Лукаш Иван Созонтович
"Вопль" Бердяева

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Иван Лукаш

"Вопль" Бердяева

   Париж-Москва, YMCA-PRESS, 1995
   Составление и вступительная статья -- А. Н. Богословский.
   
   Несколько дней тому назад в "Последних новостях" напечатана статья Николая Бердяева "Вопль русской церкви".
   Не для полемики отвечаем мы. В этом трагическом вопросе совести каждого из нас и совести всех нас самое слово "газетная полемика" есть уже поношение церкви. Несомненно для всякого верующего, что превращение внутреннего вопроса христианской совести в тему для словесной игры политических, по существу, внецерковных, а часто и внехристианских умов на страницах газет, есть поношение, есть оскорбляющая толпа на Голгофе...
   По всей совести вдумаемся в положения Николая Бердяева.
   "Многими в эмиграции, -- говорит он, -- послание митрополита Сергия и предъявленное им требование митрополиту Евлогию было воспринято как окрик, как "приказание", как насилие над совестью. И вот прежде всего хочется сказать, что внутренний смысл этого послания совсем иной. Понять это до конца могут лишь люди, которые прожили годы в советской России и потому способны воспринимать события, там происходящие, изнутри, а не извне".
   Вовсе неверно и полно мелкой гордыни не доказанное ничем утверждение Бердяева, что внутренний смысл послания митрополита Сергия "понять до конца могут только люди, которые прожили годы в советской России и потому способны воспринимать события, там происходящие, изнутри, а не извне".
   Мы все, в эмиграции сущие (не один Бердяев!), прожили годы в советской России, годы страха и крови, годы борьбы и для многих годы мученичества, а потому слова Бердяева полны для нас не только самомнением, а и подменой правды: церковные события, там происходящие, и здесь и там воистину могут восприниматься только изнутри, по голосу христианской совести, но для того, чтобы воспринять их совестью человеческой изнутри, можно и быть, и вовсе не быть в советской России. Церковь и Голгофа ее и для нас, эмигрантов, прежде всего есть вопрос внутренний, а не вопрос внешних событий, на которые ссылается Бердяев. Поэтому его поучения к нам -- просто словоизвержение в пустоту: то, что он считает недопонятым эмиграцией, давно понято ею. Нам ли не понимать двойного мученичества Русской Церкви: мученичества Вениамина и мученичества Тихона?
   Бердяев говорит: "Мы здесь, за границей, на свободе, можем говорить, что хотим, языком чистым и красивым, можем представляться себе людьми неспособными ни на какие компромиссы... (курсив мой. -- И. Л.). Но красота и чистота нашего языка, непримиримость наших выступлений не имеют большого нравственного веса. Совсем иной вес все имеет там, в России".
   Так. Но почему эта злобность к эмиграции? Не виновата она, что историческая судьба сохранила ее, как отстой нации в условиях человеческой свободы. Сам же Бердяев говорит ниже: "Свобода слова есть великое благо. Главное оправдание, эмиграции в том, что в ней, может быть, очаг свободной мысли" (курсив мой. -- И. Л.).
   Почему же еще раз с такой бездоказанностью брошено Н. Бердяевым в лицо ей, русской эмиграции, что она только представляется себе неспособной ни на какие компромиссы? Разве в эмиграции все только "представляются"? Значит, и князь Павел Долгоруков, и все, расстрелянные с ним, из которых многие ведь из эмигрантского Парижа, и Борис Коверда, и Мария Захарченко, и галлиполийские солдаты, в шахтах и на заводах только "представлялись" и "представляются"?
   Бердяев как будто коснулся понимания духовной основы эмиграции, но не договорил, вернее, тут же исказил сказанное. Да, эмиграция -- очаг свободной мысли -- не только остатки российской жизни и российской свободы: эмиграция, прежде всего, свободная национальная совесть... Пусть мы все -- люди, все в борении страха смертного и в бездне греха, и пусть каждый из нас способен на "компромиссы". Но дело-то не в том, чья сдастся совесть, а в том, кто останется непобежденным: именно таков исторический и духовный смысл эмиграции.
   Бердяев рисует себе эмиграцию в положении какой-то жалкой непримиримости, в каком-то тупом "гоноре до первого искушения". Искушений, соблазнов было много, и сам Бердяев теперь разве не искушает и не соблазняет?-- но эмиграция, тем не менее, еще жива духовно. Бердяев сознательно забыл, что мы все, и даже самые слабодушные, обречены мученичеству только потому, что по велению совести своей "компромиссов" этих не принимаем. Пребывая в эмиграции, мы все тем самым обрекаем себя на мученичество в советской России. Только потому хотя бы, что остаемся в эмиграции. Только за нашу свободную мысль, за наше свободное слово, за свободную совесть нашу все мы в советской России -- либо смертники, либо кандидаты в смертники. Таким положением русские эмигранты сопричислены к мученикам России. По совести, по всему выстраданному в России, пусть даже способные на "компромиссы", мы тем не менее -- с мучениками России, а не против мучеников ее.
   В этом-то сознании и лежит основа нашей "непримиримости", которая так раздражает Бердяева: нравственное право на нее мы все же имеем.
   В России о свободе духа и совести говорят расстрелянные. Здесь, в изгнании, о том же говорим мы -- еще живые. И с точки зрения свободы духа и свободы совести должен нами решаться церковный вопрос.
   Но вот что говорит об этом во второй, самой важной, части статьи Бердяев:
   "Драгоценным даром свободы слова эмигрантские круги очень плохо воспользовались, они создали и на свободе застенок, удушающий всякую свободу мысли" (подчеркнуто мной. -- И. Л.).
   Хочется, прежде всего, спросить, кто, где и когда удушал в эмиграции свободу мысли Н. Бердяева, ставшего здесь чуть ли не президентом целой Религиозно-философской академии? или -- кто, где и когда в эмиграции полагал церковь зарубежную "лучше и чище" благодатного мученического света церкви тихоновской? Но если эмиграция -- в этом Бердяев прав -- понятие не церковное, то вместе с тем оно -- не только понятие политическое и бытовое.
   Сам же Бердяев говорит, что главное оправдание эмиграции в том, что в ней очаг свободной мысли, -- тем самым он признает, что понятие эмиграции есть понятие духовное, есть категория не политики, не быта, а категория духа и совести. Тут не только одни преходящие "внешние условия", а и условия внутренние, непреходимые, вечные.
   Странно также заявление Н. Бердяева, так сказать, "профессора от церковности", что "эмигрантской церкви быть не может".
   Да, наша Мать-церковь -- в России, но почему Бердяев полагает, что она только в митрополичьих покоях Сергия, по словам самого Бердяева, лишь "фактически возглавляющего русскую церковь"? Церковь не только факт, а и благодать. И разве мы смеем знать, на ком почиет благодать патриаршая: на Сергии ли, или на темничном заключеннике Петре?
   У Бердяева -- во всем одно покорство фактам, событиям, внешности, во всем внешняя оценка того, что в человеке есть внутреннее его: Мать-церковь только в фактическом возглавителе ее? А разве иерархи ее, в цепях и в заточении, -- уже и не церковь? Бердяев ответа не дает, Бердяев торопится объявить "фактического возглавителя" всей Церкви православной.
   И вот что утверждает Бердяев о послании митрополита Сергия:
   "В кровавых муках освобождается она от власти кесаря. Мы живем в эпоху углубленного церковного сознания, очищения церкви от искажавших ее исторических наслоений. Церковь возвышается над царством кесаря, в какой бы форме оно ни являлось, и она может существовать при какой угодно природно-исторической среде. Та природно-историческая среда, с которой встретилась церковь в Римской империи или в средневековом феодальном обществе нового времени сама по себе не более христианская, чем рабоче-крестьянское государство, чем коммунистическое общество".
   "Церковь не может иметь никакого политического идеала и не может быть связана ни с какой политической партией. Положительный идеал Христовой Церкви есть Царство Божие, т. е. личное, социальное и космическое преображение, обожение, новое небо и новая земля. Все земные политические формы для церкви преходящие".
   Вдумайтесь в эти цитаты: они ужасны но своему смыслу!
   Дьявол-искуситель всегда так начинает музыку свою, с "освобождения": учинить пустоту, тьму небытия, порвать живоносную связь с прошлым, выбросить из исторического лона -- это значит убить. Дьявол и есть "человекоубийца от начала".
   Освободить церковь от ее истории, "очистить" -- по выражению Н. Бердяева --"церковь от искажавших ее исторических наслоений" -- это не значит ли убить церковь?
   Словами дьявола, словами "освобождения" и "очищения" начинали и "живоцерковники", поучавшие патриарха Тихона. На тех же словах построен весь красный террор, "освободивший" и очистивший всю Россию, всю ее душу выплеснувший в расстрелах.
   Запев сатаны... Надо еще доказательно опровергнуть слова Завета, что Христос -- "Царь царствующих и Господь господствующих", а потом уже доказывать, что разрыв церкви с ее историческим лоном есть "великое благо" и подчинение церкви советской власти, власти антихристовой, есть "освобождение от власти царства кесаря".
   Какой зловещий бред, какая страшная подмена... На месте пусте ставит Бердяев церковь, свою, бердяевскую, а не русскую православную церковь, обрубая все связи с прошлым, значит, и с будущим.
   И сдачу Церкви Христовой во власть антихристу полагает "благом великим". И находит для убийства церкви те же слова, какие были на языке первых глашатаев коммунистического истребления России, -- "освободить, углубить, очистить" и т. д.
   Конечно, мы все знаем, что политические формы для церкви преходящи. Вся земля и все земное для церкви -- плен тленного. Но вместе с тем мы знаем, что церковь -- Божий меч в мире.
   И знаем мы также, что не ведомы церкви ни "капиталистическое", ни "социалистическое" общество Н. Бердяева и К. Маркса -- эта волчья терминология вечного братоубийственного истребления.
   Одно общество знает церковь: братство во Христе, Вечерю Любви.
   И весь вопрос именно в том -- вдвинут ли теперь православную русскую церковь в пыточные тиски "классовой борьбы", превратят ли ее в проповедницу истребления всех, кто не с этим "классом" убийц-коммунистов, поставят ли ее "одной из сторон в столкновении", или она сохранит себя над всеми сторонами.
   И снова тут у Н. Бердяева подмена истины: для него все исторические общества одинаково не с церковью. Докажите! И уж, во всяком случае, без доказательств ясно, что в истории человечества не было ни одного христианского и даже языческого общества, которое бы так прямо и так открыто боролось против Христа и Церкви Его, как "коммунистическое общество".
   Отделять Церковь Христа от общества, превращать ее в холодно-теплую дисциплину для религиозно-философских размышлений -- это и есть то потемненное, безлюбовное, изблеванное христианство, о котором сказано: "И Ангелу Лаодикийской Церкви напиши: "О, если бы ты был холоден или горяч, но ты тепел, и Я изблюю тебя из уст моих".
   Сам Н. Бердяев признает, что коммунистическая власть -- "власть антихристова, дехристианизирующая русский народ". Он признает, что "коммунистическая власть совершала много преступлений -- убивала, истязала людей, развращала души детей, отравляла опиумом безбожия народную душу". Но почему все это ставит Н. Бердяев в прошлое время? Все это творится и теперь, все это -- в настоящем. И в том, что все это творится в настоящем, и заключается ответ нашей христианской совести на послание митрополита Сергия.
   Каждый из нас дал бы подписку в лояльности советской власти, если бы она не творила того, что творит и будет творить до скончания своего, потому, что она -- власть антихристианская.
   И совершенно нелепо предположение Бердяева, что будто может существовать "большевистское, коммунистическое общество не безбожное и не бесчеловечное, не угашающее духа, не отравляющее людей злобой и ненавистью, не подвергающее гонению Церковь Христову",-- нелепо уже потому, что сам же Бердяев признает коммунистическую идеологию идеологией антихриста и, значит, коммунистическое сообщество сообществом антихристовым, человекоубийственным.
   И разве духовный отказ от этого сообщества есть, как пишет Бердяев, "правая" или "левая" политика? Разве это есть, как пишет Бердяев, "реставрация и восстановление монархии" или "восстановление капитализма", что человеческая и русская наша совесть не дозволяет нам переступить ров крови невинной, вырытой коммунистической властью, ров антихристова истребления, отделивший весь мир христианский и каждого, кто не утратил еще в совести своей образ Сына Божьего, от этой советской власти.
   От нас требуют выдачи векселя дьяволу для работы его. Ведь несомненно, если советская власть -- власть антихристова, весь ее "конкордат" с митрополитом Сергием -- по существу, для нее только один из путей для удушения Церкви Христовой.
   Но вот Бердяев и после "подписки" допускает для церкви духовную борьбу -- только "без вмешательства политики".
   Разве, однако, наша духовная борьба -- другой теперь почти нет -- есть политика? К чему Бердяев сваливает всю эмиграцию в мелкие политические кормушки, загопчики "монархистов", "республиканцев" и т. д. Это -- пена эмиграции, а не духовная ее сущность.
   Но вот, что еще пишет об эмиграции Н. Бердяев, сказавший о ней вначале, что она -- очаг свободной мысли:
   "Эмигрантские церковные круги до сих пор мешали этому духовному выздоровлению русского народа, здоровому его развитию, пугая его призраками связи церкви с реставрацией, мешали жизни и делу церкви".
   Как будто весь вопрос о сохранении церкви в России зависит только от того, чтобы эмиграция "не мешала" и дала бы эту бессовестную и лживую расписку лояльности к советской коммунистической власти. Как будто там прекратятся расстрелы и истребления, обезбоживание и дехристианизация, если эмигранты такую подписку дадут. Нет, все это только усилится, так как нельзя на лжи строить церкви. Такая подписка -- ложь и бессовестность ради подчинения факту насилия. Мы не можем ее дать уже потому, что мы -- свободны, что мы -- "очаг свободной мысли" и потому, что такая наша ложь только усилит царство лжи в России. А дьявол, как хорошо знает Бердяев, -- не только "человекоубийца от начала", но и "отец лжи".
   Вместе с русской церковью правды и мученичества, о чем пишет сам же Бердяев, мы тоже ждем духовного покаяния и духовного преображения России. Н. Бердяев пишет вздор, что будто в эмиграции "восстают против новых социальных слоев": примем мы все "новые социальные слои", если только они примут Христа и Россию, если только сознают, как по мучительной нашей судьбе сознали мы, весь антихристов ужас содеянного в России и творимого теперь во всем мире. В этом сознании, в этом духовном понимании и будет спасение России и всего мира.
   А когда Н. Бердяев пишет, что будто церковь, подчиняясь, может христианизировать и коммунистическое общество антихристово, он, как видно, забывает страшные слова, что "дьявол подражает Богу". Как бы вся его бердяевская, а не православная церковь не превратилась в церковь дьяволову, в подмену Христа Антихристом...
   Нет, не с советской властью духо- и человекоубийц придут в Россию Христов мир и Христова свобода, а против советской власти. В этом все наше исповедание.
   Но если действительно церковь зарубежная "мешает" подневольной русской церкви, мученице-рабе, -- зарубежная церковь мешать не должна. Будто, если мы не дадим "подписки" митрополиту Сергию, мы уже перестанем признавать радости и печали отечества своими? И разве не видим мы за словами митрополита Сергия России задавленной, удушенной России.
   Только потому, что мы всегда видим, всегда зрим ее в совести своей, мы и просим: не душите же и нас, как уже удушили Россию.
   Мы еще живы, свободны, мы еще открыто можем исповедовать перед всем миром русскую совесть. Не мешайте и вы нам. Мы тоже -- Россия. И какие данные у Н. Бердяева, что митрополит Евлогий уже вступил на путь безоговорочного подчинения митрополиту Сергию, на путь духовного возвращенства?
   Утверждаем, что у Н. Бердяева этих данных нет. Это -- выдумка самого Бердяев, и она нужна ему для того, чтобы проговориться под конец о самом основном, о самом внутреннем смысле послания митрополита Сергия, что есть оно "ликвидация в зарубежной церкви периода, связанного с гражданской войной", то есть ликвидация самой эмиграции для полного торжества советов.
   Нет, этого периода не удастся ликвидировать, доколе существует на земле, в России, антихристова власть повального истребления, явно подменяющая образ Сына Божиего образом Сына Звериного.
   Н. Бердяев сам же установил, что мы -- очаг свободной мысли и совести, вынесенный сюда именно периодом гражданской войны. Совесть России была бы открыто с нашей совестью, если бы Россия была бы свободной. Но Россия -- не свободна, а мы -- свободны: таковы фактические положения. И мы должны и для России добиваться нашего фактического положения, а не добивать и ее, и себя, принимая ее положение. Кто не желает освободиться от плена и рабства -- тот не освободится никогда. И если бы все, как Н. Бердяев, и здесь, в свободе, и там, в рабстве, из-за фактического внешнего положения насилия отказались бы от внутреннего преоборения этого насилия, даже вплоть до отказа от совести своей, тогда -- конец и церкви, и России, да и всему миру. Тогда не видать уже нам вовеки "нового неба и новой земли", а будет над нами опрокинутое небо и под нами -- опрокинутая земля.
   Бог -- не шахматная игра философских софизмов и силлогизмов, а -- жизнь. Бог -- Любовь, Огонь, Дух, Который дышит, где хочет. И "нудится" Бог.
   А что, если завтра -- а ведь будет это завтра в России, если есть Бог,-- а что, если завтра в России, вдохновленной от неслыханных мучений и жертв своих, подымутся к небу все руки в бряцающих цепях, и восстанут и выйдут из всех темниц и подвалов советских мученики Христовы, та Церковь истинная, соборная, сонмы страстотерпцев, которых непрестанно расстреливают в России сегодня, -- а что, если эта Церковь истинная заговорит завтра в России, -- с какой тогда церковью пойдет Н. Бердяев, с церковью "фактического положения" или с Церковью истины? С палачами или с жертвами?
   Или религиозный философ Н. Бердяев уже не верит в таинство жертвы -- в таинство воскрешения ее, в последнее таинство Христово?
   Мы -- верим. Мы чаем воскрешения мертвых. И совесть наша с жертвой воскрешающей, а не с палачом убивающим.
   Нет, не к "обожению" через церковь земли зовет Н. Бердяев, а к новому, еще горшему "осатанению" ее.
   Так в чем же выход?
   Выход в том, чтобы не мешать друг другу.
   Никто не будет и не намерен мешать митрополиту Сергию, но пусть и он не мешает совести нашей. Церковь -- не в формальных связях, а в свете благодатном, в Таинстве Вечери. Христовой. Не будем мешать друг другу, хотя бы потому, что временно внешние наши положения противоположны: мы еще свободны, а там еще рабы.
   И если воля Божья оторвала нас от Матери-России, что же, пусть оторвут нас теперь и от Матери-церкви.
   Существо нашего духовного бытия от этого не изменится вовсе: все равно и тогда в живой нашей совести пребудут вечно нетленными и Россия, и Церковь ее.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   "Вопль" Бердяева. Впервые: Возрождение. 1927. No 839. 19 сентября. Статья Лукаша -- одна из многих в русской зарубежной печати -- направлена против позиции Н. А. Бердяева, защищавшего Декларацию местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (см. его статью "Вопль русской церкви" // Последние новости. 1927. No 2365. 13 сентября). С резким осуждением позиции, занятой Н. А. Бердяевым, выступили, в частности, Д. С. Мережковский и А. А. Салтыков.
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru