Огарев Н.П. Тюрьма (Отрывок из моих воспоминаний) ---------------------------------------------------------------------------- Н.П. Огарев. Избранное М., "Художественная литература", 1977 ---------------------------------------------------------------------------- 1 Мне было двадцать лет едва, Кровь горячо текла по жилам, Трудилась пылко голова, И все казалося по силам: Жизнь мира, будущность людей - Все было тут... Но в мысли каждой Свободы благородной жаждой Я был проникнут до ногтей. Враг угнетателей бездарных И просветителей коварных, - Я верил здравому уму, Но не завету ничьему. И было в доблестном безверье, В бесстрашье мысли молодой - Поболее любви живой, Чем в их холодном лицемерье. 2 Широкий, плоский двор. Кругом Забор с решеткою железной. Середь двора высокий дом, Где век проводят бесполезно Полки замученных солдат, Всю жизнь готовясь на парад. Покои - точно коридоры - Темны и длинны; тускло взоры Кроватей видят два ряда; На каждой войлок безобразный, В ночи унылой отдых грязный За днем бесплодного труда, А воздух там и сперт и смраден... Нет! век солдата не отраден! - Бывало, утром, на заре - Гладишь в окно на двор широкий, А уж ученье на дворе, То есть один дурак высокий В ряд ставит двадцать дураков И, под рычанье глупых слов, Шагать их учит, чтоб не смели Пошевельнуться головой, - Ну! чтобы так ходить умели, Как и не ходит род людской. С какою радостью приятной, С какою злобой непонятной - Противной даже во враге - Он бил солдата по ноге! И я глядел с немой тоскою И скорбно думал той порою - Точь-в-точь как думаю теперь - Что человек - ужасный зверь. 3 Но возле комнат этих длинных - Там было комнат пять - едва В длину шести-семиаршинных, А в ширину, быть может, в два. В одну из них меня квартальный Привез в полночи час печальный. Зачем не днем? Как это знать? Так... все таинственности ради, Чтоб арестанта запугать, Признаний выманить тетради; Но никакой расчет пройдох Не мог застать меня врасплох. По воле предписаний диких, В одной из комнат невеликих Я очутился взаперти. Кровать, да стол, да стул убогий, Да, чтобы я не мог уйти, Был часовой поставлен строгий У двери, запертой на ключ, Как будто я был так могуч, Что мог бы вырваться оттуда Без сверхъестественного чуда, Но тут не все: в двери окно, И часовому знать дано, Чтоб он смотрел - зачем, не знаю, - Что я в тюрьме предпринимаю, И он в окно смотрел не раз, Безумно веруя в приказ. Но не имели впечатленья На жизнь мою в тюрьме моей Все эти мелкие говенья Моих невинных палачей. Мой сторож стал мне добрым другом; Привычный властвовать испугом, Перед смотрителем он лгал, - Я все имел, чего желал. Из угля делал я чернилы; Писал на что хватало силы; Скажу себе я не в укор: Писал я, вероятно, вздор; Но я - поклонник Сен-Симона - Тогда грядущего закона От всей душевной полноты Чертил отважные черты. Писал - не с тем, чтобы таиться, Нет! перед подленьким судом Я вдохновенным языком Безумно думал обличиться, Всю мысль был высказать готов Пред сонмом хитрых пошлецов. Порой среди ночного бденья, Глухого полный вдохновенья, Я в старой Библии гадал И только жаждал и мечтал, Чтоб вышли мне по воле рока - И жизнь, и скорбь, и смерть пророка. Мне не забыть во век веков Безумно сладостных часов, Когда царя тупая сила Во мне живую жизнь будила. 4 Среди восторга тайных дум Порой я чувствовал глубоко - Как тяжело жить одиноко, И становился я угрюм. Но мне отрады луч в неволе Блеснул: в неделю раз, не боле, Ко мне мой дядя ездить стал; Его я вправду уважал. Свободы был бы он оратор В иной, не рабской стороне; У нас он только был сенатор, Был враг душевной кривизне, А все же прожил век бесплодно В борьбе, средь мелкого труда, - Как то бывает завсегда Там, где и мыслить несвободно. Мир праху твоему, старик! Успех был мал, а труд велик. Когда тебе в воспоминанье Из глаз моих слеза текла, Невольной скорби воздаянье, Поверь - она всегда была И откровенна и тепла, 5 Еще я помню посещенье... У нас гусарский полк стоял; Бывало конное ученье, И часто средь двора кричал Забавно, голосом пискливым, Красуясь на коне ретивом, Огромный, толстый генерал. Раз, недовольный эскадроном, С отчаянья, почти со стоном Взглянул он кверху - к небесам; Но до небес на полдороге, Взор останавливая строгий На окнах, - у одной из рам Он, арестанта наблюдая, Дивяся, вдруг узнал меня. С отцом знакомство вспоминая И долг приличия ценя, Он тотчас добыл позволенье И посетил мою тюрьму. Пришлось его благоволенье Прискорбным сердцу моему! Он был, конечно, малый честный, По кавалерии известный, Но долгом счел он мне урок Прочесть, похожий на упрек. Бранил и очень оскорблялся - Зачем в тюрьму я так попался, Зачем любил моих друзей, Зачем не понял жизни всей, К чему весь образ мыслей вольный?.. Вот он - знакомств имел довольно, Знакомства почитал за честь, А друга не хотел завесть; Зато - как доблести ни малы - А вышел скоро в генералы, И если б был я не простак - И мне бы надо делать так. Я ж молча думал: "Без участья, Без чувств, без мыслей и без счастья, И даже, может, без похвал - Помрешь ты, глупый генерал!" 6 Приходит (хоть не очень чинно) В воспоминание мое - Как бабы на веревке длинной Сушили мокрое белье. Одна из них мое вниманье Влекла, не знаю почему: Волос ли русых колебанье Пришлось по нраву моему, Иль глаз лазурных взгляд унылый, Смотревших грустно на меня, Иль тихий свет улыбки милой, Как утро радостного дня, - Но что-то к ней меня манило... То были ль призраки любви, Иль просто жар бродил в крови, - Но часто ночью мне мечталось, Что дверь тихонько отворялась, И робко шла ко мне она - Голубоокая жена, И вдруг бросалась мне на шею, Я счастлив, я дохнуть не смею... И увидав, что это сон, Я был глубоко удручен. Свечу печально зажигая, С постели трепетно вставая, Я строгость мысли призывал И снова в Библии гадал, Чтоб вышли мне по воле рока И жизнь, и скорбь, и смерть пророка. 7 Но капитан, казарм смотритель, Порою друг, порой гонитель, С меня немного взятки взяв, Вдруг возымел приятный нрав, К себе стал в гости звать нередко, Поил недорогим вином; Его супруга, как наседка, Сидела с нами вечерком, Кудахтая о чем-то сложно, О том, что жить едва возможно, Все дорого... Чтоб лучше жить, Мне им бы надо пособить... Четы уныло гарнизонной Я не хочу винить никак: Все ж капитан мой благосклонный Был малый добрый, но бедняк. Но, боже мой, как скучно было К нему ходить! И как меня Его присутствие томило - Грустней печальнейшего дня, Как с ними час побыв, ей-богу, Стремился я в свою берлогу, Чтоб о грядущем, одинок, Я вновь свободно думать мог. 8 Шли дни за днями следом скучным; Уже за летом пыльно-душным Дожди осенние пошли; Потом, остынув, с неба тучи Накинули поверх земли В холодных хлопьях снег сыпучий, И побелел широкий двор. Все стало пусто, молчаливо, И только редко видел взор, Как офицер нетерпеливый - В санях к подъезду сквозь метель Спешил, закутавшись в шинель, Терялось время в скуке дикой, Хоть и трудилась голова... Но праздник наступал великой - И вот канун был рождества. Вдруг входит сторож в час полночный... "Как? - говорит, - ты, барин мой, И праздник будешь так же точно - Один, как каторжный какой? Вздор, вздор! Никто мешать не смеет, Пойдем в казарму... Нипочем, Нам часовой. Пойдем вдвоем Так просто, смелым бог владеет, Поверь, в казарме всяк солдат Тебе, как другу, будет рад". Вот пропустил, хоть и заметил, Нас часовой, так раза два Тревожно кашлянув едва. Солдат меня в казарме встретил И обнял, а потом другой, И сам фельдфебель обнял братски... Я был им брат, был им родной. Да! это праздник был солдатский, И праздник истинный был мой! В казарме длинной колебались Лучи лампады, чуть блестя, Со мной солдаты обнимались, А я - я плакал, как дитя! Хотя порой фельдфебель грозный В побоях видит долг серьезный, Хоть косо смотрит часовой На узника, боясь побой; Но все ж солдат наш и незлобен, Да и к шпионству неспособен, Не смотрят братья мужика На угнетенных свысока. Пускай француз, поклонник власти. Народ рабочий рвет на части, Пусть немец, воин-патриот, Бездушно душит свой народ Из чувства дисциплины глупой; Но все вы, генералы от - Чего угодно, - свой расчет У нас ведете очень тупо: Рожден солдат наш добряком. Не встанет брат противу брата, И не удастся палачом Вам сделать русского солдата! 9 Когда ж вернулся я в тюрьму И мне пришлось быть одному В ночи безмолвной и унылой - Не пал я духом. Новой силой Я был исполнен... Миг святой! То было тайное сознанье, Что я народу не чужой! - Что мне тюрьма и что изгнанье?.. Весь этот пошлый вздор пройдет, И час придет, и час пробьет - Мы свергнем рабской жизни муку - И мне мужик протянет руку. Вот что мне надо! Для того Готов терпеть я без печали Тюрьму и ссылку в страшной дали, И все мне это ничего. Но спать не мог я от волненья И стал в раздумье у окна: Какой мороз и тишина! Широкий двор средь запустенья Лежал весь белый, и луна Над ним светилася бледна. Могилой веяло... Шагая, Один метался, как живой, Себя упорно согревая, Пред воротами часовой. Я с тайным чувством содроганья Смотрел на снег, на лунный свет, - Как будто нет нам упованья, Как будто выхода нам нет! Мы на людском пиру не гости, Кровь наша стынет, мерзнут кости, И гробовая тишина Судьбою нам обречена. Не ночь одну в тоске глубокой, Без сна, глядя на двор широкой, На мертвый снег, на лунный свет, - Я думал, что надежды нет! Но чтоб разрушить власть могилы, Сбирал все внутренние силы И в старой Библии гадал, И снова жаждал и мечтал, Чтоб вышли мне по воле рока И жизнь, и скорбь, и смерть пророка. 10 С тех пор прошло так много лет, Царь Николай - как был - в мундире И не лишенный эполет, Гниет себе в подземном мире; Давно мой толстый генерал Прилично богу дух отдал, И капитан мой при кончине, Чай, в гроб сошел в майорском чине, А я, выносливый певец, Тружусь посильно издалека, Уже без гордости пророка, Но тот же искренний боец, Тружусь, чтоб стали наконец И правосудье и свобода - Уделом русского народа, <1857-1858> ПРИМЕЧАНИЯ Творческое наследие Огарева богато и разнообразно по тематике и жанрам. В настоящем издании представлены в своих лучших образцах поэзия Огарева, автобиографическая проза и литературно-критические статьи. Тексты публикуются по изданию: Н. П. Огарев. Избранные произведения в 2-х томах. Вступительная статья В. А. Путинцева. Подготовка текста и примечания Н. М. Гайденкова. М., Гослитиздат, 1956. В необходимых случаях произведения сверены с автографами и последними прижизненными изданиями. Внутри разделов: "Стихотворения", "Эпиграммы", "Поэмы", "Проза" материал расположен в хронологическом порядке. Даты написания даются в угловых скобках, если они установлены предположительно по дате публикации произведения, по месту его создания или по содержанию. Авторские даты, даты, проставленные рукой людей, близких Огареву (чаще всего М. Л. Огаревой), и даты, установленные по письмам, в которых стихотворения посылались Огаревым, даются без скобок. Там, где даты написания одинаковы, произведения располагаются по датам публикаций. В примечаниях приняты следующие условные сокращения: Лонд. изд. - "Стихотворения Н. Огарева", изд. Н. Трюбнера и Ко. London, 1858. Тюрьма (стр. 240). - Впервые - Лонд. изд., с. 416-423. В поэме воспроизведены события 1834 года: арест Огарева и его заключение в Петровских казармах. Рефрен; Я в старой Библии гадал И только жаждал и мечтал, Чтоб вышли мне по воле рока - О жизнь, и скорбь, и смерть пророка, - принадлежал к числу любимых стихов Ф. М. Достоевского (см.: В. В. Т-ва <О. Починковская>. Год работы с знаменитым писателем. - "Исторический вестник", 1904, кн. II, с. 531). Анри Клод Сен-Симон (1760-1825) - французский социалист-утопист, изучением трудов которого Огарев усиленно занимался в 30-8 годы. Мой дядя - сенатор Н. И. Огарев (1780-1852). Капитан, казарм смотритель - В. И. Немиров.