Окс Виктор Борисович
Среди дикарей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

0x01 graphic

Среди дикарей.

Біографическій разсказъ.

I.

   Раннимъ утромъ 8 сентября 1871 года русскій корветъ "Витязь", идя подъ парами, разсѣкалъ спокойныя воды Тихаго Океана. Послѣднія отмѣтки положенія судна на картѣ, сдѣланныя въ предшествующую вахту, показывали, что корветъ приближается къ берегамъ Новой Гвинеи.
   Смѣнившійся вахтенный начальникъ, молоденькій мичманъ, сказалъ своему преемнику:
   -- Вы, пожалуй, и берегъ откроете {т. е. замѣтите -- на морскомъ жаргонѣ.} до конца вахты!
   -- То-то Николай Николаевичъ будетъ радъ,-- отвѣтилъ новый вахтенный начальникъ.-- А страшно за него.
   -- Страшно,-- подтвердилъ мичманъ.
   -- Главное, человѣкъ необстоятельный. На этакое дѣло пошелъ, а ничего то у него нѣтъ. Ни людей, ни средствъ. Лодченкой и то не обзавелся. На что онъ разсчитываетъ?
   -- На себя,-- серьезно отвѣтилъ мичманъ,-- и человѣкъ онъ вовсе не необстоятельный, а положеніе его горькое. Кто его поддержалъ, кто помогъ? Дали ему нужныя средства, чтобъ снарядить экспедицію? Представили въ его распоряженіе людей? Вѣдь нѣтъ! Онъ все самъ, все одинъ! И вѣдь не изъ корысти какой-нибудь, напримѣръ, золото искать, или факторію основывать...
   -- Изъ за славы должно-быть?
   -- И не изъ-за славы,-- горячо возразилъ мичманъ,-- а изъ чистой любви къ наукѣ.
   -- Велика польза для науки отъ того, что его зарѣжутъ дикари на другое утро послѣ того, какъ мы снимемся съ якоря!
   -- А вотъ Николай Николаевичъ вѣритъ, что если не обижать дикарей, то и они ничего не сдѣлаютъ.
   -- Хоть бы и такъ, юноша, такъ на кой лядъ будетъ онъ сидѣть между дикарями? Изучать ихъ? Скажите на милость! Жило человѣчество безъ того, чтобъ вашъ Николай Николаевичъ мѣрилъ папуасскіе носы и затылки, и впредь, смѣю думать, прожило бы не хуже!
   -- Какъ вы можете такъ говорить!-- съ обидой въ голосѣ вскричалъ молоденькій мичманъ,-- нельзя все измѣрять пользой для желудка! Вы не видите пользы отъ научныхъ трудовъ нашего спутника...
   -- А вы, небось, видите?
   -- А я вижу, да и весь образованный міръ видитъ! Польза науки не только въ томъ, что можетъ быть непосредственно, сейчасъ же примѣнено въ жизни людей.
   -- Ну, такъ хоть впослѣдствіи! А какая польза намъ съ вами хоть впослѣдствіи будетъ отъ работъ Николая Николаевича?
   -- Вы не дали мнѣ досказать,-- возразилъ мичманъ,-- дѣло вовсе не въ той пользѣ, о которой вы говорите, теперь ли она получится, или позже -- это все равно. Дѣло въ наукѣ, въ ней самой! Вы подумайте, что былъ міръ до завоеваній науки, что были люди? Безъ науки мы были бы какъ тѣ самые дикари, о которыхъ вы только что презрительно отзывались. Мы бы, по-прежнему, вѣрили, что земля плоска, какъ блюдечко, и что подъ нею три кита, что солнце ходитъ вокругъ земли, и мало ли во что! Безъ науки мы бы не стояли съ вами на мостикѣ судна, которое бѣжитъ по водѣ, какъ живое, повинуясь своей могучей паровой машинѣ. А главное, безъ науки мы бы давно съ вами вцѣпились другъ другу въ горло! Наука облагораживаетъ человѣка, рождаетъ и питаетъ въ немъ высшіе запросы! Благодаря наукѣ человѣкъ перестаетъ быть звѣремъ и приблизится нѣкогда къ Богу!
   -- Хорошо сказано, юноша!-- воскликнулъ сзади собесѣдниковъ чей-то мягкій и нѣжный голосъ.
   На мостикъ поднялся тотъ, изъ за котораго спорили офицеры, какъ спорила изъ-за него вся каютъ-компанія, причемъ вся молодежь высказывалась "за", а всѣ моряки постарше -- "противъ". Это былъ молодой путешественникъ, имени котораго суждено было въ недалекомъ будущемъ прославиться на весь свѣтъ: Николай Николаевичъ Миклуха-Маклай.
   На видъ ему было лѣтъ 25--26. Это былъ человѣкъ небольшого роста и худой, словно онъ только что всталъ съ постели послѣ долгой и тяжкой болѣзни. Но стоило попристальнѣе взглянуть въ его тихіе, спокойные глаза, на его бѣлый, ясный лобъ подъ густою шапкой вьющихся волосъ, чтобы почувствовать въ этомъ маленькомъ и хрупкомъ тѣлѣ несокрушимую силу характера, силу твердой, сознательной воли и ничѣмъ не смущенной яспости духа.
   Неотразимой прелестью вѣяло отъ этой небольшой и тонкой, изящной фигуры. Движенія его были медленныя, но увѣренныя: походка неторопливая, но твердая; голосъ негромкій, но ясный. Красивымъ его-бы, пожалуй, никто не назвалъ; но трудно было поглядѣть на это лицо, и не заглядѣться... Недаромъ вся молодежь на "Витязѣ" была влюблена въ своего гостя.
   Николай Николаевичъ Миклуха-Маклай былъ родомъ изъ дворянъ Черниговской губерніи. Его прадѣдъ, казакъ, отличился при взятіи Очакова. Отецъ его былъ мирный помѣщикъ, хозяйничавшій въ своемъ небольшомъ имѣніи Рождественскомъ, около города Боровичей, Новгородской губерніи. Здѣсь, въ іюлѣ 1847 года, и родился будущій путешественникъ. Дѣтство его протекло мирно и невозмутимо въ родной деревнѣ. Игры на открытомъ воздухѣ вмѣстѣ съ деревенскими ребятами, утреннія купанья въ студеной рѣкѣ, ночевки въ полѣ, у костра, съ лошадьми "въ ночномъ",-- все это закалило слабенькое на видъ здоровье ребенка и сдѣлало его тѣмъ выносливымъ подвижникомъ науки, дѣла котораго изумили весь цивилизованный міръ. Эта ранняя пора его жизни навсегда оставила въ его душѣ два качества; любовь къ природѣ и смѣлую предпріимчивость.
   Смерть отца отдѣляетъ дѣтство Миклухи-Маклая отъ его отрочества. Его увезли изъ деревни въ Петербургъ и отдали въ Анненскую нѣмецкую школу, а потомъ въ Петербургскую 2-ую гимназію. Тогда ему было 11 лѣтъ.

0x01 graphic

   Гимназіи Миклуха-Маклай не кончилъ. Живой и любознательный умъ юноши не могъ удовлетвориться тѣми обрывками разрозненныхъ знаній, которые ему подносила гимназическая учоба. Онъ рвался въ университетъ и поступилъ туда вольнослушателемъ, выступивъ изъ шестого класса гимназіи. Но и въ университетѣ Миклуха-Маклай пробылъ недолго. Скоро изъ-за студенческихъ безпорядковъ онъ принужденъ былъ выступить изъ университета. Жажда учиться была въ немъ слишкомъ велика, чтобы онъ могъ ждать. Нетерпѣливо стремился онъ къ знанію, наука увлекала его съ такой силой, что, несмотря на свои молодые годы и скромныя средства, Миклуха-Маклай рѣшилъ ѣхать за границу и тамъ продолжать свое такъ неудачно начатое образованіе. Онъ выбралъ Германію, въ университетахъ которой шла въ тѣ годы оживленная и страстная разработка естественныхъ наукъ. Цѣлое созвѣздіе профессорскихъ звѣздъ первой величины украшало въ тѣ годы нѣмецкія кафедры. Послѣдовательно, мѣняя по установившемуся обычаю нѣмецкихъ студентовъ университетъ за университетомъ, Миклуха-Маклай перебывалъ въ Гейдельбергѣ, въ Лейпцигѣ, въ Іенѣ. Онъ слушалъ курсы такихъ первоклассныхъ естествоиспытателей, какъ Гельмгольцъ, Бунзенъ, Кирхгофъ, Геккель. Онъ числился на медицинскомъ факультетѣ, но постоянно и систематически слушалъ профессоровъ-натуралистовъ, не оставляя, впрочемъ, усердныхъ занятій медициной. Въ исполненіи практическихъ работъ, изготовленіи всякихъ анатомическихъ препаратовъ, зоологическихъ и ботаническихъ матеріаловъ для коллекцій молодой русскій студентъ проявлялъ, столько терпѣнія упорства и послѣдовательности, что профессора ставили его въ примѣръ нѣмецкимъ товарищамъ. Но это не заставляло талантливаго юношу гордиться и возвышаться; напротивъ, чрезвычайно скромный и застѣнчивый, онъ стыдился этихъ заслуженныхъ похвалъ и робко прятался за своими ретортами и колбами отъ взглядовъ своихъ знаменитыхъ учителей. И однако, когда прославленный профессоръ Геккель задумалъ предпринять научное путешествіе на Канарскіе острова, онъ выбралъ своимъ спутникомъ и помощникомъ никого другого, какъ скромнаго иностранца Маклая. Это путешествіе -- первое путешествіе будущаго знаменитаго изслѣдователя -- совершилось въ 1866 году. Миклуха-Маклай уже тогда обнаружилъ тѣ качества, которыя впослѣдствіи обезпечили ему такіе успѣхи на поприщѣ научнаго изслѣдованія: неутомимость въ преслѣдованіи намѣченной цѣли, находчивость и смѣлость, невозмутимое спокойствіе и -- это, можетъ быть, самое главное -- неисчерпаемый запасъ добродушнаго терпѣнія.
   Съ другой стороны это же путешествіе навсегда рѣшило участь Миклухи-Маклая. Ставъ лицомъ къ лицу съ природой, которую любилъ и понималъ, какъ немногіе, онъ понялъ, что не достаточно изучать ее по книгамъ и мертвымъ коллекціямъ, но что необходимо непосредственное съ нею общеніе. А Миклуха-Маклай былъ изъ тѣхъ людей, которые, сознавъ необходимость чего-либо, умѣютъ достигнуть намѣченной цѣли. И съ тѣхъ поръ научное изученіе живой природы, не при посредствѣ книгъ, но черезъ наблюденіе и опытъ, сдѣлалось цѣлью всей жизни молодого естествоиспытателя.
   Съ Геккелемъ онъ посѣтилъ, кромѣ Канарскихъ острововъ и Мадеры, еще и Марокко. Въ 1869 г. онъ предпринялъ уже свое первое самостоятельное путешествіе съ научной цѣлью. Въ то время онъ работалъ надъ сравнительной анатоміей, надъ ученіемъ о сходствѣ и различіи въ тѣлесномъ строеніи животныхъ. Работы надъ простѣйшими морскими животными -- губками, полипами и т. п.-- заставили его объѣздить всѣ лучшіе музеи и акваріумы Европы. Но хранилища коллекцій не могли замѣнить живой жизни. И вотъ Миклуха-Маклай отправился на мѣсто ловли губокъ, на берегъ Аравіи, къ Красному морю. Здѣсь, среди всяческихъ лишеній, онъ дѣятельно занимался любимой наукой и обогатилъ ее цѣлымъ рядомъ новыхъ наблюденій. Ему пришлось ради этого не мало выстрадать. Не говоря уже о томъ, что приходилось отказывать себѣ въ самыхъ необходимыхъ, привычныхъ условіяхъ европейскаго комфорта,-- но работа подъ палящими лучами тропическаго солнца была сопряжена съ значительными опасностями. И не послѣдней между ними было подозрительное и враждебное отношеніе къ молодому ученому тѣхъ полудикихъ арабскихъ племенъ, среди которыыхъ онъ жилъ и работалъ. Чтобъ избѣжать частыхъ столкновеній, мѣшавшихъ правильной работѣ, Миклуха-Маклай переодѣлся арабомъ, обрилъ, какъ мусульманинъ, голову и надѣлъ чалму. Въ этихъ трудахъ провелъ Миклуха-Маклай около двухъ лѣтъ. Въ 1871 г. ему удалось получить разрѣшеніе занять каюту на бортѣ русскаго военнаго судна "Витязь", на которомъ онъ сдѣлалъ отдаленное путешествіе въ Тихій океанъ. Познакомился онъ съ Бразиліей, Патагоніей и островами Тихаго океана. Тогда то родилась въ его головѣ мысль, осуществленіе которой сдѣлало его знаменитымъ. Ему захотѣлось примѣнить къ изученію жизни и быта дикарей тотъ же пріемъ, который онъ примѣнялъ при изученіи губокъ: не книги и музеи, а жизнь на мѣстѣ, среди тѣхъ, кого изучаешь, вотъ, думалъ онъ, единственный надежный пріемъ. Миклуха-Маклай не скрывалъ отъ себя трудности затѣяннаго; онъ зналъ, сколько опасностей,-- можетъ быть, даже смерть -- ждетъ его въ этой смѣлой попыткѣ; онъ зналъ, какой цѣной, цѣной крови и жестокихъ мученій, заплатили многіе европейцы за свое стремленіе проникнуть во внутрь нецивилизованныхъ странъ во всѣхъ частяхъ свѣта. Но Миклуха-Маклай вѣрилъ въ то, что дикари все-таки люди, и что если съ ними по человѣчески же обращаться, то они ничего дурного не сдѣлаютъ. Пусть исторія путешествій и изслѣдованій разсказываетъ о безчисленномъ множествѣ жестокостей, которымъ подвергались европейцы среди дикарей,-- она за то разсказываетъ и объ насиліяхъ и обманахъ, которые безсовѣстные и алчные европейцы чинили надъ бѣдными дикарями. И Миклуха-Маклай твердо вѣрилъ, что тотъ, кто придетъ къ дикарямъ не съ корыстной цѣлью въ душѣ и винтовкой въ рукахъ, а съ добрыми и честными намѣреніями просвѣтить и научить, съ привѣтомъ и лаской на устахъ,-- тотъ можетъ ничего не опасаться отъ этихъ невинныхъ дѣтей природы.
   Онъ выбралъ для своего опыта край, который въ то время не былъ еще почти тронутъ европейцами и гдѣ, стало быть, они не успѣли еще создать себѣ дурной славы. Этотъ край былъ -- малоизвѣстный, большой островъ въ Тихомъ Океанѣ, недалеко отъ Австралійскаго материка. Командиръ "Витязя" далъ согласіе зайти въ намѣченную Миклухой гавань, и корветъ направился къ берегамъ "Новой Гвинеи". Миклуха приближался къ своей завѣтной цѣли...
   Таковъ былъ человѣкъ, подошедшій къ разговаривавшимъ на мостикѣ "Витязя" офицерамъ утромъ 8 сентября 1871 года.
   -- Хорошо сказано!-- повторилъ онъ.-- Надо любить науку, потому что наука -- это культура. Знаете ли, что это такое культура?
   Офицеры вопросительно на него посмотрѣли; старшій пожалъ плечами.
   -- Культура!-- сказалъ Миклуха-Маклай, и его ясные глаза загорѣлись вдохновеніемъ,-- культура это путь оттуда, куда мы идемъ, къ тому, откуда мы вышли! А ну, разгадайте-ка мою загадку, друзья милые!
   И Миклуха-Маклай засмѣялся радостнымъ, добродушнымъ смѣхомъ.
   -- Не угадать?-- спросилъ онъ.
   -- Хитро загадано.-- отвѣтилъ мичманъ.
   -- Ну, такъ и быть, скажу,-- переставъ смѣяться, воскликнулъ Маклай. Лицо его сдѣлалось серьезно.
   -- Мы идемъ на островъ Гвинею, страну дикую и нетронутую геніемъ человѣка; это то, чѣмъ мы были когда-то. А идемъ мы изъ Европы, изъ отечества образованности и торжества человѣческаго генія; это то, чѣмъ будетъ нѣкогда Новая Гвинея. А культура, культура -- это путь отъ дикости и безсилія къ образованности и побѣдѣ надъ природой. Понимаете ли вы теперь,-- обратился онъ вдругъ къ лейтенанту,-- почему я интересуюсь папуасами?-- Ужъ простите, я вѣдь давно у трапа стоялъ, весь разговоръ вашъ подслушалъ. Папуасы -- это наше прошлое, это мы сами въ каменномъ вѣкѣ, это наши пращуры. Изучить ихъ -- значитъ изучить источники нашего развитія.
   -- Не зарѣзали бы васъ эти источники и не посадили бы на вертелъ, какъ барашка,-- сказалъ лейтенантъ.
   -- Людоѣдовъ на Новой Гвинеѣ нѣтъ, это сказка,-- отвѣтилъ Маклай.-- А если и есть, то зачѣмъ имъ ѣсть меня, когда я не стану ихъ врагомъ. Даже людоѣды Новой Зеландіи ѣдятъ только враговъ.
   -- А Кукъ?-- воскликнулъ лейтенантъ.
   -- Онъ пришелъ къ нимъ, какъ врагъ съ оружіемъ въ рукахъ, а его люди... они держали себя, какъ...
   -- Какъ настоящіе дикари, -- смѣясь, вставилъ мичманъ.
   -- Нѣтъ, хуже,-- серьезно отвѣтилъ Маклай,-- дикари на подобное не способны.
   Въ это время вахтенный на бакѣ увидѣлъ землю. Миклуха сошелъ съ мостика, куда поднимался командиръ корвета капитанъ Назимовъ. На палубѣ началось то движеніе, суетливое на видъ, но въ дѣйствительности полное порядка, которое предшествуетъ всякому маневру. "Витязь" готовился войти въ гавань. Это была бухта Астролябіи.
   

II.

   Новая Гвинея открыта очень давно, хотя все еще мало изслѣдована. Еще въ 1515 году флорентинецъ Корсали писалъ о какой-то большой землѣ, расположенной въ Тихомъ океанѣ къ востоку отъ Молуккскихъ острововъ. Очень вѣроятно, что въ этомъ описаніи рѣчь шла именно о Новой Гвинеѣ. Но по большей части историки считаютъ что открылъ этотъ островъ португалецъ Мензесъ. Но ни Мензесъ, ни посѣтившіе послѣ него эти воды путешественники не изслѣдовали даже окружности острова; даже имя ему было дано только шестнадцать лѣтъ спустя испанцемъ Ретисомъ. Однако и Ретисъ не зналъ въ точности, что это за земля, которую онъ окрестилъ Новой Гвинеей, имѣя въ виду нѣкоторое сходство между туземцами и черными обитателями настоящей, африканской Гвинеи. Онъ не зналъ даже, что его крестникъ -- островъ; онъ считалъ его оконечностью Австраліи. Только въ 1606 году испанецъ Торресъ доказалъ, что между Новой Гвинеей и материкомъ струятся воды Великаго океана: несмотря на подводные камни и мели, онъ отважно провелъ свое судно черезъ проливъ, понынѣ носящій его имя. Но человѣчество не тогда же узнало объ этомъ первостатейномъ географическомъ открытіи, а имя отважнаго мореплавателя 160 лѣтъ почти не было извѣстно никому на свѣтѣ. Произошло это потому, что испанскіе колоніальные чиновники, невѣжественные и равнодушные къ наукѣ, занятые только выжиманіемъ податей изъ мѣстнаго населенія, да подавленіемъ постоянныхъ возстаній,-- не сумѣли оцѣнить важность присланнаго какимъ-то неизвѣстнымъ кормчимъ Торресомъ донесенія и преспокойно погребли его въ манилльскихъ архивахъ. Тамъ пролежало оно столько времени, что его смѣлый авторъ успѣлъ состариться и умереть въ бѣдности и неизвѣстности, ничѣмъ не вознагражденный за свои труды и отвагу.

0x01 graphic

   Только въ 1762, когда англичане взяли столицу Филиппинскихъ острововъ, замѣчательное открытіе было извлечено изъ-подъ архивной пыли, а имя Торреса окружено заслуженной славой. Вскорѣ послѣ этого знаменитый Кукъ, по слѣдамъ забытаго испанца, прошелъ Торресовымъ проливомъ, и истинное географическое положеніе Новой Гвинеи навсегда сдѣлалось достояніемъ науки. Вслѣдъ за этимъ начался рядъ путешествій для изслѣдованія береговъ Новой Гвинеи. Однако всѣ они не шли дальше простого выясненія географическихъ очертаній острова, понемногу принявшаго на картахъ свой истинный видъ, но оставшагося, въ сущности, столь же неизвѣстнымъ, какъ во времена Торреса. А между тѣмъ уже одно знакомство съ берегами Новой Гвинеи обѣщало дать много интереснаго. Такъ близко отъ безплодной и пустынной Австраліи -- этотъ островъ былъ совершенно инымъ міромъ: плодороднымъ и богатымъ. Тотъ источникъ жизни, котораго не хватаетъ Австраліи,-- вода -- находится въ изобиліи на Новой Гвинеѣ. Омываемая со всѣхъ сторонъ моремъ, изрѣзанная глубокими заливами, задерживающая въ небѣ дождевыя тучи своими высокими вершинами,-- Новая Гвинея превосходно орошается. Ея рѣки, въ противоположность австралійскимъ, очень значительны. Онѣ обезпечиваютъ Новой Гвинеѣ достаточное количество влаги для борьбы съ палящимъ солнцемъ экватора. На Новой Гвинеѣ не извѣстны ни зимнія стужи, ни лѣтнія жары Австраліи. Правильные вѣтры, пассаты и муссоны, обезпечиваютъ равномѣрную смѣну временъ года. Растительность Новой Гвинеи очень обильна. На западѣ преобладаютъ мускатныя деревья; на востокѣ -- акаціи и эйкалипты, напоминающіе о близости Австраліи. На склонахъ горъ цѣлыя саванны волнистыхъ кенгуровыхъ травъ; по берегамъ ручьевъ растутъ хлѣбное и манговое дерево, панданусъ и кокосовая пальма; много такихъ пальмъ, которыя свойствены только Новой Гвинеѣ. Особенно роскошны лѣса на сѣверо-западѣ. Дѣвственныя заросли казауриновъ, корнепусковъ, каррисовъ, могучіе панданусы, похожіе на колонны, стрелиціи, стройная фиговая пальма,-- все это, переплетенное ліанами и цвѣтущими ползучими растеніями, образуетъ непроходимыя чащи, полныя жуткой и чарующей прелести нетронутой человѣкомъ природы.

0x01 graphic

   Зато населены эти лѣса немногочисленными и неразнообразными обитателями. Болѣе тридцати видовъ сумчатыхъ, отъ крупнаго кенгуру до маленькаго вида, величиною съ крысу, кабаны, летучія мыши,-- вотъ и все животное населеніе Новой Гвинеи. Есть еще собака динго, замѣчательная тѣмъ, что не лаетъ; мясо ея превосходно на вкусъ. Нѣтъ обезьянъ, нѣтъ хищныхъ, но зато множество змѣй и гадовъ. Всего же болѣе -- птицъ. Пернатые жильцы истинные хозяева великолѣпныхъ лѣсовъ Новой Гвинеи. Многія изъ нихъ замѣчательно оригинальны и красивы. Большой черный какаду и, словно для контраста съ нимъ, чудныя райскія птицы, яркое и блестящее опереніе которыхъ дѣлаетъ ихъ, поистинѣ, жаръ-птицами. Малайцы называютъ ихъ "птицами бога", и долго держалась въ ихъ средѣ легенда о томъ, будто эти птицы вѣчно летаютъ, никогда, ни на мигъ не отдыхая. Наконецъ, должно быть, съ цѣлью обезпечить существованіе своимъ красивымъ любимцамъ, природа снабдила Новую Гвинею великимъ множествомъ насѣкомыхъ.
   Населеніе острова состоитъ изъ большого числа народцевъ, весьма различающихся другъ отъ друга строеніемъ тѣла, цвѣтомъ кожи, а также и способностями, и нравами. Но преобладаютъ такъ называемые папуасы. Названіе это, будто бы, произошло отъ малайскаго слова "пуа-пуа", что значитъ курчавый: путешественниковъ-малайцевъ, которые попадали въ незапамятныя времена на Новую Гвинею, поражала своеобразная прическа туземцевъ, что и послужило поводомъ къ такому названію. Благодаря преобладанію на Новой Гвинеѣ именно папуасскаго населенія многіе географы называютъ и самый островъ -- Папуазіей.
   Папуасы средняго роста, очень хорошо сложены, гибки и ловки; они замѣчательные лазуны, причемъ умѣло пользуются ножными пальцами, соперничая съ обезьянами въ искусствѣ перебираться по деревьямъ. Большая часть папуасовъ имѣетъ весьма смуглую кожу, но никогда она не лоснится той блестящей чернотой, которой отличается кожа африканцевъ. Черты лица папуасовъ довольно правильны; брови хорошо очерчены, глаза большіе и оживленные; ротъ большой, губы довольно толстыя, но опять-таки нѣтъ той выпяченности верхней губы, которая безобразитъ негровъ. У папуасовъ северо-западнаго полуострова, гдѣ сохранилась еще чистая порода этихъ дикарей, носы длинные, заостренные. Интересно, что папуасскіе художники сохраняютъ эту черту на тѣхъ рисункахъ, которыми украшаютъ дома и суда.

0x01 graphic

   Любопытно обратить вниманіе на эту подробность. Она повторяется у художниковъ всѣхъ временъ и народовъ: они тщательно сохраняютъ въ искусствѣ черты чистаго типа своей національности даже тогда, когда въ жизни эти черты начинаютъ теряться.
   Голова папуасовъ покрыта густыми и столь курчавыми волосами, что похожа на руно. Одежды многіе изъ нихъ вовсе не носятъ, а тѣ, что носятъ, довольствуются передникомъ изъ древеснаго луба или юбкой изъ растительныхъ волоконъ; иные же обходятся пояскомъ изъ тростника, къ которому привѣшана раковина или листъ. Татуировка очень распространена, хотя нельзя сказать, чтобы она была обязательна. Она состоитъ изъ нарѣзовъ и выжиганій, образующихъ узоры и арабески, иногда очень красивые, часто причудливые. У папуасовъ очень развито франтовство, они хотятъ и стараются нравиться, прибѣгая для этого къ множеству украшеній, нерѣдко, на взглядъ европейца, безобразящихъ больше, чѣмъ украшающихъ. Все идетъ въ ходъ для этой цѣли: бамбуковыя гребенки въ прическѣ; палочки, продѣтыя черезъ носовую перегородку; серьги изъ костей, бамбука, раковинъ или блестящихъ перьевъ; ожерелья, браслеты на рукахъ и ногахъ изъ рыбьихъ позвонковъ и даже изъ человѣческихъ зубовъ; наконецъ, кромѣ татуировки или взамѣнъ ея, яркое раскрашиваніе всего тѣла.
   Дикость папуасовъ, особенно въ то время, къ которому относится нашъ разсказъ, была совершенная: они не знали еще употребленія металловъ, не умѣли добывать огня и лишь недавно научились имъ пользоваться. Если случалось ему погаснуть въ одной хижинѣ,-- ея обитатели должны бы одолжаться углями въ другой; если, по возвращеніи изъ экспедиціи, во всей деревнѣ не находилось головни, то за нею обращались къ сосѣдямъ. Ихъ орудія были чрезвычайно первобытны: для выдѣлки острыхъ предметовъ они пользовались рыбьими костями, заостренными камнями да осколками обсидіана, которые такъ тверды и гладки по мѣсту надкола, что съ успѣхомъ могутъ замѣнить клинокъ. Часть племенъ еще не знала никакого земледѣлія, тѣ же, которые воздѣлывали землю, довольствовались растеніями, требующими наименьшаго труда и искусства: они сажали саговыя пальмы по влажнымъ мѣстностямъ, окружали свои поселки банановыми деревьями, сѣяли маисъ, таро, табакъ.
   Понятно, никакой промышленности папуасы не знаютъ. Но нѣкоторыя искусства развиты среди нихъ: они хорошіе рѣзчики и чеканщики. Матеріаломъ для художественныхъ произведеній имъ служатъ бамбукъ, кости, листья банана, лубъ и доски. Инструменты ихъ, какъ сказано, очень первобытны. Тѣмъ не менѣе они достигаютъ поразительнаго изящества, обнаруживая большой вкусъ и артистическое чутье. Они вырѣзываютъ даже цѣлыя статуэтки, изображающія знаменитыхъ предковъ и вождей; эти статуэтки называются "телумъ". При помощи гравернаго и ваятельнаго искусства они умудряются вести даже нѣчто вродѣ лѣтописей, запечатлѣвая въ рисункахъ на листьяхъ и въ рѣзьбѣ на скалахъ событія изъ жизни племени.

0x01 graphic

   Жилища папуасовъ строятся на сваяхъ, на берегу моря и даже въ самомъ морѣ. Во время прилива приморскія деревни похожи на вышедшій изъ воды причудливый рифъ. Неровныя сваи, вколоченныя въ илистое дно, поддерживаютъ помостъ изъ бревнышекъ и ліанъ, грубо сглаженныхъ каменными топорами; въ центрѣ такого помоста, на глинѣ, находится очагъ. Самая хижина состоитъ изъ жердей, покрытыхъ тростникомъ и связанныхъ ліанами. Кругомъ такого дома идетъ веранда, на которой играютъ дѣти и располагаются рыболовы. А улицами, соединяющими дома, являются тоненькія жерди отъ одной веранды къ другой, по которымъ папуасы безстрашно перебѣгаютъ изъ конца въ конецъ деревни, обхватывая гнущееся дерево своими голыми ступнями. А между тѣмъ, такой способъ сообщенія представляетъ немалую опасность: подъ хижинами плаваютъ въ изобиліи крокодилы. Одна изъ хижинъ деревни устраивается попросторнѣе: это общественный домъ, который служитъ и храмомъ, и рынкомъ.

0x01 graphic

   Постоянная близость моря заставила папуасовъ, несмотря на всю первобытность ихъ орудій, очень изощриться въ искусствѣ кораблестроенія. Ихъ лодки чрезвычайно изящны, подвижны и легко управляются. Нѣкоторыя такъ велики, что имѣютъ до шести парусовъ, сработанныхъ въ видѣ цыновокъ изъ луба саговой пальмы. Укрѣпляются эти паруса на двухъ вертикальныхъ мачтахъ, вколоченныхъ въ борта, образуя нѣчто, вродѣ ширмъ. На ладьяхъ по-меньше бываетъ одинъ только парусъ, вдвое выше своей мачты, овальный по формѣ, но съ вырѣзомъ наверху, что дѣлаетъ его похожимъ на два заостренныхъ рога: барка несется по морю, какъ какое-то дивное морское чудовище, какой-то гигантскій рогачъ. Въ дурную погоду папуасы связываютъ по нѣсколько лодокъ вмѣстѣ, образуя одну плавучую массу, которая по волѣ волнъ то поднимается, то опускается, но никогда не перевертывается. Даже своимъ маленькимъ выдолбленнымъ изъ цѣльнаго ствола дерева челнокамъ папуасы придаютъ большую устойчивость, достигая этого слѣдующимъ способомъ: поперекъ челнока помѣщаютъ легкую платформу или такую платформу укрѣпляютъ двумя жердями такъ, что она скользитъ по водѣ параллельно челноку и мѣшаетъ ему опрокинуться. Всѣ эти данныя, ловкость въ искусствѣ и въ кораблестроеніи, заставляютъ думать, что папуасы способны къ развитію, къ культурѣ, и только полная оторванность отъ всего человѣчества до самаго послѣдняго времени обрекала ихъ на совершенную дикость. Ихъ характеръ и нравы тоже подтверждаютъ такое мнѣніе. Эти дикари миролюбивы и честны. Съ женщинами они обращаются уважительно, съ дѣтьми кротко; рабовъ у нихъ почти нѣтъ, а тѣ немногія племена, которые имѣютъ невольниковъ, не дѣлаютъ различія между ними и остальными членами семьи. Религіи, какъ мы понимаемъ, это слово, у папуасовъ нѣтъ; ее замѣняетъ почитаніе предковъ. Такъ что и религіозные обряды всѣ сводятся къ похороннымъ церемоніямъ. Эти церемоніи, смотря по племенамъ, очень разнообразны. Одни погребаютъ покойниковъ тотчасъ по наступленіи смерти, сопровождая тѣло въ землю цвѣтами при заунывномъ пѣніи. Другіе ждутъ, пока трупъ высохнетъ отъ огня или времени. Наконецъ, у нѣкоторыхъ кости раздѣляются между родными и друзьями покойнаго: сынъ украшаетъ свое плечо челюстью отца. Одинъ изъ наиболѣе распространенныхъ обычаевъ, это вырѣзываніе "карваровъ", т. е. фигурокъ, изображающихъ умершихъ. Когда человѣкъ умираетъ, его карваръ втыкаютъ въ его могилу рядомъ съ его оружіемъ. Могила съ карваромъ дѣлается мѣстомъ религіознаго поклоненія для его дѣтей. Хижины и суда, служащія храмами, наполнены изображеніями предковъ.
   Много споровъ вызывалъ вопросъ, есть ли между папуасами -- людоѣды. Нѣкоторымъ племенамъ, напримѣръ, жителямъ Анбербакена на сѣверѣ острова приписывался даже ужасный обычай поѣдать собственныхъ дѣтей, оставляя только по два на каждую семью, Въ людоѣдствѣ обвиняли еще жебаровъ, живущихъ южнѣе, и нѣкоторые другіе народцы Новой Гвинеи. Но прочно этотъ фактъ не установленъ, хотя, повидимому, его склоненъ допустить для нѣкоторыхъ племенъ даже знаменитый географъ Реклю. Несомнѣнно, однако, что если людоѣдство и существуетъ кое гдѣ на Новой Гвинеѣ, то человѣческое мясо даже у этихъ народцевъ не служитъ обычной пищей, а скорѣе имѣетъ значеніе, какъ элементъ религіозныхъ обрядовъ. Это особенно видно на примѣрѣ дикарей съ острова Ароэ, расположеннаго къ югу отъ Новой Гвинеи: здѣсь туземцы ѣдятъ собачье мясо, вѣруя, что оно навсегда сохранитъ ихъ мужественными и сильными; для большей же вѣрности они примѣшиваютъ къ своимъ плиткамъ изъ саго нѣкоторыя части тѣла своихъ родителей. Тамъ, гдѣ съ наибольшей вѣроятностью географы указываютъ на существованіе людоѣдства, тамъ тоже рѣчь идетъ не о систематическомъ, постоянномъ убійствѣ людей для ѣды, а о поѣданіи труповъ павшихъ въ битвѣ враговь. Этотъ обычай имѣетъ въ основѣ то же вѣрованіе, что и обычай островитянъ Ароэ: какъ тѣ надѣются этимъ способомъ унаслѣдовать доблесть и силу своихъ отцовъ, такъ и эти разсчитываютъ воспріять храбрость павшаго въ битвѣ отважнаго врага. Какъ бы то ни было, если даже среди нѣкоторыхъ племенъ Папуазіи еще сохранились какіе нибудь остатки людоѣдства, то этотъ обычай не характеренъ для населенія всего острова. Да и тѣ папуасы, которыхъ обвиняютъ въ людоѣдствѣ, вовсе не кровожадные и необузданные злодѣи, вродѣ сказочныхъ людоѣдовъ, всегда готовыхъ наброситься на перваго встрѣчнаго и пожрать его. Если они и употребляютъ иногда эту странную и отвратительную пищу, это не мѣшаетъ имъ быть добродушными и привѣтливо принимать отважившихся посѣтить ихъ гостей -- европейцевъ.
   

III.

   "Витязь" застопорилъ машину и отдалъ якорь. Шлюбка для Миклухи-Маклая уже дрожала на мелкой зыби прилива, но еще не была отцѣплена отъ концовъ, державшихъ ее на блокахъ. Матросы открывали бортъ, чтобы выбросить трапъ. Въ то же время надъ кормою корвета взвился бѣлый андреевскій флагъ.
   Путешественникъ и офицеры "Витязя" стояли у борта корабля и разглядывали берегъ. Онъ былъ окаймленъ полосою густой растительности; глубже видны были зеленѣвшіе луга, Кое-гдѣ пробѣгали, серебрясь подъ утреннимъ, солнцемъ, извилистыя рѣчки, падавшія въ море пѣнистыми каскадами. Вдали рисовался горный хребетъ. Острыя пики и зубчатыя вершины уходили въ облака. Не было видно ни жилищъ, ни какихъ либо слѣдовъ человѣка.
   -- Пора,-- сказалъ Миклуха-Маклай, направляясь къ трапу.
   -- Постойте,-- остановилъ его капитанъ Назимовъ,-- посмотрите.
   Онъ передалъ Маклаю бинокль.
   Изъ лѣсу выступала процессія черныхъ нагихъ людей съ курчавыми волосами... Впереди шелъ начальникъ, какъ можно было догадаться по пикѣ, которую онъ держалъ въ рукѣ и по яркимъ перьямъ, которыя украшали его голову. За нимъ шли шесть человѣкъ въ рядъ, которые несли кокосовые орѣхи. Затѣмъ два дикаря несли двухъ рыжихъ маленькихъ собакъ.
   -- Это депутація,-- сказалъ Назимовъ.
   -- Больше похоже на жертвоприношеніе,-- возразилъ мичманъ.
   -- Жертвоприношеніе и есть,-- подтвердилъ Миклуха-Маклай.
   -- А что вы думаете, -- смѣясь сказалъ лейтенантъ, смѣнившій въ это утро мичмана на вахтѣ, -- вѣдь они, чай, никогда не видали парохода. Мы должны имъ казаться сверхестественнымъ явленіемъ. Богами, чего добраго!
   -- Можетъ быть, чертями!-- воскликнулъ мичманъ.
   -- Смотрите, смотрите!-- сказалъ Маклай.
   Дикари положили на землю орѣхи, потомъ зарѣзали собакъ. Не могло быть больше сомнѣнія, что они приняли "Витязя" за какое-то волшебное существо и старались задобрить его своими дарами. Миклуха рѣшилъ, что нельзя было ждать лучшей минуты для перваго знакомства, и спустился въ шлюбку. Но тутъ произошло неожиданное событіе, сильно повліявшее на дикарей. Машинистъ "Витязя" открылъ клапанъ. Послышался оглушительный свистъ, и черная труба корвета заклубилась парами, какъ вулканъ. Папуасы въ ужасѣ замахали руками и, затыкая уши, бросились кто куда. Черезъ мгновеніе они скрылись въ лѣсу, берегъ снова сталъ безлюднымъ, какъ въ первый день созданья, и только двѣ убитыя собаки, да куча кокосовыхъ орѣховъ свидѣтельствовали о добромъ намѣреніи островитянъ умилостивить бога, всплывшаго изъ глубины океана...
   У Миклухи-Маклая вырвалось невольное движеніе досады, но онъ тотчасъ же сдержалъ себя: не въ его характерѣ было показывать свое раздраженіе или винить кого-нибудь въ неудачѣ. Къ тому же онъ успѣлъ сообразить, что механикъ, сидя въ машинѣ, не могъ знать, что творится на берегу. Шлюбка отчалила, увозя Маклая и двухъ его слугъ: шведа Уильсона и мальчика съ острововъ Кука по имени Бой.
   Шлюбка быстро подошла къ берегу; Миклуха-Маклай увидѣлъ туземную пирогу, вытащенную на отмель, а на берегу -- тропинку, уходящую въ лѣсъ. Оставивъ слугъ при шлюбкѣ, Маклай одинъ одинешенекъ и безъ оружія пошелъ по этой тропинкѣ, которая должна была его привести неизвѣстно куда. Онъ былъ вѣроятно первымъ европейцемъ, съ тѣхъ поръ, какъ начались открытія неизвѣстныхъ странъ, который углублялся безъ свиты и съ голыми руками въ лѣсъ, скрывавшій дикарей, да еще, по разсказамъ, людоѣдовъ. Но Миклуха шелъ такъ же спокойно, маленькими шагами, словно это было на его родинѣ, въ Новгородской губерніи.
   Скоро Миклуха-Маклай увидалъ деревушку, но пустую, безъ жителей. Только нѣсколько часовыхъ стояло у хижинъ. Но и они бросились бѣжать при видѣ бѣлаго. Маклай не сталъ гнаться за ними, но знаками старался дать имъ понять, что у него нѣтъ враждебныхъ намѣреній. Дикари врядъ ли поняли его жестикуляцію, но за то хорошо разглядѣли, что при чужеземцѣ не было никакого оружія. Миклуха, чтобы не испугать папуасовъ, оставилъ въ шлюбкѣ даже свой большой бинокль, съ которымъ никогда не разставался.
   Немного ободрившись, дикари остановились, хотя и не рисковали еще приблизиться къ таинственному пришельцу. Но когда Маклай вытащилъ изъ кармановъ и сталъ имъ показывать пестрые лоскутки, блестящія бусы изъ стекла,-- островитяне не выдержали. Тѣснясь въ кучу и прячась другъ за друга, они подошли по маленьку къ Миклухѣ. Онъ сталъ надѣлять ихъ своими сокровищами, и вскорѣ вокругъ него образовалась цѣлая толпа. Жадныя черныя руки протягивались къ нему и цѣпко хватали драгоцѣнные клочья сукна и кумача или разноцвѣтныя бусы. Вскорѣ дикари принесли и положили къ его ногамъ двухъ связанныхъ свиней. Миклуха понялъ, что они хотятъ отблагодарить его, и съ удовольствіемъ принялъ первый подарокъ своихъ будущихъ сожителей. Улыбками и поклонами онъ выразилъ имъ свою радость. Тогда папуасы окончательно забыли робость, и стали оживленно говорить о чемъ-то между собою.
   Маклаю очень хотѣлось заманить ихъ на корветъ, чтобы приручить совсѣмъ. "Только воочію убѣдившись, что свистящее и извергающее паръ чудовище не сдѣлаетъ имъ никакого вреда,-- думалъ онъ,-- мои новые друзья вполнѣ повѣрятъ, что я имъ не врагъ". Но онъ понималъ, что было бы напрасно приглашать ихъ. Корветъ внушалъ имъ такой страхъ, что ни одинъ изъ нихъ не согласился бы добровольно подплыть къ нему въ своей пирогѣ.
   Миклуха Маклай дружески попрощался съ новыми знакомцами, но знаками попросилъ ихъ снести къ шлюбкѣ подаренныхъ ему свиней. Дикари подняли туши и пошли за нимъ. Когда Маклай вскочилъ въ шлюбку, онъ приказалъ тотчасъ же отчалить и указалъ несшимъ подарки туземцамъ на ихъ собственную пирогу. Тѣ вошли въ нее. Въ то же мгновеніе она была подхвачена раньше приготовленнымъ буксиромъ; матросы налегли на весла, и вельботъ помчался къ корвету, увлекая за собою пирогу. Дикари чрезвычайно перепугались. Они попадали на дно пироги, закрывали руками головы и тихо стонали. Когда же вельботъ подошелъ къ кораблю, и матросы стали приглашать гостей на палубу, тѣ отказались. Маклай показалъ имъ лоскутки и бездѣлушки, но тутъ они не произвели такого впечатлѣнія, какъ въ лѣсу. Одинъ изъ папуасовъ весьма внушительно провелъ рукою по своему горлу, какъ бы говоря, что людямъ не до этихъ украшеній, когда ихъ ведутъ рѣзать. Маклай постарался его успокоить, но все таки пришлось употребить силу, чтобы заставить дикарей подняться на палубу. Когда они шли по трапу, то дрожали, какъ въ лихорадкѣ, хотя была настоящая тропическая жара.
   Маклай представилъ своихъ гостей офицерамъ корвета. Папуасы, видя, что имъ не дѣлаютъ вреда, а напротивъ ласково привѣтствуютъ и улыбаются, стали по немногу приходить въ себя. Они все еще жались другъ къ другу, но уже не дрожали и начинали бросать исподлобья любопытные взгляды на невиданную обстановку и невиданныхъ людей, которые ихъ окружали.
   Дикарей усадили на палубѣ подъ парусиннымъ навѣсомъ и надавали имъ всякой всячины. Они принимали все съ неподдѣльнымъ восторгомъ, похожіе на большихъ дѣтей. Между прочимъ Назимовъ далъ имъ нѣсколько желѣзныхъ болтовъ. Сначала они отнеслись къ нимъ довольно равнодушно, но когда одинъ изъ нихъ случайно стукнулъ болтами другъ о дружку, дикари заволновались и стали внимательно разглядывать незнакомые предметы. Они все постукивали ими, прислушиваясь къ металлическому звуку, какъ къ чему-то таинственному и невѣдомому. Миклуха-Маклай, въ сторонѣ, незамѣтно для нихъ, наблюдалъ гостей.
   -- Знаете,-- сказалъ онъ Назимову,-- они вѣдь впервые видятъ металлическую вещь.
   -- Вы думаете?
   -- Безъ сомнѣнія. Они сначала приняли болты за дерево, а теперь, обнаруживъ ихъ необыкновенное свойство звенѣть, никакъ не могутъ наслушаться. Посмотрите, ни между ихъ украшеніями, ни даже въ оружіи нѣтъ ни кусочка желѣза! Повѣрьте мнѣ, передъ нами люди каменнаго вѣка.
   -- Наши предки,-- насмѣшливо вставилъ лейтенантъ.
   -- Именно,-- подтвердилъ Маклай, и прибавилъ съ улыбкой: а потому я надѣюсь, что вы будете съ ними обращаться почтительно.
   -- А вотъ я сведу моего прадѣдушку въ каютъ-кампанью,-- сказалъ мичманъ.
   Дикарь безъ малѣйшаго страха и смущенія послѣдовалъ за молодымъ офицеромъ внизъ, но черезъ мгновеніе оттуда раздѣлся его радостный крикъ. Онъ выскочилъ на палубу, и, стоя въ дверяхъ трапа, сталъ что-то возбужденно кричать своимъ товарищамъ, отчаянно жестикулируя. Въ результатѣ, должно быть въ знакъ удовольствія, онъ звонко шлепнулъ себя по ляжкамъ и снова побѣжалъ внизъ. Остальные поспѣшили за нимъ, побросавъ даже болты, а офицеры спустились въ классъ за своими гостями. Вошедшій послѣднимъ, Миклуха-Маклай увидѣлъ такое зрѣлище.
   Передъ большимъ зеркаломъ, висѣвшимъ на стѣнѣ каютъ-компаніи, толпились дикари, возбужденно разглядывая свои размалеванныя физіономіи. Они хохотали самымъ задушевнымъ образомъ и, видимо, были чрезвычайно довольны.
   -- Совсѣмъ Крыловскія мартышки!-- сказалъ лейтенантъ.
   -- Не совсѣмъ,-- возразилъ Маклай,-- они вовсе не собираются "давиться съ тоски" отъ того, что похожи на свои изображенія. Напротивъ, они въ восторгѣ.
   -- Ну, вы извѣстный папуасскій заступникъ!-- отвѣтилъ лейтенантъ.
   Всѣ расхохотались.
   -- А вотъ посмотримъ, какъ имъ понравится эта штука,-- сказалъ лейтенантъ, поднимая крышку піанино.
   Онъ сѣлъ и заигралъ камаринскую. При первыхъ же звукахъ дикари вздрогнули, оглянулись и разинули рты отъ изумленія. Одинъ за другимъ стали они подходить къ инструменту и оглядывать со всѣхъ сторонъ волшебный ящикъ, издававшій неслыханные никогда звуки. Когда же лейтенантъ пересталъ играть, одинъ изъ папуасовъ нажалъ клавиши всей пятерней и завизжалъ отъ восторга въ отвѣтъ на вылетѣвшіе изъ-подъ его руки нестройные звуки. Папуасы начали наперерывъ пробовать свои музыкальныя способности, и такъ какъ это угрожало цѣлости піанино, то лейтенантъ поспѣшилъ захлопнуть крышку.
   Когда стало темнѣть, дикарей щедро одѣлили всякой всячиной и сластями, обласкали и отпустили домой.
   -- Ну, теперь дѣло въ шляпѣ,-- весело сказалъ Маклай, глядя вслѣдъ удалявшейся пирогѣ.-- Теперь они поразскажутъ дома обо всѣхъ видѣнныхъ чудесахъ, покажутъ подарки... Любопытство и жадность приведутъ къ намъ завтра множество гостей.
   -- Вы довольны первымъ опытомъ?-- спросилъ мичманъ.
   -- Еще бы!-- воскликнулъ Маклай,-- вѣдь первое знакомство -- самое трудное. Теперь они убѣдились, что я имъ не врагъ. Остальное будетъ гораздо легче сдѣлать.
   -- Что остальное?
   -- Сдѣлаться для нихъ своимъ человѣкомъ, котораго бы они не стѣснялись и не боялись, отъ котораго не скрывали бы своихъ обычаевъ и порядковъ. Только сблизясь съ ними до такой степени, когда я перестану быть для нихъ чужимъ, смогу я достигнуть своей цѣли.
   -- Какой цѣли, Николай Николаевичъ?
   -- Вывести ихъ изъ дикости, научить тѣмъ благамъ, которыя даетъ намъ культура, научить обрабатывать землю не кривою вѣткой, а желѣзнымъ плугомъ, а главное, научить ихъ жить мирно, избавить ихъ отъ той непрестанной войны, которую всѣ дикари ведутъ со своими сосѣдями.
   -- Значитъ, у васъ не однѣ только научныя цѣли?-- взволнованнымъ голосомъ произнесъ мичманъ.
   -- Конечно, прежде всего я буду ихъ изучать. Но вѣдь это губки и кораллы можно изучать, оставаясь равнодушнымъ къ ихъ жизни. Тутъ же предметъ изученія мнѣ близокъ, это мои братья...
   -- Дикари!-- не безъ изумленія воскликнулъ мичманъ.
   -- Люди,-- серьезно отвѣтилъ Маклай.-- Вѣдь они люди! Вотъ изъ-за того, что европейскіе изслѣдователи такъ часто забываютъ, что дикари -- люди, происходитъ столько несчастій для обѣихъ сторонъ.
   -- Николай Николаевичъ!-- вскричалъ мичманъ,-- какъ я завидую вамъ и какъ бы я хотѣлъ остаться съ вами, быть вашимъ помощникомъ, вашимъ слугою! Служить вмѣстѣ съ вами такой прекрасной цѣли...
   Миклуха-Маклай улыбнулся своей мягкой улыбкой и обнялъ мичмана.
   -- Милый юноша,-- сказалъ онъ задушевно, глядя ему прямо въ лицо своими нѣжными, голубыми глазами,-- милый юноша, на всякомъ мѣстѣ можно быть полезнымъ человѣчеству. Надо только любить людей. Оглянитесь вокругъ себя! Развѣ ваши матросы на "Витязѣ" или только что освобожденные отъ рабства мужики -- тамъ дома, меньше заслуживаютъ любви, вниманія и труда, чѣмъ мои папуасы? Я ученый, и моя наука привела меня къ папуасамъ; вы офицеръ и помѣщикъ, на морѣ и въ родной деревнѣ, вы найдете къ чему приложить свои силы. Только надо всегда любить людей, всѣхъ людей, безъ различія цвѣта кожи и общественнаго положенія!
   -- Вы великій человѣкъ, Николай Николаевичъ!-- воскликнулъ мичманъ.
   -- Ну, къ чему такая восторженность,-- смущепно возразилъ Миклуха-Маклай, чувствуя, что краснѣетъ при этой похвалѣ мальчика,-- скажите лучше, что я честный человѣкъ; съ меня этого достаточно.
   Тѣмъ временемъ совершенно стемнѣло. На берегу кое-гдѣ загорѣлись костры. Море чуть слышно плескало, набѣгая на бѣловатую отмель. Зыбь сверкала миріадами искръ, переливалась, какъ живое синеватое пламя. Фосфоресценція была такъ сильна, что прямо подъ бортомъ корвета, въ его густой черной тѣни, море казалось въ огнѣ. Это было красивое зрѣлище. А вверху, въ глубокомъ, бархатно-черномъ небѣ, вспыхивали одна за другой яркія звѣзды. Прямо надъ головой сіялъ великолѣпный Южный Крестъ... Съ бака корабля неслась негромкая, мелодичная пѣсня какого-то матросика-хохла:
   
   "Солнце низенько, вечеръ близенько"...
   
   -- Хорошо!-- сказалъ Маклай, полной грудью вдыхая влажный воздухъ, напоенный смѣшаннымъ ароматомъ соленыхъ морскихъ испареній и доносящихся съ берега лѣсныхъ смолистыхъ запаховъ,-- хорошъ Божій міръ!

0x01 graphic

IV.

   На слѣдующій день былъ праздникъ, и свободные отъ занятій офицеры рѣшили съѣхать на берегъ вмѣстѣ съ Маклаемъ. Паровой катеръ отвезъ на берегъ веселую компанію въ бѣлыхъ кителяхъ Сначала они направились въ ту деревню, гдѣ вчера былъ Миклуха-Маклай. Имъ навстрѣчу вышли туземцы, но одни мужчины: не было ни женщинъ, ни дѣтей. Папуасы привѣтствовали бѣлыхъ гостей и положили къ ихъ ногамъ свое оружіе. Путешественники, отвѣтили имъ, какъ умѣли, любезностями, и направились, было, въ горы, въ надеждѣ увидѣть женщинъ и дѣтей. Но выходъ изъ деревни былъ загражденъ и около загражденія стояли двое часовыхъ съ копьями. Несмотря на ласки и подарки, они рѣшительно отказались пропустить пришельцевъ. Ихъ весьма недвусмысленное указаніе на копья ясно говорило, что они готовы сразиться, но исполнятъ возложенный на нихъ соплеменниками долгъ охраны.
   -- Однако!-- раздраженно вскричалъ лейтенантъ,-- неужели эти обезьяны остановятъ насъ? Какъ смѣютъ они преграждать дорогу русскимъ морякамъ?
   Съ этими словами онъ выхватилъ изъ кобуры револьверъ. Маклай съ несвойственной ему рѣзкостью движеній схватилъ офицера за руку. Онъ былъ блѣденъ, какъ полотно, и всегда свѣтлые глаза его потемнѣли.
   -- Какъ смѣютъ русскіе моряки насильно врываться къ женамъ и дѣтямъ здѣшнихъ жителей?-- спросилъ они звенящимъ голосомъ.-- Развѣ вы забыли, что они здѣсь хозяева, лейтенантъ?
   -- Дикари!-- презрительно пожимая плечами, сказалъ лейтенантъ.-- Впрочемъ, мнѣ все равно. Я ради васъ же хотѣлъ проучить ихъ за дерзость. Если не внушить имъ съ самаго начала должнаго почтенія, я не прозакладую оловяннаго двугривеннаго за вашу шкуру!
   Порывъ Маклая уже прошелъ, и снова сдержанный и спокойный, какъ всегда, онъ печально сказалъ:
   -- Мнѣ вы оказали бы плохую услугу; именно такъ, какъ вы, разсуждали всѣ тѣ европейцы, которые...
   -- Попали на жаркое, -- перебилъ мичманъ, -- не правда-ли, Николай Николаевичъ?
   -- Я не совсѣмъ то хотѣлъ сказать, -- отвѣтилъ смѣясь Маклай.-- Возвратимтесь-ка лучше въ деревню.
   Компанія вернулась и начала осматривать папуасскую деревушку.
   Она была невелика. Всѣ хижины были построены по одному типу. Нѣкоторыя хижины были побольше, служа, вѣроятно, нѣсколькимъ семействамъ вмѣстѣ. Хижины состояли изъ кольевъ, покрытыхъ крышей изъ пальмовыхъ листьевъ, которая доходила до самаго пола, служа и кровлей и стѣнами въ одно время. Крѣпко утрамбованная земля служила поломъ. На нарахъ были разбросаны разныя вещи домашняго обихода папуасовъ, и Миклуха-Маклай сталъ съ любопытствомъ ихъ разсматривать. Тутъ были деревянныя миски, испещренныя снаружи красивыми рисунками, выжженными и вырѣзанными, глиняные горшки довольно совершеннаго издѣлія. Впослѣдствіи Миклуха-Маклай узналъ, что эти горшки выдѣлываютъ жители одной только деревни и снабжаютъ ими весь берегъ въ обмѣнъ на другія вещи. Разные музыкальные инструменты и маленькіе идолы, вѣроятно, карвары, сдѣланные весьма грубо, украшали стѣны хижины. Тутъ же висѣли пучки стрѣлъ съ наконечниками изъ рыбьихъ костей, луки, копья съ клинками изъ костей и осколковъ обсидіана, каменные топоры. Множество головныхъ украшеній, серегъ, ожерелій и браслетовъ указывало на франтовство обитателей. Въ нѣкоторыхъ хижинахъ были недурно устроенные столы. Около хижинъ были тщательно вырублены деревья и кустарники; росли только кокосовыя пальмы и розы. Ни огородовъ, ни плантацій около хижинъ не было видно. Однако въ хижинахъ были несомнѣнные плоды земледѣльческаго искусства туземцевъ: саго, картофель, таро. Маклай сообщилъ своимъ спутникамъ догадку, что плантаціи дикари разводятъ въ горахъ. Впослѣдствіи такъ и оказалось. Плантаціи были далеко отъ деревень, въ извѣстныхъ одному хозяину мѣстахъ: это дѣлалось изъ опасенія грабежей.
   Въ каждой хижинѣ, на очагѣ, горѣлъ огонь. Повидимому, дикари очень дорожили сохраненіемъ огня, конечно, потому, что добываніе его сопряжено для нихъ съ большими трудностями. Надо было видѣть изумленіе и испугъ дикарей, когда мичманъ чиркнулъ спичкой и зажегъ стеариновую свѣчку. Такая легкость въ добываніи огня казалась имъ волшебствомъ, и долго они не могли рѣшиться взять въ руки таинственную бѣлую палку, на концѣ которой колебалось ровное маленькое пламя.
   Изъ этой деревни компанія отправилась въ другую на катерѣ, поперекъ залива. Появленіе ихъ на другомъ берегу бухты вызвало панику среди дикарей. Съ криками ужаса, по знаку своего начальника, папуасы упали на колѣни, складывая оружіе. Но и здѣсь испытанныя уже средства -- ласки и подарки -- скоро успокоили дикарей. Они стали охотно мѣнять свои вещи, которыя офицеры хотѣли увезти на память, на пестрые лоскутки, гвозди и бусы.
   Лейтенанту пришло въ голову раскрашивать лица дикарей сурикомъ. Сначала Маклай встревожился, боясь, какъ бы папуасы не обидѣлись, но скоро онъ успокоился: дикарямъ, напротивъ, очень польстила затѣя офицера и они гордо расхаживали по берегу, подставляя солнцу для просушки свои размалеванныя физіономіи.
   Въ третьей деревнѣ наши путешественники никого не застали. Часть офицеровъ была такъ утомлена, что рѣшила передохнуть въ тѣни пальмъ. Другіе же, больше молодежь, отправились вмѣстѣ съ Маклаемъ отыскивать дикарей.
   Тропинка шла вдоль рѣки по узкой долинѣ, густо поросшей кустарникомъ. Дальше деревья становились все выше; цвѣтущія ліаны переплетали ихъ между собой и образовали изъ долины родъ тунелля съ душистымъ зеленымъ сводомъ и рѣчкой посерединѣ. Сплошныя стѣны вѣковыхъ казауриновъ, панданусовъ и разнообразныхъ пальмъ, между которыми вились гирлянды цвѣтущихъ растеній, были волшебно-красивы. Скоро тропинка вывела путниковъ къ небольшому озеру, въ которое маленькимъ пѣнистымъ каскадомъ впадала ихъ проводница -- рѣка. Жара была страшная, а синія воды озера, съ естественнымъ душемъ изъ сверкающихъ радугой брызгъ водопада, были такъ соблазнительны, что Маклай предложилъ своимъ спутникамъ выкупаться. На обратномъ пути они встрѣтили обитателей деревни, и такъ же легко съ ними подружились, какъ съ предыдущими. И эти положили свое оружіе на землю въ знакъ покорности или миролюбія. Но въ деревнѣ все оказалось припрятаннымъ. Вѣроятно черные хозяева боялись положиться на честность своихъ гостей. Для привѣтствія они протягивали руки, какъ европейцы, но не пожимали, а только прикасались ладонью къ ладони. Пожатья моряковъ приводили ихъ въ смущеніе, какъ что-то неприличное. При прощаньи же, должно быть, желая выразить особую благодарность за подарки, а можетъ быть и на радостяхъ, что гости благополучно уходятъ, они обнимали офицеровъ одной рукой, прижимаясь сердцемъ къ сердцу, а другой рукой похлопывали ихъ по спинѣ.
   Утомленные, но довольные проведеннымъ днемъ, вернулись Маклай и его спутники на корветъ.
   Со слѣдующаго дня началась постройка хижины для Миклухи-Маклая. 110 человѣкъ матросовъ работали пять дней. Выбрали мѣсто повыше, на берегу бухты, и очистили площадку отъ дѣвственнаго лѣса. Только два дерева были пощажены: густо переплетенныя ліанами, они образовывали шатеръ достаточно плотный, чтобы служить защитой отъ палящихъ солнечныхъ лучей. Домъ, выстроенный матросами, не могъ похвалиться изяществомъ, но все-таки походилъ на европейское жилище. Онъ состоялъ изъ одной большой комнаты, раздѣленной перегородкою на двѣ части: одна предназначалась для Маклая, другая для Уильсона и Боя. Досчатыя стѣны не совсѣмъ доходили до потолка, и пространство между ними и потолкомъ завѣсили парусиной, которая могла свертываться на подобіе шторы, чтобы освѣжать комнату въ жаркіе дни. Крышу сдѣлали, по примѣру мѣстныхъ построекъ, изъ пальмовыхъ листьевъ; подъ ея краями, выступавшими впередъ изъ-за стѣнъ, устроили родъ веранды, а съ каждой стороны дома -- по крыльцу. По сосѣдству нашлась оставленная папуасская хижина: въ ней устроили кухню. Всѣ менѣе нужныя и запасныя вещи зарыли въ погребъ, подъ домомъ; въ другомъ погребѣ, въ нѣкоторомъ разстояніи отъ дома, зарыли нѣсколько пудовъ пороха. Вокругъ дома помѣстили въ землѣ нѣсколько минъ, на случай нападенія дикихъ, а провода, которыми можно было въ моментъ опасности взорвать эти мины, провели въ домъ. Одинъ изъ офицеровъ научилъ мирнаго Маклая, какъ съ ними обращаться. Около дома устроили солнечные часы, на случай, если карманные испортятся. На мачтѣ около дома повѣсили русскій флагъ, но въ качествѣ сигнала проходящимъ въ морѣ судамъ онъ былъ безполезенъ: мѣсто для дома. Миклуха-Маклай выбралъ такое, что ни самъ не могъ видѣть проходящихъ мимо бухты кораблей, ни корабли не могли замѣтить его флагъ. Домъ обставили привезенной Маклаемъ складною мебелью, къ которой прибавили кое-что съ корвета. Но главное убранство его кельи составляли научные инструменты и книги. По недостатку средствъ при снаряженіи своей экспедиціи, Миклуха-Маклай не могъ обзавестись даже лодкой. Назимовъ вывелъ его изъ затрудненія, отдавъ ему четырехвесельный ботъ съ полнымъ снаряженіемъ. Этотъ ботъ могъ служить не только для рыбной ловли и мелкихъ поѣздокъ, но даже для продолжительнаго плаванья, если бы Маклаю пришлось бѣжать отъ дикарей. Если не для морского перехода, то для плаванія вдоль берега, которымъ онъ могъ достичь мѣстности Дорей на сѣверѣ острова, гдѣ живутъ голландскіе миссіонеры,-- ботъ во всякомъ случаѣ годился.
   Не велики были запасы Маклая и по части провизіи. Когда еще въ пути моряки указывали ему на это обстоятельство, Миклуха неизмѣнно отвѣчалъ:
   -- Ѣдятъ же что нибудь дикари: я буду ѣсть то же, что и они.
   Однако, когда пришло время оставить его одного, офицеры подѣлились съ нимъ своими запасами. Они оставили ему нѣсколько пудовъ риса, чаю, сахару и консервовъ.
   Между тѣмъ, пока шла постройка, папуасы совершенно измѣнили свое поведеніе. Правда, они по-прежнему были мирны и даже никогда не показывались съ оружіемъ въ рукахъ. Но, тѣмъ не менѣе, было ясно, что они недовольны и даже возбуждены этой постройкой. Они стали избѣгать встрѣчъ, перестали принимать подарки, и съ каждымъ днемъ деревни ихъ пустѣли. Это не обѣщало ничего хорошаго въ будущемъ. Одинъ изъ дикарей очень опредѣленно далъ понять, что какъ только пыхтящее чудовище уйдетъ въ море, домъ будетъ разрушенъ, а хозяина прогонятъ. Назимовъ и нѣкоторые офицеры предлагали Маклаю отказаться отъ своего, какъ они говорили, безумнаго предпріятія: поселиться среди дикарей едва не въ полномъ одиночествѣ. Но молодой ученый былъ не изъ тѣхъ людей, которые отступаютъ передъ опасностями. Онъ былъ непоколебимъ. Тогда Назимовъ попробовалъ уговорить его, указывая на то, что всѣ его труды пропадутъ для науки, если онъ будетъ убитъ.
   -- О, нѣтъ!--отвѣтилъ Маклай,-- всѣ мои замѣтки и записи наблюденій я буду закапывать въ землю, около островерхаго камня на этомъ мысѣ, который я назову "Мысомъ Обсервацій". Вы или другое судно, которое, надѣюсь, пошлетъ за мною правительство, найдетъ ихъ и отвезетъ въ Петербургъ для передачи Географическому Обществу.
   Наконецъ, все было готово. "Витязь" сталъ разводить пары. Миклуха-Маклай, сердце котораго сжалось не отъ робости, а отъ разлуки, быть можетъ, послѣдней, съ близкими людьми, попросилъ было Назимова простоять еще дня три, пока онъ разберетъ свои вещи и устроится на новосельи. Но Назимовъ принужденъ былъ отказать, потому что на корветѣ было мало угля и даже съѣстныхъ припасовъ.
   Въ этотъ послѣдній день Миклуха-Маклай почти не разставался со своимъ новымъ пріятелемъ и поклонникомъ -- мичманомъ. Юноша былъ чрезвычайно взволнованъ и съ трудомъ удерживалъ слезы. По мѣрѣ того, какъ приближалась минута разлуки, онъ, прежде столь увѣренный въ успѣхѣ предпріятія Миклухи-Маклая, сомнѣвался въ немъ все больше и больше, и дрожалъ за драгоцѣнную жизнь своего кумира.
   -- Смѣлѣе, мой другъ,-- подбадривалъ его Миклуха,-- чего это вы носъ повѣсили. Никакой особенной опасности мнѣ не грозитъ.
   -- Мѣстность, повидимому, лихорадочная...
   -- На то есть хина!
   -- Папуасы становятся все подозрительнѣе.
   -- Терпѣнье преодолѣваетъ подозрительность.
   -- А если они убьютъ васъ?
   -- Развѣ вы не убѣдились за эти дни, какъ они добродушны?
   -- Они могутъ убить васъ не изъ жестокости, а соблазнившись вашими вещами.
   -- Я постараюсь завоевать ихъ дружбу и уваженіе.
   -- Не зная языка?
   -- Я съ этого и начну. Вы думаете, нельзя научиться языку безъ гувернантки?
   -- Николай Николаевичъ! Я знаю, что вы храбрецъ изъ храбрецовъ. Вотъ вы шутите, а у меня, ей-Богу, кошки на сердцѣ скребутъ.-- Ну, не убьютъ васъ, такъ вы съ ума сойдете въ одиночествѣ.
   -- Мой милый,-- смѣясь возразилъ Миклуха-Маклай,-- позвольте вамъ замѣтить, что, во-первыхъ, вы не очень лестнаго мнѣнія о моемъ умѣ, а во-вторыхъ, какое же это одиночество, когда со мною, не говоря уже о папуасахъ, будутъ Уильсонъ и Бой. А наука? Про нее вы развѣ забыли? Да у меня будетъ столько дѣла, что дай Богъ успѣть! Надо будетъ дѣлать термометрическія и барометрическія наблюденія, и, вообще, заняться метеорологіей {Наука о погодѣ.}: вѣдь климатъ Новой Гвинеи совершенно неизвѣстенъ. Затѣмъ зоологическія и ботаническія работы. Далѣе -- антропологія, то есть, изученіе папуасовъ -- моя главная цѣль. Думаю, что буду имѣть случай приложить къ дѣлу мои медицинскія познанія; а если сумѣю пріобрѣсти вліяніе на туземцевъ, стану бороться противъ взанмоистребительныхъ войнъ, которыя ведутъ между собою туземныя племена. Филологіей папуасской надо заняться... Словомъ, моей работы хватило бы на цѣлый университетъ со всѣми факультетами, а вы говорите: буду скучать! До скуки ли тутъ!
   Трогательно простился отважный путешественникъ со всею командой и офицерами корвета. Поблагодаривъ Назимова за его заботы, расцѣловавшись со всѣми и особенно нѣжно со своимъ любимцемъ-мичманомъ, Миклуха спустился въ шлюпку въ ту минуту, когда была отдана команда вирать якорь. Миклуха высадился и съ мыса Обсервацій слѣдилъ за "Витяземъ", выбрасывавшимъ изъ трубы клубы чернаго дыма. Корветъ медленно поворачивался къ выходу изъ бухты, взбивая винтомъ тихія воды залива. На кормѣ столпились офицеры, и долго Миклуха могъ видѣть знакомыя лица. Мичманъ махалъ ему платкомъ. Когда "Витязь" подошелъ къ выходу изъ бухты, флагъ приспустили въ знакъ прощальнаго привѣта. Черезъ нѣсколько времени отъ корвета осталось только легкое облачко дыма надъ горизонтомъ. Послѣдняя связь Миклухи-Маклая съ цивилизованнымъ міромъ порвалась...
   

V.

   Первая задача, стоявшая передъ смѣлымъ изслѣдователемъ, было прирученіе туземцевъ. Но это не такъ-то легко было сдѣлать. Папуасы оказались страшно подозрительными; имъ не нравились визиты Маклая, хотя сами они приходили за табакомъ и разными бездѣлками, которыя онъ промѣнивалъ на плоды и овощи. Однако они слѣдили за каждымъ шагомъ Маклая, особенно, когда онъ приближался къ деревнямъ. Но изслѣдователь дѣлалъ видъ, что не замѣчаетъ этого, бродилъ по лѣсу и посѣщалъ деревни. При его появленіи въ деревняхъ поднималась суматоха. Женщины и дѣти съ визгомъ бросались въ хижины и въ лѣсъ, собаки выли, а мужчины съ оружіемъ въ рукахъ окружали его, испуская крики и особенное воинственное рычаніе. Нерѣдко, словно испытывая мужество и терпѣніе Маклая, они пускали стрѣлы мимо самаго его лица, совали остріе копья ему въ ротъ и насильно разжимали зубы. Но всѣ эти выходки встрѣчали со стороны Маклая только добродушную улыбку или полное равнодушіе. Онъ не прибѣгалъ ни къ силѣ, ни къ угрозамъ и никогда не возвышалъ голоса. Всюду ходилъ онъ невооруженный. Это спокойствіе и равнодушіе обезоруживали дикихъ. При всѣхъ подобныхъ выходкахъ они не причиняли Маклаю вреда. Но все лицо его было исцарапано, и неловкость какого-нибудь стрѣлка могла ему стоить жизни. Тѣмъ не менѣе Маклай ни разу не измѣнилъ своему спокойствію, разъ навсегда рѣшивъ лучше умереть, чѣмъ прибѣгнуть къ несправедливому насилію.
   Онъ понималъ, что самое трудное, но и самое главное въ дѣлѣ сближенія съ дикарями, это изучить ихъ языкъ. Къ этому трудному дѣлу онъ приступилъ съ первыхъ же дней. Но задача "изучать языкъ безъ гувернантки", какъ выразился Маклай въ разговорѣ съ мичманомъ, оказалась тѣмъ тяжелѣе, что папуасы неохотно отвѣчали на его разспросы и часто, не безъ любезности, предлагали ему удалиться, показывая на море. Маклай не терялъ надежды, вѣрный своему правилу, что терпѣніе и трудъ все перетрутъ.
   Принятый имъ способъ "изученія языка безъ гувернантки" былъ слѣдующій. При своихъ прогулкахъ, при встрѣчахъ съ папуасами, онъ пользовался каждымъ случаемъ, чтобы узнать то или другое папуасское слово. Но при этомъ приходилось преодолѣвать огромныя трудности, не говоря уже о нежеланіи дикарей отвѣчать. Дѣло въ томъ, что Маклай могъ добиваться словъ только прямо указывая на предметы или еще дѣлая подражательные жесты, напримѣръ, прыжки, метанье копья и т. п. Но при этомъ неизбѣжно происходили недоразумѣнія и ошибки. Часто случалось, что, показывая на какой-нибудь предметъ, Миклуха-Маклей получалъ разные отвѣты отъ разныхъ дикарей. Напримѣръ, Маклай показывалъ листъ,желая узнать названіе листа вообще, но пять человѣкъ сообщали ему пять различныхъ названій. Впослѣдствіи, когда путешественникъ уже научился свободно говорить по-папуасски, оказалось, что одинъ называлъ растеніе, которому принадлежитъ показанный Маклаемъ листъ; другой говорилъ: "соръ, негодное"; третій опредѣлялъ цвѣтъ и говорилъ: "желтый", "зеленый"; четвертый думалъ, что его спрашиваютъ про вкусъ, и отвѣчалъ: "кислый" и т. д.
   Но еще труднѣе было узнавать названіе отвлеченныхъ понятій. На предметъ, какъ никакъ, можно было указать пальцемъ и послѣ многократныхъ переспрашиваній догадаться о настоящемъ его названіи. А вотъ съ такими понятіями, какъ "спать", "ходить", "рѣзать", словомъ, съ глаголами было гораздо труднѣе. Миклухѣ-Маклаю удалось узнать мало глаголовъ, и простѣйшіе изъ нихъ онъ узналъ на четвертомъ мѣсяцѣ своего пребыванія среди папуасовъ. Немало въ ихъ языкѣ оказалось звукоподражательныхъ обозначеній, что, конечно, облегчало ознакомленіе съ языкомъ. Затрудненіе представляло между прочимъ, то обстоятельство, что почти каждая деревня имѣла свое нарѣчіе.
   Тѣмъ временемъ заболѣли оба слуги Миклухи-Маклая: Уильсонъ и Бой. Предсказаніе мичмана оказалось справедливымъ: мѣстность была лихорадочная. Энергичному путешественнику пришлось не только остаться безъ всякой помощи отъ своихъ слугъ, но еще ухаживать за ними, готовить пищу на троихъ, рубить и носить дрова, принимать визиты папуасовъ, посѣщать ихъ деревни, чтобы они не отвыкали отъ него, дѣлать метеорологическія наблюденія, пополнять свои ботаническія коллекціи... Нечего сказать -- работы у него было достаточно. Всякій другой на его мѣстѣ давно бы пришелъ въ отчаянье и опустилъ руки. Но Маклай не терялъ бодрости, ни даже веселаго расположенія духа.
   Благодаря своимъ медицинскимъ познаніямъ, Миклуха-Маклай скоро поставилъ Уильсона на ноги. Но бѣдняга-Бой, который не хотѣлъ принимать никакихъ лѣкарствъ, умеръ. Въ началѣ ноября 1871 года Миклуха-Маклай и самъ началъ чувствовать жестокіе припадки лихорадки, которая не покидала его потомъ во все время пребыванія на Новой Гвинеѣ. Папуасы береговыхъ и горныхъ деревень посѣщали его толпами и становились все нахальнѣе. Предполагая большія сокровища въ домѣ путешественника и видя, что бѣлыхъ осталось двое, да и то больныхъ, они становились все требовательнѣе и нерѣдко угрожали смертью Миклухѣ-Маклаю и Уильсону.
   Вѣрный своему рѣшенію, Маклай оставался совершенно спокоенъ, отвѣчая шутками на эти угрозы. Нерѣдко онъ засыпалъ въ деревняхъ папуасовъ, несмотря на копья окружающихъ мужчинъ. Это хладнокровіе до того дѣйствовало на дикарей, что, несмотря на угрозы, ни одинъ изъ нихъ не рѣшался тронуть бѣлаго человѣка.
   Наступилъ 1872 годъ. Съ конца января измѣнились отношенія туземцевъ къ Миклухѣ-Маклаю. Они стали искать сближенія съ нимъ и старались заручиться его расположеніемъ. Этому очень помогло одно событіе, происшедшее въ январѣ мѣсяцѣ.
   Однажды въ ближайшей къ дому Маклая деревнѣ, Бонгу, упало дерево и разбило голову одному изъ папуасовъ. Маклай поспѣшилъ подать ему помощь. Дикари не только не помѣшали въ этомъ, но видимо были очень довольны. Для перевязыванія раны Маклаю приходилось теперь ежедневно бывать въ этой деревнѣ и жители ея понемногу такъ привыкли къ нему, что стали оставлять при немъ женъ и дѣтей. Убѣдившись на опытѣ, что бѣлый человѣкъ имъ не врагъ, что, напротивъ, онъ хочетъ и можетъ помогать имъ, они стали гораздо привѣтливѣе, и охотно обмѣнивали пищевые продукты на табакъ и бездѣлушки. Увѣровавъ въ таинственную цѣлебную силу своего гостя, они приходили къ нему лѣчиться и приводили своихъ женъ и дѣтей. Познанія въ медицинѣ, какъ и предвидѣлъ Миклуха-Маклай, очень ему пригодились.
   А тутъ случилось и еще одно обстоятельство, которое окончательно убѣдило дикарей въ сверхъестественной силѣ бѣлаго. Однажды ночью, разыскивая у себя на верандѣ какую-то вещь, Маклай вздумалъ зажечь бенгальскій порошокъ, оставленный ему Назимовымъ. Ярко вспыхнуло голубое пламя, и тотчасъ было замѣчено туземцами. Свѣтъ походилъ на лунный и папуаскіе мудрецы рѣшили, что на верандѣ у чужестранца, ни больше ни меньше, какъ сама луна, которой кстати не было на небѣ. Съ этихъ поръ для добрыхъ дикарей исчезло послѣднее сомнѣніе въ истинномъ происхожденіи Маклая: онъ былъ человѣкъ съ луны, "Каарамъ тамо". Маклай ничѣмъ не старался возбудить въ дикаряхъ такое о себѣ мнѣніе, потому что не хотѣлъ намѣренно запугивать ихъ воображеніе и такимъ образомъ сдѣлать надъ ними нравственное насиліе. Но когда это мнѣніе установилось помимо его воли, онъ не старался его разрушить, понимая, что оно не только обезпечиваетъ ему безопасность, но и дастъ вліяніе на умы туземцевъ. А этимъ вліяніемъ онъ хотѣлъ воспользоваться для ихъ же пользы.
   Онъ сталъ знакомить ихъ мало по малу съ тѣми предметами первой необходимости, которыхъ не хватало въ ихъ первобытномъ обиходѣ.
   Очень скоро дикари убѣдились въ превосходствѣ стальныхъ ножей и топоровъ надъ каменными, и такимъ образомъ Маклай пріобрѣлъ еще цѣлый кругъ предметовъ для мѣны. Стеклянныя бутылки, ремни, пеньковыя веревки, спички,-- все это, съ легкой руки Миклухи-Маклая, стало входить въ употребленіе у папуасовъ. Онъ внесъ въ ихъ жизнь множество улучшеній, сберегъ для нихъ много труда. Особенно важны были тѣ преобразованія, которыя подъ вліяніемъ Маклая его сосѣди завели въ земледѣліи. Первобытный способъ обработки земли, который употреблялся папуасами, состоялъ въ слѣдующемъ: двое, трое и болѣе мужчинъ становятся въ рядъ съ длинными и острыми палками въ рукахъ. Этими палками они поднимаютъ большіе пласты земли. Земля тверда, и ее приходится поднимать два-три раза на одномъ мѣстѣ. За мужчинами слѣдуютъ женщины: стоя на колѣняхъ, онѣ разбиваютъ поднятые мужчинами плотные куски земли при помощи узенькихъ лопатокъ. За женщинами идутъ дѣти, которыя перетираютъ землю голыми руками. Не трудно вообразить, сколько нужно времени и труда, чтобы при такомъ способѣ обработки приготовить къ посѣву даже небольшое поле. Маклай устроилъ своимъ сосѣдямъ, жителямъ деревни Бонгу, мотыки и заступы, и научилъ ими пользоваться.
   Такъ какъ для всѣхъ вещей и орудій, которыя вводилъ въ папуасскій обиходъ Миклуха-Маклай, на ихъ языкѣ не было названій, то онъ обозначалъ ихъ соотвѣтственными русскими словами. Дикари очень быстро запоминали эти слова и произносили ихъ вполнѣ правильно; такимъ образомъ ихъ языкъ обогатился нѣнѣсколькими десятками новыхъ словъ. Миклуха-Маклай пользовался всякимъ случаемъ, чтобы расширить кругозоръ дикарей. Отъ него они узнали, что Новая Гвинея не весь міръ, что есть еще и другія земли; онъ разсказывалъ имъ, какъ живутъ въ цивилизованныхъ странахъ, выбирая, конечно, то, что могло быть понято дикарями. Были вещи, которыхъ онъ никакъ не могъ имъ объяснить, напримѣръ, замерзаніе рѣкъ. Однако, въ общемъ, папуасы оказались довольно понятливыми и сообразительными.
   Между тѣмъ, послѣ первыхъ мѣсяцевъ, посвященныхъ знакомству съ прибрежными жителями и преимущественно съ сосѣдями изъ деревни Бонгу, Миклуха-Маклай сталъ предпринимать научныя экскурсіи во внутрь острова. Не мало затрудненій встрѣтилось ему при самомъ устройствѣ экспедицій. Дѣло въ томъ, что почти всѣ деревни находились во враждѣ, а то и въ открытой войнѣ другъ съ другомъ.
   Вслѣдствіе этого, Маклаю трудно было найти людей, готовыхъ сопровождать его въ странствіяхъ по острову и служить ему носильщиками. Обыкновенно они соглашались идти съ нимъ только до границы той области, которую считали своей, а въ слѣдующей деревнѣ приходилось опять нанимать людей, которые покидали его на своей границѣ и т. д. Кромѣ того, не мало трудностей представлялъ вопросъ о пропитаніи. Охота отнимала слишкомъ много времени и вниманія, нужныхъ для научныхъ наблюденій. А носить съ собою запасы провіанта было не легко, потому что таро, которое употребляютъ въ пищу папуасы, мало питателенъ и его нужно огромное количество. Получался заколдованный кругъ: чтобъ нести провизію (таро) нужно было много носильщиковъ, а для многихъ носильщиковъ нужно было много таро. Маклай пробовалъ выйти изъ затрудненія, уговаривая дикарей ѣсть рисъ. Рисъ гораздо легче и питательнѣе, чѣмъ таро, и, стало быть, его нужно гораздо меньше на человѣка. Но папуасы и пробовать не хотѣли риса. Никакія убѣжденія не могли ихъ заставить сдѣлать это. Удивительно, что люди, которые такъ легко и охотно приняли отъ Маклая всякія нововведенія, ни за что не хотѣли измѣнить своей пищи. Впрочемъ, приверженность къ старымъ, испоконъ вѣка установившимся родамъ пищи, кажется, общая черта всего человѣчества: японцы, которые восприняли во всѣхъ подробностяхъ европейскую культуру, остались вѣрны своему азіатскому столу; русскіе переселенцы въ Америкѣ съ трудомъ привыкаютъ къ маису, и постоянно мечтаютъ о родномъ ржаномъ хлѣбушкѣ.
   Но трудность пріискать носильщиковъ далеко не была единственной трудностью, которую приходилось преодолѣвать въ этихъ экскурсіяхъ. Природа на каждомъ шагу ставила преграды смѣлому изслѣдователю. То лѣса, то болота, то крутыя горы,-- вездѣ безъ дорогъ, часто даже безъ тропинокъ. Палящій зной днемъ и холодная сырость ночью. Невыносимые москиты и комары, а нерѣдко и болѣе опасныя насѣкомыя: скалопендры. И ко всему этому время отъ времени приступы лихорадки. Среди такой обстановки молодой ученый дѣлалъ свои наблюденія, и дѣлалъ ихъ съ такой точностью, съ такимъ научнымъ достоинствомъ, что и по наши дни они служатъ главнымъ, а для многихъ мѣстностей единственнымъ источникомъ свѣдѣній о Новой Гвинеѣ.
   Во время одной изъ такихъ прогулокъ съ Миклухой-Маклаемъ случилось приключеніе, которое показало ему, какъ твердо убѣжденіе папуасовъ объ его неземномъ происхожденіи. Поднимаясь на крутую и скалистую гору, Маклай долженъ былъ пользоваться рѣдкимъ, жесткимъ кустарникомъ, какъ единственной точкой опоры. Во время передышекъ онъ не столько стоялъ, сколько висѣлъ на крутизнѣ, держась за вѣтки такого кустарника.
   И вотъ, подъ вліяніемъ ли жары и усталости, или потому, что уже нѣсколько дней Маклай пересиливалъ приступъ своей лихорадки, -- но у него вдругъ закружилась голова, потемнѣло въ глазахъ, и онъ полетѣлъ съ крутизны, потерявъ сознаніе.
   Это паденіе легко могло ему стоить жизни, но по счастью онъ отдѣлался только ушибами. Сопровождавшіе его папуасы Бонгу осторожно спустились съ горы и нашли его безъ сознанія. Стоя надъ нимъ, они разсуждали, умеръ ли онъ, или нѣтъ. Старый папуасъ Саулъ, болѣе другихъ сблизившійся съ Маклаемъ, горячо утверждалъ, что онъ живъ. Его товарищи хотѣли обобрать съ неподвижно лежавшаго Маклая его вещи и особенно таинственное "пумъ-пумъ" -- ружье, которое они успѣли оцѣнить во время охоты на кабановъ.
   -- Все равно Маклай умеръ,-- говорили они.
   Но Саулъ продолжалъ утверждать, что онъ живъ. Маклай, начавшій приходить въ себя, услышалъ, какъ Саулъ воскликнулъ торжествующимъ голосомъ:
   -- Видите, онъ двигается! Я зналъ, что онъ не можетъ умереть!
   Это обстоятельство еще больше укрѣпило дикарей въ томъ мнѣніи, что Маклай -- человѣкъ съ луны. Дѣйствительно, только "каарамъ-тамо" могъ перенести безнаказанно такое паденіе!
   Вечеромъ того же дня, уже въ деревнѣ, въ шалашѣ, возобновился споръ о томъ, можетъ или не можетъ умереть Маклай. Наконецъ, Саулъ подошелъ къ нему и сказалъ:
   -- Маклай, можешь ли ты умереть, какъ мы?
   Вопросъ засталъ Маклая врасплохъ. Глубоко правдивый по натурѣ, онъ не позволялъ себѣ никогда, даже въ мелочахъ, обмануть кого-либо. Особенно отвратительной казалась ему ложь въ отношеніи этихъ невинныхъ дикарей, которыхъ было такъ же легко обмануть, какъ довѣрчивыхъ дѣтей... Но сказать правду?-- Маклай понималъ, что эта правда разрушитъ то обаяніе, которое онъ имѣлъ для папуасовъ, а съ тѣмъ вмѣстѣ и все его вліяніе. Весь успѣхъ его предпріятія, а, можетъ быть, и самая жизнь, были поставлены на карту!
   Саулъ ждалъ отвѣта съ серьезнымъ и довѣрчивымъ лицомъ. Такія же серьезныя и довѣрчивыя лица окружали со всѣхъ сторонъ Маклая. Своей постоянной правдивостью Маклай такъ пріучилъ дикарей полагаться на его слово, что это вошло у нихъ даже въ пословицу: "Слово Маклая всегда одно" -- говорили они.
   Но колебаніе Маклая длилось такъ мало, что дикари не успѣли его замѣтить. Обычная находчивость молодого ученаго выручила его и на этотъ разъ. Онъ снялъ со стѣны тяжелый дротикъ, подалъ его Саулу и спокойно сказалъ:
   -- Испытай!
   Папуасъ помахалъ надъ его головою оружіемъ, потомъ повѣсилъ на мѣсто и сказалъ съ довольнымъ видомъ:
   -- Ты не предложилъ бы намъ этого, если бъ могъ быть убитымъ.
   Маклай промолчалъ. Ставка была выиграна... Но рискъ, право, былъ великъ!
   Впрочемъ, съ тѣхъ поръ какъ папуасы рѣшили, что бѣлый -- человѣкъ съ луны, они все, всякую мелочь истолковывали въ соотвѣтствующемъ смыслѣ. Однажды Маклай опрокинулъ спиртовую лампочку; разлитый спиртъ продолжалъ горѣть маленькимъ ручейкомъ на землѣ. Дикари переполошились и стали трогательно умолять Маклая:
   -- Не подливай огня въ море, не зажигай море!
   Все было для него возможно: и море зажечь, и навести пристальнымъ взглядомъ болѣзнь, и вылѣчить ее тоже взглядомъ. Но не одна слава "караамъ-тамо" обезпечивала Маклаю безопасность. Личное спокойствіе и неизмѣнное хладнокровіе не разъ выручали его изъ труднаго положенія. Во время одной экскурсіи, въ деревнѣ, гдѣ его вовсе не считали за кааромъ-тамо, онъ случайно услышалъ, что жители хотятъ его убить. Онъ немедленно отправился къ вождю деревни и попросилъ созвать заговорщиковъ. Когда они пришли, вооруженные копьями и палицами, маленькій, тщедушный и безоружный путешественникъ сказалъ имъ:
   -- Сейчасъ я иду спать; если вы хотите меня убить, то сдѣлайте это, пока я сплю, пока сонъ еще не вернулъ мнѣ силъ.
   И въ самомъ дѣлѣ легъ, и, что самое замѣчательное, въ самомъ дѣлѣ заснулъ. Никто его не тронулъ: папуасы были увѣрены, что онъ не сдѣлалъ бы такого вызова, если бъ не могъ уничтожить ихъ. Да и въ самомъ дѣлѣ, захоти Маклай воспользоваться преимуществомъ своего огнестрѣльнаго оружія, не одному дикарю пришлось бы головой заплатить за покушеніе на убійство.
   Вліяніе его на дикарей все росло, и скоро Маклаю пришлось самымъ пріятнымъ образомъ убѣдиться въ этомъ. Жители сосѣдней деревни объявили Бонгу войну. Тогда Бонгу, тѣ самые Бонгу, которые въ первые мѣсяцы не подпускали Маклая къ женщинамъ, привели теперь къ нему своихъ женъ и дѣтей и отдали ихъ подъ его покровительство. Маклай согласился. По счастью, война ограничилась нѣсколькими стычками въ лѣсахъ, и путешественнику не пришлось защищать довѣренныхъ ему женщинъ и дѣтей. Но все-таки эта исторія очень способствовала его сближенію съ папуасами и закрѣпила за Маклаемъ ихъ дружбу, довѣріе и преданность.

0x01 graphic

VI.

   Частые приступы лихорадки, слабость, какъ послѣдствіе чрезмѣрныхъ трудовъ, все чаще заставляли Маклая думать о смерти. Чтобы все имъ сдѣланное не пропало для науки, онъ зарылъ свои дневники и замѣтки, какъ было условлено съ командиромъ "Витязя", на мысѣ Обсервацій. Эти записки представляютъ замѣчательный матеріалъ по географіи, этнографіи, климатологіи, ботаникѣ и зоологіи Новой Гвинеи. Ихъ научное достоинство неоцѣнимо, потому что Миклуха-Маклай никогда не измѣнялъ своему правилу: "вѣрить только собственнымъ глазамъ и не поддаваться воображенію". Оттого-то въ его изслѣдованіяхъ нѣтъ тѣхъ невольныхъ ошибокъ, которыя часто встрѣчаются даже у добросовѣстныхъ изслѣдователей. Ни одного сообщенія туземцевъ не занесъ Маклай въ свои замѣтки, не провѣривъ его въ точности. А между тѣмъ знаніе языка и довѣріе дикарей обезпечивали ему большую достовѣрность ихъ разсказовъ, чѣмъ на какую можетъ расчитывать обыкновенный путешественникъ. И однако Миклуха-Маклай ни разу не поддался соблазну сообщить что-нибудь съ чужого голоса въ видѣ научнаго факта. Только лично имъ провѣренное попало въ его рукописи.
   Конечно, не въ такомъ разсказѣ, какъ нашъ, можно использовать все это огромное научное богатство. Это дѣло серьезной научной обработки, которую давно пора предпринять. Но обработать матеріалы, собранные Миклухой-Маклаемъ цѣною такихъ невѣроятныхъ усилій, едва не стоившихъ ему жизни, можно будетъ только тогда, когда эти матеріалы будутъ напечатаны и изданы. Къ стыду Русскаго Императорскаго Географическаго Общества надо сказать, что это до сихъ поръ не сдѣлано. Плоды научнаго подвижничества Маклая остаются подъ спудомъ. Можно сказать, что Маклая преслѣдуетъ та же злая судьба, которая лишила его отдаленнаго предшественника Торреса заслуженной славы и награды.
   Публикѣ доступно только то, что Миклуха-Маклай самъ напечаталъ въ газетахъ и въ "Извѣстіяхъ Русскаго Императорскаго Географическаго Общества". Но въ газетахъ онъ почти не писалъ, потому что не до писанья статей ему было при его кипучей дѣятельности. И въ "Извѣстіяхъ" онъ давалъ только коротенькія вѣсточки о себѣ письмами на имя секретаря, да небольшія сообщенія научнаго характера. И всѣ такія вѣсточки и сообщенія кончаются неизмѣннымъ припѣвомъ: "матеріалъ такъ обиленъ, а текущей научной работы такъ много, что разработку матеріала оставляю на будущее".
   Оставляя въ сторонѣ все то, что собралъ Миклуха-Маклай по части наблюденій надъ животными, растеніями и климатомъ Новой Гвинеи, а также всѣ его чисто научные матеріалы о папуасахъ,-- мы находимъ даже въ этихъ краткихъ, доступныхъ намъ сообщеніяхъ Маклая не мало интереснаго о житьѣ-бытьѣ дикарей того берега, который носитъ теперь его имя -- берега Маклая.
   Мѣстность этого берега, пишетъ изслѣдователь, покрыта густымъ лѣсомъ и гориста. Когда подъѣзжаешь на кораблѣ къ бухтѣ Астролябіи, то не видно ни малѣйшихъ признаковъ человѣческаго жилья, только изрѣдка поднимается столбомъ дымъ, который указываетъ на близость человѣка. Весь берегъ сплошь покрытъ густымъ лѣсомъ. Разсматривая его внимательно въ зрительную трубу, видишь отдѣльныя группы кокосовыхъ пальмъ и спрятанные въ кустахъ челноки папуасовъ. Тропинка, идущая съ морского берега въ лѣсъ, приводитъ въ пальмовую рощу, среди которой на открытомъ мѣстѣ, въ тѣни кокосовыхъ и банановыхъ пальмъ, стоятъ хижины дикарей. Хижины папуасовъ поднимаются только на 1/2 метра отъ земли и поэтому кажется, будто онѣ состоятъ изъ однѣхъ крышъ. Онѣ очень хорошо и плотно выстроены, а двери поднимаются на 1/2 метра отъ земли, чтобы предохранять избы отъ свиней. Жилища трехъ родовъ: для одного человѣка, для семьи и общественныя. Первыя очень маленькія; семейныя -- въ 10--15 шаговъ, а общественныя хижины очень большія и открыты со всѣхъ сторонъ; онѣ служатъ спальнею для молодыхъ людей и гостей. Въ нихъ помѣщается толстый, выдолбленный древесный стволъ, который лежитъ на 2 перекладинахъ. Этотъ стволъ называется "барумъ". При ударѣ толстой палкой онъ издаетъ глухой и сильный звукъ, который слышенъ на далекое разстояніе. Всѣ важныя событія въ жизни папуасовъ сообщаются путемъ этихъ ударовъ по сосѣднимъ деревнямъ: приближеніе враговъ, смерть кого-либо и т. д. Въ каждой деревнѣ есть свой искусный звонарь.
   Вблизи хижинъ стоятъ подмостки, напоминающія столъ или скамью вышиною въ 1 или 2 1/2 метра, которыя называются "барла". Онѣ служатъ мѣстомъ отдыха и трапезы для мужчинъ. Когда ѣда готова, она ставится на "барла" въ деревянныхъ блюдахъ; гости и хозяева садятся на эти скамьи и уничтожаютъ свою пищу, не будучи обезпокоены безконечнымъ числомъ свиней и собакъ, которыя блуждаютъ по деревнямъ; когда они кончаютъ свою ѣду, остатки убираются и папуасы ложатся на эти барла, которыя служатъ имъ теперь вмѣсто дивана или постели. Этими скамьями могутъ пользоваться одни мужчины, женщины всегда лежатъ на полу.
   Деревня папуасовъ состоитъ изъ нѣсколькихъ такихъ хижинъ, группами расположенныхъ вокругъ открытаго, очень просторнаго и тѣнистаго мѣста. Жители цѣлыми днями занимаются здѣсь своими домашними работами. Передъ каждою хижиною разводится огонь, на которомъ домохозяева готовятъ себѣ пищу. Домъ служитъ убѣжищемъ папуасу только ночью и въ дурную погоду, а также кладовой для продуктовъ.
   Подъ крышею находится комнатка съ особою дверью; въ нее можно подняться посредствомъ лѣстницы. Здѣсь хранятся овощи, фрукты и всякая утварь, употребляемая только по праздникамъ. Вдоль стѣны каждой хижины стоятъ высокія скамьи. Кромѣ того, здѣсь находятся нѣсколько паръ копій, стрѣлъ, а также разныя принадлежности для охоты и рыбной ловли. Большія общественныя жилища украшены челюстями свиней, заколотыхъ въ праздничные дни, и черепами безчисленныхъ съѣденныхъ рыбъ.
   Мясо рѣдко появляется на столѣ папуаса. Свиней рѣжутъ только по праздникамъ. Въ обыкновенное же время ихъ пища растительная и рыбная. Самъ Маклай принужденъ былъ подолгу обходиться безъ мяса или довольствоваться единственной дичью своего берега -- великолѣпнымъ на видъ, но отвратительнымъ на вкусъ чернымъ какаду.
   Мясная пища составляетъ всегда праздникъ для папуасовъ, и время отъ времени они устраиваютъ себѣ такой праздникъ. Для этого цѣлой деревней дѣлаютъ облаву на кабана. Маклаю пришлось неоднократно принимать участіе въ этихъ охотахъ, и тутъ-то онъ показалъ дикарямъ все превосходство своего оружія. Въ первый разъ удивленію папуасовъ не было конца: они хорошо видѣли, что Маклай не трогался съ мѣста, не бросалъ копья, а между тѣмъ кабанъ упалъ, сраженный на смерть. Наивные туземцы воображали, что убиваетъ не пуля или дробь, а звукъ выстрѣла: что можетъ сдѣлать кабану маленькая черная штучка, когда тяжелое копье не всегда сразу убиваетъ его!
   По окончаніи охоты устраивался пиръ. Ночью, среди густого тропическаго лѣса, освѣщеннаго луною, зажигали костры. При помощи Маклая и его спичекъ это, конечно, было нетрудно. Но прежде папуасы не умѣли добывать огонь. Они даже смѣялись надъ Маклаемъ, когда онъ спрашивалъ про это:
   -- Если у одного погаснетъ огонь, то найдется у другого; если у всѣхъ въ деревнѣ погаснетъ, то найдется въ другой.
   Саулъ и другіе старики помнили еще разсказы своихъ дѣдовъ о томъ времени, когда папуасы вовсе не знали огня и ѣли пищу сырую. Поэтому папуасы брали съ собою во время путешествія и охоты тлѣющія головни и тщательно ихъ берегли.
   На разложенныхъ кострахъ женщины жарили убитыхъ кабановъ, а мужчины тѣмъ временемъ устраивали игры и военныя упражненія, при чемъ каждый старался показать свое искусство и ловкость. Лѣсъ оглашался веселыми криками и гиканьемъ. Затѣмъ, когда жаркое поспѣвало, начинался пиръ. Ѣли папуасы, что называется, до отвалу, а потомъ запивали ѣду своимъ напиткомъ "кеу".
   Key приготовляется изъ корней и стеблей растенія того-же названія. Для приготовленія кеу собираются всѣ вмѣстѣ. Корни и стебли разжевываются во рту, пока они не превратятся въ кашицу. Потомъ эта кашица скатывается въ шарики и выжимается въ скорлупы кокосовыхъ орѣховъ. Сокъ, который, въ сущности, есть не что иное, какъ слюна папуасовъ, смѣшанная съ сокомъ растенія, разбавляется водой.
   Key пьютъ изъ чашъ, сдѣланныхъ изъ кокосовой скорлупы и роскошно украшенныхъ рѣзьбою, но никогда не моющихся. Порція кеу на человѣка не больше 3--4 столовыхъ ложекъ. Послѣ такого пріема наступаетъ опьяненіе, выражающееся въ сонливости и оцѣпѣненіи. Женщинамъ и дѣтямъ кеу запрещенъ, хотя они участвуютъ въ приготовленіи. Несмотря на болѣе чѣмъ неаппетитный способъ приготовленія этого напитка, Маклай, вѣрный своему правилу все испытать самому, однажды выпилъ его, чтобы изучить на себѣ его дѣйствіе. Опьяненіе очень тяжелое, проходитъ послѣ нѣсколькихъ часовъ сна, но оставляетъ головную боль и чувство усталости.
   Въ обыкновенной жизни папуасовъ трудъ приготовленія пищи лежитъ всецѣло на женщинахъ. Даже тяжелую работу, носку дровъ и воды, исполняютъ однѣ женщины. Однако мужчины разрѣзаютъ плоды своими костяными и кремневыми ножами, наливаютъ воду и ставятъ горшки на огонь. А въ праздничные дни пищу готовятъ только мужчины, для себя, конечно. Для женщинъ всегда готовятъ женщины; мужчина и женщина никогда не ѣдятъ съ одного блюда.
   Утварь состоитъ изъ горшковъ и деревянныхъ чашекъ, какія Маклай видѣлъ еще въ день своего перваго посѣщенія деревни Бонгу. На деревянной посудѣ дѣлается много украшеній при помощи каменныхъ ножей и острыхъ раковинъ. Рисунки натираются черной краской Несмотря на столь первобытныя орудія, дикари достигаютъ большой красоты въ этихъ рѣзныхъ изображеніяхъ. Деревянная посуда составляетъ богатство папуасской семьи, даже служитъ въ качествѣ денегъ. Правильной торговли или даже мѣны, впрочемъ, папуасы берега Маклая не знаютъ. Но у нихъ широко развитъ обычай дарить, что замѣняетъ и куплю и мѣну. Обычай требуетъ, чтобы папуасъ, идя къ сосѣду, непремѣнно принесъ ему подарокъ. Зато и онъ, въ свою очередь, получаетъ подарокъ. Обыкновенно, отправляясь въ сосѣднюю деревню, папуасъ забираетъ у себя дома все, что ему не нужно, и раздариваетъ, а домой приноситъ подарки сосѣдей.
   Папуасы рано женятся и имѣютъ только по одной женѣ. Но такъ какъ трудъ женщинъ очень тяжелъ, то среди нихъ большая смертность, и рѣдкій папуасъ не женится послѣдовательно два -- три раза. Положеніе женщинъ у папуасовъ лучше, чѣмъ у многихъ дикихъ народовъ. Ее признаютъ за человѣка, обращаются съ нею безъ жестокости. Но все-таки она занимаетъ подчиненное положеніе, много работаетъ, получаетъ худшую пищу, не имѣетъ права участвовать въ праздничныхъ обрядахъ и т. д. Особенно губительно на здоровья женщинъ отзывается переноска тяжестей, дровъ и воды. На спинѣ онѣ носятъ два мѣшка: въ одномъ плоды, въ другомъ грудного ребенка. Вокругъ головы обвита веревка, на которой держатся эти мѣшки, а на головѣ-вязанка дровъ. Руки тоже всегда заняты какой-нибудь ношей. И это -- при тропической жарѣ, почти безъ дорогъ!
   Дѣти папуасовъ веселыя и смышленныя. Живется имъ хорошо, отцы сильно балуютъ ребятъ, дѣлаютъ имъ кораблики и волчки. Мальчики рано становятся самостоятельными, хотя матери очень долго кормятъ дѣтей грудью. Миклухѣ-Маклаю пришлось однажды видѣть, какъ четырехлѣтній папуасикъ отлично помогалъ отцу чистить плоды, носилъ дрова и т. д. Но вдругъ онъ увидѣлъ мать, догналъ ее, схватилъ за грудь и сталъ сосать.
   День папуаса начинается до восхода солнца. Пѣтухи, которыхъ папуасы очень любятъ и разводятъ въ большомъ количествѣ, будятъ ихъ своимъ крикомъ. Въ утреннемъ сумракѣ они сходятся на берегу и ждутъ солнца. Молча встрѣчаютъ они великолѣпное свѣтило, когда оно торжественно всплываетъ изъ порозовѣвшаго необъятнаго простора океана, и молча расходятся каждый къ своему дѣлу. Послѣ завтрака изъ вчерашнихъ остатковъ, женщины забираютъ свои мѣшки, лопаты, ребятишекъ и уходятъ на плантаціи. А мужчины спокойно перевариваютъ завтракъ до 10 часовъ. Къ этому времени и они уходятъ -- на плантаціи, на рыбную ловлю, къ сосѣдямъ. Къ полудню деревни пустѣютъ, и только свиньи да собаки бродятъ между хижинами. Около 5 часовъ возвращаются мужчины. Обыкновенно передъ возвращеніемъ они купаются; папуасы довольно чистоплотны, и купаются нѣсколько разъ въ день. Это не мѣшаетъ имъ почти поголовно страдать болѣзнями кожи, которыя происходятъ, вѣроятно, отъ обычая натирать кожу пескомъ, а, можетъ быть, отъ изобилія насѣкомыхъ и отъ тропической жары.
   Черезъ нѣкоторое время съ шумомь и гомономъ возвращаются бабы, тяжело нагруженныя. Начинается приготовленіе пищи, потомъ ѣда. Едва стемнѣетъ -- женщины расходятся по своимъ хижинамъ; мужчины остаются еще нѣкоторое время на воздухѣ, покуривая трубки,
   Событій въ жизни папуаса немного. Война съ сосѣдями, крупная охота, вотъ и все. Частная жизнь еще бѣднѣе. Здѣсь почти единственнымъ событіемъ, нарушающимъ вѣчное однообразіе, является смерть и погребеніе умершаго родича или сосѣда. Похоронные обряды жителей берега Маклая во многомъ отличаются отъ обрядовъ въ другихъ частяхъ острова.
   Когда умираетъ кто-нибудь изъ мужчинъ, сосѣди извѣщаются глухими и гулкими ударами "Барума". Тотчасъ же собираются всѣ мужчины въ военномъ снаряженіи. Послѣ новаго удара въ "барумъ" подходатъ къ жилищу покойнаго. Здѣсь они дѣлятся на два лагеря и начинаютъ борьбу. Въ этихъ примѣрныхъ сраженіяхъ, случается, бываютъ и раненые. Затѣмъ ближайшіе родственники умершаго выносятъ трупъ на улицу и въ сидячемъ положеніи оплетаютъ его ліанами, дѣлая нѣчто вродѣ корзины. Въ такомъ видѣ его вносятъ обратно въ хижину, разставляютъ вокругъ него оружіе и подарки. Впослѣдствіи трупъ погребаютъ тутъ же, въ хижинѣ, что, однако, не мѣшаетъ женщинамъ жить въ ней. Черезъ годъ отъ трупа отдѣляютъ нижнюю челюсть, которую сынъ бережетъ на память объ отцѣ...

0x01 graphic

VII.

   Изучивъ основательно бытъ и характеръ своихъ ближайшихъ сосѣдей, Миклуха-Маклай сталъ дѣлать отдаленныя экскурсіи. Между прочимъ, уже подъ конецъ 1872 г., онъ вздумалъ посѣтить, острова около мыса Дюпере. Надо было уѣхать на нѣсколько дней и взять Уильсона съ собой, потому что изъ трусости онъ не хотѣлъ остаться при домѣ. Вообще, этотъ человѣкъ, благодаря своей трусости, былъ больше обузой для Маклая, чѣмъ помощникомъ. Но по свойственной ему деликатности Маклай никогда не давалъ этого замѣтить шведу. И такъ, надо было оставить домъ на нѣсколько дней безъ присмотра. Несмотря на все довѣріе, дружбу и преданность жителей Бонгу, Миклуха-Маклай боялся на нихъ положиться. Любопытство этихъ взрослыхъ дѣтей могло проедолѣть уваженіе къ жилищу каарамъ-тамо. Маклай боялся за свои научныя коллекціи, книги и инструменты. Тогда, въ разсчетѣ на вѣру папуасовъ въ волшебство, онъ придумалъ такое средство. Въ ихъ присутствіи онъ вбилъ въ каждую половинку двери по гвоздику и переплелъ эти гвоздики тонкими бѣлыми нитками. Дикари смотрѣли съ суевѣрнымъ почтеніемъ на этотъ замокъ, не прочнѣе паутины. Когда Маклай вернулся, нитки были цѣлы.
   Острова около мыса Дюпере, числомъ около 30, оказались коралловаго происхожденія. Велико было изумленіе Маклая, когда выяснилось, что слава о каарамъ-тамо дошла до этихъ отдаленныхъ мѣстъ. Островитяне знали его по имени и встрѣтили дружелюбно и радостно. Эти люди жили такъ мирно, такъ ласково и привѣтливо обращались другъ съ другомъ, что Миклуха-Маклай назвалъ ихъ архипелагъ -- Островами Довольныхъ Людей. У мыса же Дюпере онъ посѣтилъ деревню Эремни, жители которой людоѣды, и прожилъ среди нихъ два дня. Они были съ нимъ тоже привѣтливы. Отъ остальныхъ папуасовъ они отличаются только обычаемъ поѣдать послѣ войны всѣхъ убитыхъ. При возвращеніи въ бухту Астролябіи, Миклуху. Маклая ждало извѣстіе, которое его очень огорчило. Саулъ сообщилъ ему, что жители Бонгу и другой сосѣдней деревни -- Горенду собираются войной на одну изъ горныхъ деревень.
   Въ Бонгу и Горенду Миклуха-Маклай засталъ страшное возбужденіе. Дѣло произошло такимъ образомъ. У папуасовъ берега Маклая существуетъ повѣріе, что всякая смерть, даже случайная, происходитъ отъ заговора -- "онимъ". За нѣсколько дней до возвращенія Миклухи-Маклая изъ экскурсіи къ мысу Дюпере, одинъ изъ жителей Горенду, Ваннумъ, здоровый мужчина 25 лѣтъ, умеръ, прохворавъ всего три дня. Это былъ несомнѣнно "онимъ", устроенный врагами горцами, онимъ же требовалъ немедленной мести. Среди приготовленій къ походу Миклуха-Маклай и засталъ населеніе обѣихъ деревень. Онъ пустилъ въ ходъ все свое вліяніе и добился, хотя не безъ труда, чтобы папуасы отказались отъ войны.
   Но нѣсколько дней спустя братъ Ваннума, мальчикъ лѣтъ девяти, поѣхалъ съ отцомъ на рыбную ловлю. Его укусила змѣя, и онъ умеръ. Отецъ принесъ его домой на рукахъ, громко взывая къ помощи сосѣдей. Жители Горенду заволновались еще пуще и требовали войны, боясь, что иначе они всѣ перемрутъ отъ онима горцевъ. Приготовленія къ походу возобновились.
   Миклуха-Маклай рѣшилъ опять воспротивиться войнѣ и помѣшать ей во что бы то ни стало. Папуасскія войны жестоки, въ нихъ не щадятъ ни женщинъ, ни дѣтей; случается, что въ войнѣ, начавшейся изъ-за онима или другого пустяка, погибаютъ цѣлыя племена.
   Придя передъ заходомъ солнца въ Бонгу, Миклуха-Маклай замѣтилъ, что папуасы интересуются его мнѣніемъ насчетъ войны.
   Тогда онъ выразилъ сожалѣніе отцу покойныхъ, но сказалъ, что войны все-таки не должно быть. Вѣсть объ его словахъ облетѣла всю деревню и почти всѣ старики Горенду и Бонгу собрались вокругъ общественной хижины, гдѣ сидѣлъ Маклай. Они наперерывъ старались убѣдить его, что война необходима. Миклуха-Маклай терпѣливо выслушалъ ихъ всѣхъ, а потомъ спокойно сказалъ:
   -- Войны не должно быть; если вы пойдете въ горы, то со всѣми вами, людьми Горенду и Бонгу, случится несчастіе.
   Эти слова произвели сильное впечатлѣніе. Послѣдовало продолжительное молчаніе. Затѣмъ посыпались вопросы:
   -- Что случится? Что Маклай сдѣлаетъ?
   Миклуха-Маклай отвѣтилъ кратко, но внушительно:
   -- Сами увидите, если пойдете!
   Съ этими словами онъ всталъ и направился домой. По дорогѣ онъ слышалъ, какъ туземцы оживленно обсуждали его слова, стараясь угадать бѣду, которую онъ напророчилъ. Не успѣлъ онъ дойти до дому, какъ Саулъ догналъ его и спросилъ:
   -- Если тамо Бонгу (люди Бонгу) отправятся въ горы, то не случится ли тангринъ (землетрясеніе)?
   -- Маклай этого не говорилъ,-- возразилъ МиклухаМаклай.
   -- Нѣтъ, но Маклай сказалъ, что случится большая бѣда, а тангринъ большая, очень большая бѣда. Всѣ тамо Бонгу, Горанду, Богатимъ, всѣ, всѣ боятся тангрина. А что, случится тангринъ?-- спрашивалъ Саулъ умоляющимъ голосомъ.
   -- Можетъ быть!-- отвѣчалъ Маклай.
   Старикъ побѣжалъ назадъ, издали крича своимъ:
   -- Я вѣдь говорилъ, что случится тангринъ, если пойдемъ въ горы!
   Въ послѣдующіе дни Миклуха-Маклай не ходилъ въ деревню, чтобы предоставить папуасовъ самимъ себѣ. Онъ не спрашивалъ ни о чемъ, сосѣди тоже молчали, но къ войнѣ больше не приготовлялись. Недѣли черезъ двѣ пришелъ Саулъ и сказалъ Миклухѣ-Маклаю, что они рѣшили покинуть деревню, рѣшили выселиться, такъ какъ всѣ перемрутъ, если останутся въ этой деревнѣ.
   -- Мы хотимъ побить племя Манатаско, да нельзя: Маклай не хочетъ!
   Маклаю не пришлось узнать, привели-ли папуасы свое намѣреніе въ исполненіе: на другой день произошло очень важное событіе, которое прекратило на время его дальнѣйшія наблюденія.
   

VIII.

   Это было 19 декабря 1872 года. Миклуха-Маклай находился еще у себя въ комнатѣ, приводя въ порядокъ свой замѣтки, какъ вдругъ прибѣжалъ Саулъ и другіе папуасы и сообщили, что изъ моря идетъ дымъ. Маклай поспѣшилъ на мысъ Обсервацій и не безъ волненія навелъ бинокль на полоску чернаго дыма, маячившую на горизонтѣ въ яркихъ лучахъ утренняго солнца. Сомнѣній быть не могло: это было судно... пароходъ! Пароходъ въ этихъ малопосѣщаемыхъ водахъ могъ быть только военный. Купеческія суда не заходили въ порты Новой Гвинеи, лишь изрѣдка посѣщая миссіонерскую станцію на сѣверѣ -- Дорей. Въ бухтѣ Астролябіи купцамъ было нечего дѣлать... Только военное судно, русское судно, посланное за нимъ, Маклаемъ, могло бороздить эти волны.
   Вдругъ потянуло легкимъ вѣтеркомъ. Флагъ на пароходѣ развернулся, и Миклуха-Маклай ясно увидѣлъ въ полѣ бинокля бѣлое полотнище съ косымъ синимъ крестомъ.
   Онъ вернулся домой и сталъ собираться въ дорогу. Пароходъ являлся какъ разъ во время! Шестнадцать мѣсяцевъ трудной и суровой жизни привели Маклая въ довольно-таки жалкое состояніе. Крыша его дома текла, стѣны обваливались, запасъ хины кончился, а Уильсонъ, да и самъ Маклай были больны. Питаться приходилось, какъ туземцамъ, потому что рисъ и консервы давно вышли. А саго и таро плохо переваривались и не были достаточны для поддержанія силъ при той усиленной дѣятельности, которую проявлялъ молодой ученый. Патроны же для охоты нельзя было тратить: ихъ надо было беречь на случай какого-нибудь нападенія, такъ какъ осталось всего 300 штукъ изъ бывшихъ 1500. Отъ 12 паръ обуви не осталось ни одной. Въ послѣднее время Миклуха-Маклай отрѣзалъ голенища отъ, охотничьихъ сапогъ и ходилъ въ нихъ: они натирали раны, которыя не успѣвали заживать. Спички всѣ отсырѣли, и приходилось поддерживать постоянный огонь въ очагѣ, на манеръ папуасовъ. Лихорадка съ одной стороны, разрушеніе дома съ другой заставили Миклуху-Маклая думать о переселеніи. Онъ уже началъ переговоры о постройкѣ новой хижины, въ горахъ. Планъ этотъ еще не былъ приведенъ въ исполненіе, когда русскій флагъ показался на горизонтѣ...
   Часамъ къ двумъ послѣ полудня, когда пароходъ вошелъ въ бухту Астролябіи и отдалъ якоря, сборы Миклухи-Маклая были закончены. Онъ уложилъ свою походную библіотеку, свои инструменты, свои драгоцѣнныя коллекціи и вырылъ изъ земли на мысѣ Обсервацій свои рукописи, зарытыя тамъ на случай смерти. Домашнюю утварь и множество мелочей онъ раздарилъ своимъ пріятелямъ изъ Бонгу и Горенду.
   Около двухъ часовъ отъ берега отвалили двѣ пироги. Въ одной изъ нихъ, на возвышеніи, сидѣлъ самъ Маклай въ соломенной шляпѣ, исхудавшій, обросшій длинной бородой, въ истрепанномъ и поношенномъ костюмѣ. Дикари мѣрно гребли; они ради торжественнаго случая были одѣты по праздничному, то есть пестро раскрашены и увѣнчаны громадными султанами изъ яркихъ перьевъ. Когда пироги подошли къ борту судна, которое, дѣйствительно, было русскимъ клиперомъ "Изумрудъ", съ палубы раздалось торжественное троекратное ура! Миклуха Маклай взбѣжалъ по трапу, и первымъ дѣломъ попалъ въ объятія своего юнаго друга, мичмана съ корвета "Витязь". Объятьямъ, поцѣлуямъ, поздравленіямъ и вопросамъ не было конца. Всѣ были радостно возбуждены; только дикари жались робкой кучкой, понуривъ головы, и съ недоумѣніемъ смотрѣли на пыхтѣвшую и шипѣвшую машину.
   На клиперѣ Маклаю разсказали слѣдующее: въ серединѣ лѣта въ 1872 года по Китайскому и Японскому берегамъ разнесся слухъ, что его уже нѣтъ въ живыхъ. Въ No отъ 25 іюля газеты "Биржевыя Вѣдомости", выходящей въ Петербургѣ, сообщалось объ этомъ случаѣ. Русское общество заволновалось о судьбѣ путешественника. Тогда, по ходатайству Русскаго Императорскаго Географическаго Общества и подъ давленіемъ общественнаго мнѣнія, выразившагося въ рядѣ газетныхъ статей, наше морское министерство послало на поиски Миклухи-Маклая клиперъ "Изумрудъ". Молодой мичманъ, пріятель Маклая, выпросилъ позволеніе перевестись съ "Витязя" на "Изумрудъ", чтобы лично разъискивать путешественника внутри острова въ томъ случаѣ, если его не найдутъ въ бухтѣ Астролябіи...
   Когда папуасы Бонгу и Горенду узнали, что Маклай ихъ покидаетъ, они такъ горячо и страстно выразили свое отчаяніе, что у нашего путешественника слезы навернулись на глаза. Они предлагали ему выстроить домъ, гдѣ угодно, и дать въ жены любую красавицу своего племени, только бы онъ остался. Правда, сначала они, вѣрные обычаю, запросили за будущую жену два топора, но когда увидѣли, что каарамъ-тамо собирается не на шутку ихъ покинуть, они согласились дать ему жену безъ всякаго выкупа, лишь бы онъ остался.
   Маклай утѣшалъ ихъ, говоря, что ненадолго съѣздитъ домой, а потомъ опять пріѣдетъ. Отъ офицецеровъ "Изумруда" онъ узналъ, что голландское правительство предполагало въ недалекомъ будущемъ устроить экспедицію на Новую Гвинею и что для этого уже снаряжается въ Батавіи фрегатъ "Кумпанъ". Не успѣвъ еще не только отдохнуть но и даже уѣхать съ острова, Миклуха-Маклай рѣшилъ уже принять участіе въ экспедиціи "Кумпанъ".
   Прощаніе съ папуасами было самое трогательное. Пока островъ не скрылся на горизонтѣ -- можно было видѣть въ бинокль толпу дикарей на берегу, которые провожали глазами удаляющійся карабль, увозившій ихъ просвѣтителя и друга...
   Нѣсколько мѣсяцевъ отдыхалъ Миклуха-Маклай на островѣ Явѣ, въ Батавіи, пользуясь гостепріимствомъ батавскаго губернатора на его загородной дачѣ Бутекуоргѣ. Онъ приводилъ здѣсь въ порядокъ научные матеріалы, вывезенные съ Берега Маклая, лѣчилъ свои раны на ногахъ и свою лихорадку. Едва оправясь, онъ не могъ противостоять требованіямъ своей дѣятельной и кипучей натуры. Такъ какъ отъ голландскаго правительства еще не было отвѣта на просьбу разрѣшить ему участіе въ экспедиціи "Кумпана", да и сама экспедиція была отложена,-- то Миклуха-Маклай совершилъ поѣздку на Зондскіе острова, гдѣ опять сдѣлалъ множество совершенно новыхъ и очень интересныхъ научныхъ наблюденій. Въ маѣ 1873 года Миклуха-Маклай пріѣхалъ въ Гонгъ-Конгъ и здѣсь получилъ отъ батавскаго губернатора письмо съ утвердительнымъ отвѣтомъ на свою просьбу. Въ августѣ 1873 года онъ пріѣхалъ на Яву, опять поселился въ окрестностяхъ Батавіи и сталъ дѣятельно готовиться къ новой поѣздкѣ на Новую Гвинею, вырабатывая программу своихъ изслѣдованій и занятій. Но этому путешествію не суждено было состояться, такъ какъ началась война, и голландскому правительству было не до ученыхъ экспедицій. Не желая праздно терять время, Миклуха-Маклай предпринялъ на свой счетъ и страхъ путешествіе на Молуккскіе острова. Съ острова Амбоингъ онъ послалъ Русскому Императорскому Географическому Обществу письмо съ извѣщеніемъ, что опять уѣзжаетъ на Новую Гвинею, но не на берегъ Маклая, а на юго-западный берегъ, отъ рѣки Картфы до мыса Буру. Этотъ берегъ пользовался дурною славой: здѣсь случались нападенія на европейцевъ. На островѣ Гесиръ Миклуха-Маклай снарядилъ свою маленькую экспедицію. Онъ пріобрѣлъ туземную ладью -- урумбай, большую лодку съ каютой въ видѣ хижины, нанялъ семнадцать человѣкъ экипажа, частью изъ малайцевъ, частью изъ папуасовъ. Его сопровождали двое слугъ-амбоинцевъ и одинъ мальчикъ-папуасъ, котораго Маклай получилъ въ подарокъ въ 1872 году во время пребыванія въ Новой Гвинеѣ отъ Тидорскаго султана, считающагося владѣтелемъ нѣкоторыхъ прибрежныхъ мѣстностей и котораго онъ выучилъ говорить по русски.
   Нужно было не мало отваги, чтобы пуститься въ океанъ на такомъ утломъ суденышкѣ, какъ урумбай. Но Миклуха-Маклай былъ не изъ робкаго десятка; къ тому же онъ правильно разсуждалъ, что если малайцы могли дѣлать на урумбаяхъ такія же и даже болѣе отдаленныя путешествія, то почему же ему не сдѣлать того же?
   27 февраля онъ благополучно высадился на Берегъ Ковіай, на юго-западѣ Новой Гвинеи. На этотъ разъ въ намѣренія Миклухи-Маклая не входило поселиться среди папуасовъ. Онъ пріѣхалъ со спеціальной цѣлью произвести изслѣдованія по естественной исторіи и этнографіи. Для постройки хижины онъ выбралъ мѣстность, подъ названіемъ Айва. Не смотря на свою дурную славу, туземцы отнеслись къ нему дружелюбно и даже очень почтительно. Такъ какъ береговые папуасы Ковіай ведутъ кочевую жизнь, переѣзжая на своихъ пирогахъ изъ одного залива въ другой, то скоро хижина Миклухи-Маклая стала центромъ сбора; около нея постоянно толпились пироги папуасовъ племенъ Андуліи, Махара и другихъ.
   Познакомясь съ окрестностями, Миклуха-Маклай рѣшилъ предпринять болѣе далекую экскурсію. Оставивъ шестерыхъ изъ своихъ спутниковъ въ Айвѣ для охраны хижины, онъ переплылъ на урумбаѣ къ восточному берегу залива Тритока. Своихъ людей онъ оставилъ при лодкѣ, а самъ, какъ всегда -- невооруженный, въ сопровожденіи горныхъ дикарей, направился въ горы. Перейдя черезъ цѣпь высокихъ и красивыхъ горъ, онъ открылъ неизвѣстное не только европейскимъ географамъ, но даже прибрежнымъ дикарямъ, очень живописное горное озеро. На берегахъ его было нѣсколько хижинъ, и туземцы называли свое озеро "Камака-Валларъ". Дальше, въ глубинѣ страны горы оказались уже совершенно необитаемыми. Прибрежные жители никогда не переходятъ за эту цѣпь и даже не знаютъ, что только узенькій перешеекъ отдѣляетъ ихъ отъ сѣвернаго берега Новой Гвинеи -- бухты Жеельвинкъ.
   Горные жители тоже отнеслись къ Миклухѣ-Маклаю очень привѣтливо. Онъ прожилъ среди нихъ нѣсколько дней. Видъ съ горъ былъ очень красивый -- одинъ изъ красивѣйшихъ на всемъ Остъ-Индскомъ архипелагѣ. "Море,-- говоритъ Миклуха-Маклай въ своемъ дневникѣ,-- съ многочисленными заливами и проливами, отвѣсныя скалы, высокіе хребты горъ съ разнообразными контурами, богатая растительность представляютъ въ Папуа-Ковіай самыя эффектныя комбинаціи, и часто пейзажъ не довольно было назвать красивымъ, но надо было назвать величественнымъ."
   Если природа Кавіай была красивѣе и богаче видами, чѣмъ берегъ Маклая, то населеніе, напротивъ, было гораздо ниже по развитію, чѣмъ старые пріятели Миклухи-Маклая.
   "На всемъ протяженіи берега Ковіай, пишетъ онъ, только три или четыре постройки можно было назвать хижинами, всѣ остальныя едва заслуживаютъ названія шалашей. Между ними встрѣчаются такія, въ которыхъ можетъ помѣститься одинъ человѣкъ и то въ лежачемъ положеніи. Причина тому -- постоянныя войны между деревнями, нападенія на берегъ Ковіай враждебныхъ племенъ съ цѣлью убійства, грабежа и добычи рабовъ. Постоянная опасность заставила жителей измѣнить образъ жизни, бросить свои жилища, плантаціи на берегу, и обратиться въ водяныхъ номадовъ {Кочевниковъ.}. Сравнивая жизнь папуасоовъ Ковіай съ жизнью папуасовъ берега Маклая, встрѣчаемъ большое различіе между обоими населеніями. Хотя папуасы Ковіай знакомы съ желѣзомъ и разными орудіями, хотя они познакомились съ одеждою и огнестрѣльнымъ оружіемъ и носятъ серебряныя и даже золотыя украшенія, но они остаются номадами. Недостатокъ пищи вслѣдствіе неимѣнія плантацій и домашнихъ животныхъ заставляетъ ихъ скитаться по заливамъ за поисками морскихъ животныхъ, за ловлею рыбъ, бродить по лѣсамъ за добываніемъ нѣкоторыхъ плодовъ, листьевъ, корней и т. д.-- На вопросъ при встрѣчѣ: "Куда?" или "Откуда?" -- я всегда почти получалъ отвѣтъ отъ папуасовъ: "Ищу" или "искалъ" -- что поѣсть. Живутъ они съ женами и дѣтьми въ крытыхъ пирогахъ, въ которыхъ помѣщается все ихъ имущество, и только на ночь или въ свѣжую погоду они пристаютъ на песчаный берегъ..."
   Когда Миклуха-Маклай возвратился изъ этой экспедиціи въ Айву, онъ нашелъ свой домъ разореннымъ и разграбленнымъ. Оказалось, что въ его отсутствіе на папуасовъ Айвы напали разбойники племени Мовары. Люди, караулившіе его хижину, перенесли все, что уцѣлѣло, въ большую пирогу. Миклуха-Маклай былъ особенно огорченъ тѣмъ, что пропали многіе научные инструменты. Самое же возмутительное было то, что разбойники не только убили начальника Айвы, но схватили его жену и дочь, спрятавшихся въ хижинѣ Маклая. Эта дочь начальника, дѣвочка лѣтъ десяти, была любимица Миклухи-Маклая и часто приходила къ нему играть, когда онъ жилъ въ Айвѣ. Злодѣи изрубили ее въ куски.

0x01 graphic

   Миклуха-Маклай собралъ папуасовъ и сказалъ имъ, что не уѣдетъ изъ Айвы, пока не накажетъ вождя Мовары. Услышавъ такое рѣшеніе, спутники изслѣдователя, въ числѣ 15 человѣкъ, заявили ему, что они не останутся и уплывутъ на урумбаѣ. Тогда Миклуха-Маклай переселился на ближайшій островъ -- Айдуму и снова построилъ хижину. Но ему недолго удалось въ ней пожить. До него безпрестанно доходили слухи, что то тѣ, то другіе дикари замышляютъ противъ него недоброе. Приходилось быть постоянно на сторожѣ, носить оружіе, а это было совсѣмъ не по душѣ Миклухѣ-Маклаю. Онъ былъ ученый, а не завоеватель; это же постоянное военное положеніе мѣшало научнымъ занятіямъ. Кромѣ того Миклуха-Маклай узналъ, что одинъ изъ его спутниковъ участвовалъ въ грабежѣ, а остальные дружили съ Мовара и стрѣляли въ нихъ холостыми зарядами. Было ясно, что положиться на этихъ людей нельзя. Нѣсколько разъ жители Айвы приводили къ нему папуасовъ въ одеждѣ, украденной изъ его хижины; но Миклуха-Маклай приказывалъ ихъ отпустить, даже не отнимая у нихъ награбленнаго: онъ хотѣлъ наказать одного только вождя.
   Къ концу апрѣля начались частыя грозы и проливные дожди. Маклай обѣщалъ своимъ спутникамъ отпустить урумбай до наступленія бурнаго времени года и хотѣлъ теперь сдержать свое слово, но оба амбоинца, его слуги, наотрѣзъ отказались остаться, если онъ отпуститъ урумбай. Миклуха не зналъ, какъ ему поступить, но неожиданно подошли такія обстоятельства, что ему самому пришлось покинуть этотъ непривѣтливый край.
   25 апрѣля онъ узналъ, что главный зачинщикъ грабежа, вождь Мовары, скрывается въ одной изъ пирогъ. Маклай немедленно принялъ рѣшеніе, почти отчаянное по своей смѣлости. Но этотъ кроткій и любвеобильный человѣкъ, никогда не обидѣвшій напрасно мухи, обладалъ недаромъ желѣзной волей и несокрушимымъ хладнокровіемъ. Невозможное для всякаго другого было для него возможно.
   Онъ ни слова не сказалъ своимъ людямъ, потому что имѣлъ полное основаніе не довѣрять имъ. Только одного папуаса, безусловно ему преданнаго, Маклай спросилъ, желаетъ ли тотъ помочь ему схватить и наказать вождя Мовары. Папуасъ согласился -- подъ условіемъ, чтобы Маклай шелъ впереди.
   Маклай взялъ револьверъ и крѣпкую веревку и пошелъ къ пирогѣ, гдѣ былъ предводитель Мовары. Этотъ вождь былъ мужчина громаднаго роста, атлетическаго сложенія и съ лицомъ настоящаго дикаго звѣря. Тѣмъ не менѣе маленькій и худенькій Миклуха-Маклай смѣло и спокойно подошелъ къ нему, схватилъ его за горло и всунулъ ему въ ротъ дуло своего револьвера.
   -- Вотъ,-- крикнулъ онъ окружавшимъ папуасамъ,-- вотъ вождь Мовары! Онъ совершилъ убійство въ моемъ домѣ, и я беру его въ плѣнъ. Свяжите его!
   Папуасы безпрекословно повиновались, и черезъ минуту вождь разбойниковъ былъ на-крѣпко скрученъ по ногамъ и по рукамъ. Его хорошо вооруженные спутники такъ растерялись отъ неожиданности и спокойствія Маклая, что не только не оказали сопротивленія, но стали прятаться. Впрочемъ, нѣкоторые съ угрозой потрясали оружіемъ.
   Маклай засунулъ револьверъ за поясъ и подошелъ къ нимъ.
   -- Я вамъ не сдѣлаю зла,-- сказалъ онъ,-- я сердитъ не на васъ, а на вашего начальника. Сложите оружіе, помогите мнѣ отнести этого человѣка въ мой урумбай. Я дамъ вамъ табаку.
   Папуасы повиновались. Между тѣмъ жители Айвы привели къ Маклаю жену плѣннаго вождя Мовары. Путешественникъ обѣщалъ ей безопасность и спросилъ, не желаетъ ли она ѣхать за мужемъ. Женщина поспѣшно отказалась отъ этой милости, повидимому, очень довольная, что благосклонная судьба избавила ее отъ звѣроподобнаго супруга.
   Послѣ этого Маклаю оставалось только поскорѣе уѣхать, чтобы Мовары не вздумали отбить своего вождя. Черезъ нѣсколько часовъ урумбай былъ уже далеко отъ берега Новой Гвинеи. Вслѣдствіе приступа лихорадки Миклуха-Маклай остановился на время въ Амбоинѣ, гдѣ передалъ своего плѣнника голландскимъ властямъ. Разбойникъ былъ посаженъ въ тюрьму. Черезъ нѣкоторое время, оправившись отъ приступа маляріи, Маклай продолжалъ свое путешествіе на урумбаѣ и блогополучно добрался до Явы.
   

IX.

   Послѣ недолгаго отдыха, Миклуха-Маклай поѣхалъ въ Сингапуръ, въ разсчетѣ на то, что тамошняя библіотека поможетъ ему при разработкѣ собранныхъ матеріаловъ. Но работать въ Сингапурѣ оказалось невозможно. Страшно людно и шумно было въ гостинницѣ, гдѣ поневолѣ пришлось жить молодому ученому; вѣчная суета большого портоваго города, частые визиты любопытныхъ, которымъ хотѣлось посмотрѣть на путешественника, начинавшаго привлекать вниманіе всего міра,-- все это совершенно лишало Маклая необходимаго для работы спокойствія и равновѣсія. Особенно донимали его любопытные, по преимуществу англичане; по свойственной ему деликатности, Миклуха-Маклай не умѣлъ отдѣлываться отъ назойливыхъ посѣтителей.
   Богъ знаетъ, какъ бы справился Миклуха-Маклай съ этими непріятностями, если бъ случай не пришелъ ему на помощь.
   Онъ получилъ приглашеніе отъ магараджи Іохора, одного изъ малайскихъ князьковъ, съ которымъ былъ уже прежде знакомъ, переселиться въ Іохоръ. Маклай поѣхалъ. Магараджа радушно и привѣтливо принялъ европейскаго друга въ своемъ комфортабельномъ, но простомъ домѣ.
   Это былъ во многихъ отношеніяхъ замѣчательный человѣкъ. Онъ побывалъ въ Европѣ и вывезъ оттуда пониманіе европейской культуры, идей и жизни Запада. Но онъ сохранилъ привязанность къ дѣдовскимъ обычаямъ. Онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы рабски перенимать чужое, и считать хорошимъ все, что приходитъ съ Запада. Но тѣмъ глубже и серьезнѣе онъ воспринялъ и усвоилъ то, что было пригодно для него и для его немногочисленныхъ подданныхъ. Это былъ изящный и остроумный собесѣдникъ, и Миклуха-Маклай охотно проводилъ съ нимъ цѣлые часы. Однако и въ Іохорѣ кабинетная работа не ладилась. Дворецъ какъ разъ перестраивался. Работы производились арестантами. Лязгъ ихъ цѣпей, стукъ каменщиковъ, плотниковъ, слесарей, крики, смѣхъ, разговоры,-- все это смѣшивалось въ концертъ, который могъ бы смутить и менѣе привыкшаго къ тишинѣ человѣка, чѣмъ Миклуха-Маклай. И путешественникъ не разъ со вздохомъ вспоминалъ свой тихій домъ, недалеко отъ деревни попуасовъ, на привѣтливомъ берегу Маклая.
   Миклуха, для котораго дѣятельная жизнь собирателя научныхъ матерьяловъ была болѣе по душѣ, чѣмъ спокойная кабинетная работа, скоро сталъ подумывать о новомъ путешествіи.
   На этотъ разъ своей цѣлью онъ избралъ полуостровъ Малакку, мало, а отчасти и вовсе не изслѣдованный. Всего менѣе было извѣстно, изъ кого состоитъ населеніе внутреннихъ частей полуострова: господствуютъ-ли тамъ одни малайцы, или живутъ другія племена. По нѣкоторымъ признакамъ Маклай подозрѣвалъ, что въ жилахъ многихъ малайцевъ течетъ кровь папуасовъ. Но такъ какъ это не могла быть кровь новогвинейскихъ дикарей, то Миклуха предполагалъ, что въ горахъ живутъ папуасы или близкое къ нимъ племя. Найти рѣшеніе этого вопроса и было главной задачей предпринятой имъ трудной и опасной экскурсіи.
   Но приступить къ выполненію намѣченнаго плана путешественникъ не могъ: его мучила жесточайшая лихордка, единственное непріятное воспоминаніе, вывезенное съ Маклаева берега. Но воспоминаніе это было такъ чувствительно, что даже стойкій и сильный Маклай не могъ съ нимъ бороться. Ни хина, ни самый строгій режимъ не помогали. Страшные приступы чередовались съ убійственной правильностью, и нечего было пока и думать о возможности новыхъ изслѣдованій. Надо было прежде всего думать о здоровьи.
   Въ это время губернаторъ Сингапура прислалъ русскому путешественнику приглашеніе принять участіе въ поѣздкѣ, которую губернаторъ предпринималъ на своей великолѣпной яхтѣ "Плуто". Маклай съ радостью принялъ приглашеніе, надѣясь, что морское путешествіе возстановитъ его здоровье.
   12 феврала 1875 года Миклуха-Маклай выѣхалъ изъ Сингапура на бортѣ "Плуто". Переѣздъ въ Бангкокъ и обратно совершился благополучно, но здоровье Маклая нисколько не понравилось. 4 марта онъ вернулся въ Іохоръ, и тотчасъ же слегъ въ жесточайшемъ припадкѣ.
   Но не Маклая можно было заставить отказаться отъ намѣченнаго плана. Желѣзная воля этого человѣка не могла справиться съ лихорадкой, но едва приступы болѣзни поутихли, какъ онъ пересилилъ утомленіе и слабость, оставшіяся послѣ лихорадки, и дѣятельно сталъ готовиться къ задуманному путешествію.
   Главную трудность при устройствѣ экспедиціи, какъ нѣкогда на Новой Гвинеѣ, опять составлялъ вопросъ о числѣ носильщиковъ и объ ихъ продовольствіи. Носильщиковъ нужно было не меньше восьми, и не такъ-то легко было найти столько надежныхъ человѣкъ. Нужны были люди смѣлые, сильные и честные. Это все качества, которыми малайцы отличаются не часто. То есть въ смѣлости, вообще говоря, у нихъ нѣтъ недостатка: на легкихъ судахъ они ходятъ въ море, навстрѣчу тропическимъ бурямъ, съ копьемъ подстерегаютъ тигра и съ камнемъ въ рукахъ ныряютъ на дно морское въ поискахъ жемчуга. Но спутникамъ Маклая нужна была иная смѣлость: его люди не должны были бояться неизвѣстнаго, должны были съ нимъ углубиться въ горы, гдѣ никогда не бывали ихъ отцы и дѣды. А неизвѣстность страшнѣе для полудикаго малайца, чѣмъ бенгальскій тигръ и акулы морского дна. Однако, при помощи Іохорскаго магараджи все устроилось, и 13 іюня 1875 года Маклай выступилъ изъ Іохора во главѣ небольшого каравана.
   Эта экскурсія потребовала большого напряженія силъ, мужества и выдержки. Дождливое время еще не кончилось, и приходилось странствовать по затопленнымъ лѣсамъ, по поясъ въ водѣ. Для Миклухи-Маклая, едва оправившагося и даже еще не совсѣмъ оправившагося отъ жесточайшей лихорадки, это было очень и очень тяжело. А тутъ еще донимали пьявки. Не проходило дня, чтобы вечеромъ путешественнику не приходилось отрывать отъ своихъ ногъ этихъ отвратительныхъ, крѣпко присосавшихся животныхъ. Онѣ буквально высасывали изъ него здоровье. Ко всему этому присоединились укусы ядовитаго насѣкомаго -- скалопендры -- отъ которыхъ вспухали и болѣли ноги. Прелести путешествія довершались тучами необыкновенно злыхъ и назойливыхъ комаровъ.
   Нужно было несокрушимое терпѣніе Миклухи-Маклая, его неисчерпаемое добродушіе и преданность наукѣ, чтобы все это выдержать. Но Маклай вышелъ побѣдителемъ изъ всѣхъ трудностей. Послѣ 50 дней мучительнаго пути, то пѣшкомъ, то въ туземныхъ прао по рѣкамъ, то съ небольшимъ числомъ первоначальныхъ спутниковъ, то со свитой человѣкъ въ 30,-- онъ, наконецъ, достигъ своей цѣли: въ горахъ Малакки онъ нашелъ чистокровное папуасское племя Оранъ-Сакай, говорящее не на малайскомъ діалектѣ. Его предположенія оправдались. Но кромѣ этой крупной научной побѣды, Миклуха-Маклай собралъ за время путешествія множество зоологическихъ и антропологическихъ матерьяловъ, разработку которыхъ оставилъ до возвращенія въ Россію.
   Но это возвращеніе было еще не такъ близко. Въ февралѣ 1876 года Миклуха-Маклай предпринялъ новое путешествіе, третье по счету, на Новую Гвинею. На этотъ разъ ему пришлось совершенно самостоятельно организовать все предпріятіе, такъ какъ онъ не имѣлъ даже той незначительной помощи, которую въ 1871 году ему оказалъ корветъ "Витязь".
   Онъ договорился со шкиперомъ шхуны "Sea-Bird", шедшей съ торговыми цѣлями на острова Адмиралтейства и Пелау. Было условлено, что Миклуха-Маклай будетъ имѣть право немного измѣнять путь шхуны и уклоняться въ сторону для своихъ изслѣдованій. Послѣ разгрузки шхуна должна была перейти въ его полное распоряженіе. Это путешествіе, во время котораго онъ посѣтилъ, кромѣ острововъ Адмиралтейства и архипелага Пелау, острова Целебесъ, Гебе, Св. Давида, укрѣпило въ немъ прежнее мнѣніе, что европейцы въ этихъ отдаленныхъ странахъ непозволительно ведутъ себя съ туземцами и что одни европейцы повинны въ той ненависти, которою ихъ встрѣчаютъ дикари. Тредэры, какъ называютъ на островахъ Тихаго океана странствующихъ приказчиковъ торговыхъ домовъ, ведущихъ съ туземцами мѣновую торговлю, считаютъ все позволеннымъ въ отношеніи своихъ довѣрчивыхъ и наивныхъ покупателей. Нѣтъ тѣхъ несправедливостей, подчасъ граничащихъ съ преступленіемъ, передъ которыми остановились бы эти жадные и наглые люди въ своей погонѣ за наживой. Но кромѣ обмановъ и мошенничествъ, тредэры нерѣдко допускаютъ и прямыя насилія, позоря европейское имя и окружая его ненавистью.
   Со вздохомъ облегченія покинулъ-Миклуха Маклай этихъ жестокихъ и несправедливыхъ людей, когда "Sea-Bird" бросила, наконецъ, якорь у его милаго Маклаева берега. Это было 16 іюня 1876 года.
   Папуасы съ восторгомъ привѣтствовали возвращеніе своего друга и учителя. Они ничего не забыли и горячо выражали благодарность за то, что Маклай сдержалъ обѣщаніе и вернулся. Свою радость и довѣріе они наперерывъ выражали тѣмъ, что говорили Маклаю всѣ тѣ русскія слова, которымъ онъ ихъ нѣкогда научилъ. Подъ руководствомъ трехъ слугъ Маклая папуасы живехонько собрали складной домъ, привезенный путешественникомъ изъ Сингапура, и устроили кладовыя для его вещей. Маклай привезъ около сотни ящиковъ со всевозможными вещами, которыя, но его мнѣнію, могли быть полезны папуасамъ.
   Домъ былъ поставленъ въ мѣстности, называвшейся Бугарломъ. И какъ въ былое время домъ въ Бангу, такъ теперь этотъ новый пріютъ русскаго путешественника сдѣлался центромъ для цѣлаго ряда окрестныхъ деревень. Папуасы приходили къ нему за совѣтомъ, за лѣченіемъ, за помощью, выкладывали передъ нимъ всѣ свои нужды и заботы, и для каждаго Миклуха-Маклай находилъ время и ласковое слово. Онъ быстро усовершенствовался въ языкѣ и свободно говорилъ со своими сосѣдями. Довѣріе между нимъ и папуасами установилось полнѣйшее, и Миклуха могъ смѣло дѣлать экскурсіи на полтораста миль вдоль Маклаева берега: вездѣ его знали и принимали, какъ желаннаго гостя.
   Пребываніе Миклухи-Маклая въ Бугарломѣ было весьма плодотворно въ смыслѣ научныхъ изслѣдованій и результатовъ. Но событіями и приключеніями оно было очень бѣдно. Да и какія могли быть приключенія у мирнаго изслѣдователя среди мирныхъ дикарей?
   По прежнему, Миклуха-Маклай пользовался своимъ, все возраставшимъ, вліяніемъ, чтобы удерживать папуасовъ отъ постоянныхъ войнъ. И его вліяніе въ этомъ отношеніи было чрезвычайно благотворно. Онъ продолжалъ, начатое съ такимъ успѣхомъ въ первый пріѣздъ, улучшеніе земледѣлія. Благодаря ему почва Новой Гвинеи познакомилась не только съ заступомъ и мотыкой, но даже съ плужкомъ и бороною.
   Дни Маклая текли съ такимъ однообразіемъ, были такъ похожи одинъ на другой, что если бъ не отмѣтки въ календарѣ, онъ могъ бы потерять счетъ этимъ ровнымъ рабочимъ днямъ. Вначалѣ онъ предполагалъ прожить "дома", какъ онъ называлъ Маклаевъ берегъ, не больше года, и условился въ Сингапурѣ съ капитаномъ одного англійскаго парохода, что тотъ придетъ за нимъ. Но матерьяловъ для работы оказалось такъ много, что Миклуха-Маклай нисколько не горевалъ, когда англичанинъ не явился въ назначенное время. Шелъ мѣсяцъ за мѣсяцемъ, а въ виду Маклаева берега не появлялось ни одно судно. Путешественникъ начиналъ уже думать, что онъ позабытъ всѣмъ свѣтомъ. Это не очень его волновало, и онъ продолжалъ дѣятельно работать, увѣренный, что рано или поздно его труды дойдутъ до цивилизованнаго міра и сдѣлаются достояніемъ науки. Однако, когда на 23-мъ мѣсяцѣ его жизни въ Бугарломѣ, на рейдѣ Маклаева берега бросилъ якорь европейскій корабль, Маклай сталъ собираться въ дорогу. Съ чувствомъ глубокаго огорченія онъ покидалъ друзей-папуасовъ и свою научную работу. Если бъ онъ могъ слушаться только голоса своего сердца, онъ остался бы навѣки въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ прошли лучшіе, плодотворнѣйшіе годы его жизни. Но обильные научные матеріалы, собранные за нѣсколько путешествій, ждали серьезной научной разработки. Это была священная обязанность, которою Миклуха-Маклай не могъ пренебречь...
   Послѣ трогательнаго прощанія съ дикарями, снова взявшими со своего друга обѣщаніе вернуться, Миклуха-Маклай взошелъ на палубу корабля. Свои дома, плантаціи, банановый и кокосовый садики, Миклуха-Маклай оставилъ на попеченіе папуасовъ, увѣренный въ томъ, что они будутъ охранять его имущество, какъ святыню.
   

X. Заключеніе.

   Здоровье Николая Николаевича, сильно подорванное лихорадкой, вывезенной въ 1872 г. съ Маклаева берега, не могло, конечно, поправиться отъ вторичнаго, почти двухлѣтняго, пребыванія въ этой мѣстности. Болѣзнь его, по возвращеній съ Новой Гвинеи, приняла такой бурный оборотъ, что сингапурскіе врачи стали настаивать на немедленномъ переѣздѣ въ болѣе благопріятный климатъ.
   Миклуха-Маклай выбралъ городъ Сидней, въ Австраліи, съ климатомъ, похожимъ на климатъ южной Италіи. Онъ переѣхалъ сюда въ іюлѣ 1878 года, и вскорѣ поправился настолько, что могъ работать. Но совершенно выздоровѣть отъ мучительной новогвинейской лихорадки ему такъ и не пришлось. Припадки ея, хотя и не столь сильные и частые, продолжали мучить его до конца жизни.
   Дѣятельный и энергичный, Миклуха-Маклай нигдѣ не могъ оставаться безъ созидательной работы. Въ Австраліи, въ чужой ему странѣ, онъ сумѣлъ завоевать всеобщее вниманіе и горячія симпатіи лучшихъ людей страны своей страстной и неуклонной борьбой противъ одного изъ позорнѣйшихъ явленій мѣстной жизни: скрытаго, тайнаго рабства. Во всѣхъ австралійскихъ и тихоокеанскихъ колоніяхъ, кромѣ англійскихъ, продолжало существовать рабство черныхъ, хотя и скрытое. Дѣло въ томъ, что особые тредэры, народъ хищный, отпѣтый и на все способный, занимались, какъ промысломъ, вербовкой рабочихъ среди дикарей Тихаго океана. На своихъ шкунахъ и пароходахъ они объѣзжали острова и набирали людей, не брезгая никакими обманами и посулами, чтобы заманить ихъ на бортъ. Съ черными заключались договоры, по которымъ они поступали къ тредэру въ услуженіе на три года, а тредэръ имѣлъ право переуступить контрактъ кому угодно. Это была скрытая продажа въ рабство. Съ несчастными трехгодичными рабами обращались безчеловѣчно, держали ихъ впроголодь, заставляли работать хуже вьючнаго скота. Они жили въ такихъ невыносимыхъ условіяхъ, что немногіе выдерживали свои три года. Но и эти счастливцы не могли бѣжать изъ ада, не могли вернуться на родину: за переѣздъ надо было уплатить тредэру, а денегъ не было. Оставалось или умирать съ голоду, или снова наняться, т. е., продаться плантатору на три года.
   Несчастные дикари гибли тысячами, десятками тысячъ, отъ голода, болѣзней и непосильнаго труда. Плантаторы обращались съ ними хуже, чѣмъ съ настоящими рабами: рабъ, все-таки, представлялъ цѣнное имущество, и уже по этому одному плантатору былъ разсчетъ о немъ позаботиться. Другое дѣло наемный рабъ: его жизнь не имѣла никакой цѣны въ глазахъ плантатора, его смерть не била по хозяйскому карману. И хозяева равнодушно смотрѣли, какъ гибли бѣдные дикари, заботясь только о томъ, чтобы поменьше тратить на ихъ содержаніе.
   Миклуха-Маклай, обративъ вниманіе на эту безсовѣстную торговлю людьми еще во время своихъ путешествій по Океаніи и Меланезіи, теперь принялся за тщательное изученіе того зла, которое хотѣлъ искоренить. Съ тою же добросовѣстностью, съ какою онъ дѣлалъ всякое дѣло, онъ посвятилъ много труда, времени и силъ на обслѣдованіе Тихоокеанской работорговли. Онъ посѣтилъ съ этою цѣлью Новую Каледонію, острова Ново-Гебридскіе, Лояльти, Адмиралтейства, Пелау и др. По возвращеніи въ Австралію Миклуха-Маклай началъ энергичную борьбу. Онъ проповѣдывалъ мѣры противъ работорговли въ австралійской печати, говорилъ на общественныхъ собраніяхъ, создавалъ кружки для борьбы съ этой язвой. Англійское колоніальное правительство поддерживало русскаго ученаго въ этой борьбѣ лучшіе люди страны отозвались на его призывъ. Для искорененія работорговли на Тихомъ Океанѣ былъ предпринятъ рядъ практическихъ мѣръ, изъ которыхъ главной была посылка англійскаго военнаго судна для наблюденія за тредэрскими шхунами. Англійскіе моряки преслѣдовали во всѣхъ случаяхъ обманы и мошенничества тредэровъ, выпускали заманенныхъ дикарей, освобождали тѣхъ, кого тредэры держали въ невозможныхъ для существованія условіяхъ. Но все это, конечно, не могло искоренить самаго зла, все это не убивало въ корнѣ ненавистную Маклаю торговлю людьми. Онъ мечталъ о болѣе широкой борьбѣ и надѣялся заставить всѣ европейскія нація придти къ соглашенію для совмѣстной борьбы съ торговлей черными. Ему не довелось дожить до полнаго торжества своей идеи, до совершеннаго уничтоженія скрытаго рабства въ Австраліи и Океаніи. Но, несомнѣнно, благородный и энергичный починъ русскаго путешественника сдѣлалъ въ этомъ дѣлѣ очень много. И ему въ значительной мѣрѣ Австралія обязана тѣмъ, что избавилась отъ этого позорнаго пятна.
   Борьба съ работорговлей, какъ ни сильно захватила она въ тѣ годы Миклуху-Маклая, не могла, однако, заставить его забыть о главной цѣли всей его жизни -- научной работѣ. Въ эти же годы онъ обработывалъ собранный матерьялъ, много потрудился надъ устройствомъ біологической станціи въ Ватсонъ-баѣ, въ Австраліи, и, наконецъ, сталъ издавать свою книгу.
   Въ 1882 году Маклай съѣздилъ въ Россію, чтобы выхлопотать субсидію на изданіе своихъ трудовъ, но уже въ 1883 г. вернулся въ Сидней. По дорогѣ онъ побывалъ въ третій и послѣдній разъ "дома", т. е. на Маклаевомъ берегу. Покидая, послѣ трехнедѣльнаго свиданія, своихъ милыхъ папуасовъ, Миклуха-Маклай обѣщалъ имъ возвратиться года черезъ два. Но этому не суждено было сбыться: женитьба и работа надъ книгой задержали его въ Сиднеѣ болѣе двухъ лѣтъ. А когда, въ 1885 году, изданіе еще не было закончено, здоровье же такъ пошатнулось, что настоятельно требовало возвращенія на родину, -- Миклуха-Маклай понялъ, что "караамъ-тамо" въ первый разъ не сдержитъ слово, данное "людямъ Маклая".
   Въ Россіи Миклуха-Маклай прожилъ недолго. Здоровье его все ухудшалось, и въ 1887 году весь цивилизованный міръ съ горестью прочелъ телеграмму о смерти молодого, талантливаго русскаго путешественника... Ему было всего 40 лѣтъ.
   Въ Петербургѣ на Волковомъ кладбищѣ, надъ могилой этого сильнаго духомъ и свѣтлаго сердцемъ человѣка стоитъ простой деревянный крестъ съ короткой надписью:

"МИКЛУХА-МАКЛАЙ. 1847--1887".

   А далеко, далеко, на Востокѣ, есть другой памятникъ Миклухи-Маклая. Въ Іохорѣ, на берегу пролива, на пути судовъ, идущихъ съ Запада на Востокъ и съ Востока на Западъ, стоитъ простой, удобно устроенный домъ. Въ этомъ домѣ находится маленькая, но хорошо подобранная библіотека, скромная, но достаточно полная лабораторія. Этотъ домъ предоставленъ завѣщаніемъ покойнаго русскаго путешественника въ пользованіе всякому ученому, естествоиспытателю и путешественнику, который захочетъ здѣсь отдохнуть и привести въ порядокъ свои наблюденія.
   Называется этотъ домъ:

"ТАМПАТЪ-СЕНАНУМЪ",

   что значитъ:

"МѢСТО ПОКОЯ".

Викторъ Оксъ.

"Юный Читатель", NoNo 5, 7, 9, 1906

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru