Осоргин Михаил Андреевич
Игрок

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 6.84*4  Ваша оценка:

   Источник: "Современное русское зарубежье", "Олимп", Москва, 1998.
Библиотека Александра Белоусенко -- http://www.belousenko.com, 19 февраля 2003.
  

Михаил Осоргин

ИГРОК
Рассказ

         Когда крупье забрал и передвинул своим изумительным деревянным мечом кучу разноцветных костяшек, -- на плечо мое легла рука, и слегка насмешливый, очень знакомый голос сказал:
   -- Такого случая, седьмой карты, я жду три года. Но вы, конечно, правы, дав и восьмую.
   Я поднял голову и увидал старого московского приятеля, которого давно потерял из виду.
   Собрав печальные остатки костяшек, я встал -- к удовольствию ожидавших свободного места за столом. Поздоровавшись, он продолжал:
   -- Дать восьмую карту -- это, конечно, жест красивый. Французы этого не умеют. Чувствуется московское воспитание.
   -- Плохое утешенье, -- кисло улыбнулся я. -- Выло бы гораздо лучше остановиться даже на пятой.
   -- Однако прошла и шестая и седьмая. Могла пройти и восьмая. Получался хороший куш.
   -- По моим достаткам -- почти богатство. Я совершенно не понимаю, почему я дал восьмую.
   -- О, это понятно, понятно. Очень, очень понятно.
   Мы решили поболтать не в буфете клуба, а где-нибудь в кафе. На минуту задержались у большого стола баккара, где по зеленому сукну быстро передвигались кучки красных, голубых и перламутровых дощечек; игра шла миллионная. То, что отняла у меня восьмая карта, здесь выражалось одной красивой голубой дощечкой и в общем счете роли не играло. Голубая дощечка равна была только годовому заработку среднего чиновника.
   В кафе было пусто; мы заняли угловой столик и в ожидании двух кружек рассматривали друг друга.
   -- Вы часто играете? -- спросил он.
   -- Только случайно. А вы -- клубный житель?
   -- Да, как всегда. Но играю сейчас мало.
   -- Неудачи?
   -- Д-да, мертвая полоса. Бывает.
   С его лица не сходила усталая полуулыбка человека, видавшего виды. Я вспомнил, что улыбка эта была мне знакома еще по Москве, где мы также не раз встречались за круглым столом.
   -- Неисправимы? -- засмеялся я.
   -- Да зачем же исправляться? В сущности, в этом вся жизнь. Во всяком случае, лучшее в жизни.
   -- В азарте?
   -- Да. Именно в азарте. Азарт -- святое дело. Высокое дело. Выше азарта ничего нет. Побить восьмую карту ничем не хуже прекрасной поэмы или главы романа. Но нужно это уметь делать.
   -- Послушали бы вас моралисты -- получили бы вы от них хорошую отповедь. Карты -- гиблое дело. Душу вытравляют.
   -- Ах нет, это уж нет! Что угодно, а это не так. Азарт вообще возвышает, а не унижает душу. Я это говорю не как игрок, а совершенно беспристрастно. Я об этом много думал, да и наблюдал на своем веку достаточно.
   Мы попробовали говорить о другом. Наскоро обменялись деталями биографий последних лет. Вспомнили о старых встречах и об ушедших людях. И скоро разговор вернулся к прежней теме.
   Он отпивал пиво маленькими глотками, не глядя на кружку. Впрочем, глаза его всегда смотрели мимо предметов -- куда-то. А пальцы руки, нерабочей, бледноватой и слегка дрожащей, ни на минуту не оставались спокойными. С этой сдерживаемой природной нервностью не согласовался спокойный, слегка насмешливый голос, которым он произносил слова странные и глубоко убежденные.
   -- Азарт... и все в негодовании. Говорят: больная страсть, снижение достоинства человека. Ну, конечно! Горящие глаза, забвение человеческого, близость к зверю... Вздор это! Азарт человека возносит к небу, близит с богами. Плоской жизни, расчету каждого шага и каждой копейки он противополагает вдохновение, блеск, гигантский взлет надежд, гибельную пропасть падения, великое, именуемое "случайностью". Он маленькому чертику рассудка вырывает клок серенькой шерсти, и чертик гибнет со свистом, И тогда встает, вырастает огромный и великий бог или дьявол -- где разница? -- сжимает человеку сердце в горло сладкой целью мечты, страха и дерзанья, швыряет в прах семью, труд, все проклятые добродетели человека, связавшие его по рукам и ногам и сделавшие жизнь вечным проклятьем, и манит, обманывает, дарит минутой счастья, берет и губит внезапным ударом смешной и нелепой судьбы, ласкает тихой и ровной радостью. Да! Есть и простая сельская радость во всецветном азарте.
   -- Но слушайте, -- вы настоящий поэт! А скажите, у вас здесь есть семья? Дети?
   -- Что? Да, да, конечно. И дети. У меня двое. Но это не важно.
   И, отпив глоток, продолжал:
   -- Вы вот заметьте, что среди азартных, то есть настоящих, а не трусов и не ловкачей, нет злодеев и очень много (если не все) людей безбрежной щедрости и минутной (всегда минутной) высочайшей душевной красоты. Эти люди умеют и смеют дарить широким жестом, счастливить, любить всем сердцем. И вдруг -- страшная низость, полное падение, боязнь потерять полугрошик, последнюю свою соломинку спасения. И вот он за минуту -- богач, расточитель, благодетель, красивое сердце -- отказывает тонущему не только в помощи, а в простом сочувствии. И глубоко страдает за его гибель и за свою мерзость. Извивается, изощряется, подставляет ногу, выкарабкивается по чужим трупам. А через минуту -- снова бог, снова щедрый, великодушный, снова выше всех мелких сегодняшних политиков, тружеников в поте лица, благотворителей, отдающих процент, -- а он игрок с жизнью, отдает все зря, по воле своей и кусочка бристольского картона, не думая, не считая, ради красоты жеста... Потому что -- хочу и могу. И не дорожу ничем, только бы заглянуть в бездну, только бы поиграть с нею, равный, а не как ее раб.
   -- И в заключение всегда проиграть?
   -- Что? Но ведь это не важно: проиграть, выиграть. То есть это тоже важно, но только на момент, до следующей карты. Пока есть что ставить. А затем -- возврат к обычной жизни, к быту, к жене, к детям, к улице, газетам, вообще к тому, что называется действительностью. Из садов райских -- в болото.
   -- Неужели же, по-вашему, в этой действительной жизни...
   -- Подождите, -- перебил он. -- Вот что я вам хочу сказать: вы играли когда-нибудь один, сами с собой?
   -- Как?
   -- Ну, ночью, или когда нет денег на игру. Тот не игрок, то есть ничего в игре не понимает, кто не играл сам с собой. Я играл ночами, до света. Метал на две руки, делал ставки, выигрывал и проигрывал колоссальные суммы, миллионы, без всякого удержа с реальнейшим переживанием счастья и неудач. Говорил вслух, небрежничал, иронизировал, колебался. И очень волновался, особенно при крупных проигрышах. Когда не было дома карт, играл по телефонной книгe.
   -- Как это -- по телефонной книге?
   -- А просто, открывал наудачу и слагал цифры парами. Но, конечно, это суррогат азарта, а не настоящий. Но все же жизнь особая, более высокая, лучше сна и лучше ненужного бодрствования. И знаете, однажды я побил двадцать три карты подряд. Вы понимаете -- двадцать три подряд! Это было изумительное переживание. Если бы я играл не сам против себя, я бы выиграл миллиард, был бы богачом. Я даже не мог бы уже проиграть этого, мне недостало бы противников. Двадцать три карты! Я не мог заснуть до утра, но дальше было уже не то, игра мелкая, с переменным счастьем.
   -- Ну, это, знаете, уже...
   -- Ненормальность? Нет, я человек психически здоровый. Но я не знаю ничего выше игры случая, Подумайте -- какое превосходное ниспровержение законов логики, расчетов статистики... почему седьмая карта прошла, а восьмая бита? Маленькая, необъяснимая случайность -- и вы бы были сегодня богаты.
   -- Если бы снова не проиграл всего.
   -- Это уж другое. Важна минута, а не конечный результат. А впрочем...
   Он добродушно рассмеялся:
   -- Конечно, и поэзии есть пределы. У меня, -- я уже говарил вам, -- сейчас какая-то гиблая полоса. Дальше второй карты не бывает. Даже воображение не работает. И нет никакой веры. Вот это странно: почему иногда исчезает вера? Даешь карту и наверное знаешь, что проиграешь. Пока не подходит момент, когда уже нет для ставки и когда наверное, ну вот непременно был бы успех. Встаешь из-за стола и видишь, как твоими картами кто-нибудь бьет, и бьет, и бьет -- твоим счастьем. Не хватало только одной последней ставки. Это изумительно. И это тянется иногда месяцами. Так вот и сейчас со мной.
   Когда нам принесли по новой кружке, он продолжал:
   -- Вот я вам расскажу два случая из моей жизни. Однажды мне очень хотелось помочь больной женщине, моей знакомой, вдове умершего моего приятеля. А помочь было нечем. Человек она была молодой, вся жизнь была впереди, а от брака своего, такого неудачного, имела на руках сынишку. От всякого горя и печали случилось что-то с легкими, и нужно было отправить ее на юг поправляться. Очень мне было жалко на нее смотреть, а помочь -- чем я могу помочь? Только одно средство -- выиграть.
   -- Средство сомнительное.
   -- Да, уж это -- как повезет. Ну, пришел я однажды к ней и говорю: "Дайте мне на счастье руку". -- "Нате, говорит, -- а зачем?" -- "Пойду играть на ваше счастье. И хочу много выиграть. Если выиграю -- возьмете у меня?" -- "Возьму". -- "А сколько вам нужно, чтобы прожить полгода на юге? Тысячи рублей хватит?" -- "О, с избытком". -- "Завтра утром ждите". Она посмеялась, а я ушел.
   Дело было к ночи, по ночам и играли. Ну, коротко говоря, случилась полоса изумительная. В кармане у меня пустяки, и я в первый же банк заложил половину всего, что имел. Провел карт пять, продал банк, повернул, взял. Следующий мой банк -- уже крупнее. Везло мне, как никогда, и игроки были денежные. Тысячу рублей я сделал за первые полчаса, а дальше и считать перестал. Играл как бы шутя, а на душе такая высокая радость, что и не расскажешь. Ведь человека спасу, прекрасную молодую женщину и ее ребенка. И уж не о поездке ее шла теперь речь, не о полугоде отдыха. Даже если останется у меня к утру половина того, что я выиграл, -- я обеспечу ей жизнь и ее ребенку воспитание.
   Давал карту, бил, забирал деньги, давал дальше и шептал про себя: "А это Васютке на костюмчик, а на это ему ослика купим, а на это лодку с парусом". И если лодку с парусом били -- начинал снова, отыгрывал лодку и наигрывал еще на велосипед. Пусть хоть дом покупают -- мне-то что за дело: деньги их!
   Стал играть дальше сдержанно: не скупо, а благоразумно. И все смотрел на часы: скоро ли утро. Проигрывал, выигрывал, но все же лежала передо мной кучка денег раз в двадцать больше, чем та презренная тысяча, о которой мы говорили. Так дотянул до утра и даже часам к восьми еще наиграл.
   -- И не проиграли? Унесли?
   -- А вот слушайте. Собрал я деньги, положил в бумажник, встал. Ну, конечно, недовольные лица, -- уходит человек с деньгами. Подождите, говорят, до завтрака, а там все разойдемся. Говорю: "Не могу, должен идти; если хотите -- вернусь через час". -- "Не вернетесь!" -- "Даю слово!"
   Вышел -- и прямо к ней. По дороге отсчитал двадцать тысяч, завернул особо в бумажку. И мне осталось на игру. Не на жизнь, об этом я никогда не думаю.
   Жила она совсем рядом. И вот неудача: не застал. Вышла рано по каким-то делам, а вернется, сказала, не раньше обеда. Было обидно! А я уже и фразу приготовил: "Вот выигрыш. Согласны взять, что в этой бумажке, -- и чтобы разговору об этом больше не было?" -- "Согласна". -- "Получайте, и больше ни одного слова!" Эффектно! Эх, как на душе у меня хорошо было!
   -- Неужели вернулись и все проиграли?
   -- Да, вернулся и все проиграл, все до копейки. Вы думаете -- по слабости? Нет, сознательно. Когда шел, ясно отдавал себе отчет в том, что могу загубить хорошее дело. И как подумал -- решил непременно идти играть. Даже дрожал от удовольствия: вот это -- настоящая ставка! Ведь и деньги уж, собственно, не мои были, значит -- почти преступление. И стал играть сразу крупно, не считая. Представьте -- oпять повезло. Через час удвоил сумму. Еще через час -- заложил в банк последнюю сторублевку и знал, что ее возьмут. Первую карту побили.
   Он замолчал, смотря перед собой блестящими, ушедшими вдаль глазами.
   -- Да... Ну а второй случай?
   -- Что? Ах, второй... Ну, это не так интересно. Как-то я проигрался совершенно, вернулся ночью домой и лег спать. И вдруг вспомнил, что накануне дал жене немного денег на какие-то необходимые покупки. В то время жилось нам очень плохо. Вспомнил -- и не могу заснуть. И вот встал, тихонько пробрался в комнату, где спала жена, долго шарил, боясь зажечь спичку, нащупал ее сумку, унес, вынул деньги, сумку отнес обратно. И чувствовал себя настоящим вором, настоящим. Интересное ощущение. Ушел из дому опять играть. И представьте -- начал с пустяками, а к концу выиграл довольно много. И даже удержался -- вернулся с выигрышем. Дома застал жену в горе: деньги пропали, последние деньги. Ну, встал перед ней на колени, отдал ей весь выигрыш.
   -- Это ты взял? Ты взял на игру? Последнее? У меня из сумки!
   -- Да, -- говорю, -- я. Я украл их у тебя потихоньку ночью.
   Вышло хуже, чем если бы пропали. А я ей много денег принес. Но ведь женщины не понимают. Ужас воровства понимают, а вот красоту победы -- нет. Долго плакала. Кажется, я тоже рвал на себе волосы. Рву волосы, -- а в душе поет радостно: все-таки победил я. Не решись я на воровство -- голодать бы нам ту неделю.
   Рассказ мне не понравился:
   -- Знаете, тут уж черт знает что такое. Какая же тут красота?
   -- Вы тоже не понимаете. Значит, вы не игрок, не настоящий, хотя закваска у вас хорошая, московская.
   Расплатились и вышли.
   -- Куда вы?
   -- Не знаю.
   -- Вернетесь в клуб?
   -- Да, вероятно. Хотя я сегодня очень плохо вооружен. И в то же время -- хотите, так смейтесь -- чувствую, что сегодня мог бы взять. Нет, я предрассудкам не подвержен. Я просто -- чувствую. Иногда и ошибаюсь, конечно. А иной раз угадываю.
   Я пожелал ему удачи.
Оценка: 6.84*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru