Новиков Михаил Петрович
Л. В. Гладкова. Крестьянский писатель М. П. Новиков

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Людмила Викторовна Гладкова
   Крестьянский писатель М. П. Новиков
  
   Date: 21 марта 2009
   Изд: Новиков М. П. "Из пережитого", М., "Энциклопедия сел и деревень", 2004.
   OCR: Адаменко Виталий (adamenko77@gmail.com)
  
  
  
   КРЕСТЬЯНСКИЙ ПИСАТЕЛЬ М. П. НОВИКОВ
  
   Л. Н. Толстой называл крестьянство "сословием, слава Богу, у нас в России еще самым многочисленным, самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы". Считая себя "адвокатом 100-миллионного земледельческого народа", Толстой видел в крестьянине, в свободной земледельческой жизни будущее России. В крестьянине видел Толстой и своего главного читателя. "50-летний хорошо грамотный крестьянин. Вот тот читатель, которого я теперь всегда имею перед собой и что и вам советую. Перед таким читателем не станешь щеголять слогом, выражениями, не станешь говорить пустого и лишнего, а будешь говорить ясно, сжато и содержательно" (64, 40)*, -- писал Толстой 21 апреля 1887 г. крестьянину-писателю Ф. А. Желтову.
   Среди пишущих крестьян, друзей Л. Н. Толстого особенно выделяется фигура Михаила Петровича Новикова, о котором Толстой говорил: "Писать он умеет прямо удивительно. Я всю жизнь старался так писать и не умел... У него удивительное чувство меры, когда он переходит от рассуждения к рассказу. И рассказа у него ровно столько, сколько нужно..."**
   Тульский крестьянин М. П. Новиков впервые пришел к Толстому в 1895 г. 26-летним молодым человеком (он в по время служил в Москве писарем в военном штабе), и Толстой сразу отметил в дневнике знакомство с ним: "Событий важных было: сближение с писарем Новиковым, который изменил свою жизнь вследствие моих книг, полученных его братом лакеем за границей от своей барыни. Горячий юноша" (53, 83).
   Горячность и неосторожность Новикова выразились в том, что он принес Толстому из военного штаба секретное дело о расстреле рабочих на фабрике Корзинкина в Ярославле. Толстой, беспокоясь за него, просил вернуть дело на место. Лев Николаевич также предупредил Новикова, что знакомство с ним, чтение его запрещенных сочинений кончается для многих арестами.
  
   * Здесь и далее при ссылке на Полное собрание сочинений Л. Н. Толстого в 90 т. (Юбилейное) приводится после цитаты в скобках номер тома и страница.
   ** Цингер А. В. У Толстых // Толстовский международный альманах. М., 1909. С. 395.
  
   Предупреждение это оказалось не напрасным. Через месяц, в апреле 1896 г., М. П. Новиков был арестован и у него изъяли запрещенные цензурой сочинения Толстого. Поводом к обыску и аресту стала перлюстрация его писем к родным, где он осуждал огромные расходы на предстоящую коронацию императора Николая П. Ему было предъявлено обвинение в оскорблении Величества и осуждении коронации. Из тюрьмы он написал свое первое письмо к Толстому, восторженное, полное выражений любви: "Радуйся, мой отец, мой брат и наставник... радуйся Божьему свету в вас светящему; когда я буду знать, что хотя бы один человек любит меня так, как я вас теперь люблю, то и тогда мое здешнее жизненное благо будет переполнено и уже ни болезнь, ни нищета, ни угрозы -- ничто не будет нарушать моего этого нездешнего блага... Путь меня судят, пусть сошлют куда хотят, но моей мысли, моей новой веры никогда и ничем не убить во мне насильникам".
   Уже в этом письме он как бы предчувствует свою трагическую судьбу: "Быть может, это несчастье видимое приготовит меня к другому и т. д., пока, наконец, не укрепит меня для борьбы открыто со Властью Тьмы".
   О своем аресте и последующей ссылке Михаил Петрович год спустя написал записки, которые Толстой назвал прекрасными. Лев Николаевич советовал ему ничего не придумывать, а только описать свою жизнь. В письме к нему Новиков откликается: "Признаюсь вам, дорогой Лев Николаевич, что тянет меня литературная деятельность, уж слишком много говорят и врут о нашей крестьянской жизни".
   В конце 1900 г. Толстой прочел в рукописи статью М. П. Новикова о тяготах жизни русского крестьянства. В дневнике Лев Николаевич записал: "Вчера читал статью Новикова и получил сильное впечатление: вспомнил то, что забыл: жизнь народа: нужду, унижение, наши вины. Ах, если бы Бог велел мне высказать все то, что я чувствую об этом. Драму "Труп" надо бросить. А если писать, то ту драму и продолжение "Воскресения"".
   Та драма -- это автобиографическая драма "И свет во тьме светит", которую Лев Николаевич называл "своей". Под впечатлением статьи М. П. Новикова Толстой берется за ее продолжение, и картины нищенской жизни изнуренных трудом и голодом крестьян в первом действии навеяны, вероятно, этой статьей. Толстой читал статью Новикова несколько раз своим гостям. Один из слушателей -- народник Лев Никифоров -- вспоминал: "Толстой прочел пересланные ему крестьянином Новиковым сценки из крестьянской жизни... Художественный, глубоко трагический юмор этих сцен и их неподражаемая правдивость... всех восхитили... а сам Л. Н. не раз прерывал свое чтение, т. к. рыдания подступали у него к горлу.
   -- Вот это писатель, настоящий писатель, и какой меткий, неподражаемый язык! -- восхищался он. -- Вот у кого, а не у нас, нужно учиться писать".
   И статье Новиков писал: "Слышу я, говорят и рассуждают о том: что будет тогда, если отдать землю в рабочие руки, выйдет ли прок или большая беда? Вопрос-то неверно поставлен, оттого и трудно его решать. Вы, господа, все благотворить кому-то собираетесь, землю-то отдавая, все о каком-то "общем благе" хлопочете, оттого и в тупик приходите, и не знаете, выйдет ли толк из вашей филантропии. А по-нашему, по мужицкому, не так рассуждать нужно. Вы прежде оглянитесь на себя и спросите: какое вы можете благо сделать мужику, когда сами без "мужика" трех дней прожить не сумеете? Ни хлеба вы не добудете, ни щей ваши бабы не сварят, да, пожалуй, и белья одеть не сможете. Вам поэтому не о нас думать, а о себе нужно. Нужно думать о том, как бы привыкнуть жить не "барином", а просто человеком, чтобы не держать около себя в животном состоянии себе подобных, не заедать их личной жизни..."
   Эти строки живо перекликаются со словами Л. Н. Толстого, обращенными к философу Н. Н. Страхову в письме от 24 апреля 1892 г.: "И они все его (народ) хотят опекать и научать. Взять человека, напоить пьяным, обобрать, да еще связать его и бросить в помойную яму, а потом, указывая на его положение, говорить, что он ничего не может сам и вот до чего дойдет предоставленный самому себе -- и, пользуясь этим, продолжать держать его в рабстве. Да только перестаньте хоть на один год спаивать его, одурять его, грабить и связывать его и посмотрите, что он сделает и как он достигнет того благосостояния, о котором вы и мечтать не смеете" (66, 204).
   (Статья была опубликована позднее В. Г. Чертковым в издании "Свободного слова" под названием "Голос крестьянина". Название это символично. Если ранее русская литература, отражая тяготы и чаяния мужика, вызывая сочувствие к его доле, смотрела на него все же со стороны, как Д. В. Григорович в "Антоне Горемыке" и И. С. Тургенев в "Записках охотника", благодаря Толстому, крестьянская Россия заговорила своим голосом. По словам секретаря Толстого Н. Н. Гусева, писатель неоднократно приводил выражение Монтескье: "Я люблю мужиков. Они недостаточно учены для того, чтобы рассуждать превратно". Он был всегда особенно внимателен к пишущим крестьянам, старался опубликовать их произведения и, зная их нужду, беспокоился о том, чтобы им было выплачено вознаграждение. Взаимоотношения с крестьянскими писателями дают возможность многое уяснить и в позднем творчестве Толстого. Возделывание земли, живая связь с нею помогает услышать голос природы -- "голос матери самой", по выражению Ф. И. Тютчева, заглушаемый шумом бездушной цивилизации, -- и восстановить утраченную гармонию, о которой тоскует Толстой. Его сближает с писателями-крестьянами то, что он вместе с ними считает земледельческий труд главным и обязательным условием жизни человека. "В поте лица снеси хлеб твой" -- на этой формуле из библейской Книги Бытия основана проповедь крестьянского философа Тимофея Михайловича Бондарева, к земле и плугу призывал интеллигенцию курский крестьянин-писатель Пимен Карпов в своей книге "Говор зорь", за плугом ходил и Михаил Новиков. К произведениям крестьянских писателей Т. М. Бондарева и С. Т. Семенова Толстой писал предисловия. Ознакомившись с предисловием Толстого к сочинению Т. М. Бондарева "Трудолюбие и тунеядство", писатель-народник Н. Н. Златовратский справедливо отметил самое важное в отношении великого писателя к пишущим крестьянам и их творчеству: Толстой, в отличие от многих, признает "самостоятельное право за народным сознанием аналитически относиться к явлениям жизни". Он не поучает мужика, но с радостью обнаруживает в пробивающемся от земли голосе крестьянина созвучные ему ноты. Златовратский видел счастливое предзнаменование в том, что у всех сословий и классов России сказался порыв сознания в одном направлении, как он писал Толстому 24 августа 1886 г.:, -- "и у вас -- "вверху стоящего", и у Бондарева -- "стоящего у порога", -- и у нас, разночинцев, мучившихся муками отчаяния в ужасном средостении между "высшими и низшими"". Но, увы, всеобщего гимна любви, как известно, не получилось, и тема трагического разрыва между образованными сословиями и народом, так называемая тема "народа и интеллигенции", неоднократно затронутая на страницах русской печати, приобрела особое звучание в переписке Толстого с писателями-крестьянами и, конечно, присутствует она и в переписке с М. П. Новиковым, которая печатается в этой книге.
   Далеко не все разделяли отношение Толстого к таланту крестьянина. В 1912 г., уже после смерти Толстого, его старинный приятель М. А. Стахович отправил в газету "Речь" В. Д. Набокову две статьи М. П. Новикова: "Крестьяне и выборы в Государственную Думу" и "Ученые и неученые (отклик на статью И. И. Мечникова "День у Толстого в Ясной Поляне")". В первой статье, написанной в 1906 г., Новиков называл существовавший тогда порядок землепользования "великим грехом и неправдой по отношению к русскому народу", во второй статье крестьянин иронизировал над теми, кто делает из науки фетиш: "Только вот немножко неясно -- и тоже от недостаточности логического рассуждения -- кто будет в то золотое время готовить кушанья, мыть полы, стирать белье, выплачивать 3--4-хмиллиардный бюджет, добывать руду, керосин и вообще делать все грязные и опасные работы, без которых ни в какое золотое время люди не обойдутся". И вслед за Толстым он задается вопросом, который сегодня спустя многие десятилетия вновь становится актуальным -- для чего народу все новейшие достижения науки и цивилизации, если они служат только богатым: "Народ живет в пьянстве, невежестве, бедности, в духовной смерти и прозябании и никакие открытия ученых с сыворотками и лучами не делают нашу народную жизнь краше и осмысленнее, и это как тысячу лет назад..." В. Д. Набоков категорически отказал в напечатании этих статей и даже засомневался, читал ли их сам Стахович. 6 ноября 1912 г. он писал Стаховичу: "Это -- детски наивные, притом очень самоуверенные по тону и решительные по форме, -- перепевы идей Толстого, которые были тягостны и неубедительны у самого Толстого, а здесь уже просто невыносимы..."
   Осенью 1902 г. в газетах широко обсуждался вопрос "об оскудении центра". По распоряжению министра финансов С. Ю. Витте по губерниям и уездам были учреждены "Комитеты по выяснению нужд сельскохозяйственной промышленности". В Тульский уездный комитет по рекомендации земского начальника Докудовского был включен М. П. Новиков. Позднее за эту рекомендацию Докудовский получил выговор от министра внутренних дел В. К. Плеве.
   Не рассчитывая на выступление, Новиков написал докладную записку и передал ее на заседании Тульского уездного комитета. В записке он обвинял либералов в лицемерии по отношению к крестьянству: "Крестьянские нужды не иголка, которую надо искать -- они на виду у всех: с одной стороны непосильные налоги, а с другой -- праздничное пьянство, а больше и искать нечего. Надо закрыть казенку и отменить выкупные платежи, а тогда и нужда крестьянская уменьшится. А то затянули крестьян выкупными как мертвой петлей, подставили кабак, а теперь прикидываются непонимающими в оскудении центра".
   Записку зачитали на заседании, возник скандал. По личному распоряжению министра внутренних дел В. К. Плеве Новиков был арестован и отправлен в Петербург в Дом политзаключенных. Конечно, крестьянин-политзаключенный был фигурой непривычной. В своих воспоминаниях Михаил Петрович пишет: "Я был одет в черной старой шубе с отрепанным подолом, и мои провожатые были очень недовольны мной за мой убогий вид. Во всяком крамольнике они привыкли видеть студента или барина и никак не могли примириться с тем, что меня, такого паршивого мужика, взяли за политику.
   -- Тут есть какая-нибудь ошибка, -- говорили они шепотом от меня, -- не может быть, чтобы такое рванье занималось политикой.
   Не сразу поверили в Петербурге, что я не подставное лицо. Один жандарм спросил:
   -- Вы из какого университета, вы студент? -- И на мой отрицательный ответ, что я просто деревенский мужик, другой из них язвительно сказал:
   -- Знаем мы этих мужиков, у тебя и одежда-то поддельная! И бороду отрастил с умыслом!"
   Л. Н. Толстой узнал об аресте М. П. Новикова от своего знакомого И. Накашидзе и начал действовать через А. Ф. Кони и В. В. Стасова, к которым обращался не впервые по подобным делам. В письме к Стасову 26 октября 1902 г. Лев Николаевич пишет:
   "Новиков -- замечательный по уму, образованию и горячности крестьянин, мне давно знакомый и близкий. Он подал в Тульский комитет записку, которая для тульских консерваторов показалась, вероятно, такою же, как "Путешествие" Радищева Екатерине, и вот с ним хотят сделать то же, что и с Радищевым. Не можете ли узнать, где он, что с ним делают и намереваются делать, и не можете ли помочь этому во всех отношениях замечательному и достойному человеку?" (73, 313)
   Пишет Толстой и прямо С. Ю. Витте. Он упрекает министра в "пользовании комитетами, как ловушкой для вызывания и подавления лучших сил крестьянства" (73, 314).
   Хлопоты Толстого увенчались успехом. Через месяц Новиков был освобожден. Аресты и неудовлетворенное стремление вырваться из постоянной нужды выработали в нем не смирение в толстовском духе, а чувство резкого социального протеста, письма к Толстому и статьи его были полны обличений власть имущих.
   Толстой был огорчен состоянием духа Новикова. В письме к его брату Адриану он пишет: "Мне грустно было видеть в Михаиле озлобление, уменьшение любви и вследствие того меньшую ясность ума" (74, 189).
   В своем первом письме к Л. Н. Толстому М. П. Новиков благодарит писателя за новую веру. Что это за новая вера? Новиков изложил свои взгляды на религию в двух сочинениях: "Старая вера" и "Новая вера". "Старая вера", или рассказ о том, как он отпал от православия и как это осложнило его жизнь в деревне, была опубликована В. Д. Бонч-Бруевичем в сборнике материалов о сектантстве*. М. П. Новиков так говорит об основной причине своего отпадения от православия: "Я вперед усомнился не в своей вере в Бога по церковному учению, а в святости власти и правительства, которое, я верил, было поставлено от Бога над нами, и это-то вызвало сомнение в старой вере и в старом Боге, от которого были эти власти".
   На такую почву попало учение Толстого. Новиков вслед за Толстым не признает догматов и Таинств Церкви, видя в христианстве только этическое учение. В его дореволюционных воспоминаниях "Из пережитого" часто звучит ироническое, отрицательное отношение к духовенству, которое он строго судит за человеческие недостатки, и совсем меняется тон его повествования в записках о пребывании в Бутырской тюрьме в 1924--1925 гг., когда Новиков видел перед собой православных епископов, переносивших гонения за Христову веру с достоинством и смирением, и, "глядя на них, многие и многие простые люди обретали себе покой и более легко несли свой крест". М. П. Новиков, восстав против личного Бога, не сумел заменить его в своей душе ничем. В его "Новой вере", собственно, и нет никакой веры. В деревне прошел слух, что Новиков, отступивши от православия, продал свою душу дьяволу и Толстой платит ему за это 25 рублей в месяц. Нашелся в деревне дед по прозвищу Сверчок, который под секретом предлагал Новикову и свою душу за 25 рублей.
   Толстой, конечно, замечал, в каком направлении развивается духовная жизнь Новикова, и как-то сказал, что в таких крестьянах, как Новиков, у которых основа нерелигиозная, он разочаровался. Однако он не мог не чувствовать, что духовная жизнь этого человека есть результат его собственного учения. Вышло, что он сумел лишь разрушить в нем веру в Бога. К тому же обличение Новиковым сытых
  
   * См.: Материалы к истории старообрядчества и сектантства под ред. В. Д. Бонч-Бруевича. СПб., 1910. Вып. III. Рукопись сочинения "Новая вера" хранится в Отделе рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого.
  
   и богатых и описание собственной нищеты тоже вызывали у Льва Николаевича чувство личной вины. Не потому ли, получив в 1907 г. очередное письмо Михаила Петровича Новикова, Толстой говорил: "Он мне всегда бывал тяжел. Он необыкновенно умен и всегда тяжел..."*
   Новиков формулирует свой символ веры путем отрицания: "Новая вера не ответила мне и на мои детские любопытные вопросы: кем и когда сотворен мир, есть ли Бог и во скольких лицах, где Он живет и что делает, есть ли во мне видимая душа и чем ее спасти от адских мучений?"
   Что же предлагала ему новая вера? "А между тем, -- говорила новая вера, -- задача твоей жизни... в том, чтобы найти единство Божеского и человеческого и, осудив рознь и вражду, служить этому единству. И кроме этого ничего не ищи, иного лучше и нет ни в чем. Нужен для жизни хлеб, работай хлеб, нужно для жизни искать одну общую дорогу, ищи эту дорогу... в нашей воле своим вниманием, своим участием к другому и помощью скрашивать несчастье жизни и делать его сносным и радостным. И это ты и должен делать и в этом одном и будет твоя новая вера".
   Но эта новая вера не дала ему нравственного удовлетворения. О своих переживаниях, вызываемых, с одной стороны, его мировоззрением в духе Толстого, с другой стороны, тяжелым материальным положением из-за малоземелья, он пишет Льву Николаевичу: "Своею гордою и красивой фразой: "Не хлебом единым будет сыт человек", христианство только прикрыло свою слабость в разрешении экономического вопроса о хлебе". Он считает, что эта фраза пристала только богатым и сытым, так как и действительно они не хлебом единым сыты. "А мне, а всем тем грязным и потным, усталым людям, копошащимся теперь по полям в погоне за хлебом, нам нужен только хлеб..." Столь явное раздражение в его ученике и друге глубоко взволновало Толстого, он даже не сразу мог ответить на это письмо. Ответ его был тоже не благостным:
   "Вы несколько раз, как бы довольные своим открытием, как бы подсмеиваясь, как о деле решенном, говорите о неверности, глупости мысли о том, что "не хлебом одним сыт человек". А между тем именно оттого, что вы не верите в это, не верите в жизнь духовную, не верите в обязательность требований духовной жизни, не верите в Бога, от этого и ваши страдания и ваше несчастие. Вы, между прочим, пишете, что вы испытываете некоторые неудобства от того, что
  
   * Маковицкий Д. П. У Толстого. Яснополянские записки. Литературное наследство. М., 1979. Т. 90. Кн. 2. С. 496.
  
   вы "нововер". Я думаю, что вы не нововер, а вы невер. То, чтобы хоронить детей без услуг духовенства, не поститься, не ходить в церковь не есть вера: у вас отрицание предрассудков старой веры, а нет веры. И в этом, в том, что вы не верите в духовное начало жизни и в его требования, в этом ваше несчастие, а нисколько не в недостатке земли и в неправильности экономического устройства" (77, 187--188). Эти письма, очень откровенные и одинаково страстные, не испортили отношений Толстого и Новикова. Несмотря на то, что временами их переписка делалась такой яростной, она не прерывалась. А накануне 80-летнего юбилея Л. Н. Толстого в 1908 г. Новиков пригласил писателя к себе в деревню, где бы его никто не мог найти и помешать ему. Толстой ответил отказом, но кто знает, может быть, уже тогда мысль об уходе из Ясной Поляны и жизни в крестьянской избе осталась у него и вновь возникла в октябре 1910 г., когда в письме М. П. Новикову он выразил желание приехать к нему и поселиться в его доме. В своих воспоминаниях в главе об уходе Толстого М. П. Новиков корит себя: "Я виноват в его смерти. Не ответил вовремя".
   После смерти писателя Новиков не прерывал отношений с его семьей, друзьями и последователями -- П. И. Бирюковым, В. Г. Чертковым, И. И. Горбуновым-Посадовым. Он переписывался с сыном писателя Сергеем Львовичем Толстым, служившим в земстве, письма крестьянина включены в эту книгу. Он по-прежнему писал статьи и рассказы, печатался в газете "Беднота" и в других изданиях. В 1912 г. М П. Новиков баллотировался в Государственную Думу. В 1915 г., во время Первой мировой войны, Новиков вместе со многими последователями Толстого подписал воззвание против войны "Опомнитесь, люди-братья!", за что около года просидел в тюрьме под следствием, но по суду вместе с другими участниками подписания воззвания был оправдан и освобожден из-под стражи. По выходе из тюрьмы он писал 29 ноября 1915 г. Софье Андреевне Толстой, горюя о том, что очень не хватает Толстого в это сложное время: "Мы часто там с Душаном Петровичем вспоминали о нем и жалели, что он не дожил до этих скорбных и ужасных дней мирового безумия и срамоты христианских народов, иначе это безумие давно бы кончилось под его горячим и бесстрашным обличением... Очень, очень жаль, что замолкли те уста, которые не могли молчать при виде человеческого безумия и страданий, и что нет другого такого могучего голоса, который бы мог указать выход современным торгашам-язычникам, запутавшимся в сетях собственной философии взаимоистребления и губящих теперь десятки миллионов ни в чем не повинных людей из простого народа". Через короткое время и подписавшие воззвание, и те, кто их судил, будут сметены революцией...
   Еще в годы Первой русской революции в статье "Ответ рабочим социалистам" М. П. Новиков писал: "Революция... всегда ведет с собою кровь и преступления и никак не может быть одобрена ни божескими, ни человеческими законами. Я, право, никак вас не могу понять: как можно верить в благо насилия; как можно таким насилием улучшить жизнь? Ведь слова "Взявшийся за меч от меча и погибнет" не зря брошены, на ветер, а продуманы и примеряны к жизни. Разумеется, можно ограбить фабриканта или купца и временно разжиться на их средства, но, не имея головы купца или фабриканта, нельзя водить фабрики или торговать магазином".
   Послереволюционная жизнь М. П. Новикова была сложной и типичной для многих думающих, знающих и любящих землю крестьян. Всю жизнь страдая от безземелья и нужды, он сохранил щедрую натуру, способность поделиться последним. Нередко, бывало, он обращался за помощью к Л. Н. Толстому, а в голодном 1919 г. сам помогал хлебом семье Толстого и сетовал в письме к Сергею Львовичу Толстому: "Да, да, хоть революция и сумела сделать равнение и даже первых последними, а последних первыми, но покойный ваш отец вряд ли бы одобрил это равнение..." Кстати, о том, что крестьяне помогали своим бывшим помещикам мне неоднократно приходилось слышать от свидетелей того времени. Так, Сергей Петрович Раевский, дед которого Иван Иванович Раевский, тульский и рязанский помещик, дружил с Толстым, рассказывал, что после революции его семья переехала из имения в Тулу, и крестьяне тайком на подводах из деревни привозили к ним в дом провизию.
   В двадцатые -- тридцатые годы Новиков так же бесстрашно, как и до революции, продолжал обличать пороки, царившие в обществе. Среди его документов 1920-х гг. перемежаются экономические статьи, письма из Бутырской тюрьмы, объяснения, которые ему приходилось давать ГПУ.
   В январе 1927 г. Новиков обратился с письмом к И. В. Сталину. Горьким сарказмом пронизано оно. Прекрасно понимая, что казарменный социализм, уравнивающий крестьян в нищете, предназначен только для них, "горе-батраков", Новиков предлагает вождям, проживающим в Москве, в личной жизни устроить "настоящую идейную коммуну, какая бы была по сознанию всех единоличников". Но, как водится, "спасатели народа" никогда не спешат испытывать на себе рецепты придуманного ими "общего блага". В 1928 г. совместно с сыном Иваном М. П. Новиков написал книжку "Дедовские порядки на пересмотр". Ее заметил и одобрил Горький. И как ранее Л. Н. Толстой, он просил Новикова описать свою жизнь. Это подтолкнуло М. П. Новикова продолжить свои мемуары. Однако они были изъяты при очередном аресте. Он без прикрас писал о положении в деревне, о тяжелейшем налоговом бремени ("такого и при татарах не было"), об уничтожении традиционного жизненного уклада, обращался к высшим властям страны, стараясь устыдить их и заставить переменить политику по отношению к крестьянину. Свою прямоту он еще в 1912 г. объяснял в письме одному из своих корреспондентов: "С меня, как с мужика, и взыскать нельзя. Всем известно, что мы не признаем никаких "телячьих нежностей" и не считаем за грех всякие вещи называть их собственными именами". Дочь писателя Анна Михайловна Новикова в своей записке, адресованной в 1988 г. в общество "Мемориал", так охарактеризовала позицию отца: "Ради долга перед народом отец постоянно жертвовал и после Октября своим временем, здоровьем; обращался с письмами к представителям власти, вплоть до Калинина и Сталина, стараясь разъяснить им, какие беды надвигались на деревню... Но эта самоотверженность отца, его глубокая убежденность была его роковой ошибкой, так как в глазах большевистской власти крестьянство вовсе не было настоящим трудовым классом. В крестьянстве же были налицо "две стихии": трудовое начало и мелкособственническая идеология, которую нужно было всячески подавлять и ограничивать... Таким образом, весь крестьянский образ жизни стал целенаправленно уничтожаться, начиная с самых первых приказаний и требований новой власти. И все это пришлось вынести на своей жизни и моему отцу, вплоть до его безвременной трагической гибели".
   Писатель Олег Васильевич Волков, более двадцати семи лет отбывший в сталинских лагерях и ссылках, в конце двадцатых годов находился в тульской тюрьме, может быть, даже в одно время с М. П. Новиковым. И не о Новикове ли, не о таких ли, как он, составлявших "здоровое ядро крестьянства", с любовью и сочувствием отзывается писатель в "Погружении во тьму"? Волков напоминает слова Льва Толстого, ездившего из Ясной Поляны в Тулу мимо губернской тюрьмы, высившейся на выезде из города рядом с кладбищем и водочным заводом, -- о том, что "народ спаивают, прячут за решетку и единственное избавление -- в сырой земле". "Это было сказано, -- добавляет Волков, -- когда тюрьма на три четверти пустовала, крестьяне берегли копейку и шкалики водки позволяли себе лишь в самые больше праздники, а на кладбище обходились без братских могил и глубоких ям, куда сбрасывали трупы расстрелянных, а что бы нашел сказать Лев Николаевич, -- вопрошает писатель, -- проведи его современный Вергилий по тем же местам неполную четверть века после его смерти?.. Вглядитесь пристальнее, граф! Среди этих сотен и сотен грязных, истерзанных и забитых существ -- ручаюсь! -- многочисленные ваши знакомые, мужички вашего Крапивенского и соседних уездов, их дети, сколько раз окружавшие вас, чтобы поговорить, а то и поглазеть попросту на диковинного барина-мужика..."
   Начиная с 1923 г. власти не оставляли своим вниманием "неудобного" крестьянина. Он неоднократно арестовывался, его высылали в Архангельск, где он, по словам дочери, "сумел как-то уйти из-под стражи, ушел просто на улицу и стал потихоньку скитаться по Архангельску, питался только милостыней". Опять вспоминаются строки из "Погружения во тьму" О. Волкова, встречавшего таких мужиков, -- а может быть, среди них был и М. П. Новиков, -- на улицах Архангельска, где сам писатель отбывал ссылку: "Наводнившие Архангельск толпы бездомных, голодных и больных крестьян, загнанных сюда не мором и не вражеским нашествием, не стихийным бедствием, а своей "кровной" рабоче-крестьянской властью, -- вот тот фон, на котором отложились мои воспоминания об этом городе".
   Новиков сумел все-таки написать куда-то в "верха" о несправедливости своего ареста, после чего был официально освобожден. А его брат Адриан так и погиб в Архангельске. В 1933 г. М. П. Новикова на три года вновь высылают из родных мест -- в Воронеж. По окончания срока ссылки зимой 1936 г. Михаил Петрович вернулся домой, к семье. Он очень радовался своей свободе, даже плакал от радости, стремясь всей душой в родное село, летом 1937 г. он неожиданно, без всяких причин, был арестован. Как пишет Анна Михайловна Новикова, "в село пришли два "чекиста" и увели его с собой, вряд ли даже предъявив какой-либо документ для ареста. Доведя его пешком до железной дороги, они увезли отца по дороге на Москву, до Серпухова. Это было последнее нам известие о нем. Куда он был уведен далее, в какой город или лагерь -- для нас все это осталось неизвестным. Сколько раз наша семья посылала заявления, сколько раз мы лично обивали пороги служб НКВД в Туле и Москве -- все было безрезультатно. В таких местах с посетителями вообще не разговаривали. Только один раз моей сестре Наталье Михайловне какой-то "добрый" дежурный в тульском НКВД посоветовал "Вот что, гражданка, вы лучше не ходите сюда, а то и вам то же будет...""
   По слухам, доходившим до семьи, М. П. Новиков отбывал свой последний срок в Котласе. Началась "хрущевская оттепель", семья неоднократно обращалась с запросами по делу Михаила Петровича в прокуратуру СССР, но и в 1957, и в 1958, и в 1959 гг. неизменно получала ответ: "Осужден был правильно, оснований для реабилитации не имеется". Решением Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 8 марта 1960 г. постановление тройки У НКВД СССР по Московской области от 18 августа 1937 г. в отношении М. П. Новикова было прекращено "за отсутствием состава преступления". И только в 1994 г. в ответ на запрос внучки М. П. Новикова Ольги Владимировны Кривенцевой Управление ФСК РФ сообщало, что М. П. Новиков "осужден 19 августа 1937 года тройкой УНКВД по Московской области к высшей мере наказания -- расстрелу. Приговор приведен в исполнение 28 августа 1937 года. Место расстрела и захоронения неизвестно. Новиков Михаил Петрович посмертно реабилитирован..."
   В настоящую книгу входят впервые публикуемые в столь полном объеме мемуарные записки М. П. Новикова "Из прошлого" (1924), охватывающие события второй половины XIX -- первой половины XX в., а также неизвестные ранее воспоминания о пребывании в Бутырской тюрьме в 1924--1925 гг.; переписка с Л.Н. Толстым, письма к А. М. Горькому, И. В. Сталину и др. Воспоминания "Из прошлого" были подарены в Государственный музей Л. Н. Толстого дочерью писателя Анной Михайловной Новиковой. Записки о пребывании в Бутырской тюрьме в 1924--1925 гг., к сожалению недатированные и незаконченные, были переданы музею в 1995 г. Федеральной службой контрразведки РФ. Судя по тому, что записки оборваны буквально на полуслове, можно предположить, что М. П. Новиков писал их перед арестом в 1937 г.
  
   Резкие, острые суждения крестьянского писателя о вере, оценки, даваемые им людям и событиям, возможно, не всегда справедливы, но разве путь страстного искания истины, даже усеянный заблуждениями, не встретит отклика в нашей душе? Разве в отчаянном возгласе крестьянина, прозвучавшем в одном из его писем к Толстому: "Нам нужен только хлеб..." -- не отразилось заблуждение очень многих, поддавшихся дьявольскому искушению, будто человек жив единым хлебом, и забывших в погоне за материалистической приманкой, что в руках дьявола и хлеб обращается в камень... Знакомство с такой крупной и яркой фигурой, как крестьянский писатель Михаил Петрович Новиков позволяет взглянуть по-новому и на нашу сегодняшнюю жизнь. В каком положении сегодня крестьянин? Как использует общество его созидательные, творческие силы? Не случайно, наверное, в 1995 г., когда живо обсуждался вопрос о собственности на землю, М. П. Новиковым заинтересовался писатель Б. А. Можаев, бывший в ту пору главным редактором журнала "Россия". Я помню, как он сразу же, взахлеб, принялся за чтение писем крестьянина, зачитывая самые интересные места вслух. Он опубликовал некоторые материалы со своим комментарием, в котором выразил восхищение талантом, колоритным языком Новикова и осудил ""реформаторов", которые с ноздревским нетерпением замахиваются на землю, принадлежащую всему нашему народу".
   В рассказе современного писателя В. Г. Распутина "Женский разговор", написанном в 1995 г., старая крестьянка Наталья наказывает внучке: "Устою возьми. Без устои так тебя истреплет, что и концов не найдешь". Так и треплет сегодня и человека, и страну, растерявшую устои, ту гармонию жизни, которую писатель В. И. Белов назвал емким словом -- "лад". Думается, что воспоминания М. П. Новикова, спорные, неоднозначные, позволят взглянуть на прошлую жизнь глазами русского крестьянина, представителя самобытного сословия, в недрах которого рождается хлеб и поэзия, сословия, хранящего традиционный национальный уклад и воплощающего живую душу нашего народа, сословия, угнетенного вихрем катастроф XX века и злым ветром обезличивающей цивилизации.
   Приношу благодарность за помощь в работе над этой книгой внучке М. П. Новикова Ольге Владимировне Кривенцевой и заведующей Отделом рукописей Государственного музея Л. Н. Толстого Наталье Алексеевне Калининой.

Л. В. Гладкова

  
  
   УДК 821.161.1.09 ББК 83.3 (2 Рос=Рус) 1 Н 73
  
   Федеральная целевая программа "Культура России"
   Составление, предисловие, подготовка текста, примечания Л. В. Гладковой
   Документы и фотографии из фондов Государственного музея Л. Н. Толстого (Москва) и архива О. В. Кривенцевой
  
   Новиков М. П.
   Из пережитого. -- М.: Энциклопедия сел и деревень, 2004. -- 560 с: ил. -- (Семейный архив)
   ISBN 5-89673-021-7
  
   Серию "Семейный архив", начатую издательством "Энциклопедия сел и деревень", продолжают уникальные, впервые публикуемые в наиболее полном объеме воспоминания и переписка расстрелянного в 1937 году крестьянина Михаила Петровича Новикова (1870--1937), талантливого писателя-самоучки, друга Льва Николаевича Толстого, у которого великий писатель хотел поселиться, когда замыслил свой уход из Ясной Поляны... В воспоминаниях "Из пережитого" истает Россия конца XIX -- первой трети XX века, трагическая судьба крестьянства -- сословия, которое Толстой называл "самым разумным и самым нравственным, которым живем все мы". Среди корреспондентов М. П. Новикова -- Лев Толстой, Максим Горький, Иосиф Сталин... Читая Новикова, Толстой восхищался и плакал. Думается, эта книга не оставит равнодушным читателя и сегодня.
  
   No Гладкова Л. В., составление, предисловие, примечания, 2004
   Энциклопедия сел и деревень, издание, 2004
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru