Лукаш Иван Созонтович
Путешествие на Марс

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Железная земля: Фантастика русской эмиграции. Том I. Сост. и комм. М. Фоменко.
   Б.м.: Salamandra P.V.V., 2016. -- (Polaris: Путешествия, приключения, фантастика. Вып. CLXVIII).
   

И. Лукаш

ПУТЕШЕСТВИЕ НА МАРС

   Вы предложили мне изложить историю моего путешествия письменно. Конечно, не так легко это сделать, но я постараюсь быть отчетлив и краток, освещая лишь основные события.
   Как Вам известно, по профессии я инженер, а по специальности химик. В 1918 голу, покинув Россию, превращенную в синюшную мертвецкую,-- я отправился в Англию, имея лестное предложение на знаменитые химические заводы "Джорджа Саунтон и Ко" в Манчестере.
   Еще ребенком, еще гимназистом, еще в первых днях юности моей,-- любил сидеть я у звездных окон в ночи <...> Книги по астрономии -- были моими любимыми книгами, а мечта о полете, о возможности побывать на ближайшей к нам звезде,-- была затяжной и постоянной мечтой моего одинокого отрочества.
   Я знал, что Марс есть тот ближайший к нам мир, где все условия жизни вполне соответствуют нашему земному бытию, и я допускал, что на Марсе могут быть люди,-- наши звездные братья.
   Всегда, как я помню себя.-- хотелось мне повидать ту близкую и бесконечно далекую, непредставимо-прекрасную и непредставляемо-фантастическую, звездную, но нашу человеческую жизнь на Марсе.
   Землю я особенно не любил, а когда я потерял единственное, ради чего стоит жить на земле,-- свою родину, мысль о полете на Марс стала повелительной мыслью всей моей жизни.
   И вот, на химических заводах мистера Джорджа, где заведовал я воздухоплавательным отделом,-- удача и случай натолкнули меня на решение еще никем не решенной задачи.
   18 апреля 1921 года я открыл основные принципы моей летательной световой машины, "Светосилы А", как значилась она в первых моих чертежах, ныне мною утерянных.
   Было бы очень долго, да и бесплодно, излагать Вам лабиринты запутанных формул, тот хаос химических сочетаний и ту цепь математических сочленений,-- среди которых я обрел принцип моего полета на Марс. Скажу только, что сам принцип был прост, как просто все гениальное.
   Ежели солнечный свет пролетает пространство со скоростью около 300.000 километро-секунд,-- такой же световой скоростью должна обладать и моя летательная машина.
   Здесь на помощь мне пришло -- всем известное световое излучение радия. Изучение свойств радия дало мне возможность построить гигантской силы радиоактивные пластинки, а углубленным изучением спектрального анализа я отыскал магнетический полюс радиопритяжения на Марсе. Этим -- я победил силу земного притяжения.
   4 декабря 1922 года моя крайне портативная световая машина была мною изготовлена: с виду это были четыре радиоящика свинцового цвета, прикрепляемые системой ремешков к рукам и ногам.
   Я должен указать, что заканчивал я свои работы уже в Берлине, куда переехал из Манчестера в конце ноября. Здесь, в моей частной лаборатории на Уландштрассе No 90, приветливая и добрая хозяйка моя фрау Брунс,-- позволяла мне всю комнату заваливать чертежами и даже прожигать полы и стены при химических моих опытах.
   Надобно сказать, что сын фрау Брунс, студент математических наук Генрих, незадолго до моего приезда сошел с ума, отыскивая формулу "потери земного веса", при обладании которой человечество могло бы победить три измерения своего физического тела и ступить в область внетелесного четвертого измерения.
   К сожалению, Генрих формул своих до конца не довел, сойдя с ума. Тем не менее, почтенная фрау Брунс не верила врачам, отправившим ее сына в желтый дом, и продолжала считать своего Генриха гениальным математиком. Мой искренне восторженный отзыв о гениальных попытках студента сделал нас с фрау Брунс крепкими друзьями, и мне было позволено все....
   Итак, 4 декабря -- моя Светосила была готова.
   Утром, 5 декабря, я решил начать мой полет. Путешествие не волновало меня, в расчетах своих я был тверд вполне, а бесчисленные лабораторные опыты точно подтвердили все мои выкладки,-- но не хотелось мне ни убогой газетной шумихи, ни ослиного вопля варваров в профессорских сюртуках. Поэтому я решил свершить свой полет в полной тайне.
   Утром, 5 декабря, я распахнул примерзлое за ночь окно и стал на подоконнике. Внизу белела улица: за ночь выпал пушистый и рыхлый снег.
   Учитывая полет сквозь ледяные воздушные пространства, я накрепко закутался в шерстяные фуфайки и одел поверх всего шубу. Помню, когда я пустил в ход систему моих ременных тросов, на моих карманных часах было без 13 минут 9.
   Я поднял руки и ступил из окна в беловатую бездну...
   "Светосила А", как я уже говорил,-- быстрее солнечного луча, и потому, разумеется, в вихре полета я немедленно потерял сознание.
   На земле люди отсчитывали свои версты, часы, секунды, годы, а может быть, и столетия, а для меня,-- в световом вихре полета прошло не более мгновения беспамятства.
   В звездных просторах я летел, как пылинка света. Повторяю, весь мой полет в волнах света был не более обморочного мига...
   Я очнулся, почувствовав боль от удара. Какие-то люди, бородатые и на вид добродушные, склонялись надо мной. Я слышал тревожные и смутные голоса. Чьи-то руки пробовали поднять меня, но я сам вскочил на ноги и радостно сорвал с головы мою меховую шапку --
   -- Слава Богу, я на Марсе!
   Земля бесконечно далеко. Бесконечно далеки ее муки, ее ложь и подлость, голод и кровавое истребление и все ужасы моей родины, что теперь дышит там, бесконечно далеко в звездных пространствах, холодом смерти на всю вселенную... Я протянул руки этим звездным существам, я жал и стискивал чьи-то пальцы.
   -- Марсиане, марсиане... Вы впервые видите пред собой сына далекой Земли.
   Кругом меня все были одеты по-зимнему. Меня удивил покрой их пальто, близко напоминающий наш, земной. И лица марсиан меня удивили: точно земные лица, серые и озябшие, в морщинах, обрюзглые и с мешками около глаз. Все марсиане дышали мерзлым паром. "Значит, и на Марсе бывают зимы",-- подумал я.
   -- Откуда вы упали?-- взял меня за борт шубы пропеченный морщинами старик с багровыми, видимо, отмороженными щеками. Клеенчатой фуражкой с козырьком и синей пелериной этот старик очень походил на земного, берлинского возницу. Странно,-- но я понял его. Старик говорил как будто на грубом немецком языке.
   -- Я не упал, а прилетел с Земли,-- ответил я старику.
   -- С Земли, с Земли,-- засмеялись вокруг.-- Подите выспаться, иностранец.
   -- Этот русский пьян, как свинья.
   -- Русские всегда скандалят.
   -- С Земли, с Земли -- ха, ха, ха...
   За моей спиной смеялись сипло и простуженно,-- я еле вырвался из грубой толпы. За углом я очистил снег с колен и с груди.
   Улицы, улицы.... Как странно, как тягостно знакомы марсианские улицы, громады серых, тяжких и холодных домов, а на всех углах одинаково черные стеклянные вывески с одинаковыми белыми буквами "Cigarren".
   На углу я увидел обычный газетный киоск, а в киоске старушку-газетчицу, обернутую байковыми платками. Но ведь я знаю эту газетчицу: каждое утро она продает мне газету и каждое утро жалуется мне, что марка все падает, что маргарин дорожает, что в Германии будет голод и зимой придут большевики...
   Я побежал, дрожа от ужаса. Все это походило на сумасшествие. Я потерял на бегу мои радиоящики, я обрывал с пальцев тонкие плетения моих летательных тросов. "Сумасшествие, сумасшествие,-- думал я.-- Весь мой полет -- бред безумия..."
   Меж облетелых деревьев мелькали автомобили, провизжал на железных рельсах красный трамвай. "Я безумен,-- подумал я,-- у меня один путь -- под трамвай..." Но в эту минуту попался мне навстречу малыш-школьник. Я хорошо помню его румяное на свежем холоде лицо, и голые крепкие ножки в коротких синих штанишках, и рыжий ранец за спиной. Я тронул его за плечо:
   -- Постойте... Скажите, это город Берлин?
   -- Ну конечно, Берлин,-- изумленно и тревожно глянул на меня малыш.
   -- Значит, я в Германии, в Европе, на Земле?
   -- Да, да,-- где же иначе,-- на Земле.
   -- А это какая улица?
   -- Уландштрассе... Пустите меня!
   Малыш вырвался. Я не преследовал его, я все понял мгновенно: ежели на Марсе все жизненные условия равны нашим земным, то, должно быть, на Марсе все то же самое, что и на Земле, все то же самое, как зеркальное отражение, до мельчайших подробностей.
   Марс -- двойник Земли. Я понял это и мне оставалось только проверить мое заключение. Я попал в зеркало Земли, и я должен отыскать в нем моего двойника,-- самого меня.
   В несколько прыжков я был у No 90.
   Я влетел по лестнице в пансион фрау Брунс. Меня никто не видел: фрау Брунс, вероятно, ушла на базар.
   Проверяя себя,-- я нарочно постучал в дверь моей комнаты: ежели я на Марсе, мне должен отозваться мой двойник... И вот я услышал глухой голос:
   -- Войдите!
   Я вошел и увидел, что мой двойник, я сам, идет мне навстречу. Он был в расстегнутой меховой шубе, без шапки, с искаженным, бледным лицом и блуждающими глазами...
   Повторяю,-- мне все стало понятно: Марс -- двойник Земли и обе планеты взаимно повторяют себя во всем, отражая друг друга в каждом движении бытия, как зеркала.
   Следовательно, в те мгновения, когда я вылетел на Марс,-- мой двойник, после долгих работ и исканий, должен был перелететь на Землю... Почему же я вижу его перед собой здесь, на Марсе, почему же я разглядываю его в тягостном замешательстве?
   -- Я прилетел к вам с Земли,-- отрывисто сказал я.
   -- Я понял вас,-- отвечал он растерянно и глухо.-- Вы опередили меня на V юо секунды. Я шел уже к окну, когда вы в него прыгнули. Еще миг и вы никогда не увидели бы меня: вы бы остались на Марсе, а я, вместо вас, попал бы на Землю.
   -- Но ведь это то же самое, что Марс, что Земля...
   -- Теперь я вижу, что то же самое.
   -- Значит, и на Марсе та же ложь, нищета, злоба и кровь, что и у нас.
   -- Да,-- та же.
   -- И большевики -- вместо России, и поглупелая и оподлевшая Европа, и падение марки, и маргарин...
   -- Все то же, все то же самое. Как в зеркале. Мы -- ваше отражение, или вы--наше, но все то же.
   -- Это очень скучно.
   -- Я думаю так же. И знаете что,-- лучше вам вернуться на свою планету.
   -- Но я потерял свою летательную машину, мне не вернуться на Землю,-- сказал я.
   -- У меня машина в порядке. Тогда на Землю полечу я, а вы оставайтесь вместо меня на Марсе... Я лечу, прощайте.
   Он наскоро пожал мне руку, бросился к окну и распахнул раму. Через мгновение моего двойника-марсианина не было в моей комнате.
   Теперь вы, мой уважаемый и милый доктор, каждый день уверяете меня, что я, разбив в моей комнате зеркало и приняв в нем свое отражение за двойника,-- выкинулся в нервном припадке в окно.
   Вы каждый день уверяете меня, уважаемый доктор, что я вовсе не на Марсе, а на Земле, и что я вскоре оправлюсь от моих потрясений.
   Милый доктор,-- Вы меня не проведете... Какая же это Земля, когда я вчера видел здесь, в палате No 8, двойника безумного, бедного Генриха. Мне очень жаль этого помешанного марсианина -- виновного лишь в том, что его земной двойник, берлинский студент,-- помешался где-то там на бесконечно-далекой отсюда Земле.
   В заключение не могу выразить Вам благодарности за тот уход, которым Вы окружили меня в Вашей марсианской психиатрической лечебнице.
   О себе скажу, что изредка я хочу снова приняться за чертежи моей летательной световой машины, чтобы с Марса вернуться на Землю, но опасаюсь, что тяжкие испытания пережитого не позволят мне этого сделать.
   Никогда, неужели никогда не увижу мою Землю...
   Доктор,-- мне бы Россию поглядеть, не марсианскую, а земную Россию, милую мою...
   Россия, Россия -- где ты?... Боже,-- какой раскаленный обруч давит на голову. Не хочу, не хочу я быть больше на Марсе. Где ты, моя родная земля?
   

Комментарии

   Сегодня (Рига), 1923, No 44, 25 февраля. Публикуется с незначительным сокращением неск. слов, связанным с дефектом доступного экз. издания.
   И. С. Лукаш (1892-1940) -- прозаик, поэт, драматург, критик, художник-иллюстратор. Родился в семье швейцара и натурщика петербургской Академии художеств. Окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. Дебютировал как поэт-эгофутурист (сб. Цветы ядовитые, 1910). В период гражданской войны воевал в Добровольческой армии, печатался в газ. Юг России, Голос Таврии. В эмиграции с 1920 г., жил в Турции, Болгарии, Чехии, с 1922 г. в Берлине, с 1927 в Париже. Широко публиковался в периодике, выпустил в эмиграции ряд сборников рассказов и очерков, несколько исторических романов.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru