Немирович-Данченко Василий Иванович
В освобождённой крепости

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Василий Иванович Немирович-Данченко

В освобождённой крепости

   Не успел ещё Амед подъехать к воротам крепости, как навстречу ему вышла оттуда Нина с доктором и священником. Молодой горец, краснея, поклонился ей, -- она тоже вспыхнула, увидя его, и застенчиво отвела глаза.
   -- Ну, герои, -- смеялся доктор, -- что нового узнали?
   -- Ничего нет. Все ихние шайки ушли в горы... Мы обыскали долину и в ущелья смотрели.
   -- Да?.. Слава Богу, слава Богу... "Славься сим Екатерина, славься нежная к нам мать!" -- фальшиво запел он. -- Вот барышня, дела ей видно мало, заставила по жаре ходить. Может, вы поможете убедить её.
   -- Что вам угодно?
   -- Раненых ищем... Нет ли раненых, вишь!.. Стосковались по ним, верно, -- у самих мало.
   Нина только улыбнулась.
   -- Я не видел. Там, где я был, их нет. Может быть, около крепости?
   -- Наверное, не найдём.
   Лишь теперь, сам оправившийся от устали всех этих страшных дней, Амед заметил, как побледнела и осунулась Нина за время осады. Только большие глаза её стали ещё крупнее, и на лицо девушки легло выражение решительности и силы. Не даром для неё прошло это испытание. Она окрепла в нём и вместо наивной и простодушной, несколько сентиментальной и робкой "девы гор", как её называли в Дербенте, -- Нина стала настоящим человеком, готовым на борьбу и уверенным в победе. Сегодня, тоже оправившийся, Брызгалов всё утро любовался ею и предложил было ей уехать в Тифлис к родным, чтобы немного очнуться ото всех пережитых ужасов, но она только с удивлением повела на него взглядом.
   -- Мне уехать? Зачем?.. Здесь ещё столько дела... У нас лазареты полны...
   -- Да тебе-то надо отдохнуть...
   -- Я не устала... Моё место здесь, с вами.
   В крепости, когда в неё въехали наши всадники, царило спокойствие и тишина. Даже странно было прислушиваться к ней после всего этого недавно пережитого ада. Солнце жгло стены, хранившие везде следы разрушения, косые лучи его сквозь амбразуры горели на закопчённой в пороховом дыму меди тоже отдыхавших пушек. Между ними, в тени, привольно раскинувшись, спали крепостные собаки, впросонках тявкая на чудившегося врага. Вон "Филат", как его называли солдаты, привалился к орудию, зажал лохматую голову между громадными и сильными лапами и только хвостом чуть машет, видя издали Амеда с Мехтулином. А потом, сообразив, что невежливо так встречать друзей, поднялся было, но не осилив одолевшего его ощущения покоя, опять свалился и ещё счастливее засопел на весь мир Божий. Часовые дремали, прислонясь к стенам. Не от кого было караулить укрепление, да и всякий непорядок пока в счёт не ставился. Исхудалые солдаты, ещё вчера бродившие как тени, сегодня тоже отражали на себе радостное ощущение безопасности, покоя, доблестно-заслуженного и давным-давно раззнакомившегося с ними. Всюду, где был хотя клочок тени, под стенами, в углах за траверсами, даже под расстрелянною горцами чинарой -- лежали они, отсыпаясь за всё это время. Одни спали, другие, уже отдохнувшие, возились, свежуя баранов, разводя костры. Солнце не щадило и тех, и других. Тень отойдёт, -- и бедняки оказываются под ним. Лучи его обжигают лежащим носы и лица, -- но тем и невдомёк... Просыпавшиеся приподнимались при виде Брызгалова и офицеров, но те ласково останавливали их: "Спи-спи. Отдыхайте, братцы". И в тоне голоса их слышалась суровая нежность: "И прежде одна семья была, а теперь вместе пережили такое горе, что бесконечно дороги стали друг другу". Дымки от костров тонули в небесах. Пахло жареным мясом... Вчера ещё были осторожны после голодовки, а сегодня всё ело до отвалу. Шашлыки зарумянивались над углями, сало капало в огонь, шипело и голубым полымем вспыхивало. У недавних героев лица лоснились, но они уже не разбирали: "Мы не женихи", -- и съедали столько мяса, что первого присланного сюда кадием стада уж не хватило к вечеру. Вдоль стен крепости сушили на солнце шкуры ягнят и овец. Лошади, отбитые у горцев, с наслаждением ели траву, тоже доставленную им в Самурское укрепление. Кто-то из "героев" даже на балалайке было затренькал, но свалился, балалайка попала под голову, и он сладко заснул на ней. Казаки, те разостлали попоны и бросили сёдла в изголовье... Если где и когда-либо было сонное царство, то оно, наверное, походило на Самурское укрепление...
   Спал в небольшой церковке и поручик Роговой. Спал в тесном деревянном гробу, тоже сладко отдыхая на мягкой подушке. Нина отдала ему свою. Он тоже заслужил отдых, и в его недвижимых чертах читалось так много счастливого спокойствия. Ни бешеного возбуждения боя, ни злобы, ни отчаяния уж не было в них; просто между свечами, перевязанными креповыми бантами, лежал себе хорошо и честно потрудившийся воин, и солнце, проникавшее золотыми лучами в окна, с одинаковою любовью ласкало и лики немудрёных икон, и убогую живопись иконостаса, и это мёртвое, недвижное лицо... Несколько раз уже заходили сюда и Брызгалов, и Незамай-Козёл, и Кнаус. Они тихо опускались на колени, молились за товарища, крестили его. Появлялись сюда и солдаты. Один седоусый долго смотрел на Рогового.
   -- "Со святыми упокой". Подлинно отец нашему брату был... Не выдавал... Ему и смерть-то легка будет... Потому Господь его и судить не станет. "Ты, -- скажет, -- не осуждал и Я тебя оправдаю!.."
   Сбросил с усов слезу и, грозно на что-то нахмурясь, вышел вон отсюда.
   Днём несколько раз служили панихиды... За солдатами даже крепостные псы бежали сюда и только останавливались у паперти -- сидели, опустив лохматые головы, точно и они поминали добром и сердечною грустью боевого товарища. Нина входила, когда никого не было. Она со слезами в глазах думала о храбром офицере, несколько смешном сначала, всё декламировавшем из "Библиотеки для чтения" и на первых порах так бескорыстно любившем её и так героически боровшемся на этих облитых кровью стенах... "Бедный, бедный", -- шептала она про себя, и ей приходило в голову, какие тысячи таких невидных и никому неведомых героев гибнут в горах и трущобах Кавказа. Что за чудные страницы можно было бы написать о их подвигах! Но кто их расскажет родной стране, кто, кроме ветра, пробегающего по зорям синими ущельями, видел и знает их забытые могилы? Только товарищи вспомянут порой: "Бравый офицер был" и ни слова больше, потому что кто ж здесь не бравый офицер? Кто ж из них не способен на такую же смерть? "Бог им счёт ведёт, -- сказал раз при ней старый солдат. -- Оно и лучше, что люди не славят, там за всё заплатится". И она пристально вглядывалась в это лазурное, бездонное, мистически загадочное "там", полное тишины, света, блаженного покоя, и её самую тянуло туда; казалось, что она тотчас же встретит в ней, в этой лазурной бездне всех, кто был ей так дорог, и кого уже нет с нею. И первую -- свою мать!.. Она молилась и ей, звала её и верила, что "святая женщина" сошла сюда и новопреставившимся помогает в новом чудном и таинственном мире. Роговой лежал один, -- ему не удалось быть вместе со своим приятелем -- Левченко... Левченко, когда ему лезгины отрубили голову, был так искрошен их шашками, что его нельзя было и отличить от других мученически погибших защитников Самурского укрепления. Одну голову его нашли, скатившуюся в ров за стены. Она страшно смотрела на подходящих солдат; те, простясь, завернули её в платок и принесли в крепость. Останки Левченко сложили в общую могилу.
   -- Не стало нашего охотничка!
   "Филат" всю ночь выл над ним, царапал землю, лаял в неё, уткнувши морду вниз, будто хотел разбудить приятеля, -- но на другой день успокоился: "Все де там будем", и отдыхал у пушек.
   К вечеру третьего дня в крепость прибыла оказия.
   Она давно ждала возможности прийти сюда.
   В крепости радостно вздохнули. Ещё бы -- значит, обычное течение дел вполне восстановилось, и укрепление переходило таким образом на мирное положение. Всю ночь Брызгалов просидел за составлением подробной реляции, целый день её переписывал писарь, и к следующему она была готова. Накануне, за ужином, Степан Фёдорович посоветовался с уцелевшими офицерами и позвал к себе в кабинет Амеда.
   -- Завтра я пошлю тебя в Тифлис.
   -- Слушаю-с.
   -- Ты явишься к главнокомандующему. Я тут пишу и о тебе... А там будет, что Бог даст... Я доволен тобою как солдатом... И люблю тебя как сына!
   Амед быстро поклонился и поцеловал Брызгалову руку.
   -- Ну, Бог с тобой... Счастливой дороги... Передай его светлости бумаги и сумей рассказать подробно обо всём, что ты здесь видел, испытал и слышал... Прощай!.. Тебе надо отдохнуть.
   Но отдыхать Амед не пошёл.
   Ночь была ясная, светлая, серебряная ночь... Тени ложились черно и резко. Какими-то призрачными маревами чудились вершины гор кругом. Тихо шумел Самур у стен крепости... Амед прошёл к окну Нины... Ему почудилось что-то белое в нём... Он выступил на освещённое луною пространство, так что Нина его увидела.
   -- Амед, подойдите сюда...
   Он приблизился к окну, наивно схватясь за сердце. Ему казалось, что оно разобьёт ему грудь.
   -- Вы завтра едете?
   -- Да...
   -- Отец представил вас к офицерскому чину. Вы знаете, что делать в Тифлисе?
   -- Знаю.
   -- Просите светлейшего быть вашим крёстным отцом, тогда все ваши родные поневоле помирятся с вами.
  

----------------------------

   Источник текста: Немирович-Данченко В. И. Кавказские богатыри. Часть третья. Победа! -- М.: Издание редакции журналов "Детское чтение" и "Педагогический листок", 1902. -- С. 98.
   OCR, подготовка текста -- Евгений Зеленко, март 2013 г.
   Оригинал здесь: Викитека.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru