Оссендовский Антон Мартынович
Клад атамана Очерета

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Антон Оссендовский.
Клад атамана Очерета

   -- Со мною, сударь, произошел лет двадцать тому назад изумительный случай, -- начал свой рассказ старый, седой моряк. -- Нашему брату приходится много разного народа видать и бывать в различных передрягах. Но та, о которой я вам хочу рассказать, доложу я вам, почище других была!
   Служил я тогда штурманом в Бриндизи в небольшой компании "Гаярди-сын и Альфредо Бови". Служба была невеселая. Компания не могла похвастать блестящими делами, и два единственных парохода, старые, ржавые ушаты, таскались только вдоль итальянских и греческих берегов.
   Однажды, когда я пришел в Бриндизи с Корфу и не успел еще объявиться в портовой конторе, -- из правления прибежал мальчишка и сказал, что зовут меня к себе немедленно "синьоры директора"...
   Приодевшись, я пошел. В кабинете уже сидели оба патрона и с ними белокурый гигант с глазами синими, как Адриатика, если позволите привести такое поэтическое сравнение!
   Взглянул я на него и сразу признал в нем, сударь, земляка. А синьор Гаярди пожал мне руку и говорит:
   -- Вот что, командор Иванно (так он звал меня, потому что я -- Иван Иванович Иванов). Вы знаете Черное море?
   -- Помилуйте, говорю, синьор! Я знаю те воды так же, как рейд вашего Бриндизи.
   -- Отлично! Тогда будьте любезны, командор Иванно (я уже объяснил вам, почему меня так звали итальянцы!), побеседуйте с этим синьором.
   Он ткнул мне в руку толстую черную сигару, зажег спичку и, подождав, пока я закурил, вместе с синьором Бови, смешливым толстяком, вышел в соседнюю комнату.
   -- Синьор Иванно, вы, вероятно, русский? -- с трудом выговаривая итальянские слова, спросил меня белокурый гигант.
   Засмеялся я тут, знаете ли, сударь!.. Не стройте, говорю я ему, дурака, молодчик! Иваны бывают только в России.
   Он, ничего не говоря, как вскочит, как обнимет меня, на воздух поднял, к груди жмет. Уж на что дюж я был в то время и крепок (меня в некоторых портах и по сейчас помнят, честное слово, сударь!), а чуть не задохся. Такая машина! И, поверите ли, оказался молодчик совсем не дурак. Занимался он в Риме в какой-то библиотеке, где рылся, как крот, в старых, пыльных и, по правде говоря, сударь, никому на целом свете не нужных бумагах и книгах. В ученые, видно, готовился, хотя ему куда бы лучше было сделаться борцом или моряком. Отличный материал в нем был! Молодчик, вдосталь наобнимавшись со мною, такую штуку рассказал мне...
   -- Знаете ли вы, капитан, что в 1595 г. в Черном море, недалеко от устья Днестра, был бой. Дрался там славный казацкий атаман, Остап Очерет. Саш кошевой "батька", Емельян Сагайдачный, послал его переловить плывшего из Волошины хана Урюмкая. Вез с собой хан много золота и самоцветных камней, отняв их у непокорного волошского господаря, Бармуса. Очерет переловил Урюмкая и без дальних слов пошел на абордаж.
   Одних татар зарубил, другие в море потонули, а самому хану Остап привязал веревку к шее и поставил его на мертвый якорь. Пока он перегружал весь клад с татарского брига на свою "чайку" (так звали запорожцы боевые парусные баркасы), налетел на него отставший от хана отряд ага Назия. Пришлось тут, сударь вы мой, атаману туго! Либо позор, либо смерть! Взял он, да и потопил свою чайку со всеми сокровищами ханскими, да и с собой вместе...
   -- А что, капитан (спрашивает меня земляк), рассказ занятный или нет?
   -- Рассказ, -- говорю, -- как рассказ! Не совру, однако, что из занятных. А не выдумка? -- спрашиваю.
   -- Какая выдумка! -- кричит молодчик. -- В Ватикане, в библиотеке нашел старый-престарый пергамент, где вся эта история подробно расписана.
   -- Отлично, -- говорю, -- а только я-то тут причем?
   Ну, и рассказал мне земляк (Сусловым, Петром Егорычем звали его), что он предлагает моим синьорам взяться за это дело и добыть подводный клад Очеретовой "чайки". И план свой изложил. Поднимем, -- говорит, -- судно, отведем его на мель, где начинается уже речная дельта, и там станем разбирать судно. Работать на глубине водолазами долго и трудно. Ведь, поди, за это время весь корпус чайки окаменел. Я с ним согласился, сударь! Я видывал на своем веку старые сваи. В камень превратились они, в столбы из кремня!
   Пришли потом синьоры Гаярди и Бони... да, впрочем, я не стану о таких пустяках рассказывать вам.
   Скажу только, что через семь дней после этого разговора мой допотопный пароход "Бентовино" стоял на якорях в 20 милях от устья Днестра, на том самом месте, где, как утверждал Суслов, атаман Очерет потонул со своей чайкой и золотом. На борту у меня, кроме Петра Егорыча, находился молодой инженер, итальянец Свальбини, и человек пятьдесят рабочих и водолазов.
   На палубе и в трюмах кипела работа.
   Водолазы нащупали занесенный илом и обросший гидрами и тиной остов затонувшего судна, и инженер с Сусловым сооружали подъемный кессон. Недалеко от нас начиналась мель, и сюда-то хотел отвести поднятую чайку Свальбини. Для этого рабочие строили огромный железный ящик из отдельных склепываемых друг с другом частей. Целые груды железа были навалены на носу и на юте моего "Бентовино" и, я думаю, что со стороны противно было смотреть на наш пароход. Но, к счастью, мы никого не встречали в этой пустынной из-за мелей части моря. Я сказал, -- никого, потому нельзя же считать судами те два парусных баркаса, которые неподалеку занимались ловлей кефали и причаливали к заросшему тростником и ивой пологому берегу песчаного острова!
   Когда железный ящик был почти готов и лежал на носу "Бентовино", далеко выставляясь за его борта, случилось первое происшествие.
   Мы, сударь, спускали искусного водолаза, чтобы он точно определил положение затонувшего судна. И вот тогда-то впервые мы заметили, что кто-то мелом написал на левом борту "Бентовино": "Убирайтесь, пока живы".
   Никого, кроме рыбаков на баркасах, мы не видели на горизонте. Пока возились с ящиком, я приказал спустить с талей шлюпку и, захватив четырех гребцов, на всякий случай поплыл к баркасам.
   Меня встретили радушно. Подарили корзину свежей кефали, сударь, хлопали по плечу. Удивлялись, что на итальянском пароходе русский штурман и желали счастливого пути и удачи в работе.
   Ничего подозрительного я не заметил, вернулся на борт, не рассеяв недоумения по поводу надписи повыше ватерлинии "Бентовино", где даже не было русских, кроме Суслова и меня.
   Но ведь мы сами не написали бы таких глупых и дерзких слов?!
   Два дня возились мы с опусканием подъемного кессона. Его наполнили водой, и он медленно погрузился. Водолазы донесли, что лег он рядом с затонувшей чайкой, и вновь принялись за работу.
   Надо было, сударь, окопать вокруг судна морское дно, подобраться под киль, по возможности освободить весь остов от ила и тем облегчить подъем. Под дно чайки подвели стальные тросы, опутали ими весь корпус старого судна, захватив его будто в сеть.
   Работали быстро. Смена за сменой опускалась на дно, и к вечеру все тросы были уже на своих местах и заделаны в кольца нижней части кессона.
   Суслов и Свальбини настаивали на том, чтобы работать и ночью. Однако, сударь, это оказалось невозможным.
   Я никогда не видел таких изнуренных людей, в каких, после работы на 12-саженной глубине, превратились несчастные водолазы. Ни кровинки на лице, мутные глаза и сильное кровотечение из носа и ушей! И это, знаете ли, в новых аппаратах со сгущенным воздухом, идущим из резервуаров на спине. А что бы было при старой системе?..
   Страшно подумать, сударь!.. Плохое, все-таки, ремесло водолаза...
   -- Итак, на чем я остановился? -- спросил старый моряк и вопросительно взглянул на меня.
   Я поспешно налил ему портера, а он сразу успокоился и, хлопнув себя по голове, продолжал свой рассказ.
   -- Да, да! Ну, словом, работать ночью было совершенно невозможно и мы решили дать передохнуть команде. К ночи поднялся свежий ветер. Пошла высокая волна, и нас порядком тряхнуло бы, если бы мы не стояли на прочных якорях. Проверив первую ночную вахту (я это, сударь, всегда делаю), я спустился к себе в каюту и вскоре заснул.
   Проснулся я часа через два и проснулся потому, что "Бентовино" дрожал, как в лихорадке. Я понял, что мы стоим на мелком месте и винт выгребает, что есть мочи. Я, в чем был, выскочил на палубу и увидел, что всего в нескольких саженях от нас горят на баканах красные сигналы, а из труб парохода валят клубы черного дыма.
   -- Кто приказал сняться с якоря? -- крикнул я своему старшему помощнику, стараясь перекричать шум волн и вой ветра, свистящего и гудящего среди такелажа.
   -- Я не снимался! -- ответил он, и в его голосе я ясно различил ноту страха.
   Но для разговора у нас не было времени. Ветром и волнами "Бентовино" относило на мель, к дельте, где нас ожидала крупная авария и даже, быть может, настоящая катастрофа.
   Мы дали самый полный ход и, поднимая со дна, вместе с пеной, песок и водоросли, медленно начали выходить на фарватер.
   Когда уже мы вывели пароход на надежную глубину и были далеко от красных сигналов, я приказал подобрать якоря.
   Лебедка с визгом и грохотом рванула цепь, и она с лязгом, с размаха проскочив в клюзеля, грохнулась на палубу.
   -- Командор, командор! -- кричали итальянские матросы. -- Кто-то перепилил цепи!..
   И действительно, ровные, блестящие разрезы, сделанные чем-то невероятно твердым и острым, виднелись на якорных цепях.
   Для меня было ясно, что надпись на борту "Бентовино" и эти свежие разрезы на цепях -- дело одной и той же руки...
   Но кто бы это мог быть?
   Мы с Сусловым ломали себе голову, но придумать ничего не могли.
   Это понятно: ведь, и вы, сударь, ничего не можете сказать, не правда ли?
   На другой день водолазы с трудом отыскали место нашей прежней стоянки и даже нашли наши якоря. К ним мы привязались уже канатами и с утра принялись за работу. Это была интересная штука, и я никогда, ни раньше, ни позже, не видал ничего похожего на этот способ.
   Какой-то американец Гастингс изобрел его, как мне объяснил тогда Суслов.
   Дело в том, что в железном ящике, склепанном со всех сторон, оставили небольшое отверстие внизу и через него загрузили несколько крупных партий какого-то белого порошка в стеклянных банках. Внутри ящика, наполненного водой, их разбили. Порошок, как только он попал в воду, закипел и начал выделять газ. Вода из ящика вытеснялась через нижнее отверстие, и кессон всплывал.
   Уже можно было разглядеть в воде его очертания...
   Мне даже сейчас как-то не по себе, сударь, честное слово!.. Я вам уже говорил, сударь, что сквозь воду можно было различить уже очертания железного ящика. Мы все знали, что это значит. Кессон наполнялся газом и всплывал. Теперь он, следовательно, уже натянул все тросы, подведенные под чайку, а в следующий миг он должен был поднять ее со дна.
   Но как раз в это время вскинулся высокий столб пара, дыма и воды, мелькнули в воздухе обломки железных листов, со свистом, как бичи, взвились обрывки стальных тросов; на одно мгновение зачернел среди пены и дождя брызг водолаз, а вслед за этим все это упало обратно в море. Однако, поток воды и несколько тяжелых кусков железа ударились о борт моего старика "Бентовино", сорвали обшивку и сломали грот-мачту.
   Это, конечно, даже для моего парохода была, к счастью, пустячная авария, и не в этом была беда.
   Худо было, сударь, то, что двое водолазов, работа нескольких дней и столько материала даром пропали.
   Но Суслов и Свальбини были упрямыми малыми. Знаете ли, сударь, что на все мои покачивания головой и намеки ответил Суслов?
   Он сказал, спокойно хлопнув меня по плечу:
   -- Жизнь усложняется, дорогой капитан, и борьба сделалась законом. Вот и мы свели счеты в борьбе с врагом, называемым случаем. Он нас победил, потому что у него оказались сообщники. Наши водолазы, которых за это черт унес на дно, напустили, вероятно, в кессон воздуха, а потом неосторожно обращались со своими электрическими фонарями. Где-нибудь получилось соединение и взрыв. Но ничего! Теперь победим мы...
   Вот какой человек был этот гигант с мечтательными глазами. Я знал, что ни в чем не повинны были погибшие водолазы, и убеждала меня в этом еще не стертая надпись на борту "Бентовино".
   Через сутки мы вернулись уже обратно, закупив в Одессе новый запас железных листов и заклепок. Мы нашли свою шлюпку с 4 матросами. Их основательно болтало, потому что зыбь стояла серьезная.
   Мои матросы очень обрадовались нам и рассказали, что кружившие около них баркасы во время нашего отсутствия вели себя крайне подозрительно.
   Они поставили все паруса, и притом такие, каких никто из моих матросов не видал. Кливера и бом-кливера были такие широкие, что полоскались в воде, а из-за выдвинутых далеко за борт косых фока и грота нельзя было рассмотреть, что делали люди с баркасов.
   Когда мне об этом рассказывал старый боцман, видавший виды, я понял, сударь, что он хочет мне рассказать кое-что наедине.
   В моей каюте он разговорился и, не боясь показаться трусом и смешным, уверял меня, что люди с баркасов спускались в воду и долго не возвращались обратно.
   Я, конечно, не удивился, так как и раньше предполагал неладное.
   Когда я сообщил содержание доклада боцмана Суслову и Свальбини, итальянский инженер энергично махнул рукой и сказал мне:
   -- Командор отрядит вельбот с несколькими молодцами и прогонит баркасы подальше от "Бентовино".
   -- Простите, сударь! -- ответил я тогда. -- Но мы находимся в русских водах, и за всякое нарушение законов страны отвечу я! Поэтому я вовсе не намерен вступать в пререкания с командой баркасов и лишь могу посоветовать вам торопиться с вашей работой и быть начеку.
   Когда склепали новый кессон и хотели послать водолазов загружать его порошком, выделяющим газ, я сказал, что следует Свальбини или Суслову самим спуститься с водолазами и последить за правильностью работы.
   Мне, сударь, просто было жаль этих молодчиков. Если бы вы только видели, как они работали. Сами клепали, шпаклевали и подчеканивали железные листы... Лучше всякого рабочего трудились!
   Спустился с ними и я. Не люблю я, сударь, походить на краба, ползающего по дну, не годится это нашему брату-моряку, но из жалости сделал это.
   Думаю, народ молодой, чего-нибудь не подметит и опять, глядишь, -- неудача. Пока они возились около кессона, я бродил вокруг затонувшей чайки. Удивило меня сразу то обстоятельство, что, хотя прошло несколько дней, раскопанное дно вовсе не было занесено илом. А ведь это (я не знаю, сударь, известно ли вам?) делается очень быстро, особенно если вблизи находится река. Отойдя дальше, я бродил среди холмистого дна, пугая рыб и крабов, и хотел уже вернуться к своим, но внимание мое было привлечено каким-то блестящим предметом. Я подошел и увидел круглый шар, от которого уходили и терялись вдали провода, обмотанные резиной и просмоленной лентой.
   Я уже повернулся и пошел за Сусловым, чтобы показать ему мою находку, но в то же время что-то серое, почти не отличающееся по окраске от морского дна, шевельнулось за большим, обросшим водорослями камнем. Остановившись, я пристально начал смотреть в ту сторону, и мне показалось, что я вижу скафандр притаившегося водолаза. В ту же минуту меня схватили сзади за плечи и начали валить.
   Вы видите, сударь, что я стар, и это, к сожалению, правда! Но тогда я был еще в силе. У меня, сударь, были дюжие руки, а голова в самые рискованные моменты работала быстро и точно, как морской хронометр. Вскоре на дне лежал один из напавших на меня водолазов. Его я оглушил здоровенным ударом железной палкой по скафандру. Другой же водолаз, а также тот, который прятался за камнем, опередив меня, бежали к кессону.
   Предчувствуя беду, погнался за ними и я, сударь, так как видел, что один тянет за собой провода и высоко поднял над головой блестящий шар.
   Однако, бегущих заметил Свальбини и тотчас же бросился им навстречу, а за ним, славно гигантская акула, метнулась могучая фигура Суслова.
   Один из нападавших подмял под себя худого, как вяленая рыба, Свальбини и не давал ему подняться, а другой, ускользнув от Суслова, пробежал несколько шагов и метнул свой шар в сторону кессона. Не доплыв до него, шар взорвался.
   В это время Суслов, повернувшись, схватил водолаза в свои могучие объятия и, сжав его, поволок в сторону лежащего Свальбини, тщетно отбивающегося от насевшего на него бандита.
   Я видел, как отлетел от итальянца его враг и растянулся на дне. Но Суслов помог инженеру подняться, а сам встряхнул упавшего бандита и поволок его вместе с другим своим пленником к лестнице, опущенной с борта "Бентовино".
   Чтобы не отстать от товарищей, и я подобрал своего врага и потащил его.
   Мы запрятали наших пленников в трюм и свободно вздохнули. Наконец-то наши враги были обезврежены!
   Нам, сударь, казалось, что мы можем спокойно спать. В этот день немало рома было выпито на "Бентовино"...
   Наш пир продолжался и ночью. Мы уже чувствовали себя обладателями всех сокровищ Остапа Очерета, когда прибежал к нам в кают-компанию дежурный матрос и сообщил, что из воды поднимаются в разных местах пузыри воздуха и громко лопаются на поверхности.
   -- Где-то прорвался газ, -- заметил с беспокойством в голосе инженер. -- Надо опуститься и осмотреть.
   Посоветовавшись, мы решили втроем совершить новую экскурсию на дно и скоро погрузились в воду.
   Я должен признаться, что даже у меня сильно шумел в голове ром, а о моих спутниках и говорить нечего. Это были... сухопутные крысы, сударь, и этим, простите, все сказано!..
   Была ночь. На дне -- непроницаемая темнота. Ни зги не видать. И только впереди каждого из нас находилось освященное пятно, -- небольшой круг от бросаемых нашими фонарями лучей электрического света.
   Мы прошли уже около тридцати шагов, и вдруг мне показалось, что я схожу с ума.
   Прямо передо мной, сверкая разными огнями, стоял призрак. Белый и неподвижный, он казался мне страшным и грозным.
   Я повернул голову в сторону товарищей и сквозь стекла скафандра увидел их с поднятыми руками и беспомощно подогнувшимися коленями.
   Я успел еще разглядеть большой цилиндр, из которого стремился целый поток пузырьков газа; и где только пробегали они, -- замерзала вода, образуя тот белый, сверкающий призрак, который напугал нас и который, сударь, был гигантской льдиной, обволакивающей потонувшее судно.
   Я опять взглянул перед собой, и мне почудилось, что страшный призрак шевельнулся. Еще миг и, сразу рванувшись, льдина всплыла, унося за собой чернеющую в ней чайку с сокровищами хана Урюмкая. Подхваченные восходящей струей воды, страшной силой водоворота, перевертываясь и иногда ударяясь друг о друга, мы были увлечены вверх.
   С трудом отыскали мы друг друга после того, как наши тяжелые подошвы и шлемы погрузили нас вновь. Только у Свальбини остался невредимым фонарь, остальные были разбиты и смяты. Однако, не раньше, чем через час, подняли нас на палубу.
   Всплывшей льдиной сломало лестницу и сорвало один клюзельный канат.
   Первой нашей заботой после того, как с нас сняли скафандры, было узнать о судьбе льдины.
   Однако, ночь была черна, и все тонуло во мраке. Мы вслушивались в внуки, доносившиеся с моря, но это был лишь плеск небольшой волны и изредка стук машины идущего вдали парохода.
   Приходилось ожидать рассвета, а чтобы скоротать время, мы решили допросить наших пленников.
   Когда их привели, мы увидели крепких загорелых людей с хитрыми и дерзкими лицами.
   -- Вы кто такие? -- спросил я их.
   -- Рыбаки мы! -- ответили они, пожимая плечами и ухмыляясь.
   -- А не пираты, не контрабандисты?
   Лица пленников сразу сделались сторожкими и непроницаемыми.
   -- Никак нет! -- пробормотал один. -- Мы только служили своему барину.
   -- А он кто?
   -- Он?.. -- говоривший хитро улыбнулся. -- О нем нам говорить не велено. Нанимались -- молчать обещались...
   Больше ничего от них нельзя было добиться, и я приказал опять отвести их в трюм.
   Свальбини объяснил мне, что неизвестный противник остроумно догадался применить донный лед для поднятия судна. Достигши известного объема, льдина, более легкая, чем вода, всплывает и поднимает вместе с собой все то, что вмерзло в нее.
   Чуть только начало светать, мы все выбежали на палубу, но от льдины не осталось даже следа.
   Растаяла ли она? Или неизвестный "барин" отбуксировал ее в безопасное место -- вот эти вопросы нужно было решить.
   Я тотчас же приказал спустить шлюпку и, поверите ли, сударь, очень волновался, когда мы тронулись в путь! А ведь я дважды был в большом деле с пиратами на Востоке, и право же, сударь, никто не называл меня трусим.
   Мы быстро плыли в сторону острова, поросшего тростником. На низкий берег этой большой мели то и дело взбегали волны. Тучи бакланов и куликов поднялись с разных мест при нашем приближении, и нам казалось, что остров необитаем. Однако, из-за сплошной стены высоких тростников поднимался сизый дымок.
   С револьверами в руках мы бросились туда.
   На песчаном холме горел костер, и вокруг него сидели и спокойно хлебали уху из котла загорелые рыбаки и даже не оглянулись на нас. Только один человек поднялся к нам навстречу. Высокий, бритый джентльмен с безукоризненным пробором и крупными белыми зубами.
   Он подошел к нам и учтиво поклонился, обведя нас пытливым и насмешливым взглядом.
   При всей злобе на этого человека, я, сударь, почувствовал к нему симпатию. Подумайте только, какая должна быть выдержка, чтобы сохранить спокойствие в таком... довольно щекотливом положении.
   -- Кто-нибудь из джентльменов говорит по-английски? -- спросил он.
   Оказалось, что мы все трое владеем этим языком.
   -- О, прекрасно! -- улыбнулся он. -- Мне приятно свести с вами более близкое знакомство, джентльмены. Мы одновременно охотились за несуществующей дичью... потерпели фиаско и понесли много убытков.
   С этими словами он печально поник головой.
   Помолчав немного, он продолжал:
   -- Я думаю, джентльмены, что мы можем подать друг другу руки и мирно разойтись? Вот, прошу вас взглянуть...
   Говоря это, он повел нас на другую сторону острова.
   Здесь на берегу виднелись осколки еще не растаявшего льда и обломки злополучной чайки Очерета.
   -- Вы видите? -- спросил он. -- Он хозяйничал здесь раньше, чем мы.
   В кормовой палубе, превратившейся от действия воды в сплошную кремневую плиту, виднелось широкое и круглое отверстие. Оно не могло быть сделано каким-нибудь инструментом: слишком правильно были срезаны края обширного люка, достаточно вместительного для прохода одного человека.
   Сударь, я никогда в жизни так искренне не ругал себя, как в тот раз!
   Потерять столько дней на бесполезную, тяжелую и опасную работу, -- это казалось мне чудовищным!
   Внутри кормового трюма чайки ничего не было, кроме обломков окаменевшего дерева и каких-то заржавленных железных скоб и колец.
   -- Трюмы этого судна пусты совершенно! -- сказал бритый джентльмен. -- А теперь -- good day!
   -- Простите! -- сказал я. -- Еще один вопрос... Откуда вы узнали о существовании затонувшего судна?
   -- О! -- поднял кверху кулаки наш недавний противник, -- я, джентльмены, обманут самым бессовестным образом! Ко мне в Англию явился русский негоциант Громов и предложил купить у него подводный клад, недавно им найденный. Я заплатил за него 7.000 фунтов, нанял рабочих, застраховал их жизнь, платил им исправно большие деньги и вот награда -- пустая, гнилая коробка! Я не мог догадаться, что под толстым слоем ила скрыт люк, через который Громов вытащил все, что было в этой старой лодке...
   -- Позвольте узнать ваше имя? -- спросил его Суслов.
   -- Меня не интересуют ваши имена, -- гордо ответил англичанин, -- и меня, джентльмены, очень бы порадовала и ваша скромность.
   -- Отлично! -- сказал Суслов. -- Но ведь вы не имели права хозяйничать в чужих водах?
   -- А вы? -- улыбнулся англичанин. -- На "Бентовино" я видел итальянский флаг, а насколько мне известно, джентльмены, от Италии до этой мели довольно далеко?.. Впрочем, вы были такими же пиратами, как и я, конечно... подводными пиратами.
   При этих словах англичанин расхохотался колючим, сухим смехом.
   -- Однако!.. -- вспыхнул Свальбини.
   -- Не горячитесь! -- остановил его англичанин. -- Вы знаете, что я говорю правду. Если бы вы не были пиратами, вы бы, поймав моих людей, передали бы их властям в Одессе, но вы предпочитали и предпочитаете расправляться с ними собственными средствами.
   Согласитесь, сударь, что этот проклятый англичанин говорил очень убедительно?
   Ну, и мы, разумеется, волей-неволей молчали...
   -- Кто из вас командир парохода? -- спросил он. -- Я предлагаю за ваших пленников 6000 фунтов.
   Меня передернул наглый и насмешливый тон англичанина.
   Я подошел к нему вплотную и сказал:
   -- Сэр, мне бы следовало за предложение такого сорта причинить вам боль, но я предпочту, ввиду того, что наши силы неравны, отпустить ваших людей, подарив вам, таким образом, 600 фунтов. При вашей неудаче -- они вам могут пригодиться!
   Вскоре мы расстались с англичанином.
   На память у меня хранится и до настоящего времени кусок окаменевшего киля чайки Очерета.
   Если окажете мне честь, сударь, и зайдете ко мне, я вас угощу отличным ромом (прежние товарищи не забывают старика!) и покажу эту редкость...
   -- А этого Громова никто из вас так и не встречал? -- спросил я.
   -- Видите ли, сударь, -- о других я ничего не знаю. Я вскоре после этого случая ушел со службы у синьоров "Гаярди-сын и Альфред Бови" и с той поры не встречал ни Суслова, ни Свальбини. Сам я служил потом несколько лет на Дальнем Востоке и вот там...
   Старик умолк, разжигая погасшую трубку.
   -- Там-то, однажды, я слышал рассказ и вспомнил об этом Громове, так ловко обманувшем доверчивого англичанина. Я шел из Сингапура во Владивосток. В Амое я получил предписание зайти на один из островов Гокубу-Шото, южнее параллели бухты Ханг-Чу, где должен был взять на борт своего парохода какую-то английскую ученую экспедицию. В Май-Пинге я спустил шлюпку и вельбот и доставил к себе с берега четырех ученых английских археологов и их груз из 24 тяжелых ящиков.
   В пути с одним из ученых, доктором Вилли Бексфордом, я разговорился, и он мне рассказал преинтересную историю.
   В XII столетии около Гокубу-Шото был большой морской бой. Китайский пират Ху-бец-сан напал на эскадру Фудутуна Си-Ляна, везущую бронзовые статуи, драгоценные вазы и утварь для дворцов в Пекине. После долгого сопротивления часть кораблей сдалась пиратам, а два затонули.
   Вот за этими-то кораблями и отправилась в бухту Май-Пинг археологическая экспедиция англичан.
   Доктор Бексфорд рассказал мне, что водолазы нашли на значительной глубине потонувшие китайские галеры, но проникнуть в них не было никакой возможности.
   Корпуса галер представляли сплошные глыбы твердого камня. Дерево пропиталось кремнеземом и окаменело. Поднять суда было бы очень трудно. На помощь пришел русский изобретатель. Фамилии его доктор не знал, но рассказал мне, как работал этот человек.
   Так как запаса сгущенного воздуха хватает обыкновенно ненадолго и водолазу приходится скоро прекращать работу, то русский, точно определив место работы, ставил на якорях пловучий резервуар с сжатым воздухом, достаточным для работы пяти человек в течение 12 часов.
   Изобретатель, очистив палубу от ила и наросших на ней губок, кораллов и раковин, проделывал отверстие. Для этого он пользовался аппаратом, выделяющим под давлением фтор. Этот газ очень быстро разрушал кремневую оболочку палубы и открывал доступ внутрь окаменевшего судна. Англичанин говорил мне, что впервые такой способ был применен при изучении подводного города в Дарейте, у берегов Шотландии, и разработан шотландцем Майсом, но я, сударь, знаю, что на Гокубу-Шото англичанам помог не шотландец, а русский! И я уверен, что этот русский был не кто иной, как Громов!
   Он дал возможность английским археологам добыть из-под воды великолепные бронзовые колонны, светильники, вазы и столы; водолазы нашли в одной из галер серебряный трон; он был чем-то украшен, -- может быть, слоновой костью, драгоценными камнями или перламутром, но вода уничтожила эти украшения; много ценного оружия, старинного, как сам Китай, подняли англичане со дна моря; редкие бронзовые таблицы с перечислением подвигов одного из давно умерших богдыханов Мингов, серебряные и золотые слитки, разная посуда попали в руки ученых-археологов.

--------------------------------------------

   Впервые: Мир приключений. 1914. No 8.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru