отчасти по берегу порожистой рѣки Великой, но потомъ сворачиваетъ въ сторону по проселку, лѣсомъ и полями, засѣянными, большею частью, льномъ. Здѣсь Пушкина тоже знаютъ,-- только не Александра Сергѣевича, а его сына, Григорія Александровича, помѣщика въ Михайловскомъ. "Строгій, говорятъ, баринъ". А на счетъ моей поѣздки удивляются: "зачѣмъ это на могилу къ сочинителю ѣду. И не вы, молъ, одинъ, а многіе себя утруждаютъ"...
   По дорогѣ мнѣ попадалось много дѣтей. Съ нѣкоторыми я заговаривалъ, иного подсаживалъ къ себѣ на линейку и ѣхалъ по нѣскольку верстъ. Ребята славные, большинство ходитъ въ школу и грамотны; къ школѣ относятся съ любовью, хотя одинъ мальчикъ, учащійся у учительницы, на мой вопросъ, не дерется ли, пренаивно замѣтилъ: "а какъ же -- попадаетъ, да не очень". О Пушкинѣ почти никто изъ дѣтей не слыхалъ; одинъ только мальчуганъ лѣтъ двѣнадцати прекрасно прочиталъ наизусть "Птичку", выученную въ школѣ по "Родному Слову", сказавъ, что написалъ стихи сочинитель Александръ Сергѣевичъ Пушкинъ, который похороненъ въ Святыхъ Горахъ. Грамотныхъ и толковыхъ школьниковъ встрѣчалъ я здѣсь много и потомъ. Какъ я узналъ, въ Опочецкомъ уѣздѣ изъ общаго бюджета земства 126.831 р. на образованіе тратится 36.747 р. и на медицину 39.297 р. Всего населенія въ уѣздѣ 133.564 ч. обоего пола, изъ дѣтей школьнаго возраста (къ сожалѣнію, общей цифры узнать мнѣ не удалось) учится въ земскихъ школахъ мальчиковъ 1.727, дѣвочекъ только 289; всего же учатся на счетъ земства 2.016 ч. Въ уѣздѣ три министерскихъ двуклассныхъ школы: въ Святыхъ Горахъ на 250 челов., при трехъ учителяхъ и законоучителѣ; въ Пелянахъ и въ Вельѣ, при двухъ учителяхъ. Всѣ эти школы, какъ и другія, переполнены учащимися, и потребность въ грамотѣ величайшая. Кромѣ этихъ министерскихъ школъ, въ уѣздѣ есть еще 19 нормальныхъ школъ, содержимыхъ земствомъ же, съ трехгодичнымъ курсомъ, имѣющихъ особыя, довольно красивыя, помѣщенія, выстроенныя по одному образцу; есть 24 школы съ двухгодичнымъ курсомъ по 30 человѣкъ въ каждой, нанимающія частныя помѣщенія. Кстати сказать, лѣтъ двадцать назадъ, въ 1877 году, во всемъ уѣздѣ земскихъ школъ не было ни одной, и первая школа явилась только, благодаря бывшему попечителю учебнаго округа, князю Михаилу Сергѣевичу Волконскому, исхлопотавшему пособіе въ 5.000 р., на ея постройку. Насколько случалось мнѣ разспрашивать о школьномъ дѣлѣ въ уѣздѣ, всюду встрѣчалъ я полное сочувствіе народному образованію, къ которому помѣщики и земства относятся съ большимъ вниманіемъ, жалуясь только на крайне ограниченный бюджетъ, далеко не позволяющій удовлетворять все болѣе и болѣе возрастающей въ народѣ потребности учиться.
   Около 7 часовъ вечера, 7-го іюля, прибылъ я въ Вѣче, гдѣ и былъ принятъ чрезвычайно радушно его владѣльцемъ, Павломъ Ѳедоровичемъ Карповымъ и его милой семьей. Желаніе мое посѣтить эти мѣста встрѣчено здѣсь какъ нельзя болѣе сочувственно, и Павелъ Ѳедоровичъ любезно предложилъ быть моимъ руководителемъ. "Здѣсь, изъ знавшихъ Пушкина,-- сказалъ онъ мнѣ;-- остается въ живыхъ только одна послѣдняя изъ обитательницъ Тригорскаго, младшая изъ дочерей Прасковьи Александровны Осиповой отъ второго брака, вдова-помѣщица Екатерина Ивановна Фокъ, живущая въ своемъ имѣніи Батовѣ," на Лысой горѣ, рядомъ съ Тригорскимъ. Она знала" Пушкина еще дѣвочкой и любить его вспоминать. Больше о немъ могла бы вамъ разсказать старшая ея сестра, Марія Ивановна, но она недавно умерла. Къ Екатеринѣ Ивановнѣ и слѣдовало бы вамъ поѣхать прежде всего, но, къ сожалѣнію, она теперь въ Севастополѣ". Однако, какъ скажу далѣе, мнѣ все-таки удалось ее повидать, а пока пришлось, по совѣту моего любезнаго чичероне, начать знакомства съ "уюлкомъ" съ Голубово, куда мы и поѣхали на другой день вечеромъ.
   Голубово -- имѣніе бывшаго туркестанскаго генералъ-губернатора, барона Александра Борисовича Вревскаго, въ 25 верстахъ отъ Святогорскаго монастыря, живописно расположенное на холмахъ вблизи погоста. Издавна принадлежало оно богатому, старинному роду бароновъ Вревскихъ. Въ двадцатыхъ годахъ нынѣшняго вѣка одинъ изъ нихъ, молодой и красивый гусарскій офицеръ, баронъ Борисъ Александровичъ, былъ знакомъ съ извѣстной тригорской помѣщицей Прасковьей Александровной Осиповой, ея сыномъ отъ перваго брака, Алексѣемъ Николаевичемъ Вульфомъ, ея старшими дочерьми, Анной и Еввраксіей Николаевной, а также и съ Пушкинымъ, проживавшимъ два года (1824--1826) въ Михайловскомъ и по временамъ туда наѣзжавшимъ. Въ одну-то изъ дочерей, извѣстную веселостью и живостью характера, симпатичную красавицу Тригорскаго, Евпраксію Николаевну, большую пріятельницу Пушкина, посвятившаго ей стихотвореніе Если жизнь тебя обманетъ, баронъ влюбился. 8-го іюля 1831 года состоялась ихъ свадьба, и молодые (баронъ вышелъ въ отставку) поселились въ Голубовѣ, въ единственномъ старомъ, небольшомъ домикѣ, сохранившемся и обитаемомъ и до сихъ поръ. Узнавъ о помолвкѣ, еще за недѣлю до свадьбы, 29 іюня 1831 года, Пушкинъ писалъ Прасковьѣ Александровнѣ: "Поздравляю васъ и желаю Евпраксіи Николаевнѣ всего того счастія, какое только намъ возможно на землѣ и котораго достойно существо столъ благородное и кроткое". (Соч. Пушкина, изд. Суворина, VIII, 253). Въ слѣдующемъ 1832 г., узнавъ о беременности баронессы первымъ ребенкомъ, онъ заботливо пишетъ: "Дай Богъ, чтобы все кончилось благополучно, и чтобы здоровье ея поправилось. Говорятъ, что отъ первыхъ родовъ молодая женщина хорошѣетъ, дай Богъ, чтобы они были также благопріятны и здоровы" (Ib., 256), а осенью того же 1832 г. онъ уже поздравляетъ Прасковью Александровну съ внукомъ: "дай Богъ здоровья ему и его матери" (Ib., 257). Желаніе Пушкина исполнилось: Евпраксія Николаевна, сохранившая, по разсказамъ лицъ ее знавшихъ, до глубокой старости, веселость нрава, привѣтливость и обаятельную симпатичность, при ясномъ умѣ и крѣпкой памяти, имѣла 13 человѣкъ дѣтей, доживъ до 1883 года.
   Вотъ, въ эту-то послѣднюю въ пушкинскомъ уголкѣ старинную семью, свято хранящую память о поэтѣ, кромѣ одинокой Екатерины Ивановны Фокъ, сынъ которой только наѣзжаетъ къ ней по временамъ, и повезъ меня прежде всего мой руководитель. Перечислю сначала всѣхъ членовъ этой семьи, радушно меня встрѣтившей и любезно подѣлившейся со мной воспоминаніями. Прежде всего -- глава семьи, почтенный, заслуженный генералъ, сынъ Евпраксіи Николаевны; затѣмъ его сынъ, отставной кавалергардъ Павелъ Александровичъ, съ женой Свѣтланой Николаевной; сестра генерала, Софья Борисовна Вревская, нынѣшняя владѣлица Тригорскаго, которое сдано ею въ аренду и гдѣ она сама не живетъ; еще двѣ сестры, Александра и Анна Борисовны и, наконецъ, внучка Евпраксіи Николаевны, дѣвица Наталья Михайловна Петропавловская. Кромѣ этихъ лицъ, по сосѣдству съ Голубовымъ, въ своемъ имѣніи Александровскомъ, въ бывшемъ дворцѣ князя Куракина, живетъ братъ Александра Борисовича, вдовецъ, мѣстный земскій начальникъ, баронъ Степанъ Борисовичъ Вревскій. Въ семьѣ же Александра Борисовича въ этотъ вечеръ 8-го іюля, случайно совпавшій съ памятнымъ днемъ свадьбы Евпраксіи Николаевны, о чемъ тутъ же и вспомнили, видѣлъ я еще и гостью, дочь двоюродной сестры Евпраксіи Николаевны, Анны Петровны Кернъ, за которой ухаживалъ Пушкинъ, старушку Екатерину Ермолаевну Шакальскую.
   Подъѣзжая къ имѣнію, встрѣтили мы на дорогѣ молодого барона Павла Александровича съ его супругой, которымъ и представилъ меня мой спутникъ, отправившійся со Свѣтланой Николаевной смотрѣть что-то по хозяйству, а я остался съ барономъ, поведшимъ меня осматривать садъ и домъ и сообщившимъ мнѣ кое-что интересное изъ фамильныхъ преданій, подтвержденныхъ потомъ и остальными членами семьи, еще не вернувшимися съ прогулки.
   Когда женился покойный Борисъ Николаевичъ, въ 1831 г., имѣніе было заброшено и неустроено. Въ негустомъ, нерасчищенномъ, паркѣ стоялъ всего одинъ небольшой домикъ, куда и переѣхали молодые. Въ этотъ-то домикъ, гдѣ свято сохраняется до сихъ поръ вся старинная обстановка, мебель, портреты Вульфа, самой Евпраксіи Николаевны и др., жила она уже вдовой, и потомъ, почти до самой смерти, почти наканунѣ которой ее, уже умирающую, перенесли въ большой, новый домъ. Тотчасъ же по пріѣздѣ въ 1831 г. молодые стали строиться и культивировать паркъ, въ настоящемъ своемъ видѣ необыкновенно красивый, густой, съ чудесными аллеями большихъ деревьевъ, прудками, старинной бесѣдкой и множествомъ цвѣтовъ. Сюда-то, въ эту, тогда еще не культивированную, скромную, обитель влюбленной четы, жившей въ маленькомъ домикѣ, и наѣзжалъ нѣсколько разъ, по семейному преданію, Пушкинъ, какъ одинъ, такъ разъ и съ женой, почти во всякій свой пріѣздъ въ Михайловское, до самого послѣдняго пріѣзда въ 1835 г.. что и очень естественно по его особенно дружескимъ отношеніямъ къ Евпраксіи Николаевнѣ, Вульфу и ихъ роднымъ. Все здѣсь живетъ и дышитъ великимъ именемъ. Въ устройствѣ сада и постройкахъ принималъ Пушкинъ, по фамильному преданію, самое горячее участіе: самъ копалъ гряды, разсадилъ множество деревьевъ, что, какъ извѣстно, было его страстью, а на многіе, теперь уже почтенные великаны, и до сихъ поръ указываютъ какъ на посаженные именно имъ (въ большой густой аллеѣ); разсаживалъ онъ и цвѣты, и принималъ даже участіе въ рытьѣ пруда. Такой добровольный трудъ надъ гнѣздышкомъ близкихъ людей, повидимому, давалъ поэту среди любимой природы отрадный отдыхъ отъ треволненій и гнетущей тоски послѣднихъ лѣтъ жизни. И не удивительно: здѣсь, какъ и въ Тригорскомъ, его любили, принимали въ немъ сердечное участіе, а оно было ему такъ необходимо... Не даромъ рвался онъ изъ столичной сутолоки въ тишину сельскаго уединенія; не даромъ еще въ тридцатомъ году пишетъ матери Евпраксіи Николаевны: *Надо быть совершенно одинокимъ, какъ я, чтобы оцѣнить вполнѣ голосъ дружбы и нѣсколько строкъ, начертанныхъ кѣмъ-либо изъ тѣхъ, кого мы любимъ", а въ декабрѣ 1835 г. говоритъ прямо: "По правдѣ сказать, только дружбу мою къ вамъ и вашему семейству нахожу я въ душѣ моей все такою же, всегда полною и ненарушимою". (Соч. Пушкина, изд. Суворина, VIII, 262). А если это такъ, въ чемъ, зная всегдашнюю искренность поэта, нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, то, насколько извѣстна намъ его біографія, послѣ самой хозяйки Тригорскаго, Прасковьи Александровны, Евпраксія Николаевна (Зизи) была едва ли не самая большая любимица Пушкина изъ всѣхъ обитательницъ Тригорскаго. Живая и веселая, подвижная и. остроумная, коноводъ всѣхъ игръ и затѣй, съ художественнымъ огонькомъ, она всегда умѣла развеселить, развлечь его и едва ли въ значительной степени не послужила своей личностью, какъ матеріаломъ, для созданія дѣвическихъ типовъ Евгенія Онѣгина. И хотя Пушкинъ и самъ говоритъ, что онъ зналъ ту --
   
   Съ которой обрисованъ
   Татьяны милой идеалъ,--
   
   какую-то будто бы одесскую даму; но Анненковъ положительно утверждаетъ, что прототипами для Татьяны и Ольги послужили дочери Осиповой, Анна и Евпраксія, черты характера которыхъ, конечно, претворенныя художественнымъ творчествомъ, несомнѣнно, какъ намъ кажется, вошли въ типы онѣгинскихъ дѣвушекъ. Наконецъ, въ этотъ же вечеръ моего пребыванія въ Голубовѣ, дочь Евпраксіи Николаевны, Софья Борисовна Вревская, говорила мнѣ со словъ матери, что Пушкинъ особенно любилъ читать ей Онѣгина, котораго прочитывалъ по мѣрѣ написанія, и показала мнѣ экземпляръ Онѣгина, изданія 1826 г., съ собственноручнымъ посвященіемъ книги ей, Евпраксіи Николаевнѣ, я -- что особенно важно -- экземпляръ 1828 г., на обложкѣ котораго, поперекъ внутренней стороны, крупнымъ почеркомъ самимъ Пушкинымъ написано: Евпраксіи Николаевны Вульфъ

А. Пушкинъ.

Твоя отъ твоихъ.

   22 Февраля
   1828 г.
   
   Изъ сада маленькаго домика повелъ меня молодой баронъ въ большой домъ, выходящій широкимъ балкономъ въ садъ, съ чудеснымъ видомъ на паркъ и теряющіяся въ огромномъ пространствѣ дали.
   На всей обстановкѣ дома (какъ я слышалъ, многое перевезено изъ Тригорскаго, вѣроятно, по смерти П. А. Осиповой въ 1859 г.) яркій отпечатокъ отжившей старины, свято сохраняющейся потомками пушкинскаго вѣка. Старинная, немудреная, мебель, на которой сиживалъ Пушкинъ и его близкіе люди изъ "уголковъ родной земли"; по угламъ, въ залѣ, бюсты Пушкина и Дельвига; надъ однимъ изъ дивановъ старинная, нѣкогда модная, гравюра вѣнскаго конгресса, Въ залѣ и другихъ комнатахъ много интересныхъ портретовъ: самой покойной хозяйки, ея мужа барона Бориса Александровича, А. Н. Вульфа -- пріятеля Пушкина, отца Вульфа и друг. Въ кабинетѣ прекрасный бюстъ Императора Николая Павловича, еще молодого. Со многихъ портретовъ, и стараго, и новаго дома, барономъ Павломъ Александровичемъ Вревскимъ, хорошо рисующимъ, сняты копіи. Вообще, вся эта обстановка, показывающая уваженіе къ родной и исторической старинѣ, трогательное сердечное отношеніе всѣхъ членовъ семьи къ матери и бабушкѣ, къ Пушкину, заслуживаетъ особеннаго вниманія. Какъ пріятно поражаетъ въ домѣ отсутствіе всякой претензіи на роскошь, и слава Богу, что нѣтъ здѣсь, какъ во многихъ старинныхъ домахъ, никакихъ миѳологій въ видѣ статуй и картинъ, или раритетовъ въ видѣ бронзы рококо и т. под. Ничему этому здѣсь нѣтъ мѣста. Это не опытъ музея изящныхъ искусствъ,-- здѣсь музей особаго рода, это, такъ сказать, маленькій музей пушкинской старины, если и не его личной, то близкихъ ему людей...
   За ужиномъ, гдѣ собралась вся семья, меня угостили какой-то особой, спеціальной, только здѣсь приготовляемой, по рецепту Прасковьи Николаевцы, настойкой, которую, по преданію, пили Пушкинъ, Языковъ, Вульфъ и др. въ Тригорскомъ, а Софья Борисовна показала мнѣ серебряную старинную ложку Евпраксіи Николаевны, съ длинной ручкой, для разливанія жженки, до которой михайловская молодежь была большая охотница и которую мастерски умѣла приготовлять покойная хозяйка.
   Но самое интересное, что я не только увидѣлъ въ этомъ гостепріимномъ домѣ, но даже и получилъ въ дорогую память посѣщенія его въ памятный день свадьбы покойной хозяйки, 8-го іюля, это -- списанное для меня тутъ же, рукой внучки Евпраксіи Николаевны, Натальею Михайловною Петропавловскою, кажется, нигдѣ еще ненапечатанное и совершенно мнѣ неизвѣстное стихотвореніе Пушкина, найденное въ альбомѣ покойной Анны Николаевны Вульфъ, сплошь составленномъ изъ стихотвореній Пушкина, но уже напечатанныхъ. Въ этотъ-то альбомъ и былъ вложенъ листочекъ съ этимъ стихотвореніемъ, но безъ подписи Пушкина и безъ даты, когда оно написано. Листокъ этотъ недавно посланъ барономъ П. А. Вревскимъ въ академію наукъ, академику Дубровину. Съ согласія главы семьи барона Александра Борисовича позволяю себѣ подѣлиться съ читателями интересною новинкой:

Отче нашъ.

   Я слышалъ -- въ келіи простой
   Старикъ молитвою чудесной
   Молился такъ передо мной:
   "Отецъ людей! Отецъ небесный!
   "Да Имя Вѣчное Твое
   "Святится нашими сердцами!
   "Да придетъ царствіе Твое,
   "Твоя да будетъ Воля съ нами,
   "Какъ въ небесахъ, такъ на земли!
   "Насущный хлѣбъ намъ ниспошли
   "Твоею щедрою рукою;--
   "И какъ прощаемъ мы людей,
   "Такъ насъ, ничтожныхъ предъ Тобою,
   "Прости, Отецъ, Твоихъ дѣтей!
   "Не ввергни насъ во искушенье,
   "И отъ лукаваго прельщенья
   "Избави насъ!" -- Передъ крестомъ
   Такъ онъ молился. Свѣтъ лампады
   Чуть чуть мерцалъ издалека;
   А сердце чаяло отрады
   Отъ той молитвы старика.
   
   Утверждать, что это стихотвореніе принадлежитъ непремѣнно Пушкину, я, конечно, не могу; да не утверждаетъ этого и семья Вревскихъ, но читалъ я его Е. И. Фокъ, тоже его не знавшей, и многимъ другимъ, и всѣ говорятъ единогласно, что оно можетъ принадлежать только ему, какъ по поэтической образной силѣ, сжатости и стиху, такъ и по своему характеру, совсѣмъ пушкинскому; а что до сего времени оно извѣстно не было, только случайно найденное недавно,-- въ этомъ ничего удивительнаго нѣтъ. Пушкинъ, какъ и Лермонтовъ, писалъ очень много и въ альбомахъ, и на клочкахъ бумаги, даря свои экспромты тому или другому изъ знакомыхъ или близкихъ, и часто забывалъ о написанномъ. Мы увѣрены, что такихъ сюрпризовъ отыщется еще не мало. Если же стихотвореніе принадлежитъ въ самомъ дѣлѣ Пушкину, то относится оно, по всей вѣроятности, приблизительно, къ послѣднему періоду его дѣятельности (1834--1836 гг.), когда, особенно съ 1834 г., начинаетъ проявляться въ поэтѣ, подъ вліяніемъ угнетающихъ обстоятельствъ жизни, и всякихъ предчувствій, раздумья надъ прожитой жизнью, настроеніе религіозное. Оно то и вызвало нѣсколько чудныхъ вещей въ этомъ родѣ; напр., Странникъ (1834 г.) и въ 1836 г. Подражаніе итальянскому (Какъ съ древа сорвался предатель ученикъ...) и особенно извѣстная Молитва -- переложеніе молитвы Ефрема Сирина: Отцы пустынники и дѣвы непорочны, написанное на дачѣ на Каменномъ островѣ 22 іюня 1836 г. Это же настроеніе легко могло вызвать и Отче нашъ, составляющее какъ бы pendant къ предъидущему. Извѣстно также, что Пушкинъ въ послѣдніе годы жизни изучалъ Четьи-Минеи и Прологъ, переложивъ на простой языкъ Житіе игумена Саввы, и даже принималъ въ 1835 г. участіе въ составленіи Словаря о святыхъ Россійской церкви.
   Но прежде, чѣмъ разстанусь съ почтеннымъ семействомъ барона Александра Борисовича, которому, какъ и всѣмъ членамъ семьи, приношу мою глубочайшую признательность за пріемъ и сообщенныя мнѣ свѣдѣнія, не могу не упомянуть объ одной изъ послѣднихъ, остающихся въ живыхъ, современницъ Пушкина, встрѣченной въ томъ же домѣ. Это гостящая у Вревскихъ дочь покойной, нѣкогда красавицы, А. П. Кернъ, двоюродной сестры Евпраксіи Николавны Вревской, вдова Екатерина Ермолаевна Шакальская, обыкновенно живущая съ сынонъ въ Петербургѣ. Я увидѣлъ старушку одну въ залѣ, внимательно раскладывавшею гранпасьянъ. Небольшого роста, худая, сморщенная, довольно слабая на видъ (она и ушла скоро спать), очень симпатичная и легко оживляющаяся, веселая и разговорчивая, она, когда меня представилъ ей молодой баронъ, сказавшій, зачѣмъ я пріѣхалъ, встрѣтила меня чрезвычайно привѣтливо и сама заговорила о Пушкинѣ, вспоминать котораго ей видимо пріятно. Вся оживилась старушка и, говоря о немъ, все время улыбалась. "Маленькая, батюшка, тогда я была, какъ онъ еще жилъ,-- разсказывала она,-- очень маленькая, лѣтъ десять, въ тридцатыхъ годахъ было это, что ли? Смолянка я была,-- очень это давно. Онъ добрый былъ, Александръ Сергѣевичъ:-- въ институтъ ко мнѣ разъ пріѣхалъ. А то разъ и конфектъ прислалъ, два фунта, и съ запиской. До сихъ поръ помню:-- "Посылаю, пишетъ, два фунта, потому что вы маленькая, а какъ выростете и сдѣлаетесь такая же хорошенькая, какъ ваша мама, пришлю и четыре". Какъ извѣстно, Пушкинъ не забылъ А. П. Кернъ и послѣ женитьбы. Въ 1831 г., возвратясь въ Петербургъ, онъ разъискалъ ее, лишившуюся тогда матери и бывшую въ очень затруднительномъ положеніи; утѣшалъ ее и, естественно, принималъ участіе и въ дочери. А. П. Кернъ въ своихъ запискахъ восхищается имъ, "какъ геніемъ доброты". Не мудрено, что и дочь сохранила о Пушкинѣ самыя теплыя воспоминанія. Было уже холодно, семья барона собиралась ужинать. Старушка устала и поднялась идти къ себѣ въ комнату. "Спасибо вамъ -- сердечно сказала она, на прощанье подавъ мнѣ руку: -- спасибо, что помните Пушкина. Мало его нынче помнятъ... Хорошій, очень хорошій человѣкъ!.."
   

II.

   Въ разны годы

Подъ вашу сѣнь, Михайловскія рощи,
Являлся я. Когда вы въ первый разъ
Увидѣли меня, тогда я былъ
Веселымъ юношей. Безпечно, жадно,
Я приступилъ лишь только къ жизни; годы
Промчалися -- и вы во мнѣ пріяли
Усталаго пришельца.....
Пушкинъ.

   На другой день, 9-го іюля, часовъ въ 6 вечера, поѣхалъ я со всѣмъ семействомъ П. Ѳ. Карпова въ Михайловское. Благодаря больше всего неутомимому покойному біографу Пушкина Анненкову (Мат. для біографіи Пушкина. Спб. 1873 г., стр. 39--40; 109--164 и его же Пушкинъ въ Александровскую эпоху. Спб. 1874, стр. 265--293) и другимъ, довольно многочисленнымъ, мемуарамъ и статьямъ, читателямъ извѣстно, какую великую роль игралъ этотъ "уголокъ земли" въ жизни Пушкина, и поэтому напомнимъ о значеніи Михайловскаго только въ самыхъ общихъ чертахъ. Сюда, въ это дѣдовское имѣніе, доставшееся матери поэта, уѣзжаетъ Пушкинъ тотчасъ же по выходѣ изъ лицея въ 1817 году и все лѣто проводитъ въ удовольствіяхъ деревенской жизни, на лонѣ любимой природы; сюда пріѣзжаетъ онъ почти каждое лѣто до ссылки на югъ; подъ живыми впечатлѣніями уединенія въ родномъ селѣ пишетъ онъ свое, едва ли не первое по времени, въ смыслѣ глубины и серьезности, стихотвореніе "Деревня" (Привѣтствую тебя, пустынный уголокъ), съ знаменитымъ заключительнымъ воззваніемъ: Увижу ль я народъ освобожденный и рабство падшее по манію царя?", эти мѣста поэтически воспроизводитъ онъ въ стихотвореніи "Домовому" (1819 г.): "Помѣстья мирнаго незримый покровитель, тебя молю, мой добрый домовой, храни селенье, лѣсъ и дикій садикъ мой и скромную семьи моей обитель!" Здѣсь, въ этомъ, такъ сказать, центрѣ всего его творчества, въ періодъ ссылки 1824--1826 г., приводится въ исполненіе многое изъ задуманнаго еще на югѣ, какъ Цыгане и Онѣгинъ, особенно четвертая глава, такъ тѣсно связанная съ тогдашней жизнью Пушкина. Здѣсь же ставится на твердую ногу самообразованіе поэта и создаются, кромѣ множества лучшихъ лирическихъ шедевровъ, Борисъ Годуновъ и Графъ Нулинъ. Мало того, едва ли не все лучшее изъ созданнаго Пушкинымъ въ послѣдніе годы жизни, какъ, напримѣръ, Русалка, послѣднія главы Онѣгина, Египетскія ночи, получаетъ свое творческое начало именно здѣсь же, въ эти "два года, незамѣтныхъ" за творческимъ трудомъ, самообразованіемъ, напряженной работой мысли и мирными удовольствіями любимой сельской жизни. Сюда же пріѣзжаетъ онъ много разъ и потомъ, проживая здѣсь по мѣсяцамъ и въ 1827, и въ 1828 г.г., и въ 1885 г., когда создаетъ элегію "Опять на родинѣ", наконецъ, въ послѣдній разъ въ апрѣлѣ 1836 г., когда онъ пріѣхалъ хоронить мать. Словомъ, это Михайловское связано съ Пушкинымъ самымъ тѣснымъ образомъ. Сюда стремился онъ всю жизнь, уже на закатѣ своихъ дней, мечтая поселиться здѣсь, или вблизи села, купивъ какое-то сельцо Савкино, о чемъ онъ такъ настоятельно проситъ сосѣдку П. А. Осипову. Здѣсь же, наконецъ, въ Михайловскомъ же, мечталъ Пушкинъ построить и храмъ во имя Вознесенія Господня. Родившійся 26 мая, пришедшееся въ день Вознесенія, вѣнчавшійся въ февралѣ 1831 г. въ Москвѣ, тоже въ церкви Стараго Вознесенія, онъ, въ послѣдніе годы жизни особенно наклонный къ суевѣрію, незадолго до своей смерти задумчиво говорилъ одному изъ своихъ друзей о таинственной якобы связи этого праздника со всѣми важнѣйшими событіями его жизни. "Ты понимаешь,-- говорилъ онъ, -- что все это произошло не даромъ и не можетъ быть дѣломъ одною случая", и передалъ другу твердое свое намѣреніе выстроить современенъ церковь во имя Вознесенія Господня именно въ Михайловскомъ. Словомъ,-- обратимся ли мы къ сочиненіямъ Пушкина, къ его біографіи, письмамъ -- все это, такъ или иначе, прямо или косвенно, по большей части, съ этимъ мѣстечкомъ связывается и Михайловское, для васъ, русскихъ, едва ли имѣетъ еще не большее значеніе, чѣмъ для англичанъ Страдфортъ, или для нѣмцевъ Веймаръ, Франкфуртъ-на-Майнѣ, или Вюртенбергъ, по отношенію къ Гвте и Шиллеру.
   Все это припомнилось мнѣ въ этотъ вечеръ 9-го іюля, когда ѣхалъ, я "по границѣ владѣній дѣдовскихъ, гдѣ въ гору поднимается дорога, изрытая дождями", и я напрасно искалъ глазами традиціонныхъ трехъ сосенъ, шорохъ вершинъ которыхъ привѣтствовалъ поэта знакомымъ шумомъ, когда онъ еще юношей проѣзжалъ мимо нихъ изъ Тригорскаго при свѣтѣ лунной ночи". Не сбылось пророчество Пушкина о томъ, что "разростутся онѣ нѣкогда въ рощу, которая заслонитъ старую главу ихъ отъ глазъ прохожаго". Еще въ 1873 году, пишетъ Анненковъ: "одна, изъ нихъ была срублена какимъ то старостою и очень просто пошла, на мельницу; да той же участи, вѣроятно, скоро подвергнутся и остальныя по приговору какого-нибудь другого старосты. И они правы. Что за надобность беречь имъ предметы, связанные съ литературными и семейными воспоминаніями, когда тѣми же предметами не очень то дорожатъ и люди, заинтересованные въ ихъ сохраненіи по родству и воспитанію" (Пушкинъ въ Александровскую эпоху, стр. 279). Анненковъ предсказалъ вѣрно. Еще въ 1883 г., по словамъ Л. Поливанова, "сохранилась одна сосна, но уже лишенная зелени. Огромнымъ темнымъ остовомъ, раскинувъ голые сучья, стоитъ она". А теперь, въ 1898 г., нѣтъ уже и ея. Вправо отъ дороги, поднимаясь въ сало отъ Тригорскаго, все пусто и голо, только кто-то посадилъ здѣсь двѣ новыя, молодыя, сосенки, обнесенныя жердями, но прививаются онѣ плохо. За то, по странной игрѣ природы, какъ разъ напротивъ, только съ лѣвой стороны, высоко разрослись тоже три новыхъ большихъ сосны, и тоже именно "одна поодаль, двѣ другія другъ къ дружкѣ близко", но стоять онѣ не въ разбросъ, а чинно, рядышкомъ, на самомъ краю дороги.
   Въ самомъ Михайловскомъ не видѣлъ я буквально ничего, сохраняющаго память о Пушкинѣ, кромѣ природы и общаго красиваго вида на озера съ террасы большого барскаго дома, гдѣ живетъ уже много лѣтъ и понынѣ сынъ поэта, отставной генералъ Григорій Александровичъ Пушкинъ. Все здѣсь перестроено еще въ шестидесятыхъ годахъ. Не сохранился даже и "опальный домикъ, гдѣ жилъ поэтъ со своей бѣдной няней". По телеграммѣ Григорія Александровича, присланной изъ Вильны 3-го іюля сего года въ Святыя Горы, на имя извѣстнаго нашего художника, академика Василія Максимовича Максимова, въ настоящее время рисующаго видъ "уголка" и спрашивавшаго у отсутствовавшаго владѣльца позволенія осмотрѣть домъ и проч.,-- телеграммѣ, приводимой мной буквально, значится слѣдующее: "единственная постройка, сохранившаяся со временъ отца въ Михайловскомъ,-- флигель который предоставляю осмотрѣть; остальныя постройки возведены мною и лишены историческаго интереса. Пушкинъ". Этотъ флигель мы посѣтили; въ немъ, говорятъ, жила одно время няня; въ настоящее время перестраивается за чѣмъ-то и онъ. За отсутствіемъ владѣльца, не удалось осмотрѣть внутри и домъ, въ разсчетѣ найти, можетъ быть, хоть что-нибудь изъ вещей Пушкина; во позволенія на это мы не имѣли, а управляющій впустить кого бы то ни было безъ особаго разрѣшенія не уполномоченъ. Впрочемъ, кажется, потерялъ я немного, такъ какъ изъ вещей Пушкина и библіотеки не сохранилось, говорятъ, у сына ничего. По крайней мѣрѣ, въ извѣстной книгѣ К. Случевскаго По сѣверу Россіи. Путешествіе Великаго Князя Владиміра Александровича въ 1884--85 годахъ, изд. 1896 г. т. I на 120 стран. говорится, что единственныя, сохранившіяся отъ Пушкина вещи, видѣнныя Великимъ Княземъ, ночевавшимъ у Григорія Александровича: "кресло, ятаганъ, подаренный Пушкину гр. Паскевичемъ на Кавказѣ, и четыре билліардные шара". Ради этого добиваться осматривать домъ, конечно, не стоило. Въ заключеніе своей, признаться-таки, краткой и довольно печальной, лѣтописи моего посѣщенія Михайловскаго, позволю себѣ привести характерный отрывокъ изъ статьи подъ псевдонимомъ W. "Неопубликованные три документа, относящіеся къ перевозу тѣла А. С. Пушкина въ Святогорскій монастырь", помѣщенной въ газетѣ Псковскій городской листокъ (No 72, воскресенье, 22 сентября 1896 г.). Авторъ сопутствовалъ одному высокопоставленному лицу, вознамѣрившемуся проѣздомъ поклониться могилѣ поэта и посѣтить Михайловское (какъ мнѣ говорили, это лицо -- государственный контролеръ т. п. Филипповъ). "По прибытіи въ сельцо, домъ оказался запертымъ на замокъ, по случаю отсутствія владѣльца имѣнія, родного сына поэта, Григорія Александровича Пушкина, проживающаго въ городѣ Вильнѣ. Когда же былъ приглашенъ управляющій имѣніемъ, то, на просьбу показать внутренность дома, отвѣчалъ, что у него ключей отъ дома нѣтъ; что владѣлецъ весьма недоволенъ, когда домъ осматриваютъ въ его отсутствіе, почему ключи увозитъ съ собой". "Сначала -- добавилъ управляющій -- на время отъѣзда Григорій Александровича ключи оставались у меня, но когда онъ узналъ, что я позволялъ посѣтителямъ ходить по дому, то онъ высказалъ мнѣ особенное неудовольствіе, и съ того времени ключи отъ дома беретъ всегда съ собой на всякую свою отлучку изъ села. Высокій посѣтитель ограничился только тѣмъ, что сорвалъ нѣсколько цвѣтковъ, выросшихъ около дома. Нужны ли комментаріи къ этому?" -- знаменательно заключаетъ авторъ статейки.
   Этимъ отзывомъ другого посѣтителя священнаго для насъ, русскихъ, "уголка" и заключаю замѣтку о кратковременномъ моемъ посѣщеніи Михайловскаго, откуда уѣхалъ я съ самымъ тяжелымъ чувствомъ какой-то острой неловкости, полученнымъ отъ поразительнаго равнодушія къ дорогой памяти величайшаго русскаго поэта и собственнаго родного отца.
   

III.

Два чувства дивно близки къ намъ,
Въ нихъ сердце обрѣтаетъ пищу:
Любовь къ родному пепелищу,
Любовь къ отеческимъ гробамъ.
(Изъ набросковъ Пушкина).

   Чудной лѣсной дорогой, въ видѣ длинной аллеи изъ высокихъ деревъ, засаженныхъ, какъ говорятъ, Пушкинымъ, поѣхали мы изъ Михайловскаго въ Святогорскій монастырь. Изъ лѣсу выѣхали мы скоро въ открытое поле и со всѣхъ сторонъ открылись передъ нами, въ мягкомъ, ласкающемъ глазъ, вечернемъ освѣщеніи, необъятныя, холмистыя, дали, на которыя, какъ на Днѣпръ Гоголя, глядишь, и не наглядишься, и не налюбуешься. Издали доносился изъ монастыря всенощный звонъ, но самого монастыря еще не видно: онъ пока еще прячется на горѣ за густой зеленью. Но, вотъ, наконецъ, показались изъ-за лѣсу скромная колокольня и голубой куполъ, и по довольно отлогой горѣ въѣхали мы черезъ ворота на четырехугольный небольшой монастырскій дворъ. У самыхъ воротъ -- особый, довольно большой флигель, для церковно-приходской школы; далѣе кельи, службы и двухъэтажный флигель, гдѣ. Живетъ игуменъ, отецъ Іоаннъ, управляющій монастыремъ уже года четыре. Но его не оказалось дома, и мы, по оригинальной, очень старинной, идущей вверхъ извивами, лѣстницѣ, сложенной изъ крупныхъ, поросшихъ травой, камней, поднялись на довольно высокую гору, гдѣ и расположено небольшое кладбище и церковь. Тотчасъ же, вправо отъ лѣстницы, первая могила съ небольшимъ мраморнымъ памятникомъ, съ образомъ Воскресенія Христова и надписью: "Здѣсь покоится тѣла незабвенною строителя Святогорскаго монастыря архимандрита Геннадія": ни года рожденія, ни смерти -- нѣтъ. При этомъ настоятелѣ былъ обнесенъ монастырь крѣпкой оградой; славился архимандритъ святой жизнью и умеръ въ сороковыхъ годахъ болѣе чѣмъ столѣтнимъ старцемъ. Онъ-то и напутствовалъ въ могилу тѣло поэта въ утро его погребенія 6-го февраля 1837 года.
   Рядомъ съ Геннадіемъ, прямо противъ алтаря, у церкви, надъ обрывомъ осыпающейся горы -- могила Пушкина. Еще въ 1872 г. надъ ней былъ только черный простой крестъ съ лаконическою надписью "Пушкинъ", весь заросшій травой и покосившійся. Теперешній памятникъ -- небольшой простенькій бѣлый обелискъ, вывѣтрившійся и тоже покосившійся отъ времени, съ кирпичнымъ, поростающимъ травой, подножіемъ, окруженный простой желѣзной рѣшеткой, съ надписью: Александръ Сергѣевичъ Пушкинъ, род. 26 мая 1799 скончался 29 января 1837 г.. Поставленъ онъ, кажется, въ восьмидесятыхъ годахъ, а можетъ быть, и въ 1880 г., ко времени постановки памятника поэту въ Москвѣ. Ничья заботливая рука, какъ видно, не прикасается къ памятнику. Обелискъ поростаеть травой, грязенъ и испещренъ надписями посѣтителей, которые даже отмѣтили на памятникѣ свои имена. Впрочемъ, часть надписей на-дняхъ смыта по просьбѣ художника B. М. Максимова. Онъ пріѣхалъ сюда съ студентомъ-сыномъ фотографировать и снимать виды "Пушкинскаго уголка", и мы встрѣтили его тутъ же, у могилы, за рисункомъ съ нея. Нѣсколько дней назадъ посѣтили также могилу: академикъ Леонидъ Николаевичъ Майковъ и попечитель харьковскаго учебнаго округа Ив. Ив. Хрущовъ, и возложили на обелискъ лавровый металлическій] вѣнокъ съ надписью: "Отъ Леонида Майкова и Ивана Хрущова",
   Рядомъ съ могилой поэта, слѣва, ветхая плита съ почти стершеюся надписью надъ могилой дѣда Пушкина, Осипа Абрамовича Ганибалла. Ни матери, ни отца Пушкина могилъ не сохранилось. Рядомъ съ Ганибалломъ маленькій новый каменный крестикъ съ надписью: Нюня -- умерла 8 іюля 1889 г., а за "Нюней", у самаго уже обрыва, древняя, совсѣмъ покосившаяся, плита надъ бабушкой Пушкина, Марьей Алексѣевной. Кстати сказать, что, по словамъ игумена и многихъ другихъ лицъ, постоянное, хотя и медленное, осыпаніе Святой горы замѣчается съ каждымъ годомъ все болѣе и болѣе, и если не будутъ во-время приняты мѣры къ укрѣпленію горы, то неминуемое разрушеніе грозить не только могилѣ поэта и его родныхъ, но и самому собору.
   Разыскивали мы и могилу няни Пушкина, къ которой, еще въ 80-хъ годахъ, обращался поэтъ Языковъ съ трогательными стихами:
   
   Я отыщу тотъ крестъ смиренный,
   Подъ коимъ, межъ чужихъ гробовъ,
   Твой прахъ улегся изнуренный
   Трудомъ и бременемъ годовъ.
   Предъ нимъ, печальной головою
   Склонюся, много вспомню я --
   И умиленною мечтою
   Душа разнѣжится моя!
   
   Но могилы старушки указать намъ не могли: говорятъ, схоронена гдѣ-то на другомъ, приходскомъ, кладбищѣ, около монастыря.
   Отслуживъ на могилѣ Пушкина панихиду, мы вышли изъ монастыря черезъ другія, большія, святыя, ворота въ монастырскую слободу Тоболинецъ, гдѣ, замѣтимъ между прочимъ, есть почтовая станція и гдѣ можно, недорого и довольно удобно, остановиться. Тоболинецъ -- мѣстечко интересное, и о немъ сказать нѣсколько словъ стоитъ. Густо населенное, относительно достаточное, благодаря двумъ ежегоднымъ ярмаркамъ; почти поголовно грамотное, съ большой двухклассной школой на 250 человѣкъ при трехъ учителяхъ, мѣстечко, какъ разсказываютъ, своею нѣкоторою культурностью много обязано, между прочимъ, нѣкоему мѣстному дѣятелю, о которомъ и до сихъ поръ живетъ въ народѣ благодарная память, Александру Иродіоновичу Раевскому. Сначала псаломщикъ, потомъ діаконъ единственной мѣстной приходской церкви, онъ, еще въ началѣ тридцатыхъ годовъ, завелъ здѣсь свою безплатную школу на 30-ть дѣтей, и повелъ дѣло такъ успѣшно, что въ сороковыхъ годахъ обратило на него вниманіе министерство государственныхъ имуществъ и основало здѣсь свою школу, куда и пригласило его учителемъ. Съ открытіемъ въ 1866 г. земствъ, первое опочецкое земское собраніе торжественно привѣтствовало старика, перваго безкорыстнаго здѣсь просвѣтителя народа, адресомъ, послѣ чего онъ продолжалъ еще учить дѣтей до самой своей смерти уже въ семидесятыхъ годахъ, неся учительскій трудъ болѣе пятидесяти лѣтъ.
   Въ этомъ-то Тоболинцѣ, по иниціативѣ самихъ крестьянъ и подъ руководствомъ мѣстнаго земскаго начальника съ 1891 г. Павла Ѳедоровича Карпова, въ послѣдніе годы возникло своеобразное учрежденіе -- и читальня имени А. С. Пушкина, удачно названная въ 1896 г. "Новымъ Временемъ" (см. Приложеніе къ "Нов. Вр." 1896 г. No 7234) "Крестьянскимъ памятникомъ на могилѣ А, С. Пушкина". Исторія этого любопытнаго учрежденія такая. Еще въ 1898 г. разрѣшено было крестьянамъ давать позволеніе на открытіе кабаковъ въ предѣлахъ земель всего тоболинецкаго общества Вороненской волости, Опочецкаго уѣзда. Сначала цѣлый годъ крестьяне открывать кабаковъ у себя не разрѣшали; но, наконецъ, порѣшили -- кабакъ открыть, за который и получили до 3.000 руб. Эти-то деньги, за вычетомъ повинностей, и порѣшено было крестьянами употребить на открытіе богадѣльни и читальни, а также отдѣлить часть и въ пользу пожарнаго общества. На содержаніе собственно богадѣльни волостной сходъ ассигновалъ ежегодно по 217 руб., уже изъ своихъ личныхъ средствъ, что и занесено въ мірскую раскладку. На содержаніе читальни тоболинское общество опредѣлило ежегодно по 100 руб.; опочецкое земство дало единовременно 100 руб., прислалъ 100 руб. отецъ Іоаннъ Кронштадтскій, книги прислалъ московскій комитетъ грамотности и др., словомъ, дѣло закипѣло, и къ 1895 г. былъ выстроенъ особый домъ и открыта богадѣльня, а въ іюлѣ 1896 г. и читальня. 31-го декабря 1895 г. состоялся приговоръ крестьянъ, который и привожу полностью:
   "1895 года декабря 31-го дня, мы нижеподписавшіеся крестьянедомохозяева тоболинскаго общества Вороненской волости, Опочецкаго уѣзда, Псковской губерніи, собравшись на нашъ сельскій сходъ въ полномъ и законномъ составѣ, въ присутствіи мѣстнаго старосты, имѣли сужденіе о томъ, что въ Святогорскомъ монастырѣ, расположенномъ среди земли нашего сельскаго общества, погребенъ нашъ мѣстный помѣщикъ А. С. Пушкинъ, извѣстный всей Россіи поэтъ. Люди со всѣхъ концовъ Россіи пріѣзжаютъ почтить память великаго поэта и со всѣхъ сторонъ раздаются жалобы, что на мѣстѣ погребенія память Пушкина мало чтима и недостаточно увѣковѣчена, такъ какъ, кромѣ скромнаго семейнаго памятника на могилѣ его въ Святыхъ Горахъ, ни въ селѣ Михайловскомъ, родовомъ имѣніи Пушкина, расположенномъ въ 4-хъ верстахъ отъ Святыхъ Горъ, нѣтъ ничего, что напоминало бы о великомъ имени, поэтому домохозяева постановили: выстроенное въ 1895 году на наши средства и на нашей землѣ, около могилы Александра Сергѣевича Пушкина, двухъэтажное полукаменное зданіе, предназначенное нами для пріюта на 30 человѣкъ нашихъ престарѣлыхъ односельчанъ, и частью для общественной народной читальни, назвать Пушкинскими для увѣковѣченія памяти высочтимаго нами человѣка, о чемъ и просить Высочайшаго разрѣшенія, а въ виду того, что нашихъ мѣстныхъ средствъ недостаточно, для содержанія вышеозначенныхъ учрежденій въ надлежащемъ видѣ достойномъ памяти носимаго ими имени, мы постановили просить Высочайшаго разрѣшенія на сборъ пожертвованій для образованія капитала, процентами съ котораго вышеозначенныя учрежденія (пріютъ и читальня), а также памятникъ поэта, содержались бы въ надлежащемъ видѣ" {Съ удовольствіемъ прочелъ я въ No 197 "Новостей" отъ 20-го іюля сего года, что Всемилостивѣйшее соизволеніе на открытіе сбора пожертвованій по всей имперіи за образованіе капитала съ означенной цѣлью содержанія богадѣльни, читальни и памятника воспослѣдовало 9-го іюля сего года. В. О.}.
   Богадѣльня съ читальней -- почти у самаго монастыря, тотчасъ же направо, по выходѣ изъ св. воротъ. Это -- очень красивое, полукаменное, зданіе съ маленькимъ голубымъ куполкомъ и крестомъ на крышѣ надъ маленькой молельной съ образомъ и неугасимой лампадой; посрединѣ широкое крыльцо. Налѣво вверху и въ нижнемъ, подвальномъ, этажѣ, богадѣльня съ 24 призрѣваемыми (четверо мужчинъ, девятнадцать старухъ и одна слабоумная дѣвочка-сиротка). Богадѣльней завѣдуетъ безплатно мѣстный крестьянинъ и церковный староста Иванъ Ивановичъ Бахусовъ. Направо -- читальня. Это большая свѣтлая комната сажени въ 4 въ длину, около 3-хъ въ ширину и 4 1/2 аршина высоты. Посрединѣ большой столъ и висячая яркая большая лампа. По стѣнамъ два шкапа, большой и малый, для книгъ, портреты Государя, Государыни, Императора Александра ІІ-го и бюстъ Пушкина. Тутъ же, временно, помѣщенъ и большой органъ, купленный всего за 250 руб. для предполагаемой къ открытію большой чайной. По праздникамъ его иногда заводятъ, и доставляетъ онъ народу великое удовольствіе. Завѣдуетъ читальней, также безплатно, вполнѣ грамотный мѣстный крестьянинъ, всѣми уважаемый Александръ Ивановичъ Харинскій. Онъ и ведетъ всю переписку, вѣдаетъ выписку журналовъ и газетъ и даетъ отчеты инспектору народныхъ училищъ. Кромѣ того, ежедневно, по буднямъ и праздникамъ, круглый годъ, ведутся очередныя дежурства изъ грамотной мѣстной тоболинской молодежи. Къ 15 сентября 1897 г. всѣхъ книгъ состояло до 600 и, кромѣ того, еще до 600 брошюръ. Есть полныя собранія почти всѣхъ разрѣшенныхъ русскихъ писателей: Пушкинъ въ нѣсколькихъ экземплярахъ; получается "Нива", "Всемірная Иллюстрація", "Паломникъ", "Странникъ". Духовныя чтенія точно такъ же, какъ и иллюстрированныя изданія, особенно любимы. Есть книги и сельскохозяйственныя, которыя тоже читаются. Записи книгъ и читающихъ лицъ ведутся точно. Народъ видимо любитъ свою читальню и читаетъ охотно (особенно школьники). Лѣтомъ, конечно, народу бываетъ мало; но по зимамъ и въ посту часто не хватаетъ мѣста. Ходятъ и безграмотные смотрѣть картинки: имъ нерѣдко читаютъ и мѣстные грамотѣи изъ крестьянъ, и помѣщики, тоже берущіе отсюда книги, земскій начальникъ и другія лица. Вообще, впечатлѣніе отъ читальни самое отрадное. Она, такъ сказать, главный просвѣтительный центръ, прилегающій къ мѣсту вѣчнаго успокоенія поэта, освятившаго читальню своимъ именемъ, и надо надѣяться, что наступленіе въ будущемъ году столѣтія рожденія Пушкина вызоветъ съ разныхъ мѣстъ Россіи пожертвованія какъ книгами, такъ и деньгами для поддержанія и дальнѣйшаго развитія этихъ симпатичнѣйшихъ, чисто народныхъ, учрежденій.
   Осмотромъ читальни, куда пришелъ познакомиться со мной и возвратившійся въ монастырь игуменъ, отецъ Іоаннъ, и закончился второй мой пушкинскій день. Но мнѣ захотѣлось ознакомиться съ монастыремъ и мѣстными преданіями поподробнѣе, и я рѣшился остаться въ слободѣ) у художника B. М. Максимова, чтобъ завтра побесѣдовать съ отцомъ игуменомъ, а затѣмъ ѣхать вмѣстѣ съ художникомъ въ Тригорское.
   На другой день, 10-го іюля, утромъ, еще разъ поклонившись могилѣ Пушкина, я воспользовался приглашеніемъ отца игумена, и вотъ что узналъ отъ него о монастырѣ.
   Къ сожалѣнію, монастырь -- усыпальница поэта, до сихъ поръ даже въ своей школѣ не имѣетъ ни портрета, ни бюста, ни его сочиненій въ библіотекѣ. Только въ гостиной игумена, на стѣнѣ, виситъ широкая лента съ надписью сверху: 26 мая 1880 г., а на самой лентѣ стихи:
   
   Поникла тихо безъ отвѣта
   Лавръ гордо несшая глава,--
   Но живъ въ Россіи духъ поэта,
   И пѣсня дивная жива.
   
   Надъ лентой -- фотографія могилы и видъ монастыря. Лента была прислана кѣмъ-то изъ Москвы, еще при предшественникѣ игумена, ко дню открытія памятника Пушкина.
   Хотѣлось мнѣ узнать что-нибудь относительно основанія монастыря, его исторіи и святынь; но, къ сожалѣнію, и до сихъ поръ нѣтъ о монастырѣ ни книги, ни брошюры. Скудный матеріалъ, изъ котораго кое-что я узналъ,-- это уцѣлѣвшій въ монастырѣ единственный старый экземпляръ крошечной, всего въ 9 страничекъ, брошюрки, напечатанной еще 77 лѣтъ назадъ, въ 1821 году, въ Дерптѣ: Описаніе Святогорскаго Успенскаго монастыря. Монастырь воздвигнутъ въ XVI вѣкѣ, на самомъ высокомъ изъ святогорскихъ холмовъ, извѣстныхъ подъ именемъ Синичьей горы. Въ 1563 г., въ царствованіе Іоанна Грознаго, "пятнадцатилѣтній юродивый пастухъ Тимоѳей, пася скотъ при близлежащей рѣчкѣ Лугвицѣ. видѣлъ въ воздухѣ, а потомъ на горѣ, Богородичную икону Умиленіе, находившуюся по близости, въ мѣстной Вороничской приходской церкви, и слышалъ гласъ, что чрезъ шесть лѣтъ потомъ просіяетъ на сей горѣ благодать Божія. Но тогда онъ никому не объявилъ о семъ. По прошествіи уреченнаго времени, паки пришедши на сію гору, нашелъ тамъ, при соснѣ стоящую, другую Богородичную икону Одигитріи. Онъ сдѣлалъ близь ея кущу и пещеру и проводилъ тамъ въ моленіи 40 дней, послѣ коихъ гласъ, отъ иконы происшедшій, повелѣлъ ему объявить о томъ въ пригородѣ Воронинѣ, дабы священство и народъ пришли въ пятокъ, по недѣлѣ всѣхъ святыхъ, съ иконой Умиленія Божія Матере изъ Воронича на Синичью гору. При учрежденномъ для сего крестномъ ходѣ, когда икона донесена была до рѣки Луговицы, гдѣ первое видѣніе было пастуху, начались исцѣленія болящимъ и продолжались до Синичьей горы и тамъ на мѣстѣ. О всѣхъ сихъ происшествіяхъ псковскій царскій намѣстникъ, князь Георгій Токмаковъ, еперва самъ изслѣдовалъ, потомъ немедленно донесъ Государю, отъ котораго также присланы были слѣдователи, и, по несомнѣнному осмотру я удостовѣренію объ исцѣленныхъ, повелѣно было на сей горѣ, съ тѣхъ поръ прозванной Святою, поставить часовню для прихода и впредь туда съ св. иконами изъ Воронича. Въ слѣдующую осень, по благочестію и усердію народа, произведенъ туда и паки крестный ходъ съ иконами на праздникъ Покрова Пресвятыя Богородицы. Но, по совершеніи праздника, въ ту же ночь, нечаянно загорѣлась часовня, и пламень истребилъ все въ ней бывшее, кромѣ чудотворныхъ иконъ Умиленія и Одигитріи, оставшихся невредимыми. По новомъ изслѣдованіи, донесено и о семъ Царю, который повелѣлъ на семъ мѣстѣ устроить уже монастырь и на Святой горѣ воздвигнуть каменную церковь во имя Успенія Богородицы такъ, чтобы алтарь занималъ то самое мѣсто, гдѣ при соснѣ было явленіе иконы Одигитріи; а икону Умиленія поставить въ той самой церкви. Такимъ образомъ, основаніе церкви на Святой горѣ и основаніе монастырю при подошвѣ ея съ южной стороны положено было съ 1569 года, а описаніе нѣсколькихъ чудесъ отъ сихъ иконъ собрано въ лѣтописи сего монастыря. Въ память оныхъ, отъ самаго начала обители, установлено ежегодное празднованіе святымъ чудотворнымъ иконамъ Богородичнымъ, Умиленія, въ девятую пятницу по Пасцѣ; а Одигитріи, въ день Покрова Богородицы, и съ тѣхъ поръ до нынѣ дни сіи при стеченіи народа сдѣлались многолюднѣйшими торговыми ярмарками при монастырѣ".
   Нѣкогда монастырь былъ богатъ, и даже, по словамъ брошюры, "пожертвовалъ въ 1812 г. въ войну съ Наполеономъ отечеству довольно значительнымъ подаяніемъ денегъ и вещей золотыхъ и серебряныхъ"; въ настоящее же время положеніе его по истинѣ жалкое. Неизвѣстно, по какимъ причинамъ, но изъ богатаго, лѣтъ за восемьдесятъ, монастырь постепенно пришелъ въ полное оскудѣніе. Почтенный отецъ игуменъ Іоаннъ, вступивъ въ управленіе обителью въ 1895 г., засталъ все здѣсь пришедшимъ въ ветхость и запустѣніе. Пришлось перелить четыре колокола; въ январѣ 1897 г. снесло вѣтромъ куполъ древняго храма, и нужно было поставить новый куполъ и шпиль; игуменомъ же построена лавочка для иконъ, поправлена разрушавшаяся ограда и крыша на храмѣ, черезъ которую заливало дождемъ алтарь. Все это ввело монастырь въ долгъ, и его остается и до сихъ поръ до 2.000 р. А между тѣмъ, нуждъ множество: ворота гнилы, и нѣтъ средствъ ихъ поправить; гора осыпается и грозитъ разрушеніемъ не только памятнику, но и самой церкви; нѣтъ даже и гостинницы, гдѣ бы, по монастырскому обычаю, могли остановиться пріѣзжающіе, а пріѣзжаетъ посѣтителей, особенно лѣтомъ, не мало. Населеніе монастыря -- 12 монаховъ (съ игуменомъ), 25 послушниковъ, да человѣкъ 5 рабочихъ, всего человѣкъ до 45. Кромѣ того, въ церковно-приходской монастырской школѣ, открытой въ 1885 г. въ память посѣщенія монастыря въ 1884 г. великимъ княземъ Владиміромъ Александровичемъ, обучается на полномъ содержаніи до 40 мальчиковъ при учителѣ, получающемъ на всемъ готовомъ 22 р. въ мѣсяцъ и законоучителѣ изъ приходской церкви получающемъ по 5 р. Школа ведется хорошо, но не на что завести ни порядочной библіотеки, ни ввести ремесла, что необходимо крайне. Вотъ хозяйственная часть монастыря. Всего земли у него 28 десятинъ, обрабатываемыхъ крестьянами изъ половины; но хлѣба хватаетъ едва на два мѣсяца, и приходится прикупать. Изъ лѣса можно вырубать дровъ только до 5 саженъ, а ихъ нужно триста. Нѣтъ и рыбной ловли; очень скудное и молочное хозяйство -- всего шестнадцать коровъ; лошадей же только три при двухъ жалкихъ экипажахъ: возокъ да дрожки. Правда, монастырь получаетъ еще за двѣ ярмарки, до 800 р. доходу; но ежегодно приходится платить налогъ земству, который все увеличивается,-- такъ что въ 1897 г. монастырь платилъ всего 282 р. а въ нынѣшнемъ, 1898 г., уже 368 р.
   Таково жалкое матеріальное положеніе пушкинской усыпальницы, о которомъ съ великимъ сокрушеніемъ говорилъ мнѣ игуменъ. Но онъ не теряетъ надежды, что, можетъ быть, хотя близкое наступленіе столѣтія рожденія поэта и предполагаемое здѣсь, по этому случаю, торжество обратитъ вниманіе жертвователей на эту древнюю, высокочтимую народомъ, обитель въ Святыхъ Горахъ, которую необходимо какъ можно скорѣе облагообразить и обезопасить отъ грозящаго ей разрушенія отъ осыпки горы.
   Разспрашивалъ я у игумена, не знаетъ ли онъ чего-нибудь о настоятелѣ Іонѣ, назидавшемъ Пушкина въ 1824--1826 гг.; не слыхалъ ли разсказовъ о самомъ поэтѣ, или его похоронахъ; но узналъ я очень мало. Преданій здѣсь не сохранилось почти никакихъ, а старики всѣ попримерли. Единственно остается еще въ живыхъ въ слободѣ Тоболинецъ 81-лѣтній старикъ Иванъ Ивановичъ Лощоникъ, бывшій монастырскій служка. Его я видѣлъ самъ у художника B. М. Максимова, снявшаго съ него фотографію. Этотъ древній старецъ однако помнитъ только одно, что Пушкинъ былъ баринъ очень добрый, страстно любилъ охотиться, и что, когда онъ умеръ, всѣ его жалѣли. Лощоникъ былъ пѣвчимъ и пѣлъ при погребеніи поэта утромъ 6 февраля 1837 года.
   Впрочемъ, все-таки кое-что я узналъ. Отецъ игуменъ отзывался о настоятелѣ Іонѣ съ самой лучшей стороны и увѣрялъ меня, будто отношенія къ нему Пушкина были самыя сердечныя. Пушкинъ ходилъ къ нему каждую субботу, и Іона нерѣдко бывалъ самъ у поэта въ гостяхъ въ Михайловскомъ.
   Но за что я особенно признателенъ игумену, -- эта за два любопытныхъ NoNo "Псковскаго Городского Листка" 1896 г. (NoNo 72 и 99), гдѣ напечатаны неопубликованные документы о перевозѣ тѣла Пушкина въ Святогорскій монастырь, извлеченные изъ архива монастыря. Оказывается, перевезеніе тѣла было окружено канцелярской тайной, такъ какъ этому перевезенію великаго поэта въ имъ же самимъ при жизни выбранное мѣсто для вѣчнаго упокоенія, былъ приданъ характеръ чуть не политическаго событія. Такъ, отъ 1 февраля 1837 г. за No 389, идетъ отъ министра внутреннихъ дѣлъ, статсъ-секретаря Блудова, предложеніе псковскому губернатору, дабы "въ случаѣ буде тѣло камеръ-юнкера Александра Сергѣевича Пушкина еще не предано землѣ и закупорено въ засмоленомъ гробѣ, учинены были зависящія отъ губернатора въ семъ случаѣ по части гражданской распоряженія въ Псковской губерніи". Затѣмъ псковскій губернаторъ Пешургвъ, отъ 8 февраля 1837 года, за No 1.098, даетъ министру отпускъ донесенія, что "вслѣдствіе отношенія управляющаго III отдѣленіемъ Собственной Его Величества канцеляріи распоряженія о привозѣ тѣла уже имъ Сдѣланы еще до полученія бумаги отъ министра. Наконецъ, островскій исправникъ Бородинъ посылаетъ, отъ 9 февраля 1837 года, за No 3, рапортъ съ отмѣткой "секретно", что, во исполненіе предписанія псковскаго губернатора отъ 4-го февраля тѣло умершаго въ С.-Петербургѣ камеръ-юнкера Александра Пушкина (sic!) черезъ сей уѣздъ 5-го числа и 6-го поутру, весьма рано командированнымъ мною состоящимъ при занятіи дѣлами въ земскомъ судѣ поручикомъ Филипповичемъ препровождено на мѣсто погребенія и предано землѣ". Похороны поэта, нашей гордости и славы, состоявшіяся рано утромъ, какъ бы тайкомъ, въ присутствіи какого-то мелкаго чиновника Филипповича, присланнаго исправникомъ, не нашедшимъ для себя удобнымъ присутствовать при погребеніи самому, удостоились и еще одного невольнаго поклонника праху отъ полиціи: по преднисанію земскаго опочецкаго исправника и кавалера, Карпова, находился при преданіи тѣла землѣ и истребовалъ отъ кого слѣдуетъ открытый отъ министерства листъ на провозъ тѣла сельскій засѣдатель Петровъ.
   Вотъ и всѣ факты, которые удалось собрать на мѣстѣ погребенія поэта. Въ заключеніе долженъ повторить, что, хотя преданій, въ общемъ, о Пушкинѣ здѣсь почти не сохранилось; но память его весьма чтится, и молодежь единодушно говоритъ, что слышала отъ стариковъ о покойномъ баринѣ только одно хорошее.
   Уже передъ моимъ уходомъ пришелъ къ отцу игумену мѣстный мѣщанинъ, отецъ котораго, умершій уже нѣсколько лѣтъ назадъ въ глубокой старости и очень долго служившій при монастырѣ, много разсказывалъ о Пушкинѣ сыну, и даже оставилъ какую-то рукопись, которую сынъ и передалъ посѣтившему монастырь незадолго до меня академику Леониду Николаевичу Майкову.
   По просьбѣ игумена и моей, мѣщанинъ охотно передалъ мнѣ кое-что изъ слышаннаго отъ отца; во почти все это уже не разъ было напечатано. Въ виду нѣкоторыхъ небезъинтересныхъ подробностей, позволю себѣ привести и его разсказъ.
   Народъ Пушкина любилъ очень и пользовался онъ въ Святыхъ горахъ популярностью величайшею. Одѣвался онъ по крестьянски: бѣлая рубаха съ красными ластовками, порты мужицкіе съ бахромой; на ногахъ берестовые поршни, въ родѣ глубокихъ калошъ; поясъ -- красная лента, которую онъ закидывалъ черезъ плечо, и большая съ широкими полями соломенная шляпа. Въ такомъ нарядѣ появлялся онъ на бывающей здѣсь въ девятую пятницу по Пасхѣ ярмаркѣ, пивалъ сбитень, угощался у калачницъ, заманивавшихъ тароватаго барина калачами съ селедками, особенно же любилъ ходить по Колесному ряду, гдѣ слушалъ присказки и пѣсни. Водился онъ и съ нищими и пѣвалъ съ ними вмѣстѣ про Лазаря и про Алексѣя Божія человѣка,-- даже самъ принималъ отъ богомольцевъ заказы на пѣніе, кому какой стихъ спѣть: одному про Лазаря, другому -- про Алексѣя, самъ же дирижировалъ хоромъ, размахивая "желѣзной дубинкой съ бубенчиками", и "собиралась у монастырскихъ воротъ толпа пребольшущая". "Вотъ, съ Пушкинымъ какая разъ исторія произошла. Пѣлъ это онъ въ Девятницкую нашу ярмарку съ вищими Лазаря и деньги собиралъ. Народу набилось столь много, что въ воротахъ ни пройти, ни проѣхать. А тутъ самъ г. исправникъ идетъ -- нѣтъ ему ходу, да и только. Осерчалъ, кричитъ: "взять его, молъ, подъ арестъ!" Вотъ, двое соцкихъ и повели Пушкина. Тотъ идетъ себѣ, ничего. Только вдругъ это ему на встрѣчу становой приставъ: -- Александръ,-- говоритъ,-- Сергѣичъ! Куда это вы, батюшка?-- Да, вотъ, говоритъ, подъ арестъ ведутъ.-- Кто жъ это васъ арестовалъ?-- Исправникъ.-- Да, Богъ съ вами, ступайте домой.-- А Пушкинъ-то: "Нѣтъ,-- говоритъ,-- не хочу. Арестованъ и пойду". Тогда ужъ становой за исправникомъ послалъ, который Пушкина-то и не зналъ, а узнавъ, кто дескать это онъ, отпустилъ и даже пѣть разрѣшилъ: "пусть, -- говоритъ,-- поетъ", а для проѣзда велѣлъ открыть другія ворота. Отецъ разсказывалъ, что очень хорошъ до народу баринъ былъ Пушкинъ и совсѣмъ простой, со всѣми нами свой человѣкъ и какой веселый! Ужъ какъ жалѣлъ его народъ, какъ убили-то его".
   Поблагодаривъ радушнаго отца игумена Іоанна (это еще далеко не старый человѣкъ, образованный, бывшій артиллерійскій офицеръ) за его гостепріимство и пожелавъ успѣха всѣмъ его добрымъ начинаніямъ, я простился съ монастыремъ и поѣхалъ съ B. М. Максимовымъ въ Тригорское, куда дала мнѣ письмо къ арендатору М. И. Пальмову, владѣлица имѣнія, баронесса Софья Борисовна Вревская.
   

IV.

Въ странѣ, гдѣ Сороть голубая,
Подруга зеркальныхъ озеръ,
Разнообразно между горъ
Свои изгябы разстилая,
Водами ясными поитъ
Поля, украшенныя нивой,--
Тамъ, у раздолья, горделиво,
Гора треххолмная стоитъ.
На той горѣ, среди лощины.
Передъ лазоревымъ прудомъ,
Бѣлѣется веселый домъ
И сада темныя картины,
Село и пажити кругомъ.
Языковъ (Тригорское).

   Болѣе семидесяти лѣтъ протекло съ того лѣта 1826 года, когда въ гостепріимномъ домѣ Прасковьи Александровны Осиповой проводили такъ весело время Пушкинъ, Вульфъ и Языковъ, описавшій въ стихахъ Тригорское, къ которому подъѣзжали мы теперь. Та же ширь и дали безъ конца; та же красавица зеркальная Сороть съ чистымъ песчанымъ дномъ; тотъ же густой садъ, съ вѣковыми деревьями; тотъ же, какъ и тогда, длинный одноэтажный господскій домъ, съ чуднымъ видомъ съ балкона вдаль на разстилающіяся поля и деревушки, съ мостомъ черезъ Сороть;-- все тоже... Только давно уже опустѣлъ домъ умершихъ его обитательницъ; никого давно нѣтъ въ живыхъ и изъ его гостей. Запустѣніе и тишина царятъ и въ домѣ, и въ саду, и одни грустныя воспоминанія навѣваетъ этотъ уголокъ, гдѣ такъ много Пушкина любили. Съ Тригорскимъ трогательно прощался онъ, когда уѣзжалъ отсюда еще въ сентябрѣ 1817 года юношей:
   
   Прости,-- пишетъ онъ,-- Тригорское, гдѣ радость
   Меня встрѣчала столько разъ!
   Быть можетъ (сладкое мечтанье!)
   Я къ вашимъ возвращусь полямъ,
   Приду подъ липовые своды,
   На скатъ тригорскаго холма,
   Поклонникъ дружеской свободы,
   Веселыхъ грацій и ума!
   
   И поэтъ безпрестанно бывалъ здѣсь въ каждый изъ своихъ пріѣздовъ въ Михайловское; живалъ по недѣлямъ; въ отсутствіе хозяйки, какъ это было въ 1825 г., навѣщалъ здѣсь ея младшихъ дочерей -- дѣвочекъ, и просиживалъ въ библіотекѣ цѣлые дни. Сколько веселыхъ вечеровъ проводилъ онъ здѣсь въ тѣсномъ семейномъ кружкѣ; сколько было здѣсь и написано, и задумано изъ безсмертныхъ произведеній: Какое теплое участіе во всей его жизни, особенно въ эти два года ссылки въ Михайловское, принимали въ немъ добрыя обитательницы Тригорскаго! Вѣдь у Пушкина, въ характерѣ котораго было столько и семейныхъ инстинктовъ, своей-то семьи не было никогда вовсе, ни въ домѣ родительскомъ, ни въ несчастномъ супружествѣ, его и погубившемъ; и единственной семьей для него, хотя и чужой по родству, была семья Осиповыхъ. Въ этомъ-то, кажется, и весь смыслъ отношеній поэта къ Тригорскому, которое, если и не играетъ особенной роли въ его творчествѣ, то, во всякомъ случаѣ, давало ему отрадный отдыхъ и душевный покой, восполняя недостатокъ жизни личной, сердечной, семейной. Не даромъ, говоря въ письмѣ къ П. А. Осиповой о пошлости и глупости обѣихъ столицъ, онъ шутливо говоритъ: "еслибъ мнѣ дали обѣ на выборъ, то я выбралъ бы Тригорское, почти такъ же, какъ арлекинъ, который, на вопросъ, предпочитаетъ ли онъ бытъ колесованъ, или повѣшенъ, отвѣчалъ: "Я предпочелъ бы молочный супъ". Довольно перечитать задушевныя письма Пушкина къ П. А. Осиповой, къ которой сохранилъ онъ самыя теплыя отношенія до самой смерти", довольно вспомнитъ, какъ хотѣлось поэту, съ самыхъ первыхъ мѣсяцевъ супружества, свить себѣ гнѣздо именно по сосѣдству съ нею, чтобъ видѣть, до какой степени эти отношенія его къ ней были близки.-- Повѣрьте мнѣ, милая т-те Осипова,-- пишетъ онъ ей за полтора года до смерти,-- жизнь, при всемъ томъ, что она "сладкая привычка", содержитъ въ себѣ горечь, отъ которой, наконецъ, дѣлается противною, свѣтъ же -- гнусная, грязная лужа. Мнѣ милѣе Трторское". Говоря же съ грустью о всѣхъ печальныхъ, происшедшихъ съ нимъ перемѣнахъ, послѣднее письмо къ Осиповой, отъ 26-го декабря 1835 г., онъ заключаетъ словами: "По правдѣ сказать, только дружбу мою къ вамъ и вашему семейству нахожу я въ душѣ моей все тою же, всегда полною и ненарушимою".
   Съ такими-то воспоминаніями подъѣхали мы къ Тригорскому, чтобы посмотрѣть за мѣстѣ, что же и въ какомъ видѣ осталось здѣсь отъ прежняго. Мало, очень мало; печальнѣйшее запустѣніе! Домъ очень старъ и ветхъ, и не поддерживается вовсе; большая часть вещей вывезена, кажется, въ Голубово, о чемъ я уже говорилъ; но есть еще много старинной мебели, и, между прочимъ, столикъ, который ставили передъ постелью Пушкина; нѣкогда столикъ былъ съ живописью, но кѣмъ-то состругана. Всякихъ вещей и хлама довольно много, но все это въ пыли и безпорядкѣ. Сохранилась и библіотека, принадлежавшая еще отцу Осиповой, одному изъ образованнѣйшихъ людей своего времени, Вандомскому; но что въ ней, кромѣ старыхъ журналовъ,-- неизвѣстно. Я видѣлъ черезъ стекло шкаповъ много старинныхъ книгъ, а разбиралъ ли ее кто-нибудь -- узнать я не могъ. Каталога же какъ намъ сказали, нѣтъ. А жаль, можетъ быть, отъискалось бы много интереснаго, напр., хоть книги съ помѣтками самого Пушкина, который, читая, всегда ихъ дѣлалъ...
   Особенно грустный видъ запустѣнія носитъ великолѣпный садъ съ поросшими травой, едва сохранившимися, густыми аллеями. Нѣкогда, повидимому, онъ содержался въ полномъ порядкѣ, и былъ даже роскошенъ; но поддерживать его теперь, при платномъ трудѣ крестьянъ, было бы слишкомъ дорого, да и имѣніе-то въ арендѣ у чужого человѣка, для котораго, конечно, особеннаго интереса садъ и не представляетъ. Очень красива часть сада, спускающаяся къ рѣкѣ Сороти. На берегу, на скатѣ, старая баня, почти разрушающаяся, и кажется, опредѣленная на сломъ. Въ этой банѣ жилъ Пушкинъ, въ веселое лѣто Х826 года, съ Вульфомъ и поэтомъ Языковымъ, и отсюда прямо спускался въ рѣку купаться:
   
   Туда, туда, друзья мои,
   На скатъ горы, на брегъ зеленый,
   Гдѣ дремлютъ Сороти студеной
   Гостепріимныя струи;
   Гдѣ подъ кустарникомъ тѣнистымъ,
   Дугою выдалась она
   По глади выгнутаго дна,
   Пескомъ усыпанной сребристымъ.
   Одежды прочь! Передъ челомъ
   Протянемъ руки удалыя,
   И бухъ!-- блистательнымъ дождемъ
   Вметаютъ брызги водяные.
   Какая сильная волна!
   Какая свѣжесть и прохлада!
   Дышу вольнѣе, свѣтелъ взоръ,
   Въ холодной нѣгѣ оживаю,
   И бодръ и веселъ выбѣгаю
   Травы на бархатный коверъ.
   Языковъ. (Тригорское).
   
   Отъ садовой старины, связанной съ обитателями Тригорскаго и его гостями, сохранилось немногое: чудная, заросшая совсѣмъ травой, лужайка, вся окруженная липами, -- такъ называемая, липовая зала, гдѣ, по разсказамъ, недавно умершей, дочери Прасковьи Александровны, Маріи Ивановны, часто танцовали подъ странствующій, заходившій сюда по временамъ, оркестръ. Очень хороша громаднѣйшая ель, подъ которой сиживать Пушкинъ, да большой старый дубъ, окруженный террасой со сходомъ, едва уже замѣтными, ступеньками, къ воротамъ изъ яблонь, отъ которыхъ шла аллея. Вотъ и вся старина сада, мѣстами засаженнаго уже грядами съ огородной овощью.
   Этимъ бѣглымъ осмотромъ Тригорскаго, произведшаго на меня и моего спутника B. М. Максимова сильное впечатлѣніе своею красотою и какимъ-то элегическимъ, успокаивающимъ, примиряющимъ душу, характеромъ, собственно говоря, и долженъ былъ закончиться осмотръ пушкинскаго уголка, и мы изъ Тригорскаго поѣхали въ Вѣче, къ П. Ѳ. Карпову, откуда на другой день собирался я уже и ѣхать домой. Но счастливая встрѣча доставила мнѣ возможность побесѣдовать еще съ младшей дочерью П. А. Осиповой, Екатериной Ивановной Фокъ, послѣдней изъ обитательницъ Тригорскаго, еще помнящей Пушкина очень хорошо. Оказалось: она неожиданно вернулась изъ Севастополя къ себѣ въ Батово. Случайно пріѣхавъ къ Карповымъ и узнавъ отъ нихъ о моемъ пріѣздѣ и его цѣли, она пожелала меня повидать, и даже осталась ожидать насъ, но не дождалась. Почти у имѣнія, на узкой дорогѣ, мы встрѣтили ее, ѣхавшую въ коляскѣ домой, и, свернувъ въ сторону, пріостановились, чтобъ дать ей проѣхать. Предполагая, не мы ли и есть ожидаемые гости, а можетъ быть, и узнавъ насъ, по описанію Карповыхъ, она любезно окликнула меня, и мы оба тутъ же ей и представились, давъ обѣщаніе непремѣнно у нея побывать.
   

V.

   Къ Е. И. Фокъ привезъ меня сосѣдъ П. Ѳ. Карпова, мѣстный образцовый хозяинъ и земскій дѣятель Георгій Сергѣевичъ Корсаковъ, старинный ея пріятель, у котораго въ имѣніи на горѣ, въ барскомъ домѣ въ видѣ замка, съ прекраснымъ видомъ на рѣку Великую, провелъ я пріятнѣйшій вечеръ. Съ сыномъ Екатерины Ивановны, командиромъ одного изъ расположенныхъ на югѣ полковъ, Александромъ Викторовичемъ Фокъ, познакомился я еще у П. Ѳ. Карпова, а, къ нашему пріѣзду оказался дома и онъ. Екатерина Ивановна живетъ въ своемъ имѣньи Батово, расположенномъ на Лысой горѣ, одной изъ трехъ, рядомъ лежащихъ горъ, въ виду Тригирскаго. Это та "малютка", самая младшая изъ дочерей Осиповой, отъ второго брака послѣдней, о которой Пушкинъ въ письмѣ къ уѣзжавшей въ Ригу хозяйкѣ Тригорскаго, отъ 1-го августа 1825 года, пишетъ: "Малютка совершенно здорова и приняла меня очень любезно. "Малютка,-- повторяетъ онъ въ другомъ письмѣ отъ 11-го августа,-- совершенно здорова, и прехорошенькая".
   "Малютка" осталась привѣтливѣйшей и любезнѣйшей хозяйкой и до старости (ей уже теперь лѣтъ за семьдесятъ пять). Эта послѣдняя представительница тригорской семьи можетъ дать нѣкоторое представленіе намъ, поколѣнію позднѣйшему, о томъ, что это была за семья. Очень благообразная, сохранившая еще слѣды замѣчательной когда-то красоты, Екатерина Ивановна съ перваго взгляда внушаетъ къ себѣ полное уваженіе, и видомъ, и манерами, и образованіемъ, напоминая типъ хорошаго стариннаго, барскаго, домашняго воспитанія въ достаточной и порядочной семьѣ. Худая, высокая, съ блестящими умными глазами и выразительнымъ лицомъ, она хотя, говорятъ, и прихварываетъ, но еще здорова на столько, что совершаетъ часто одна большія поѣздки и ежедневно по цѣлымъ часамъ одна же гуляетъ въ своей прекрасной рощѣ. Она сохранила вполнѣ память, ясность мысли и тонкій умъ въ оцѣнкѣ людей, которыхъ опредѣляетъ очень мѣтко, и прекрасно говоритъ, оставляя въ собесѣдникѣ самое пріятное впечатлѣніе. Многое она знаетъ и видѣла, и чрезвычайно жаль, что, какъ я слышалъ, не ведетъ она записокъ, или не записываютъ за ней ея разсказовъ близкіе.
   Встрѣтила она меня очень радушно. Какъ видно, она вся живетъ въ прошломъ, а все, что относится до Пушкина и Тригорскаго, для нея въ жизни самое дорогое.
   Къ сожалѣнію, я могъ поговорить съ Екатериной Ивановной только какой-нибудь часъ, такъ какъ торопился домой, и вотъ то немногое, что удалось мнѣ отъ нея узнать.
   Когда умеръ Пушкинъ, ей было уже лѣтъ тринадцать, а сестрѣ ея, Марьѣ Ивановнѣ, восемнадцать. Но Екатерина Ивановна помнитъ Пушкина очень хорошо, и по сейчасъ, по ея выраженію, онъ передъ ней какъ живой. "Это былъ,-- говорила она:-- человѣкъ симпатичнѣйшій, неимовѣрно живой, въ высшей степени увлекающійся, подвижный, нервный, Кто его видѣлъ,-- не забудетъ уже никогда. У насъ его очень любили; онъ пріѣзжалъ сюда отдыхать отъ горя. А какъ бѣдствовалъ-то онъ, вѣчно нуждался въ деньгахъ; не хватало ихъ на петербургскую жизнь... А въ Михайловскомъ какъ бѣдствовалъ страшно: имѣніе-то было запущено... Я сама, еще дѣвочкой, не разъ бывала у него въ имѣніи и видѣла комнату, гдѣ онъ писалъ. Художникъ Ге написалъ на своей картинѣ "Пушкинъ въ селѣ Михайловскомъ" кабинетъ совсѣмъ невѣрно. Это -- кабинетъ не Александра Сергѣевича, а сына его, Григорія Александровича. Комнатка Александра Сергѣевича была маленькая, жалкая. Стояли въ ней всего на все простая кровать деревянная съ двумя подушками, одна кожаная, и валялся на ней халатъ, а столъ былъ ломберный, ободранный: на немъ онъ и писалъ, и не изъ чернильницы а изъ помадной банки. И книгъ у него своихъ въ Михайловскомъ почти не было; больше всего читалъ онъ у насъ въ Тригорскомъ, въ библіотекѣ нашего дѣдушки по матери, Вандомскаго. Много страдалъ онъ и изъ за своихъ родныхъ, особенно отъ своего брата Льва, запоминавшаго его стихи и разносившаго ихъ по знакомымъ; самъ же читать своихъ стиховъ не любилъ".
   Хотѣлось мнѣ еще узнать у Екатерины Ивановны что-нибудь о похоронахъ и вотъ разсказъ, записанный почти дословно.
   "Когда произошла эта несчастная дуэль, я, съ матушкой и сестрой Машей, была въ Тригорскомъ, а старшая сестра, Анна въ Петербургѣ. О дуэли мы уже слышали, но ничего путемъ не знали, даже, кажется, и о смерти. Въ ту зиму морозы стояли страшные. Такой же морозъ былъ и 5-го февраля 1837 года. Матушка недомогала, и послѣ обѣда, такъ часу въ третьемъ, прилегла отдохнуть. Вдругъ видимъ въ окно: ѣдетъ къ намъ возокъ съ какими-то двумя людьми, а за нимъ длинныя сани съ ящикомъ. Мы разбудили мать, вышли на встрѣчу гостямъ: видимъ, нашъ старый знакомый, Александръ Ивановичъ Тургеневъ. По-французски разсказалъ Тургеневъ матушкѣ, что пріѣхали они съ тѣломъ Пушкина, но, не зная хорошенько дороги въ монастырь и перезябши вмѣстѣ съ везшимъ гробъ ямщикомъ, пріѣхали сюда. Какой, вѣдь, случай! Точно Александръ Сергѣевичъ не могъ лечь въ могилу безъ того, чтобъ не проститься съ Тригорскимъ и съ нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тѣло распорядилась везти теперь же въ Святыя Горы вмѣстѣ съ мужиками изъ Тригорскаго и Михайловскаго, которыхъ отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла,-- ломомъ пробивали ледъ, чтобы дать мѣсто ящику съ гробомъ, который потомъ и закидали снѣгомъ. На утро, чѣмъ свѣтъ, поѣхали наши гости хоронить Пушкина, а съ ними и мы обѣ -- сестра Маша и я, чтобы, какъ говорила матушка, присутствовалъ при погребеніи хоть кто-нибудь изъ близкихъ. Рано утромъ внесли ящикъ въ церковь и послѣ заупокойной обѣдни всѣмъ монастырскимъ клиромъ съ настоятелемъ, архимандритомъ, столѣтнимъ старикомъ Геннадіемъ во главѣ, похоронили Александра Сергѣевича въ присутствіи Тургенева и насъ двухъ барышенъ. Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадій вынуть ящикъ и закопать его въ землю уже окончательно. Склепъ и все прочее устраивала сама моя мать, такъ любившая Пушкина, Прасковья Александровна. Никто изъ родныхъ такъ на могилѣ и не былъ. Женъ пріѣхала только черезъ два года, въ 1839 году".
   Этотъ разсказъ, слышанный мною изъ устъ самой очевидицы, былъ послѣднимъ фактомъ изъ немногихъ, какіе удалось собрать на мѣстѣ о Пушкинѣ. Сердечно простился я съ почтенной Екатериной Ивановной и ея сыномъ, и, на ея же лошадяхъ, былъ любезно доставленъ въ Святыя Горы, откуда на почтовыхъ поѣхалъ на желѣзную дорогу въ Островъ.
   

VI.

   Какъ ни кратковременно было мое пребываніе въ "Пушкинскомъ уголкѣ", какъ ни случайны и отрывочны собранныя свѣдѣнія, все же попробую подвести итоги.
   "Русскіе люди лѣнивы и не любопытны",-- замѣтилъ еще и самъ Пушкинъ, и эти слова, какъ нельзя лучше, примѣняются и къ памяти о немъ самомъ. Даже собственныя его дѣти,-- позволяемъ сказать это прямо,-- обезпеченные въ своемъ воспитаніи Монаршей милостью именно ради заслуги великаго отца, не озаботились ни охранить могилы, на поддержку которой, по почину крестьянъ, съ Высочайшаго соизволенія открыта подписка; ни сохранить Михайловскаго гнѣзда въ его историческомъ значеніи: не говорю уже о томъ, что никто изъ родныхъ и не подумалъ о просвѣщеніи "уголка земли". Нѣтъ и никакихъ записокъ мѣстныхъ современниковъ поэта о его пребываніи въ Михайловскомъ въ "два незамѣтные года", и его позднѣйшихъ туда поѣздкахъ. Давно уже смолкли михайловскія и тригорскія поля и лѣсъ, и "поросли травой забвенья". Но все-таки нельзя сказать, чтобы забвенье это было полное. Мало-по-малу просвѣщается край, хотя бы одною грамотностью. Въ помѣщикахъ, которые меня такъ радушно встрѣтили, замѣтилъ я, уже не говоря о П. Ѳ. Карповѣ и его семействѣ, о Екатеринѣ Ивановнѣ Фокъ, семьѣ барона Вревскаго, Г. С. Корсаковѣ, самое теплое отношеніе къ памяти поэта. Даже въ народѣ, по крайней мѣрѣ, въ Островѣ и Святыхъ Горахъ, имя Пушкина уважается, и крестьянская Пушкинская читальня очевидное этому доказательство. Нужно, значить, только распространить и утвердить эту память о поэтѣ; объяснить народу, чей священный прахъ покоится на его землѣ и возможно болѣе связать имя Пушкина съ распространеніемъ въ краю просвѣщенія. Вѣдь сознаніе потребности для Россіи, прежде всего, именно просвѣщенія, страстная любовь къ образованію, красною нитью проходите черезъ всю жизнь поэта. Именно здѣсь, въ этомъ краю, онъ особенно старался "вознаградить недостатки своего проклятаго воспитанія". Въ этомъ-то именно "пустынномъ уголкѣ, пріютѣ спокойствія, трудовъ и вдохновенья", на лонѣ природы, съ особеннымъ увлеченіемъ предавался Пушкинъ изученію Шекспира и другихъ "писателей -- этихъ, "ободрявшихъ его духъ, "оракуловъ вѣковъ"; такъ много учился и читалъ, "чтобъ въ просвѣщеніи стать съ вѣкомъ наравнѣ" Но, за этими трудами, которымъ съ такимъ увлеченіемъ предавался поэтъ, "среди цвѣтущихъ нивъ и горъ", омрачала его душу ужасная мысль о томъ, что здѣсь":
   
   Другъ человѣчества печально замѣчаетъ,
   Вездѣ невѣжества губительный позоръ.
   
   Вотъ объ этомъ-то просвѣщеніи народа, столь любимаго Пушкинымъ и такъ любившаго его самого, и нужно было бы прежде всего озаботиться здѣсь, въ краю, въ этомъ пушкинскомъ уголкѣ, въ Опочецкомъ уѣздѣ, Псковской губерніи. Ближайшее осуществленіе такихъ заботъ было бы самымъ приличнымъ и достойнымъ выраженіемъ почтенія къ памяти писателя, которому не пришлось самому, во очію, увидѣть "освобожденный народъ и рабство, падшее по манью царя".
   Вотъ, по моему мнѣнію, самая первая задача для комитета, образованнаго псковскимъ дворянствомъ, думой и земстномъ для выработки плана мѣстнаго чествованія столѣтія Пушкина 26-го мая будущаго года. Прежде всего нужно поддержать и расширить уже существующую Пушкинскую читальню въ Святыхъ Горахъ, собравъ сюда, по возможности, все наиболѣе важное и интересное по отношенію къ Пушкину (портреты, Пушкинскій альбомъ, изданный въ Москвѣ, фотографіи картинъ Ге и Наумова -- Дуэль Пушкина, критики и біографическія сочиненія, напр., дешевое изданіе Суворина статей Бѣлинскаго о Пушкинѣ, Анненковъ, Стоюнинъ, книги Авенаріуса -- Отрочество и юность Пушкина и проч., не говоря уже о пріобрѣтеніи возможно большаго количества экземпляровъ сочиненій и дешевыхъ брошюръ о поэтѣ). Сочиненія Пушкина въ полномъ собраніи и въ отдѣльныхъ брошюрахъ, вмѣстѣ съ біографіей и портретами, должны быть заранѣе разосланы въ каждую изъ существующихъ школъ Опочецкаго уѣзда, чтобы портреты и сочиненія имѣлись въ каждой школѣ непремѣнно, и чтобы каждый учитель или учительница обязательно, заранѣе, въ этомъ же учебномъ году, разсказали ученикамъ біографію поэта и, во возможности, прочли съ ними нѣсколько его сочиненій и разучили стихотворенія. Если бы ко всему этому, впродолженіи года, повсемѣстно при школахъ уѣзда, были устроены еще и народныя чтенія изъ Пушкина съ туманными картинами, что могли бы взять на себя и представители мѣстной интеллигенціи, которая, вѣрно, не откажется помочь народу подготовиться къ торжеству, весь грамотный, да въ значительной степени даже и безграмотный, людъ уѣзда, къ 26-му мая будущаго года Пушкина бы зналъ. Очень было бы желательно также, чтобы христіанское, высоко гуманное, значеніе поэта было разъяснено и въ церквахъ священнослужителями, подобно тому, какъ это было прекрасно сдѣлано, въ 1880 году, въ Москвѣ, при открытіи памятника, митрополитомъ Макаріемъ.
   Все это относится къ школамъ и читальнѣ, уже существующимъ; но какъ было бы прекрасно, если бы ко дню столѣтія было открыто по всему уѣзду возможно большее число и новыхъ читаленъ и школъ, которымъ всѣмъ слѣдовало бы присвоить наименованіе Пушкинскихъ. Тогда Опочецкій уѣздъ, такъ тѣсно связанный съ именемъ Пушкина, въ ближайшемъ будущемъ могъ бы быть ограмотенъ весь, и вопросъ объ обязательномъ обученіи былъ бы здѣсь рѣшенъ.
   Но центромъ мѣстнаго просвѣщенія, конечно, должно быть село Михайловское, почему намѣреніе псковскаго дворянства пріобрѣсти его въ собственность заслуживаетъ самаго широкаго сочувствія всей Россійской Имперіи; на этотъ предметъ должна быть открыта съ Высочайшаго разрѣшенія повсемѣстная подписка. Здѣсь-то должна быть устроена большая образцовая школа съ широкимъ курсомъ сельскохозяйственнымъ и ремесленнымъ, куда могли бы поступать лучшія изъ кончившихъ курсъ въ низшихъ школахъ, прежде всего, конечно, уѣзда, губерніи, а затѣмъ, пожалуй, и вообще Россіи. Такое учрежденіе, гдѣ бы учащіеся обоего пола получали основательное общее и профессіональное образованіе, и вмѣстѣ съ тѣмъ, и гуманное воспитаніе, было бы широкимъ разсадникомъ не только просвѣщенія вообще, но и способствовало бы экономическому подъему края. Въ этомъ "Пушкинскомъ домѣ", основанномъ въ память столѣтія русской литературы, а вмѣстѣ и просвѣщенія, могли бы происходить и народныя чтенія, и общедоступныя лекціи, на которыя приглашались бы лекторы и изъ столицъ, и спектакли, и т. под., а на ряду со школами общеобразовательной и профессіональной, могли бы со временемъ учредиться еще и школы рисованія и музыки, что, какъ нельзя болѣе, подходило бы къ тому мѣсту, гдѣ жилъ и творилъ свои созданія величайшій художникъ. И если бы только псковскому дворянству и земству удалось такое предпріятіе осуществить, Псковская губернія воздвигла бы Пушкину самый лучшій, не боящійся тлѣнія, памятникъ, за который признательна была бы вѣчно вся Россія. А что такой памятникъ именно здѣсь, въ Михайловскомъ, такъ или иначе, воздвигнется, въ этомъ, я увѣренъ вполнѣ: въ краю много достойныхъ, образованныхъ и энергичныхъ людей, которые такое, истинно патріотическое, русское дѣло привести въ исполненіе съумѣютъ.

Викторъ Острогорскій.

   Валдай.
   1898 г. іюля 30.

"Міръ Божій", No 9, 1898

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru