Лукаш Иван Созонтович
Черная магия

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Иван Лукаш

Черная магия

   Париж-Москва, YMCA-PRESS, 1995
   Составление и вступительная статья -- А. Н. Богословский.
   
   Русский доктор с далекого поста за Дакаром уже второй год присылает мне редкие письма. Иногда это отрывистые короткие заметки, иногда размышления.
   Тяжкая и душная Африка, страна черной магии, окружила доктора чудовищными впечатлениями, а среди них есть и такие, о которых мне не доводилось слышать раньше. И кажется мне иногда, что Африка как будто движется в таких кратких заметках русского врача.
   "Вот и Дакар, столица западной Африки. Дворец губернатора из белого камня, железобетонная почта, крытый рынок, школа для черных акушерок, расшатанные такси и черные полицейские".
   "Жирные негритянки в голубых кофтах с пестрыми платками па головах лениво ползут по самому солнцепеку. В ушных раковинах -- золотые колечки, во рту -- палочки жасмина -- жуют, жуют. Они охмелели в пекле. Бесстыдно-бессмысленны все ленивые движения черных тел. И бесстыдно-бессмысленно-огромны -- в ладонь -- африканские колокольчики, то красные, то желтые, как куски мяса".
   "Большая и отвратительная ящерица, серо-стальная, как раскаленная сталь, поводит на меня плоской головой из-под кряжистого дупла баобаба. Среди бешеных папоротников мне кажется, что я иду в допотопном лесу, по допотопным болотам, когда еще не было на земле человека".
   "А в Дакаре, африканской столице, вечером с пыльных пальм, окаймляющих улицы, срываются с визгом жирные вампиры".
   "На полоске земли между лагуной и океаном, в Бассаме, на негритянском базаре, нестерпима тошная вонь прогорклого кокосового масла, плесени гниющей рыбы и "фуфу" -- таинственной приправы к кушаньям, которой пахнут все негры. Нестерпим острый запах их атласной кожи, прокаленной солнцем и такой приятной на ощупь. Впрочем, негры говорят, что от нас воняет еще отвратительнее. "Белые пахнут трупом", -- говорят негры, а людоеды, которые водятся в дебрях, очень не одобряют, как слышно, мяса белых: "оно противное и соленое".
   "Когда мы плыли тихой лагуной, за нами резали воду как бы два ноздреватых кокосовых ореха -- ноздри каймана. Лодочник-негр сказал, что кайман -- бог лагуны".
   "У меня жила обезьянка. Я ее очень полюбил. У нее розовые пяточки, как у годовалого младенца, и прелестные ручки, сухие горсточки с миндалевидными синими коготками.
   Андрюшка любил только играть. Вот уж для кого, действительно, "что наша жизнь, -- игра". И когда разыграется, в доме -- все к черту: занавески, банки со стола, лампа. Разгромит и удерет на крышу. "Я тебя не пушу больше домой", -- говорил я и запирал дверь. Через час или полтора Андрюшка сухой горсточкой стучал в дверь и звал меня: "Ку-ку".
   Когда он был весел, это были целые фразы, милая трескотня, и все "ку-ку" на разные лады. Вскоре я очень хорошо стал понимать его.
   Перед сном обычно мы с ним танцевали. Я пел "ладушки" и хлопал в ладоши. Он попадал в такт, преуморительно дрыгал ножкой и поднимал к голове прелестную лапку. Больше всего он любил засыпать у меня за пазухой. Возится там, шершавенький, теплый, и этак тихо, счастливо: "Ку-ку, ку-ку". Я мыл его одеколоном -- воды Андрюше не полагается -- и мыл его, и расчесывал желтоватую щетинку на голове "на косой ряд"... Это длинная история рассказывать, как он в бешенстве игры схватил у меня со стола склянку и глотнул. А в склянке -- яд...
   Всю ночь я его спасал и, отчаявшись, носил в одеяле. Его веки стали как из тончайшей белой бумаги, а ноготки бледно-голубыми. Он уже не мог говорить, а шептал мне: "Ку-ку... ку-ку". На рассвете я с ним распрощался, или. вернее, он обнял мне шею слабеющей лапкой. Вот и все о моем Андрюше Ку-ку".
   "Меня навестил глава племени. С ног до головы он увешан ладанками от сглаза и болезней. Его шествие по деревне сопровождалось барабанным боем "бум-бум". На мой слух, это дикий шум, но черный бой уверил меня, что "барабан говорит очень хорошо". Эти "бум-бум" -- не только слова, но целые фразы, барабанный, так сказать, телеграф, извещающий каждый раз особыми звуками о приезде ли начальства, о тех или иных событиях".
   "Я попросил у главы племени собаку, чтобы охранять дом от воров. Черный королек ответил: "Лучше возьми жену или две. Жену мне легче найти, чем собаку".
   Одно я понял здесь, что коммунистический идеал -- идеал дикарского общества. Здесь, во всей этой дичи, когда я вспоминаю Европу и когда вспоминаю все, что уже свершилось в России, я начинаю думать, что белый человеческий мир, если так можно сказать, негритянится, а Россия уже онегритянилась на наших глазах. Духовный уровень белого человека ужасающе понизился, опростился. Кажется, еще немного -- и белое человечество дойдет до уровня дикаря: "ни одного высшего чувства и все дозволено". Бесстыдство духа ради бесстыдства тела -- не в этом ли дикарская основа всего коммунизма".
   "Когда ночью при лампе я перечитываю Пушкина, а громадные бабочки-ночницы неистовствуют на белом потолке, мне кажется, что я начинаю понимать самое зловещее, что мне повиделось в черной Африке: в скуластом лице негра с приплюснутым носом отдаленно и страшно видится мне иногда иное лицо, белое лицо с прижмуренными глазами -- "азиатская харя". И тогда с ужасом я начинаю понимать, почему Пушкин назвал нас негритянской кличкой -- "блондосы"...
   Там, где была Россия, теперь страна белых негров, блондосов. Поймите же, что "одна шестая часть света" погрузилась на глазах всего остального белого человечества в дикий сон, завороженная той же черной магией, под которой уже века спит гнетущим сном Африка. И я думаю, что страшнее всех пророчеств о русской судьбе -- всех Достоевских -- вот это глухое пророчество Пушкина: "Эх вы, блондосы, блондосы".
   Если бы в Европе поняли, что африканские дикари совершенно с такой же дикой простотой, как и дикари коммунизма, только без болтовни Маркса и прочих, разрешают все вопросы о "капитале", о "семье", о "религии": если бы поняли в Европе, что в своей основе все самые блестящие идеи социализма также, как и практика коммунизма, практика всеобщего кровавого переворота, -- в конце концов только возвращение вспять, к дикарю. Белый мир веками оборонялся от черной магии Африки. Но теперь, кажется мне, весь белый мир под ее дыханием. Идет повсюду и все сильнее повальное обессмысливание белой жизни и человеческих белых чувств -- всего духа, традиций и иерархий белой Европы, ее Бога и ее тела. В повальном коммунистическом побоище и будет, может быть, истреблено белое человечество, европейский мир, и тогда на смену ему придут блондосы, падшая раса белых дикарей, и белый мир заснет тем же ужасным сном, которым спит Африка, завороженная черной магией".
   "И вот выдумали в онегритянившейся Москве "октябрины". А знаете ли вы, что здесь, у негров, "октябрят" уже испокон веков. И чем хуже московских те клички, которые здесь дают при рождении, хотя бы: Осленок, Курица, Дерево, Туча, Которая Меня Больше Не Давит, или Дочь Шарлатана?"
   На этом и обрываются письма доктора с далекого поста за Дакаром. А новых я от него не получал давно.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Черная магия. Впервые: Возрождение. 1930. No 1735. 3 марта.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru