"Сожмите сердце и примите жизнь". (Изъ китайскихъ изреченій).
Знакомясь на мѣстѣ съ современной китайской литературой, приходится имѣть дѣло съ двумя главными источниками, откуда можно черпать свѣдѣнія о творчествѣ жителей древняго Пэ-Синя (Китая): прессой и бродячими разсказчиками-пѣвцами. Книгъ въ Китаѣ нѣтъ, кромѣ тѣхъ, конечно, которыя хранятся въ библіотекахъ и являются достояніемъ богдыхана, государства или храмовъ.
Газеты и журналы: Пекингъ-бао, Нанфангъ-бао, Чонгъ-вай-дзе-бао, Че-бао, Фонгъ-йя-бао, Фенгъ-тзенъ-куанъ-бао, Чунгъ-Коуокъ-бао, Шенугъ-бао, Синъ-че-кіай-ки, Янгъ-сингъ-бао, Ченгъ-Фоа-бао, Тци-той-енъ-гау-сангъ-бао и Іенъ-тчеунъ-ю-бао (журналъ для дѣвушекъ) -- вотъ вся пресса Срединной Имперіи. Въ фельетонахъ этихъ изданій,-- кстати сказать, очень распространенныхъ,-- помѣщаются оригинальные романы китайскихъ беллетристовъ. "Недавніе нравы китайскаго народа", "Дурная дочь", "Новые воспитатели", "Уснувшій левъ" -- вотъ тѣ романы и повѣсти, которые за послѣднее время появились въ китайской прессѣ и вызвали извѣстную сенсацію.
Лишнее, кажется, говорить, что общій тонъ этихъ романовъ -- тенденціозный и патріотическій. Девизъ "Китай для китайцевъ", вражда къ манчжурской династіи, къ мандаринамъ -- взяточникамъ и развратникамъ, мечты объ освобожденіи Китая изъ-подъ негласной власти чужеземцевъ -- тотъ фонъ, на которомъ авторы развиваютъ фабулу своихъ сочиненій. Рядомъ съ такимъ политическимъ направленіемъ существуетъ другое, въ которомъ чередуются -- неумолимая и жестокая насмѣшка надъ вѣковымъ сномъ и ископаемыми нравами и законами Китая, сатира на мандариновъ, привыкшихъ проводить всѣ досуги въ домахъ разврата и азарта и случайно попавшихъ въ число совѣтниковъ трона, трогательные разсказы о судебныхъ ошибкахъ когда казнятъ невинныхъ,-- и заканчиваются иногда какимъ-нибудь сборникомъ псевдо-древнихъ изреченій, въ которомъ въ одно цѣлое сплетаются соціализмъ, индивидуальный анархизмъ и выводы положительныхъ наукъ.
Образцомъ такого произведенія являются "Книги Инъ" (человѣка). Ботъ что говоритъ, между прочимъ, авторъ словами своего героя, полубога Ни-Ина:
Я -- Ни-Инъ. Люди считали меня богомъ, чѣмъ-то непонятнымъ и страшнымъ, суровымъ, безжалостнымъ существомъ. Они слѣпы или безумны. Я -- Ни-Инъ. Спокойно текла моя жизнь, моя жизнь для меня.
Однажды спросили меня: что такое жизнь? Я долго думалъ. Четыре понятія рождалъ мой мозгъ: Жизнь -- свобода -- счастье -- мысль.
И я отвѣтилъ низко склонившимся передо мной безумцамъ:
Жизнь -- это время, пока я говорю: Я -- Ни-Инъ.
Если я, Ни Инъ. умираю, для меня исчезаютъ время и пространство. Это -- смерть.
Бога и властелина создали люди, боящіеся свободы и свѣта и ждущіе отъ созданныхъ ими существъ новаго счастія, которое никогда не придетъ...
"Книги Инъ" являются, вѣроятно, единственнымъ произведеніемъ, въ которомъ авторъ попытался сдѣлать выводы изъ извѣстныхъ ему европейскихъ философскихъ ученій и научныхъ теорій, придавая своему сочиненію дидактическую и тенденціозную окраску. Форма, въ которой написаны "Книги Инъ", очень поэтична и по своей лаконичности напоминаетъ нѣкоторыя произведенія Ницше. Нельзя обойти молчаніемъ одного обстоятельства. Авторъ "Книгъ Инъ" во второй главѣ высказываетъ ту-же самую мысль, которую опредѣленно формулировалъ великій натуръ-философъ нашихъ дней, Вильгельмъ Оствальдъ. Вотъ что говоритъ Ни-Инъ своимъ слушателямъ:
"Я хочу вамъ сказать всю простую правду о природѣ, о которой вы думаете съ какимъ-то страхомъ, какъ о чудовищахъ, населяющихъ соленыя воды Ша-лэй-Тяня.
Время, пространство и различимое въ нихъ -- вотъ все, что называется природой и будетъ такъ называться, пока по черной землѣ ходитъ человѣкъ. Это давно знаютъ мудрецы и дѣти"...
Какъ можно замѣтить, формулировка понятія о природѣ у автора "Книгъ Инъ"вполнѣ совпадаетъ съ опредѣленіемъ природы, даннымъ въ нѣкоторыхъ сочиненіяхъ великаго современнаго химика и философа.
Романтическій элементъ въ произведеніяхъ, помѣщаемыхъ въ газетахъ и журналахъ, занимаетъ второстепенное мѣсто, причемъ авторы очень часто, покидая на время фабулу, увлекаются изложеніемъ государственныхъ и общественныхъ идей, заполняя ими цѣлыя главы, не заботясь о связи ихъ съ развитіемъ дѣйствія романа или повѣсти. Зато иронія удается китайцамъ. Она злобна, хлестка и обладаетъ тѣмъ простодушнымъ и вмѣстѣ съ тѣмъ циничнымъ реализмомъ, который бьетъ по нервамъ читателя. Приводимъ для примѣра отрывокъ изъ сатиры "Тянъ-дзыинъ" (золотой человѣкъ), написанной на Юань-ши-кая:
Когда онъ встанетъ съ мягкаго дожа -- онъ бьетъ слугу и обижаетъ его браннымъ словомъ.
Когда онъ по улицѣ тихо идетъ -- онъ любитъ говорить о судьбѣ бѣдняковъ.
Когда онъ стоитъ, окруженный толпою, онъ сулить горы счастья.
Но во дворцѣ на Пей-хо онъ -- угодливъ и, молча, спокойно казнитъ.
Когда же, домой воротясь, замѣтитъ онъ слугу -- онъ бьетъ его снова.
Угадай же, житель Пэ-синя, о комъ я пропѣлъ тебѣ пѣсню?
Кто тотъ, кто на волка, лисицу, собаку похожъ?
Кто людей, лишь какъ добычу свою признаетъ?
Кто строитъ себѣ изъ тѣлъ ихъ, изъ крови палаты?
Кто продаетъ обѣщанія за деньги и за деньги отъ нихъ готовъ отказаться?
Должно вообще сказать, что по природѣ своей китаецъ чрезвычайно вдумчивъ, а поэтому онъ подмѣчаетъ такія мелочи, которыя позволяютъ ему однимъ штрихомъ, однимъ словомъ сразу обрисовать человѣка и событіе. Китаецъ -- философъ и прирожденный циникъ. Эти два свойства, какъ нельзя ярче и полнѣе, выразились въ его сатирическомъ дарованіи.
Другой источникъ, изъ котораго можно почерпнуть обильный матеріалъ о современной словесности Китая,-- это бродячіе пѣвцы и разсказчики. Подъ звуки трехструнной скрипки (Ху-тя), пѣвецъ быстрымъ речитативомъ, растягивая концы строфъ, поетъ древнія легенды о боготворимомъ Юань-Шинъ-дао-Фай, о красавицѣ Сынъ-ти, околдовавшей трехъ богдыхановъ, пока наконецъ ее не убилъ ЛиСанъ-Чу, о тайнѣ и ужасахъ храма Амо-Ни-Джанъ, о великомъ и мудромъ ЛяоДзы. Отъ древнихъ легендъ пѣвецъ переходитъ къ воинственнымъ пѣснямъ, въ которыхъ славитъ не только давно умершихъ героевъ, но и тѣхъ, кого знаютъ и помнятъ слушатели. Часто эти пѣсни упоминаютъ имена невинно казненныхъ героевъ революціонныхъ вспышекъ, за послѣдніе годы такъ часто волнующихъ Срединную Имперію. Вотъ наиболѣе часто исполняемая пѣсня:
За свободу Пэ-Синя съ оружіемъ поднялся Кенъ-То.
Онъ рѣшилъ прогнать чужеземцевъ за горный хребетъ зеленаго Мо-То-Линя.
И ушелъ онъ изъ дому, прощальный пославши привѣтъ старикамъ-родителямъ и друзьямъ.
Тайная тревога шевельнулась на сердцѣ чужеземцевъ.
Они золото шлютъ мандаринамъ и просятъ:
Убейте Кенъ-То! Онъ, возставшій на насъ, жить дольше не можетъ!
Ушли мандарины, и... скачутъ убійцы - гонцы.
Схватили героя. Онъ спалъ на рисовомъ полѣ, утомленный въ бою, что кипѣлъ у Тзы-и-ноя.
И, злобно смѣясь надъ Кенъ-То, мечтавшимъ о волѣ,
На рынкѣ они казнили его...
Много такихъ пѣсенъ создало боксерское возстаніе. Иногда въ этихъ пѣсняхъ прославляется какой-нибудь былинный богатырь и, кажется порой, что пѣсня безобидна. Но, вслушавшись, можно замѣтить, что каждый ея куплетъ оканчивается припѣвомъ:
Насъ предаютъ... насъ на гибель ведутъ мандарины, князья!
Возстаньте же, люди Пэ-Синя, и скиньте ярмо вѣкового врага!
До сихъ поръ эти пѣсни живутъ еще въ народѣ, и часто приходится слышать такіе припѣвы, въ которыхъ угрожаютъ смертью давно уже умершему, продавцу своего отечества", князю Ли-Хунъ-Чангу.
Пользуются успѣхомъ у слушателей пѣсни, исполняемыя нараспѣвъ и состоящія изъ поговорокъ, пословицъ и другихъ проявленій народной мудрости. Напримѣръ:
Кто чужую власть принимаетъ --
Тотъ своей родинѣ причиняетъ вредъ.
Неравенство служитъ началомъ раздѣла.
Богатство -- сокровище одной жизни,
Мудрость -- богатство всѣхъ временъ и поколѣній.
Кто не рѣшится войти въ логовище тигра,
Тому не отобрать его дѣтенышей.
Берегись красивыхъ женщинъ!
Онѣ -- какъ красный перецъ.
Журавль не строитъ гнѣзда на гниломъ дубѣ.
Богдыханъ -- богдыханъ народа, но не богдыханъ страны.
Можно говорить ложь,
Если она похожа на ложь.
Нельзя произносить лжи,
Если она похожа на правду.
Эти поговорки и пословицы подхватываются слушателями и поются хоромъ, оставаясь въ памяти и часто повторяясь.
Особое мѣсто занимаетъ эротика. Она гораздо болѣе развита въ словесной передачѣ произведеній различныхъ, часто неизвѣстныхъ авторовъ, чѣмъ въ прессѣ, которая, какъ я уже упоминалъ, отводитъ романтическому элементу второстепенное мѣсто. Въ послѣдніе годы прославился своими эротическими произведеніями Фай-Сянъ, самъ бродячій пѣвецъ, китайскій менестрель, пѣсни котораго записывалъ, между прочимъ, Октавъ Мирбо, построившій на нихъ не одну главу своего "Сада пытокъ". Нѣкоторыя пѣсни не могутъ быть переданы по цензурнымъ условіямъ, и, должно замѣтить, не потому, чтобы онѣ были слишкомъ циничны или грубы -- наоборотъ -- въ нихъ чувствуется извѣстная художественность, но зато онѣ поражаютъ извращенностью воображенія. Эротическіе пѣсни, а въ томъ числѣ и пѣсни Фай-Сяна,-- это короткія произведенія, воспѣвающія восторги физической любви и проповѣдующія необходимость забвенія отъ жизни, которую можно перенести, лишь "сжавши сердце". Приведемъ одну изъ пѣсенокъ Фай-Сяна, называемую "звено".
Отъ васъ пышетъ огнемъ и страстно зовутъ, молча кричатъ глаза...
Цѣпки и длительны прикосновенія. Тяжело дышеть грудь...
Такъ тянутся другъ къ другу алыя астореи, дурманя и желая.
Такъ убиваютъ онѣ себя и такъ, сплетаясь, замираютъ.
Не ищите законовъ, обычаевъ, привычекъ въ любви и страсти!
Онѣ не знаютъ ихъ. Непокорныя и властныя, онѣ умѣютъ лишь повелѣвать.
Описывая любовныя сцены и передавая рѣчи влюбленныхъ, авторы-эротики обнаруживаютъ крайнюю изобрѣтательность и богатство фантазіи, что впрочемъ не удивительно, если вспомнить ритуальныя изображенія самыхъ интимныхъ человѣческихъ отношеній, общую развращенность китайцевъ и существующіе кое-гдѣ въ Южномъ Китаѣ сексуальные культы.
Во всякомъ случаѣ можно смѣло сказать, что въ смыслѣ чистой эротики китайцы большіе художники.
Китай просыпался медленно. И теперь еще лишь верхніе слои огромнаго человѣческаго моря, раскинувшагося отъ береговъ Великаго океана до мрачныхъ склоновъ западнаго Памира, всколыхнулись. Событія послѣднихъ лѣтъ: китайско-японская война, занятіе китайскихъ областей, начиная съ 1898 г., международная карательная экспедиція 1900 г. въ Небесную Имперію, грабежъ Пекина и манчжурскихъ городовъ, безсмысленное и жестокое потопленіе китайцевъ въ Благовѣщенскѣ -- все это разбудило національное сознаніе, которое, проснувшись, постепенно углубляется въ массѣ населенія Китая. Сначала это національное чувство едва теплилось въ народѣ, сознавшемъ свою государственную безпомощность, но побѣда Японіи надъ Россіей дала толчокъ всѣмъ азіатамъ, придала бодрости китайцамъ, разожгла въ нихъ патріотизмъ, становящійся все болѣе и болѣе пламеннымъ и искреннимъ.
-- Судьба Индіи насъ не коснется!-- говорили мнѣ образованные китайцы и прибавляли:-- Мы проснулись и теперь долго будемъ бодрствовать!
На почвѣ растущаго патріотизма возникъ, конечно, цѣлый циклъ пѣсенъ революціонныхъ и націоналистическихъ. Я приведу двѣ пѣсни, пользующіяся въ Китаѣ большой популярностью. Одна изъ нихъ -- "Гимнѣ Свободы", распѣваемый на югѣ Китая, и считающійся китайской марсельезой.
О свобода! Ты -- наилучшій даръ небесъ!
Въ мирѣ рожденная,-- ты на землѣ источникъ всѣхъ чудесъ.
И какъ безбрежная пустыня мрачна вся Азія великая!
Двадцатый вѣкъ пусть позоветъ къ работѣ всѣхъ!
Мы новый храмъ построимъ общей жизни.
Плечомъ къ плечу, отважные, могучіе борцы,
Реформы вырывайте у земли и неба!
Пусть весь народъ могучій кличъ издастъ,
И этотъ кличъ достигнетъ вершинъ туманныхъ Сѣдого Куангъ-Ленъ!
Вашингтонъ, Наполеонъ!-- великіе сыны свободы!
Придите къ намъ и намъ отдайте жаръ своей души!
А ты, Гинъ-Юнъ, нашъ славный предокъ, веди на бой!
О духъ свободы, явись, явись и помоги!
Вторая пѣсня еще болѣе ярко подчеркиваетъ вражду китайцевъ къ манчжурамъ и ихъ династіи, овладѣвшей трономъ богдыхановъ, а также къ иностранцамъ, которыхъ влечетъ въ Китай лишь безграничная алчность. Эта пѣсня -- "Жалобы страны мертвыхъ". Вотъ ея текстъ, приводимый дословно:
Подулъ съ запада вѣтеръ и повсюду бросилъ зерна грусти.
Срединное царство замолкло и спитъ сномъ страны мертвыхъ.
Мчась на коняхъ, темной ночью налетѣла стая манчжуръ,
И было ихъ столько, что, казалось, пылью сѣрой покрылась страна.
Лишь солнце изъ-за Лье-Си показалось, ужъ разрушены наши жилища,
И погнали насъ глубокою ночью въ ряды ненавистныхъ полковъ,
На службу и въ рабство манчжуровъ!
О, ужасъ! На сѣверѣ огнемъ насъ пугала комета
И предвѣщала паденье великаго царства!
Потомъ темнота наступила, молчанье глубокое, и вопли раздались внезапно.
Повсюду кости бѣлѣютъ... Какъ грустно!
Мы -- мертвыхъ страна...
Подулъ съ запада вѣтеръ и принесъ лишь горе и муку.
Но никто не вышелъ на бой за свободу.
Бѣлые флаги кричали о рабствѣ, неволѣ, цѣпяхъ.
И пришли тогда изъ Европы войска.
Мракъ лишь спасаетъ насъ отъ боязни.
Но вслушайтесь въ страшные звуки беззвѣздной ночи!
Слышите ли вы, какъ во дворцѣ въ Пекинѣ Пируютъ чужестранцы?!
Какъ брешь пробиваютъ въ стѣнѣ данныя имъ права.
И продаютъ имъ нашъ древній, славный Китай.
Они золотомъ грузятъ свои корабли, мы съ голоду мремъ и молчимъ.
Вожди иностранцевъ въ разгулѣ и пѣсняхъ проводятъ всѣ дни.
Но никто не знаетъ нашихъ страданій, не слышитъ нашихъ воплей!
Никто не видитъ слезъ Китая... Все молчитъ кругомъ.
Увы! Повсюду унынье, повсюду скорбь одна.
Мы -- мертвыхъ страна!
Приведенныя выше двѣ пѣсни революціоннаго содержанія представляютъ собою лишь лучшія произведенія въ этомъ родѣ, но ими не ограничивается обширная литература этого направленія.
Заканчивая настоящій очеркъ, я не могу не отмѣтить, что Китай -- это страна таинственныхъ силъ души и ума человѣческаго, и отъ гражданъ проснувшейся страны міровая культура безъ сомнѣнія получитъ много цѣнныхъ вкладовъ.
Но, конечно, прежде всего этотъ великій народъ долженъ забыть грустныя слова любимой пѣсни: