Немирович-Данченко Василий Иванович
Тебе Бога хвалим!..

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Василий Иванович Немирович-Данченко

Тебе Бога хвалим!..

   В зловещей тишине и мрачном спокойствии просыпался этот день на другом конце Дагестана, над долиною реки Самур.
   Враги стояли лицом к лицу... Обойдя стены, бастионы и гласисы крепости, Брызгалов видел лезгин около... Те, сомкнувшись, ждали. Позади двигались остальные отряды Шамиля. Сегодня и у горцев тихо. Задиравшие наших, джигиты не подъезжали к крепости. Ругательства и насмешки оттуда не звучали в нашу сторону. Точно и те понимали, что Самурскому укреплению пришёл конец, что оно сегодня обречено смерти... Всюду суровые массы неприятеля густились в ожидании имама... Брызгалов подошёл к пороховому погребу и отпер двери, чтобы в решительную минуту их замки и затворы не удержали его... Отряд весь приготовился к смерти... Накануне солдаты и офицеры исповедовались и приобщались... Тихая грусть лежала на измождённых лицах голодных людей... Они сознавали, что их спасти могло бы чудо, но чуда не ожидал никто! Измученные защитники орлиного гнезда молились и, спокойно глядя на лезгин, понимали, что обессиленные руки и груди уже не могут теперь сопротивляться напору озверелой толпы. Численность и отвага неприятеля не победили бы самурцев. Их сломил голод. Все знали, что сдачи и позорного плена не будет, что сегодня ждёт их отдых и успокоение вне этого мира, за пределами мучительной жизни... "У Бога будем к вечеру! -- повторяли старые солдаты. -- Иде же несть болезни и печалей!.. До конца исполним присягу"... Мехтулин и Амед горевшими ненавистью глазами всматривались в сплошное наводнение вражьих отрядов и давали друг другу слово умереть у порога Нины, чтобы и до взрыва ничья рука не смела коснуться девушки. Наступил тот страшный момент, когда никому уже не хотелось жить... Все как-то разом и всей душой примирились со смертью... Им казалось, что её чёрные, громадные крылья уже бросили тень на них, и вместе с этою тенью сердца их были охвачены удивительною тишиной... Так разом становилось легко, точно вся их задача на земле была уже решена, и здесь, среди крови и уничтожения, нечего было делать.
   Вот вдали показалось красное пятно...
   Солдаты пристально всматривались в него... Это приближался Шамиль с наибами... Впереди везли его значок, за ним медленно двигалась пёстрая свита имама... Они не торопились сегодня. К чему? Ведь добыча лежала перед ними, вся истекая кровью... Уйти она не могла... Железные когти глубоко вонзились в её истерзанное тело, -- а проклевать ей голову стальным клювом всегда успеешь... Да и кроме того, горцам, как и всякому пернатому хищнику, доставляло наслаждение видеть агонию побеждённого врага...
   -- Не предложить ли им сдаться? -- подъехал Хатхуа к Шамилю.
   -- Напрасно... Они и без того наши...
   -- Но я Брызгалова знаю. Он взорвёт крепость...
   -- Ты забыл, что у него там дочь...
   Небо здесь сегодня было всё обложено тучами. Дождь не накрапывал, но, казалось, что он собирался на Дагестанских высотах и ждал, когда к нему стянутся остальные, ещё лежавшие в ущельях и над безднами ночные туманы.
   -- А впрочем!.. -- вспомнил что-то Шамиль. -- Отчего и не предложить им сдачи?..
   Он, побывавший когда-то в Тифлисе и знакомый с европейскими обычаями, захотел щегольнуть великодушием. Всё равно -- эти люди вечером будут его пленниками... Он послал наиба. Крепость представлялась настолько обессиленной, а защитники её казались упавшими духом так, что с ними тот не счёл даже нужным соблюсти обычных форм. Он не приказал навязать белой тряпки на значок и подъехал беспечно к стенам.
   -- Эй, кунак! -- крикнул он снизу.
   В амбразуре показалось исхудалое и измученное лицо старого солдата.
   -- Эй, кунак! Имам меня послал к вам... -- лезгин говорил по-русски.
   -- Зачем?
   -- Всё равно заберём вас как баранов сегодня. Сдайтесь! Скажи своим... А то никого живым не оставим... Дай ответ скорей!
   -- Сейчас...
   Левченко, -- это был он, -- приложился... Одинокий выстрел прокатился по долине, отражаемый и повторяемый горными скалами и ущельями... Наиб, получив пулю в голову, бессильно покатился с седла. Ноги его запутались в стремени, и испуганная лошадь стремглав понеслась к Самуру сквозь ряды сторонившихся горцев.
   -- Вот тебе и ответ! -- угрюмо улыбнулся Левченко.
   -- Настоящий самурский! -- одобрил его рядом стоявший солдат.
   -- Нам будет горько, да и им несладко... Погодите, негодяи!
   Смерть Шамилева наиба была точно сигналом общей атаки. Имам что-то крикнул громко и хрипло... Его приказ повторили начальники горных кланов, и вдруг вся эта ещё мгновение назад неподвижная масса с рёвом, визгом и воплем кинулась на стены Самурского укрепления. Свинцовым градом посыпались пули. Они во всех направлениях низали воздух кругом, мелко и часто падали на крепостной двор, со зловещим шорохом врывались в листву громадного платана на нём, чмокались о стены домов и, шипя, уходили в мягкие насыпи земли... Но трескотни выстрелов не было слышно вовсе. Всё покрывал собою сплошной гомон и гвалт этой массы, ринувшейся вперёд. В её бешеном грохоте пропадали и удары картечных орудий, сметавших всё перед собою, и только разрывы фугасов тускло и глухо звучали у подступов к укреплению. Но сегодня и лезгины обрекли себя смерти... Их взмётывало с землёй и каменьями вверх и бросало изорванными трупами обратно, массы картечи вырывали целые ряды в скучившейся орде, но у тел павших товарищей тотчас же становились живые и неудержимо лезли на стены крепости. Сам Шамиль сегодня не оставался в стороне. Он двинулся в самую кипень боя, в средоточие свалки и, повинуясь неудержимому боевому порыву, снял папаху -- белую с красным верхом -- и швырнул её за зубцы укрепления. За нею точно воды из внезапно наполнившегося ими ущелья прокатились отряды оставшихся андийцев и дидойцев... -- "Аллах-Аллах!" -- слышалось кругом, и только голодные защитники крепости, молча, стояли на своих постах, хмуря и сурово озирая напор разъярённой стихии... "Ура!" -- не вспыхивало на башнях, не передавалось на бастионы... Самурцы умирали безмолвно... Свирепые крики неслись снаружи, -- здесь стояла тишина смерти. Шёпот молитвы не нарушал её... Брызгалов уже не показывался на стенах... Зачем? Сегодня он там был не нужен. Он слишком хорошо знал своих, чтобы за них беспокоиться и им не верить. Он решил остаться за дверями порохового погреба. Он должен быть до решительного, последнего мгновения целым... Иначе план его не удался бы, и крепость с её защитниками попала в руки Шамиля... В погребе было темно и холодно... Сев на мешок с порохом, он задумался... Вся жизнь проходила перед ним в ярких красках, в милых образах, в звуках дорогих голосов... Увы, сколько позади могил!.. Сегодня и он умрёт, и в целом мире от родных покойников не останется никакого следа!.. Ведь эти могилы, эти люди, в них схороненные, жили только в его воспоминаниях... Его не будет, и они совсем-совсем уйдут из мира... Явятся сюда новые люди. Воскреснет и зацветёт в долине р. Самур иная жизнь, -- и никому-никому не придёт на память он, Брызгалов, с целою полосою, оставшеюся позади былин... Кто о нём узнает?.. Он хотел помолиться в эти последние, оставшиеся ему часы. Но слова молитвы переплетались с Бог весть откуда, из каких далей прошлого прилетавшими речами, в которых он узнавал голоса покойницы жены, друзей, родных. Детство воскресло вдруг и заслонило опять молитву ракитами затерявшегося где-то над Окою сада... Доброе-доброе лицо матери с морщинками, лучившимися у глаз, с тихою улыбкою и ласковым взглядом выделилось из сумрака порохового погреба... Брызгалов зажмурился, и вдруг ему почувствовалось, что её тонкая, худая рука поднялась над ним и перекрестила его... Он даже ощутил движение воздуха от неё на лице... И ему почудилось, что он опять, маленький, засыпает в кроватке, и над ним стоит она, добрая, любящая!..
   -- Всё позади, всё позади!.. -- вслух повторил он про себя. -- Ничего впереди, кроме смерти и Бога!..
   -- Да, Бога... Теперь именно пора о Нём подумать...
   Он стал припоминать слова молитвы... Чудные, вдохновенные строки Иоанна Златоуста точно огнём на мраке этого погреба вырезались, -- и он повторял их, чувствуя разом, что сердце его охвачено умилённою преданностью и торжественным смирением...
   -- "Господи!.. Аз, яко человек, согреших, Ты же, яко Бог, щедр, -- помилуй мя, видя немощь души моея!"
   И вдруг он открыл глаза. Дверь отворилась, яркий сноп лучей ворвался сюда, и в его ореоле, вся в белом, стояла там Нина...
   -- Ты зачем сюда?
   -- Я умру вместе с тобою, батюшка!..
   С площади доносился визг, треск и шорох пуль, глухие удары орудий и гвалт наступавшей орды... За Ниной стояли Амед и Мехтулин.
   -- Я вместе с тобою умру, батюшка... Моё место теперь около тебя...
   -- И мы тоже...
   Глаза у Амеда горели как у разозлённого волчонка...
   -- Притворите двери!
   Опять мрак и тишина...
   -- Амед и Мехтулин! -- обратился к ним Брызгалов. -- Вы бы могли попробовать пробиться и спастись. Вы можете переодеться...
   -- Нет, не будем говорить об этом! -- решительно ответил молодой елисуец. -- Я умру с тобою...
   Он было хотел сказать: "с Ниной" -- да в последнее мгновение язык его не послушался...
   -- А ты, Мехтулин?
   -- Мы с ним, -- кивнул он на Амеда, -- кровные братья теперь, и не можем разлучаться... У нас всё вместе -- и жизнь, и смерть...
   Как тихо опять... Земляная насыпь погреба скрадывала звуки. Только через массивную дверь они отражались сюда, но смутно и глухо... Бой идёт уже на башне... Справа доносится озверелый визг диких андийцев... Чу! Это ревут дидойцы налево... Неужели уже ворвались? Неужели сейчас, сию минуту?
   Брызгалов подошёл к дочери... Обнял, поцеловал её. Она упала перед ним на колени.
   -- Благослови меня!
   Тихо поднялась его рука над склонившейся головкой девушки... И ему опять почудилось, что вместе с его рукою в темноте порохового погреба чуть-чуть наметились и другие... Смуглая -- его жены, и тонкая, бледная, с насквозь проступающими жилками -- его матери...
   "Скоро увидимся!" -- мелькнуло в его памяти.
   Нина осталась на коленях...
   Брызгалов отошёл, -- он зажёг фитиль и пока вставил его в безопасное место, в угол стены... В чёрном мраке он загорелся красным языком, курясь тонкой струйкой удушливого дыма... Красный, зловещий свет, колеблясь, разгонял темноту, в которой смутно рисовались серые мешки с порохом, бочки его, гранаты и картечь позади... Багровое отражение чуть-чуть колыхалась на суровом лице Брызгалова, на бледном, но спокойном -- Нины... Она только опустила веки и так застыла...
   -- Послушай... -- вдруг послышалось над нею. -- Послушай!
   Она подняла голову, -- над нею стоял Амед.
   -- Отчего ты не молишься Иссе?.. Он, Исса, всё может... Он вдруг, если захочет, -- всех нас на небо возьмёт. Он меня спас уже, и я уже обещался ему... И ещё обещаюсь... Молись, молись Иссе... Он один Сын у Аллаха... Аллах ему ни в чём не откажет. Молись, Нина Степановна, Иссе!.. Молись...
   Вдруг точно какая-то мысль озарила Нину.
   -- Амед... стань рядом, здесь стань... На колени...
   Тот опустился.
   -- Повторяй за мною... Слышишь, -- повторяй за мною... "Верую во единого Бога Отца"...
   -- Верую во единого Бога...
   -- "Отца вседержителя, Творца неба и земли, видимым же всем и невидимым... И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия"...
   В торжественной тишине порохового погреба при колеблющемся красном пламени рокового фитиля тихо и искренно раздавались слова символа... Голос девушки из неуверенного и робкого делался всё решительнее и сильнее, -- "чаю воскресения мёртвых и жизни будущего века" -- она произнесла с такою восторженною радостью, что и Амеду вдруг показалось, что сердце его раскрылось чему-то светлому, яркому, бесконечному...
   -- Всё? -- тихо спросил он. -- Всё?..
   Опять открылась дверь, опять вместе со светом и теплом ворвались сюда рёв и грохот остервенелого боя. В погреб вошёл священник в полном облачении -- с крестом в руках. Заметив стоявшего на коленях Амеда, он тихо перекрестил его...
   -- Готовы? -- спросил он у Брызгалова.
   -- Да, батюшка.
   Священник подал ему крест, тот приложился, за ним подошла Нина... Амед стоял в нерешительности. Ему хотелось тоже поцеловать "Иссу распятого", но он думал, что обидит этим священника. Тот понял его колебания и, светло и радостно улыбаясь, подошёл к нему... Амеду показалось, что от креста на него повеяло какою-то чудною силою, и ему вдруг стало так радостно и покойно...
   -- Чу... Кажется, они близко уже...
   Точно вихрь каких-то звуков, ураган целый обвил погреб... Очевидно, драка была уже внизу... Лезгины ворвались... Смятение на одну минуту показалось на лицах обречённых смерти, но священник медленно и выразительно начал читать молитву:
   "Владыко Господи, Иисусе Христе, Боже мой! Твоего ради страдания на кресте и погребения, не остави меня в гресех погибнути, зане же зело грешен есмь; но, по множеству щедрот Твоих, очисти вся беззакония моя и даждь ми Твоим заступлением без напасти препроводити живот мой и радости святых причастника мя быти сподоби, яко благ и человеколюбец. Аминь"...
   Бой давно шёл на стенах крепости... Лезгины теперь уже не обращали внимания на сотни своих, падавших вниз под ударами штыков, которыми пока ещё работали ослабевшие руки. Сегодня -- конец газавату, сегодня -- великое торжество Пророка над неверными, возвещённое имаму. Сегодня горсть богатырей, столько времени сопротивлявшихся неудержимому напору горных кланов, падёт под ударами освящённых шашек воинов Аллаха... И новые, и новые кланы бросались на многострадальные стены... Точно львы отбивались Незамай-Козёл и Кнаус... Роговой давно уже лежал, раскинув руки у орудий и недвижным взглядом остеклевших глаз пристально и упорно всматривался в серое, пасмурное небо... Левченко тоже убит!.. Он напоследок переколол штыком набрасывавшихся на него дидойцев, но как-то штык встретил медную бляху от пояса и сломался... Он перевернул ружьё и отбивался прикладом, чувствуя, что силы его оставляют. В его измождённом теле всё больше и больше гасло боевое воодушевление. Старик чувствовал, что ему делается как-то "всё равно"... Смерть стояла рядом... Он сердцем её чуял и был готов... Раскроив череп набросившемуся на него горцу, он вдруг бросил ружьё и только и успел сказать: "Господи!", как острая шашка лезгинского джигита снесла его усталую голову... Неудержимым потоком "орда" пролилась со стен вниз... Уже дрались на площади крепости... И отступая к пороховому погребу, Незамай-Козёл и Кнаус ощущали прилив того же равнодушия ко всему, которое заставило Левченко швырнуть ружьё, как вдруг случилось нечто непонятное, по-видимому, бессмысленное и вовсе уж неожиданное...
   В это время Брызгалов размахивал фитилём, желая раздуть его.
   Нина, сжав глаза и не замечая, что её рука осталась в руке Амеда, ждала смерти, священник тихо читал: "Со духи праведных скончавшихся, души рабов Твоих, Спасе, упокой, сохраняя их в блаженной жизни, яже у Тебя, человеколюбче"... Мехтулин, обернувшись лицом к Мекке, тоже замер. Тьма погреба то рассеивалась, когда фитиль вспыхивал, то вновь сгущалась, когда язык его, казалось, падал и курился одним чадом... "Пора"... -- проговорил про себя Брызгалов... Но вдруг широко распахнулись двери погреба, вместе со светом, ворвавшимся снаружи, в них показался Незамай-Козёл...
   -- Степан Фёдорович... Ура! Ура! Ура!.. Спасены!..
   "С ума сошёл!.." -- мелькнуло в голове у Брызгалова.
   -- Спасены!.. -- кричал позади Кнаус. -- Лезгины бегут по всей линии. Посмотрите сами...
   Он бросился и стал целовать руки у Нины, у священника. Брызгалов, не выпуская из рук фитиля, выбежал... Он ничего не мог ещё сообразить... Но одушевлённое ура неслось отовсюду, со стен, с башен... со двора... Вон в углу не успевшие выскочить лезгины, скучились как стадо баранов и отбиваются!.. Вон какой-то джигит, с криком, сам отчаянно бросается со стены вниз и плашмя падает на камни без стона...
   -- Что такое? Что случилось?..
   С окрестных гор дымятся тревожные сигналы -- в аулах зажгли столбы, обёрнутые соломой.
   -- Что такое случилось, что? -- всходит комендант на стены.
   Полуумирающие, обессиленные защитники ничего не понимают.
   -- Тут... вот... дрались мы. Вдруг крики у них...
   -- Какие крики?
   -- Оттуда с гор прискакали какие-то... Орут что-то, вся орда и унеслась прочь...
   Степан Фёдорович смотрит в долину, -- Бог знает, что там творится...
   Массы андийцев, дидойцев, салтинцев, конных и пеших смешались в одно марево, и все стремятся назад в горы... Расстояние между ними и крепостью растёт и растёт. В паническом страхе, сломя голову, несутся они в ущелья, на пути, ведущие назад в горные узлы таинственного Дагестана... Казалось, что невидимые силы гонят их прочь отсюда, от этих многострадальных стен и башен...
   -- Я знал, что это так будет... Я сказал Нине: "Нина молись Иссе! Исса всё может!"
   -- Да, но в чём дело?
   И вдруг безумная радость охватила Брызгалова.
   -- Неужели всё спасено?.. И честь, и крепость, его крепость... Неужели же опасности нет?..
   Вон к нему ведут какого-то наиба... Видимое дело, в плен взяли.
   -- Ты кто? -- спрашивает его Брызгалов.
   -- Салтинец...
   -- Как тебя звать?
   -- Наиб... Джансеид!
   -- Такой молодой и уж наиб?..
   -- Имам на днях пожаловал...
   -- Отчего вы бежали все?
   -- Судьба, кысмет! Аллах послал победу русским... В ту минуту, когда мы уже были в крепости, когда вам грозила смерть, прискакали к нам вестники, много вестников из наших аулов... И по всем горам загорелись сигнальные шесты... Ваши ворвались в самое сердце Аварии... Салты взято и сожжено... Наших режут... Аулы приносят там покорность...
   Брызгалову вдруг захотелось обнять этого "врага"...
   -- Наши кинулись назад в горы... защищать свои сакли и семьи... У меня тоже была... Что теперь с нею?.. -- сам про себя вдруг прошептал Джансеид.
   "С нею!.." Разумеется, это не относилось к его сакле... И молодой наиб вдруг бессильно опустил голову, удерживаясь, чтобы не выдать врагам своего горя.
   А в это время снизу на стены вдохновенный и радостный шёл священник, высоко подымая крест, и всё перед этим знамением милосердия Господня склонило колена...
   -- Ну, что я с тобой стану делать! -- вдруг обернулся Брызгалов. -- Убирайся и ты, пока цел, на радостях. Отведите его за ворота, -- пускай уходит! -- приказал комендант, указывая на Джансеида...
   Тот не заставил себе вторично повторять этого... Он вскочил на коня и понёсся вихрем вдаль. К вечеру никого уже из недавних врагов не было в долине Самура. Зато с гор спускались кадии и депутации от окружающих аулов... Они шли поздравить коменданта с победой и заручиться его покровительством. Горные дипломаты всегда на стороне сильного... За ними гнали стада баранов -- в пешкешь солдатам и гарнизону... Позже -- крепостная церковь вся засияла огнями, и уцелевшие богатыри, склонясь перед старыми и бедными образами убогого иконостаса, сливались все в одно сердце и душу, когда священник читал в алтаре:
   "Тебе Бога хвалим! Тебе, Господа, исповедуем, Тебе, Предвечного Отца вся земля величает"...
  

----------------------------

   Источник текста: Немирович-Данченко В. И. Кавказские богатыри. Часть третья. Победа! -- М.: Издание редакции журналов "Детское чтение" и "Педагогический листок", 1902. -- С. 82.
   OCR, подготовка текста -- Евгений Зеленко, март 2013 г.
   Оригинал здесь: Викитека.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru