Оссендовский Антон Мартынович
Бег конца

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Антон Оссендовский.
Бег конца

Илл. А. Александровского

   Он знал эти тревожные ночи. Они были его недугом, тягостным и неизлечимым. Сон бежал глаз, а мысли и воспоминания, словно когтями, впивались в мозг и сердце.
   Никто из знакомых Михаила Феодоровича Коркунова, всегда такого спокойного на вид, сдержанного и изящно одетого, никогда не подозревал о его невыносимо тяжелом недуге. Сам же он называл его "бегом конца".
   Всякий раз, когда это на него находило и когда в долгие, бессонные ночи он рыдал или хохотал, как безумный, то проклиная, то молясь горячо и исступленно, как язычник, -- им овладевало одно воспоминание, а когда и оно, наконец, проходило, оставив в душе мрачное пожарище, то Коркунов знал, что он осунулся и постарел. В зеркале он видел тогда свое желтое, морщинистое лицо, новые пряди седых волос и мертвые, тусклые глаза.
   Это-то он и называл "бегом конца", чувствуя, что еще один скачок болезни, и -- наступит смерть. Воспоминания, терзавшие Коркунова, были такими обыкновенными и в то же время такими ужасными.
   Лет пятнадцать тому назад, когда Коркунов только что начал в провинции свою службу, он полюбил замужнюю женщину.
   Любовь была нерадостная и надрывная, какой бывает всегда любовь к женщинам лживым и легкомысленным. Нина Мостовская была странная женщина. Отдавалась она легко и скоро, а в своих привязанностях была неразборчива. Репутацией она пользовалась очень сомнительной: одни называли ее развратной, другие -- больной, а то и просто психопаткой.
   Случайно сойдясь с Ниной, Коркунов полюбил ее. И ему казалось, что в их почти мимолетных отношениях было больше света и тепла, больше души и понимания друг друга, чем во всех его бывших порой очень серьезных романах.
   Она же скоро изменила ему. Изменила так грубо, гнусно и нелепо, что он долго не мог понять, как полюбил он Нину, как нашел он в себе отклик для ее лживого, порочного чувства. Однако, вспоминая все, прожитое с ней, ее тихий, ласкающий голос и глубокие, непрозрачные глаза, он тосковал все чаще и сильнее и, ломая руки, упорно смотрел в слепую темноту и шептал:
   -- Где ты теперь? Думаешь ли обо мне? Жива ли ты и тоскуешь ли о моей ласке и любви?
   Он безумствовал, мучился неизвестностью, что он, любивший ее так, как, вероятно, не умеют любить люди, не знал, что с нею, и где она. Не сомневаясь, что Нина покинула мужа и, быть может, переменила фамилию, Коркунов впадал в отчаяние, когда думал, что он не узнает ее при встрече и что уже забыл ее тихий, всегда ласковый голос.
   С годами любовь перешла в ненависть. Желание свидания с нею сливалось с желанием жестокой мести.
   Иногда ночью он вскакивал с постели, страшным напряжением мысли вызывал в памяти прежний образ Нины и бросал ей в лицо короткие, злые слова:
   -- Встречу... все равно встречу... Не завтра -- через год, через десять лет... старухой будешь, седой, безобразной... встречу и убью!..
   Но все его поиски были безуспешны. Нина исчезла бесследно.
   С течением времени у него появилась навязчивая идея. Он с тревогой думал, что лживую, изменчивую Нину убил какой-нибудь опередивший его и обиженный ею любовник.
   Он собрал портреты всех убитых за время его разлуки с нею женщин и старался отыскать в этих лицах знакомые черты. Но все было тщетным. Портреты, снятые до убийства, не представляли сомнений и затруднений. Коркунов, изучив их, приходил к выводу, что это -- не Нина. Труднее было разобраться в снимках с мертвых женщин.

0x01 graphic

   Все эти портреты Коркунов развесил по стенам своего кабинета и часто разглядывал их, стараясь проникнуть в тайну этих загадочных лиц, сделавшихся одинаково неуловимыми и расплывчатыми, лишь только коснулась их смерть.
   Это была жуткая коллекция. Со стен, из черных рамок смотрели призрачные лица. Откинутые назад головы, с полуоткрытыми глазами, в которых не успел еще умереть ужас, искривленные губы с оскаленными зубами; раны на лбу, с раскрывшимися и набухшими краями; раздробленные виски, где чернели зловещие пятна из крови и слипшихся волос; перерезанные шеи и вздувшиеся, оплывшие веки и губы удавленных женщин -- все это было собрано Коркуновым.
   Сегодня день был темный, серый, настоящий гнилой петербургский день. Коркунов вернулся со службы в угнетенном состоянии, предчувствуя новый приступ своей болезни.
   Ночью ему было очень тяжело. Он не мог сомкнуть глаз, с трудом дышал и иногда даже громко стонал. Наконец тревожная потребность сделать что-то важное и спешное, о чем никак нельзя было сразу вспомнить, погнала его из спальни. Сжимая голову и потирая лоб холодными ладонями, Коркунов вошел в кабинет и зажег лампу.
   Со стен глядели на него из рам портреты своими безумно расширенными, остановившимися и вытекшими глазами, которые, казалось, тускло блестели на этих мертвых, расплывшихся в отвратительные и зловещие улыбки лицах.
   -- А все за любовь? -- улыбнулся Коркунов. -- Любовь -- и жизнь... и смерть...
   Он громко расхохотался.
   -- За вашу любовь надо платить деньгами, а если кто-нибудь отдал вам хоть намек на чувство, тогда за вашу любовь, ядовитую и лживую, только нож... или топор!..
   Он подбежал к стене и, приближая лицо к портретам, повторял:
   -- Только нож... Только топор...
   Он тыкал пальцами в лица портретов, называл всех по имени и иногда, улыбаясь им, лукаво подмигивал или резко и злобно смеялся.
   -- Так и та... моя... когда-нибудь попадет сюда! -- чуть слышно произнес он. -- Тогда я пойду и все увижу... Кровь и лживое лицо, такое нелепое в своей беспомощности и испуге... Я буду смеяться прямо в это лицо, смеяться долго и громко... Пусть считают меня безумным тогда! Пусть! Мне все равно... А потом я приду к убийце и стану целовать его руки, добрые руки, уничтожившие ее...
   И вдруг Коркунов отскочил от стены и насторожился. Чьи-то тихие шаги и легкий шорох платья доносились из передней. В полуоткрытую дверь заглядывал мрак, и на фоне его мелькнуло что-то белое и слабо мерцающее. Еще и еще раз... Все яснее и отчетливее...
   Коркунов на пальцах, стараясь ступать неслышно, подошел к двери и, высунув голову в переднюю, шепнул:
   -- Это ты, Ниночка?.. Ты умерла сейчас и пришла ко мне? Вспомнила, умирая...
   Никто не откликнулся. Вдали треснул паркет. В столовой хрипло и ворчливо пробили часы, им отозвались другие в кухне, забив торопливо и звонко. Но Коркунов все знал и успокоился. Утром лакей подал ему газеты. Он, не торопясь, пил кофе, деловито уложил бумаги в портфель и только тогда развернул газеты. Сразу же бросилась в глаза статья с черным, бьющим на сенсацию заголовком.
   Ночью была убита в своей квартире дама. Убийца сам явился к следователю и просил арестовать себя, объясняя преступление любовью и ревностью.
   Имя убитой было неизвестно Коркунову, но он знал, что убита Нина и спокойно ждал.
   Дня через три, когда уже было сделано вскрытие и исполнены все судебные формальности, Коркунов прочитал в газетах, что тело убитой перевезено на квартиру мужа. Он торопливо надел черный сюртук и вечером отравился на панихиду.
   Густая толпа любопытных стояла в небольшой гостиной, где был гроб. Войдя через боковую дверь, Коркунов оказался сзади покойницы и видел только верхнюю часть ее головы и несколько белых цветов, лежащих на подушке.
   Зато он увидел мужа убитой. Высокий и строгий старик с жестокими, не простившими еще глазами стоял и крепко сжимал бледные руки. Он волновался, быть может, он даже плакал, так как мускулы лица у него напрягались и дрожали, и судорожно сдвигались густые, седые брови.
   Когда публика стала расходиться, Коркунов незаметно вошел в соседнюю комнату и огляделся. Это был будуар убитой.
   После смерти хозяйки сюда, вероятно, никто не заходил.
   Коркунов встал за портьеру и притаился. В будуаре было темно, и только с улицы проникал сюда свет, ложась полосой на светлые обои.
   В гостиной постепенно затихли голоса и шарканье ног. Потом все ушли, и только монахиня однообразно-тягучим голосом читала Псалтирь, произнося нараспев последние слоги, отчего слова делались чужими и непонятными. Устав, она смолкла, повздыхала, а потом, постукивая каблуками грубых сапог, ушла и бережно прикрыла за собой дверь.
   Коркунов быстро вошел в гостиную и, став перед гробом, заглянул покойнице в лицо. Он тихо вскрикнул, но сдержал себя и, наклонившись ниже, смотрел, не отрывая глаз.
   Лицо было обвязано марлей и почти закрыто. Только тонкий, слегка горбатый нос и приподнятая губа оставались на виду.
   Коркунов протянул руки к гробу и немного сдвинул повязку. Она легко скользнула назад и упала на подушку, открыв все лицо.
   Он сразу узнал Нину и, словно наблюдая за собой откуда-то издалека, ясно сознавал, что не удивился и не испугался.
   Левый глаз покойницы, с длинными, пушистыми ресницами, был плотно закрыт. Другого не было видно; вместо него был сплошной синий подтек, расплывшийся на лоб, и в трепетном колебании света казалось, что это черное пятно бежит и прыгает по лицу. Мягкие очертания губ, нежный овал лица и даже эта увядшая, словно немного утомленная кожа, все сохранилось, и здесь, в гробу, она лежала близкая ему, любимая и такая жалкая, такая беспомощная, как жестоко наказанный ребенок в слезах.
   Коркунов припал к ней головой на грудь, потом долго целовал ее губы и глаза и шептал:
   -- Зачем же так? Зачем?

0x01 graphic

   Вернувшаяся монахиня увидела человека, упавшего на гроб, и с криком убежала.
   Пришли люди и окружили Коркунова.
   Его манеры, спокойное лицо, внятный голос и изящное платье произвели впечатление.
   -- Вы муж покойной? -- спросил он у хозяина дома и, не ожидая ответа, взял его за руку и сказал: -- Я попрошу у вас несколько минут разговора без свидетелей. После -- я к вашим услугам.
   Высокий, строгий старик движением руки пригласил его в будуар. Они вошли и сели.
   Старик молчал, Коркунов с сосредоточенным видом что-то обдумывал.
   -- Она вас обманула... Изменила с тем... убийцей... Я знаю... Я читал в газетах его исповедь... Бедный он!.. Бедный и вы!..
   Коркунов умолк и задумался. Старик пошевелился на своем стуле.
   -- Нет, подождите! -- попросил его Коркунов. -- Я сейчас... У вас в глазах ненависть к ней... к Нине... Это больно и тяжко... Зачем?.. Она всех обманывала... всех... и вас... и своего первого мужа, и меня, и убийцу, и многих еще... Я это знаю!..
   Старик поднялся во весь рост и зашипел, словно почувствовал боль.
   -- Я тоже очень несчастен! -- вздохнул Коркунов. -- Страдаю так давно и так безнадежно. А она обманывала...
   -- Да! Она всю жизнь обманывала... эта... -- старик произнес гнусное слово, самое обидное, самое оскорбительное для женщины слово, и опять сел, понурив голову и закрыв глаза.
   -- Но разве, -- говорил Коркунов, растягивая слова, будто отыскивая каждое из них, -- разве солнечный луч обманывает, скользя по лицам, цветам и камням? Обманывает ли он, когда ласкает, радует сейчас одного, а через мгновение другого?
   Ответа не было. Коркунов подождал, потом тихо поднялся, подошел к старику и опустился перед ним на колени.
   Он поклонился ему до земли, обнял его ноги и, громко всхлипывая, начал целовать их, шепча горячим, страстным шепотом:
   -- Если мы, оскорбленные и обманутые, не простим ей, давшей нам любовь, мгновенное счастье и горе... если мы не простим ей всей нашей обиды, не защитим ее нашей любовью, -- с чем же предстанет она, бедная, перед престолом Предвечного Судии?..
   Уже на заре выходил Коркунов из дома, где оставалось тело Нины. Старик провожал его до двери и долго смотрел ему вслед затуманенным слезами взглядом.
   А Коркунов был счастлив. Что-то большое и радостное сжимало ему сердце и клокотало в груди.
   Выходя у своего подъезда из пролетки, он вдруг почувствовал, что ему нужно крикнуть всем, всему миру, одно только слово, и тогда все на земле изменится, вся жизнь станет светлее и проще.
   Только он не знал, какое это слово, а надо было торопиться: то большое и радостное, что наполняло его сердце и, грудь, росло и не давало ему ни вздохнуть, ни шевельнуться...
   То нужное, дорогое слово само пришло... Коркунов выпрямился, но в груди у него вдруг что-то оборвалось. Словно чем-то мягким и черным ему окутали голову, и все закружилось, замелькало, забилось...
   Потом все сразу остановилось...

--------------------------------------------

   Впервые: Огонек. 1913. No 11, 17 (30) марта.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru