Остолопов Николай Федорович
Из Словаря древней и новой поэзии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Изъ Словаря древнія и новыя Поезіи (*).

   (*) Редакторъ имѣлъ честь получить сію полезную статью при письмѣ слѣдующаго содержанія:
   "С. Петербургское Общество Любителей Наукъ, Словесности и Художествъ, котораго я имѣю честь бытъ Членомъ, препоручило мнѣ въ 1806 году составить Словарь древнія и новыя Поезіи. Упражняясь съ того времени въ исполненіи сего лестнаго для меня, и можно сказать многотруднаго порученія, привелъ я нынѣ означенный Словарь къ концу; но по должности, занимаемой мною въ отдаленной отъ обѣихъ Столицъ Губерніи, равно и по другимъ важнымъ для меня причинамъ, не могу теперь приступить къ изданію -- и потому рѣшился покорнѣйше просить васъ, Милостивый Государь, помѣстить нѣкоторыя статьи Словаря моего въ вашемъ Журналѣ. Изъ сего надѣюсь я извлечь великую для себя пользу: могу имѣть случай, до удобнѣйшаго къ полному изданію времени, воспользоваться вашими и другихъ Литтераторовъ замѣчаніями и совѣтами, кои приму съ чистосердечною благодарностію. -- Теперь препровождаю литеру А. -- Отъ васъ зависитъ напечатать ее вполнѣ, или помѣстить нѣкоторыя только статьи. Смотря на сіе, буду соображаться въ доставленіи къ вамъ и послѣдующихъ статей -- разумѣется, ежели вы позволите. При семъ нужнымъ нахожу сказать, что въ полномъ изданіи будетъ болѣе примѣровъ; здѣсь же изъ собранныхъ мною не всѣ помѣщены для того, чтобы не обременить изданія вашего излишнимъ распространеніемъ. Имѣю честь быть и прич.

Николай Остолоповъ.

   15 Марта 1815.
   Вологда.
   

Буква А.

Aдоническій.

   Родъ стиховъ, бывшій въ употребленіи у Грековъ и Римлянъ. Думаютъ, что сіе названіе происходить отъ Адониса, любимца Венеры, ибо такой размѣръ наиболѣе употребляемъ быль въ плачевныхъ пѣсняхъ на смерть Адониса, которыя воспѣваемы были во время годовыхъ праздниковъ, въ честь его установленныхъ.
   Адоническій, стихъ состоитъ изъ двухъ стопъ: первая дактиль, a вторая спондей, или иногда хорей, напр. Rara Juventus.

или

   Время проходитъ
   И невозвратно,
   Все, что приятно?
   Время уноситъ.
   
   Для лучшей гармоніи можно на Русскомъ языкѣ перемѣшивать сіи стихи съ заключающими дактиль и одинъ слогь долгій, или, что все равно, съ хоріямбомъ" (См. сіе слово.)
   
   Пчелка златая,
   Что ты жужжишь?
   Все вкругъ летая,
   Прочь не летишь?
                                 Державинъ.
   
   Сюда же принадлежатъ и слѣдующіе стихи Голенищева-Кутузова къ Вѣрѣ:
   
   Самъ я съ собою
   Часто въ борьбѣ,
   Нѣтъ мнѣ покою
   Въ горькой судьбѣ,
   Суетна слава.
   Почести льстятъ,
   Тлѣнность, забава
   Сердце мутятъ,
   Духъ горделивый
   Замыслы рвутъ,
   Разумъ строптивый
   Знаньемъ надутъ.
   Сколько тревоги
   Въ тлѣнномъ пути!
   Гдѣ же дороги
   Къ счастью найти!
   Нѣтъ, не химера
   Счастье, покой!
   Кроткая Вѣра
   Все то съ тобой! и пр.
   
   Адоническимъ стихомъ оканчивается обыкновенно сафическая строфа. (См. сафиическій.)
   
   Scandit aeratаs vitioss naves
   Cuia, nec turmas equitum relinquit,
   Ocyor cervis et agente nimbos
             Ocyor Euro.
                                           Горацій.
   
   Майска тиха ночь разливала сумракъ,
   Голосъ птицъ умолкъ, вѣтерокъ прохладный
   Вѣялъ, златомъ звѣздъ испещрялось небо,
             Рощи дремали.
   
   Греческій Писатель Аристофанъ мѣшалъ въ своихъ комедіяхъ Адоническій стихъ съ анапестомъ.
   

Анаталектъ.

   Терминъ древней Поезіи. Такъ назывался всякой стихъ, особенно ямбическій, имѣющій полное число стопъ, каковъ на примѣрь слѣдующій изъ Персія:
   
   Nec fonte labra prolui caballino.
   
   См. Каталектъ, Брахикаталектъ, Иперкаталекть.
   Сіе слово есть Греческое; происходитъ отъ κατὰ, contra, противъ, и λὴγω, desino, оканчиваю, съ приложеніемъ въ началѣ отрицательной частицы α, и значитъ не имѣющій на концѣ недостатка.
   

Акростихъ.

   Сочиненіе въ стихахъ, расположенное какимъ образомъ, что начальныя буквы стиховъ, взятыя по порядку, составляютъ или собственное имя, или какое-нибудь другое слово, иногда и цѣлое изрѣченіе. Въ сочиненіяхъ Князя Долгорукаго находимъ акростихъ, составляющій слова: Буди имя Господне блогословенно отнынѣ и до вѣка; y Сумарокова: Буди Боже милостивъ, Господи, помилуй мя.
   Слѣдующій акростихъ, служа примѣромъ имѣетъ еще особенное достоинство по заключающейся въ немъ истинѣ:
   
   Нерона злобнѣе, Калигулы гнуснѣе,
   Аттилу лютостью, коварствомъ превзошелъ,
   Пилъ кровь, ругался всѣмъ, что въ мірѣ есть святѣе
   Ограбивъ свой народъ, чужими завладѣли.
   Лія коварства ядъ, союзы: расторгая,
   Европу въ дику степь хотѣлъ преобратить;
   Отличенъ звѣрствомъ былъ, въ вѣкахъ блистать мечтая:
   Но что всего страннѣй. -- мнилъ Россовъ покорить!
                                                                                   И. Писаревъ.
   
   Слово Акростихъ взято съ Греческаго языка, на которомъ составляется изъ άκρος, summus, extremus, находящійся на краю, и στιχος стихъ.
   

Актъ.

   См. дѣйствіе.
   

Алексaндрійской.

   Такъ называется во Французской Поезіи родъ стиховъ, изъ коихъ мужескіе состоятъ изъ 12, a женскіе изъ 13 слоговъ. Александрійскими названы отъ того, что какою мѣрою сочинена была одна Поема. въ которой описывались подвиги Александра; а по мнѣнію другихъ, названіе сіе происходить отъ города Александрія въ Египтѣ, гдѣ процвѣтала позднѣйшая Греческая Поезія, состоящая наиболѣе изъ ямбическихь шестисложныхъ стиховъ. Можеть быть Французы, желая подражать сему размѣру, назвали оный Александрійскимъ; впрочемъ, сія Поезія y самихъ Французовъ выходила изъ употребленія. При Маротѣ столь мало извѣстны были стихи сіи, что онъ въ заглавіи сочиненій своихъ сей размѣръ заключающихъ для предувѣдомленія всегда писывалъ стихи Александрійскіе.-- Въ его время Поемы героическія писаны были стихами изъ 10 и 11 слоговъ.-- Наконецъ новѣйшіе поеты примѣтивъ, что для высокой Поезіи стихи Александрійскіе приличнѣе прочихъ, начали употреблять ихъ въ трагедіяхъ и въ поемахъ епическихъ, отъ чего и называются они еще стихами героическими.
   Въ Нѣмецкой Поезіи ямбическій шестистопный стихъ названъ также въ подражаніе Французамъ Александрійскимъ, Werandrier. Первые наши стихотворцы Ломоносовъ и Сумароковъ взяли ямбическій шестистопный или Александрійскій стихъ отъ Нѣмцовъ, у коихъ быль онъ также главнымъ стихомъ; но въ послѣдствіи времени Нѣмцы, составивъ себѣ по образцу древнихъ и по свойству языка своего епическіе ексаметры и драматическіе ямбы, перестали вообще употреблять Александрійскій стихъ въ важныхъ сочиненіяхъ, и предоставили оныхъ для шуточныхъ произведеній и для пародій, чему прекрасные примѣры находятся y Гете.
   Александрійскій стихъ, говоритъ Бернгарди (Sprachlehre v. Bernhardi 11, 391), раздѣляясь на два ровныя полустишія, безъ переносу словъ изъ одного въ другое, и слѣдовательно почти всегда на два полные смысла, отмѣнно способенъ къ тѣмъ антитезамь, къ тѣмъ остроумнымъ выраженіямъ чувствованій и страстей, которыми наполнены Французскія трагедіи.
   

Алкмановъ стихъ.

   Употребляемъ былъ Алкманомъ, древнимъ Греческимъ поетомъ, весьма уважаемымъ за лирическія творенія. -- Сей стихъ бываетъ различныхъ родовъ и состоитъ;
   1) Изъ трехъ дактилей и одного долгаго слога:
   Quid genus et proаvos strepitis.
   2) Изъ двухъ дактилей и одного спондея, или изъ двухъ спондеевь и одного дактиля, съ долгимъ слогомъ на концѣ:
   Ne vitis pejora fovens;
   Auctoremque Deum spectes.
   3) Изъ трехъ стопъ съ половиною, служащихъ окончаніемъ стиха ексаметра:
   Oui se volet efse potentem,
   Animos domet ille feroees,
   Nec vieta libidine colla
   Foedis fumittat habinis.
   4) Изъ двухъ дактилей, двухь хореевъ:
   Virgmibus puerisque canto.
   
   Алкманвымъ называется еще по сходству малой Алцейскій стихъ. -- См. сіе слово.
   

Aллегорическій.

   Иносказательный, относящійся въ аллегоріи, или оную въ себѣ заключающій.
   Всякая страсть, говоритъ Мармонтаель, всякое качество души, всякое отвлеченное понятіе, будучи облечены въ существенный видъ, составляютъ аллегерическія лица. Почти всѣ баснословныя божества, какъ то: Красота, Любовь, Мудрость, Время, Миръ, Война и проч. въ началѣ своемъ были аллегорическіе, но какъ скоро сіи отвлеченныя Понятія сдѣлались предметомъ народнаго богопочтенія и возымѣли, такъ сказать, мысленную существенность, тогда включены были въ число истинъ и не могли уже называться лицами аллегорическимъ. Одно и то же лице въ одной поемѣ употреблено бываетъ за истиное, а въ другой за аллегорическое, смотря по системѣ вѣрованія, находящейся въ поемѣ; на примѣръ въ Енеидѣ Любовь принимается за существо истинное, a въ Генріадѣ за лице аллегорическое, также какъ Политика и Раздоръ. Въ старинныхъ романахъ все представляемо было аллегорически: Зависть, Благосклонность, Притворство, Стыдъ; Грѣхъ, Умъ и проч. Даже видны были въ нихъ цѣлые аллегорическіе міры и путешествія: Любовь ѣздила по дорогѣ Счастія, или кто нибудь отправлялся изъ пристани Холодности, ѣхалъ по рѣкѣ Надежды, проходилъ перешеекъ Жестокости, останавлялся въ Терпѣніи, откуда видѣнъ быль островъ Благосклонности, близь котораго Невинность претерпѣла кораблекрушеніе и пр. и пр.; но къ счастію здраваго разсудка и изящной словесности, такія выдумки рѣдко нынѣ показываются.
   Примѣрь олицетворенія или осуществленія страстей и пороковъ можно видѣть въ 7 пѣсни Россіяды, гдѣ они стекаются къ Безбожію:
   
   Изъ тмы къ нему его клевреты прибѣгаютъ:
   Огнями дышуща предстала черна Месть;
   Имѣя видъ зміи, ползетъ презрѣнна Лесть;
   Гордыня предъ него со скипетромъ приходитъ,
   Съ презрѣньемъ мрачный взоръ на небеса возводитъ;
   Лукавство, яростный потупя въ землю видъ,
   Передъ Безбожіемъ задумавшись стоитъ,
   Вражда, исполненна всегда кипящимъ ядомъ,
   Во трепетъ тартаръ весь приводитъ смутнымъ взглядомъ;
   Изъ глазъ Отчаянья слезъ токи полились;
   Злодѣйства многія къ Безбожію сошлись.
   Тогда оно, главу потупленну имѣя,
   Но горести своей вины сказать не смѣя,
   О чада, воздохнувъ, о други? говоритъ:
   Или изъ васъ никто погибели не зритъ и пр.
   

Аллегорія.

   Иносказаніе, инорѣчіе, иномысліе. -- въ Риторикѣ тропъ и фигура предложеній.
   Аллегорія есть пренесеніе предложеній отъ собственнаго знаменованія къ другому, или, что все равно, аллегорія состоитъ въ томъ, когда въ написанномъ или сказанномъ должно подразумѣвать другое.
   Она раздѣляется на чистую и смѣшанную.
   Чистая состоитъ вся изъ переносныхъ рѣченій, напр.:
   
   Оселъ останется осломъ,
   Хотя осыпь его звѣздами;
   Гдѣ должно дѣйствовать умомъ,
   Онъ только хлопаетъ ушами.
                                                     Держ.
   
   Всякой догадаться можетъ, что Сочинитель говоритъ здѣсь не объ ослѣ, но о глупомъ вельможѣ.
   Смѣшанная состоитъ изъ предложеній переносныхь, къ которымъ для изъясненія многія присовокупляются въ собственномъ знаменованіи: напр. у Державниа въ одѣ на взятіе Измаила:
   
   Онъ спитъ! и насѣкомы гады
   Румяный потемняютъ зракъ!
   
   Здѣсь исполиномъ представляетъ Сочинитель цѣлый народъ, сномъ -- его бездѣйствіе, гадами -- внѣшнихъ враговъ его и внутреннихъ возмутителей; и наконецъ для изъясненія сей аллегоріи, присовокупляетъ послѣдующіе два стиха:
   
   Войны опустошаютъ грады,
   Раздоры пожираютъ злакъ.
   
   Къ сему тропу принадлежать: 1) нѣкоторыя загадки, на примѣръ слѣдующая о льдѣ: меня родила мать, мною рожденная; а) всѣ пословицы, въ которыхъ заключается иногда чистая, a иногда смѣшанная аллегорія, какъ то: тише ѣдешь, дальше будешь; гдѣ тонко, тутъ и рвется; молебенъ пѣтъ, a пользы нѣтъ, и пр., и 3) всѣ емблемы, на пр.: Нилъ, представленный съ покрытою головою, означаетъ, что источникъ сей рѣки неизвѣстенъ.
   Аллегорія можетъ быть гораздо пространнѣе приведенныхъ выше примѣровъ, и тогда включается въ число фигуръ предложеній, какъ напр. у Пророка Ісаіи въ главѣ V:
   "Виноградъ бысть возлюбленному въ розѣ, на мѣстѣ тучнѣ: и огражденіемъ оградихь, и окопахъ, и насадихъ лозу избранну, и создахъ столпъ посредѣ его, и предточиліе ископахъ въ немъ, и ждахъ да сотворитъ гроздіе, и сотвори терніе, и нынѣ живущи во Іерусалимѣ, и человѣче Іудинъ, судише между мною и виноградомъ моимъ. Что сотворю еще винограду моему, и не сотворихъ ему, зане же ждахь да сотворитъ гроздіе, сотвори же терніе. Нынь убо возвѣщу вамъ, что азъ сотворю винограду моему, отъиму огражденіе его, и будетъ въ разграбленіе: и разорю стѣну его, и будетъ въ попраніе: и оставлю виноградъ мой, и ктому не обрѣжется, ниже покопается, и взыдетъ на немъ, якоже на лядинь, терніе: и облакомъ заповѣмъ, еже не одождиши на него дождя."
   Послѣдующія слова Ісаіи ясна показываютъ, что рѣчь сія не иное что есть какъ аллегорія.
   "Виноградъ бо Господа Саваофа, домъ Ізраилевъ есть, и человѣкъ Іудинъ, новый садъ возлюбленный: ждахь да сотворить судъ, сотвори же беззаконіе и неправду"....
   Почти вся миѳологія Грековъ и Римляиъ есть аллегорія, и сіи выдумки въ началѣ своемъ были, можетъ быть, самое изящнѣйшее произведеніе ума человѣческаго; но теперь отъ частаго употребленія онъ потеряли свое достоинство, и кто нынѣ скажетъ, что солнце въ волны погружаясь, идетъ въ объятія Ѳетиды, или что y Купидона глаза съ повязкою, не будетъ почтенъ за великаго поета.
   Слово аллегорія происходитъ отъ Греческихъ: ἄλλη, другой, отличный, и ἀγορὰ, рѣчь.

Аллитерація.

   Повтореніе однѣхъ буквъ, единозвучіе; фигура, состоящая въ приятномъ повтореніи однѣхъ и тѣхъ же буквъ или слоговъ въ началѣ или въ срединѣ словъ, составляющихъ стихъ или періодъ.
   Древніе часто употребляли сію фигуру. Примѣровъ весьма много можно найти въ Омирѣ и другихъ Греческихъ авторахъ, но они виднѣе въ сочиненіяхъ Латинскихь, какъ-то въ слѣдующемъ стихѣ Еннія:
   
   О Tite, tute, Tati, tibi tanta, tyraime, tulisti.
   
   Или y Виргилія.
   
   Totaque thuriferis Panchaia pinguis arenis
   Et sola in sicca secum spatiatur arena.
   Stat sonipes, ac fraena feros spumantia mandit:
   Saeva sedens super arma
   Longe sala saxa sonabant
   Magno misceri murmure pontum.
   
   Сюда же можно причислить арію изъ одной Италіанской оперы, подъ названіемъ: I pretendenti, Женихи -- хотя и трудно находить въ ней смыслъ, особливо въ началѣ:
   
   Sa che sa, chi sa, che sa,
   Ma non sa, che sa, chi sa,
   Chi non sa, che sa, chi sa,
   Fa chi sa, quello che fa;
   Ma non sa quello che fa
   Chi facendc far non sa,
   Ha chi fa piu di chi sa и др"
   
   Нынѣ фигура сія въ маломъ уваженіи, даже болѣе принадлежитъ къ погрѣшности въ слогѣ, когда же повтореніе одинаковыхъ буквъ или слоговъ дѣлается согласно съ описываемымъ предметомъ, то сіе относится къ звукоподражательной Поезіи.
   

Аллюзія.

   Игра въ словахъ или въ мысляхъ. Lusus in verbis vel in ideis. Происходитъ слово сіе отъ ad и ludere.
   Аллюзія состоитъ въ томъ, когда описывая одну вещь, намѣкаютъ на другую, имѣющую съ оною нѣкоторое сходство. По сему можно, кажется, слово аллюзія перевести на Русской языкъ словами намѣканіе или намѣкъ.
   Аллюзію можно употребить къ дѣяніямъ историческимъ, къ обычаямъ, даже иногда къ одному слову, при чемъ надобно стараться, чтобы таковую аллюзію можно было всякому примѣтить; ибо въ противномъ случаѣ не сдѣлаетъ она никакой приятности.
   Державинъ въ Одѣ на счастіе нѣсколько разъ употребилъ аллюзію, между прочимъ и въ сихъ стихахъ:
   
   Въ тѣ дни, какъ, мудрость среди троновъ
   Одна не мѣситъ макароновъ,
   Не ходитъ въ кузницы ковать;
   А развѣ временемъ лишь скучнымъ
   Изволитъ Музъ къ себѣ пускать и пр.
   
   Вторымъ изъ сихъ стиховъ намѣкаетъ Авторъ на одну Государыню, которая сама любила готовить кушанье, a третьимъ на Французскаго Короля Людовика XVI, любившаго означенное тутъ ремесло,
   Квинтиліанъ говоритъ, что всячески надобно стараться избѣгать аллюзію неблагопристойныхъ (VIII, ІІІ, de ornatu), даже и всего, что можетъ произвести таковую мысль, (Instit. Orat. VI, de risu.) Obscaenitas vero non à verbis tantum abesse debet, sed etiaь à significatione.
   Аллюзія весьма часто встрѣчается въ басняхъ. Я не говорю о всеобщей аллюзіи отъ живоиныхъ къ людямъ, дѣлающей основаніе басни, но о тѣхъ чертахъ, которыя относятся къ какому нибудь нарѣчію, къ мѣстнымъ обычаямъ, ко нравамъ, ко мнѣніямъ и пр. Вотъ нѣкоторыя примѣры:

Аллюзія на нравы.

   Дуракъ ужь вѣрно сыщетъ средство
             Счастливымъ въ свѣтѣ быть.
                       Хемницеръ -- Б. Умирающій отецъ.
   
   Ты къ счастью, кажется, на свѣтѣ нерожденъ:
             Ты честенъ и уменъ.
                       Хемн. -- Б. Гадатель.
   

На пристрастныхъ судей.

   И лучше до суда хоть кой-какъ помириться,
   Чѣмъ дѣло выиграть и вовсе просудиться,
   Иль споря о грошѣ, всѣмъ домомъ разориться.
                       Хемницеръ -- Два сосѣда.
   
   ....Лишь только сдѣлали надъ кошкой судъ,
   Была y нихъ мышь граматная тутъ,
                       Дѣлецъ и плутъ,
   Въ приказѣ родилась и выросла въ архивѣ.
                       ..... Тетрадей натаскала
                       Статейку пріискала.....
                                 Сумароковъ -- Мышій судъ.
   
   Рогами, мнитъ, почтутъ въ приказѣ зайчьи уши.
                       A ежели судьи и судъ
                       Меня оправятъ,
   Такъ справки, выписки однѣ меня задавятъ.
                                                     Сумар. -- Заяцъ.
   

На слова или нарѣчія.

             Играть хотѣла и въ трисетъ,
                       Да троекъ нѣтъ,
   Подъячіе изъ картъ тѣ карты выбираютъ,
   Понеже ни въ трисетъ, ни въ ломберъ не играютъ.
                                                     Сумар. -- Подъяческая дочь.
   
                       Петръ кроликъ приводилъ въ доводъ
   Обычай, давность -- ихъ закономъ;
   Онъ утверждалъ, введенъ въ владѣніе нашъ родъ
             Безспорно, етимъ домомъ,
             Которфй кроликомъ Софрономъ
   Отказанъ, справленъ былъ за сына своего
   Ивана Кролика; по смерти же его,
             Достался въ силу права
   Тожъ сыну, именно мнѣ Кролику Петру....

------

                       A етотъ крысодавъ....
   Пустынникъ набожный средь свѣта
   И въ казусныхъ дѣлахъ оракулъ для совѣта.
                                 Дмитріевъ -- Б. Kотъ, Ласточка и Кроликъ.
   
   У него же заключается прекрасная аллюзія въ сихъ краткихъ словахъ:
   
   Мы сбили! Мы рѣшили!
   Дмит. -- Б. Муха.
   

Алцейскій.

   Versus Alcaici. -- Лирическій поетъ Алцей или Алкеи, Αλκαιος, рожденный въ Митиленѣ, быль изобрѣтателемъ сего стиха, который употребителенъ въ Лирической Поезіи какъ y Грековъ, такъ и y Римлянъ.
   Алцеійскій или Алкаическій стихъ состоитъ изъ четырехъ стопъ и одного слога. Первая стопа -- ямбь или спондей, вторая -- ямбъ съ однимъ долгимъ слогомъ, третья и четвертая -- дактили. Таковые стихи называются большими Алцейскими.
   Другой родъ, называемый малыми Алцейскими стихами, состоитъ изъ двухъ дактилей и двухь хореевъ.
   Строфа Алцейская составляется всегда изъ четырехъ стиховъ.
   Горацій, весьма часто употреблявшій сей размѣръ въ своихъ одахъ, составлялъ строфы изъ двухъ большихъ Алцейскихь стиховъ, изъ стиха ямбическаго четырехстопнаго съ однимъ слогомъ, и малаго Алцейскаго.
   
   Eheu! fugaces, Posthume, Posthume,
   Labuntur anni; nec pietas morum
   Rugis, et inflanti seneetae
   Afferet, indomitaeque morti.
   Hor. 11, od. 24.
   
   Алцейскіе стихи могутъ быть и на Россійскомъ языкѣ, ежели въ большомъ Алцейскомъ, вмѣсто долгаго слога въ пресѣченіи, поставить краткій, на пр.:
   

Бол. Алц.

   Прему|дро скры|ли | боги гря|дущее|.
   

Мал. Алц.

   Гдѣ ты пре|красяая? |гдѣ со|крылась|?
   

Амфибрахій и Амфимакръ.

   Такъ назывались y Грековъ и Римлянъ двѣ стопы, заключающія по три слога; первая: одинъ слогъ долгія между двумя краткими (U -- U), на пр. amare, abire, paternus, Ὁμῆρος, пустыня; вторая: одинъ краткій слогъ между двумя долгими (-- U --) на пр.: omnium, castitas, praevident, γραμματων, горе намъ и пр.
   Слова амфиврахій и амфимакръ происходятъ отъ Греческихъ: первое отъ ἀμϕὶ, вокругъ, и βραχὺς, краткій (стопа, вокругъ краткая и длинная посрединѣ); второе также отъ ἀμϕὶ и отъ μακρος долгій (стопа вокругъ длинная, a по срединѣ краткая).

Анаграмма.

   Раздѣленіе или переставленіе слоговъ или буквъ собственнаго имени или какого нибудь слова такимъ образомъ, что выходитъ изъ того другія слова и другой смыслъ; на примѣръ: изъ слова Ломоносовъ чрезъ переставленіе слоговъ выходмиъ Соломоновъ, изъ лѣто выходитъ тѣло; изъ Москва, смоква; изъ Римъ, миръ или міръ.
   По правдѣ цѣлый міръ назваться могъ бы Римъ: Онъ весь міръ покорилъ оружіемъ своимъ.
   Слѣдующая анаграмма написана была Князю Кутузову Смоленскому при извѣстіи о побѣдахъ его надъ Французами:
   
   Герой, силъ Росскихъ Вождь, разбилъ враговъ, прогналъ
   И за Французской кутузовъ безъ счешу далъ.
   (Ку, т. е. coup, значитъ ударъ. )
   
   Хорошія анаграмма весьма рѣдка. Вотъ нѣсколько иностранныхъ, которыя, служа образцомъ, могутъ доставишь читателямь удовольствіе:
   
   Mater armet, matre ratem, metra teram.
   Leopoldus -- pello duos; гоню двухъ.
   Πτολέμαιος -- ἀπὸ μελίτος, изъ меду.
   
   Изъ словъ Frère Jacques Clément; который былъ убійцею Генриха III, Французы извлекли слѣдующее реченіе: c'est l'enfer qui l'a crée, адъ произвелъ его.
   Изъ вопроса, сдѣланнаго Пилатомъ Іисусу Христу: quid est veritas? что есть истина? выходитъ: est vir, qui adest, мужъ здѣсь стоящій.
   Слѣдующая анаграмма болье заслуживаетъ вниманія:
   Когда молодый Станиславь, бывшій потомъ Королемъ Польскимъ, возвратился изъ путешествія, и весь домъ Лещинскихъ собрался въ Лиссъ для поздравленія его, тогда славный Яблонскій, Ректорь тамошней Коллегіи, сочинилъ на сей случай привѣтственную рѣчь, за которою послѣдовали разные балеты. Въ сихъ балетахъ танцовали 13 мальчиковъ въ видѣ героевъ. Каждый танцоръ держалъ въ рукѣ щитъ, на которомъ начертана была золотомъ одна изъ тринадцати буквъ, составляющихъ слова Domus Lescinia, и при концѣ каждаго балета танцоры становились такимъ образомъ, что щиты ихъ составляли различныя анаграммы, какъ то:
   
   При первомъ балетѣ былъ настоящій порядокъ буквъ:
   Domus Lescinia, домъ Лещинскихъ.
   При второмъ:
   Ades incoпurnis, существуешь непоколебимъ.
   При третьемъ:
   Omnis es lucida, весь свѣтелъ.
   При четвертомъ:
   Мапі sidus loci, пребывай звѣздою мѣста.
   При пятомъ:
   Sis columna Dei, будь столбъ Божій.
   И при послѣднемъ:
   I, scande solium, ступай, восходи на престолъ.
   
   Сія послѣдняя анаграмма тѣмъ примѣчательнѣе, что имѣла нѣкоторый родъ пророчества.
   Слово анаграмма составлено изъ ἀνὰ, назадъ, и γραμμα, рѣчь или слово; переставленная назадъ рѣчь.
   

Анакреонтическій.

   Терминъ, означающій, что сочиненіе написано во вкусѣ и слогомъ Греческаго поета Анакреона, который родился въ Іоническомъ городъ Теосъ и славился твореніями около 3512 года по сотвореніи міра. -- Краткость, приятность и нѣкоторая небрежность суть правила Анакреонтической Поезіи; a содержаніемъ ея должны быть любовь и веселость, иногда и нравоученіе, но прикрываемое любовью или веселостію.
   Сей родъ Поезіи потому только принадлежалъ къ древности къ лирическому, что воспѣваемъ быль при играніи на лиръ; впрочемъ онъ совершенно отличенъ какъ по избранію предметовъ, такъ и по слогу.
   Большая часть Анакреоновыхъ одъ писана стихами, состоящими изъ семи слоговь, или, что все равно, изъ трехъ стопъ съ половиною. Стопы употребляемы были спондеи, ямбъ и анапестъ.
   Для примѣра приведемъ нѣкоторыя оды, переведенныя изъ самаго Анакреона Н. А. Львовымъ, писанныя Державинымъ и другими -- въ двухъ первыхъ сохраненъ Греческій размѣръ:
   
             Къ лирѣ.
   
   Я пѣть хочу Атридовъ,
   Хочу я пѣть о Кадмѣ;
   Но струны лиры только
   Одну любовь бряцаютъ.
   Я лиру перестроилъ
   И новыя взялъ струны,
   Хотѣлъ на ней Иракла
   Воспѣть дѣла военны;
   Но лира все упорно
   Одну любовь звучала.
   Простишежъ впредь ирои,
   Когда моя ужь лира
   Любовь одну ваѣщаетъ.
                                                     Львовъ.
   
             Къ женщинамъ.
   
   Зевесъ быкамъ далъ роги,
   Конямъ онъ далъ копыта .
   А зайцамъ бѣгъ далъ скорой,
   Льву зѣвъ зубами полный?
   Проворство плавать рыбамъ,
   Летать способность птицамъ,
   Мущинамъ ратоборстово;
   Немного что для женщинъ
   Оставилъ онъ въ замѣну
   Щитовъ, шеломовъ, копій --
   Зевесъ имъ красоту далъ.
   Щиты и мечь и пламень
   Красавица сражаетъ.
                                                     Львовъ.
   
             Къ любовницѣ.
   
   Красавица! не бѣгай
   Сѣдыхъ моихъ волосъ,
   И юностью блистая,
   Не презри страсть мою!
   Приятно розы вьются
   Съ лилеями въ вѣнкѣ.
                                                     Львовъ.
   
             Желaніе.
   
   Къ богамъ земнымъ сближаться
   Ни чуть я не ищу,
   И больше возвышаться
   Ни какъ я не хочу.
   Души моей покою
   Желаю только я.
   Лишь будь всегда со мною
   Ты, Дашинька моя!
                                                     Державинъ.
   
             На самаго себя.
   
   Какъ пью я винны соки,
   Печаль на умъ нейдетъ.
   На что искать заботы,
   Хлопотъ, суетъ, работы,
   Желаешь, или нѣтъ,
   А все конецъ придетъ.
   Почтожъ намъ суетиться!
   Мы Вакха позовемъ:
   Не смѣетъ къ намъ явиться
   Печаль, когда мы пьемъ.
   

Аналогія.

   Греческое слово, составленное изъ ἀνα, между, λογος слово и соотношеніе, ratio. Цицеронъ говоритъ, что можно оное перевести словомъ сравненіе (comparatio), или соотношеніе подобій одной вещи: съ другого, т. е. сходство. -- Graece Αναλογοία, latine (audendum est enim, quoniam haec primum а nobis novantur) comparatio proportio ve dici potst. Cic. Tim. Fragm.
   По мнѣнію Мармонтеля чрезъ аналогію въ словесности разумѣютъ единства нарѣчія и украшенія въ слогѣ, ибо каждый языкъ ищетъ разныя нарѣчія: низкое, образованное, или среднее и высокое, и въ сихъ бываетъ еще множество постепенностей, различествующихъ также между собою по возрасту и нраву писателя.
   Легчайшее нарѣчіе, послѣ низкаго, есть высокое, потому что оно означено хорошими писателями и не зависитъ отъ прихотливыхъ обычаевъ. Человѣкъ, живущій въ самой отдаленной деревнѣ, читая хорошихъ трагиковъ, епическихъ поетовъ и ораторовъ, можетъ привыкнуть къ слогу высокому. Самое трудное нарѣчіе есть среднее, называемое языкомъ хорошихъ обществъ большаго свѣта, ибо оно болѣе всѣхъ подвержено измѣненіямъ. И посему-то писатель, намѣревающейся сочинять слогомъ среднимъ и желающій выдерживать оный въ продолженіи всего сочиненія, неиндѣ можетъ научиться сему нарѣчію, какъ въ хорошихъ обществахъ.
   О писателѣ, употребляющемъ въ одномъ сочиненіи разные слоги или нарѣчія безъ нужды, говорятъ: онъ погрѣшаетъ противъ аналогіи слога.
   Аналогическій, имѣющій свойства аналогіи. См. сіе слово. -- Сходственный.
   

Анапесты.

   Стопа Греческой и Латинской Поезіи, употребляемая также въ Россійскомъ стихосложеніи. Она состоитъ изъ трехъ слоговъ, двухъ краткихъ и одного долгаго (U U --); по сему слова: ἐλες, domini, Sapiens, человѣкъ, великанъ. сочинить, Купидонъ, суть анапесты.
   Сіе слово есть Греческое. Ἀναπαιςος, retro percussus, вспять ударяемый, продоходитъ отъ ἀναπαιω, retro percutio, вспять ударяю, и состоитъ изъ ἀνα, retro вспять, и παιω, percutio, бью, ударяю. Стопа сія такъ названа потому, что плясавшіе по ея размѣру ударяли ногами совершенно противнымъ образомъ тому, какъ должно было ударять по стопѣ дактилю (см. сіе слово); почему Греки называли анапестъ также антидактилемъ, Ἀντιδακυλος. Они писали симъ размѣромъ о такихъ матеріяхъ, которыя требовали болѣе нѣжности слога.
   У насъ употребительны анапестъ, смѣшанный съ ямбомъ (см. сіе слово), отъ чего и стихи такіе называются анапестоямбическими; но можно писать и однимъ анапестомъ, не примѣшивая ямба, слѣдующимъ порядкомъ: пусть въ шестистопномъ стихъ всѣ стопы будутъ анапесты, и по окончаніи третьей пресѣченie; въ пятистопномъ же пресѣченіе по окончаніи второй стопы, a прочіе стихи, какъ-то четырестопной, тристопной и двустопной, могутъ быть безъ пресѣченія.
   Примѣрь чистаго анапеста шестистопнаго и пятистопнаго:
   
   6. Не имѣ|я закон|ной вины, || вопіемъ| мы на Про|мыселъ вѣч|ной?
   5. Для чего| мы грустимъ || и внима|емъ еди|ный лишь стонъ|?
   6. Человѣку не можно пробыть навсегда безъ болѣзни сердечной,
   5. Учредилъ такъ Господь и Его непремѣненъ законъ.
   
   Примѣръ анапестоямбическихь шестистопныхъ и пятистопныхъ стиховъ:
   
   6. Скажи | намъ кончи|ну дней | и доко|лѣ во мра|кѣ здѣсь жи|ти?
   5. Какъ тѣнь | или цвѣтъ,| какъ вода,| ваша жизнь | вся течетъ!|
   6. О Бо|же! подаждь| со спокой|ствіемъ намъ| отсе|лѣ изы|ти
   5. Да во свѣ|тѣ съ Тобой| немерца|ющемъ духъ| нашъ живетъ.|

Аполлосъ.

   Составленіе анапестоямбичекаго шестистопнаго стиха бываетъ такимъ образомъ: первыя пять стопъ могутъ быть или всѣ анапесты, или всѣ ямбы, или наконецъ анапесты и ямбы вмѣстѣ, не наблюдая порядка, но шестая стопа должна заключать въ себѣ непремѣнно анапестъ. Мужескій стихъ оканчивается ровно шестью стопами, a женскій имѣетъ одинъ слогъ лишній, также какъ и въ чистомъ анапестѣ. Пресѣченія въ шестистопномъ анапестоямбическомъ стихѣ почти никогда не бываетъ.
   Пятистопный анапестоямбическій стихъ имѣетъ два полустишія: въ первомъ полагаются два анапеста, или ямбъ съ анапестомъ, и на оборотъ, такъ чтобы перваго полустишія послѣдній слогъ былъ конецъ слова; въ послѣднемъ полустишіи непремѣнно три анапеста. Примѣромъ сему служатъ показанные выше стихи.
   Не нужно какъ въ анапестоямбическихъ стихахь, такъ и въ состоящихъ изъ чистыхъ анапестовъ, наблюдать, чтобы каждая стопа составляла особенное слово; онѣ могутъ, такъ сказать, переливаться изъ слова въ слово отъ начала стиха до пресѣченія, когда оно есть, a отъ пресѣченія до окончанія; безъ пресѣченія же отъ начала стиха до конца,
   Четырестопные, тристопные и двустопные могуть также состоять изъ ямбовъ и анапестовъ: однакожъ написанные однимъ анапестомъ должны быть гораздо приятнѣе, или по крайней мѣрѣ не менѣе приятны.
   

Примѣры чистаго анапеста.

Четырестопные женскіе:

   Веемогущій Создатель! къ Тебѣ я взываю,
   На Тебя днесь единаго я уповаю.

Мужескіе:

   Не отрини усердной молитвы моей!
   Вспоможенія жду отъ десницы Твоей.

Тристопные женскіе:

   Тяжело разставаться съ любезной.

Мужескіе:

   Разстаешься какъ будто съ душой.

Вмѣстѣ:

   И великаго въ вояхъ не стало,
   И въ совѣтахъ премудраго нѣтъ.

Двустопные мужескіе.

   Неропщи, человѣкъ,
   Что не дологъ твой вѣкъ.

Женскіе:

   Хоть далеко я буду,
   Никогда не забуду.

Примѣры анапестоямбическіе.

Четырестопные мужескіе:

   Не бушуй|те вы вѣ|тры буй|ные|,
   Вы буй|ные вѣ|тры осен|ніе|.

Женскіе:

   Какъ не я|рыя пчо|лушки| зашумѣли,--
   Закро|ются бѣ|ды гру|ди доска|ми,

Тристопные мужескіе:

   Полети | моя | калена|я стрѣла|
   Высокимъ | высоко|шенько.|
   Далекимъ| далеко|шенько.|

Женскіе:

   Полетѣлъ | комари|ще въ лѣси|ще,
   Садил|ся камаръ | на дуби|ще,

Двустопные мужескіе и женскіе:

   Начина|ется сказ|ка
   Отъ сив|ка отъ бур|ка,
   Подыма|ется конь|
   Выше тем|наго лѣ|су,
   Къ густымъ облакамъ;
   Онъ и холмы и горы|
   Межъ ногъ пропускаетъ
   Поля и дубравы
   Хвостомъ устилаетъ,
   Бѣжитъ и летитъ
   По землямъ, по морямъ,
   По далекимъ странамъ.
   
   Римляне составляли четырестопные стихи, анапестическими называемые, такимъ образомъ, что въ нихъ три первыя стопы были или: анапесты, или дактили, или; спондея, но четвертая непремѣнно анапестъ; a ежели сія заключала когда спондеи, то анапестъ занималъ мѣсто въ которой нибудь изъ первыхъ стопъ. Цезуры или пресѣченія въ сихъ стихахъ небыло. Напр.:
   
   Quanti casus hnraana rotant!
   Minas in parvis fortuna furit
   Jeviusque jferit leviora Dens.
                                                     Senec. Hipp. ac. IV.
   
   Иногда же такіе анапестическія стихи состояли изъ двухъ стопъ:
   
   Deflete vir um,
   Quo non alius
   Potuit citius ....
   Discere causas
   Una tantivm,
   Parte audita
   Saepe et neutra.
                                 Sen. de morte Glaud.
   

Анапестоямбическій.

   См. анапестъ.
   

Антанаклазисъ.

   Фигура рѣченій, состоящая въ томъ, когда употреблены бываютъ слова одинакія, но имѣвшія различный смыслъ. Est Antanim clasis, говоришь Квинтиліанъ (Instit. orat.) ejusdem verbi contraria significatio. Напр. лечу (летѣть) и лѣчу (лѣчить) мой (мѣстоименіе) и мой (повел. накл. гл. мыть), веселъ (веселый) и веселъ (отъ весло), какъ и употребилъ Г. Державинъ въ сихъ стихахъ:
   
   Кристаллъ шумѣлъ отъ веселъ.
   Ахъ! сколько съ нею я
   Въ прогулкѣ сей былъ веселъ.
   
   У Сумарокова:
   
   Не плачь, не хохочи? дружечикъ мой,
             Да платье мой.
   
   Слово антанаклазисъ есть Греческое и составлено изъ ἀντι, contra, противъ, и ἀιακλασις, repercussio, отраженіе, потому что одни звуки два раза бываютъ слышны въ различномъ смыслѣ.
   

Антибахичесуій

   или антивакхій.-- Такъ называлась въ древней Поезіи стопа, состоящая изъ трехъ слоговъ, двухъ первыхъ долгихъ, а третьяго краткаго (-- -- U), какъ на примѣръ въ словахъ cantare, virtute, Ελλήνες. Названіе сіе дано потому, что она противуположна стопѣ бакхической (см. сіе слово), которая имѣешь первый слогъ краткій, а два послѣднихъ долгіе. У Римлянъ антибахическая стопа называлась также Palimbacchius и Satumius, иногда же Proponticus и Tessaleus.
   

Aнmидaкmuль.

   Древніе давали сіе названіе стопъ анапесту, потому что, анапестъ противуположенъ дактилю. Первый изображается U U --, a вторый -- U U. См. анапестъ.
   

Антиспастъ.

   Терминъ Греческой и Латинской Поезіи, означающій стопу, состоящую изъ четырехъ слоговъ, или изъ ямба съ хореемъ; знакъ ея U -- -- U, на пр. coronare, recusare, ἀποστελλον, рука рушитъ. Сіе слово есть Греческое: Ἀντισπαςος, происходить отъ глагола Αντισπαςαι, въ противную сторону влечь, in contrarium. trahi, составленнаго изъ ἀντι противу, и σπακ влеку, потому что стопа сія сложена изъ двухъ противныхъ одна другой стопъ, ямба и хорея.
   

Антистрофа.

   Въ Риторикѣ фигура реченій, повторяющая въ обратномъ порядкѣ слова, и чрезъ то превращающая взаимное ихъ соотношеніе. Напр. не тотъ доволенъ своимъ состояніемъ, кто богатъ; a тотъ богатъ, кто доволенъ своимъ состояніемъ.
   Антистрофою называлась еще у Грековъ u Римлянъ: нѣксторая часть оды. -- См. ода.
   Слово сіе составлено изъ ἀντι, противу и ςρςϕη, оборотъ, происходящее отъ ςρεϕω оборачиваю.
   

Антитеза.

   Противоположеніе, противоположность. Риторическая фигура, состоящая въ совокупленіи словъ или реченій, противныя идеи производящихъ, иногда же и самыхъ вещей или свойствъ между собою противныхъ. Въ первомъ случаѣ она принадлежитъ къ фигурамъ реченій, a во второмъ въ фигурамъ предложеній. Примѣры обоихъ родовъ:
   У Митрополита Платона въ Словѣ при коронаціи ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА I:
   Вселюбезнѣйшій Государь! сей вѣнецъ на главѣ Твоея есть слава наша, но Твой подвигъ. Сей скипетръ есть нашъ покой, но Твое бдѣніе. Сія держава есть наша безопасность, но Твое попеченіе. Сія порфира есть наше огражденіе, но Твое ополченіе. Вся сія утварь Царская есть намъ утѣшеніе, но тебѣ бремя.
   Преосвященный Дмитровскій Августинъ также употребилъ антитезу въ Словѣ сему возлюбленному Монарху: тамъ среди мощныхъ и храбрыхъ ополченій своихъ Ты мещешь перуны на дерзскаго врага, здѣсь воспламеняешь души наши любовію къ тебѣ и Отечеству; тамъ двигаешь громы на пораженіе злобы, здѣсь возждаешь и движешь сердца наши на защищеніе возлюбленной Россіи! Тамъ казнишь, здѣсь покоишь, тамъ мертвишь, здѣсь оживляешь и пр.
   Святый Кипріанъ употребилъ фигуру сію въ проповѣди о мплостыни:
   Сынъ Божій содѣлался сыномъ человѣческимъ для учиненія насъ чадами Божіими. Онъ язвенъ былъ для излѣченія рань нашихъ. Онъ принялъ зракъ раба для возвращенія намь свободы; Онъ умеръ наконецъ для доставленія намъ жизни.
   Въ стихотворствѣ употребляется антитеза съ большимъ успѣхомъ. Напр.:

У Виргилія въ Енеидѣ:

   Flectere si nequeo supsros Acheronta movebo.
   Коль не смягчу боговъ; адъ къ жалости подвигну.

Или:

   Утѣхи, радость и любовь
   Гдѣ купно съ здравіемъ блистали,
   У всѣхъ тамъ леденѣетъ кровь
   И духъ мятется отъ печали.
   Гдѣ столъ былъ яствъ, тамъ гробъ стоитъ;
   Гдѣ пиршествъ раздавались лики,
   Надгробные тамъ воютъ клики
   И блѣдна Смерть на всѣхъ глядитъ.
                                                               Державинъ.
   Ты внѣ гроза, ты внутрь покровъ,
   Полки сряжая, внѣ воюешь,
   Но внутрь безъ крови торжествуешь.
   Ты буря тамъ, здѣсь тишина.
                                                               Ломоносовъ.
   Я ласкалась, ты чуждался;
   Утѣшала, ты скучалъ;
   Я стенала, ты смѣялся;
   Я лобзала, ты терзалъ;
   Я сердилась и рвалася,
   Что въ обманъ тебѣ далася,
   И хотѣла цѣль прервать;
   Но лишь только что смягчалась,
   Пуще я въ тебя влюблялась
   И гналась тебя искать.
                                                     Поповъ.
   
   Антитеза есть слово Греческое ἀντιθεσις составленное изъ ἀντι- противь и θεσις, положеніе positio, отъ τιϑημι pono, полагаю.
   

Антономазія.

   Въ Риторикѣ, тропъ рѣченій: взаимная перемѣна именъ собственныхъ и нарицательныхъ, что бываетъ: 1) когда употребляется имя собственное вмѣсто нарицательнаго, напр. Самсонъ или Геркулесъ вмѣсто сильнаго; Крезъ вм. богатаго; Цицеронъ, Димосфенъ вм. краснорѣчиваго; Зоилъ вм. глупаго и дерзкаго критика и пр.; 3) нарицательное вмѣсто собственнаго, на пр. Апостолъ пишетъ, т. е. Павелъ; Отецъ Поезіи, вм. Омира; Царъ пророкъ вм. Давыда; творецъ Россіады вм. Хераскова; 3) когда предки или основатели полагаются вмѣсто потомковъ, на при. Іуда вм. Еврейскаго народа; 4) имя отечественное вмѣсто собственнаго, на прим. Троянинъ вм. Енея.
   Стихотворцы: нерѣдко полагаютъ собственное свое: имя вмѣсто того, чтобы сказать просто я; такъ Овидій часто называлъ себя. Назонъ, a Тассь часто употреблялъ имя свое Торквато.
   Слово антономазія составлено изъ ἀντι, означающее здѣсь перемѣну, за, pro, ὀνομαζω именую, происходящаго отъ ὀνομα, имя; посему на Латинскомъ языкѣ называютъ фигуру сію pronominatio.
   

Антрактъ.

   См. междудѣйствіе.
   

Аповатерическій.

   Аповатерическими называются стихи, которыми прощаются отъѣзжающіе въ путь съ остающимися, или остающіеся съ отъѣзжающими. На пр. у Омира прощаніе Гектора съ Андромахою, у Виргилія прощаніе Енея съ Геленомъ. Ἀπαβατεριον значить прощальная рѣчь.
   
   Апокопъ. См. Аферезисъ.
   

Апологъ.

   Нравоучительная баснь, или вымыслъ, клонящійся къ исправленію человѣческихъ нравовъ.
   Юлій Скалигеръ производитъ сіе слово отъ ἀπόλογος, рѣчь, заключающая въ себѣ болѣе того, что въ ней представлено -- таковы Басни Езоповы.
   От. Колоніа полагаетъ, что апологъ долженъ содержать приключенія между животными, и тѣмъ отличаетъ оный отъ параболы или притчи. -- См. басня.
   

Апострофъ.

   Въ Риторикѣ фигура предложеній. См. Обращеніе.
   
   Α᾽ποςροϕη, aversio, оборотъ; отъ α᾽πο, а, ab, ςρέϕω, verto, верчу.
   

Апофѳегма.

   Краткое, сильное и поучительное изрѣченіе, произнесенное знаменитымъ человѣкомъ, или ему въ подражаніе сказанное. Таковы апофѳегмы Плутарха.
   Слово сіе происходить отъ ϕθέγγομαι, говорить.
   

Аппликація.

   Applicatio, примѣненіе, приноровленіе, принаровка.
   Употребленіе чужаго изрѣченія въ стихахъ или въ прозѣ такимъ образомъ, что его только примѣняютъ или приноравливаютъ въ описуемому предмету, и чѣмъ болѣе новый смыслъ отдаленъ отъ прежняго, тѣмъ аппликація замысловатѣе, удачнѣе. Она совершенно отлична отъ цитаціи, citatio, ссылки на авторовь, ибо цитація дѣлается для подтвержденія того, что говорится; a въ аппликаціи сказанное другими повторяется для произведенія противныхъ или по крайней мѣрѣ другихъ идей, и болѣе для шутки 1) надъ самыми приводимыми словами, или 2) надъ тѣмъ, для кого оныя употребляемы бывають. Такъ у Майкова въ Поемѣ Елисей приведены слѣдующіе стихи для того, чтобы показать, какъ неудачно они написаны:
   
   Подъ воздухомъ простеръ свой ходъ веселый чистымъ,
   Поѣхалъ какъ Нептунъ по водъ верхамъ пѣнистымъ.
   
   Въ примѣръ аппликаціи второго рода можно привести сіи анекдоты:
   Оселъ нечаянно зашелъ въ школу; ученики погнали неприятнаго гостя палочными ударами. Хозяинъ изувѣченнаго осла сказалъ ученикамь: во своя пріиде и свои его непріяша!
   Въ продолженіе войны Французовъ съ Англичанами при Лудовикѣ XIV и Іаковѣ II льстецы перваго выдумали медаль, на которой изображенъ быль Лудовикь въ видѣ Нептуна, угрожающаго вѣтрамъ, съ надписью изъ Виргилія: quos ego, я васъ! -- Когда же Англичане выиграли сраженіе, то сами вычеканили медаль съ такимъ же изображеніемъ Нептуна, но уже съ другою надписью изъ того же писателя:
   
   Maturate fugam, regique haec dicite vestro,
   Non illi imperium pelagi.
   Ускоряйте побѣгъ и Царю вашему скажите, что ему нѣтъ уже власти надъ моремъ.
   
   Надобно стараться, чтобы приводимыя по аппликаціи слова были изъ автора извѣстнаго, дабы слушатели или читатели тотчасъ могли вспомнить о смыслѣ, заключающемся въ текстѣ, и потомъ уже сдѣлать приноровку къ описуемому предмету.
   Аппликація дѣлается иногда разительною отъ употребленія простонародныхъ словъ и пословицъ, тѣмъ болѣе, что колкость скрывается тогда подъ видомъ простоты.
   

Арія.

   Аріями называются пѣсни, положенныя на голосъ, онѣ употребляются въ операхъ.-- См. Опера.
   

Архилоховъ стихъ.

   Терминъ Греческой и Латинской Поэзіи. Такъ названъ нѣкоторый родъ стиховъ, коего изобрѣтеніе приписываютъ Архилоху, Греческому стихотворцу. Три рода извѣстны стиховъ Архилоховыхъ.
   Они состоятъ:
   1) Изъ двухъ стопъ съ половиною, именно изъ двухъ дактилей и однаго долгаго слога. Ето малый Архилоховъ стихъ. Прим.:

Pulvis et|umbra fujmus

   2) Изъ четырехъ стопъ: изъ двухъ дактилей и двухъ хореевъ. Сей называется четырестопнымъ Архилоховымъ стихомъ, также малымъ Алцейскимь, a иногда Алимановымь. См. сіи слова. -- На пр.:

Vertere| funeri|bus tri|umphos.

   3) Большой Архилоховъ стихъ состоитъ изъ семи стопъ. Три первыя суть дактили, или спондеи, четвертую стопу составляетъ дактиль, a три послѣднія хореи. Въ трехъ первыхъ дактили и спондеи могутъ быть смѣшаны, отъ чего сей стихъ бываетъ восьми родовъ.
   У Горація въ четвертой одѣ первой книги находимъ большой Архилоховъ стихъ, смѣшанный съ ямбическимъ:
   
   Pallida| morsae|quo pu|sat pede| paupe|rum ta |bernas
   Uitae| summa bre|vis spem|nos vetat| ineho|are| longam.|
   

Асклепіадовъ стихъ.

   Такъ называется въ Греческой и Латинской Поезіи нѣкоторой родъ стиховъ, изобрѣтенный, какъ полагаютъ, стихотворцемъ Асклепіадомъ.
   Асклепіадовъ стихъ составляется изъ спондея, дактиля, одного долгаго слога и двухъ дактилей, или, что все равно, изъ спондея, хоріазиба и двухъ дактилей. Нa пр.:
   
   Mecoe|nas, ata|vis| edite| regibus.|
   или
   Mecoe|nas, atavis| edite| regibus.|
   
   Горацій употреблялъ сей размѣръ вмѣстѣ съ Ферекратовымъ и Гликоновымъ въ семи одахъ: (І кн. 5, 14, 23; II кн. 7, 13; ІѴ кн. 13) съ однимъ Гликоновымъ въ девяти одахъ (I кн, 6, 15, 24, 33; II кн. 12; III кн. 10, 16; IV к. 5, 12.) и одинъ Асклепіаловъ въ трехъ одахъ (I кн. 1; II кн. 30; IV кн. 8.) См. слова Ферекратовъ и Гликоновъ.
   Г. Востоковъ въ переведевной изъ Горація одѣ Exegi monumentum aere perennius, которая писана Асклепіадовыми стихами, сохранилъ размѣръ подлинника, съ перемѣною первой стопы, по свойству Россійскаго языка, на хорей:
   
   Крѣпче| мѣди себѣ| создалъ я| памятникъ|;
   Взялъ надъ| Царскими верхъ| онъ пира|мидами,
   Дождь не смоетъ его, вихремъ не сломится,
   Цѣльный выдержитъ онъ годы безчисленны,
   Не почуешъ слѣдовъ быстраго времени.
   Такъ, я весь не умру -- большая часть меня
   Избѣжитъ похоронъ: между потомками
   Буду славой рости, ввѣкъ обновляяся,
   Зрятъ безмолвный пока ходъ въ Капитолію
   Дѣвъ Весталей, во слѣдъ первосвященнику:
   Тамъ, гдѣ Авфидъ крутитъ волны шумящія,
   Въ весяхъ скудныхъ водой, Давнусъ гдѣ Царствовалъ,
   Будетъ слышно, что я, рода беззнатнаго
   Отрасль -- первый дерзнулъ въ Римскомъ діалектѣ
   Еолійской сложить мѣры поезію.
   Симъ гордиться позволь мнѣ по достоинству
   Муза! симъ увѣнчай лавромъ главу мою.
   
   Въ примѣръ Асклепіадова размѣря, смѣшаннаго съ Гликоновымъ, можно привесть переведенную Г. Волковымъ Гораціеву оду: Quem tu Melpomene semel и пp.
   
             Мельпомена безсмертная! -- Гл.
   Въ часъ рожденья кому ты улыбалася, -- Аскл.
             Тотъ не славится доблестью
   На Истмійскомъ бою; -- гордо съ ристалища
             Не течетъ побѣдителемъ;
   Ниже громко въ тріумфъ, лавромъ увѣнчанный
             По блистательнымъ подвигамъ,
   Укротивши царей грозы кичливыя,
             Въ Капитолію шествуетъ:
   Но при шумѣ ключей злачнаго Тибура,
             Въ сѣнолиственныхъ рощицахъ,
   Восхищенный поетъ пѣсни Лесбійскія.--
             Римъ державный почтилъ меня,
   Въ ликъ священный пѣвцовъ принялъ торжественно,
             И ехидныя зависти
   Ужь не столько теперь жало язвитъ меня,
             О богиня, вливающа
   Въ струны лиры златой пѣсни божественны!
             Не властналь и въ безгласныхъ рыбъ
   По желанью вселить гласъ лебединый ты?
             По твоей благосклонности
   Указуясь перстомъ мимоходящихъ, я
             Пѣснопѣвецъ лирическій
   И при жизни еще нравлюсь, всесильная!
   
   Строфы сего размѣра состоятъ изъ четырехъ стиховъ: трехъ Асклепіадовыхъ и одного Гликонова; или изъ двухъ стиховъ Асклепіадовыхъ, третьяго Ферекратова и четвертаго Гликонова.
   

Астеизмъ.

   Родъ Ироніи. -- См. сіе слово. -- Состоитъ въ томъ, когда подъ видомъ похвалы скрывается учтивая насмѣшка, или на оборотъ, подъ видомъ насмешки разумѣется похвала. На пр. въ баснѣ Н. А. Львова, напечатанной въ сочиненіяхъ Хемницера, Мартышка, обойденная при произвожденіи въ чины, говорить;
   
             Лисицу черезъ чинъ
             Судьею посадили
             Въ курятникѣ рядить,
   Случится же судью такъ кстати посадить!
   
   Сюда же принадлежитъ и слѣдующая надпись къ портрету, сочиненная Г. Дмитріевымъ:
   
   Глядите: вотъ Ефремъ, домовый нашъ маляръ!
   Онъ въ списываньи лицъ имѣлъ чудесный даръ,
   И кисть его всегда надъ смертными играла, --
   Архипа Сидоромъ, Кузьму Лукой писала.
   
   Въ примѣръ втораго рода Астеизма, можно привести сіе мѣсто изъ поемы Буало Lutrin Ch, II, гдѣ Лѣность говоритъ: Ахъ! куда дѣвалось то счастливое время, когда Цари гордилися именемъ, тунеядцовъ?... Протекло сіе время! Безжалостное Небо дало намъ Государя неутомимаго; онъ презираетъ мои, приятности, невнемлетъ моему гласу, и я должна ежедневно пробуждаться отъ громкихъ его подвиговъ. -- Пѣснь XII.
   

Аферезисъ.

   Греческое слово, значитъ убавка, уменьшеніе, сокращеніе, abscisio. Аферезисомъ называется то, когда отъ слова отнимаются начальныя буквы, когда, на примѣрь, пишутъ ire вмѣсто gradire, temnere вм. contemnere.
   Аферезисъ недолжно смѣшивать съ синкопомъ и апокопомъ.
   Апокопь, сокращеніе, amputatio, гесіsio, состоитъ въ томъ, когда отнимаются нѣкоторыя буквы въ концѣ слова, на пр. въ сихь Теренціевыхъ стихахъ:
   
   Poёta cum prinium animuni ad scribendum appulit,
   Id sibi negoti credidit solum dari и пр.
   Negoti поставлено вмѣсто negotii.
   
   Синкопъ, отъ σην, съ, и κόπτω, scindo, усѣкаю, отнимаю, состоитъ въ изъятіи нѣсколькихъ буквъ изъ средины слова, на пр. deum, virum, nummum, вм. deorum, vurorum, nummorum и пр.
   Всѣ сіи фигуры принадлежатъ къ Meталласму. См. сіе слово.
   Конецъ литеры А.

Николай Остолоповъ.

"Вѣстникъ Европы", No 7, 1815

   

Литера Б.

Баллада.

   Родъ пѣсни -- слѣдовательно принадлежитъ къ Лирической Поезіи.
   Изобрѣтеніе баллады приписываютъ Италіянцамъ; и самое названіе можетъ утвердить сіе мнѣніе, ибо происходитъ отъ Италіянскаго Слова ballo, пляска. Италіянцы называютъ балладу ballata, а въ уменьшительномъ ballatell, ballatetta, bailatina.
   Новѣйшій Нѣмецкій естетикъ Буттервенъ говоритъ, что содержаніе баллады непремѣнно должно быть взято изъ отечественныхъ происшествій, чѣмъ и отличается баллада отъ другихъ повѣствовательныхъ поемъ, и что она должна быть раздѣляема на строфы.
   Сіи баллады могутъ быть писаны всякаго рода стихами.
   Всѣ баллады г-на Жуковскаго, особенно Свѣтлана, и Двѣнадцать спящихъ дѣвъ, послужатъ навсегда прекраснѣйшими образцами въ семъ родѣ сочиненій.
   Въ прежнія времена баллады имѣли особенную форму, ниже сего слѣдующую.
   Онъ писаны были равной мѣры стихами; состояли изъ трехъ куплетовъ въ 8, 10, или 12 стиховъ; имѣли на концѣ одну посылку или обращаніе (envoi) къ тому лицу, для котораго сочинялись, или къ какому нибудь другому требовалось, чтобы въ нихъ на концѣ куплетовъ повторялся одинъ стихъ, и чтобы стихи соотвѣтствующіе между собою въ числѣ отъ начала каждаго куплета имѣли одинакую рифму. Обращеніе не содержало половину числа стиховъ, заключающихся въ куплетахъ, т. е. ежели куплеты писаны по 12, то въ обращеніи слѣдовало быть по 6. -- Обращеніе имѣло рифмы второй половины куплетовъ. Матерія такой баллады могла быть и шуточная и важная.
   На Русскомъ языкѣ нѣтъ примѣровъ, согласующихся съ показаннымъ правиломъ, и по сей причинѣ обязанностію почитаемъ показать балладу Французскую, и другую, сочиненную нарочно по ея расположенію:
   
                       Ballade а une vieille.
   
   C'est tout de bon, Venus aux cheveux gris:
   Après vingt ans des glaces du veuvage,
   Le feu d'amour échauffe vos esprits;
   Il se rallume aux yeux d'un jeune page,
   Mais pour fixer ce jouvenceau volage
   Très peu vous sert de bruler comme un four;
   Pereil oiseau n'est fait pour votre cage:
   А cinquante ans serviteut à l'amout.
   
   Mieux vous sierait songer au paradis,
   La mort eft proche et vous guette, au passage:
   Et cette ardeur dont vos sens sont épris,
   Ne servira qu'а hater le voyage...
   Jadis les coeurs vous rendirent hommage,
   Iadis chez vous les ils firent séjour.
   Mais maintenant il faut plier bagage,
   А cinquante vans, serviteur à l'аmour.
   
   Il vous souvient d'avoir lu, que jadis
   Ainsi que vous sur le déclin de l'age,
   La bonne Antée eut semblables soucis,
   Mais grace à Dieu, Béllérophon fut sage:
   Ce Prince était un gentil personnage,
   Aussi d'abord sans prendre un long detour,
   En quatre mots il lui tint ce langage:
   А cinquante ans, serviteur à l'amour.
   
                                 Envoi.
   
   Si vous fardiez cet antique visage
   D'or ou d'argent, ce serait un bon tour;
   Mais non, j'ai tort, malgré cet avantage
   А cinquante ans, serviteur à l'amour.
   
             Баллада на заданныя рифмы (*).
   
   (*) Весьма бы много былъ я благодаренъ, если бы кто нибудь изъ нашихъ стихотворцевъ доставилъ мнѣ случай напечатать въ полномъ изданіи Словаря другую подобную расположеніемъ балладу; сія помѣщается единственно за неимѣніемъ лучшей. -- О.
   
   Изъ смертныхъ всякому дана своя отрада;
   Иному нравится перо, другому строй,
   Тотъ въ Бахуса влюбленъ; того плѣняетъ Лада,
   И словомъ, здѣсь страстей и вкусовъ сущій рой!
   Они въ душахъ давно ужъ заняли постой.
   Спросите же, за чѣмъ такъ сдѣлала природа?
    Каковъ ея отвѣтъ? Какъ будто мракъ густой,
   Какъ непонятная торжественная ода.
   
   Зa то и всякому своя у насъ награда,
   Не ложно въ томъ клянусь, сей часъ передъ налой!
   Вѣдь мнѣ не хочется за ложь отвѣдатъ ада
   И совѣсть здѣсь меня заколетъ какъ излой,
   А противъ совѣсти я, право, не герой,
   
   Пусть скажутъ, что за то похожъ я на урода;
   Мнѣ будетъ ета рѣчь безъ смысла, звукъ пустой,
   Какъ непонятная торжественная ода.
   
   Но вотъ моимъ стихамъ явилася преграда!
   Покрылась мысль моя претолстою корой!
   Я долженъ показать, какъ пишется баллада,
   И ето для меня -- изъ горькихъ травъ настой,
   Который не всегда закушаешь икрой!
   И рифмъ тутъ задано, о ужасъ, два завода!
   Баллада у меня идетъ, съ разсудкомъ въ бой,
   Какъ, непонятная торжественная ода.
   
                                 Обращеніе.
   
   О Бавій! стихотворъ, отнявшій нашъ покой!
   Прими сіи стихи! на нихъ бывала мода;
   Они написаны, ей, ей, на твой покрой
   Какъ непонятная торжественная ода.
   
   Трудность, происходящая отъ правильности, требуемой таковою балладою, заставила отмѣнить сію форму -- но побѣжденная трудность всегда доставляетъ большое удовольствіе.
   

Басня.

   Басня или апологъ (fabula, apologus) есть такое сочиненіе, которое повѣствуя о происшествіяхъ, случившихся между свойственными ей вымышленными лицами, изображаетъ въ оныхъ какой-нибудь людской порокъ, и тѣмъ служитъ къ нашему наставленію.
   Басня не иное что есть, говоритъ Аббатъ Батте, какъ дѣтской театръ, отличающійся отъ другихъ единственно качествомъ дѣйствующихъ лицъ. На етомъ маленькомъ театрѣ невидно ни Александровъ, ни Цезарей, но тутъ появляются муха и муравей, которыя представляютъ человѣческія происшествія по своему, и которыя, можетъ быть, лучше поучаютъ насъ, нежели Цезарь и Александръ.
   Лафонтенъ придаетъ баснѣ большее пространство; онъ называетъ ее:
   
   Une ample comédie à cent actes divers
             Et dont la scene est l'univers.
   
   Свойственныя баснѣ дѣйствующія лица суть животныя и даже неодушевленныя вещи. Симъ-то отличается она отъ притчи или параболы, въ которой описываются вымышленные люди одни, или вмѣстѣ съ другими животными.
   Всякая басня должна имѣть дѣйствіе, какъ и всѣ прочія поемы. Сіе дѣйствіе должно быть единственное, привлекательное; должно имѣть начало, средину и конецъ, слѣдственно вступленіе, узелъ и развязку; должно имѣть опредѣленное мѣсто и извѣстное число дѣйствующихъ лицъ. Сіи лица должны имѣть, какъ сказано будетъ ниже, собственный свой постоянный характеръ, примѣчаемый изъ ихъ рѣчей и поступковъ.
   Нравоученіе есть краткое изъясненіе содержащейся въ баснѣ аллегоріи съ примѣненіемъ оной къ нашимъ нравамъ; оно помѣщается иногда въ приступъ? иногда, же послѣ развязки, и чѣмъ будетъ короче и простѣе, тѣмъ лучше. Бываютъ однако же басни: и притчи безъ особливаго нравоученія, когда оное ясно усматривается изъ самаго происшествія; также бываетъ басни безъ приступа, когда авторъ прямо начинаетъ съ повѣствованія.
   Первое достоинство баснописца состоитъ въ томъ, когда онъ умѣетъ показать, будто дѣйствительно самъ вѣритъ тому, что разсказываетъ; во вторыхъ, когда увѣряетъ другихъ, или повѣствуетъ съ приятностію, а въ третьихъ, когда дѣлаетъ свое повѣствованіе полезнымъ.
   Наиболѣе же всего надлежитъ сохранять характеры вводимыхъ въ басню лицъ, ибо какъ въ притчѣ смѣшно было бы слышать царя говорящаго и дѣйствующаго подобно простолюдину, или дитя подобно человѣку, совершеннаго возраста, такъ въ баснѣ надлежитъ придавать животнымъ, даже неодушевленнымъ вещамъ тѣ только свойства, которыя надъ приличны, или которыя по крайней мѣръ обыкновенно имъ придаются, какъ то: хитрость -- лисицъ, неповоротливость -- слову, гордость -- коню, жестокость -- волку, трусость -- зайцу, вѣрность -- собакѣ и пр.-- Хотя басня не иное что есть, какъ вымыслъ, но требуетъ правдоподобія, а сіе правдоподобіе не иное что есть, какъ соглашеніе дѣйствій съ характеромъ вводимыхъ лицъ.
   Въ басняхъ придаютъ иногда много приятности 1) аллюзія, 2) помѣщеніе кстати простонародныхъ выраженій и пословицъ, 3) подробныя исчисленія частей дѣйствія и 4) подробныя описанія самихъ дѣйствующихъ лицъ.
   Басня на Рускомъ языкѣ можетъ быть писана стихами всякаго размѣра, но по большей части употребляются въ ней вольные ямбическіе стихи. Слога требуетъ простаго, или лучше сказать такого, который бы соотвѣтствовалъ описываемымъ происшествіямъ и дѣйствующимъ лицамъ.
   Сумароковъ и Тредіаковскій первые у насъ начали писать басни, но ихъ слогъ неможетъ нравиться, не можетъ служить примѣромъ, и потому превосходнѣйшими: писателями на Русскомъ языкъ басень и притчей по справедливости можно почесть Хемницера, Дмитріева и Крылова. Находятся также весьма хорошія; басни у Пушкина и Измайлова (Александра). Сказанное здѣсь объяснимъ примѣрами.-- (Въ полномъ изданіи сего Словаря.)
   Изобрѣтеніе басни одни приписываютъ Езопу, другіе Гезіоду, иные Архилоху и даже Сократу, но чаще сіе преимущество отдается первому; такъ по крайней мѣрѣ думалъ Федръ:
   
   Aesopus auctor quam materоam reperit,
   Hanc ego polivi versibus senariis.
   
   "Изобрѣтенную Езопомъ матерію я описывалъ въ шестистопномъ размѣръ."-- Впрочемъ то за вѣрное можно положить, что причиною происхожденія басни должна быть осторожность или скромность тѣхъ благомыслящцхъ людей, кои хотѣли искоренить пороки и вредныя страсти, не выказывая порочныхъ.
   О Езопѣ и о началѣ басни.-- Флоріанъ, въ предисловіи въ своимъ баснямъ (Leipsic. 1801), подъ видомъ разговора съ какимъ-то старикомъ, написалъ слѣдующее мнѣніе о началѣ басни:
   "Обыкновенно изобрѣтеніе басни приписываютъ Езопу; но г. Буланже въ разсужденіи своемъ о древнихъ писателяхъ отвергаетъ бытіе Езопа. Вы увидите, говоритъ онъ, что сей Езопъ, столько прославляемый за свои басни, и котораго историки помѣщаютъ въ VI вѣкъ до Р. X., почитается въ одно и то же время современникомъ Лидійскаго Царя. Креза, Египетскаго Царя Нектанеба, жившаго 180 лѣтъ послѣ Креза, и красавицы Родопы, построившей одну изъ славнѣйшихъ пирамидъ; а сіи пирамиды построены были по крайней мѣръ за 1800 лѣтъ до Креза. Вотъ столько анахронизмовъ, показывающихъ несправедливость всѣхъ жизнеописаній Езопа! Что же принадлежитъ до его твореній, тo Восточные жители приписываютъ ихъ Лохману, нѣсколько тысячь лѣтъ прославляемому въ Азіи баснописцу, названному во всемъ Востокѣ мудрымъ, -- Лохману, который, подобно Езопу, былъ уродъ и невольникъ. Г. Буланже доказываетъ весьма вѣроятно, что Езопъ и Лохманъ и одинъ и тотъ же человѣкъ. Не осмѣливаясь ни утвердить, ни отвергнуть сей догадки, я скажу только, что сей Езопъ мнѣ кажется лицемъ вымышленнымъ, подъ которымъ въ Греціи выдавали апологи, давно уже на Востокѣ извѣстные. Мы всѣмъ пользуемся отъ Востока, а басня безъ всякаго сомнѣнія болѣе сего сохранила свойство и обороты Азіатскихъ сочиненій. Вкусъ къ параболамъ, къ загадкамъ, къ живописнымъ изображеніямъ, къ наставленіямъ скрываются подъ покровомъ аллегоріи, продолжается въ Азіи и понынѣ: поеты и философы своей страны никогда иначе неписали. -- И такъ вотъ мое мнѣніе о происхожденіи басни: наиболѣе заниматься животными можно было въ тѣхъ только мѣстахъ, гдѣ преселеніе душъ служило основаніемъ вѣры, а когда полагали, что души по смерти нашей переходитъ въ тѣла животныхъ, то самымъ благоразумнымъ дѣломъ казалось учиться познавать ихъ нравы, склонности и образъ жизни, потому что сіи животныя составляли для человѣка и будущее и прошедшее, потому что всегда видѣли въ нихъ отцовъ и дѣтей и самихъ себя.
   Отъ изученія животныхъ, отъ увѣренности, что въ нихъ наша душа, легко могли предположить, что имѣютъ они и свой языкъ. Послѣ сего одинъ только шагъ остается къ изобрѣтенію басни, то есть къ тому, чтобы заставить говорить сихъ животныхъ, чтобы сдѣлать ихъ нашими учителями; и заключаю, что басня должна имѣть начало свое въ Индіи, и что первый баснописецъ вѣроятна былъ Брахманъ.
   И малое понятіе, какое имѣемъ мы въ сей землѣ, согласуется съ моимъ мнѣніемъ. Апологи Бидпая суть древнѣйшій документъ въ семъ родѣ, а Бидпай былъ Брахманъ. Но какъ онъ жилъ при Царѣ Могущественномъ, у народа уже образованнаго, то вѣроятно, что басни его были не первыя; даже и то можетъ быть, что изданныя подъ именемъ его басни составляютъ только собраніе басенъ, кои училъ онъ въ школъ Гимнософистовъ. Впрочемъ извѣстно, что сіи Индійскія басни, въ числѣ которыхъ находится и басня Два голубя, переведены на всѣ Восточные языки, иногда подъ именемъ Бидпая или Билпая, а иногда подъ именемъ Лохмана. Наконецъ перешли онѣ въ Грецію подъ названіемъ басень или притчей Езоповыхъ; Федръ сдѣлалъ ихъ извѣстными Римлянамъ. Пoслѣ Федра многіе Латинскіе писатели, Афтоній, Авіанъ, Габрій и другіе также сочиняли басни; а нѣкоторые писатели, ближайшіе ко временамъ новѣйшимъ, какъ то Фаернъ, Абстемій, Камерарій, дѣлали собраніе басень на Латинскомъ языкѣ. Въ концѣ XVI вѣка нѣкто Гегемонъ изъ Шалона (Chalonis sur Saône) осмѣлился первой писать басни на языкѣ Французскомъ. Черезъ сто лѣтъ явился Лафонтенъ и заставилъ забыть всѣ прежнія басни; даже не надѣюсь (такъ говоритъ Флоріанъ) лучшей участи и всѣмъ будущимъ сего рода сочиненіямъ.
   О басняхъ въ прозѣ.-- Разсужденіе г-на Бенитцкаго.-- Лессингъ и съ нимъ многіе Нѣмецкіе литтераторы утверждали, что басня должна быть писана прозою, основываясь на Езоповыхъ притчахъ; даже Мейснеръ соглашался съ ними и написалъ прозою много прекрасныхъ басень. Французы напротивъ того говорятъ, что басня въ прозѣ есть тѣло безъ души, и оказываютъ мнѣніе свое несравненными образцами Лафонтена. Тѣ и другіе, кажется, слишкомъ стѣснили басню: она не ограниченна; и прозою и стихами можно писать ее; притча не трагедія, въ драмѣ аполога разговариваютъ не цари, полубоги и боги, по крайней мѣрѣ не они одни, а также и кошки, и собаки, и лягушки: слѣдовательно баснописецъ властенъ писать какъ хочетъ. Но что касается до преимущества прекрасной басни стихами передъ прекраснѣйшею баснею въ прозѣ, то ето не требуетъ доказательства, ибо въ наше время сія задача превращена въ аксіому. Для слѣпаго все равно кто поетъ, красавица, или уродъ, лишь бы голосъ былъ приятенъ; но имѣющій глаза и уши вѣрно станетъ скорѣе слушать пѣвицу красавицу, нежели пѣвицу Медузу.
   Возьмите, на примѣръ, басню Дубъ и Трость, прочитайте ее въ прозѣ на всѣхъ языкахъ и сличите притомъ съ принадлежащею г-ну Дмитріеву. -- Какая проза, какой Лессингъ выразится такъ сильно и смѣло, какъ нашъ Баснописецъ? Сплавьте всѣ риторическія фигуры въ одну, соедините все прекрасное прозаическое въ одну фразу, никогда некончите вы такимъ образомъ, какъ онъ кончилъ:
   
   И тотъ, на коего съ трудомъ взирали очи,
   Кто ада и небесъ едва не досягалъ....
             Упалъ.
   
   Со всѣмъ краснорѣчіемъ Мейснера, остроуміемъ Лессинга не льзя написать въ прозѣ ничего равнаго, ничего близкаго къ симъ стихамъ.
   Теперь посмотрите на ту любезную простоту, которая прельщаетъ въ баснѣ стихами всякаго, и посредствомъ которой она отличается отъ аполога въ прозѣ. Выберемъ примѣръ нарочно не самый лучшій. Хемницеръ во второй Части своихъ басень и сказокъ, басня XVIII Соловей и Чижъ, говоритъ:
   
                       Былъ домъ,
             Гдѣ подъ окномъ
   И Чижъ и Соловей висѣлй,
                       И пѣли.
   
   Какъ мило начато! какая, такъ сказать, семейственная простота! Мѣшаетъ ли здѣсь мѣра мыслямъ, останавливаетъ ли она дѣйствіе разума? препятствуетъ ли рифма выраженію, гдѣ тотъ кудрявой оборотъ прозаическаго краснорѣчія, которой бы замѣнилъ ето скромное искусство стихотворства?-- Далѣе....
   
   Лишь только бывало запоетъ,
   Сынъ маленькой отцу проходу не даетъ:
   Все птичку показать къ нему онъ приступаетъ,
             Что едакъ хорошо поетъ.
   
   Кажется, что Сочинитель нерачитъ о своей пользѣ, имѣя въ виду только занятіе читателя, ниоднимъ наряднымь Словомъ не напоминаетъ имъ о желаніи своемъ нравиться; нигдѣ нѣтъ отвратительнаго подбора, авторскаго кокетства; нигдѣ невыходитъ онъ изъ границъ благопристойности, но нигдѣ и нечиниться.
   
   Отецъ обоихъ снявъ, мальчишкѣ подаетъ.
             Ну, говоритъ, узнай мой свѣтъ!
   Которая тебя такъ много забавляетъ?
   
   Перемѣните етотъ нѣжной, кроткой, истинно отеческой вопросъ въ прозу, и онъ огрубѣетъ, сдѣлается суровъ: изъ ласковаго отца выйдетъ угрюмый учитель.
   
   Тотчасъ на чижика мальчишка указалъ,
             Вотъ, батюшка, она, сказалъ;
   И мальчикъ отъ чижа въ великомъ восхищеньѣ;
   "Какія перышки! куда какъ онъ пригожъ!
   "За тѣмъ вѣдь у него и голосъ такъ хорошъ!
   
   По етимъ словамъ, по етой опрометчивости; въ заключеніи кто не узнаетъ робенка? Не все ли тутъ сказано? что еще осмѣлится прибавить проза? Смыслъ полонъ, выраженія сильны, ходъ естествененъ; ясность прозы соединена въ етой баснѣ съ благозучіемъ Поезіи, легкости одной съ краткостію другой, правильность съ мѣрою, приличіе со смѣлостію.-- Слѣдуетъ нравоученіе:
   
             Вотъ дѣтско разсужденье!
             Да полно и въ житействѣ тожъ!
   О людяхъ многіе по виду заключаютъ:
             Кто наряженъ, богатъ, пригожъ,
             Того и умнымъ почитаютъ.
   
   Какая нѣжная укоризна! Кто оскорбится, услышавъ ее? -- Говорятъ, что отказъ изъ устъ ласковаго, откровеннаго человѣка приятнѣе обѣщанія грубіяна; вѣрю; ибо замѣчено ето же различіе между стихами и прозою; укоризну приятно слушать отъ поета; вотъ одно изъ первѣйшихъ свойствъ стихотворства, возвышающихъ его надъ прозою -- вотъ торжество его.
   Однимъ словомъ, Омировы боги вѣрно выбрали для своихъ разговоровъ самой лучшій языкъ, и до тѣхъ поръ пока не будетъ доказано, что у жителей Олимпа, Омира, Грековъ и Римлянъ не было вкуса, до тѣхъ поръ Поезія будетъ старшею и прекраснѣйшею сестрою прозы; до тѣхъ поръ и басня стихами возметъ первенство у басни въ прозѣ.

*

   Подъ словомъ басня или баснь въ стихотворческой словесности еще разумѣется:
   1) Всякое вымышленное повѣствованіе, клонящееся къ увеселенію или нравоученію.
   2) Исторія баснословная древнихъ, т. е. Миѳологія;
   3) Содержаніе, дѣйствіе драмы, поемы епической, романа, сказки и пр.

Вакхическій

   Вакхическій, или вакхій;-- Въ Греческой и Латинской Поезіи называется бакхическою строфой, состоящая изъ трехъ слоговъ: перваго краткаго и двухъ послѣднихъ долгихъ (U -- -- ); какъ въ сихъ словахъ: egestаs, avari, Ἀπολλω, тебѣ мы и пр. Названіе сіе получила отъ того, что употребляли ее въ гимнахъ, сочиняемыхъ въ честь Бахуса; Римляне называли еще сей размѣръ oenotrius, tripodius, saltans, а Греки παρίαμβος. Бакхическимъ стихомъ оканчивался иногда екзаметръ.
   

Безсоюзіе.

   Въ Риторикѣ фигура рѣченій состоитъ въ томъ, когда полагаются вмѣстѣ многія предложенія, безъ соединенія союзомъ и, напр. въ Руссовой кантатѣ Цирцея:
   
   Заклинаньемъ ея пораженный
   Безмолвствуетъ въ трепетѣ адъ,
   До свирѣпости тамъ разъяренны
   Борей со ревомъ шумятъ;
   Пламенѣнеющи тучи несутся,
   Закрылся отъ нихъ горизонтъ;
   Колебаяся, гробы трясутся,
   Въ землѣ отрыгается стонъ;
   Океанъ, воздымаясь; ярится,
   Бѣжитъ за волною волна;
   Приведенна въ смятеніе зрится;
   Скрываяся въ тучи, луна.
   
   Или у Державина въ одѣ на взятіе Измаила:
   
   Везувій пламя изрыгаетъ,
   Столпъ огненный во тмѣ стоитъ,
   Багрово зарево зіяетъ,
   Дымъ чорный клубомъ въ верхъ летитъ,
   Краснѣетъ понтъ, реветъ громъ ярый,
   Ударамъ въ слѣдъ звучатъ удары,
   Дрожитъ земля, дождь искръ течетъ,
   Клокочутъ рѣки рдяной лавы и пр.
   
   Сей фигуръ противоположна фигура многосоюзіе.
   

Брахикаталентъ.

   илй врахикаталектъ, на Греческомъ языкѣ значитъ: слишкомъ скоро, кратко, или худоокончанный. Βραχυς, краткій, brevis, καταλετικος, male desineus, худо конченный.
   У Грековъ и Римлянъ такъ назывались стихи, въ которыхъ противъ принятаго правила недоставало одной стопы.
   

Брахинолонъ.

   или по Греческому произношенію брахинолонъ. -- У древнихъ назывался симъ именемъ стихъ, состоящій изъ односложныхъ созвучныхъ словъ, напр.:
   Pix, fax, fex, lex, lux, nex, nix, pax, dux, quoque styh, stryh.
   Но въ нашемъ языкѣ такое совокупленіе односложныхъ словъ непроизводитъ для слуха ни малѣйшей приятности; впрочемъ, кажется, и на Латинскомъ оно никакой приятности не имѣетъ, а сочиняется, какъ и всѣ подобныя игрушки словесности, чтобы позабавить странностію, и чтобы похвастать преодолѣніемъ трудности такого набора словъ.
   

Брахихорей.

   или по Греческому выговору врахихорей, у Грековъ и Римлянъ названіе стопы, состоящей изъ одного краткаго слога и хорея, иначе называли оную амфиврахій.-- См. сіе слово. -- Знакъ ея: U -- U. Изъ Βραχυς, краткій, χορείως, хорей.
   

Букетъ.

   Французы даютъ имя сіе небольшому сочиненію въ стихахъ, писанному кому либо на имянины, или на день рожденія, чаще ето не иное что есть, какъ мадригалъ или пѣсня. Свойствомъ сего рода сочиненій должны быть краткость, нѣжность и веселость.
   
   Что мнѣ Граціи прелестной
   Въ имянины подарить?
   Чѣмъ невинности любезной,
   Чѣмъ могу я угодить?
   Сувениромъ и стихами....
   Вотъ они, прошу принять,
   И лишь взоромъ -- не словами,
   Коль довольна, мнѣ сказать,
                                           К. П. Шаликовъ.

Или:

   Вступая въ новый годъ, любезная Климена!
   Не бойся, чтобъ въ судьбѣ твоей произошла,
             Какая перемѣна:
   Ты будешь завсегда приятна и мила,
   И лѣтъ твоихъ считать друзья твои не станутъ,
             Душой прекрасныя -- не вянутъ.
                                                                         Дмитріевъ.
   

Буколическій.

   Bucolicus, carmen bucolicum. Слово сіе взято съ Греческаго языка; происходитъ отъ βους, bos, быкъ, волъ, κολον, cibus, пища, паства. Поезія буколическая означаетъ то же самое, что Поезія георгическая или пастушеская, или наконецъ, что еклога.
   Изобрѣтателемъ Поезіи Буколической иные почитаютъ Дафниса, другіе Буколія старшаго Лаомедонова сына. Въ жизнеописаніи Виргилія Грамматикомъ Доматомъ приводятся и многія другія мнѣнія о семъ предметѣ. Одни приписываютъ изобрѣтеніе сего рода Поезіи Оресту во время бѣгства его въ Сицилію, другіе Лакедамонянамъ, иные Алоллону, когда онъ по низверженіи съ неба пасъ Адметово стадо, а иные Меркурію; но всѣ сіи мнѣнія, не имѣютъ, никакихъ доказательствъ.
   Греки и Римляне въ буколической Поезіи наиболѣе употребляли стихъ екзаметръ; у Ѳеокрита встрѣчаются иногда пентаметры, когда онъ вводитъ пѣсни пастуховъ.
   Воссій говоритъ (Inst. кн. 3, гл. 8), что недолжно всѣхъ идилій и всѣхъ еклогъ почитать Поезіею буколическою; ибо подъ симъ именемъ разумѣются такія только, сочиненія, гдѣ описываются однѣ происшествія сельскія, пастушескія. По сему, продолжаетъ Воссій, Виргиліевыхъ эклогъ, названныхъ Pollion Silene, Gallus, неможно причислять къ Поезіи буколической.
   

Бкриме.

   Extrema rithmica, слово Французское: bouts rimes. Симъ именемъ называютъ стихи на заданныя рифмы; иногда предлагается предметъ или содержаніе сихъ стиховъ. -- Во Франціи, въ царствованіе Людовика XIV, Буриме было въ большомъ употребленіи; Дюлотъ, жившій около половины XVII вѣка, почитается онаго изобрѣтателемъ.
   Въ Буриме надлежитъ наблюдать: 1) чѣмъ рифмы будутъ страннѣе и слова менѣе имѣть между собою связи, тѣмъ труднѣе писать по онымъ стихи; слѣдовательно стихи, написанные удачно по такимъ рифмамъ, доставятъ болѣе приятности; 2) при сочиненіи не должно не переставлять заданныхъ словъ, ни дѣлать въ нихъ какіе либо перемѣны, 3) рифмы могутъ быть съ сочетаніемъ и безъ сочетанія, также и многія на одно окончаніе.
   Примѣры Буриме можно видѣть въ статьяхъ Баллада и Монорифмъ; сюда же принадлежатъ стихи написанные къ Издателю Вѣстника Европы, Часть XXXVII, No 1, 1808.
   

Бѣлые стихи.

   Названіе сіе придается стихамъ, не имѣющимъ рифмъ.
   Бѣлые стихи могутъ быть всякаго размѣра. Должно стараться, чтобы въ нихъ, также какъ и въ стихахъ съ рифмами, не было сряду многихъ стиховъ мужескихъ, или женскихъ ибо сіе весьма утомляетъ слухъ. Изъ сего правила изключаются только стихи слѣдующаго размѣра:
   
   Нехочу съ поетомъ Греціи
   Звучнымъ голосомъ Калліопинымъ,
   Пѣть вражды Агамемноновой и пр.
   
   Сіи не требуютъ никакого сочетанія, ибо пишутся съ сохраненіемъ одного числа слоговъ. -- См. дактиль.
   Въ статьѣ о рифмѣ читатель увидитъ, какое придаетъ рифма стихамъ достоинство.

Н. Остолоповъ.

"Вѣстникъ Европы", No 10, 1815

   

Отрывки В и Г.

Воображеніе. Imagiriatio.

   Мармонтель, изъ сочиненій котораго почерпнута статья сія, такъ опредѣляетъ воображеніе: способность души, представляющая отсутствующія предметы какъ бы находящимися предъ глазами.
   Когда воображеніе начертаваетъ предметы, дѣйствительно существующіе, то не инымъ чѣмъ различествуетъ отъ памяти, какъ живостію цвѣтовъ; когда же изъ соединенія различныхъ предметовъ, собранныхъ памятью, воображеніе составляетъ само собою такія картины, кои не имѣютъ въ природѣ образца, тогда дѣлается оно творческимъ, и тогда-то принадлежитъ генію; и тотъ, кому память доставляетъ болѣе предметовъ, имѣетъ болѣе воображенія.
   Иные опредѣляютъ воображеніе способностію представлять предмета, чувствамъ неподверженные. Но можно ли что нибудь вообразить такое, чего мы не видали, чего не осязали, или о чемъ по крайней мѣрѣ не слыхали? Предметамъ, неподверженнымъ чувствамъ нашимъ и не могущимъ быть подверженными, т. е. вымышленнымъ, мы принуждены давать видъ вещей намъ извѣстныхъ, или принуждены бываемъ соединять сіи вещи во едино, дабы составить начало неимѣющее въ природѣ образца. On ne fait aucune imaige, on les assemble, on les combine, говоритъ Вольтеръ.
   Мало такихъ людей, у которыхъ воспоминовеніе предметовъ чувствамъ подверженныхъ не дѣлалось бы, чрезъ размышленіе, или чрезъ напряженіе ума, столь живо, чтобъ не могло доставить образцы для Поезіи. Даже дѣти имѣютъ способность представлять себѣ весьма ясно не только то, что выдѣли они, но и слышали. Всѣ люди, исполненные какой либо страсти, съ живостію представляютъ себѣ предметы, относительные до занимаемаго ихъ чувства.
   Размышленіе можетъ произвести въ Поетѣ самыя тѣже дѣйствія; оно, такъ сказать, дѣлаетъ плодотворными идеи, и когда Поетъ описываетъ что либо слабо, неопредѣленно, безпорядочно, то сіе по большей части бываетъ отъ того, что онъ не обратилъ на свой предметъ всего вниманія, какого иный требовалъ.
   Если вамъ нужно описать корабль, претерпѣвающій бѣдствіе отъ бури и уже приближающійся къ разрушенію, то сначала картина сія представится мысли вашей въ затмѣвающемъ ее отдаленій. Не хотите ли, чтобъ она была къ вамъ ближе? Осмотрите мысленными очами всѣ составляющія оную части; осмотрите, что должно происходить въ воздухѣ, въ водѣ и въ самомъ кораблѣ. -- Въ воздухѣ: бушующіе, разъяренные вѣтры, помрачающія свѣтъ облака, которыя стремятся другъ на друга, низвергаютъ съ ужаснымъ громомъ изъ освѣщаемыхъ молніею нѣдръ смертоносныя стрѣлы.-- Въ водахъ: пѣнящіяся и воздымающіяся до облаковъ волны; обложенныя металломъ доски, отражающія блескъ молніи; валы, горамъ подобные, висящіе на безднахъ, въ которыя корабль, низвергается, и вылетая изъ которыхъ, опять по волнамъ стремится. -- На землѣ: острые утесы, о которые съ ревомъ разрушаются волны, и которые, представляя очамъ кормщиковъ недавніе остатки кораблекрушенія, служатъ ужасными вѣстниками ихъ участи.-- Въ кораблѣ: райны, гнущіяся отъ усилія парусовъ; преломляющіяся съ трескомъ мачты; боки корабля, кои показывяютъ уже разщелины, отъ біенія валовъ; встревоженный кормщикъ, коего искусство истощается и уступаетъ мѣсто отчаянію; утомленные напрасною работою матросы, призывающія жалобнымъ крикомъ Небо на помощь съ послѣднимъ напряженіями силъ; герой, ихъ ободряющій, и старающійся подать имъ Надежду, коей самъ не имѣетъ. -- Хотите ли сдѣлать картину сію жалостнѣе, ужаснѣе? Представьте въ кораблѣ отца съ единственнымъ своимъ сыномъ; представьте супруговъ, любовниковъ, которыя обнимаются и говорятъ: мы погибнемъ! Отъ васъ зависитъ собрать въ сей корабль всѣ страсти и представить во всей силѣ ужасъ и состраданіе. Для сего нѣтъ нужды въ геніе творческомъ; слѣдуетъ только обдумать всѣ обстоятельства бури. То же можно сказать и о всѣхъ картинахъ, подлежащихъ чувствамъ: чѣмъ болѣе объ нихъ размышляютъ, тѣмъ живѣе и подробнѣе онѣ представляются. Правда, надобно умѣть сблизить обстоятельства и соединить подробности разсѣянныя въ памяти; во память при напряженіи ума, какъ бы сама собою представляетъ всѣ собранные ею матеріялы, и всякой, если приметъ на себя трудъ, можетъ убѣдиться, что воображеніе, относительно къ вещамъ физическимъ, есть такое дарованіе, которымъ даже не примѣчая обладаютъ.
   Труднѣйшее дѣло воображенія состоитъ въ расположеніи поемы, романа и всякой драмы; въ выборѣ характеровъ и страстей, приличныхъ вводимымъ въ оныя лицамъ: сіе требуетъ какъ глубокомыслія, такъ и вѣрнѣйшаго познанія человѣческаго сердца,
   Часто смѣшиваютъ съ воображеніемъ, способность еще драгоцѣннѣйшую ---- способность забываться, поставлятъ себя на мѣсто описываемаго лица; принимать его характеръ, чувствія, склонности, участвовать въ его выгодахъ; заставлять его дѣйствовать такимъ образомъ, какъ должно оно дѣйствовать, и объясняться, какъ само бы объяснялось. Сія способность располагать собою столько же отличается отъ воображенія, сколько ощущенія душевныя отличны отъ впечатленій чувственныхъ. Она должна быть обработываема сообществомъ съ людьми, наблюденіемъ натуры и образцами въ искусствѣ; она требуетъ упражненія цѣлой жизни -- и сего еще недостаточно: для нее надобно имѣть чувствительность, нѣжность, дѣятельнасть души, коими наградить можетъ одна природа. Словомъ: ето есть піитическій жаръ, восторгъ, вдохновеніе, изступленіе, ентузіазмъ. --
   Нерѣдко случается видѣть, что воображеніе Поета поражено, а до сердца его ничто некоснулось; тогда онъ подробно описываетъ всѣ признаки страстно говоритъ языкомъ ей неприличнымъ.
   Вольтеръ, имѣющій неоспоримое право говорить объ ентузіазмъ, пишетъ, что ентзіузіазмъ съ разсудкомъ, обдуманный, l'enthousiasme raisonable, данъ въ удѣлъ великимъ Поетомъ.-- Но какъ ентузіазмъ можетъ быть управляемъ разсудкомъ? -- Вотъ его отвѣтъ: Поетъ начертаваетъ прежде всего распоряженіе своей картины; тогда кистію управляетъ разумъ. Но поделаетъ ли онъ одушевить свои лица и придать имъ страсти; тогда воображенье воспламеняется и ентузіазмъ дѣйствуетъ. -- Вольтеръ уподобляетъ такого Поета великому Конде, который дѣлалъ расположеніе сраженій хладнокровно, съ мудростію, и сражался съ изступленіемъ.

Высокое, Sublime.

   Высокой, говоритъ Буало Депрео, есть нѣкоторая сила рѣчи, способная возвысить и привести душу въ восхищеніе. Она происходитъ или отъ возвышенности мысли и чувствованія, или отъ избранія лучшихъ словъ, или отъ приятнаго и разительнаго оборота въ выраженіи, то есть отъ котораго либо изъ показанныхъ качествъ особенно, или, что составляетъ совершенно высокое, отъ совокупленія оныхъ качествъ.
   Высокое, по словамъ Сильванія, есть рѣчь, заключающая оборотъ необычайный, непредвидимый, сильный, которой превосходными изображеніями и чувствованіями возвышаетъ, восхищаетъ душу и вселяетъ въ нее благороднѣйшую мысль о самой себѣ.
   Высокое вообще, пишетъ Шевалье Жокуръ, есть все то, что возноситъ насъ превыше того, что мы были, и также то, отъ чего сіе возвышеніе дѣлается намъ въ то же время чувствительнымъ.
   Лонгинъ (въ книгѣ περὶ ὑψῦς, о высокости, или о высокомъ), смѣшивающій иногда такъ называемое высокое съ высокимъ слогомъ, говоритъ, что оно въ сочиненіяхъ есть самое возможное возвышеніе и превосходство слова. Лонгинъ по сему считаетъ пять обильнѣйшихъ источниковъ высокаго: 1) счастливая отважность мыслей, 3) сильная и изступленная страсть, 3) пристойное составленіе фигуръ, 4) благородное слововыраженіе и 5) величественное и возвышенное словорасположеніе.
   Новѣйшіе Естетики, мало заботясь о точномъ опредѣленіи высокаго, раздѣляютъ оное на два рода: на высокое въ изображеніяхъ, le sublime des images, и на высокое въ чувствованіяхъ, le sublime des sentimens.
   I. Перваго рода, то есть высокаго въ изображеніяхъ, предметы суть; необозримыя долины, безпредѣльный океанъ, развалины, сводъ небесный, глубокія пропасти, молнія, громъ, звукъ колоколовъ въ уединеніи, свистъ вѣтровъ, сраженія войскъ, необыкновенная сила, землетрясенія, огнедыщущія горы, бури, водопады, безмолвіе, мракъ, дикая природа и пр.
   Вотъ нѣкоторые примѣры.
   Державинъ, описывая переходъ чрезъ Швейцарскія горы Россійскихъ войскъ, такъ изображаетъ гору Сенготаръ:
   
   Ведетъ -- и нѣкая громада,
   Гигантъ предъ нимъ возсталъ въ пути,
   Главой небесъ, ногами ада
   Касаяся, претитъ идти,
   
   Или:
   
   На Галла сталъ ногой Суворовъ,
   И горы треснули подъ нимъ.
   
   Что можетъ быть разительнѣе сдѣланнаго симъ знаменитымъ Поетомъ изображенія Смерти:
   
   Глотаетъ царства алчна Смерть.
   
   И въ слѣдующихъ стихахъ;
   
   Глядитъ на всѣхъ -- и на Царей,
   Кому въ державу тѣсны міры?
   Глядитъ на пышныхъ богачей,
   Что въ златѣ и сребрѣ кумиры?
   Глядитъ на прелесть и красы,
   Глядитъ на разумъ возвышенный,
   Глядитъ на силы дерзновенны,
   И точитъ лезвее косы....
   
   Спокойствіе, или, такъ сказать, равнодушіе Смерти, означенное въ послѣднемъ стихъ и вселяетъ въ сердце какой-то неизъяснимый трепетъ.
   Какая величественная картина представляется въ сихъ стихахъ Дмитріева, обращаемыхъ къ Богу:
   
   Ты дхнешъ -- и движешь океаны,
   Речешь -- и вспять они текутъ.
   
   И въ другихъ, гдѣ описываетъ стенящую Москву:
   
   Я гибну, гибну, ты рекла,
   Вращая устрашенно око,
   Спасай меня, о Геній мой!
   Увы! молчанье вкругъ глубоко
   И мечъ висящій надъ главой.
   
   Омиръ и Виргиліи преисполнены такихъ изображеній, Ѳетида (въ Иліадѣ) проситъ Юпитера отмстить за своего сына, оскорбленнаго Агамемнономъ; растроганный сею жалобою Юпитеръ отвѣчаетъ богинѣ: Не возмущай спокойствія своего, прелестная Ѳетида! я увѣнчаю сына твоего славою, и чтобъ увѣрить тебя въ ономъ, сдѣлаю знакъ главою; сей знакъ будетъ вѣрнѣйшимъ залогомъ моихъ обѣщаній. Онъ рекъ, и отъ мановенія всевѣчной главы весь Олимпъ содрогнулся.
   Виргилій представляетъ въ Енеидѣ подобный примѣръ высокаго въ изображеніяхъ. Всѣ боги собрались на Олимпъ. Всемогущій властитель началъ рѣчь, и всѣ умолкли, и земля вострепетала; глубокое безмолвіе царствуетъ на высотахъ воздушныхъ, вѣтры удерживаютъ свое дыханіе, волны утихаютъ:
   
   Ео dicente, Deum domus alta silescit,
   Et tremefacta solo tellus, silet arduus aether;
   Tuai zephyri posuere, premit placida aequora pontus.
   An. X, 101.
   
   Г. Петровъ такъ перевелъ сіи стихи:
   
   Ему глаголющу, сонмъ вышнихъ молча внемлетъ,
   Трепещетъ долъ, ефиръ безмолвну тихость внемлетъ;
   Смиренны вѣтры жмутъ дыханія свои,
   Моря кретятъ валы, источники струи.
   
   Сюда же принадлежитъ сдѣланное Гораціемъ изображеніе Катона: вся вселенная была покорена, кромѣ гордаго духа Катонова.
   
   Et cuncta terrarum subacta,
   Praeter atrocem animum Catonis.
   
   Таковыхъ высокихъ, можно связать неподражаемыхъ изображеній, множество можно найти въ Священномъ Писаніи, особливо въ Псалмахъ Давидовыхъ:
   
   И подвижеся и трепешна бысть земля и основанія горъ смятошася и подвигошася, яко прогнѣвася на ня Богъ. Взыде дымъ гнѣвомъ Его, и огнь отъ лица Его воспламенится и угліе возгорѣся отъ Него -- и приклони небеса, и сниде, и мракъ подъ ногама Его -- и взыде на херувими и летъ, летъ на крилю вѣтреню и пр. Небо престолъ Его и земля подножіе ногу Его -- Одѣяйся свѣтомъ яко ризою....
   
   II. Чувствованья бываютъ высокими, когда, основываясь на истинной добродѣтели, кажутся превышающими человѣческое существо, или, когда, по словамъ Сенеки, изображаютъ въ слабости человѣческой твердость божественную. Если бы вселенная низвергалась на главу праведника, душа его пребыла бы спокойна во время сего паденія. Понятіе о разрушающемся мірѣ есть высокое изображеніе, а спокойствіе праведника есть высокое чувствованіе.
   
   Слѣдующіе примѣры лучше объяснятъ сказанное:
   Аяксъ въ XVII пѣсни Иліады говоритъ, обращаясь къ Юпитеру:
   
   Ты возврати намъ день, и самъ сражайся съ нами.
   
   Вотъ, пишетъ Лонгинъ, подлинно достойныя чувствованія Аякса! Онъ не проситъ жизни -- ето унизило бы героя; но поелику въ густомъ мракѣ лишается случая оказать свою храбрость, то негодуя, что долженъ на время отложить сраженіе, проситъ какъ можно скорѣе возвратить свѣтъ, дабы получить славную кончину, хотя бы надлежало сражаться и съ самимъ Юпитеромъ.
   
   У Корнеля въ VI явленіи третьяго дѣйствія трагедіи Гораціи, Юлія, видѣвшая сраженіе трехъ Гораціевъ съ Куріаціями и недождавшаяся конца, приходитъ къ старому Горацію и разсказываетъ, что двое изъ его сыновей убиты, а третій, бывши не въ состояніи противиться троимъ, обратился въ бѣгство. Старецъ приходитъ въ ужасный гнѣвъ на послѣдняго сына за такую трусость; Юлія говоритъ ему:
   
   Que vouliez vous qu'il fit contre trois?
   Что могъ противъ троихъ онъ сдѣлать?
   
   Старецъ отвѣчаетъ:
   
   Qu'il mourut!
   Умеретъ.--
   
   Юлій Цезарь, осердясь на кормчаго, который оробѣлъ отъ бури, сказалъ ему: Quid times? Caesarem vehis. Чего боишься? Цезаря везешь.
   Поръ, Царь Индійснщ, по храбромъ защищеніи себя, взятъ былъ въ плѣнъ. Александръ спрашиваетъ его, какъ онъ хочетъ, чтобъ съ нимъ поступлено было? Поръ отвѣчаетъ: Какъ съ Царемъ.
   Въ трагедіи Княжнина Росславъ (Д. III, яв. 3) Христіернъ говоритъ сему герою:
   
   Умри, злодѣй! мое терпѣнье изтребя,
   Надежду на кого взлагаешь?
   
   Росславъ отвѣчаетъ:
   
   На себя.
   
   И далѣе, когда Зефира изъявляетъ Христіерну негодованіе за его жестокость и сожалѣніе о несчастіи Росслава, то сей тиранъ восклицаетъ:
   
   Умретъ мой врагъ, умретъ.
   Ты плачешь! -- воины!--
   
   Зефира говоритъ ему:
   
   Не плачу.... умираю.
   
   У Озерова Едипъ также представляетъ высокое въ чувствованіяхъ, когда говоритъ Полинику:
   
   Ахъ!... я Едипъ!
   
   Изъ сихъ примѣровъ можно видѣть, что высокія чувствованія: бываютъ всегда тихи, не имѣютъ сильныхъ порывовъ какой либо страсти, даже заключаются иногда въ самомъ молчаніи. Таково описываемое Омиромъ въ IX пѣсни Одиссеи безмолвіе Аякса, когда Улиссъ бѣседуетъ во адъ съ тѣнями усопшихъ. -- У Софокла Едипъ, къ которому приводятъ дѣтей его, рожденныхъ его матерью, простираетъ къ нимъ объятія и говоритъ: Подойдите, обнимите вашего.... Едипъ умолкаетъ, и сія остановка, показывающая недоумѣніе, какъ назвать себя въ отношеніи къ симъ младенцамъ, заключаетъ высокое чувствованіе.
   Примѣч. Высокое въ изображеніяхъ и въ чувствованіяхъ имѣетъ великое отличіе отъ высокаго слога. Слогъ высокій состоитъ въ изящныхъ мысляхъ, прилично выраженныхъ, а высокое заключается въ разительномъ оборотѣ, который возвышаетъ и восхищаетъ душу: слогъ высокій требуетъ всѣхъ фигуръ краснорѣчія; высокое можетъ быть даже въ молчаніи.-- (Говоря о Лонгинѣ и дѣлая изъ него выписки, пользовался я прекраснѣйшимъ переводомъ г. Мартынова упомянутой книги его.)

Галліямбъ.

   Терминъ древней Поезіи, родъ стиховъ, воспѣваемыхъ Галлами или жрецами Цивиллы, въ честь сей богини. Слово сіе coставлено изъ gallus, названіе жрецовъ Цивиллиныхъ, и iambus; стопа Греческой и Латинской Поезіи, употребляемая и въ Русскомъ стихосложеніи.-- Галліямбомъ называется также сочиненіе въ стихахъ галліямбическихъ.

Галліямбическій.

   Терминъ древней Поезіи Галліямбическою называлась поема, написанная галліямбическими стихами
   Стихъ галліямбическій составляемъ былъ изъ шести стопъ. Первая заключала анапестъ, или спондей, вторая; ямбъ, или анапестъ, или трибрахій, третія ямбъ, потомъ слѣдовали два дактиля и наконецъ анапестъ.
   Воссій думаетъ, что такія сочиненія похожи были на дифирамбы.

Героида или ироида.

   Героида есть письмо или посланіе о несчастныхъ приключеніяхъ, соединяемыхъ съ любовною страстію. Она пишется не отъ имени сочинителя, а отъ одного извѣстнаго и знаменитаго лица въ другому таковому же. Самое названіе показываетъ, что дѣйствующими въ ней лицами должны быть герои, люди чѣмъ либо себя прославившіе,
   Піитическій характеръ героиды, а говоритъ Буттервекъ, почти одинъ съ характеромъ елегіи; языкъ и слогъ въ обоихъ родахъ совершенно равны. Впрочемъ г. Буттервекъ почитаетъ героиду по большей части самымъ холоднымъ сочиненіемъ; ибо, думаетъ онъ, рѣдко удается чужія чувствованія изобразить съ елегическими подробностями естественно и приятно.-- На сіе можно возразить, что піитъ въ героидѣ, какъ и въ драматическомъ сочиненіи, совершенно входитъ въ положеніе вводимаго имъ лица, слѣдовательно не чужія чувствія, а свои собственныя выражаетъ.
   Въ героидѣ обыкновенно употребляется стихъ шестистопный. Она требуетъ слога высокаго, въ которомъ бы любовь, досада, стыдъ, ревность, печаль, ненависть къ самому себѣ, невозможность избѣжать несчастія и отчаянія живо изображены были, въ героидѣ разумъ покаряется чувствамъ, и всѣ мысли уступаютъ той страсти, которая изображается въ словахъ представляемаго авторомъ героя.
   Прежде Овидія сей родъ Поезіи не былъ извѣстенъ ни Грекамъ, ни Римлянамъ. Овидій, можно сказать, сотворилъ и привелъ оный въ совершенство, и въ его-то героидахъ надлежитъ искать правилъ и образцовъ. Лучшими изъ нихъ почитаются: Пенелопа къ Улиссу, Дидона къ Енею, Сафо къ Фаону, Парисъ къ Еленѣ, Аpіaдна къ Тезею, Медея къ Язону -- и вотъ самаго Овидія объ нихъ сужденіе: я хочу, говоритъ онъ, хочу, чтобы страстный и пораженный, подобно мнѣ, острѣйшими стрѣлами любовникъ, нашелъ въ сихъ сочиненіяхъ весь огнь, который снѣдаетъ его сердце, и чтобы вскричалъ въ изступленіи: кто научилъ сего стихотворца изображать съ такою истиной мои несчастія?:...

Героическій или ироическій.

   Слово сіе, приложенное къ слову поема, значитъ тоже самое что епическій; приложенное къ слову стихъ, значитъ оно размѣръ, употребительный въ героическихъ или епическихъ поемахъ. У Французовъ и у Рускихъ героическій стихъ есть Александрійскій или шестистопный ямбичесіий (см. Александрійскій). У Италіанцевъ и Англичанъ героическій стихъ соотвѣтствуетъ нашему пятистопному, или 10 и 11-ти сложному, у первыхъ съ женскимъ, у другихъ съ мужескимъ окончаніемъ. Нѣмцы утвердили у себя дактилохореическій гексаметръ стихомъ героическимъ.
   Гефтемимерѣ или ептемимеръ, semisepternarius, имѣющій семь частей, или находящійся посреди семи частей. Слово Греческое, происходящее отъ ἑπτὰ семь, ἡμισυς половина и μέρος часть. Въ Греческой и Латинской Поезіи различаютъ стихъ гефтемимеръ и цезуру сего имени.-- Стихъ гефтемимеръ имѣетъ половину семи стопъ, или три стопы и одинъ слогъ, на пр.:
   
   Habet om|nis hoc| volup|tas.
   
   Цезура гефтемимеръ начинаетъ четвертую стопу, и слѣдовательио есть седьмая полустопа; и хотя бы сей слогъ по свойству своему былъ краткій, то чрезъ сіе положеніе дѣлается долгимъ, какъ въ семъ Виргиліевомъ стихѣ:
   
   Et furiis agitatus amor et conicia virtus.
   Aen. X, 872.
   

Гіероглифъ или героглифъ.

   Въ Поезіи гіероглифомъ называется изображеніе вещи по ея свойствамъ, представляемымъ надъ другими видами. Примѣромъ могутъ быть слѣдующіе стихи Богдановича:
   
   Супругъ, для Душеньки назначенный судьбами,
   Есть то чудовище, которо всѣхъ язвилъ,
   Смущаетъ области и часто ихъ крушитъ,
   И часто рветъ сердца, питаяся слезами,
   И страшныхъ стрѣлъ колчанъ имѣетъ на плечахъ;
   Стрѣдяетъ, ранитъ, жжетъ, оковы налагаетъ
   Коль хочетъ на земли, коль хочетъ въ небесахъ,
   И самый Стиксъ ему путей не преграждаетъ. и пр.
   
   Можно ли описать Амура лучше и сходственнѣе?
   У Аполлоса, въ Правилахъ піитическихъ, приводится въ примѣръ гіероглифа слѣдующее изображеніе души:
   
   Я образъ Вышняго, зерцало Божества;
   На свѣтѣ нѣтъ меня свободнѣй и умнѣй,
   И больше связана всего я естества.
   Какъ птичка, въ клѣточкѣ сижу, горюя въ ней,
   Оторвана кругомъ; но нужны мнѣ оковы;
   Я ими дѣйствую, они подобно мной;
   Они, что повелю, исполнить все готовы;
   Исполнить волю ихъ есть долгъ равно и мой.
   Смертельно ихъ люблю, смертельно отвращаюсь,
   На небо я лечу, какъ съ ними разлучаюсь.
   
   Изъ сего видно, что піитическій гіероглифъ можно иначе назвать загадкою, или аллегорическимъ изображеніемъ физическихъ и нравственныхъ свойствъ.
   

Гименій или Именій.

   У Грековъ такъ называлась свадебная пѣснь или припѣвъ къ оной. -- Катуллъ употреблялъ сей припѣвъ:
   
   Hymen, ô Hymenaee! Hymen ades ô Hymenaee!
   
   И cей другоq:
   
   Io Hymen, Hymenaee io,
   Io Hymen, Hymenaee io!
   
   Сія пѣснь, или сіе восклицаніе, отъ котораго произошла въ впослѣдствіи эпиталама (см. сіе слово), одолжена бытіемъ своимъ Гимену. Вотъ его исторія, подтверждаемая Сераіемъ и всѣми древними комментаторами:
   Гименъ, молодой Аѳинянинъ, отличной красоты, но бѣдный и самаго низкаго происхожденія, влюбился въ богатую и знатную дѣвушку. Разность въ состояніяхъ непозволяла ему имѣть ни малѣйшей надежды; на онъ довольствовался тѣмъ, что переодѣваясь въ женское платье, слѣдовалъ повсюду за своею возлюбленною. Нѣкогда онъ провожалъ ее съ другими знатными дѣвицами въ Елевзисъ для жертвоприношенія Церерѣ; на видъ напали морскіе разбойники, и отвезли на необитаемый островъ. Гименъ ночью убиваетъ разбойниковъ, летитъ въ Аѳины, объявляетъ кто онъ, и что случилось, и. обѣщаетъ, ежели позволятъ ему жениться на той, которую любитъ, возвратить ее со всѣми подругами. Онъ дѣйствительно ихъ возвращаетъ и дѣлается счастливѣйшимъ супругомъ. -- За сіе Аѳиняне повелѣли молиться ему въ брачныхъ торжествахъ вмѣстѣ съ прочими покровительствующими онымъ божествами.-- Піиты не замедлили назвать его самаго богомъ, и выдумали ему знаменитое происхожденіе: одни производили его отъ Ураніи, другіе отъ Аполлона и Калліопы, иные отъ Бахуса и Венеры.
   У Аристофана въ комедіи, называемой Птицы (Д. V, яв. 4), гдѣ идетъ дѣло о женидьбѣ Писфетера, хоръ припѣваетъ:

Ὕμεν ὧ ὑμένι, ὧ ὕμεν.

   

Гимъ или имнъ.

   Слово сіе происходитъ отъ греческаго глагола, которой значитъ: пѣть, вѣщать, canere, dicere, также славить. По сему гимнъ есть похвала, славословіе,
   Гимны бываютъ въ стихахъ, каковы на примѣръ Омировы и Каллимаховы, въ прозѣ, какъ у Платона и Аристида.
   "Имнами" говоритъ Державинъ, своемъ разсужденіи о Лирической Поезіи. "Евреи въ разныхъ случаяхъ воспѣвали истиннаго Бога и чудеса Его, а язычники покланяемыхъ ими боговъ, и человѣковъ, прославившихся знаменитыми подвигами. -- Возносили ихъ при жизни, славословили и по смерти.... Имны содержали въ себѣ часть религіи и нравоученія. Они пѣвались при богослуженіи, ими объясняемы были оракулы, возвѣщаемы законоположенія, преподаваемы до изобрѣтенія письменъ славныя дѣла потомству и пр. Лира или псалтирь, согласовались ихъ предметамъ. Пѣли имны при восхожденіи солнца, при наступленіи нощи, при новомѣсячіи и ущербѣ луны, при собиранія жатвы и винограда, при заключеніи мира и при наслажденіи всякаго рода благополучіемъ, а равно и при появленіи войны, мороваго повѣтрія и какого либо инаго бѣдствія, не отъ одного или нѣсколькихъ молебщиковъ, но отъ лица всего народа.-- Чрезъ имны возносились благодаренія, славословія, моленія и жалобы божествамъ.... Они были иногда предсказываемы монархистомъ (декламаторомъ) какъ у насъ стихиры, или провозглашаемы самимъ поетомъ при звукъ струнномъ. Видно сіе изъ многихъ Псальмовъ Давида; исповѣдайтеся Господеви въ гуслѣхъ, во псалтири десятоструннемъ пойте Ему. Псал. 32, ст. 2. --
   Изъ одъ Пиндара:
   
   Златая арфа Аполлона,
   Подруга чернокудрыхъ Музъ!
   Твоимъ въ молчаньи звукамъ внемлетъ
   Монархъ веселья -- пляска, ликъ.
   Когда же хоромъ управляя,
   Даешь къ совосклицанью знакъ:
   Огнь быстрый, вѣчный, вседробящій --
   Ты можешь молньи потушить.
   
   Изъ пѣсни Игоря:
   Боянъ Своя вѣщія персты на живая струны покладаше; они же сами славу Князей рокотаху."
   Критики раздѣляли прежде древніе гимны на разные роды, основываясь на разности именъ; ибо кромѣ названія гимна и пеана, Греки имѣли еще множество придаточныхъ именъ, смотря по тому, къ какому божеству, оныя относились; такъ славословія Цибеллы назывались Литіерзами, Юліи были для Цереры, Пеаны для Аполлона, Дифирамбы для Бахуса и пр.
   Новѣйшими литтераторами раздѣляются древніе гимны на ѳеургическіе или священнотаинственные, на піитическіе или всенародные, на философическіе или свойственные однимъ философамъ.
   1 . Ѳеургическіе или таинственные гимны воспѣваемы были людьми, посвященными въ таинства, во время отправленія обрядовъ. Изъ сего рода одни, только Орфеевы достигли до нашихъ временъ, и они суть самые древнѣйшіе. Павзаній увѣряетъ, что посвященные въ таинства орфическіе имѣли гимны, сочиненные самимъ Орфеемъ, и что сіи гимны не столько были обработаны и не столько заключали приятности, какъ Омировы; но въ нихъ видно было болѣе набожности.
   2. Піитическіе или всенародные гимны заключили въ себѣ вѣрованіе народа и были сочиняемы стихотворцами, единственными тогда богословами. И дѣйствительно народы Греческій и Римскій съ охотою повиновались тѣмъ богамъ, какихъ стихотворцы имъ предлагали, и вѣрили всѣмъ приключеніямъ, какія они разсказывали. Сюда же можно причислить и гимны тѣ честь героевъ и полубоговъ.-- Примѣч. Тѣ, кои пѣли гимны, назывались, гимнодами, а сочинителямъ даваны были имена гимнографовъ.
   3. Философическіе гимны суть тѣ, которые сочиняемы были философами, слѣдовавшими особенной системѣ. Хотя, во всенародныхъ собраніяхъ они также, какъ и прочій народъ, покланялись идоламъ, но втайнѣ признавали верховное божество, источникъ и начало всѣхъ вещей. По сему предметомъ гимновъ философическихъ есть вообще высочайшее Существо, хотя она и скрывается иногда подъ именами Юпитера или солнца, иногда же подъ покровомъ аллегоріи.
   Гимнъ долженъ заключать высокія изображенія и высокія чувствія, слѣдовательно, требуетъ высокаго и чистаго слога; формы опредѣленной не имѣетъ: бываютъ въ немъ стихи всякаго размѣра, даже и вольные,
   Греческіе писатели употребляли въ гимнахъ, также какъ и въ одахъ, строфу, антистрофу и еподъ -- чему подражалъ и Г. Державинъ въ Гимнъ подъ названіемъ: Срѣтеніе Орфеево солнца, съ небольшою только отмѣною въ числѣ стиховъ, полагаемыхъ древними въ каждомъ отдѣленіи.
   
                       Строфа.
   
   Оставь багряный одръ -- гряди,
   О златокудрій! вѣчно юный
   Богъ свѣта, дѣвъ Парнасскихъ вождь!
   Гряди и приведи съ собою
   Весныы и лѣта ясны дни,
   И цвѣто-благовонну Флору
   И въ класахъ блещущу Цереру,
   И Вакха гроздовъ, подъ вѣнцомъ,
   Да въ срѣтенье тебѣ изшедши,
                       Воскликнемъ гимнъ.
   
                       Антистрофа.
   
   Вспылалъ румяный огнь въ водахъ,
   Вздымились горы, засверкали!
   Се зрю, се зрю -- грядетъ, грядетъ.
   И свѣтлое чело возноситъ
   Изъ синихъ волнъ на небеса!
   Ужь тихой арфы звуки
   Бѣгутъ со струнъ лучами въ долъ,
   Безмолвны наклонились кедры,
                       Вся внемлетъ тварь.
   
                       Еподъ.
   
   Пришелъ, пришелъ любитель Музъ,
   Олимпа Царь, источникь знаній --
             Сердецъ ену несемъ
             Благоуханну дань.
   Прими и озари съ престола
   Тебя поющихъ Піеридъ!
   
   Слѣдующій гимнъ Минервѣ, сочиненный Омиромъ и переведенный съ подлинника Г. Гнѣдичемъ, также можетъ приказать свойство древнихъ гимновъ;
   
   Пою великую безсмертную Аѳину,
   Голубоокую, божественную дѣву,
   Богиню мудрости, богиню грозныхъ силъ,
   Необоримую защитницу градовъ,
   Егидоносную, всемощну Тритогену,
   Которую родилъ самъ Дій многосвѣтный,
   Покрытую златой, сіяющей броней.
   Оцѣпенѣніе объяло всѣхъ боговъ,
   Когда изъ Зевсовой главы она священной
   Исторглась, копіемъ великимъ потрясая,
   Во основаніяхъ вострепеталъ Олимпъ
   Подъ крѣпостью ея; земля изъ нѣдръ своихъ
   Стонъ тяжкій издала; весь понтъ поколебался,
   Смятенъ до черныхъ безднъ, на брегъ побѣгли воды;
   Гипперіоновъ сынъ средь дня остановилъ
   Бѣгъ пышущихъ коней, доколь съ раменъ своихъ
   Оружъе совлекла божественная дѣва,
   Везрадовался Дій рожденіемъ Аѳины.
   О громовержцева егидоносна дщерь!
   Привѣтствую тебя! Услышь ты голосъ мой,
   И впредь ко мнѣ склоняй твой слухъ благоприятный,
   Когда я воспою тебѣ хвалебны пѣсни!
   
   Новѣйшіе гимны похожи болѣе на оду, или на небольшую поэму, сочиненную во славу Бога, или въ похвалу добродѣтелей; таковы суть, Гимнъ Богу, соч. Дмитріева; Гимнъ кротости, соч. Державина; Гимнъ солнцу слѣпаго старца Оссіана, соч. Капниста; Гимнъ благотворительности, соч. Ленкевича, и пр.
   Гиперкаталентъ или иперкаталентъ.
   Терминъ Греческой и Латинской Поезіи: ύπερκαταληκτος составлено изъ ύπερ надъ и καταληγω умножаю, прибавляю, т. е. надбавленный.
   Греческіе и Латинскіе стихи раздѣляются на четыре рода: стихъ акаталектъ есть тотъ, у котораго на концѣ нѣтъ никакого недостатка, каталектъ, у котораго на концѣ недостаетъ одного слога; брахикалталектъ, у котораго нѣтъ на концѣ одной стопы, и гиперкаталектъ, который заключаетъ одинъ или два слога болѣе противъ настоящаго размѣра. Послѣдній называется еще гиперметръ.
   Гиперметръ или иперметръ, см. гиперкаталектъ. Слово сіе составлено изъ ύπερ надъ и μειρον мѣра; -- сверхмѣрный, чрезмѣрный.
   

Гипербола или ипербола.

   Риторическая фигура. Состоитъ 1) въ увеличиваніи вещей даже до невѣроятности, напр. бѣгъ скорѣйшій молніи, звѣздъ касающійся Атлантъ, 2) въ уменьшеніи, оныхъ такимъ же образомъ, напр. какъ тѣнь шатается, вм. весьма истощалъ, или съ молоду умираетъ, вм. очень бѣденъ.
   Бываютъ гиперболы въ одномъ реченіи, напр. когда большаго роста человѣкъ называется Гигантомъ, или малорослый Пигмеемъ; но онѣ чаще заключаются въ цѣломъ предложеніи, иногда и въ нѣсколькихъ періодахъ, въ первомъ случаѣ гиперболу можно назвать фигурою реченій, а во второмъ фигурою предложеній.
   Сію фигуру приличнѣе употреблять въ изображеніи пылкихъ страстей, а особливо радости, ненависти, гнѣва. Гиперболы также очень позволительны въ сочиненіяхъ комическихъ, и весьма способны смѣшить; но въ важныхъ описаніяхъ должно употреблять ихъ съ разборомъ, потому что онѣ сами по себѣ обыкновенно бываютъ противны истинъ. Примѣры:
   
   Коликой славой днесь блистаетъ
   Сей градъ въ прибытіи твоемъ!
   Онъ всей отрады не вмѣщаетъ
   Въ пространномъ зданіи своемъ;
   Но воздухъ наполняетъ плескомъ
   И нощи тьму отъемлетъ блескомъ.
   Ахъ, еслибъ нынѣ Россовъ всѣхъ
   Къ тебѣ горяща мысль открылась,
   Тобъ мрачна ночь отъ сихъ утѣхъ
   На вѣчный день перемѣнилась,
                                                               Ломоносовъ.
   
   Вихрь полуночный, летитъ богатырь
   Тьма отъ чела, съ посвиста пыль,
   Молньи отъ взоровъ бѣгутъ впереди,
   Дубы грядою лежатъ позади.
   Ступилъ на горы -- горы трещатъ,
   Ляжетъ на воды -- бездны кипятъ,
   Граду коснется -- градъ упадаетъ, и пр.
                                                                         Державинъ.
   Онъ же въ стихахъ, подъ названіемъ: Колесница, говоритъ о коняхъ:
   
   Ужь дымъ съ ихъ жаркихъ мордъ валитъ,
   Со ребръ ліется потъ рѣками,
   Со броздъ кровава пѣна клубомъ
   И волны отъ копытъ текутъ.
   
   Гиперболy долженъ чувствовать тотъ, кто слушаетъ, а не тотъ кто говоритъ. Поетъ объясняется по своимъ чувствамъ; ему кажется, что онъ ничего неувеличиваетъ; онъ слѣдуетъ влеченію своего воображенія -- и чтобы разсуждать такимъ образомъ какъ онъ надлежитъ представить себя на его мѣстѣ.
   Гиперболы умягчаются иногда реченіями якобы или будто бы, почти, едва не, и нѣкоторыми другими.
   
   Едва отъ ужаса сей камень не дрожитъ:
   Полночный Александръ сокрытъ подъ нимъ лежитъ, и пр.
                                                               Сумароковъ. Епитъ Карлу XII.
   
   Гипербола есть слово Греческое: ὑπερβολὴ, superlatio, превышеніе, увеличеніе отъ глагола ὑπερβάλλειν, exsuperare, превосходить.
   

Гликоновъ стихъ.

   Терминъ Греческой и Латинской Поезіи.
   Скалигеръ говоритъ, что Гликоновъ стихъ состоитъ изъ двухъ стопъ и одного слога, и что назывался онъ Еврипидовымъ стихомъ.
   Другіе полагаютъ Гликоновъ стихъ состоящимъ изъ трехъ стопъ: изъ спондея и двухъ дактилей, или, что все равно, изъ спондея, хоріямба и пиррихія. Слѣдующіи стихъ: Sic te diva potens Cypri, есть Гликоновъ.
   Новѣйшіе подражатели замѣщаютъ спондей хореемъ:
   
   Мельпо|мена без|смертная|.

Или:

   Къ Капитолію шествуетъ.
   См. Асклепіадовъ стихъ.

Гораціанскій.

   Размѣръ сего имени есть тотъ же самый, что Алцейскій, (см. сіе слово); а названъ такъ потому, что Горацій весьмга часто употреблялъ его въ своихъ одахъ съ нѣкоторыми перемѣнами. Для примѣра приведемъ сіи строфы:
   
   Nori semper rubres nubibus hispidos
   Manant in agros, aut mare Gaspiuni
             Vexant inaequales proceilae
   Uque: nec Armeniis in oris,
   
   Amice Valgi, stat glacies iners
   Menses per oranes; aut aquiloalbus
             Ouerceta Gargani laborant,
   Et foliis vidcantur orni и пр.
   
   Строфы сего размѣра состоятъ всегда изъ четырехъ стиховъ, и чаще заключаютъ слѣдующія стопы:
   Въ первомъ и второмъ стихахъ два хорея, въ которыхъ помѣщается иногда пиррихій, потомъ слогъ долгій + дѣлающій пресѣченіе, и наконецъ два дактиля; въ третьемъ стихѣ четыре ямба съ однимъ краткимъ на концѣ слогомъ; въ четвертомъ два дактиля, потомъ хорей или пиррихій, и на концѣ непремѣнно хорей.

Примѣръ:

   Кедры| не все|гда || вихремъ ло|маются|,
   Листьевъ| не все|гда| рощи ли|таются|,
   И ве|дро по|слѣ тyчь| быва|етъ,
   Лѣтомъ и |дерево| процвѣ|таетъ|.
   
   Иногда же сей размѣръ вмѣсто двухъ хореевъ въ началъ двухъ первыхъ стиховъ принимаетъ два ямба и краткой слогъ. Г. Востоковъ въ переведенной изъ Горація одѣ Похвала Вакху показалъ сему примѣръ:
   
   Когда Гиганты горды воздвигнулись,
   Тогда защитникъ отчаго царствія,
             Вонзилъ ты львины когти въ Рета,
             Лютымъ его отразилъ ударомъ.
   
   Впрочемъ и самъ Горацій чаще употреблялъ сей размѣръ, полагая въ первой стопѣ первыхъ двухъ стиховъ ямбъ или слондей (и по большей части послѣдній), во второй непремѣнно ямбъ, послѣдуемый долгимъ слогомъ, дѣлающимъ пресѣченіе, и наконецъ два дактиля:
   
   Nondum subacta ferre jugutn valet
   Cervice, nondum munia comparis.

Ник. Остолоповъ

(Продолженіе впередъ.)

"Вѣстникъ Европы", No 17, 1815

   

Литера Д.

Дaктилическій.

   Заключающій стопу дактиль. Латинскіе дактилическіе стихи, особливо екзаметры, потому такъ называются, что она концѣ имѣютъ стопу дактиль. Слѣдующій стихъ изъ Виргиліевой Енеиды есть дактилическій.
   
   Bis patriae cecidere manus, quin protinus omnia
   Perlegerent oculis....
   

Дактиль.

   Стопа Греческой и Латинской Поезіи употребляемая и въ Россійскомъ стихосложеніи; состоитъ изъ трехъ слоговъ, одного долгаго и двухъ краткихъ; изображается такъ: -- U U. По сему слова Господи, мужество, славная, радостный, ἅγγελος, carmine, суть дактили.
   Слово сіе, какъ увѣряютъ, происходитъ отъ δακτιλος, палецъ, потому что пальцы раздѣлены такимъ образомъ, что одинъ долгій имѣетъ подлѣ себя два короткихъ, но такое словопроизведеніе неможетъ показаться удовлетворительнымъ. Говорятъ еще, что стопа сія изобрѣтена Бахусомъ, который прежде Аполлона пророчествовалъ въ Дельфахъ стихами сего размѣра. Греки иначе называли сію стопу πολίτικος. (Diom, 3. р. 474).
   У насъ чаще употребляется дактиль вмѣстѣ съ хореемъ, по чему и стихъ называется дактило-хореическимъ.
   Расположеніе дактило-хореическаго шестистопнаго стиха есть слѣдующее: въ первыхъ четырехъ стопахъ могутъ быть или все дактили, или все хореи, или наконецъ дактили и хореи смѣшанно, не наблюдая порядка; въ пятой стопѣ непремѣнно долженъ быть дактиль, въ шестой въ женскомъ стихѣ хорей, a въ мужескомъ одинъ только долгой слогъ.
   Пятистопный дактило-хореическій стихъ въ первыхъ двухъ стопахъ долженъ имѣть дактиль, или хорей и еще слогъ долгій, дѣлающій пресѣченіе, но въ двухъ слѣдующихъ его стопахъ всегда долженъ быть дактиль, и сверхъ того одинъ слогъ долгій, который съ долгимъ слогомъ пресѣченія, составляетъ пятую стопу, по сему оный стихъ есть мужескій, a женскій вмѣсто одного долгаго на концѣ слога принимаетъ хорей.
   Примѣры;
   1. Шестистопнаго дактило-хореическаго стиха.

а) Пять Дактилей и одинъ хорей:

Женскій.

   Я выжи|маю пло|ды густо|лиственныхъ| лозъ вино|града.

Мужескій.

   Царь въ сладо|страстьи жи|вущій воз|можетъ ли| славу об|рѣсть.

b) Пять хореевъ и дактиль:

   Волны | моря | съ ревомъ | страшнымъ | къ брегу

c) Четыре хорея и два дактиля:

   Быстро | кони | полемъ, | прахъ возды|мая, не|сутся.

d) Четыре дактиля и два хорея:

   Черныя| тучи от|всюду | весь гори|зонтъ покры|ваютъ.--
   Гнѣвъ, бо|гиня, вос|пой Ахил|леса Пе|леева| сына.

е) Три дактиля и три хорея:

   Кони по|слушные | быстро |мчатся| съ грознымъ возницей.
   

2. Пятистопнаго дактило-хореическаго стиха:

Мужескій.

   Видѣнъ лишь | молніи | блескъ || громъ безу|молку гре|митъ.,

Женскій.

   Вся ужа|снулася | тварь || вся содро|гнулась При|рода.
   
   Можно писать стихи дактилическимъ размѣромъ и безъ хорея, также какъ анапестомъ безъ ямба (см. анапест.), сохраняя слѣдующій порядокъ: пусть въ шестистопномъ стихѣ всѣ стопы будутъ дактили, и по окончаніи третьей прѣсеченіе; въ пятистопномъ же пресѣченіе по окончаніи второй стопы; прочіе же стихи, какъ то четырестопный, тристопный и дистопный, должны быть безъ пресѣченія.

Шестистопные:

   Скоро ли, вѣтры, престанете? волны горами вздымаются!
   Парсы, снасти изломаны; силы матрисы лишаются.

Пятистопные:

   Скроемся въ хижину, искры отъ молніи сыплются.
   
   Впрочемъ сіи стихи непремѣнно требуютъ сочетанія съ другими дактилическими стихами, какъ-то съ четырестопными, или тристопными, дабы удалить отъ нихъ скучную монотонію,
   Древніе часто употребляли шестистопные дактилохореическіе стихи вмѣстѣ съ пятистопными, и таковыя двустишія совокупно назывались геро-елегическими стихами.
   Четырестопные дактило-хореическіе стихи пресѣченія не имѣютъ, также какъ тристопные и двустопные; только то замѣтить надобно, что въ четырестопныхъ четвертою стопою, въ тристопныхъ третіею, въ двустопныхъ второю, когда не оканчиваются чистымъ дактилемъ, почитается въ женскихъ стихахъ хорей, a въ мужескихъ долгій слогъ.-- Примѣромъ дактило-хореическихъ четырестопныхъ могутъ служить слѣдующіе стихи Державина:
   
   Ступитъ на| горы,| горы тре|щатъ,
   Ляжетъ на море, бездны кипятъ,
   Граду ко|снетася|, градъ упа|даетъ, и пр.
   
   И сіи написанные къ Державину Дмитріевымъ:
   
   Бардъ безъимянный! тебяль не узнаю?
   Орлій издавна знакомъ мнѣ полетъ.
   Я не въ отчизнѣ, въ Москвѣ обитаю, и др.
   

Примѣръ чистаго четырестопнаго дактиля;

   Господи! будь мнѣ всегда покровителемъ!

Или:

   Мысли печальны во время осеннее.
   

Примѣры тристопнаго дактило-хореическаго стиха:

   Звонкопри|ятная| лира!
   Въ древни златые дни міра
   Сладкою| силой тво|ей
   Ты и Боговъ и Царей,
   Ты и народы плѣняла, и пр.
                                                               Державинъ.
   

Примѣръ чистаго тристопнаго дактиля:

   Духи и злые волшебники!
   Скройтесь въ пещеры подземныя;

Примѣръ дактило-хореическимъ четырестопнымъ вмѣстѣ съ такими же тристопными:

   Гдѣ ты, прекрасная! гдѣ обитаешь?
   Тамъ ли, гдѣ пѣсни поетъ Филомела,
             Кроткая ночи пѣвица,
             Сидя на миртовой вѣтви?
   Тамъ ли, гдѣ съ тихимъ журчаньемъ стремится
   Чистый ручей по зеленому лугу,
             Душу мою призывая
             Къ сладкой дремотѣ покоя? и пр.
                                                                         Карамзинъ.
   

Примѣры двустопныхъ дактило-хореическихъ стиховъ:

   Гласъ ея | страшный
   Двигнулъ весь | адъ,
   Громы у|жасны
   Глухо гре|мятъ|
                                           Востоковъ.
   Пчелка златая!
   Что ты жужжишь,
   Все вкругъ летая,
   Прочь не летишь?
                                           Державинъ.
   

Примѣръ чистаго двустопнаго дактиля:

   Грудь лебе|диная,
   Поступь па|влиная.
   

Примѣръ дактило-хореическихъ тристопныхъ женскихъ вмѣстѣ съ такими же двустопными:

   Вѣютъ осенніе вѣгары
             Въ мрачной дубравѣ,
   Съ шумомъ на землю валятся
             Желтыя листья!
   Поле и садъ опустѣли,
             Сѣтуютъ холмы,
   Пѣніе въ рощахъ умолкло,
             Скрылися птички, и пр.
                                                               Карамзинъ.
   Примѣч. Есть еще особенной родъ дактило-хореическихъ четырестопныхъ стиховъ, состоящій изъ трехъ хореевъ съ дактилемъ на концѣ. Примѣры можно видѣть въ старинныхъ пѣсняхъ:
   
   Пере|катно| красно| солнышко,
   Ты звѣздаль моя восточная....
   Во слезахъ я слово молвила....
   Прочь отъ стада лебединова....
   
   Г. Карамзинъ написалъ симъ размѣромъ прекрасную сказку Илья Муромецъ. Вотъ ея начало;
   
   Не хочу съ поетомъ Греціи
   Звучнымъ гласосъ Калліопинымъ
   Пѣть вражды Агамемновой
   Съ храбрымъ правнукомъ Юпитера,
   Плыть отъ Трои разоренныя
   Съ хитрымъ сыномъ Афродитинымъ
   Къ злачнымъ берегамъ Италіи, и пр.
   
   Повѣсть Г. Востокова Пѣвисладъ и Зора писана такими же стихами;
   
   Собирайтесь люди Кіевски передъ холмъ священный Боричевъ,
   Поклонятися богамъ своимъ
   И почтить святую силу ихъ
   Благочестнымъ приношеніемъ,
   Пированіемъ и тризнищемъ!
   Такъ взывалъ Баяновъ громкій хоръ,
   Съ холма поле озираючи,
   Въ звонки гусли ударяючи, и пр.
   

Двустишіе.

   Distichon или distiehus. -- Два стиха, заключающіе въ себѣ полный смыслъ. Напр:
   
   Тотъ мудръ во истинну, кто все чрезъ опытъ знаетъ,
   И кто, начавъ дѣла, на ихъ конецъ взираетъ.
                                                                                   Гол. Кутузовъ.
   
   Для сильныхъ на земли долгъ первой, знаменитой,
   Невинныхъ охранять и слабыхъ быть защитой.
                            ;                                                       Озеровъ.
   
   Къ чему намъ служитъ власть, когда ее имѣя
   Не властны мы себя счастливыми творить?
                                                                                   Карамзинъ.
   
   Въ Греческой и Латинской Поезій называются симъ именемъ два стиха, изъ коихъ первый екзаметръ, a вторый пентаметръ. У Виргилія, на случай даннаго Августомъ празднества:
   
   Nocte pluit tota, redeunt spectacula mane;
   Divisum imperium cum Jove Caesar habet,
   
   И сей другой:
   
   Unde superbit homo, cujus conceptio casus,
   Nasci poena, labor vita, necesse mori?
   
   Почти всѣ елегіи у древнихъ писаны такими двустишіями, такіе какъ и всѣ Овидіевы сочиненія, выключая Превращеній.
   
   Слово дистихъ, distichus, происходитъ отъ δις, дважды, и ςιχος стихъ. См. елегіяческій.
   

Двустопный.

   Стихъ, имѣющій двѣ какія либо стопы. -- Составленіе и примѣры можно видѣть въ описаніи стопъ анапеста, дактиля, хорея и ямба.
   

Девизъ.

   См. емблема.
   

Діасирмъ.

   Родъ ироніи, -- самая злобная насмѣшка на счетъ какого нибудь лица.
   Генрихъ IV, Король Французскій, споривъ нѣкогда съ Испанскимъ посланникомъ, сказалъ со гнѣвомъ: я пойду до Мадрита. Для чего же не такъ, Ваше Величество, возразилъ хладнокровно посланникъ: Францискъ І также былъ въ Мадритѣ. Чрезъ сей діасирмъ посланникъ напомнилъ о заключеніи Франциска I въ Испаніи и далъ замѣтить, что и съ Генрихомъ то же послѣдовать можетъ.
   
   Воссій такъ опредѣляетъ діасирмъ: Inimica irrisio, sed extra caedeni. Rhet. contract. IV, x. 3.
   
   Διασυρμος происходитъ, по мнѣнію Боaло отъ δια, per, изъ, и συριζζω, sibilo, свищу, и соотвѣтствуетъ отчасти Французскому persifflage. Но въ "Лексиконъ Шревелія διασυρμος переведено detractio, objectatio, поношеніе, ругательство, и произведено отъ διασυρω (distraho, lacero, detrabo, obtrecto, разрываю, поношу, ругаю), составленнаго изъ частицы δια и глагола συρα (traho, влеку). Сей переводъ и производство слова διασυρμος; сходственнѣе съ тѣмъ значеніемъ, какое даетъ ему Лонгинъ (см., гл. XXXI) въ переводъ Буало: le diosyrme, qui est une espece d'hyperbole, n'est à le bien prendre, que l'exagerdtion d'une chose basse et ridicule.
   

Дидактическій.

   Didacticus. -- Слово сіе, взятіе изъ Греческаго языка и происходящее отъ глагола διδασκω, doceo, учу, значитъ поучительный; оно придается тѣмъ сочиненіямъ въ стихахъ, кои имѣютъ предметомъ просвѣщеніе ума. Таковыя сочиненія называются дидактческими, т. е. поучительными.
   Должно думать, что дидактическое стихотворство, выключая лирическое (см. сіе слово), существовало прежде всѣхъ другихъ родовъ Поезіи, потому что законы, бытописаніе и нравственныя поученія были сочиняемы стихами. Гезюдова поема о земледѣліи показалась нѣсколькими годами прежде Иліады. Емпедоклъ написалъ въ стихахъ Физику, Ѳеогнидъ, Никандръ, Парменидъ, Аратъ сочинилъ въ стихахъ множество разсужденій о разныхъ ученыхъ матеріяхъ. У Римлянъ Горацій, Виргилій, Лукрецій, Овидій съ успѣхомъ упражнялись въ дидактической Поезіи.
   Первое правило поемы Дидактической состоитъ въ томъ, чтобы дать ей основаніе твердое, и чтобы она могла быть читателю пріятна. Не надобно искать въ ней такой учености, такихъ подробностей какія могли бы написаны быть въ трактатѣ прозаическомъ, ибо сего нетерпитъ Поезія, Піитъ, подобно пчелѣ, собирающей съ цвѣтовъ самое приятнѣйшее выбираетъ изъ своего предмета только то, что будучи полезно, можетъ соединено бытъ съ прелестями его искусства.
   Полезнѣйшими для Поезіи дидактической украшеніями могутъ служить епизоды, т. е. вводныя повѣсти; ибо когда они хорошо помѣщены, когда привлекательны, то вознаграждаютъ читателя за скуку при чтеніи правилъ. Но должно наблюдать, чтобы сіи епизоды были неслишкомъ часты, для того чтобы нечасто отвлекать чрезъ нихъ вниманіе читателя отъ главнаго содержанія поемы.
   Расположеніе дидактической поемы зависитъ отъ произвола автора. Онъ можетъ сдѣлать ее повѣствовательною и драматическою, влагая поученія свои въ уста извѣстныхъ философовъ, или законодателей; можетъ даже прибѣгать къ помощи боговъ, Музъ, и дѣлать обращенія или призыванія по примѣру авторовъ епическихъ.
   Слогъ сего рода творенія долженъ быть умѣренный: повыше посланія или епистолы, и нѣсколько пониже поемы епической; ибо въ поемѣ дидактической авторъ представляетъ лице хладнокровнаго мудреца, дѣлающаго поученіе, a потому и не можетъ, или не долженъ быть въ большомъ ентузіазмѣ, выключая епизодовъ, кои, какъ повѣсти посторонніе, сіе принимать могутъ.
   Въ поемахъ дидактическихъ можно употреблять стихи всякаго размѣра, однакожъ шестистопные предпочитаются.
   Примѣрами сего рода творенія могутъ служить: Поема Лукреціева De rerum natura, Виргиліевы Георгики, Геліодова поема Работы, Гораціева Наука стихотворства, которой подражалъ Буало; Опытъ или разсужденіе о критикѣ Англійскаго писателя Попа, Делилева поема Сады, и пр.
   На Россійскомъ языкѣ въ дидактическомъ родѣ находятся: Переводъ Голенищева-Кутузова, Гезіодовой поемы Работы; два полныхъ перевода Боаловой Науки стихотворства, первой Тредіаковскаго, и второй Графа Хвостова и неполный переводъ г-жи Буниной; переводъ Станевича Ландшафтовъ (Paysages) Марнезія; переводъ Князя Шихматова Опыта о критикѣ Г. Попа; поема Притчи, написанная Графомъ Хвостовымъ; Посланіе Ломоносова къ Шувалову О пользѣ стекла; отрывки изъ Делиллевой поемы Сады и изъ Виргиліевыхъ Георгикъ, переведенныя Воейковымъ, и поема Боброва Таврида или Херсонида, писанная четырестопными бѣлыми стихами.
   

Діереза.

   Симъ именемъ назывался, у древнихъ нѣкоторый родъ стихотворческой вольности, посредствомъ коей піитъ, имѣющій нужду въ слогъ для составленія полнаго стиха, раздѣляетъ на два слога буквы, дѣлающія въ обыкновенномъ нарѣчіи одинъ только слогъ.
   Такимъ образомъ Горацій сдѣлалъ изъ двусложнаго слова silvae три слога въ слѣдующихъ стихахъ:
   
   Aurorum et siluae metu.
   Кн. I. Ода ХХШ.
   
   Nunc mare, nunc siluae
   Threicio Aquilone sonant.
   K. V. Ода XIII.
   
   Плавтъ изъ односложнаго jam сдѣлалъ два слога:
   
   Hoc agite, sultis, spectatores nunc iam.
   
   И ето также діереза, когда употребляется aulai вмѣсто aulae, vitai вм. vitae; въ Тибуллѣ dissoluenda вм. dissolvenda.
   Слово діереза взято съ Греческаго: διαιρεσις, значитъ раздѣленіе, отъ διαιρεω, дѣлю, раздѣляю.-- Діереза принадлежитъ къ Метапласму. См. сіе слово.
   

Диметръ.

   Въ Греческомъ и Латинскомъ стихѣ сложеній называются симъ именемъ стихи ямбическіе четырестопные, отъ того что древніе раздѣляли ямбическій стихъ по мѣрамъ или метрамъ, а каждой метръ заключалъ двѣ стопы. (См. Ямбическіе)
   Сей Гораціевъ стихъ есть диметръ:
   
   Magis| ve rhom|bus, aut| scari|.
   

Дипиррихій.

   Двойный пиррихій. Такъ имянуемая въ Греческой и Латинской Поезіи стопа, заключающая два пиррихія, т. е. четыре краткихъ слога, какъ-то въ словахъ: animula, adimere, reficio. -- Сію стопу иначе называютъ прокелевсматическою.
   

Диспондей.

   Двоиный спондей. Въ древней Поезіи: стопа, заключающая четыре долгихъ слога, на пр. въ словахъ incrementum, delectantes.
   

Дистихъ.

   См. Двустишіе.
   

Дитрохей.

   Двойный трохей или хорей. Терминъ Греческой и Латинской Поезіи, означаетъ стопу, состоящую изъ двухъ хореевъ: cantilena, comprobare, continenter, συπεσοντες, слабоумный, содержащій, состоящій.
   

Диѳирамбъ.

   Диѳирамбъ былъ гимнъ, пѣтый Греками въ честь Бахуса. Обряды служенія своему богу, по словамъ Страбона, принесены Фригіянами на островъ Наксосъ, откуда распространились они по всему Архипелагу и достигли наконец до Ѳивъ. Народъ Ѳивскій сдѣлался ревностнѣйшимъ обожателемъ Бахуса, почему и пристрастился къ диѳирамбамъ болѣе нежели къ другимъ родамъ Поезіи. Сосѣди скоро начали подражать Ѳивянамъ, и въ непродолжительномъ времени вся Греція наполнилась поемами диѳирамбическими. Римляне, народъ не столько сладострастный и болѣе Грековъ приверженный къ строгой нравственности, не полюбили сей Поезіи, хотя впрочемъ галліамбическіе ихъ стихи, воспѣваемые жрецами Сивиллы въ минуты восторга, во многомъ сходствовали съ диѳирамбомъ.
   Цетцесъ (Tzeizes) основательно замѣчаетъ, говоритъ Аббатъ Арно, что диѳирамбическіе поеты отличались отъ лирическихъ тѣмъ только, что имѣли болѣе смѣлости и возвышенности. Сіе замѣчаніе совершенно образуетъ, истинное свойство диѳирамба. Сей родъ Поезіи требуетъ изображеній новыхъ, неожидаемыхъ, высокихъ, чудесныхъ, чувствованій сильныхъ, словомъ сказать: піитъ долженъ быть, или по крайней казаться вдохновеннымъ.
   Никакой опредѣленной формы диѳирамбы не имѣютъ; чѣмъ будутъ они непринужденнѣе, тѣмъ болѣе могутъ понравиться. -- Въ диѳирамбахъ, посвящаемыхъ Бахусу, употребляются слова Евань, Евое, означающія сею бога. -- На Рускомъ языкѣ примѣромъ сего рода Поезіи можетъ служить напечатанный въ ежемѣсячномъ изданіи Цвѣтинкь (С. П. Б. 1809 No. 3) диѳирамбъ подъ названіемъ: Возвращеніе Бахуса изъ Индіи.
   Скалигеръ о диѳирамбѣ пишетъ слѣдующее: Диѳирамбомъ называли Греки Бахуса, или отъ того что онъ воспитанъ былъ въ пещерѣ, имѣвшей два отверстія (отъ слова δις дважды θυρα дверь), или отъ того что онъ, по словамъ преданія, два раза родился, изъ бедра Юпитера и отъ Семелеи. Въ послѣдствіи диѳирамбомъ стали называть родъ гимновъ, воспѣваемыхъ въ честь Бахуса. Нѣкоторые писатели думали, что диѳирамбъ получилъ названіе отъ какого-то Диѳирамвіи, уроженца Ѳивскаго, и что сей Ѳивянинъ былъ онаго изобрѣтателемъ; но если бы сіе истинно было, то Омиръ, столь много восхвалявшій свою страну, не забылъ бы о томъ сказать; a напротивъ, сей          Поетъ приписываетъ изобрѣтеніе диѳирамбовъ Коринѳянамъ; Геродотъ же отдалъ сію честь Аріону, жителю острова Лесбоса. Сей родъ Поезіи былъ столько воленъ и безчиненъ, что казался болѣе изобрѣтеннымъ людьми пьяными, бѣснующимися въ бахическомъ изступленіи.-- Scaliger. Poet. Lib. 1.
   Къ такому опредѣленію можетъ, кажется, подходить слѣдующій Италіянскій диѳирамбъ -- Италіянцы превосходятъ въ семъ родѣ Поезіи предъ всѣми новѣйшими народами (выключая Россійскаго); потому что языкъ ихъ, подобно древнимъ языкамъ, имѣетъ болѣе гибкости и вольности въ расположеніи словъ.
   
   Qgnun segua Bacco te,
   Bacco, Bacco, Еѵое!
   Chi vuol bever, chi vuol bevere
   Venga a bever, venga quа,
   Voi imbottate come bevere
   Cli è del vino ancor per te.
   Lascia a bever prima a me,
   Ognum segua, Bacco, te.
   
   Jo ho voto giа il mio corno;
   Dami un po il botaccio, in qua
   Quedto monte gira intorno
   E'l cervello a spasso va.
   Ognun corra in qua e in la
   Come vede fare a me,
   Qgnun segua, Bacco, te.
   
   Jo mi moro gia di sonno,
   Son io ebbrio, o si, o no?
   Star pié ritti e'pie non ponno,
   Voi siete ebbri, ch'io lo so.
   Ognun faccia com'io fo,
   Qgnun succi, come me,
   Ognun segua, Bacco, te.
   
   Ognun gridi, Bacco, Bacco,
   E pur cacci del vin giu
   Pio cou suoni farem fiacco
   Bevi tu e tu e tu.
   Io non possa ballar piú
   Qgnun gridi, Evoe,
   Ognun segua, Bacco, te,
   Bacco, Bacco, Evoe!
   
   Вотъ подражаніе, близкое къ подлиннику:
   
   Всѣ послѣдуютъ тебѣ,
   Бахусъ, Бахусъ, Евое!
   Кто задумаетъ попить?
   Къ намъ тотъ можетъ приходишь;
   Мы изъ бочки наливаемъ;
   Пей, какъ всѣ мы попиваемъ;
   Чашу выпилъ я твою;
   Дай мнѣ, выпью и свою.
   Вотъ, смотри, гора вѣртится?
   Голова моя кружится;
   Всѣ туда, сюда бѣгутъ,
   Всѣ примѣръ съ меня берутъ,
   Въ слѣдъ за Бахусомъ идутъ.
   
   Клонитъ сонъ!-- прости весь свѣтъ!
   Что-то пьянъ ужь я, иль нѣтъ?
   Ноги цѣлы, да не ходятъ!
   На меня и всѣ походятъ.
   Пейте, пейте -- мой совѣтъ!
   И полнѣе наливайте,
   Бахусу вы подражайте!
   
   Бахусъ, Бахусъ прокричимъ,
   И винца мы нацѣдимъ.
   Пейте, пейте -- ну, смѣлѣе!
   Мнѣ пришлось теперь сказать,
   Что не въ силахъ я плясать,--
   Всѣ послѣдуютъ тебѣ,
   Бахусъ, Бахусъ, Евое!
   

Дихорей.

   См. Дитрохей.
   

Диямбъ.

   Двойный ямбъ. Въ Латинской и Греческой Поезіи такъ называлась стопа, состоящая изъ двухъ ямбовъ или четырехъ слоговъ, изъ коихъ первый и третій краткіе, a вторый и четвертый долгіе, какъ на примѣръ въ словахъ: Amenitas, ὑποβλέπων, восталъ и рекъ.

(Продолженіе послѣ.)

"Вѣстникъ Европы", No 21, 1815

   

О пародіи.

Изъ Словаря древнія и новыя Поезіи, составленнаго Н. Остолоповымъ.)

   Слово пародія есть Греческое: Παρῳδία или Παρῳδὴ. Составлено изъ предлога παρὰ, чрезъ, и существительнаго имени ᾠδὴ, пѣснь или пѣніе. Сіе соединеніе производитъ въ одно время понятіе о сходствѣ и объ отличіи, такъ что чрезъ глаголѣ παρωδεῖν можно разумѣтъ, по словопроизведенію, сочиненіе такихъ стиховъ, которые уподоблясь другимъ стихамъ въ размѣрѣ, различаются съ ними въ смыслѣ и въ предметѣ, къ которому относятся.
   Греческіе и Латинскіе Риторы полагая нѣсколько родовъ пародіи. Цицеронъ почти всѣ означилъ въ томъ мѣстѣ второй книги Объ Ораторѣ, гдѣ показываетъ источники и правила замысловатой шутливости. Можно, говоритъ онъ, съ приятностію включать въ своемъ сочиненій полный стихъ или полстиха, взятые изъ другаго Поета, съ легкою перемѣною, или совсѣмъ безъ перемѣны.
   Пародія бываетъ:
   1) Когда во взятомъ стихѣ перемѣняется одно слово и чрезъ то раждается другой смыслъ.-- Слѣдующіе стихи изъ Корнелева Сида всѣмъ извѣстны:
   
   Pour grands que soient les Rois, ils sont ce que nous sommes
   Ils peuvent se tromper, comme les autres hommes.
   
   Малая перемѣна въ нихъ сдѣлала правило, принятое во всей ученой республикѣ:
   
   Pour grands que soient les Rois, ils sont ce que nous sommes
   Ils se trompent en vers, comme les autres hommes.
   
   Вотъ переводъ обоихъ стиховъ, приведенный единственно для показанія разности въ подлинникѣ. -- У Корнеля:
   
   Велики хоть Цари, но намъ во всемъ подобны,
   И къ заблужденіямъ, какъ люди всѣ, способны.
   
   Пародія же имѣетъ такой смыслъ:
   
   Велики хоть Цари, но намъ во всемъ подобны;
   И въ заблужденіямъ въ стихахъ они способны.
   
   2) Иногда перемѣна одной буквы производитъ пародію. Катонъ, говоря о Маркѣ Фулвіи, перемѣнилъ его названіе nobilior (благороднѣйшій) въ mobilior (недостойнѣйшій, самый перемѣнчивый. )
   3) Приведеніе нѣсколькихъ извѣстныхъ стиховъ, или одного изъ нихъ, безъ всякой перемѣны, составляло третій родъ пародіи. -- Въ трагедіи A. П. Сумарокова Гамлетъ пришедшая въ раскаяніе Гертруда, говоритъ второму своему супругу:
   
   Вы всѣ свидѣтели моихъ безбожныхъ дѣлъ
   Того противна дня, какъ ты на тронъ восшелъ,
   Тѣхъ пагубныхъ минутъ, какъ честь я потѣрялa,
   И на супружню смерть нетронута взирала.
   
   Ломоносовѣ, которому послѣдній стихъ непонравился, отъ понятія заключающагося въ словѣ нетронута, сдѣлалъ изъ онаго самое сатирическое употребленіе (см. Разсужденіе о старомъ и новомъ слог 23; Россійскаго Языка, стр. 149)
   Аристофанъ изъ одного стиха Еврипидовой трагедіи Ипполитъ сдѣлалъ пародію въ своей комедіи Лягушки. Ипполитъ, которому кормилица Федры объявила страсть къ нему сей Принцессы, приходитъ въ ужасъ и изъявляетъ негодованіе; кормилица тотъ часъ напоминаетъ ему клятву его несказыватъ никому о сей тайнѣ. Ипполитъ отвѣчаетъ: Языкъ могъ далъ клятву, въ сердце не брало въ томъ участія), (Ипп. стихѣ 612). -- Аристофанъ нашелъ сей стихъ противнымъ нравственности. Онъ представилъ въ означенной комедіи Бахуса, который, желая доставить Аѳинянамъ хорошаго трагическаго писателя, нисходитъ въ адъ для того, чтобы вывести оттуда Есхила, или Еврипида. Оба трагика спорятъ между собою. Наконецъ Еврипдъ напоминаетъ Бахусу, что онѣ обѣщалъ возвратить его въ Аѳины; и Бахусъ отвѣчаетъ: языкъ мой далъ клятву, a сердце не брало въ томъ участія (стихъ 1515). Я избираю Есхила.
   4) Еще находится въ Аристофанѣ, въ Діонисіи Галикарнасскомъ и въ Ефестіонѣ четвертый родѣ пародіи, состоящій въ писаніи стиховъ во вкусѣ и слогомъ извѣстныхъ худыхъ стихотворцевъ. -- На Французскомъ языкѣ есть прекрасный сему примѣръ. Слѣдующіе четыре стиха написалъ Боало въ подражаніе слогу Шапеленя, сочинителя поемы Дѣвственница;
   
   Maudоt soit l'auteur dur, dont l'âpre et dure verve.
   Son'cerveau tenaillant rima malgré Minerve,
   Et de son lourd marteau martelant le bon sens
   A fait de méchans vers douze fois douze cens.
   
   Сюда же принадлежитъ и сія надпись къ портрету:
   
   Се Росска Флакка зракъ! се тотъ, кто какъ и онъ,
   Выспрь быстро, какъ птицъ Царь, несъ звукъ на Геликонъ!
   Се ликъ одъ, притчъ творца, Музъ чтителя Свистова,
   Кои поле упестрилъ Россійска красна слова!
   
   Г. Николевъ сочинилъ двѣ оды въ подражаніе слогу Тредіаковскаго. Здѣсь помѣщаются нѣкоторыя строфы:
   
   Сколько дивиться вдругъ станешь прилично,
   Видя Фелицей прославленный вѣкъ,
   Вѣкъ, въ коемъ тако предиворазлично
   Даръ свой для пользы стремитъ человѣкъ!
   
   О лѣпомудра богиня Фелица!
   Выше дѣлами ты Фебскихъ высотъ;
   Всѣмъ неизключно сердцамъ ты Царица
   Сердцемъ родяся красивѣй красотъ!
   Томъ 4, стр. 10.
   
   Гордый Султане! мрачный владыко!
   Что не въ причину тако кутилъ?
   Тяль непостигло бѣдство велико?
   Турчу ли нынѣ Русъ не скрутилъ?
   
   Ну же быстренько вонъ изъ Европы!
   Съ вольною волей менѣ бѣды,
   Иль тя загонитъ Русъ въ Еѳіопы!
   Ей, преупруглый! жди сеи чреды!
   Томъ 4, стр. 10.
   
   5) Наконецъ послѣдній и главный родъ пародіи есть сочиненіе, написанное по расположенію другаго извѣстнаго творенія, съ обращеніемъ на другой предметъ и съ произведеніемъ, чрезъ перемѣну нѣкоторыхъ выраженій другаго смысла. Древніе наиболѣе говорятъ о семъ родѣ пародіи. -- Такова, на примѣръ, пародія стиховъ Державина На рожденіе въ Сѣверѣ порфиророднаго Отрока, обращенная къ одному сочинителю, въ которой между прочимъ то мѣсто, гдѣ слетаются Геніи и предвѣщаютъ Августѣйшему Младенцу будущее, передѣлано такимъ образомъ:
   
   Будешь, будешь сочинитель
   И читателей тиранъ,
   Будешь нѣкогда учитель,
   Будешь долго Капитанъ.
   Будешь, и судьбы гласили,
   Ростомъ двухъ аршинъ съ вершкомъ,
   Старцы всѣ тутъ повторили:
   Будешь вѣкъ ходить пѣшкомъ. и пр.
   
   Таковы же и слѣдующіе отрывки изъ трагедіи въ одномъ дѣйствіи Прелеста, служащей пародіею втораго дѣйствія трагедіи Г. Озерова Димитрій Донской. Содержаніе такое мать Прелесты предъ смертію своею обѣщала выдать ее за Любезина, въ котораго и сама Прелеста влюблена; отецъ хочетъ выдать ее за Мерзона, и для бракосочетанія пріѣхалъ на ярмарку. Трагедія оканчивается тѣмъ, что Любезина, который закололъ Мерзона, берутъ подъ стражу.
   

Явленіе 1 (*).

   (*) См. начало втораго дѣйствія трагедіи Димитрій Донской.
   

Грyша.

   Какое зрѣлище всѣхъ души тронетъ сильно!
   Средь ярмарки, гдѣ столь народу изобильно,
   Куда всѣ съѣхалноь для танцевъ и игры,
   Отъ вашей свадебки умножатся пиры,
   И наша улица отъ плошекъ озарится.
   

Прелеста.

   Нѣтъ, Груша! никогда сей бракъ несовершится!
   Стаканчиковъ, свѣчей и плошекъ яркій свѣтъ
   Покажетъ вѣчнаго дѣвичества обѣтъ
   И будетъ лишь зарей желаннаго спокойства.
   Приѣздъ на ярмарку послѣдніи долгъ покорства,
   Тѣмъ я родителю обязана была;
   Но руку чтобъ мою Мерзону въ храмъ снесла,
   И тамо клятвою съ душою несогласной
   Ябъ утвердила бракъ для обоихъ несчастной,
   Сказалабъ, что люблю, что буду въ вѣкъ любить,
   Какъ сердце о другомъ не престаетъ твердить,
   Когда Любезина сіе мнѣ сердце страстно
   Не престаетъ являть повсюду и всечасно,
   Нѣтъ, съ голоду умру, повѣшусь я скорѣй,
   Чѣмъ клятвою солгать предъ небомъ и землей
   И произнесть ее во мнѣ не будетъ силы?
   Въ обитель тихую, подобіе могилы, --
   Въ деревню удалюсь.... Ахъ! лучше ткать и прясть!
   

Грyша.

   Повѣрьте, что нигдѣ не покидаетъ страсть?
   Амуръ и по избамъ, какъ по чертогамъ, бродитъ.
   Но будьте веселѣй, Любезинъ къ вамъ подходитъ, и пр.
   

Явленіе 4 е

   Мерзонъ вбѣгаетъ въ полевомъ кафтанѣ съ висячимъ ножикомъ и говоритъ Прелестѣ;
   
   Здорово, ангелъ мой! сей часъ лишь только съ поля.
   Ну, травля знатная! Хотѣлось быть съ тобой,
   Да что не весела? -- сегодня половой
   Какъ зналъ; что я женюсь, отмѣнно отличался;
   И тридцать затравилъ, и вотъ къ тебѣ примчался.
   Ты любишьли собакъ, душа души моей?
   Повѣрь моимъ словамъ, что въ склонности твоей
   Ко мнѣ и къ нимъ найду всегдашне восхищенье;
   Любовь..... {*}
   (*) Въ подлинникѣ см. втораго дѣйствія явленіе третіе и четвертое.
   

Прелеста.

   ...Прерву твое любовно изъясненье,
   И льститься онымъ я напрасно не хочу.
   

Мерзонъ (не понимая).

   И такъ въ сей день тебя въ объятья заключу?
   

Любезинъ.

   О гнѣвъ! мнѣ должно ли еще хранить молчанье?
   

Прелеста (Мерзону).

   Ты выслушай меня! умножь свое вниманье!
   Ты знай, что за тебя неволею иду;
   Что счастія съ тобой ни сколько не найду:
   Ты зайцевъ, a не мой, быть можешь побѣдитель!
   

Любезинъ.

   Что слышу?
   

Мерзонъ.

                       Небеса! иль слово твой родитель.
   О нѣтъ! я вѣрнаго себѣ въ немъ друга зрю.
   

Прелеста.

   Коль будетъ принуждать, себя я уморю.
   

Мерзонъ.

   Ему противна ты? Такъ знай же, что и силой
   Съ моей судьбою твой мы свяжемъ вѣкъ унылой!
   

Любезинъ.

   Не помышляешь ты въ намѣреньи своемъ,
   Что ты препятствія найдешь во бракѣ семъ;
   Что для Прелесты здѣсь защитники явятся,
   Которы ярости твоей не устрашатся.
   

Мерзонъ.

   Кто будутъ дерзкіе, -- и кто?.....
   

Любезинъ.

                                                               Я!
   

Мерзонъ,

                                                                         Ты?
   

Любезинъ.

                                                                                   Я самъ.
   Не потерплю? чтобъ велъ ее кто силой въ храмъ,
   И помня честь и долгъ ея приличны роду,
   Любезинъ защишить готовъ ея свободу.
   Я долженъ все открыть: я самъ ее люблю!
   

Мерзонъ (вынимая ножъ).

   Послушай, перестань; иль тотчасъ заколю!
   

Любезинъ (выхвативъ ножъ, закалываетъ его).

   Злодѣй! умри ты самъ...
   

Мерзонъ (умирая кричитъ).

                                           Ату! ату!... и проч.

*

   Изобрѣтателемъ пародіи почитаютъ Иппонакса, жившаго около 540 лѣтъ до хрістіанскаго счисленія. Иные, согласно съ Аѳинеемъ, приписываютъ честь сію Архилоху, a другіе Гегемону, жившему на Ѳазосѣ, островѣ Егейскаго моря, около 88 Олимпіады. Гегемонъ прославился наиболѣе своею Гигантомахіею.-- Надлежитъ замѣтить, что ни одинъ Поетъ не былъ столько пародированъ, какъ Омиръ; его собственную Ватрахоміомахію (поема Война мышей съ лягушками) почитаютъ пародіею нѣкоторыхъ мѣстъ Иліады и Одиссеи. -- Тимонъ, написавшій четыре книги пародій, бралъ основаніе оныхъ изъ твореній сего великаго Поета. Онъ жестоко нападалъ на философовъ того времени и сравнивалъ ихъ съ тѣми пещерами, въ коихъ Еоломъ заключены были вѣтры, они, говорилъ Тимонъ, сутъ пузыри, надутые пустыми мыслями. И вотъ какимъ образомъ сдѣлалъ онъ въ одной своей пародіи призываніе, въ подражаніе началу Иліады "Повѣдай мнѣ, Муза! кто воспламенилъ между ними (философами) сію ужасную войну? Богиня Ехо, раздраженная на людей молчаливыхъ, разсѣяла повсюду болѣзнь многорѣчія, сія страшная болѣзнь большую часть изъ нихъ погубила." -- Пародіи Тимона были называемы Силліями, Silli, отъ введенія въ нихъ Силена.
   Предметомъ пародіи должно быть непремѣнно извѣстное твореніе. Въ подражаніи надлежитъ сохранять вѣрность и точность шутки должно употреблять съ бережливостію и такимъ образомъ, чтобъ онѣ казались происходящими сами отъ себя; шутки же на лицо пародируемаго автора нетерпимы; также надлежитъ остерегаться площадныхъ и неблагопристойныхъ выраженій.
   Пародія должна заключать въ себѣ пріятность и пользу, какъ и всѣ прочія отрасли Поезіи. Иногда она выставляетъ на позоръ подверженное осмѣянію; иногда даетъ на замѣчаніе ложныя красоты какого либо сочиненія; открываетъ глаза автору, ослѣпленному самолюбіемъ и лестію, и чрезъ то способствуетъ къ его исправленію; иногда же служитъ къ одному только увеселенію читателя: ибо случается, что пародируемое сочиненіе не имѣетъ такихъ недостатковъ, кои заслуживали бы осмѣяніе, или порицаніе, каковы на примѣръ показанныя выше сего сочиненіе Державина и трагедія Озерова.

*

   Примѣч. Можно ли принять за пародію тѣ сочиненія, кои называются вывороченными на изнанку, какъ на пр. Енеиду, предоженную такимъ образомъ на Французскомъ языкѣ Скаррономъ, a на Русскія нарѣчія Осиповымъ и Котляревскимъ?..-- Сей выворотъ на изнанку есть не иное что, какъ описаніе шуточнымъ слогомъ тѣхъ происшествій, кои прежде описаны были слогомъ высокимъ; a пародія, какъ видно изъ вышеприведенныхъ примѣровъ, состоитъ наиболѣе въ примѣненіи того же сочиненія къ другимъ происшествіямъ: и по тому должно заключить, что изнанка не есть пародія, да и древніе о семъ родѣ сочиненій ничего не упоминаютъ. -- Выворотъ на изнанку есть произведеніе новѣйшихъ временъ. -- (Сіе подробнѣе объяснено въ статьѣ Изнанка.)

"Вѣстникъ Европы", No 7, 1816

   

Изъ Словаря древнія и новыя Поезіи, составленнаго Николаемъ Остолоповымъ.

(Продолженіе литеры Д. -- См. В. Е. 1815 No 22.)

Дрaмa.

   Сочиненіе, написанное для театра. Слово, взятое съ Греческаго, значитъ дѣйствіе; ибо сочиненія театральныя не иное что суть, какъ дѣйствія, или подражанія дѣйствій.
   Древніе разумѣли подъ именемъ Драмы трагедію, комедію и сатиру, которая была также театральное представленіе важное и вмѣстѣ шуточное; новѣйшіе Драмою почитаютъ трагедію, комедію, оперу и фарсу.
   Во всякой Драмѣ, или въ которомъ либо изъ упомянутыхъ театральныхъ представленій, надлежитъ наблюдать единство происшествія или дѣйствія (actio), единство времени и единство мѣста.
   Единство происшествія состоятъ въ томъ, чтобы всякое обстоятельство споспешествовало принятой авторомъ цѣли, чтобы не взирая на различіе сихъ обстоятельствъ, каждое изъ нихъ связано было неразрывною цѣпью съ главнымъ узломъ граматическаго происшествія: ибо отъ множества разныхъ происшествій развлекаются вниманіе и чувства слушателей.
   Единство времени.-- Надлежитъ наблюдать, чтобы представляемое на театрѣ происшествіе не продолжительнѣе было однихъ сутокъ; но чѣмъ менѣе заключать оно будетъ времени, тѣмъ ближе подойдетъ къ своему совершенству. А какъ представленіе происшествія безъ сомнѣнія требовало бы столько же времени, сколько нужно онаго для совершенія самаго происшествія; то для избѣжанія сего (ибо возможно ли просидѣть въ театрѣ цѣлыя сутки) изобрѣли способъ скрывать время между актами. Зрители полагаютъ, что въ каждое изъ оныхъ междудѣйствій (антрактовъ) протекло по нѣскольку часовъ, и не требуютъ отъ автора такой строгой точности, какой бы требовалъ естественный порядокъ происшествія.
   Единство мѣста, состоитъ въ томъ, чтобы происшествіе непремѣнно тамъ продолжалось и кончилось, гдѣ началось.
   Изъ сихъ правилъ единства исключаются только волшебные оперы, гдѣ авторъ имѣя предметомъ представленія происшествій въ самомъ дѣлѣ несбыточныхъ, прользуестя всякой свободой. *См. Опера)
   Вольтеръ въ опроверженіе мнѣнія г-на де ла Мотта, который старался изгнать единство дѣйствія, мѣста и времени, написалъ въ предисловіи къ трагедіи своей Едипъ слѣдующее разсужденіе о трехъ единствахъ:
   "Г. Де ла Моттъ хочетъ изгнать единство дѣйствія, мѣста и времени!
   "Между новѣйшими народами Французы первые возстановили благоразумныя сіи правила театра: другіе народы долгое время противились сему игу, ибо оно казалось для нихъ слишкомъ тягостнымъ; но какъ такое иго было справедливо, и какъ разумъ надъ всѣмъ торжествуетъ, то въ послѣдствіи было оно всѣми принято.-- Могли ли мы подумать, чтобы въ наше время Французъ сталъ трудиться всѣмъ своимъ умомъ для возвращенія насъ къ прежнему невѣжеству?
   "Еслибы я не могъ я ничего сказать г. де ла Мотту кромѣ того, что Корнель, Расинъ, Мольеръ, Адиссонъ, Конгревъ, Маффей сохраняя законы театра, то и сего было бы достаточно для удержанія желающихъ оныя нарушить; но г. де ла Моттъ заслуживаетъ, чтобъ оспоривали его болѣе доводами, нежели примѣрами.
   "Что есть театральное представленіе? Изображеніе одного какого либо дѣйствія. Почему одного, a не двухъ, или трехъ? По тому что умъ человѣческій не можетъ вдругъ стремиться ко многимъ предметамъ; потому что раздѣляемое участіе скоро уничтожается; потому что двухъ происшествіи неприятно видѣть даже въ картинѣ; потому наконецъ, что сіе правило внушила сама природа, сдѣдственно оно должно быть постоянно.
   "'По той же самой причинѣ единство мѣста необходимо нужно; ибо одно дѣйствіе или происшествіе не можетъ въ одно время происходить въ разныхъ мѣстахъ. Ежели въ первомъ актѣ вижу я какого нибудь героя въ Аѳинахъ; то во второмъ актѣ могу ли встрѣтиться съ нимъ въ Персіи? Написалъ ли г. Лебрюнъ Александра въ Арбеллахъ и въ Индіи на одной картинѣ? -- Я неудивился бы -- говоритъ ла Моттъ, -- когда бы благоразумный, но менѣе приверженный къ правиламъ народъ, съ приятностію смотрѣлъ на Коріолана, осуждаемаго въ продолженіи перваго акта въ Римѣ, въ третьемъ принимаемаго у Волсковъ и въ четвертомъ осаждающаго Римъ. -- Во первыхъ я непонимаю," продолжаетъ Вольтеръ, "какъ умный и просвѣщенный народъ небылъ бы приверженъ къ правиламъ, почерпнутымъ въ здравомъ разсудкѣ и сохраняемымъ для собственнаго его удовольствія; во вторыхъ, кто не почувствуетъ, что въ сказанныхъ ла Моттомъ словахъ находятся цѣлыя три трагедіи?" "Единство времени естественно соединяется съ двумя первыми. Вотъ, по мнѣнію моему, довольно убѣдительное доказательство: я смотрю на трагедію, то есть смотрю на представленіе дѣйствія; предметъ состоитъ въ совершеніи сего единственнаго дѣйствія. Въ Римѣ дѣлается противъ Августа заговоръ; мнѣ хочется знать, что будетъ съ Августомъ и съ возмутителями. Ежели стихотворецъ продолжаетъ дѣйствіе двѣ недѣли, то долженъ мнѣ дать отчетъ во всемъ, что происходитъ въ сіи двѣ недѣли; ибо я хочу обо всѣмъ знать, a притомъ тутъ ничего не должно быть ненужнаго, и такъ, если онъ представитъ мнѣ двухъ недѣльное происшествіе, то изъ сего произойдетъ по числу дней по крайней мѣрѣ четырнадцать разныхъ дѣйствій, какъ бы они малы ни были. Ето небудетъ ужъ совершеніе заговора, къ чему единственно надлежало бы, такъ сказать, вести меня сколь возможно поспѣшнѣй; изъ сего произойдетъ длинная исторія, которая не плѣнитъ меня, а только утомитъ, потому что не скоро дождусь я ожидаемаго мною конца. Я не за тѣмъ пришелъ въ театръ, чтобы слушать исторію героя, но чтобъ видѣть одно происшествіе, случившееся въ его жизни. Къ томужъ зритель находится въ театрѣ неболѣе трехъ часовъ, слѣдовательно и дѣйствіе не должно продолжаться болѣе трехъ часовъ; Цинна, Андромаха, Баязетъ, Едипъ Корнеля, Едипъ самаго ла Мотта, и даже написанный мною, не долѣе продолжаются: сія вольность, то есть несоблюденіе единства времени, можетъ прощена быть только за другія красоты; но чѣмъ она ощутительнѣе, тѣмъ болѣе дѣлается погрѣшностію. Однако же часто единство времени простирается до двадцати четырехъ часовъ, a единство дѣйствія заключается въ окружности замка или дворца. Большая строгость сдѣлала бы прекраснѣйшія происшествія неспособнымъ къ театральному сочиненію, a большая свобода подала бы поводъ къ величайшимъ злоупотребленіямъ. Ибо, если бы однажды позволено было театральному дѣйствію продолжаться два дни, то скоро какой нибудь писатель воспользовался бы двумя недѣлями, другой двумя годами; а неограничивъ мѣста извѣстнымъ пространствомъ, скоро бы увидѣли мы сочиненія, подобныя старинному Англійскому Юлію Цезарю, гдѣ въ первомъ актѣ Брутъ и Кассій находятся въ Римѣ, a въ пятомъ являются въ Фессаліи.
   "И такъ," заключаетъ Вольтеръ, "будемъ придерживаться, какъ дѣлалъ великій Корнель, трехъ единствъ, въ нихъ содержатся всѣ другія правила; составляющія красоту театральныхъ сочиненій."
   2 е. Въ драматическихъ сочиненіяхъ необходимы еще узелъ и развязка.
   Узелъ или завязка есть то препятствіе, которое заставляетъ главное лице дѣйствовать, и которое бываетъ причиною продолженія театральнаго представленія: узелъ долженъ быть естественъ и почерпнутъ изъ самаго дѣйствія,
   Развязка есть преодолѣніе всѣхъ препятствій, какія имѣло главное лице; или развязкою называется такое обстоятельство, которое бываетъ причиною конца представляемаго происшествія. Развязка должна, быть столькожъ естественна; какъ и узелъ.
   3. Всякое драматическое сочиненіе раздѣляется на отдѣленія или дѣйствія (акты), а сіи раздѣляются на явленія (сцены).
   Актъ долженъ заключать въ себѣ особенный случай, составляющій часть главнаго происшествія, во всѣмъ отъ него зависящую и служащую средствомъ къ достиженію предназначенной цѣли. Послѣ каждаго акта всѣ дѣйствующія лица (актеры) сходятъ со сцены, т. е. съ мѣста представленія.
   Акты или дѣйствія имѣютъ также свои законы. Въ первомъ изъ оныхъ заключается приступъ къ тому происшествію, которое сочинитель представить намѣренъ; во второмъ изложеніе происшествія; въ третьемъ препятствія и неудобства; въ четвертомъ приступъ къ окончанію; въ пятомъ окончаніе или развязка, которая чѣмъ нечаяннѣе и правдоподобнѣе бываетъ, тѣмъ болѣе нравится.
   Драматическое сочиненіе можетъ состоять также изъ трехъ и изъ одного дѣйствія (акта). Впрочемъ сей порядокъ не есть непремѣнное правило: бываютъ театральныя представленія и въ двухъ и четырехъ дѣйствіяхъ, но только болѣе пяти недолжны онѣ имѣть. Горацій говоритъ однакожъ, что недолжно бытъ и менѣе пяти актовъ.
   
   Neve minor, neve fit quinto productior аctu.
   Fabula.
   
   Явленіе есть часть дѣйствія или акта: въ немъ отъ одного до нѣсколькихъ лицъ быть могутъ. Явленіе начинается тогда, когда одно или нѣсколько лицъ придутъ на сцену (мѣсто представленія), или уйдутъ съ оной.
   4 е. Нынѣ по большей части даютъ названіе Драмы нѣкоторому роду трагедіи, въ коей описываются несчастныя приключенія людей средняго и даже низкаго состоянія; разность ея съ трагедіею состоитъ наиболѣе въ томъ, что оканчивается она всегда благополучіемъ главныхъ лицъ.
   Изобрѣтеніе предмета, возбуждающаго жалость и нравоучительнаго, общенароднаго, однакожъ не низкаго, благопристойнаго и при всемъ томъ правдоподобнаго; слогъ простой, но сильный и правильный, соотвѣтствующій лицамъ и предмету, -- суть качества, необходимыя для составленія хорошей Драмы.
   Примѣч. Драма въ семъ случаѣ называется иначе слезною комедіею (comedie larmoyante). -- Такая комедія весьма недавно вошла въ употребленіе. Вольтеръ, имѣвшій, безъ всякаго противорѣчія, хорошій вкусъ, отзывался объ ней очень худо. Въ письмѣ къ Александру Петровичу Сумарокову такъ онъ объясняется: "Писатели, неспособные выдумать порядочной шутки, захотѣли сочинять для театра единственно изъ денегъ; но какъ у нихъ недоставало ума для трагедіи, ни веселости для комеднг, то они стали смѣшивать приключенія трагическія съ простонародными, т. е съ комическими. Я никогда не могъ читать ихъ... Сіи незаконнорожденныя твари не суть ни трагедіи, ни комедіи. -- Но чтожъ дѣлать! безъ лошадей и лошаки возятъ."
   

Драматическій.

   Симъ именемъ называется сочиненіе, въ которомъ соблюдены свойства и правила драмы (См. Драма.) По сему и поезія, или поема, представляющая чудесныя, героическія или простонародныя происшествія, съ введеніемъ рѣчей дѣйствующихъ лицъ, называется драматическою. О происхожденіи поезіи драматической см. статью о Трагедіи.
   

Дуо, дуетъ.

   Когда въ операхъ два лица вмѣстѣ или поперемѣнно поютъ, то сіе пѣніе называется Дуо или Дуетъ.-- Дуо на Италіянскомъ языкѣ значитъ два, и какъ оперы взяты съ Итальянскаго же театра, то по сей причинѣ и слово Дуо сдѣлалось техническимъ.
   Дѣйствіе или стихъ. См. Драма.
   

Дѣйствіе.

   Дѣйствіе (actio) есть все то, что составляетъ предметъ или матерію какого либо сочиненія.-- Трагедія, комедія, опера, епопей, еклога, басня, имѣютъ собственно принадлежащее имъ дѣйствіе, и правила особенныя, подверженныя однакожъ правиламъ общимъ.
   Дѣйствіе вообще бываетъ естественное, или сверхъестественное. Естественное дѣйствіе раздѣляется на истинное и вымышленное: Истинное представляетъ происшествія и людей такими, каковы они въ самомъ дѣлѣ; a вымышленное представляетъ людей и происшествія такими, какими бы могли они быть. Иногда же Поетъ включаетъ дѣйствія вымышленныя въ происшествie истинное для доставленія послѣднему большей приятности.
   Сверхъестественное или чудесное дѣйствіе есть то, когда происшествія представляемы бываютъ въ видахъ аллегорическихъ, кои употребляются для подражанія дѣйствіямъ истиннымъ. Воображеніе поета; сжатое, такъ сказать, въ границахъ природы, стремится для обогащенія своихъ произведеній въ безпредѣльность вещей возможныхъ, и говоритъ по своему произволенію существа и происшествія новыя, сохраняя только во всякомъ случаѣ правила правдоподобія.
   Дѣйствіе можетъ быть сложнымъ, т. е. представлять смѣсь происшествій истинныхъ съ чудесными и людей съ существами вымышленными.
   Вообще всякое дѣйствіе долженствуетъ быть единственнымъ, полнымъ, правдоподобнымъ и привлекательнымъ.
   I. Каждый писатель имѣетъ въ виду поученіе, или увеселеніе читателя, a иногда то и другое вмѣстѣ. Единство дѣйствія для сего необходимо нужно; ибо чѣмъ менѣе чувствованія развлечены бываютъ, тѣмъ дѣлаются сильнѣе. По сему всякое сочиненіе, заключающее множество дѣйствій, производитъ въ душѣ читателя одинъ только безпорядокъ. Ежели представляемыя ему разныя дѣйствія равно его привлекаютъ, то онѣ взаимно одно другое затмѣваютъ, и еще хуже, ежели оныя не равны между собою въ приятности. Менѣе нравящееся дѣйствіе безъ сомнѣнія охладитъ сочиненіе и произведетъ скуку.
   II. Дѣйствіе должно быть полное, т. е., имѣть начало, средину и конецъ. Авторъ обязанъ начатъ и кончить свое сочиненіе въ надлежащихъ мѣстахъ, и въ продолженіе повѣствованія поступать съ читателемъ такимъ образомъ, чтобы ему нетрудно было находить причину представляемыхъ происшествій; онъ обязанъ также давать отчетъ во всемъ, что непосредственно способствуетъ къ узлу и развязкѣ сочиненія. При семъ онъ долженъ ясно показать свойства главныхъ лицъ, участвующихъ въ его произведеніи.
   III. Дѣйствіе должно быть правдоподобно.-- Всякой писатель имѣетъ цѣлью удостовѣрить читателя даже и въ томъ, что вымышлено, а въ семъ неиначе онъ можетъ успѣть, какъ приспособляя вымыслы свои къ тѣмъ понятіямъ, какія мы имѣемъ о предметъ, имъ подражаемомъ. (См. Правдоподобіе.)
   ІѴ. Дѣйствіе должно быть привлекательно. -- Оно можетъ быть таковымъ двояко: чрезъ происшествія и свойства лицъ, или чрезъ нравственную цѣль. Сочиненіе, заключающее въ себѣ оба сіи качества, никогда непотеряетъ своего достоинства, и всегда будетъ нравиться.

Конецъ литеры Д.

   

Евфемизмъ.

   Евфемизмъ, εὐφημισμος, происходитъ отъ εὐ, хорошо, удачно, и φημι говорю:
   Евфемизмъ есть тропъ, потому что употребляемыя въ ономъ слова принимаются не въ собственномъ ихъ смыслѣ; но лучше можно назвать оный просто уловкою писателя, который, не желая помѣстить словъ неблагопристойныхъ или неприятныхъ на счетъ какого либо лица, употребляетъ такія выраженія, кои не иначе какъ по нѣкоторомъ размышленіи производитъ желаемое понятіе. Цицеронъ вмѣсто того, чтобы сказать р Клавдіи просто: она была женщина сладострастная, изъясняется такимъ образомъ: Клавдія болѣе была приятельницею всѣхъ мущинъ, нежели непрятельницею одного.
   

Евхаристическій.

   Евхаийстическою называется поема, которою благодарность за милости приносится. -- Аполлосъ, стр. 69.
   

Единознаменованіе.

   Единознаменованіе, synonimia, въ Риторикѣ фигура реченій, есть соединеніе словъ, то же, или сродное и близкое знаменованіе имѣющихъ, напр. вырвался, ушелъ, убѣжалъ; не дамъ, не стерплю, не попущу.
   

Единоначатіе.

   Единоначатіе, anaphorа, въ Риторикѣ фигура реченій, состоитъ въ томъ, когда нѣсколько краткихъ періодовъ, или нѣсколько стиховъ начинаются съ одного слова. -- Примѣръ единоначатія вмѣстѣ съ вопрошеніемъ: Доколѣ Господи забудеши мя до конца? Доколѣ отвращаеши лице Твое отъ мене? Доколѣ положи совѣть въ души моей, болѣзни въ сердцѣ моемъ день и нощь? Доколѣ возносится врагъ мой на мя? Псаломъ 12.
   
   Ни чистыхъ дѣвъ соборъ священный,
   Ни свѣтлый ключь Кастальскихъ водъ,
   Ни Пиндъ холмистый, возвышенный,
   Ни Феба краснаго восходъ,
   Ни нектаръ сладостный Гебеи,
   Ни радостный Тимпедскій лугъ,
   Ни анемоны, ни лилеи,
   Ни нѣжныхъ Грацій рѣзвый кругъ,
   Ничто не разгоняетъ скуки,
   Которою душа полна, и пр.
                                                               Гол. Кутузовъ.
   
   Тобой поставлю судъ правдивый,
   Тобой сотру сердца кичливы,
   Тобой я буду злость казнить,
   Тобой заслугамъ мзду дарить.
                                                               Ломоносовъ.
   
   Сія фигура не иное что есть, какъ часть фигуры повтореніе, repetito. См. Повтореніе.
   

Единство.

   См. Драма.
   

Еклога.

   Слово Еклога естъ Гречеркре: ἐκλογη, значитъ выборъ. Симъ именемъ назывались прежде всѣ лучшія, избранныя сочиненія.
   Поезія буколическая, георгическая, пасторальная или пастушеская, и Еклога, суть именованія, означающія одно и тоже, то есть описаніе сельскихъ нравовъ или происшествій между поселянами.-- См. Идилія и Пастушескій.
   Лицами дѣйствующими въ сей поемѣ бываютъ пастухи, земледѣльцы, и пр. Мѣсто, на которомъ должно происходить дѣйствіе -- поля, горы, лѣса. Однако, хотя Поезія буколическая имѣетъ предметомъ подражаніе того, что происходитъ и говорится между пастухами, но она не должна ограничивать себя однимъ только простымъ представленіемъ дѣйствительныхъ происшествій; ибо такая истина рѣдко нравится; ей надлежитъ украшать происходящее въ самой натурѣ и доводить оное до совершенства. Она должна представлять состояніе самое счастливое, какимъ только могутъ люди наслаждаться, какимъ наслажденіемъ они, по преданію, въ золотомъ вѣкѣ, и какимъ наслаждаются нынѣ -- въ своемъ воображеніи.
   "Мечтая о золотомъ вѣкѣ" говоритъ Г. Мерзляковъ (Чтен. 6 въ Общ. Любителей Словесности, въ Москвѣ) "мы чувствуемъ такое томное наслажденіе, какое посѣщаетъ насъ при воспоминаніи o миломъ другѣ или братѣ, который давно умеръ, но въ которомъ находили мы счастіе; -- такое же наслажденіе, съ которымъ смотритъ нѣжный супругъ на портретъ любезнѣйшей супруги, съ коею разлучили его жестокіе люди и судьбы непостижимыя. Сколь бы далеко ни увлечены мы были вихремъ страстей и нуждъ, чувствуемъ, что простота есть что-то родное наше: на поля и на лѣса смотримъ, какъ на колыбель, въ которой покоилась невинность нашего младенчества. Въ деревнѣ отдыхаемъ отъ тяжелаго дыму городскаго, подобно бѣднымъ узникамъ, изведеннымъ изъ мрака темницъ на свѣжій воздухъ; подобно людямъ, которые, будучи заперты въ одномъ покоѣ, выходятъ иногда на балконъ прохладитъся. Вотъ занимательность пастушеской Поезіи!"
   Въ Еклогѣ можно представить одного или двухъ пастуховъ; третій вводится иногда въ видѣ судіи. Такимъ образомъ писали буколическія сочиненія Ѳеокритъ и Виргилій. Они знали, что большое число пастуховъ не можетъ быть вмѣстѣ, ибо каждый изъ нихъ имѣлъ многочисленное стадо.
   Но о чемъ могутъ разговаривать пастухи? Безъ сомнѣнія о вещахъ къ нимъ ближайшихъ, о дѣлахъ сельскихъ, полевыхъ и тому подобныхъ, a первое достоинство ихъ должно состоять въ пѣсняхъ. Любовь служитъ главнѣйшимъ содержаніемъ ихъ пѣсень, но сія любовь должна быть тихая, безъ сильныхъ порывовъ; ибо Еклога не есть Трагедія. Впрочемъ бываютъ Еклоги и безъ любовной страсти.-- A какъ отношенія пастуховъ могутъ быть между собою paзличны, то и Еклогп можетъ принимать разныя формы: она бываетъ драматическая, епическая и смѣшенная; она можетъ имѣть также видъ оды, елегіи, епиталамы, пѣсни, и пр.
   Что касается до слога Поезіи буколической, то онъ долженъ быть простъ, потому что пастухи говорятъ просто; онъ долженъ быть нѣсколько пространенъ, плодовитъ, потому что пастухи, въ спокойной жизни своей, любятъ заниматься подробностями, какъ то: описаніемъ работъ, празднествъ, плясокъ, музыки, уборовъ и прочихъ ихъ принадлежностей. Словомъ сказать, слогъ Еклоги долженъ имѣть простыя, но благородныя, выраженія, непринужденные обороты и совершенно ясныя метафоры; онъ не терпитъ изысканной остроты и усильнаго старанія казаться краснорѣчивымъ: онъ долженъ быть простъ, нѣженъ, приятенъ.
   Александръ Петровичь Сумароковъ первый началъ писать на Русскомъ языкѣ Еклоги, и въ нѣкоторыхъ изъ нихъ, можно найти по нѣскольку гладкихъ стиховъ, каковы, на примѣръ слѣдующіе:
   
   Не отпускала мать Агнесу прочь отъ стада --
   Агнеса отъ того и жизни ужь не рада.
   Пусти меня, пусти, она просила мать,
   На половину дня по рощамъ погулять.
   Лишь выпросилася, подружкѣ то сказала,
   И Титиру притти въ тѣ рощи приказала,
   Играло все тогда у Титира въ глазахъ,
   Прекраснѣй и цвѣты казались на лугахъ,
   Играли пастухи согласнѣй на свирѣли
   И птички на кустахъ согласнѣй пѣсни пѣли,
   Казалася сочнѣй и зеленѣй трава,
   Прямѣе древеса и мягче мурава;
   Онъ помнитъ веселясь, чьимъ сердцемъ онъ владѣетъ
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   О тропки, говоритъ, которы мнѣ толь милы,
   Вы будете всегда отнынѣ мнѣ постылы,
   Когда любезной зрѣть не буду я на васъ.
   Ему за цѣлой вѣкъ казался етотъ часъ.
   Сучекъ ли оторветъ, иль вѣтку вѣтеръ тронетъ,
   Иль съ брегу камышекъ въ рѣчныхъ струяхъ потонетъ,
   Или послышится, чего хотя и нѣтъ?
   Ему казалося, что то она идетъ, и пр.
   
   Лучшимъ примѣромъ могутъ служить Эклоги Виргилія, переведенныя Мерзляковымъ.
   

Експромптъ.

   Маленькое сочиненіе въ стихахъ, подобное мадригалу или епиграмѣ, потому что можетъ заключатъ въ себѣ нѣжныя, шутливыя и острыя мысли, но отличающееся отъ нихъ тѣмъ, что пишется, или говорится безъ малѣйшаго приуготовленія на предметъ, внезапно представляющійся. Експромптъ долженъ быть простъ, натураленъ, если не хотите, чтобъ почли его сочиненнымъ на досугѣ, -- Примѣры:
   
   1. Г. Дмитріева, сказанный на игру Дица, въ то время когда славный сей музыкантъ пересталъ совсѣмъ говорить, но не переставалъ восхищать своею скрипкою:
   
   Что слышу, Дицъ! смычокъ, тобой одушевленный,
   Поетъ и говоритъ и движетъ всѣхъ сердца!
   О сынъ Гармоніи! достоинъ ты вѣнца
   И можешь презирать языкъ обыкновенный.
   
   2. Г. Карамзина, сказанный Графинѣ Р..., которой въ одной святочной игрѣ досталось быть королевою:
   
   Напрасно говорятъ, что случай есть слѣпецъ;
   Сію минуту онъ вручилъ тебѣ вѣнецъ,
   Тебѣ, рожденной быть Царицею сердецъ!
   Сей выборъ доказалъ, что случай не слѣпецъ.
   
   3. Кн. Хованскаго, сказанный одной дѣвицѣ:
   
   Четыре мнѣ стиха ты сдѣлать приказала.
   Чтожъ, милая, могу я въ скорости сказать?
   Скажу ли, что тебя всякъ долженъ обожать?
   Давно и безъ меня сама ты ето знала.
   
   4. Сказанный за столомъ;
   
   Мой другъ! ребенокъ ты, я вижу то давно,
   Смотри, передъ тобой прекрасное вино,
   А ты не пьешь его! -- Тутъ нечего стыдиться;
   Въ бѣседѣ дружеской несовѣстно напиться.
   
   Слово Експромптъ можно перевести Русскимъ словомъ наскоръ, отъ наѣчія наскоро, что, кажется, значитъ сей терминъ и на Латинскомъ языкѣ; но можетъ ли у насъ сіе персводное слово принято быть за техническое -- предоставляю на судъ читателей.
   

Елегія.

   Сія статья напечатана въ Вѣстникѣ Европы 1815 No 22.

(Продолженіе впредь).

"Вѣстникъ Европы", No 14, 1816

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru