Окрейц Станислав Станиславович
Отживающие русские Вальтер-Скотты

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Окончаніе).

   

ОТЖИВАЮЩІЕ РУССКІЕ ВАЛЬТЕРЪ-СКОТТЫ.

(Окончаніе.)

IV.

   Мы обѣщались заняться личностью Богдана Хмельницкаго, какою она является въ монографіи г. Костомарова. Желая дѣйствовать на воображеніе читателя и служить интересамъ минуты, г. Костомаровъ постарался обставить личность Богдана такими подробностями и эпизодами, которые сообщаютъ его герою романическій характеръ, неимѣющій ничего общаго съ строго-историческимъ очеркомъ. Все, что можно посовѣтовать будущимъ изслѣдователямъ судебъ Малороссіи, это -- какъ можно менѣе заниматься трудомъ г. Костомарова и въ особенности не довѣрять его выводамъ.
   Прежде всего читатели горько ошибутся, если станутъ искать на страницахъ монографіи "Богданъ Хмельницкій" рельефно и отчетливо очерченной фигуры казацкаго гетмана, какъ человѣка и какъ политическаго дѣятели. Г. Костомаровъ въ этомъ сочиненіи придержался своего обыкновеннаго пріема -- говорить очень мелочно и подробно о всевозможныхъ событіяхъ второстепенныхъ и даже совсѣмъ постороннихъ. Личность малороссійскаго гетмана, даже какъ политическаго дѣятеля, у него загромождена массою разныхъ описаній большихъ и малыхъ битвъ, эпизодовъ отдѣльныхъ схватокъ, подробностей географическихъ и топографическихъ, разбоевъ, осадъ, казней и переговоровъ съ присовокупленіемъ подлинныхъ рѣчей, будтобы произнесенныхъ на этихъ переговорахъ тѣмъ или другимъ предводителемъ, или даже простымъ казакомъ XVII вѣка, одушевленнымъ идеею о цѣлости земли русской. Поэтому, даже съ точки зрѣнія простого повѣствованія о событіяхъ въ Украйнѣ, монографія г. Костомарова не имѣетъ значенія серьезнаго труда.
   Прежде чѣмъ обратимъ вниманіе на нравственную физіономію Богдана Хмельницкаго, посмотримъ на среду, въ которой онъ дѣйствовалъ. Тогда само собою будетъ ясно, насколько представленная г. Костомаровымъ фигура Богдана и начертанная имъ картина крестьянскихъ войнъ во время Хмельницкаго расходятся съ дѣйствительностью, несмотря нафилистерскіі-подробное перечисленье всѣхъ мелочей и даже всѣхъ басенъ, сочиненныхъ разными лѣтописцами.
   Положеніе, что Польша въ XVII вѣкѣ, и даже ранѣе, является въ исторіи государствомъ разстроеннымъ, слабымъ до анархіи и быстро клонящимся къ паденію все это сдѣлалось давно уже ходячею аксіомою. Съ этимъ соглашаются и польскіе и русскіе и всѣ иностранные ученые, сколько нибудь серьозно занимавшіеся исторіей покойной Рѣчи Посполитой. Дѣло собственно не въ томъ, какова была Польша въ извѣстное время; гораздо важнѣе, рѣшить, вопросъ въ чемъ заключалось зло, которое сгубило государственный строй Рѣчи Посполитой.
   Г. Костомаровъ видитъ главный источникъ бѣдствій для іюльскаго народа въ уменьшеніи власти королей. Вообще, во всемъ привиллегированпомъ классѣ въ Польшѣ говоритъ г. Костомаровъ, небыло лица, болѣе ограниченнаго въ своихъ дѣйствіяхъ, какъ польскій король. Не даромъ историкъ Пясецкій назвалъ его королемъ пчелъ, неимѣющимъ жала. Дѣйствительно, одинъ только онъ, носившій званіе главы государства, не могъ никого ни жалить, ни кусать". Мы далеки отъ того чтобы оправдывать олигархичечкій элементъ польской конституціи, но не можемъ согласиться и съ тѣмъ, чтобы онъ былъ главною причиною паденія Рѣчи Посполитой. Если бы это было такъ, то Англіи слѣдовало бы погибнуть ранѣе Полыни нѣсколькими вѣками. А между тѣлъ Англіи конституціонный порядокъ не только не помѣшалъ сохранить свою цѣлость, но далъ возможность сдѣлаться однимъ изъ самыхъ могущественныхъ и цивилизованныхъ народовъ, и если разсмотрѣть фактическое положеніе англійскаго короля въ XIX вѣкѣ, то оно кажется во многомъ сходно съ положеніемъ польскаго короля XVI и XVII вѣка. Англичане убѣждены въ благотворности такого положенія дѣлъ; сосѣди (Италія, Франція, даже Испанія) подражаютъ имъ. Очевидно, г. Костомаровъ ошибается и видитъ зло не тамъ, гдѣ оно существовало. Онъ жестоко негодуетъ на Поляковъ, зачѣмъ сенаторы, узнавъ о взбалмошномъ планѣ Владислава IV завоевать Турцію, о желаніи его нанять нѣмецкихъ ландскнехтовъ, увеличить свою гвардію,-- сопротивляются королю. Меду тѣмъ, по конституціи. Король не имѣлъ права дѣлать ничего подобнаго безъ согласія сейма, какъ и нынѣ не имѣетъ такихъ правъ ни одинъ конституціонный государь Европы. Сенаторы были бы просто измѣнниками, если бы потворствовали королю, раздавателю староствъ и должностей. Что ужаснаго видитъ Костомаровъ въ словахъ канцлера литовскаго Альбрехта Радзивилла: "я лучше позволю отрубить себѣ руку, чѣмъ приложу печать великаго княжества. Литовскаго къ такимъ дѣламъ"? Запросъ другого сенатора Любомирскаго, "что это дѣлается въ Польшѣ? У насъ, сенаторовъ, спрашиваютъ, а мы не можемъ отвѣчать"?-- очень естественный вопросъ. Польша въ это время была уже наводнена нѣмецкими ландскнехтами, производившими повсемѣстные разбои; сеймъ долженъ былъ собраться, и сенаторамъ приходилось отвѣчать за дѣйствія короля.
   Г. Костомаровъ старается представить грандіознымъ дѣломъ весь ходъ приготовленій къ войнѣ съ Турціей, по наущенію скупыхъ и эгоистическихъ венеціанцевъ, думавшихъ, какъ бы подешевле втянуть поляковъ въ опасную борьбу; дѣйствія сейма, напротивъ, кажутся ему анархіей. Какъ могъ Тарло сказать въ посольской избѣ, что король не имѣетъ права самовольно собирать и нанимать чужеземныя войска? Какъ могъ сеймъ думать о преданіи суду сенаторовъ, потворствовавшихъ королю?! Все это анархія, по мнѣнію г. Костомарова.
   Венеціанскому послу Тьеполо очень удачно напомнили отвѣтъ венеціанской республики, данный чехамъ, когда послѣдніе просили у нея помощи противъ императора: мы не хотимъ, сказали тогда венеціанцы, зажигать собственные дома, чтобы пожарнымъ дымомъ устрашить императора. Затѣмъ Тьеполо былъ удаленъ. Во всемъ этомъ дѣлѣ, несмотря на искаженія и желаніе все представить въ карикатурѣ, мы рѣшительно не видимъ хаоса и разложенія Рѣчи Посполитой, которое угодно усматривать г. Костомарову. Онъ, очевидно, не понимаетъ отношенія властей въ конституціонномъ государствѣ и считаетъ эти отношенія за какое-то зло. Онъ рѣшительно отрицаетъ то, что мы считаемъ лучшимъ плодомъ философскаго и политическаго ума людей текущаго вѣка.
   Несчастіе Полыни было не въ конституціонныхъ отношеніяхъ короля къ народу: обезземеленіе и закрѣпощеніе было первое и важнѣйшее зло. Народъ раздѣлился на двѣ неравномѣрныя части: привиллегированныя сословія -- меньшинство и безправную массу -- большинство; республика превратилась въ олигархію. Въ Нолыпѣ, вмѣстѣ съ закрѣпощеніемъ крестьянъ, разрослось крупное землевладѣніе: выросли магнаты, владѣвшіе цѣлыми провинціями и державшіе бѣдное дворянство въ зависимости. Выли зломъ, губили Польшу аристократизмъ и крупное землевладѣніе,-а не политическія формы, не сеймы и даже неправо избирать короля. Всевластное католическое духовенство поддерживало аристократизмъ, потому что съ помощью послѣдняго ему было легче всего поработить массы. Оно схоластикою задушило просвѣщеніе, начинавшее такъ благодѣтельно разливаться въ Польшѣ въ XV и XVI вѣкахъ. Духовенство римское понимало, что только глубокое невѣжество народа можетъ поддерживать авторитетъ клерикальной партіи и спасти ее отъ реформъ, потому что всякая новая идея, всякая попытка забросить искру свѣта въ это темное царство были прямо враждебны, интересамъ этой партіи. Только полное невѣжество народа могло дать надежную поруку, что чрезмѣрныя богатства, неправедно захваченныя капитулами и монастырями, не будутъ у нихъ отняты. И римское духовенство съ одной стороны, всегда крѣпко стояло за аристократизмъ и крупное землевладѣніе (нынѣ оно дѣлаетъ тоже) и съ другой.-- душило народное развитіе схоластиковій. Что оно было враждебно развитію, этого доказывать нѣтъ нужды; а какъ оно было богато, жадно и сильно, видно изъ слѣдующаго требованія, заявленнаго на сеймѣ при избраніи Владислава IV: "послы требовали ограниченія права духовенству пріобрѣтать земли; иначе можно опасаться, говорили они, что Польша наконецъ превратится въ костельное королевство" (Исторія Квятковскаго стр. 26). Стоитъ и нынѣ только взглянуть на столичный г. Вильно, чтобы убѣдиться въ справедливости этихъ опасеній; треть города когда-то принадлежала патерамъ и монастырямъ.
   Сосредоточеніе земельной собственности въ немногихъ рукахъ породили въ верхнихъ слояхъ своевольство сильныхъ, въ низшихъ -- бѣдственное положеніе большинства. Мелкое дворянство, сохраняя политическія права, почти наравнѣ съ крестьянами было обезземелено; наровнѣ съ крестьянами оно сдѣлалось послушнымъ орудіемъ въ рукахъ магнатовъ. Ему позволяли своевольничать, разбойничать, быть глупымъ и грубымъ, но быть состоятельнымъ и самостоятельнымъ отнюдь не позволяли. Установился обычай считать почетною обязанностію "держаться барской клямки", т. е. служить у магната. Республика состояла изъ рабовъ-крестьянъ, лакеевъ-мелкой шляхты, суевѣрныхъ и фанатическихъ поповъ и магнатовъ. За-то, когда приходилось защищать отечество, крестьяне его не защищали, потому что не составляли его части. Мелкая шляхта -- эти лакеи и прислужники оказались трусливыми и неспособными, какими всегда и во всѣ вѣка оказывались лакеи и придворные лизоблюды. Попы думали только о себѣ и еще развѣ о Римѣ. Магнаты одни, конечно, не въ силахъ были поддержать выгодное для нихъ положеніе дѣлъ.
   Мы приведемъ нѣсколько примѣровъ изъ лѣтописей, чтобы показать, чего стоило польское войско XVII вѣка, съ которымъ приходилось имѣть дѣло возставшимъ крестьянамъ. Въ дневникѣ Неизвѣстнаго описывается походъ посполитаго рушенія противъ турокъ (Starozytnosci Historyczne, tom I, изданіе Грабовскаго, ст. 148--157). Авторъ весьма наивно повѣствуетъ между прочимъ: "Во время ночлега, неподалеку отъ м. Ршешова, дали намъ знать, что татары находятся неподалеку. Воевода Тенчпискій, нашъ региментарь (командующій), приказалъ, при звукѣ трубъ, опубликовать лагерныя правила. Намъ они показались жестокими. Они не были кромѣ того предварительно обсуждаемы въ рыцарскомъ полѣ. И мы отправили къ воеводѣ депутатовъ Адама и Петра Блонскихъ. Воевода разсердился, схватился за саблю и кричалъ: "я умѣю начальствовать! Зналъ король, кого сдѣлалъ региментаремъ!" и т. д. Мы однакоже не уступали и постановили не трогаться съ мѣста, пока не будетъ по нашему." "Во время стоянки въ селѣ Павловѣ ланъ Зменскій, будучи сильно пьянъ, вызвалъ воеводу на поединокъ." "9 октября, для рекогносцировки, воевода отправилъ 70 человѣкъ впередъ, чтобы они разузнали, гдѣ татары, и постарались захватить языка. Посланные отправились безъ всякаго порядка, безъ начальника даже. Одна часть ихъ сейчасъ же возвратилась изъ похода самовольно, другая сдѣлала то же съ полдороги. Остальные обратились вспять, увидавъ первые огни татарскихъ стоянокъ. Въ лагерь обратно однакожъ собралось немного. Нѣкоторая часть остановилась въ Краковѣ, гдѣ сожгли и ограбили дворъ пани Гроховской."
   Весь дневникъ Неизвѣстнаго наполненъ описаніями подобныхъ же подвиговъ. Строптивые, лѣнивые и трусливые землевладѣльцы, на которыхъ не было закона и власти, составляли истинную язву королевства. То же самое, тѣ же безпорядки творились и въ квартяпомъ войскѣ, гдѣ одинъ гетманъ ссорился съ другимъ, одинъ начальникъ не слушалъ другого.
   Вотъ что происходило въ войскахъ, посланныхъ усмирить опасный для государства мятежъ низшихъ классовъ, т. е. дѣйствовать противъ Хмельницкаго. "Два мѣсяца (февраль и мартъ) стояло войско въ бездѣйствіи. Потоцкій (коронный гетманъ) въ Черкасахъ; его товарищъ, польный гетманъ Калиновскій, въ Корсунѣ. Лѣниво собирались паны съ своими надворными командами. По обычаю польскихъ пановъ, сборъ ихъ подалъ поводъ къ пирушкамъ и угощеніямъ. Такъ проводили они время, сами не зная, что имъ начать, хотя пренебрегали замыслами мятежниковъ и надѣялись разомъ ихъ уничтожить." Король не вѣрилъ возможности бунта и послалъ своихъ комиссаровъ, чтобы воспротивиться начатію кровопролитія. Королевскихъ комиссаровъ, конечно, не послушали, только вовсе не потому, что въ Польшѣ будто бы никто въ то время не слушалъ короля. Войску король могъ приказывать, но не могъ онъ приказывать эгоистическимъ помѣщикамъ-магнатамъ сносить отказы хлоповъ идти на барщину; отказы платить чинши и поборы, чѣмъ полна была въ то время Украина еще задолго до появленія Хмельницкаго. Король не могъ дать единодушія и ума гетманамъ, которые попадали въ свои высокія званія не за заслуги, не ради ума и способностей, а единственно по преимуществу рожденія, по знатности рода. Представителю рода Потоцкихъ стыдно было унижаться предъ Калиновскимъ, и наоборотъ. Республиканскія понятія Польши были тутъ не при чемъ, хотя на ихъ плечи г. Костомаровъ взваливаетъ всю вину несогласій въ военномъ совѣтѣ. Въ это время въ Россіи воеводы точно также, ради мѣстничества, ссорились между собою въ виду непріятеля, и, ужь конечно, въ ихъ ссорахъ менѣе всего былъ виноватъ государственный.порядокъ. Правда, царь московскій могъ своихъ воеводъ казнить и ссылать; іюльскій король этого сдѣлать не могъ. Но развѣ всемірная исторія можетъ представить хоть одинъ примѣръ, указывающій на то, что казни и ссылки гдѣ либо возстановили согласіе и единодушіе?! Старый коронный гетманъ послалъ своего сына съ частію войска усмирять бунтъ и сказалъ будто бы: "иди, и пусть исторія напишетъ тебѣ славу;" такъ по крайней мѣрѣ повѣствуетъ исторія о презѣльной брани, а за нее, какъ всегда, г. Костомаровъ.
   Казаки въ это время были при желтыхъ Водахъ, куда вскорѣ прибыла и часть отряда молодого Потоцкаго. Другая часть польскаго войска, состоявшая изъ казаковъ и украинцевъ, служившихъ въ пѣхотѣ, плыла Днѣпромъ подъ начальствомъ нелюбимаго народомъ Барабаша. Поляки заставили эти сомнительныя войска, вторично присягнуть на вѣрность и, на основаніи этой шаткой поруки, пустили ихъ въ дѣло. Между казаками были единомышленники мятежныхъ. Они по наущенію Ганжи и Кречевскаго, подосланныхъ Хмельницкимъ, взбунтовали казаковъ, убили Барабаша и своихъ другихъ старшинъ и перешли къ запорожцамъ.
   Отрядъ молодого Потоцкаго остался въ степи безъ продовольствія, малочисленный и ослабѣвшій морально отъ недавней измѣны. Однако поляки неунывали; пославъ просить подкрѣпленія къ гетману, 5 мая они хотѣли напасть на казаковъ. Драгуны имъ измѣнили, внезапно появившіеся татары навели паническій страхъ, а когда казаки показали имъ перехваченное письмо къ гетману -- они и совсѣмъ потерялись. Окруженные по своей же винѣ, избѣгая голодной смерти, поляки заключили перемиріе: выдали казакамъ пушки за право свободнаго прохода чрезъ степь.
   Надо ли говорить, что безъ пушекъ горсть квартянаго войска, не могла возвратиться въ лагерь гетмановъ. Въ первомъ же буеракѣ, пользуясь дурною дорогою и затрудненіемъ огромнаго обоза, на нихъ напали татары, ихъ же пушками перебили ихъ и побрали въ плѣнъ.
   Первый актъ драмы розыгрался. Читатель видитъ, на сколько личность Хмельницкаго вліяла на его исходъ. Невѣроятный успѣхъ достался казакамъ единственно потому, что неопытный мальчикъ, Стефанъ Потоцкій, начальствовалъ надъ противниками; поляки шли наобумъ, струсили и сами выдали себя, понадѣявшись на договоръ съ толпою татарскихъ и запорожскихъ наѣздниковъ, для которыхъ, разумѣется, никакой договоръ не могъ быть святъ. Что же предприняли другіе -- старые, болѣе опытные польскіе вожди?
   Изъ актовъ южной и зап. Россіи, а также изъ Histor. belli cosaco polon. мы заимствуемъ описанія тогдашняго положенія дѣлъ въ главномъ польскомъ лагерѣ. Войска съ гетманомъ было всего около 8000, въ томъ числѣ 2000 малороссіянъ и 2000 надворныхъ панскихъ командъ, гдѣ также были малоруссы. Съ такими ничтожными силами, поляки были совершенно спокойны среди раздраженнаго всяческими притѣсненіями народа, въ нѣсколько милліоновъ душъ, среди слуховъ о бунтѣ запорожской вольницы и при очевидно плохой вѣрности реэстровыхъ казаковъ, тоже притѣсненныхъ и чуть не въ крѣпостные записанныхъ помѣщиками. Не имѣя никакихъ извѣстій объ отрядѣ Стефана Потоцкаго, гетманы не безпокоились. Идти въ степь они не хотѣли; привыкшихъ къ роскоши олигарховъ пугали трудности похода. Потоцкій надменно говорилъ, что не хочетъ срамить себя походомъ противу холоповъ. Но когда была получена несомнѣнная вѣсть о желтоводскомъ пораженіи, паническій страхъ объялъ все войско и предводители первые потеряли головы. Въ военномъ совѣтѣ сейчасъ же вспыхнулъ раздоръ. Калиновскій хотѣлъ идти впередъ, Потоцкій рѣшился остаться на мѣстѣ и защищаться. Напрасны были убѣжденія о необходимости приблизиться къ городамъ, чтобы не погибнуть отъ голода и не быть окруженными въ степи. "Оба гетмана обмѣнялись тогда обидными выраженіями, одинъ на счетъ другого, и каждый положилъ себѣ за правило давать приказанія, которыя раздражали бы соперника" (Рукой. И. П. Б. разноязыч. S N 5).-- "Негдѣ правды дѣть, говорятъ современные польскіе дневники. У насъ тогда была страшная безолаберщина, несмотря на то, что непріятель стоялъ надъ головой; собиралась къ Хмельницкому со всѣхъ сторонъ казацкая саранча, а русскіе хлопы мимо панскаго лагеря провозили съѣстные припасы въ лагерь Хмельницкаго и гласно величали его спасителемъ своего народа и защитникомъ своей религіи".
   Подъ Корсунемъ, вблизи которой стояли поляки, точь-вточь повторилась желтоводская исторія. Драгуны измѣнили; отступая, поляки попали въ лощину между горами, въ пески. Въ Памятникахъ о давней Польшѣ, въ діаріушѣ Машкевича, такъ описывается порядокъ несчастнаго отступленія: "Дорога спускалась съ крутой горы въ долину и подымалась въ гору. Вдоль долины, на нѣсколько верстъ, шелъ выкопанный глубокій ровъ. Польскія пушки и возы, съ этой горы, летѣли въ ровъ. Напрасно передніе кричали заднимъ: стой! стой! Лошади, успѣвшія достигнуть спуска, не въ силахъ были удержаться, падали съ возами, однѣ за другими, въ ровъ; другіе возы въ безпорядкѣ бросались въ сторону, но по бокамъ были овраги, и они падали туда. Прямо на поляковъ, съ противуположной горы палили казацкія пушки, сзади пріударили на нихъ со всѣхъ силъ казаки и татары". Одинъ изъ начальниковъ, князь Корецкій, видя безпорядокъ, прямо бросилъ общее дѣло, собралъ своихъ жолнеровъ (2000 человѣкъ) и ушелъ, оставя товарищей на гибель. Войско было побито; оба гетмана взяты въ неволю и отданы татарамъ.
   О коронномъ гетманѣ Потоцкомъ въ лѣтописи Ерлыча (ст. 64) говорится: "Онъ болѣе думалъ о стаканахъ и скляницахъ, чѣмъ о благѣ и цѣлости отечества. Несмотря на свои преклонные годы, Потоцкій очень заботился о молодыхъ и красивыхъ женщинахъ; преданный пьянству и распутству, онъ погубилъ все войско... Онъ не хотѣлъ послушаться короля, воеводы краковскаго Любомірскаго и другихъ лицъ, совѣтовавшихъ ему не раздражать напрасно казаковъ и крестьянъ. Польный гетманъ Калиновскій былъ чуть ли не хуже своего товарища. Нѣсколько лѣтъ позже, онъ погубилъ все войско подъ Батегомъ единственно изъ слѣпого упрямства, не слушая опытнаго и способнаго Пржіемскаго, выучившагося воевать въ иностранной службѣ. Хмельницкій называетъ Калиновскаго въ своихъ письмахъ "свирѣпымъ," и совершенно справедливо. Олигархъ и искренно преданный выгодамъ своихъ товарищей, поземельныхъ собственниковъ Украйны, Калиновскій, не понималъ настоящаго положенія дѣлъ; послѣ бѣлоцерковскаго трактата, когда Хмельницкій, изъ малодушія и желаній сохранить свои личныя преимущества, думалъ самъ помогать папамъ вернуть народъ въ порабощеніе, онъ только портилъ дѣло дикими и варварскими выходками: непослушныхъ бужанъ и поднѣстрянъ вѣшалъ, четвертовалъ, жегъ медленнымъ огнемъ да не спускалъ и церквамъ: приказывалъ снимать колокола и переливалъ ихъ на пушки, выгонялъ священниковъ. Жолнеры, получивъ потачку, начали обращаться съ хозяевами тѣхъ селъ, гдѣ стояли, какъ съ собственными рабами и самовольно распоряжались достояніемъ жителей. Помѣщики, возвратясь въ раззоренныя имѣнія и надѣясь на покровительство Калиновскаго, мучили своихъ подданныхъ, допытываясь, гдѣ спрятаны награбленныя во время безпорядковъ сокровища. Въ батогской битвѣ, когда приведенные въ отчаяніе жолнеры побѣжали, Калиновскій велѣлъ стрѣлять въ нихъ изъ пушекъ.
   Такіе-то люди должны были защищать польское государство въ опаснѣйшую минуту его бытія. Но мы вполнѣ убѣждены, что иныхъ людей тогдашняя Польша и имѣть не могла; олигархическій порядокъ и крѣпостное право не могутъ производить дѣятелей способныхъ, умныхъ и человѣколюбивыхъ, или вѣрнѣе: подобные люди въ такую эпоху не имѣютъ силы и вліянія.
   

VI.

   Отъ среды, въ которой подвизался Хмельницкій, мы перейдемъ къ нему самому: постараемся выяснить личность этого человѣка. Хмельницкій былъ истинный сынъ своего времени и полный выразитель чувствъ и стремленій малороссійскаго казачества,-- полудворянскаго сословія въ дворянской республикѣ; полурабовъ и полурабъ; земледѣльцевъ, солдатъ, разбойниковъ и воиновъ. Говорятъ, будто онъ хорошо говорилъ по-латыни; тогда всѣ говорили по-латыни. Но на этомъ образованіе его, какъ кажется, и оканчивалось. Въ политическомъ и административномъ отношеніи онъ былъ полная ничтожность. Пьяный, буйный и запальчивый, онъ позволялъ писарю Выговскому управлять собой. Вся его дѣятельность замѣчательна полнымъ отсутствіемъ опредѣленныхъ стремленій къ чему нибудь; это былъ длинный рядъ годовъ безтолковѣйшей рѣзни, переговоровъ съ цѣлью надуть противника, уступокъ и непомѣрныхъ требованій, поисковъ за чужой помощью и безпокойнаго вилянія отъ одного плана къ другому. Ужасное состояніе Малороссіи въ правленіе Богдана Хмельницкаго и послѣ его смерти было прямо вызвано и пріуготовлено его крайнею неспособностію сдѣлать что либо изъ средствъ, отданныхъ обстоятельствами въ его руки. Онъ ничего не организовалъ, ничего не устроилъ.
   Послѣ желтоводскаго и корсунскаго пораженія поляки покинули Малороссію. "Вся Украйна пылала; мятежъ обнялъ русскую землю отъ Ворсклы до Днѣстра. Толпы мужиковъ приходили въ Бѣлую Церковь и просили принять ихъ въ казаки. Носились слухи о повсемѣстномъ возстаніи: тамъ перетопили жидовъ, тамъ растерзали пана), Въ это время король Владиславъ умеръ. До избранія новаго короля Польша была безъ главы и центральной власти, могущей что либо предпринять. Оба гетмана были въ плѣну. Когда I. Вишневецкій началъ войну съ неистовствующими ордами казаковъ и крестьянъ, другіе паны, несмотря на смертельную опасность, не хотѣли слушать его приказаній: приказанія могъ отдавать только гетманъ. "Они ждутъ гетманскихъ приказаній! горько упрекнулъ ихъ Вишневецкій, а кто-жъ имъ дастъ эти приказанія!! Развѣ они не знаютъ, что гетманы въ плѣну? Послѣ этого слѣдуетъ и мнѣ оставить войну, а то еще скажутъ: зачѣмъ я началъ войну безъ гетманскихъ приказаній?!" При такихъ обстоятельствахъ Хмельницкому можно было бы много сдѣлать въ отношеніи организаціи и устройства средствъ къ оборонѣ; поляки не мѣшали и не имѣли силъ помѣшать. Что же дѣлалъ въ это время Хмельницкій? Онъ пьянствовалъ на своей свадьбѣ; въ это время онъ вторично женился на шляхтянкѣ Чаплинской, при живомъ мужѣ этой послѣдней. Чаплинская была, какъ извѣстно, сперва женою Хмельницкаго, потомъ была отнята у него Чаплинскимъ и въ концѣ концовъ снова должна была выйти замужъ за своего перваго мужа. Порядка никакого не было, и Хмельницкій не пытался даже устроить что либо; каждый начальникъ загона дѣйствовалъ, какъ хотѣлъ. Кисель, воевода русскій, по приглашенію Хмельницкаго, ѣхалъ къ нему съ правительственными комиссарами для переговоровъ; но Кривоносъ не пустилъ его проѣхать чрезъ Острогъ и едва не убилъ. Сеймъ назначилъ предводителемъ новыхъ плохихъ войскъ неспособнаго къ дѣлу Доминика Заславскаго, личнаго врага Вишневецкаго -- единственнаго предводителя, который проявилъ нѣкоторую дозу способностей, хотя, впрочемъ, но жестокости, упрямству и задору и Вишневецкій не выходилъ изъ тогдашняго общаго уровня. Заславскій и Вишневецкій ссорились и не хотѣли соединить свои войска; шляхта тоже, раздѣлилась. Поляки стояли лагеремъ подъ Пилявою и ничего не предпринимали. Въ ихъ лагеряхъ было болѣе серебра, чѣмъ, свинцу, говорятъ современные лѣтописцы. Когда казаки и татары напали на нихъ въ ночь съ 22 на 23 сентября, предводители бросили войско и бѣжали. Поляки снова были разбити и богатый лагерь разграбленъ.
   Къ счастію Рѣчи Посполитой и этою побѣдою Хмельницкій тоже не воспользовался, какъ не воспользовался предыдущими. По крайней мѣрѣ мы не видимъ никакихъ серьезныхъ намѣреній и предпріятій гетмана. Разбои идутъ безконечною цѣпью, со взаимными неистовствами съ обѣихъ сторонъ. Лишенная послѣдняго войска, Рѣчь Посполитая лежала открытая и беззащитная; можно было сдѣлать изъ нея, что угодно. Хмельницкій ее только грабилъ. Грабили равно всѣхъ: русскихъ и поляковъ. Тогда былъ ограбленъ Львовъ и множество иныхъ городовъ. Но ничтожная крѣпостца Замостье, гдѣ засѣло нѣсколько тысячъ шляхты, устояла противу всѣхъ соединенныхъ силъ Хмельницкаго и татаръ.
   Поляки приступили къ избранію короля. Между иными претендентами явился братъ покойнаго Владислава -- эко-іезуитъ королевичъ Янъ-Казиміръ. Хмельницкій вдругъ объявилъ себя на сторонѣ этого претендента. О причинахъ, побудившихъ казацкаго гетмана стоять за принца, извѣстнаго своею приверженностію къ католицизму, Костомаровъ умалчиваетъ. И очень хорошо дѣлаетъ! Иначе ему пришлось бы прямо объявить, что казацкій гетманъ сдѣлалъ это безъ всякихъ соображеній, на-обумъ. Ему хотѣлось, просто-на-просто, пользуясь своею силою, принять участіе въ избраніи короля, до чего поляки никогда не допускали казаковъ. Королевича Яна-Казиміра онъ, вѣроятно, вовсе не зналъ; личность этого малоспособнаго, слабаго и фанатическаго человѣка, далеко не была симпатична. Янъ-Казиміръ былъ избранъ и поспѣшилъ примириться съ казаками. Хмельницкій воротился съ торжествомъ въ Кіевъ, куда вскорѣ прибыли и королевскіе комиссары. Оставалось теперь счастливому казацкому предводителю только предъявить тѣ основанія, на которыхъ онъ думалъ устроить свое отечество.
   Гетманъ украинскій долженъ подлежать веденію одного короля, требовалъ Хмельницкій" Онъ не понималъ, что въ конституціонномъ государствѣ не могли согласиться на подобное условіе; иначе король, имѣя въ рукахъ лучшее войско и средства страны, хра пилъ бы вольности народныя только до тѣхъ поръ, пока это было бы ему угодно. Самому гетману, конечно, было бы выгодно зависѣть отъ одного короля, но во что обратилась бы тогда Украйна?! Въ отчину гетмана, отвѣтимъ мы на основаніи исторической аналогіи. Изъ восьми пунктовъ, предложенныхъ Хмельницкимъ польскимъ комиссарамъ, четыре касались истребленія уніи, мѣста для митрополита кіевскаго и изгнанія жидовъ изъ Украйны. Онъ требовалъ еще, чтобы воеводъ и каштеляновъ назначали изъ православныхъ; для войска запорожскаго хотѣлъ гарантировать прежнія вольности. И наконецъ въ послѣднемъ пунктѣ требовалъ, чтобы его личному врагу Вишневецкому не давали начальства. Собственно о правахъ и положеніи народа Хмельницкій даже не упомянулъ. Объ организаціи страны, онъ не имѣлъ понятія, а потому и полагалъ, что достаточно выбирать въ каштеляны, воеводы и старосты православныхъ, чтобы все пошло, какъ по маслу. Но что же бы значилъ гетманъ, если бы этотъ невозможный порядокъ установился? Неограниченный властитель, номинально зависящій только отъ слабаго короля, онъ, предводительствуя арміей, конечно, могъ бы дѣлать, что ему угодно. Малороссія была бы его вотчиною, а мнимые воеводы, каштеляны и старосты изъ православныхъ -- простыми чиновниками его гетманской чести. Народъ по прежнему остался бы крѣпост нымъ. Впослѣдствіи оно такъ и было, до уничтоженія званія малороссійскаго гетмана. Поляки въ крайности могли бы согласиться на всевозможныя льготы и вольности русскаго народа, могли бы признать казаковъ равноправною себѣ шляхтою, наконецъ, могли крестьянъ признать вольными; по принять условія Хмельницкаго, т. е. обратить свое государство изъ конституціоннаго въ какую-то вотчину гетмана и короля, и себя -- вольный народъ, въ слѣпыхъ слугъ, они не могли. Государство могло пасть, по возвратиться вспять не могло.
   Собственно говоря, Хмельницкій даже не понималъ, чего требовалъ. Онъ все время былъ пьянъ. Возвращаясь въ Кіевъ гетманъ совершенно налѣпился; честолюбіе отуманило его. "Онъ то лежалъ ницъ передъ образами въ храмѣ, то совѣтовался съ колдуньями, которыхъ, цѣлыхъ три, держалъ при себѣ. Пьяный, пѣлъ думы своего сочиненія. По временамъ былъ ровенъ и ласковъ въ обращеніи со всѣми, по временамъ же суровъ и надмененъ (Hist. pan. Iana Kazimira)." Обозный, полковникъ Чернота, еще подъ Замостьемъ громко кричалъ, что "гетманъ такъ роспился, что ни о чемъ и не думаетъ, и страхъ овладѣлъ имъ." Въ Кіевѣ, королевскіе комиссары, видя невозможность вразумить вѣчно пьянаго и буйнаго гетмана и желая выхлопотать свободу своимъ плѣннымъ, обращались къ Выговскому и Чернотѣ. Первый совѣтовалъ ждать -- дать гетману время вытверезиться послѣ запоя. Черноту они нашли лежащимъ на похмѣльи. На просьбу комиссаровъ походатайствовать у гетмана объ отпускѣ плѣнныхъ, Чернота отвѣтилъ: "не пойду, я боленъ. Вчера съ нимъ пьянствовалъ всю ночь -- и болѣю теперь. Но я ему и не посовѣтую выпускать птицъ изъ клѣтки. Если бы я былъ здоровъ, врядъ ли бы вы и сами вышли отсюда цѣлыми..."
   "Однажды къ Киселю, королевскому послу, обѣщалъ пріѣхать гетманъ. Долго его ждалъ Кисель, наконецъ, уже вечеромъ, пьяный пріѣхалъ Хмельницкій, сопровождаемый нѣсколькими, тоже пьяными, полковниками. Начались разныя колкости. Хмельницкій грозился отнять у поляковъ всю Русь. Обращаясь къ женѣ Киселя, онъ закричалъ: отрекитесь, добрая православная пани, отъ ляховъ и останьтесь съ нами -- казаками. Пропадетъ ляцкая земля, пропадетъ... Натѣшившись и наругавшись вдоволь, Хмельницкій уѣхалъ ночью на новую пирушку съ вольными товарищами."
   Всѣ эти подробности ясно рисуютъ какъ личность самого Богдана, такъ и окружавшую его обстановку. Очевидно, Хмельницкій бродилъ въ потьмахъ, самъ не зная, что ему дѣлать и чего требовать.
   Комиссары, разумѣется, не могли заключить прочнаго договора съ людьми подобными пьяной бандѣ Хмельницкаго.
   Пошла опять рѣзня и кровопролитіе. Подъ Сборовомъ глупый король чуть не попалъ въ плѣнъ къ татарамъ и казакамъ. Польская армія еще разъ была уничтожена, попавъ въ засаду по оплошности и неспособности вождей. Похвальба Хмельницкаго могла исполниться: онъ могъ освободить изъ неволя весь народъ до Люблина и до Кракова; могъ стать надъ Вислою и повѣдать дальнюю Польшу... перерѣзать всѣхъ дуковъ, князей, пановъ и шляхту, какъ онъ это наивно обѣщалъ въ пьяномъ видѣ въ Кіевѣ королевскимъ комиссарамъ. Помѣшалъ крымскій ханъ. Властителю разбойничьей орды было вовсе невыгодно совершенное уничтоженіе Польши, которая могла ему платить дань; усиленіе воинственной и бѣдной черни -- казаковъ, тоже не входило въ его расчеты. При болѣе смѣтливомъ и разумномъ начальникѣ казаки и народъ малороссійскій легко могли понять опасность для себя въ дружбѣ съ Крымомъ. Крымцы грабили, убивали и жгли равно и ту страну, за которую дрались, и ту, на которую собирались напасть. Если вычислить отъ кого потерпѣла болѣе Украина, отъ союзныхъ-ли крымцевъ или отъ враговъ поляковъ, то, разумѣется, перевѣсъ будетъ на сторонѣ орды. Впослѣдствіи, послѣ несчастныхъ происшествій и договоровъ подъ Званцомъ, "раззореніе постигло и казацкую Украйну. Ханъ, возвращаясь изъ подъ Звапца, позволилъ крымцамъ поступать съ украинцами, какъ угодно, и татары жгли до основанія селенія и мѣстечки, а жителей всѣхъ увели въ плѣнъ. Тогда зажурилася Украйна и увидѣла, что негдѣ ей диться; тогда орда топтала конями маленькихъ дѣтей, рубила старыхъ, брала въ плѣнъ молодыхъ." "О какое горе, восклицаетъ лѣтописецъ, какой плачъ, какое стенаніе! Языкъ не можетъ выразить всего ужаса этихъ дней: растлѣніе дѣвицъ, посрамленіе супруговъ, лишеніе имуществъ, голодная смерть, стыдъ неволи и цѣпей." Изъ одной нынѣшней Волыни и подольской губ. ногайцы увели тогда на арканахъ 5000 человѣкъ. Подъ Сборовомъ ханъ поступалъ какъ полновластный государь; казаковъ онъ вездѣ ставилъ въ первый огонь, приказывалъ Хмельницкому и ругалъ его. Постоянно полу-трезвый, гетманъ, несмотря на всѣ свои силы, не умѣлъ поставить себя въ надлежащія отношенія къ хану, Подъ Сборовымъ крымской владыка заключилъ миръ, такъ сказать, въ минуту рѣшительнаго перевѣса казацкихъ войскъ надъ арміей Яна-Казиміра. Онъ обязалъ поляковъ только простить вину войску запорожскому и принять въ свою милость гетмана... Подъ Берестечномъ, послѣ первой неудачи, ханъ, призвавъ гетмана, сказалъ ему: "если ты мнѣ завтра не расправишься съ поляками, то я тебя самого отведу къ королю" (Woyna domowa ч. 2 ст. 18).-- На другой день, передъ началомъ рѣшительнаго боя хапъ еще болѣе презрительно относился къ Хмельницкому, спрашивая у окружающихъ: "вытрезвился-ли Хмельницкій, который сказалъ ложь о польскомъ войскѣ, будто оно ничтожно? Пусть идетъ подбирать медъ у этихъ пчелъ, у которыхъ такъ много жалъ." (pam. pan, Ziym. III, Wlad. IV Iona Kazim, ч. II, ст. 150).-- Если ханъ не отдалъ связаннаго Хмельницкаго полякамъ, то единственно ради нежеланія, уничтоживъ пьянаго гетмана, тѣмъ прекратить выгодную для своихъ ордъ борьбу казаковъ съ поляками. Даже слабая Польша не боялась орды; Хмельницкій, повелѣвавшій сотнями тысячъ храбрыхъ воиновъ и владѣвшій громадными средствами огромнаго края, не считая богатствъ награбленныхъ, конечно, легко могъ поставить себя въ иныя отношенія къ хану, но для этого надо было быть инымъ человѣкомъ.
   Полное ничтожество этого буйнаго, хвастливаго человѣка вполнѣ выказалось послѣ пораженія казаковъ водъ Берестечномъ. Еще задолго до рѣшительнаго погрома, онъ бѣжалъ, покинувъ свое войско на произволъ судьбы. Іюня 19 Хмельницкій бѣжалъ; казаки однако безъ начальника, безъ порядка, держались еще десять дней. Въ ночь на 29 іюня полковникъ Богунъ вывелъ изъ окоповъ лагеря настоящихъ казаковъ и ушелъ съ ними; только несчастные взбунтовавшіеся крестьяне отданы были на зарѣзъ жолнерамъ. Очевидно, пораженіе подъ Берестечномъ было бы вовсе не такъ жестоко, если бы Хмельницкій изъ трусости не бѣжалъ. Онъ боялся, чтобы его не выдали полякамъ.
   Мы приглашаемъ читателей прочесть все длинное и туманное описаніе Берестечной битвы у Костомарова, чтобы вполнѣ понять, какъ авторъ тщетно силится выгородить изъ вины своего героя и представить его въ иномъ благопріятномъ свѣтѣ. Мы старались прослѣдить дѣятельность Хмельницкаго, насколько возможно обстоятельнѣе. Въ заключеніе покажемъ, какъ этотъ жестокій и гордый среди успѣховъ человѣкъ, послѣ неудачи сейчасъ же самъ отказался отъ желанія освободить народъ. Признавъ закрѣпощеніе народа, онъ послѣ бѣлоцерковскаго трактата съ прежнею жестокостію сталъ карать своихъ сподвижниковъ, несоглашавшихся идти въ рабство къ полякамъ. Тогда Хмельницкій, казалось, совсѣмъ забылъ о своихъ прежнихъ намѣреніяхъ. Кромѣ многихъ тысячъ простыхъ казаковъ и крестьянъ, четвертованныхъ, посаженныхъ на колъ и повѣшенныхъ гетманомъ за неповиновеніе помѣщикамъ, Хмельницкій за неповиновеніе же казнилъ лучшихъ своихъ полковниковъ Мосыру, Гладкаго, Хмелецкаго и Турскаго. Онъ подозрительно истреблялъ всѣхъ тѣхъ начальниковъ, которые во время его бѣгства изъ-подъ Берестечна, обратили на себя вниманіе народа и потому казались ему подозрительными. Имъ былъ изданъ универсалъ, въ которомъ запрещалось народу даже помышлять о неповиновеніи владѣльцамъ, или противиться постою войскъ (Annal, polon. dim. 1--32J). Если бы порядокъ и единство было въ польской олигархіи, она бы безъ особенныхъ хлопотъ снова покорила и закрѣпостила Украйну. Но поляки, равно какъ и Хмельницкій, никогда не умѣли понять своего положенія и воспользоваться обстоятельствами. Не имѣя ничего кромѣ личной ненависти къ казацкому гетману, помѣщики польскіе и послѣ его измѣны прежнимъ идеямъ не переставали его ненавидѣть: онъ для нихъ былъ не болѣе, какъ холопъ; они видѣли въ немъ только пьянаго, грубаго и неотесаннаго убійцу. Конечно это съ ихъ стороны была большая ошибка. Рѣзня началась съ прежнею яростію.
   Нападеніе шведовъ на Польшу, измѣна шляхты Яну-Казиміру и бегство этого несчастнаго короля эко-іезуита спасли Украйну и дали время Хмельницкому оправиться отъ Берестечскаго и Бѣлоцерковскаго погромовъ. Впрочемъ, онъ и на этотъ разъ употребилъ удобное время только на грабежъ и убійство. Ни одного города казаки за его время не укрѣпили порядочно, даже о какихъ нибудь улучшеніяхъ по устройству военной части не подумали. Когда грозили бѣда, Хмельницкій созывалъ вольницу; продовольствіе и вооруженіе лежало на обязанности самихъ воиновъ; владѣя громадными богатствами, гетманъ велъ своихъ воиновъ, кого съ палками, кого съ топоромъ или косою. Тысячи ихъ гибли отъ голода, какъ звѣри; еще большее количество почти безоружныхъ избивали поляки при встрѣчахъ. Людей не берегли и страна быстро пустѣла. Кто не былъ убитъ, тотъ бѣжалъ.
   Въ сферѣ внѣшнихъ сношеній Хмельницкій совершенно безотчетно бросался всюду, не трудясь разсудить, гдѣ онъ могъ дѣйствительно найти союзника, и гдѣ только мнимое сочувствіе. Г. Костомаровъ во множествѣ проектовъ Хмельницкаго получить иностранную помощь видитъ доказательство его ума. Такъ ли это было дѣйствительно? Сосѣднія правительства, разумѣется, очень скоро поняли Хмельницкаго, увидѣли ненадежность его обѣщаній и непрочность его плановъ; поэтому всѣ они отклоняли просьбы малороссіянъ подъ какимъ бы то ни было предлогомъ и кромѣ крымцевъ, шедшихъ болѣе грабить, чѣмъ помогать, никто не далъ казакамъ помощи. Даже русскій дворъ многократно отказывался принять Малороссію въ подданство, очень справедливо опасаясь измѣны Хмельницкаго.
   И куда только не бросался этотъ казакъ: Рапочей, шведы, турки, Москва, даже Австрія -- все это были его надежды на помощь.
   Окончательно онъ наконецъ остановился на Москвѣ. Г. Костомаровъ силится доказать, что поводомъ къ предпочтенію Москвы было единовѣріе и единоплеменность малороссовъ съ великорусами. Послѣднее обстоятельство, имѣющее нынѣ нѣкоторое значеніе, едва ли было важно въ то время. Единоплеменность принимается въ расчетъ тогда, когда вмѣстѣ съ нею существуетъ общность обычаевъ, политическаго развитія, языка и общественныхъ учрежденій, по именно этой-то общности и не было между тогдашнимъ государствомъ московскимъ и Украйною. Хотя послѣдняя была почти въ рабствѣ у Польши, но казаки и горожане ея пользовались уже правами и льготами. Права и льготы эти были нарушаемы, но они de jure существовали; масса ими дорожила и стремилась къ болѣе широкимъ правамъ. То же можно сказать о политическомъ развитіи народа малорусскаго, жившаго одною жизнью съ Польшею. Суды и соціальныя учрежденія тоже были совсѣмъ особыя по обѣимъ сторонамъ московскаго рубежа. Для г. Костомарова всѣ эти обстоятельства -- мелочи; о нихъ онъ не удостоиваетъ даже говорить. Ему гораздо важнѣе басня о возстаніи изъ мертвыхъ Золотаренки, о пораженіи нѣкоего Небады въ Болтрусѣ.
   Таковы всегдашніе пріемы этого историка-беллетрлста. Между тѣмъ, не принявъ во вниманіе всѣхъ вышеупомянутыхъ обстоятельствъ и не разработавъ ихъ серьезно, г. Костомаровъ не могъ объяснить сопротивленія полковника Богуна, протестовавшаго противъ присоединенія Малороссіи къ московскому царству. Откуда взялась эта антимосковская партія? Богунъ также не хотѣлъ и турецкаго подданства. Чего же онъ хотѣлъ?! "1-го октября 1653 г. въ Москвѣ происходило великое событіе. Столица восточной Руси кипѣла множествомъ народа, прибывшаго изъ разныхъ сторонъ государства. Государь слушалъ обѣдню въ церкви Покрова, гдѣ служилъ патріархъ Никонъ. Потомъ, осѣпяемый хоругвями и образами, при громѣ колоколовъ, сопровожаемый духовенствомъ и мірянами, царь пошелъ въ грановитую палату и въ царственномъ одѣяніи сѣлъ патронъ. По бокамъ его сѣли... Это была Земская Дума или соборъ, собиравшійся въ важныхъ случаяхъ". Такимъ, описаніемъ разрѣшаетъ намъ г. Костомаровъ важные вопросы, на которые наводитъ ходъ событій. Вообще отношенія Малороссіи къ Москвѣ наиболѣе слабая сторона его труда; они почти вовсе не разработаны. Сдѣлано это съ умысломъ. Иначе бы ему пришлось противорѣчить самому себѣ. Сей добросовѣстный историкъ просто пропускаетъ все то, что не подходитъ къ избранной имъ точкѣ зрѣнія.
   Почему Богунъ и значительная часть казаковъ пошли противъ желанія Хмельницкаго? Конечно, мы не можемъ подробно разобрать этотъ вопросъ въ критической статьѣ, но уже слѣдующее обстоятельство можетъ навести читателей на истинный путь. Когда Хмельницкій готовился отдаться въ подданство Москвѣ, въ Переяславѣ въ церкви все уже было готово къ принятію присяги. Предварительныя условія, на которыхъ гетманъ отдавался въ подданство со всею Малороссіею, тоже уже были заключены. "Московскіе духовные хотѣли начинать обрядъ присяги, но гетманъ остановилъ ихъ и сказалъ: "Слѣдуетъ прежде вамъ присягнуть отъ имени его царскаго величества въ томъ, что его величество, великій государь, не нарушитъ нашихъ правъ...-- Никогда не присягнемъ мы за своего государя, отвѣчали послы:-- да и гетману говорить о томъ непристойно: подданные должны дать вѣру своему государю, который не оставитъ ихъ своимъ жалованьемъ, будетъ оборонять отъ недруговъ, не лишитъ правъ и имѣній вашихъ".-- Очевидно, что понятія о правахъ тогдашнихъ малороссіянъ и московскихъ бояръ совершенно расходились. Протестъ Богуна легко понять. Хмельницкому желалось удержаться гетманомъ и безконтрольнымъ властителемъ страны и впослѣдствіи передать власть свою дѣтямъ. Ради этихъ выгодъ, послѣ Берестечскаго и Бѣлоцерковскаго погрома, онъ отдавалъ свой народъ полякамъ, а въ Переяславѣ передалъ его Москвѣ. Если московскія власти поступили съ нимъ лучше, у чѣмъ поляки, Хмельницкій былъ тутъ ни при чемъ. Костомаровъ старается обойти всѣ эти обстоятельства молчаніемъ. Намъ, пра во, смѣшно дѣлается, когда мы видимъ человѣка, претендующаго на званіе историка и нерѣшающагося представить фактъ въ томъ видѣ, какъ онъ былъ въ дѣйствительности.
   

VI.

   Съ личностью Хмельницкаго историки стараго времени поступили крайне легкомысленно. Имя его сохранилось въ почетѣ; ему приписали множество того, о чемъ онъ и не думалъ, а все зло, сдѣланное его недальновидностью,приписали другимъ. Такимъ образомъ личность Хмельницкаго остается въ томъ историческомъ полусвѣтѣ, которымъ окружала ее легендарная кисть малороссійскаго квасного патріотизма. О трудѣ г. Костомарова можно сказать одно: онъ не стоитъ времени, которое необходимо пожертвовать на прочтеніе трехъ большихъ томовъ монографіи. Предвзятая тенденція, отсутствіе критическаго анализа, совершеннѣйшее отсутствіе разработки важнѣйшихъ источниковъ и пристрастіе къ баснямъ лѣтописцевъ, а главное хронологическое, длинное, подобное стариннымъ хроникамъ повѣствованіе автора, лишаетъ его трудъ всякой цѣпы и всякаго значенія. Трудъ пресловутаго Данилевскаго "Россія и Европа", напечатанный въ убогой смысломъ "Зарѣ", единственное произведеніе, достойное стоять наравнѣ съ монографіей о Хмельницкомъ. Мы убѣждены, что даже среди украинцевъ "Богданъ Хмельницкій" г. Костомарова не встрѣтитъ сочувствія.
   Историку мало одной эрудиціи, (мало труда, терпѣнья и фактовъ, чтобы создать историческое сочиненіе. Необходимо, чтобы онъ обладалъ здравымъ пониманіемъ условій той общественной жизни, которая сформировала историческаго дѣятеля и въ которую онъ вводитъ насъ, какъ постороннихъ зрителей. Писатель, подобно Скарятину, отстаивающій крѣпостное право, кастовыя привиллегіи и сосредоточеніе силы въ рукахъ богатыхъ землевладѣльцевъ, публицистъ, который, подобно Каткову, будетъ видѣть идеалъ въ насильственномъ навязываньи другимъ того, что ему мило,-- такіе люди исторію не напишутъ, не возсоздадутъ въ настоящемъ свѣтѣ давно прожитой эпохи, хотя бы самымъ искреннимъ образомъ желали быть безпристрастными., Подъ вліяніемъ предвзятыхъ идей они неизбѣжно сдѣлаютъ извѣстный подборъ фактовъ, служащихъ къ оправданію ихъ убѣжденій. У событій логика своя; у нихъ -- своя. Рядъ фактовъ говоритъ имъ одно, но они пропускаютъ эти факты и выискиваютъ незначущія стороннія подробности чтобы, взявъ за основу эти, такъ сказать, ненормальности человѣческой жизни, сдѣлать по нимъ свою общую посылку и выводы. Эта нравственная слѣпота ставитъ г. Костомарова втупикъ на каждомъ шагу; она же мѣшаетъ ему видѣть событія и дѣйствующія лица въ ихъ настоящемъ свѣтѣ. Естественный ходъ произшествій представляетъ ему совсѣмъ не то, что нужно ему для его суздальской живописи, и потому онъ постоянно прибѣгаетъ къ измышленіямъ чисто-легендарнаго свойства. Чтобы окончательно не потеряться въ хаосѣ протоворѣчій, онъ обыкновенно хватается за исключительную историческую личность. Народъ и его жизнь у него отходятъ на второй плапъ^ Вмѣсто цѣльной картины эпохи у него является пристрастная біографія. Онъ сказалъ неправду не потому, что хотѣлъ сказать неправду, а потому, что не могъ сказать правды.
   Что же остается сдѣлать г. Костомарову? Замолчать!

С. С. Окр--цъ.

"Дѣло", No 7, 1870

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru