Прошедшей зимой позволил я себе неоднократно обращать внимание любезного читателя на разные старые книжки, отличные редкостью, а также высоким стилем при забавном содержании, в ответ на что получил письма или на словах мне передано было не раз:
"Что же Вы все про старинное, между тем как на рынке много книг новых, каковыми наиболее и интересуется читатель, как изображающими нынешний день?"
Старому книгоеду это известно,-- да область-то не наша! Тут нужно -- чтобы по чистой совести отзываться -- особый вкус к современности, и как бы попутно не обидеть откровенным словом живущего и пишущего автора, и чтобы всем было приятно,-- а это трудно! И притом не раз уже высказано мною, в приличных случаю заметках, что нам, книголюбам, иная книжка прелестна не содержанием изложенных в ней событий, а старинной ее внешностью либо предшествующей иной главе заставкою и сопутствующей концовкой. Новую книгу читатель разрежет костяным ножиком и исследует любопытствующим глазом, вкушая лишь смысл содержания; мы же, книголюбы, иную книжку, извините, нюхаем, обоняя жадною ноздрей аромат протекших годин и, так сказать, пыль, вздыбленную колесницей времени.
И слезы наши -- если льем -- отличны от слез чувствительной читательницы современного романа: не жалость к такой-то Ирине, напрасно обманутой соответствующим героем Игорем во время совместной их стоянки на курорте Канны или Биарриц, а скорбь о том, что соломенной трухой сменилась прежняя тряпичная бумага, буквы же шлепаются машинным линотипом, экономя место на странице, не думая ни о приличествующих полях, ни о подобающей рамке, ни о глаз ласкающей красе титульного листа, ни о прочности переплета, коим могли бы любоваться и потомки. Ведь вот как мы различны! И оттого так трудно стало писать о старой книге -- не всякий склонен оценить и понять.
И однако, стремясь приблизиться к интересу господствующей современности, позвольте пробудить любопытство хотя бы сравнением прежних и нынешних танцев, имея в виду наступление зимних балов, как то: адвокатский, лекарский или же предстоящий бал писателей и ученых города Парижа и его русских окрестностей.
Настоящим позвольте ознакомить со старинной книжицей "Танцовальной учитель", указывающей, насколько почтенною считалась наука танцевания, не допуская легкомыслия поз и неприличия жестов.
Тут сначала отступлю и приведу отзыв о теперешнем танце танго высокой духовной особы, господина монсиньора Дюшеня, наблюдавшего воочию танцующую пару на семейном вечере. И как слова его были произнесены на французском языке, то лучше так их и оставить: -- Sans doute, cette danse nouvelle me parait fort agréable a regarder. Mais je me demande pourquoi elle se danse debout?
В старину же танцы служили иному, как то и видно из книжечек, изданных в Санкт-Петербурге и Москве в годы 1790-й и 1794-й, одна под названием "Танцовальный словарь"1, другая же под титулом "Танцовальный учитель, заключающий в себе правила и основания сего искусства к пользе обоего пола, со многими гравированными фигурами и частию музыки. Выбраны из славнейших о сем искусстве писателей и собственными примечаниями дополнены императорского шляхетскаго сухопутнаго кадет-скаго корпуса и императорской Академии художеств учителем И. К." 2.
Узнаём мы из этих книжечек, что "танцование, которое философы определяют наукою телодвижений, есть без прекословия одно наидревнейшее из преизящных искусств", что "любовь к танцам была так сильна у греков, что и важнейшие философы оным не гнушались". И действительно, если на нынешних балах можно видеть танцующими даже опытных хирургов и бывших послов... то оправданием им да послужат слова Сократа, сказанные им друзьям своим: "Вы смеетесь, когда я пляшу наподобие молодых юношей; но достоин ли я сего смеха, если я делаю весьма нужное упражнение для моего здоровья? Делаю ли я какую погрешность, когда танцую и привожу в движение мое тело?.." О каковых словах Сократа поведал нам историк Ксенофонт.
В первой главе упомянутого руководства изложены правила: "Каким образом ставить тело и производить разные положения ногами". Во второй главе -- "Способ хорошо ступать или ходить". В третьей -- "О разных поклонах". В четвертой -- "Каким образом должно складывать и надевать шляпу". Далее же излагаются весьма сложные правила знаменитого танца менуэта. И тут сказано: "Иной, обходя вокруг зала и производя весьма худо составленные шаги, думает уже, что знает танцовать менуэт, который, может быть, выучил в две недели или в месяц", что явное заблуждение, так как "сей танец самый благородный и важный, а следовательно, и труднейший, и которому, чтобы танцовать его с потребной приятностью и во всей точности, надобно учиться долгое время". И много еще разных наставлений в этой любопытной и редкостной книге, касающихся того, "каким образом входить в зал", "как держать руки женскому полу во время танцования, отводить плеча в разные стороны и о употребляемых в сем танце оборотах головы", а также наставление мужчинам -- "как подавать руку женскому полу", чтобы делать это не кое-как, по-нынешнему, а со старинной и чинной "благоприятностью".
И уж на одни рисуночки, на дереве резанные и приложенные к помянутой книжке Ивана Кускова, достаточно взглянуть, чтобы понять, что прежний танец, доставляя обществу должное удовольствие, в то же время был и важным делом, наущая изяществу телодвижений и выделяя благородством осанки. Поистине -- не нынешняя трясучка противоестественных отношений, как бы в целях возможно близкого касания. И то сказать: при современных мужеских штанах, достигающих каблука, как и при нагих ногах, едва лишь прикрытых крепдешином дамского воображения,-- никакой танец менуэт более не достижим. Вспомним, пожалеем и пройдем мимо!
И опять же, пытаясь сблизить любопытство к старине с интересом чисто современным, позвольте поговорить об образе поэта, как он прежде представлялся и ныне представляться нам продолжает, препровождая указанные портреты стихами.
О СТИХОТВОРЦЕ
Выходил в 1763 году, только недолго, всего шесть месяцев, небезлюбопытный журнал -- "Свободные часы"3, издаваемый тогдашним куратором Московского университета M. M. Херасковым, в сотрудниках же состоял и А. П. Сумароков. Так вот там, в журнальчике, печатались "Остатки или отрывки Зопировы", будто бы найденные на греческом языке, но только это, конечно, остроумная выдумка русского сочинителя. В первой главе означенной Зопировой книги имеется такое изображение стихотворца:
"Если встретится человек, имеющий одни кости и кожу, который так прозрачен, как Пунический фонарь, и так сух, что на солнце можно видеть его внутренния, который сильно ворчит, скребет рукою в голове, грызет ногти и т. п., то бегите, бедные встречные, бегите! ибо ежели кто еще помедлит хотя мало, то едва жив останется. Кто не угадает, что такой человек стихотворец?"
В наше время иным стал стихотворец, деля волосы пробором при помощи жирных составов помады, а ногти не только чисты, а и отпущены без явной надобности, согласно словам Пушкина о возможности этого и для дельного человека. И между тем в плодах музы особой разницы нет, и иной поэт в дни наши занесет в альбом обожаемой девицы стихотворение, малым отличное от нижеследующего, найденного нами в старой книжке "Тысяча и одна песня, для удовольствия песенников и песенниц, исходит в свет. Тетрадь первая. В Санктпетербурге, 1778":
Ей мою любовь открою,
Внемлен буду от нея,
Очи к ней свои устрою,
И она воззрит на мя.
Или же -- это уж из другой старой книжечки -- "Олинь-ка, или Первоначальная любовь", 1796 года4:
Любовию пылают
И мошки на цветах,
И рыбки воздыхают,
И тает слон в лесах.
И если нам укажут, что современный стихотворец пишет по-новому, позволяя себе порою выражаться даже языком непонятным, называемым заумным, и что, мол, раньше этого никогда не бывало, то попрошу извинения, что это не совсем правильно, потому что и прежние поэты, когда никаких футуристов и в помине не было, позволяли себе подобное же. И вот для примера, хотя бы из той же "Олиньки", четыре стиха:
Премудрость и перефразис! трам, трам, трам!
И ты ляпис-инферналис, трам!
О деньги! деньги, Вавилон! трам!
Гистерика и Купидон! трам!
А ведь писано в конце XVIII века! А то бывало и еще поме не здравого смысла, как найдено мною в другой книге ("Торжествующая Минерва", 1763 года,-- значит, еще раньше):
Гордость и тщеславие выдумал бес:
Шерин даберин лис тра фа,
Фар, фар, фар, люди ер арцы
Шинда шиндара,
Траиду трандара.
Это уже, правда, должно быть удивительно для читателя, что даже и настоящая глупость -- и то не нынче придумана! И выходит на поверку, что разница только в проборе да в чистых ногтях -- и то не всегда. А пишут ныне -- как и прежде писали, нового же ничего выдумать невозможно.
СОРНЫЙ ЯЗЫК
Хочу в заключение сказать насчет сорного языка, на который сейчас у нас жалуются. Что правда -- то правда, особенно среди беженства, где каждый вносит в речь русскую из чужого языка, так что не всегда и разберешь.
Так вот и это не новость, и раньше на то же жаловались и даже примеры приводили. Так, например, в знаменитой книге Курганова (хотя автор на обложке и не значится) -- "Российская универсальная грамматика, или Всеобщее письмословие", изданной "во граде Святаго Петра" в 1769 году, находим мы горестный упрек засорителям русского языка, а именно пишет Курганов, Николай Гаврилыч:
"Всего смешнее,-- пишет он,-- иной, как попугай, переняв несколько чужих слов, за честь почитает по "бесовски" вводить вновь, мешая их с русскими так: "Я в дистракции и дезеспере; аманта моя зделала мне инфиделите, а я, а ку сюр против риваля своего буду реванжироваться".
И очень сердится, что ввели такие противные слова, как "лорнет" и "имитация", да еще и мамку произвели в "гувернанта".
И подлинно, словно бы фразу, что я привел, услыхал Николай Гаврилович не во граде святого Петра и не 160 лет тому назад, а в наши дни в Пасси либо на Мозаре -- одним словом, в русских поселениях Парижа. И что греха таить -- проникает этот сорный язык и в российскую литературу, и в тамошнюю, и в изгнании сущую.
Бди же, о русский писатель! и помни прекрасный стих первой "Эпистолы" знаменитого пиита Сумарокова:
Довольно наш язык в себе имеет слов;
Но нет довольнаго числа на нем писцов.
[5 ноября 1929 г.]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПН, 1929, No 3149, 5 нояб.
1 Компан Ш. Танцовальный словарь, содержащий в себе историю, правила и основания танцовального искусства, с критическими размышлениями и любопытными анекдотами, относящимися к древним и новым танцам (М., 1790).
2 Автором "Танцовального учителя" был Иван Кусков.
3 Ежемесячный журнал M. M. Хераскова "Свободные часы" выходил в течение января -- декабря 1763 г. в Москве.
4 Белосельский-Белозерский А. М. Олинька, или Первоначальная любовь (с. Ясное, 1796). На самом деле книга издана в Москве (см.: Смирнов-Сокольский Н. П. Рассказы о книгах. М., 1978, с. 135--138).