Огарев Николай Платонович
Сны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


                                Н. П. Огарев

                                    Сны

     Н. П. Огарев. Избранные произведения в двух томах
     Том второй. Поэмы. Проза. Литературно-критические статьи
     М., ГИХЛ, 1956

                       Часы старинные в столовой
                       Пробили полночь. Старый князь,
                       Всем телом к отдыху готовый,
                       Стал раздеваться, спать ложась.
                       С лицом, исполненным боязни,
                       Как будто ждал заутра казни,
                       Вокруг заботился слуга
                       В ливрее, вышитой гербами.
                       Уже была его перстами
                       Разута барская нога;
                       Он волю барскую пугливо
                       Читал во взгляде и привык
                       Ходить на цыпочках, но живо
                       И преклоняться молчаливо,
                       Внимая брань иль грозный крик.
                       Но вечер весь шел тих и мирен,
                       Князь в этот раз был вовсе смирен,
                       И гладко голое чело
                       Сияло важно и светло;
                       Князь чувством счастья был подавлен,
                       Что утром к ленте был представлен.

                       В богатой спальне в ту же ночь,
                       В тот самый час, уже лежала
                       Под мягким шелком одеяла
                       Его молоденькая дочь,
                       На ложе медленно вздыхая,
                       От тайных дум не засыпая.
                       И тут же у стены другой,
                       В постели мягкой гувернантка,
                       Времен минувших парижанка,
                       С своей девической душой,
                       С лицом морщинистым и старым,
                       С главой, повязанной фуляром,
                       Жалела, что пора пресечь
                       Неистощаемую речь.
                       Все было тихо в этой спальне...
                       Едва мог долетать до ней,
                       Как отголосок смутно дальний,
                       С морозных улиц скрип саней.
                       Лампада томная дрожала
                       И круглый отблеск колебала
                       На потолке, а снизу тьма
                       Была докучна и нема.
                       Сквозь щель опущенной гардины,
                       Упавшей на две половины,
                       Насупротив был виден дом,
                       И кровля длинная на нем
                       Белелась холодно, уныло;
                       По ней печальна и ясна
                       Мерцала кроткая луна,
                       И так все тихо, тихо было,
                       Что безотчетно сердце ныло.

                       О чем же думала княжна?
                       С беды ль прямой иль с небылицы
                       Так долго медлила она
                       Сомкнуть усталые ресницы
                       И по лбу белому порой
                       Водила медленно рукой?
                       Зачем тихонько грудь вздыхала,
                       Зачем нередко выступала
                       На темносиние глаза
                       Тоски невольная слеза?
                       В ее лета воспоминанья
                       Не шевелят еще страданья,
                       Легко бы жизнь идти должна...
                       И где сыскать завидней долю?
                       И юность и богатства вволю,
                       Да и красавица она!
                       Все это так, княжна не знала,
                       Чего ей надо, но скучала.
                       Едва десятки школьных книг -
                       Забвенья ради - склав на полку,
                       Она про мертвый их язык,
                       В котором не добилась толку,
                       Без муки вспомнить не могла,
                       И ум ребячески пытливый
                       Сгорал в тоске нетерпеливой,
                       И книг живых она ждала,
                       И в мгле загадочных стремлений
                       Искала чудных откровений.
                       Но не с кем было слова ей
                       О думе вымолвить своей.
                       Понять душевную тревогу
                       Едва ль могла мамзель Приве -
                       И только шила по канве,
                       Болтала и молилась богу.
                       А между тем княжна сама
                       Не находила тайной битве
                       Исхода ни в одной молитве;
                       С отцом она была нема,
                       Князь вечно сух был и серьезен,
                       Но вовсе сам не религиозен.
                       Недавно Мери привезли
                       Из тишины деревни дальней,
                       И в шум столичный, говор бальный
                       Ее - стыдливую - ввели.
                       Ей было жаль деревни милой,
                       Ее лесов, ее полей,
                       И сада липовых аллей,
                       И речки тихой и унылой;
                       Была там старой няни дочь
                       Ее подругой простодушной,
                       В затеях жизни мирно-скучной
                       Умела весело помочь;
                       Хоть Мери с ней не говорила
                       Про все, но от души любила.
                       А здесь, между чужих, княжна
                       Так бесприютна, так одна...
                       Она любить бы так хотела -
                       И не любила никого,
                       А втайне жаждала так смело
                       Всей жаждой сердца своего

                       И мысли новой и обильной
                       И страсти пламенной и сильной.
                       Вот от чего ночной порой
                       На ложе медленной тоской
                       Томилась Мери и не знала,
                       Чего ей надо, но скучала.
                       А усталь стала брать свое:
                       Тускнели помыслы девицы,
                       И навевалось забытье,
                       Сомкнулись длинные ресницы,
                       И неподвижно - как была -
                       Осталась ручка близ чела;
                       Сквозь трепет тайного броженья
                       Подкрались тихо сновиденья
                       С толпою образов своих
                       Бесплотных, странных, но живых.

                       Ей снилось - теплою струею
                       Пахнуло воздухом весны,
                       Долина спит под синей мглою
                       В сияньи дремлющем луны.
                       В ночном серебряном покое
                       Ручья падение живое
                       Ласкает ухо шумом вод,
                       Звучат неведомые струны
                       И голос сладкий, голос юный,
                       Весь в душу льющийся, поет:
                          Роза девственная дремлет
                          В свежей зелени листов
                          И в ночи спокойно внемлет
                          Звуку робких голосов.
                          Но под утренним приветом,
                          Под живым лобзаньем дня
                          Развернется пышным цветом
                          Роза юная моя,
                          И в душистом пробужденьи,
                          В блеске жизни и красы
                          Заколеблет в упоеньи
                          Капли светлые росы.
                          Сбрось, дитя, дремоту ночи,
                          Чутким сердцем оживи,
                          Тихо вызови на очи
                          Слезы счастья и любви!..
                       Но голоc смолк. Долина скрылась,
                       И быстро в сумраке луна
                       Дрожит и гаснет... Вдруг княжна
                       На шумном бале очутилась.
                       Светло как днем. Толпа гостей,
                       Усы, мундиры, фраки, шпоры,
                       Цветы, перчатки, блеск очей,
                       Волос роскошные уборы;
                       Белее томных жемчугов
                       Красавиц выпуклые плечи;
                       Все веет запахом духов,
                       Сквозь общий гул мелькают речи,
                       И звуки музыки полны
                       Волшебной негой и стремленьем...
                       Княжна танцует с увлеченьем;
                       Вот на нее обращены
                       Лорнеты, и она невольно
                       Краснеет и собой довольна.
                       Но кончен вальс. Княжна глядит
                       С неясным чувством утомленья.
                       Madame N. N. вблизи сидит
                       И с гордостью пренебреженья
                       На Мери и ее наряд
                       Завистливый бросает взгляд
                       И - улыбаясь - вновь отводит
                       И с кем-то злую речь заводит.
                       Неловко Мери. К ней подсел
                       Столичный франт - и надоел;
                       Несносен говор, воздух душен,
                       И бал становится ей скучен.
                       Но вот - мечта, иль тайный звук,
                       Или предчувствие мелькнуло
                       И сердце ей пошевельнуло,-
                       Но Мери встрепенулась вдруг
                       И смотрит... Из толпы шумливой
                       Выходит юноша красивый.
                       Ей кажется, что с нею он
                       Знаком с младенческих времен...
                       И где она его встречала?..
                       И не во сне ль его видала?..
                       Чело открытое хранит
                       И смелость дум и гордый вид;
                       Во взоре ясное сознанье
                       Какой-то силы молодой,
                       В себе носящей ключ живой
                       Прямой любви и состраданья.
                       Он к ней подходит, говорит,
                       И в голосе его звучит
                       Любимой песни или сказки
                       Знакомый лепет, полный ласки,
                       И отголосок юных снов
                       Она внимает в звуке слов:
                          "Я знаю вас. Я с умиленьем
                       Следил за вами с детских лет,
                       На жизни розовый рассвет
                       Смотрел с безмолвным восхищеньем.
                       Вы расцветали, как цветок,
                       Налюбоваться я не мог!
                       Я все люблю в вас, все движенья,
                       И цвет волос, и стройность рук,
                       Улыбки грусть и примиренье,
                       И вашей речи милый звук;
                       Глаза... В них столько страсти нежной
                       И столько кроткой тишины,
                       Они так сини и темны,
                       Как небо ночью безмятежной.
                       Я ваше сердце и ваш ум,
                       Весь тайный жар и чувств и дум,
                       Все ваши чистые стремленья.
                       Все мысли, жгучие сомненья,
                       Я все в вас знаю, все люблю,
                       Я вам всю душу отдаю.
                       Пойдемте вместе дружным ходом;
                       Как для меня, для вас святы
                       Мои надежды и мечты;
                       Вы сердцем связаны с народом;
                       С отцовской волею борьба
                       В вас не страшила дух упорный,
                       Вы заступались за раба,
                       Встречая власти гнет позорный...
                       При вас мне на сердце тепло,
                       Я понимаю так светло
                       Всю прелесть нежности природной
                       И силу воли благородной.
                       И что грядущие года
                       Для нас готовят в этом мире -
                       Работу ль, полную плода,
                       Иль горечь тщетного труда,
                       Затишье жизни, даль Сибири...
                       Что б ни было - в чаду тревог,
                       В глуши безрадостной пустыни -
                       Любовь нам счастия залог,
                       И мы найдем в ее святыне
                       Для сердца теплый уголок".
                          Ее рука уже лежала
                       В его руке и крепко жала,
                       И чувства больше не тая,
                       Она шепнула: "Я твоя!"
                       Кругом в толпе недоуменье,
                       Шептанье, странное волненье,
                       Все смотрят точно на пожар,
                       И Мери страшно и обидно.
                       Но вот зовет ее гусар
                       На польку; отказаться стыдно,
                       Идет с тревожностью лица,
                       Но не танцует до конца,
                       На место прежнее уходит
                       И... никого там не находит.
                       Исчез ее желанный друг...
                       Она дрожит, она бледнеет,
                       Она собою не владеет,
                       Глядит с отчаяньем - и вдруг
                       Бежит, бежит искать по зале...
                       Все лицы прежние на бале,
                       Родных встречает кой-кого,
                       Но нет его, все нет его!
                       Вот дева зрелая, недавно
                       Знакомая, проходит плавно...
                       "Его вы видели?" - "Кого?" -
                       "Ах, боже мой! Его, его,
                       Кого люблю, кого желаю..." -
                       "Ах, Мери! я его не знаю".
                       И Мери дале. У дверей
                       Стоит затянутый лакей;
                       Ее вопрос его тревожит.
                       "Вам нужно папеньку, быть может?" -
                       Он отвечает, и княжна
                       Уходит прочь, огорчена.
                       Хозяйка дома ей навстречу:
                       "Позвольте, Мери, я с трудом
                       Сама решаюсь, но замечу,
                       Что вы позорите мой дом".
                       Но Мери мимо, все печальней...
                       В диванной старики втроем
                       Сидят за карточным столом;
                       Один из них ей сродник дальний,
                       С губами тонкими старик,
                       Худой и дерзкий на язык.
                       Старик держал валет бубновый;
                       Вдруг Мери, за руку его
                       Схватив, спросила у него:
                       "Его вы видели?" - "Да что вы,
                       Княжна? помилуйте, кого?" -
                       "Как вам не знать!.. Он благороден,
                       Так прост в движеньях и свободен,
                       Так сердцем чист, так в мыслях смел..."
                       Старик, прищурясь, поглядел
                       И карты отложил направо,
                       И улыбнулся так лукаво,
                       Так губы сжав, что вместо рта
                       Осталась злостная черта;
                       Взял табатерку золотую,
                       Открыл, понюхал и сказал:
                       "Я, право, в вас не ожидал
                       Найти проказницу такую.
                       Его, княжна, я не видал;
                       Здесь никого нет в этом роде,
                       И даже, если б было в моде,
                       Чтобы такие господа
                       Сюда являлись иногда,-
                       Вы им не верьте. В них, ей-богу,
                       Играет кровь на миг один,
                       А там остынет понемногу,
                       И хуже тряпки господин
                       Такой выходит барин смирный -
                       Ничтожней двойки некозырной".

                       Едва дослушав до конца
                       Холодной речи смысл суровый,
                       Княжна бежит на поиск новый...
                       Вдруг видит пред собой отца.
                       Он с кем-то, щегольски одетым,
                       Чьи бесполезно бровь и глаз
                       Обеспокоены лорнетом.
                       "А! отыскали в добрый час!" -
                       Промолвил старый князь протяжно;
                       Звезда сияла, и чело
                       Сияло голо и светло,
                       И он, взглянув на Мери важно,
                       Сказал, торжественен и тих:
                       "Вот это, Мери, твой жених!"
                       У бедной Мери грудь стеснилась
                       И закружилась голова,
                       Она стоять могла едва,
                       И сердце билось, билось, билось...

                       А между тем мамзель Приве
                       Уснула в свой черед недаром,
                       И в этой старой голове,
                       Тепло повязанной фуляром,
                       Свои перебегали сны,
                       Воспоминания полны.
                       Сначала снилось ей - сбиралась
                       Куда-то на вечер она
                       И перед зеркалом одна
                       Своим нарядом занималась.
                       Какая страшная тоска -
                       Седых волос и невесть сколько!
                       Их выщипать - дрожит рука,
                       Ну - просто больно да и только!
                       Взяла румяны. Боже мой!
                       О годы! вы неумолимы!
                       Худые щеки, нос большой,
                       Следы морщин неисправимы...
                       Хлопочет, щиплет, мажет, трет;
                       А дело все нейдет вперед,
                       И все морщинка уцелела,
                       И все серебряной иглой
                       Мелькает волосок седой...
                       Она задумалась и села.
                       Уже давно своим трудом,
                       Твердя Ноэля и Шапсаля,
                       Она живет - детей печаля,
                       И не один российский дом
                       Ей благодарен за уменье
                       С раскатцем R произносить,
                       Цветистым слогом говорить
                       И вздору придавать значенье.
                       Что ж? Сколотила капитал,
                       Но он, к несчастию, так мал,
                       Что, как ни действуй осторожно,-
                       Жить на проценты невозможно.
                       А завтра замуж выдь княжна,
                       Она останется одна,
                       Без места, без друзей, без крова...
                       Куда подчас судьба сурова!
                       "О! где же годы те, когда
                       Была я тоже молода?.."
                       И перед ней воспоминанья
                       Так ясно начали сквозь сон
                       Вставать из тусклого молчанья,
                       Что образы иных времен
                       Совсем воскресли, как живые;
                       Все люди близкие, родные,
                       И каждый стул, окно иль дверь -
                       Все живо вот как бы теперь;
                       И, видя прежние предметы,
                       Она сама перед собой
                       Опять является такой,
                       Какой была в иные лета.

                       Вот близ столицы, ей родной,
                       Дряхлеет монастырь святой
                       С своей оградой невеселой,
                       И коридорами, и школой.
                       Монахинь неослабный взор
                       За юным женским поколеньем
                       Здесь держит бдительный надзор;
                       В саду играет с увлеченьем
                       Девчонок маленький народ,
                       И бродят взрослые девицы;
                       Mam'selle Prive их узнает -
                       Давно знакомые ей лицы...
                       Меж ними и сама она;
                       Она собою недурна,
                       И стан довольно схвачен ловко,
                       И очень милая головка
                       С глазами черными, с косой,
                       Как ворон черной и густой,
                       С улыбкой милою, но строгой,
                       И носом, сгорбленным немного.
                       Она не прочь бы разделить
                       Затеи шалости невинной,
                       Но наперед решилась быть
                       Всегда послушною и чинной;
                       К тому ж с подругами она
                       Не хочет слишком быть дружна,
                       Хотя и есть в ней непонятный
                       Избыток нежности к одной
                       Блондинке рослой и прямой,-
                       Ну! та породы очень знатной.
                       Mam'selle Prive ведет себя
                       Со всеми очень благонравно;
                       Она и учится исправно,
                       Напрасно время не губя;
                       Хотя варьяции и шибки,
                       Она бренчит их без ошибки;
                       В науке верует всему,
                       Чему прикажут, не желая
                       Навлечь сомнения уму;
                       Она довольствуется, зная,
                       Что в небе троица святая,
                       А в Риме папа, что народ,
                       Державно милуя, пасет
                       Король законный - Карл Десятый,
                       Отчизны истинный отец,
                       Но смертный; должен наконец
                       Таким отцом быть Генрих Пятый.
                       Она, изгнав из сердца грусть,
                       Все это знает наизусть.
                       К монастырю, его покою,
                       Однообразию вещей,
                       Одежд, занятий и речей -
                       Хотя и скучно ей порою -
                       Она привыкла, как в тюрьме
                       Привыкнуть можно год от году,
                       Глаз привыкает к полутьме
                       Иль ухо к часовому ходу.
                       И вот ей колокола звон
                       Звучит сквозь трепет сновиденья...
                       То час вечернего моленья!
                       Готовясь на грядущий сон,
                       Монахини чредою чинной
                       Вступают в коридор пустынный;
                       Перед Мадонною святой
                       Горит свеча, и отблеск длинный
                       Печально борется со тьмой,
                       И сестры, жертвуя святыне,
                       Поют (и все немножко в нос -
                       Как по привычке завелось)
                       Свою молитву по-латыне.
                       Но между сестрами одна,
                       В душе нося любовь святую,
                       К mam'selle Prive привлечена,
                       Ей заменяет мать родную,
                       Ей посвящает каждый труд
                       Мольбой незанятых минут.
                       Сестра Тереза ей предстала
                       Под сенью белой покрывала.
                       Она в том возрасте, когда
                       Тревожной юности года,
                       Разбив души невинной целость,
                       Уныло переходят в зрелость.
                       Сосредоточена, бледна,
                       В движеньях медленных достойна,
                       Среди сестер была она
                       Всегда печальна, но спокойна.
                       Хоть толки шли в монастыре,
                       Что, предаваяся хандре,
                       Она старается напрасно
                       Забыть обман любви несчастной;
                       Но никому до этих пор,
                       В миг откровенности случайной,
                       Не доверял заветной тайны
                       Ее нешумный разговор
                       Или раздумья полный взор.
                       И если в ней к кому пристрастье
                       Рождало нежное участье,-
                       Так это к голубю, давно
                       К ней прилетавшему в окно.
                       Святого ль духа образ вечный,
                       Занятье ль праздности сердечной
                       Ей были милы,- но его
                       Она, как друга своего,
                       Любила, холила, кормила...
                       И умер он!.. Она грустила
                       Сестре подобно иль вдове,
                       Потом внезапно полюбила -
                       Как голубя - mam'selle Prive.
                       И видит дева пожилая,
                       Лелея отроческий сон
                       Давно утраченных времен,-
                       Сестра Тереза, как живая,
                       Все той же ласковой рукой
                       Ее уводит за собой.
                       Мерцает лампа, тихо в келье;
                       Сестра Тереза речь ведет
                       О душ загробном новоселье,
                       О том, как ангелов полет
                       На крыльях радужных прекрасен,
                       Как лик их светел, взор их ясен
                       И сладок голос, как душа
                       В жилищах горних хороша...
                       Сестра Тереза бы желала,
                       Чтобы любимица ее
                       Заботу мира променяла
                       На монастырское житье,
                       Вдали житейского волненья
                       Нашла бы верный путь спасенья.
                       В душе mam'selle Prive самой
                       К сестре Терезе на мгновенье
                       Мелькает тайное влеченье,
                       Подобье дружбы молодой
                       С ее привязанностью нежной,
                       Как проблеск утра безмятежный;
                       Но чаще в ней перед сестрой
                       Иное чувство обладает,
                       И дружба место уступает
                       Одной покорности тупой,
                       Наружно доброй, но сухой.
                       Ей странны в инокине милой
                       Усталый и спокойный вид
                       И лик мечтательно унылый;
                       Ей странно, что она глядит
                       Так грустно, грустно говорит:
                       "Одна святая вера в бога
                       Душе способна дать покой.
                       Ты молода еще, друг мой,
                       Ты ждешь от жизни очень много...
                       О! выходя за наш порог,
                       Ты ждешь и счастья и тревог
                       Все чрезвычайных и безмерных,
                       Неслыханных и беспримерных -
                       А жизнь скупа; ни сильных бед,
                       Ни счастья сильного в ней нет.
                       Как лучше объяснить бы это?
                       Тебе случалось ли одной
                       Сидеть и слушать... Слышен где-то
                       Далеко в тишине ночной
                       Напев, мечтаемый тобой...
                       И вдруг продребезжит карета,
                       Спеша по темной мостовой...
                       Ну, что ж? Кареты шум случайный
                       Не есть же признак грозных бед;
                       А смолк блаженства голос тайный,
                       Исчез, исчез, простыл и след!..
                       Дитя, поверь мне, в жизни света
                       Найдешь ты именно вот это,
                       Увидишь - как ни тяжело,-
                       Что вечно крошечное зло
                       Настолько счастью помешает,
                       Что счастья вовсе не бывает,
                       А зло не важно... Жизнь мелка,
                       И только скука велика.
                       Когда же отдаешься богу,
                       Душа светлеет понемногу...
                       Монахине mam'selle Prive,
                       Вперив недвижный взор, внимает
                       И ничего не понимает.
                       У ней все смутно в голове:
                       Молитва, папа, бог распятый,
                       Афины, credo, Рим, символ,
                       Лагарп, неправильный глагол,
                       Души бессмертье, Карл Десятый -
                       Все это истины; она
                       Им век останется верна...
                       Но отчего же постоянно
                       Сестра Тереза так грустна?
                       Чего же ждет еще она?
                       Все это как-то очень странно!
                       Но вот полгода наконец
                       Пройдут же - время небольшое,-
                       И в фьякре явится отец-
                       И увезет дитя родное
                       Из школы скучной и святой
                       По шумным улицам домой.
                       Ей платье новое готово,
                       Она людей увидит снова,
                       Начнутся танцы, говор, смех...
                       Ах! может быть, все это грех!..
                       Но вдруг в монастыре смятенье,
                       Всех разом охватил испуг:
                       От города пронесся вдруг
                       Какой-то гул. Борьба? сраженье?..
                       Как грома дальнего раскат,.
                       Слышна пальба, трещит набат;
                       Сестра Люси сама слыхала -
                       Над садом пуля просвистала;
                       Весь бледный, сторож прибежал
                       И весть принес, что Карл Десятый,
                       Народной силою прижатый,
                       С престола в Англию бежал;
                       Все в страхе вытянулись лицы,
                       Дрожат и сестры и девицы...
                       Mam'selle Prive сама в бреду
                       Перевернулась, помычала
                       И сны иные грезить стала,
                       Ловя былое на ходу.

                       И видит - вот ее отец,
                       Опрятный, толстенький купец
                       Со взглядом мило плутоватым
                       И носом бойко крючковатым,
                       Контору запер и идет,
                       К обеду весело зовет;
                       Спешат домашние, теснятся,
                       И вот за стол они садятся:
                       Отец, она, еще сестра
                       Madame Prive, давно покойной,-
                       Она глуха да и стара,-
                       Еще monsieur Ragout, достойный,
                       Хотя и юный адвокат,
                       Еще приказчик и... "Но вряд
                       Еще кто будет ли?.. Так что же?
                       Горячий суп всего дороже!
                       Займемтесь!.." И monsieur Prive
                       И разливает, и болтает,
                       Смеется, шутит, угощает;
                       Хоть крепко помнит в голове
                       Legion, продетую в петлицу,
                       Но режет жареную птицу
                       Отменно быстро и умно...
                       Вдруг злость в глазах его блеснула:
                       "Опять на скатерти пятно!"
                       Mam'selle Prive с ним заодно,
                       Вскочила с резкостью со стула -
                       Оскорблена, возмущена,
                       И позвала слугу она,
                       И показала, и сказала,
                       Что раз уж вычет сделан был
                       За то, что он стакан разбил,
                       Но что вперед, во что б ни стало,
                       Хоть будь проступок невелик,
                       Его прогонят в тот же миг.
                       Monsieur Ragout сидит, вздыхает;
                       Ее он любит и страдает...
                       Он демократ! - Ему была
                       Вся эта сцена, как пила
                       По сердцу...

                                   Но к концу обеда
                       Живей становится беседа;
                       Monsieur Prive подать велел
                       Бордо - и вновь повеселел.
                       Не ведая сердечной муки,
                       Самодовольством озарясь;
                       Себе он потирает руки
                       И говорит, полусмеясь:
                       "Да, не совсем-то нашу веру
                       Хранит моя родная дочь;
                       Но феодальную химеру
                       Поможет опыт превозмочь.
                       Пока пускай себе мечтает,
                       Пускай глядит себе в окно,
                       Какой виконт там проезжает
                       Иль дюк... Мне дорого одно:
                       Она к хозяйству привыкает!
                       Поверьте мне, mon cher Ragout,-
                       Я опытен и я не лгу,-
                       Все это вздор, все это бредни -
                       Все их Шамборы и обедни;
                       И славный наш тридцатый год -
                       Наш коренной переворот -
                       Он вечность всю переживет!
                       Была бы собственность священна,
                       Порядок был бы сохранен,
                       И будет быстро излечен
                       Недуг народный совершенно".
                       Ragout весь вспыхнул и вскочил,
                       Потом ступил назад три шага
                       И шаг вперед; в лице отвага;
                       Он руки на груди скрестил,
                       Закинул голову, глазами
                       Повел восторженно кругом
                       И начал тихо, но местами
                       Все голос возвышал потом:
                       "Клянусь святою тенью Брута
                       И тенью матери моей,
                       Прискорбней тысячи смертей
                       Мне жизни каждая минута!
                       Нет! Нет! Еще не спас народ
                       Мещанский ваш переворот.
                       Предвижу ваше я паденье,
                       Народа новое житье,
                       Где, сделав общее именье,
                       Отделят каждому свое.
                       Была б любовь - и мир свободный
                       Создаст союз международный;
                       Вдобавок гильотина есть:
                       Она ваш узкий беспорядок
                       В день, в два (положим, в шесть)
                       В священный приведет порядок.
                       Недолго Франции народ
                       Потерпит мнимую свободу,-
                       Поверьте, не пройдет и году,
                       И будет вновь переворот!"
                       Старик вспылил, возникли споры,
                       И дело чуть нейдет до ссоры,
                       Кричат, кричат, бранятся... Но
                       Потом играют в домино,
                       И вечер дружно, тихо млеет...

                       Но вот старик Приве бледнеет
                       И падает... Что, что?.. Глядят,
                       А он уж мертвый!.. Все молчат.
                       Ну! мертвый, мертвый совершенно,
                       Уже и холоден, как лед;
                       Всех разом ужас обдает,
                       Стоят, оцепенев мгновенно.
                       Но вот, жалея и любя,
                       Mam'selle Prive пришла в себя
                       И плачет. Вносят гроб дубовый
                       И положили старика;
                       Его отвислая щека
                       И нос горбатый - вид суровый
                       Лицу тупому придают.
                       Проходит несколько минут...
                       Вослед одетой в траур свите
                       Священник входит пожилой;
                       Старуха машет им рукой.
                       "Тс! тише! - шепчет,- не ходите --
                       Разбудите! Подите прочь!"
                       Все шепотом жалеют дочь.
                       Какой-то господин высокий
                       Вошел с бумагой и сказал:
                       "Долгов покойника далеко
                       Не превышает капитал".
                       Как? Остается волей неба
                       Mam'selle Prive совсем без хлеба?
                       Всплеснув руками, тихо к ней
                       Идет Ragout и шепчет ей:
                       "Вы сирота и без именья;
                       Молю любовию святой -
                       Не отрицайте предложенья
                       И будьте вы моей женой".
                       Но, подавляя скорбь и муку,
                       Она спешит сообразить:
                       "Виконт предложит, может быть,
                       Свою породистую руку..."
                       И вот monsieur Ragout как раз
                       Она учтиво отклоняет
                       И, извиняя свой отказ,
                       Его до двери провожает...

                       Дверь распахнулась. На дворе
                       Метель, и снег летит клоками,
                       Исчезли улицы с домами,
                       И все темно в ночной поре.
                       Кругом лежит пустое поле
                       Под снегом белым, и над ним
                       Тоскует голосом глухим
                       Бездомный вихрь, носясь по воле.
                       Mam'selle Prive одна, в тоске,
                       Усевшись на свои пожитки,
                       Дрожит от холода в кибитке.
                       Сидит ямщик на облучке,
                       И рядом с ним, качаясь, дремлет
                       В тулупе, скорчившись, слуга;
                       Они все едут, все вьюга
                       Знобит лицо и вой подъемлет.
                       Но наконец - село и дом.
                       Ямщик к воротам - и въезжает,
                       Лакей мамзель перед крыльцом
                       Из-под рогожек вынимает.
                       Уже в передней от сеней,
                       Клубясь в пару оледенелом,
                       Докучный запах вслед за ней
                       Идет и пахнет в доме целом;
                       Навстречу барин, весь седой,
                       В седых усах (он отставной,
                       В отставку вышел капитаном);
                       Вот барыня с дебелым станом,
                       С лицом широким, как луна...
                       "А где же Варя?.. Вот она!
                       Вот наша дочка. Что? Лихая?
                       У вас там встретится ль такая?
                       Ну, ты, мадам, ее учи,
                       А бить не смей и не кричи!"
                       Но звуков языка чужого
                       Mam'selle Prive не поняла,
                       А по-французски ни полслова
                       От них добиться не могла.
                       И дни проходят... О страданье!
                       Mam'selle Prive осуждена
                       На бесконечное молчанье;
                       А хочет поболтать она
                       Хоть с кем-нибудь, хоть бы с соседом...
                       Уж не бежать ли ей отсель?..
                       И видит бедная мамзель -
                       Ее обносят за обедом,
                       Жалея лакомый кусок;
                       При ней (о! где терпенью мера!),
                       Чтоб знала Варенька урок,
                       Секут Аксютку для примера!
                       И надо видеть день за днем
                       В постыдной жизни вечно то же,
                       И то, что чувствуешь при том,
                       С морской болезнью как-то схоже!

                       Но сон таинственной рукой
                       Меняет скорбную картину
                       И кажет мирную долину,
                       Село большое, дом большой
                       Весь убран на большую ногу,
                       В нем веет барской стариной;
                       Mam'selle Prive здесь, слава богу,
                       Находит роскошь и покой.
                       Здесь с нею Мери молодая
                       И бабушка ее больная,
                       Старушка добрая; она
                       Приветлива, хоть и больна,
                       И лучше может по-французски
                       Вести беседу, чем по-русски.
                       Породу барскую любя,
                       Mam'selle Prive здесь совершенно
                       Как дома чувствует себя
                       И предается постепенно
                       Бесперерывной суете,
                       Девичьей старости черте;
                       Она всегда гостей встречает,
                       Хозяйку заменив собой,
                       И, не смолкая, день-деньской
                       С утра до вечера болтает
                       О том, о сем, о прошлых днях,
                       Погоде, кушанье, чепцах,
                       Грехе, молитве сердобольной...
                       Перерываяся едва,
                       Как бисер нижутся слова.
                       Порою Мери как-то больно
                       Звучит вся эта болтовня,
                       И все несносней день от дня,
                       И говорит она невольно,
                       С досады внутренней дрожа:
                       "Mam'selle Prive, побойтесь бога!
                       Мне голос ваш и вся тревога
                       Как по тарелке скрип ножа!"
                       Mam'selle Prive не отвечает
                       И барский дом не оставляет.
                       Но вот приехал старый князь;
                       С больной старушкой согласясь -
                       Как ей ни жаль - он дочь девицу
                       С mam'selle Prive везет в столицу.
                       Внезапно у mam'selle Prive
                       Мечта мелькнула в голове,
                       Что ей бы надо потрудиться
                       И в князя старого влюбиться,
                       Что он не стар и что она,
                       Хотя в летах, но недурна.
                       И вот она хлопочет страстно,
                       И притворяется несчастной,
                       И все вертится вкруг него,
                       Но князь не видит ничего;
                       Едва, едва сухим ответом
                       Почтит ее вопрос пустой,
                       Иль покивает головой,
                       Иль с гордым и немым приветом
                       Из табатерки золотой
                       С алмазной, яркою каймой
                       И императорским портретом -
                       В безмолвьи, сродном старику,-
                       Понюхать даст ей табаку.
                       И князя собственной особой
                       Прельстить нисколько не успев,
                       Mam'selle Prive притихла с злобой,
                       Обычной сердцу старых дев.

                       Но вдруг из двери потаенной
                       Выходит мальчик молодой,
                       За ним и дядька пожилой,
                       Наружности весьма почтенной,
                       В простом, но чистом сюртуке,
                       В очках и черном парике.
                       Mam'selle Prive глядит, дивится...
                       "Неужто! Как могло случиться?
                       Monsieur Ragout? Какой судьбой?.."
                       Француз протягивает руку
                       И говорит, скрывая муку:
                       "Как видите,- удел такой!" -
                       "Но двадцать лет, как мы расстались!"
                       "Да, да! С тех пор, как не видались
                       Мы с вами,- многое прошло,
                       И в Франции есть перемена!..
                       Но верьте мне, чем больше зло,
                       Тем чище выйдем мы из плена,
                       И гильотина наконец
                       Положит дерзостям конец.
                       Уж в эмиграции свободной
                       Начат союз международный;
                       Поверьте - году не пройдет,
                       И будет вновь переворот".
                       Но погрузилась в размышленье
                       Mam'selle Prive. Прошло мгновенье -
                       Она французу говорит:
                       "Да! мне теперь все стало ясно!
                       Нас друг для друга бог хранит,-
                       Женитесь! Я теперь согласна".
                       Француз оторопел - и вдруг
                       Бежать пустился во весь дух;
                       Она за ним быстрее птицы,
                       С парадной лестницы и в дверь,
                       Бегут с крыльца, бегут теперь
                       Уже по улицам столицы...
                       Навстречу ветер им свистит,
                       С monsieur Ragout парик летит,
                       С самой mam'selle Prive - как тряпка
                       Свалилась шаль, упала шляпка.
                       Она бежит, она спешит,
                       Пять, шесть шагов,- чуть не догнала,
                       Но сердце в грудь стучит, стучит,
                       Дыханье давит и теснит,
                       И шаг еще - она б упала...

                       Но тут проснулась и привстала.
                       На тощий локоть оперлась,
                       Глядит: княжна приподнялась,
                       И обе смотрят друг на друга.
                       "Что с вами, Мери? Вы больны?" -
                       "Нет, ничего... во сне... с испуга..." -
                       "И! спите с богом! что за сны!" -
                       И в лихорадке от волненья
                       Ложатся обе и молчат
                       И друг от друга сновиденья
                       В бессонном ужасе таят.
                          И снова все затихло в спальне -
                       Уже не долетал до ней,
                       Как отголосок смутно дальний,
                       С пустынных улиц скрип саней.
                       Лампада томная дрожала
                       И круглый отблеск колебала
                       На потолке, а снизу тьма
                       Была докучна и нема.
                       Сквозь щель опущенной гардины,
                       Упавшей на две половины,
                       Опять был виден тот же дом,
                       И кровля снежная на нем
                       Белелась холодно, уныло;
                       По ней печальна и ясна
                       Мерцала кроткая луна,
                       И все так тихо, тихо было,
                       Что безотчетно сердце ныло.

                                 ПРИМЕЧАНИЯ

                            ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ

     Гершен.-  "Стихотворения Н. П. Огарева" под редакцией М. О. Гершензона,
М. 1904.
     ИРЛ - Институт русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский дом).
     ЛБ - Государственная ордена Ленина библиотека СССР им. В. И. Ленина.
     ЛН - "Литературное наследство", изд. Академии наук СССР.
     Лонд.  изд.- "Стихотворения Н. Огарева", изд. Н. Трюбнера и Кo. Лондон,
1858.
     ОЗ - "Отечественные записки".
     ПЗ - "Полярная звезда".
     РМ - "Русская мысль".
     PC - "Русская старина".
     ЦГАЛИ - Центральный Государственный архив литературы и искусства СССР.
     ЦГАОР  -  Центральный  Государственный  архив  Октябрьской  революции и
социалистического строительства СССР.

     Сны.  Впервые  - ПЗ, 1857, стр. 183-204. Поэма написана в 1856-1857 гг.
Печатается по Лонд. изд.

     Твердя  Ноэля  и  Шапсаля...-  учебник  французской  грамматики Ноэля и
Шапсаля.
     Карл Десятый (1757-1836) - король Франции. Свергнут революцией 1830 г.
     Генрих  Пятый  (1820-1883)  -  потомок  Бурбонов,  сын  убитого Лувелем
герцога  Беррийского,  внук Карла X, глава роялистов-легитимистов, известный
под именем графа Шамбора.
     Лагарп  (1739-1803)  -  французский  критик,  автор  шестнадцатитомного
учебного курса древней и новой литературы.
     Все    их    Шамборы   и   обедни.-   Имеется   в   виду   деятельность
легитимистов-роялистов  во  главе  с  Шамбором  (см.  примеч.  к  стр. 185),
прославлявших  Бурбонов.  В  1831  г.  их сторонники отслужили торжественную
панихиду  в  годовщину  смерти  герцога Беррийского, которая вызвала протест
народа, разгромившего церковь и дом архиепископа.
     И славный наш тридцатый год - год июльской революции во Франции.
     Брут  Марк  Юиий (85-42 до н. э.) - политический деятель древнего Рима,
глава  партии  республиканцев и заговора против Юлия Цезаря, убитого в 44 г.
до н. э.

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru