Очкина Прасковья Павловна
Бабушка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Бабушка.

(Разсказъ П. Очкиной).

I.

   Какъ живо помню я старушку бабушку! Добрая она была и очень любила всѣхъ насъ, дѣтей, а меня какъ-то особенно нѣжно. Проснусь я бывало рано по утру и лежу въ своей крошечной кроваткѣ, да посматриваю, какъ спитъ маленькій братецъ съ рожкомъ въ ручонкѣ, а сестрица раскидалась, жарко ей, и бѣлокурыя ея волоски кажутся темнѣе отъ влажности. Полежу я немножко, да и кликну тихонько няню, а она глуха была и все только ворчала на насъ громко, а если бабушка или мать говорила ей что-нибудь, такъ она ворчала тихонько. Войдетъ няня, посмотритъ на меня неласково такъ, да и начнетъ: "зачѣмъ такую рань вскочилъ, кто тебя подъ бока толкалъ? Богу не далъ мнѣ помолиться, безстыдникъ эдакой!". Долго ворчитъ няня, и велитъ мнѣ опять лечь да зажмурить глаза. Я лягу, да и начну думать о жаръ-птицѣ, объ Иванѣ царевичѣ, да какъ вспомню бабу-ягу съ помеломъ, такъ мнѣ страшно сдѣлается, что я съ головою укутаюсь одѣяломъ, и опять начну звать няню. Вдругъ послышится мнѣ ласковый голосъ: "что ты, мой голубчикъ, что ты, Христосъ съ тобою, что ты такъ вскрикнулъ?" Я сорву съ головы одѣяло и брошусь на шею бабушки, и разскажу ей, что испугался бабы-яги. "Ну, Господь съ тобою!" проговоритъ бабушка и возметъ меня къ себѣ въ комнату, а комната эта была небольшая и увѣшана образами. Бабушка, когда молилась, кромѣ лампады зажигала восковую желтую свѣчу, и столикъ ея весь былъ закапанъ воскомъ, а въ образномъ шкафчикѣ много хранилось свѣчей, и въ комнатѣ ея пахло кануномъ. Бабушка призывала горничную свою Матрену и приказывала ей умыть меня, а голову сама разчесывала мнѣ бѣлымъ костянымъ гребнемъ.
   -- Настоящій отецъ, говорила она, разглаживая мои волосы,-- ишь кудри-то какъ вьются!.. красавецъ будешь, всѣ барыни съ ума посойдутъ.
   -- Отчего же онѣ, бабушка, посойдутъ? съ любопытствомъ спрашивалъ я.
   -- Влюбятся въ тебя.
   -- И замужъ за меня пойдутъ?
   -- Пойдетъ, только одна какая-нибудь.
   -- Отчего же не всѣ, настаивалъ я,-- мы бы стали въ горѣлки играть.
   -- Ты тогда большой будешь, говорила бабушка,-- въ горѣлки играть не станешь, а станешь хозяйничать, какъ папаша, и жена у тебя будетъ, такая же хорошая какъ мамаша.
   -- И кровать намъ большую сдѣлаютъ? спрашивалъ я.
   -- И кровать сдѣлаютъ.
   -- И дѣти у насъ будутъ?
   -- Охъ ты разумникъ мой, говорила бабушка,-- все-то смыслишь, все разумѣешь, ну и дѣти будутъ, а теперь давай Богу молиться.
   Я вынималъ маленькій коврикъ, который лежалъ подъ кресломъ бабушки, разстилалъ его противъ образа Спасителя и становился на молитву, а бабушка зажигала свѣчку, и начинала учить меня. Я повторялъ за нею каждое слово и такимъ образомъ прочитывалъ Богородицу, Отче нашъ, и молитву семи отрокамъ спящимъ, которую вѣроятно сложила сама бабушка, потому что впослѣдствіи я нигдѣ не могъ отыскать этой молитвы. "Избави отъ бѣдъ, отъ напастей, отъ слезъ, отъ капризовъ" говорилъ я и клалъ окончательный земной поклонъ, а потомъ здоровался съ бабушкой.
   -- Ну, здравствуй, свѣтъ ты мой бѣлый, говорила она,-- теперь мы съ тобой и чайку напьемся.
   Матрена вносила маленькій самоварчикъ, и я подбирался къ кострюлькѣ съ кипячеными сливками,-- и пока готовился чай, толстой зарумянившейся пѣнки не было уже на сливкахъ.
   -- Скушалъ, говорила бабушка, смотря на кострюльку,-- а мнѣ-то ничего не оставилъ, бѣдная я.
   Мнѣ такъ дѣлалось жаль бабушку, что иногда я плакалъ, а она долго утѣшала меня; но на другой день я опять-таки непремѣнно съѣдалъ всю пѣнку.
   Послѣ чаю я садился на скамеечку у ногъ бабушки, а она показывала мнѣ разныя изображенія святыхъ въ кіевскихъ святцахъ, и разсказывала ихъ житіе. Послѣ этихъ разсказовъ, я всегда долго боялся, чтобы какъ-нибудь не соблазнили меня бѣсы и не довели до грѣха.
   Просыпалась наконецъ мать и присылала за мною. Я шелъ къ ней -- и меня сажали на большое неуклюжее кресло, стоявшее съ лѣвой стороны туалета; а мать въ бѣломъ пеньюарѣ, съ распущенными волосами, съ чашкою кофе въ рукахъ, на табуретѣ сидѣла противъ зеркала, и горничная чесала ей голову. Комната матери была совсѣмъ не такая какъ комната бабушки; тутъ на окнахъ были драпировки, мебель обита была голубою шерстяною матеріей, разныя серебряныя вещи стояли на туалетѣ, и мнѣ не давали ни одной изъ нихъ, не позволяли валяться на диванахъ, сидѣть на столахъ, и я едва поздоровавшись съ матерью, сейчасъ же уходилъ къ бабушкѣ.
   -- Тебѣ скучно здѣсь, ты меня не любишь, говорила мнѣ мать.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ я,-- люблю, только съ бабушкою мнѣ веселѣе.
   И уходилъ я въ маленькую комнату и опять садился на скамеечку, и до самаго обѣда слушалъ разсказы бабушки.
   Случалось иногда, что къ намъ пріѣзжали гости. Бабушка надѣвала тюлевый чепецъ и марселиновое платье. Черная деревянная табакерка мѣнялась на серебряную,-- и взявъ меня за руку, бабушка говорила: "вотъ и мы съ тобою разфрантились; смотри, какіе нарядные, не острамимъ отца съ матерью". Изъ гостей мужчины всегда подходили къ ручкѣ бабушки, а далѣе три раза цѣловались съ нею.
   -- Отчего это, спрашивалъ я ее,-- у мамы не цѣлуютъ гости ручку, а у васъ цѣлуютъ?
   -- Я человѣкъ старый, отвѣчала мнѣ бабушка,-- а въ наше время не то что теперь -- дамъ уважали и всегда къ ручкѣ подходили, ко всѣмъ намъ, а ко мнѣ и теперь подходятъ.
   Но гости хотя и уважали бабушку, а какъ-то охотнѣе сидѣли и говорили съ матерью.
   Минуло мнѣ шесть лѣтъ -- и въ день рожденія бабушка подарила мнѣ азбуку съ картинками. На другой же день внимательно разсматривалъ я книгу и повторялъ за старушкою: -- азъ -- арбузъ, буки -- бурса, вѣди -- вѣнокъ и такъ далѣе. Бабушка не могла нахвалиться моими способностями.
   -- Онъ у тебя, матушка, сочинитель какой-нибудь будетъ, говорила она матери,-- въ пять дней всю азбуку въ разбивку выучилъ, я этакихъ дѣтей и не видывала; это какой-то фенемонъ.
   -- Онъ вамъ и феноменомъ-то оттого кажется, что вы слишкомъ любите его, смѣясь отвѣчала мать.
   Каждый разъ послѣ урока, бабушка давала мнѣ изюму и яблочную смокву.
   -- Кушай, родимый мой, говорила она,-- да поди побѣгай, а то все сидя со мною, старухой, и самъ старикомъ сдѣлаешься.
   Я взглядывалъ на желтое, морщинистое лицо старушки, сейчасъ же отправлялся бѣгать, такъ боялся я сдѣлаться такимъ же.
   -- Что, ворчала няня, какъ только входилъ я въ дѣтскую,-- зачѣмъ пожаловалъ?.. сидѣлъ бы съ любимкой-то своей старой, намъ и безъ тебя не скучно.
   Я уходилъ въ залъ, и долго бѣгалъ вокругъ круглаго стола; я не любилъ бѣгать, но боязнь сдѣлаться такимъ же желтымъ, такимъ же сморщеннымъ, какъ бабушка, подгоняла меня.
   Девяти лѣтъ меня отдали въ гимназію; разставшись со всѣми близкими, чаще всѣхъ другихъ вспоминалъ я бабушку, но черезъ годъ, пріѣхавши на вакацію, я уже не засталъ ее. Помню, какъ искренно плакалъ я на ея могилѣ, поросшей высокою зеленою травою; какъ скучно было мнѣ дома первые дни, а потомъ время взяло свое. Я пересталъ тосковать, а потомъ и совсѣмъ забылъ старушку. Поступивъ въ университетъ и пріѣхавъ лѣтомъ домой, я занялъ комнату бабушки, и отъ нечего дѣлать началъ перебирать разныя бумаги, хранившіяся въ ящикѣ стола, который когда-то закапанъ былъ воскомъ. Сначала мнѣ попадались разные заговоры да молитвы, потомъ письмо -- и вотъ его содержаніе: "Премного благодаренъ вамъ, государь мой милостивый, за честь, кою соизволили изъявить дочери моей Варварѣ, прося у меня руки ея черезъ письмо, которое и получилъ я тринадцатаго сего октября. На сіе вамъ скажу, что дочери моей за вами не бывать, ибо и батюшка вашъ покойный царствіе ему небесное, и вы государь мой милостивый, въ карты играть охочи и жизнь разсѣянную водить любите, а посему дочь мою я за васъ не отдамъ и васъ прошу оставить сватовство ваше втунѣ и забыть дорогу къ дому вашего покорнаго слуги.

Александра Богусловскаго".

   Въ концѣ письма совершенно другимъ почеркомъ написано было: "Не бывать этому; женюсь на Варичкѣ".
   Я пошелъ къ отцу съ просьбою объяснить мнѣ, что это значитъ, и узналъ отъ него исторію бабушки.
   

II.

   Александръ Дмитріевичъ Богусловскій, прадѣдъ мой, отличался необыкновеннымъ упрямствомъ и дикимъ, необузданнымъ характеромъ. Онъ былъ женатъ и имѣлъ трехъ дочерей. Онъ любилъ жену и дѣтей, однакожь всегда говорилъ, что "кошка въ домѣ для мышей, а жена для щей", и во имя этой поговорки, не допускалъ прабабушку мою, Анисью Егоровну, ни до чего, кромѣ женскаго хозяйства; даже въ дочеряхъ онъ не давалъ ей воли, тоже на основаніи, что у бабы волосъ дологъ, да умъ коротокъ, и ея дѣло огурцы солить да щи варить,-- а дай ей волю распоряжаться чѣмъ другимъ, такъ она такихъ дѣловъ надѣлаетъ, что въ годъ не разберешь.
   Прабабушка нисколько впрочемъ не обижалась такимъ ограниченіемъ, считала мужа непогрѣшимымъ и на все смотрѣла его глазами. Случилось разъ -- безъ всякаго резона остановились стѣнные часы. Прадѣдъ посмотрѣлъ на нихъ и давай чинить. Повѣситъ на гирю утюгъ, часы и начнутъ тюкать, а минутъ черезъ пять остановятся. Прадѣдъ и дулъ въ нихъ и колотилъ со всѣхъ четырехъ сторонъ -- ничто не беретъ: останавливаются часы да и только. "Меня не слушаться, вдругъ заревѣлъ Александръ Дмитріевичъ, поднимая кулакъ,-- меня!", и хвать часы объ полъ. Прабабка, зная, что мужъ взгромоздился на стулъ для починки, съ испугомъ вбѣжала въ залу.
   -- Что вы, батюшка, Александръ Дмитріевичъ, съ испугомъ спросила она,-- не ушиблись ли?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ прадѣдъ,-- а часы меня не слушались, я и хватилъ ихъ о земь такъ, что только дребезги остались.
   -- Собакѣ и смерть собачья, почтительно отвѣчала Анисья Егоровна.
   Прадѣдъ былъ страстной охотникъ. Разъ въ цѣлое утро, ничего не затравили охотники. Утомились они, проголодались и сѣли на полянѣ отдохнуть, да выпить изъ дорожной фляжки и закусить жареной уткой. Вдругъ нырь лисица, да всего-то въ нѣсколькихъ шагахъ. Прадѣдъ вскочилъ на лошадь, собакъ начали спускать со своръ,-- а лисицы между тѣмъ и слѣдъ простылъ. У прадѣда слезы навернулись. "Это черезъ тебя, тварь поганая!" крикнулъ онъ стоящей передъ нимъ жареной уткѣ, и выхвативъ арапникъ, началъ хлестать ее, потомъ обратился къ доѣзжачему -- и голоюмъ, недопускавшимъ возраженія, проговорилъ: "Скачи домой, и свези мой приказъ барынѣ, чтобы къ пріѣзду моему не осталось ни одной утки во дворѣ; пошелъ!" Доѣзжачій поскакалъ -- и къ вечеру, когда вернулся домой Александръ Дмитріевичъ и но обыкновенію спросилъ: "все-ли благополучно?" Анисья Егоровна, всегда встрѣчавшая его на послѣдней ступенькѣ крыльца, почтительно отвѣчала: "все, слава Богу, батюшка, благополучно; утки всѣ до единой перерѣзаны".
   -- Молодецъ у меня баба, ласково проговорилъ прадѣдъ,-- мужниной воли никогда не ослушается; спасибо!
   Прабабка поклонилась и потомъ долго разсказывала дочерямъ и всѣмъ приближеннымъ дворовымъ, что слышала "спасибо и похвалу отъ самаго батюшки, Александра Дмитріевича". Стали подростать дочери -- и неуспѣли оглянуться какъ старшей изъ нихъ, милой моей бабушкѣ, минуло четырнадцать лѣтъ.
   -- На выданьи ужь у насъ Варвара-то, замѣтила разъ прабабка во время обѣда.
   Прадѣдъ самодовольно взглянулъ на красивое лицо дочери, зардѣвшееся какъ маковъ цвѣтъ, и ласково проговорилъ: "ну что-жь, найдется женихъ -- и съ Богомъ, отдамъ -- лишь-бы мнѣ онъ по нраву пришелся".
   Бабушкѣ минуло и пятнадцать и шестнадцать лѣтъ, много перебывало уже жениховъ, да не одинъ не пришелся по нраву отцу, да и она сама больше любила свои дѣвичьи пляски да пѣсни, свою беззаботную жизнь, и каждый разъ съ радостью узнавала, что такому-то жениху отказалъ государь батюшка.
   Умеръ богатый сосѣдъ Богусловскихъ, старый Игнатенко, и пріѣхалъ въ деревню хозяйничать сынъ его, молодой секундъ-маіоръ. Не помнилъ онъ вражды отцовской съ Богусловскими, и черезъ нѣсколько дней, въ половинчатой коляскѣ запряженной четвернею сѣрыхъ коней, подкатилъ къ дому Александра Дмитріевича, и въ такое время, когда прадѣдъ почивать изволилъ, покушавши.
   -- Батюшки, не воевода-ли ужь къ намъ пожаловалъ?! вскрикнула Анисья Егоровна,-- какъ мнѣ быть, Александра Дмитріевича будить я не смѣю, а мое дѣло женское, что я съ нимъ буду дѣлать!
   -- Какой маменька воевода, перебила ее бабушка,-- нынче воеводъ ужь нѣтъ, развѣ губернаторъ.
   -- Глупа ты, Варвара, съ сердцемъ отвѣтила ей прабабка,-- все-таки онъ власть, а мое дѣло женское, что я стану съ властью дѣлать!
   Пока онѣ говорили, гость вошелъ въ переднюю -- и сбросивъ шинель, явился въ залу.
   Бабушка успѣла разглядѣть блестящій мундиръ и стройный станъ молодого гостя, и шмыгнула за дверь переодѣться.
   Какъ узнала Анисья Егоровна, что гость не власть а сосѣдъ ихъ Федоръ Петровичъ Игнашенко,-- этого ужь я не знаю; только когда бабушка вышла и закраснѣвшись присѣла молодому человѣку, прабабка очень свободно сказала ему: "честь имѣю рекомендовать, старшая дочь наша Варвара, прошу любить да жаловать".-- Молодой человѣкъ подошелъ къ ея ручкѣ и такъ взглянулъ, какъ будто обѣщалъ этимъ взглядомъ выполнить просьбу матери ея и крѣпко любить дѣвушку, крѣпко жаловать. Посидѣли они, побесѣдовали съ гостемъ, а тѣмъ временемъ и батюшка Александръ Дмитріевичъ проснуться изволили и въ гостинную пожаловали.
   Радушно встрѣтилъ старикъ молодаго гостя, и не отпустилъ его въ этотъ день, а оставилъ ночевать, и на другой-то день только послѣ обѣда уѣхалъ Федоръ Петровичъ. А милая моя бабушка, хоть и крѣпко спала ночь, но то эполеты, то мундиръ, то лаковый ботфортъ, а наконецъ и цѣлая фигура молодого гостя не переставали сниться ей.
   Федоръ Петровичъ началъ часто навѣщать Богусловскихъ. Каждый праздникъ, возвратившись отъ обѣдни, прадѣдъ не приказывалъ сей-часъ же подавать пирогъ; "подождемъ птичку залетную, говаривалъ онъ, авось подъѣдетъ". И молодой сосѣдъ непремѣнно пріѣзжалъ. Наканунѣ Покрова, отслушавъ на дому всенощную, и замѣтивъ, что бабушка молилась усерднѣе обыкновеннаго, прадѣдъ подозвалъ ее къ себѣ, и, погладивъ по головѣ, ласково спросилъ: "о чемъ молилась, дочка"?
   -- Такъ-съ, отвѣчала бабушка, краснѣя.
   -- Ну такъ, такъ тбкъ, проговорилъ прадѣдъ,-- а вотъ, что я тебѣ скажу Варвара, ты не въ свои сани садиться не затѣвай, онъ человѣкъ модный, ученый, а мы степняки необразованные, ты ему не пара, и я за него не отдамъ.
   Бабушка едва дышала.
   -- Смотри же, продолжалъ прадѣдъ,-- помни: если и посватается -- не отдамъ; онъ привыкъ въ столицахъ жить, да бобы разводить, а ты такому мужу не годишься. Онъ будетъ въ карты играть, какъ отецъ покойникъ, а ты дома прокисать, да дѣтей качать; молись-ка лучше о томъ, чтобъ вѣкъ быть покорной да милой дочерью отцу.
   Бабушка поцѣловала у него руку, и горячая слеза капнула на нее.
   Отецъ какъ-будто и не замѣтилъ слезъ дочери.
   На другой день Федоръ Нетревичъ пріѣхалъ, и улучивъ минуту когда старикъ говорилъ съ другими гостями, подошелъ къ бабушкѣ.
   -- Вы что-то невеселы, началъ онъ.
   Бабушка потупилась и не отвѣчала.
   -- Ваша невеселость и на меня тоску нагнала, проговорилъ Федоръ Петровичъ.
   -- О чужой кручинѣ печалиться не слѣдъ, проговорила бабушка.
   -- Да мнѣ ваша кручина не чужая, съ чувствомъ сказалъ молодой сосѣдъ,-- я и во снѣ и на яву только и вижу васъ, только и думаю о васъ; скажите же вы мнѣ, отъ сердца скажите: любъ ли я вамъ?
   У бабушки задрожали руки, и ни слова не могла она вымолвить.
   -- Скажите же, моя желанная, продолжалъ Федоръ Петровичъ,-- не побрезгуете ли вы, любо ли вамъ сдѣлаться моей законною, ненаглядной женой.
   -- Любо, едва слышно выговорила бабушка,-- только батюшка за васъ не отдастъ.
   И проворно вставъ убѣжала она въ другія комнаты.
   А сосѣдъ опять терпѣливо дождался ее, и опять улучивъ свободную минуту, спросилъ, отчего не отдастъ ее отецъ.
   Бабушка наскоро, едва дыша, передала ему разговоръ прадѣда послѣ всенощной.
   Федоръ Петровичъ не остался ужинать и уѣхалъ до мой. Двѣ недѣли не было о немъ ни слуху ни духу, и наконецъ Александръ Дмитріевичъ получилъ письмо отъ сосѣда, въ которомъ тотъ просилъ руки дочери его, Варвары Александровны. Отвѣтъ прадѣда былъ именно то письмо, которое нашелъ я въ завѣтномъ ящикѣ бабушки.
   

III.

   А крѣпко приглянулась Варенька сосѣду. Ему давно надоѣла столичная разсѣянная жизнь; нѣжная, любящая душа его просила тихаго, семейнаго счастія -- и во главѣ этого счастья стояла неученая, кроткая Варенька.
   -- Не отдастъ, говорилъ онъ, получивъ письмо прадѣда,-- посмотримъ; нѣтъ, братъ, я люблю ее душою,-- и не отдашь волей, такъ я возьму неволей, а ужь будетъ Варичка моей женою.
   И началъ онъ думать, да раздумывать, какъ ему быть.
   Посланный, возившій письмо, шепнулъ барину, что самъ Богусловскій созвалъ лакеевъ и строго-на-строго приказалъ имъ неподпускать половинчатой коляски къ крыльцу.
   -- Да что-жь это значитъ? думалъ Федоръ Петровичъ:-- зачѣмъ же онъ такъ радушно принималъ меня, самъ просилъ не забывать его хлѣба-соли, а теперь не отдаетъ дочери, а главное положилъ запретъ ѣздить къ нему; что тутъ дѣлать, какъ быть?
   Не долго думалъ Федоръ Петровичъ -- и какъ только стемнѣло на дворѣ, нарядился онъ въ сѣрую мужицкую сѣрмягу, сѣлъ верхомъ на самую-то худшую рабочую лошадь, и недоѣзжая двухъ верстъ до селенія Богусловскихъ, привязалъ клячу къ дереву, а самъ пошелъ пѣшкомъ; перелѣзъ черезъ заборъ сада, и пробравшись къ самому балкону, забрался въ середину большаго сиреневаго куста и началъ поджидать, когда погасятъ огонь къ домѣ. Долго сидѣлъ Федоръ Петровичъ и втихомолку ругалъ упрямство старика, да потиралъ руки, которыя такъ и коченѣли отъ холода. Не вытерпѣлъ онъ наконецъ и подошелъ къ окнамъ залы. Въ залѣ накрывали на стрлъ, и Анисья Егоровна затирала хрѣнъ у самой свѣчи. Федоръ Петровичъ перешелъ къ окнамъ гостинной. Тамъ въ большихъ кожаныхъ креслахъ дремалъ Александръ Дмитріевичъ, мѣрно наклоняясь впередъ, и иногда открывая глаза обводилъ ими всю комнату. Двѣ младшія дочери вязали чулки и изрѣдка перекидывались словами. Бабушки не было въ гостинной, а всѣ остальныя комнаты, выходившія окнами въ садъ, были темны.
   -- Груститъ видно желанная моя, да плачетъ втихомолку гдѣ нибудь, подумалъ Федоръ Петровичъ, и крѣпко хотѣлось ему стукнуть въ окно кулакомъ и потревожить тихую дремоту старика.
   Вошелъ въ гостинную старый буфетчикъ, по прозванью Гусыня, съ перекинутою салфеткою черезъ плечо, и должно быть доложилъ, что готово кушать. Александръ Дмитріевичъ перекрестился и вышелъ; дочери, наскоро убравъ работу, послѣдовали за нимъ. Федоръ Петровичъ проворно перебѣжалъ къ окнамъ залы и увидѣлъ наконецъ свою зазнобушку. Блѣдная, съ опухшими глазами стояла она, взявшись одною рукою за свой стулъ, а другою разсѣянно крестилась, творя предобѣденную молитву.
   -- Погоди, голубка моя бѣлая, тихо проговорилъ молодой сосѣдъ,-- вырву я тебя изъ когтей коршуна, вырву, потерпи немного.
   И все время, пока продолжался ужинъ, Федоръ Петровичъ не спускалъ глазъ съ своей милой, и только тогда отскочилъ отъ окна, когда всталъ изъ-за стола прадѣдъ.
   Стемнѣла наконецъ зала -- и свѣтъ перебравшись въ гостинную, мелькнулъ нѣсколько разъ и освѣтилъ угольную комнату. Федоръ Петровичъ перешелъ туда, заглянулъ въ окно -- и невольно снялъ шапку. Три кровати съ бѣлыми занавѣсами стояли рядомъ, въ углу виднѣлся кіотъ съ обложенными образами и теплилась лампада, озаряя блѣднымъ свѣтомъ лики святыхъ. Передъ кіотомъ стояли три сестры и усердно молились.
   -- Молись, моя желанная, снова тихо заговорилъ Федоръ Петровичъ,-- молись за наше счастье, и я помолюсь съ тобою.
   Онъ тихо сталъ на колѣна и горячо безъ словъ молился. Приподнявшись и снова взглянувъ въ окно, онъ увидалъ только Вареньку, попрежнему стоящую на колѣняхъ. Остальныя сестры легли. Федоръ Петровичъ прислонилъ разгорѣвшееся лицо къ холодному стеклу и началъ ждать. Вошла пожилая женщина, неся въ рукахъ свою постель, состоящую изъ подушки да двухъ дерюгъ, одну подослала она подъ себя, другою одѣлась съ головою -- и какъ показалось покрайней мѣрѣ Федору Петровичу, сейчасъ же заснула, а Варинька сѣла передъ маленькимъ зеркальцемъ, взглянула въ него, и горько улыбнувшись закрыла лицо руками.
   Федоръ Петровичъ не въ состояніи былъ ждать; осторожно вынулъ онъ припасенный алмазъ и ловко вырѣзалъ стекло нижней рамы.
   Варинька и не пошевельнулась.
   Онъ слегка стукнулъ въ окно, дѣвушка вздрогнула и осмотрѣлась кругомъ; стукъ повторился, вмѣстѣ съ нимъ алмазъ довершилъ дѣло -- и смуглое выразительное лицо сосѣда привѣтливо глянуло на Вариньку.
   -- Это я, моя желанная, тихо проговорилъ онъ,-- и пришелъ я не съ тѣмъ чтобы тревожить дорогой сонъ вашъ, а за великимъ дѣломъ: согласны-ли вы оставить отчій кровъ и безъ благословенія родительскаго повѣнчаться со мной?
   Страшно стало Варварѣ Александровнѣ, она закрыла лицо руками и зарыдала. Женщина, спавшая въ комнатѣ барышень, по прозванью лопаухая Прокофьевна, открыла дерюгу и увидѣла молодаго сосѣда. Тихо поднялась она, перекрестилась -- и посматривая на окно, на четверинькахъ выползла изъ комнаты.
   Никто и не замѣтилъ этого.
   -- Не теперь, моя дорогая, говорилъ Федоръ Петровичъ,-- теперь скажите мнѣ только: да, или нѣтъ; а увеэу я васъ послѣ, когда приготовлюсь.
   -- Да, едва слышно отвѣтила бабушка.
   -- Палокъ, батожьевъ!.. раздался вдругъ голосъ прадѣда:-- я покажу, какъ къ дочерямъ моимъ по ночамъ ходить.
   -- Бѣгите, бѣгите!.. прошептала бабушка,-- батюшка сюда жалуетъ.
   Федоръ Петровичъ отскочилъ отъ окна и оглядѣлся; побѣгъ былъ невозможенъ; онъ посмотрѣлъ на вѣтвистый огромный тополь, росшій у самаго балкона, и какъ кошка въ одну минуту вскарабкался на самый верхъ. Мужицкая шапка его да лайковыя барскія перчатки остались у окна.
   Въ саду замелькали фонари, а впереди всѣхъ шелъ самъ Богусловскій съ огромною палкою.
   Бабушка вскрикнула и лишилась чувствъ.
   -- Тутъ онъ гдѣ нибудь, говорилъ прадѣдъ:-- вотъ шапка мужицкая, а вотъ и перчатки анаѳемскаго сына. Эй, народъ, разсыптесь по всему саду, а со мною три человѣка пусть идутъ къ рѣкѣ!.. а на дворѣ караулъ оставленъ?
   -- Оставленъ-съ, отвѣчали голоса.
   Разсыпались по саду и начали отыскивать.
   Анисья Егоровна и множество сѣнныхъ дѣвушекъ вбѣжали въ комнату.
   -- Господи батюшка, говорила старушка:-- видно по грѣхамъ нашимъ свѣтопрестановленіе пришло: дворянинъ мужчина въ окно лѣзетъ -- и своимъ озарнымъ взглядомъ увидалъ дѣвичьи постельки моихъ дѣтушекъ.
   А бабушка все лежала безъ чувствъ.
   -- Батюшки мои, завопила прабабка:-- сглазилъ онъ ее дурнымъ своимъ прозорливымъ взглядомъ; гдѣ Прокофьевна лопаухая?.. велите сдѣлать ей наговорной воды съ угольками. Дитятко ты мое, проснись-пробудись!.. съ горькими слезами обратилась она къ дочери. Принесли наговорной воды; вспрыснули бабушку и привели въ чувства. Только-что стали раздѣвать ее, въ комнату вошелъ прадѣдушка.
   -- Ну, дочка моя, заговорилъ онъ: -- сказывай, какъ явился къ тебѣ гость незваный?
   -- Батюшка, Александръ Дмитріевичъ, начала прабабка:-- не гнѣвайся на нее, я ее замертво нашла.
   -- Прочь! угрюмо отвѣчалъ прадѣдъ, оттолкнувъ жену рукою и подойдя къ постели дочери.
   Бабушка между тѣмъ оправилась и рѣшилась солгать.
   -- Не кладите на меня вины, батюшка, заговорила она: -- я какъ увидала чужое мужицкое лицо въ окнѣ, такъ обезпамятѣла -- и ничего не знаю, что тутъ дѣлалось.
   -- Прокофьевна лопаухая, крикнулъ прадѣдъ,-- сказывай, какъ было дѣло!
   -- Перепужалась я очень, сударь мой, Александро Митричъ, начала Прокофьевна: -- и словно я все это во снѣ видѣла, такъ запамятовала, только разбудилъ меня плачь сударыни барышни -- и сидѣла она закрывши личико руками, а въ окно на нихъ смотрѣть изволилъ Федоръ Петровичъ.
   -- Не смѣть называть его по имени, крикнулъ прадѣдъ:-- называть его, собачій сынъ. Ну, дальше!
   -- Сударыня барышня все сидѣли закрывши личико руками и ни словечка промолвить не изволили, а все рыдали, а собачій-то сынъ изволилъ съ ними говорить.
   -- Что-жь онъ говорилъ? спросилъ прадѣдъ.
   -- Вотъ ужь этого я съ перепуга-то не разслышала; я сейчасъ ползкомъ изъ комнаты, да и разбудила вашу милость.
   -- За то тебѣ спасибо, угрюмо проговорилъ старикъ:-- ну, маршъ спать!.. анаѳемскій сынъ какъ въ воду канулъ, нечего его искать; а караулъ и въ саду и на дворѣ поставленъ.
   Всѣ сейчасъ же улеглись и загасили огонь.
   

IV.

   Федоръ Петровичъ долго сидѣлъ на деревѣ и рѣшительно не зналъ, что ему дѣлать. Караульные погасили фонари, но въ самой серединѣ сада развели огонь и безпрестанно расхаживали да покрикивали: "слушай!". Слѣзть съ дерева было возможно, потому что свѣтъ отъ костра не падалъ на него, но пройти нельзя. Долго думалъ Федоръ Петровичъ; наконецъ на удалую сошелъ, запустилъ руку въ широкій карманъ -- и вытащивъ цѣлую горсть мелкаго серебра, метнулъ ее далеко за костеръ и попалъ какъ-разъ въ кучу, гдѣ сидѣли караульные. Они бросились подбирать деньги, можетъ быть и догадавшись, откуда тѣ летать,-- и только тогда пошли осматривать садъ, когда ни одного гривенника не осталось на землѣ. Сойдя внизъ, караульные увидали, что кто-то переплылъ рѣку, вышелъ на другой берегъ и рысью пустился въ гору. Они тутъ же положили не докладывать объ этомъ Александру Дмитріевичу -- и до самаго утра все похаживали но саду, да покрикивали: "слушай!". Федоръ Петровичъ благополучно вернулся домой, а на другой день ранымъ-ранехонько позвалъ къ себѣ прикащика да старосту, и объявилъ имъ свою барскую волю, что уѣзжаетъ онъ снова въ Питеръ и наказываетъ имъ беречь добро барское какъ зеницу ока.
   И у Богусловскихъ время пошло своимъ чередомъ; встали господа, откушали чай -- и баринъ пошелъ смотрѣть порядки на конный дворъ, а барыня призвала повара, да начала ему кушать заказывать. Только барышня большая не встала съ постели, урочлива она была и съѣлъ ее мужской черный глазъ -- и вѣрно это было, потому что самый большой уголь такъ и потонулъ въ наговорной водѣ, надъ которой ворожила лопаухая Прокофьевна. Сгорѣла вся барышня, раскраснѣлась и разметалась на высокомъ пуховикѣ своемъ, а государь-батюшка не клалъ на нее гнѣва и самъ приходилъ узнавать, каково здоровье дочки.
   На другой же день дошелъ слухъ до Богусловскихъ, что молодой сосѣдъ уѣзжаетъ обратно въ Питеръ.
   -- Нечего дѣлать, говорилъ старикъ:-- не пришлось поколотить анаѳемскаго сына; а къ нему какъ поѣдешь?!. онъ скажетъ: и знать не знаю, и вѣдать не вѣдаю; непойманный воръ -- не воръ.
   Такъ и уѣхалъ Федоръ Петровичъ, а Варвара Александровна встала съ постели -- и все пошло по прежнему.
   Три мѣсяца прошло, а о молодомъ сосѣдѣ не было ни слуху, ни духу.
   -- Видно, забылъ меня; видно, разлюбилъ!.. думала бабушка, и часто, прилегши на дѣвичью постель свою, горько плакала. А тѣмъ временемъ и женихъ навернулся желанный отцу.
   -- Варвара, сказалъ ей прадѣдъ:-- тебѣ женихъ нашелся, человѣкъ хорошій, не вертопрахъ,-- и моею отцовскою властію приказываю я тебѣ: ступай за него.
   Дѣвушка не смѣла перечить отцу -- и ее сговорили; тутъ еще больше стала она худѣть, да хирѣть отъ дурнаго глаза.
   Бывало, пріѣдетъ женихъ да навезетъ ей пряностей разныхъ, а она и не дотронется до нихъ -- и на него никогда не взглянетъ желанно да привѣтливо, сидитъ какъ къ смерти приговоренная, а каждый-то праздникъ не пропускаетъ она ни заутрени, ни обѣдни, точно въ монастырь готовится.
   Разъ идетъ она отъ заутрени, а на встрѣчу ей ползетъ калѣка нищій, на рукахъ и на ногахъ. Голова у него была тряпицей обмотана и на все лицо свѣсилась тряпка, такъ-что кромѣ сѣдой бороды ничего не видать. Подползъ онъ къ ней и протянулъ руку за милостыней. Бабушка стала доставать изъ ридикюля полушечку, да вдругъ такъ и пошатнулась: слышится ей знакомый привѣтный голосъ -- и говоритъ этотъ голосъ: "Изныла моя голубка бѣлая, похудѣла моя ненаглядная, а вотъ я и прилетѣлъ выручить свою суженую".
   Слышитъ дѣвушка и ушамъ не вѣритъ; откуда же этотъ милый голосъ?.. никого нѣтъ кромѣ нищенки-калѣки, и отъ заутрени проходитъ все знакомый народъ -- Это я, я, моя желанная, продолжалъ голосъ: -- взгляни же ты на меня своими ясными очами: вотъ до чего довела меня любовь къ тебѣ, въ калѣку-нищенку перерядился, да полверсты цѣлыхъ ползъ на рукахъ, чтобы взглянуть на тебя да спросить, не раздумала-ли бѣжать со мною, не охотой-ли идешь за другаго.
   Бабушка и стыдъ весь потеряла. Положила она свою бѣлую руку на грязную тряпицу, накрывавшую лицо нищенки, и молвила ему:-- Милый ты мой, желанный, милѣе ты мнѣ свѣту бѣлаго -- и готова я хоть въ Орду идти за тобою.
   Федоръ Петровичъ такъ и прильнулъ льняною бородою къ бѣлой ручкѣ бабушки.
   -- Соберись же ты къ обѣднѣ, моя желанная, началъ онъ:-- да попозднѣе, когда ужь народъ соберется въ церковь; а вмѣсто обѣдни сойди подъ гору, тамъ я буду ждать тебя.
   И нищенка пополозъ черезъ барскій дворъ и скрылся за гумнами, а бабушка забыла, что зима на дворѣ,-- и обернувшись лицомъ къ церкви, положила земной поклонъ и долго оставалась такъ, прислонясь къ снѣгу горячимъ лицомъ.
   Ушелъ къ обѣдни Александръ Дмитріевичъ съ Анисьей Егоровной, пошли и сестры меньшія, а бабушка все собиралась да снаряжалась. Вышла и она наконецъ, да поклонившись на всѣ четыре стороны и осмотрѣвшись нѣтъ-ли кого, скорымъ шагомъ сошла подъ крутую гору.
   Вернулись отъ обѣдни старики и барышни меньшія, переодѣлись въ другія платья, и пирогъ праздничный на столъ подали,-- а бабушка не возвращалась.
   -- Гдѣ же Варвара? спросилъ прадѣдъ.
   -- Не знаю, батюшка, Александръ Дмитріевичъ, отвѣчала прабабка,-- у нея голова болѣла, какъ пришла отъ заутрени; не пошла ли она прогуляться послѣ обѣдни?
   -- Да въ церкви-то она была?
   -- Какъ же не быть! она ужь почти снарядилась, какъ мы съ тобою пошли.
   -- Гдѣ сестра, дѣти? спросилъ прадѣдъ дочерей.
   -- Не знаемъ-съ, отвѣчали онѣ,-- мы ее и въ церкви не видали.
   -- Да вѣдь вы-то по сторонамъ глядѣть не пріучены, перебила ихъ Анисья Егоровна,-- а она всегда далеко позади насъ стоитъ.
   Остылъ пирогъ; приказали его со стола снимать, а бабушки все не было.
   -- Да куда она запропастилась? безпокойно говорилъ прадѣдъ:-- эй, народъ, кто видѣлъ барышню въ церкви?
   Оказалось, что въ церкви никто не видалъ ее; а маленькій поваренокъ, чистившій ножи, видѣлъ, что барышня вышла изъ дому въ новомъ салопѣ, и пошла не въ церковь а внизъ къ рѣкѣ.
   Поднялась тревога,-- и прадѣдъ, въ сопровожденіи доѣзжачаго, верхомъ поскакалъ къ мельницѣ.
   Мельникъ на вопросъ его отвѣчалъ, что видѣлъ онъ сударыню-барышню,-- видѣлъ, какъ прошла она по плотинѣ, а тутъ откуда ни возмись изъ-подъ самой крути вынырнули легкіе санки, запряженные тройкой сѣрыхъ, и барышня сѣла въ эти санки съ какимъ-то бариномъ, и въ одну минуту скрылись изъ виду.
   -- Что-жь не пришелъ ты доложить мнѣ обо всемъ этомъ, каналья? крикнулъ прадѣдъ.
   -- А я, батюшка мой, не зналъ, что это безъ вашего вѣдома дѣлается, съ поклономъ отвѣчалъ мельникъ.
   Прадѣдъ покрутилъ усы, махнулъ рукою и шагомъ поѣхалъ къ дому.
   -- Сбѣжала съ анаѳемскимъ сыномъ, тихо проговорилъ онъ: -- туда и дорога, я догонять не стану.
   Анисья Егоровна встрѣтила на крыльцѣ мужа.
   -- Что, батюшка, узналъ что-нибудь? спросила она.
   -- Узналъ, отвѣчалъ прадѣдъ,-- и вотъ тебѣ мое крѣпкое слово, жена: не смѣть никогда вспоминать Варвару, ни говорить о ней; она для насъ умерла,-- слышишь, умерла она для насъ.
   -- Слышу, рыдая отвѣчала прабабка,-- слышу, мой батюшка.
   Прадѣдъ не сталъ обѣдать и легъ спать, а Анисья Егоровна призвала доѣзжачаго и нѣсколько разъ заставляла его повторить все, что докладывалъ мельникъ барину.
   Старикъ спалъ, а жена съ дочерьми, притворивъ плотно двери, долго плакали и молились о счастіи Вариньки.
   

V.

   Цѣлыхъ два года прошло съ того дня, какъ бѣжала бабушка, а прадѣдъ ни разу не, вспомнилъ о ней, ни разу никто изъ семьи при немъ не произнесъ ея имени. Зато безъ него и мать и сестра часто вспоминали Вариньку,-- и три раза уже приходскій ихъ священникъ доставлялъ Анисьѣ Егоровнѣ письма отъ дочери -- и въ каждомъ писала она, что Богъ послалъ ей судьбу счастливую, что мужъ на нее не наглядится, что у нея двое дѣтей, и живутъ они въ дальнемъ помѣстьи мужа,-- и каждый разъ спрашивала она: не смилостивится ли батюшка, и неотвѣтитъ ли ей позволеніемъ пріѣхать въ домъ родительскій; а прадѣдъ нетолько не отвѣчалъ, но никогда ни женѣ, ни дѣтямъ не говорилъ что получаетъ письма отъ дочери, и сейчасъ же отправлялъ ихъ обратно, только послѣ этихъ писемъ онъ дѣлался еще угрюмѣе -- и сама Анисья Егоровна видѣла разъ, какъ катились слезы по лицу старика, а онъ смотрѣлъ вдаль, и добрые были у него глаза въ это время. Сестры черезъ священника писали сестрѣ,-- говорили, что мать посылаетъ ей свое родительское благословеніе, а батюшка все продолжаетъ гнѣваться и никогда не говоритъ о ней. Прошелъ еще годъ; счастлива была бабушка, а часто вспоминала она; домъ родительскій,-- и лаская дѣтей, плакала надъ ними и говорила: "бѣдные вы мои, видно не дождетесь вы благословенія дѣдушки". Федоръ Петровичъ и придумать не могъ, какъ бы успокоить жену, какъ бы испросить прощенія у грознаго тестя. Наконецъ рѣшились они ѣхать въ свое помѣстье, находившееся въ сосѣдствѣ Богусловскихъ, тамъ хоть въ тихомолку повидаться съ матерью да сестрами. Ничего не написали они, ни прикащику ни старостѣ, о своемъ пріѣздѣ,-- и вдругъ нежданно-негаданно прикатили молодые господа съ двумя дѣтками, и не велѣли сказывать никому о своемъ пріѣздѣ; не открыли даже ставень въ барскомъ домѣ, а помѣстились въ маленькомъ флигелѣ прикащика. Сейчасъ же послали они за священникомъ, и долго говорили съ нимъ, а подъ вечеръ Федоръ Петровичъ и Варвара Александровна лѣсомъ подошли къ саду Богусловскихъ, а въ саду стояла уже прабабка съ образомъ да хлѣбомъ-солью,-- и когда дочь съ зятемъ поклонились ей въ ноги, она зарыдала и обнявъ ихъ обоихъ вмѣстѣ долго не выпускала изъ своихъ дрожащихъ старческихъ рукъ.
   -- Матушка, матушка, безсвязно говорила дочь,-- простите меня и его простите! Господи, увидала я васъ наконецъ!..
   -- Дитятко ты мое, твердила прабабка,-- словно ты не родное дитя, потихоньку прокралась повидаться съ семьей... Жалко мнѣ тебя, дочка, такъ жалко, что и сказать этого нельзя.
   Старуха снова обнимала дочь и горько плакала, и сестры плакали, поперемѣнно цѣлуя Вариньку.
   -- Не плачь, говорили онѣ,-- вотъ вы теперь на лицо, авось всѣ вмѣстѣ-то умилостивимъ мы батюшку.
   -- Помогите намъ, матушка, помогите и вы, сестрицы, кланяясь говорилъ Федоръ Петровичъ,-- помогите испросить прощеніе у батюшки, авось не будутъ тогда туманиться глазки жены.
   -- Охъ, батюшка мой, отвѣчала старуха,-- грозенъ онъ, не знаю я какъ и подступиться къ нему.
   -- Такъ мы сына пришлемъ просить прощенія за отца съ матерью, съ грустной улыбкой продолжалъ Федоръ Петровичъ,-- авось смилостивится дѣдъ и допуститъ внучка!
   -- Это такъ, батюшка мой, пришлите сына... Александръ Дмитріевичъ и чужихъ малыхъ дѣтей жалуетъ; на ребенкѣ вѣдь ничто возьмешь, пришлите его, авось Богъ поможетъ. А говоритъ онъ у васъ?
   -- Говоритъ, матушка, отвѣчала дочь,-- все говоритъ, онъ у насъ преумненькій.
   -- Ну, такъ и придите вы съ нимъ во время обѣда; я вамъ вышлю человѣка къ опушкѣ сказать, когда мы за столъ сядемъ, вы безъ опаски и идите на заднее крыльцо ко мнѣ въ спальню, а мальчуга-то пусть подступится къ дѣду.
   Долго говорили еще, совѣщались о всѣхъ подробностяхъ -- и не разъ принималась плакать бабушка. Рѣшились наконецъ на другой же день просить прощенье у прадѣда,-- и Анисья Егоровна, нѣсколько разъ перекрестивъ и поцѣловавъ дочь, поплелась съ дѣтьми къ дому, а молодые пошли къ лѣсу, гдѣ ждала ихъ простая телѣга, запряженная въ одну лошадь.
   -- Что-жь ты такъ поблѣднѣла, моя желанная, такъ холодны ручки твои золотыя? говорилъ Федоръ Петровичъ женѣ.
   -- Боюсь, не смилуется батюшка, отвѣчала она.
   -- Ну, что-жь дѣлать!.. не смилуется -- и такъ проживемъ.
   -- Охъ, не говори ты такъ, Федоръ Петровичъ, съ испугомъ возразила бабушка,-- нельзя вѣкъ прожить безъ благословенія отцовскаго; безъ него не дастъ Богъ счастья ни намъ, ни бѣднымъ дѣтямъ нашимъ.
   -- А за что бы кажется прогнѣваться на насъ Господу Богу, тихо возразилъ Федоръ Петровичъ,-- обижать мы никого не обижаемъ, въ церковь Божію ходимъ, милостыню по возможности подаемъ.
   -- А родителей не почитаемъ, перебила его жена.
   -- И рады-бъ почесть, да сами они не хотятъ нашего почета; зачѣмъ не отдалъ онъ тебя волею, зачѣмъ теперь не прощаетъ?
   -- Не говори ты такъ, снова начала бабушка,-- не осуждай старшихъ, страшно мнѣ слушать такія рѣчи.
   -- Эхъ ты, голубушка моя кроткая, былинка степная, ласково сказалъ Федоръ Петровичъ,-- за кротость твою да за послушаніе и люблю-то я тебя; а ты видно не крѣпко любишь, когда плачешь да убиваешься о гнѣвѣ родительскомъ, видно тебѣ отецъ съ матерью милѣе меня.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, желанный ты мой, отвѣчала бабушка, крѣпко цѣлуя руку мужа,-- нѣтъ, ты для меня милѣе отца съ матерью, милѣе свѣта Божьяго, а страшно мнѣ жить, съ гнѣвомъ родительскимъ.
   Федоръ Петровичъ обнялъ жену, и взявъ на руки посадилъ въ телѣгу, которая въ это время шагомъ подъѣхала къ нимъ.
   

VI.

   На другой день, по обыкновенію, въ двѣнадцать часовъ Александръ Дмитріевичъ съ семьею сѣлъ за столъ. Анисья Егоровна разливала горячее, и наливъ полную тарелку борща съ большимъ кускомъ жирной ветчины, подала ее мужу.
   -- Вотъ, спасибо! ласково проговорилъ прадѣдъ,-- спасибо, что вспомнила меня любимымъ кушаньемъ.
   -- Не-на-чемъ, батюшка, проговорила прабабушка.
   Покушали горячее господа -- и на средину стола поставилъ буфетчикъ поросенка со сметаною.
   -- Ай-да Анисья Егоровна! проговорилъ прадѣдъ,-- ты меня видно закормить нынче хочешь любимыми блюдами, спасибо.
   -- Не-на-чемъ, снова тихо отвѣчала она.
   Откушали холодное -- и тѣмъ же порядкомъ на столѣ появились вареники, всѣ покрытые растопленнымъ масломъ.
   -- Да чтожь это ты, весело сказалъ Александръ Дмитріевичъ,-- нарочно что ли? ну спасибо, старуха, спасибо, вотъ угодила-то!.. въ жизнь мою не случалось кряду ѣсть трехъ любимыхъ блюдъ.
   -- Не-на-чемъ, снова сказала Анисья Егоровна и слегка кашлянула.
   Изъ коридора появился бѣлокурый хорошенькій мальчикъ, и оглянувъ всѣхъ бойкими глазами, весело съ улыбкой поклонился въ ноги старику.
   -- Что это, чей это ребенокъ? дрожащимъ голосомъ спросилъ прадѣдъ.
   -- Простите папу, простите маму, весело говорилъ мальчикъ; стоя на колѣняхъ.
   Аиисья Егоровна и дочери встали съ своихъ мѣстъ -- и со слезами приблизились къ старику.
   Въ дверяхъ корридора показался Федоръ Петровичъ, поддерживая мощною рукою блѣдную, плачущую жену.
   -- Что вы, что вамъ надо?! смущеннымъ голосомъ говорилъ прадѣдъ, и сказалъ, увидавъ зятя и дочь,-- зачѣмъ пожаловали?-- вонъ!
   Варвара Александровна вскрикнула "батюшка!" и пошатнулась.
   Ребенокъ заплакалъ и безсознательно протянулъ ручонки къ дѣду.
   Нагнулся дѣдъ -- и взявъ внука на руки, прислонилъ его бѣлокурую кудрявую головку къ широкой груди своей.
   -- Дѣдушка, залепеталъ мальчикъ,-- простите папу, простите маму!
   -- Крошка ты моя, неповинная!.. едва выговорилъ Александръ Дмитріевичъ, и крѣпко прижавъ къ себѣ внука -- зарыдалъ.
   Федоръ Петровичъ быстро подвелъ жену, и вмѣстѣ съ нею поклонился въ ноги тестю.
   Поклонилась и Анисья Егоровна.
   -- Батюшка мой, говорила она,-- прости ты ихъ, ради меня старухи, да ради малаго дитяти.
   -- Простите маму, лепеталъ со слезами ребенокъ и тянулся къ матери.
   -- Умилостивила ты меня, ангельская душа, какъ-то торжественно проговорилъ старикъ,-- вставайте дѣти! бери сына, Варвара.
   Бабушка бросилась къ отцу, и обнявъ его сѣдую голову, долго рыдала.
   -- Будетъ, будетъ, говорилъ всхлипывая старикъ,-- Федоръ, уйми ее, сына-то она испугаетъ; не плачь, родненькій, обратился онъ ко внуку,-- мать смѣется.
   И дѣйствительно бабушка отерла слезы, и улыбалась.
   -- Возьми сына-то, проговорилъ прадѣдъ, цѣлуя дочь и передавая ей ребенка; -- здравствуй и ты, зятюшка-батюшка, проговорилъ онъ, обращаясь къ Федору Петровичу,-- спасибо, что жалуешь жену, что не изсохла она, не состарилась.
   И въ поясъ поклонился тесть зятю, а потомъ крѣпко обнялъ его.
   Прадѣдъ даже спать не легъ послѣ обѣда, все сидѣлъ онъ, да ласкалъ внучатъ, или говорилъ съ зятемъ, привѣтно таково-ласково. Вечеромъ призвалъ онъ старосту -- и три барскіе рабочіе дни отдалъ крестьянамъ, да велѣлъ приходить всей барщинѣ поздравить молодыхъ господъ, выпить вина да закусить пирогомъ съ кашей.
   И поднялся пиръ на другой день. Всѣ недоимки простилъ крестьянамъ Александръ Дмитріевичъ и шелъ къ народу за зятемъ съ дочерью, бережно ступая, потому что несъ на рукахъ дорогую ношу, своего старшаго внука.
   И поселился Федоръ Петровичъ съ женою въ старомъ помѣстьѣ своемъ, въ сосѣдствѣ тестя и тещи. Черезъ годикъ и остальныя обѣ дочери Богусловскаго вышли замужъ, но ни одного зятя, говорятъ, не любилъ такъ прадѣдъ, какъ любилъ старшаго зятя, мужа милой моей бабушки.

"Нива", NoNo 18--19, 1871

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru