Немирович-Данченко Василий Иванович
В завалах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Василий Иванович Немирович-Данченко

В завалах

   Только через несколько дней наш отряд вступил в Дагестан... Совсем иная природа раскидывалась кругом. Не было лесов, свежею тенью ласкающих Чеченские низины, не было пологих скатов, по которым всё-таки легко было двигаться солдатам. Настоящий разбойный край пошёл, пересечённый, изрытый оврагами, весь перерезанный ущельями, над которыми горы громоздились на горы, скалы на скалы... Каменный хаос царил кругом, пугая непривычное воображение. Тут всё тянулось в высоту, и тропки ложились головокружительными зигзагами над страшными безднами. Аулы взбирались в поднебесье, оспаривая у орлов их недоступные гнёзда... Сама природа позаботилась так защитить доступы к ним, что снизу казалось невозможным добраться до первых саклей, а добравшись и глядя сверху, делалось непонятно, каким образом без птичьих крыл удалось это! Только местами по рвам и оврагам, где змеились в вечной тьме холодные потоки, росли вековые леса, переплетались своими чашами. Даже дикому кабану надо было сначала прорезать себе выход острыми клыками, а потом уже ринуться к потоку... Стояла мёртвая тишина, нарушавшаяся грохотом обвалов... Уже нельзя было идти как в Чечне -- ни цепям, ни боковым колоннам не было места... В Дагестане и авангард, и главный отряд, и арьергард вытягивались гуськом, а справа и слева притаившиеся за скалами, обломками утёсов, за гребнями, трещинами и рвами били на выбор из метких ружей отчаянные полудикари, обрёкшие себя, по обету, верной смерти. Русские, одолевая невозможные препятствия, кидались на горцев и оставляли одни трупы, но за каждый такой приходилось платиться десятками солдат... Тут горная война выходила из пределов действительности и делалась легендой. Часто, заранее простившаяся с жизнью, горсть мюридов садилась в какую-нибудь башню на горной тропе и на целые часы задерживала движение экспедиции. "Рыцари" гор отстреливались, почти ни одной пули не выпуская даром. Они били наших -- и дорого продавали жизнь. Когда солдатам, наконец, удавалось ворваться в подобное каменное гнездо, мюриды с громким и восторженным пением знаменитого "гимна смерти" кидались в шашки, кинжалы, и часто, только перебив фанатиков, наши с изумлением видели, какая жалкая шайка храбрецов сумела преградить нам дорогу и вырвала у нас столько жертв. Дагестанцы боролись не по-чеченски, они не прятались в засады. Эти богатыри горных кланов дрались лоб в лоб, лицом к лицу, грудь с грудью. Такого чудного боевого материала не существовало нигде, и даже озлобленные солдаты отдавали им должную справедливость. Каждый пункт края находился под наблюдением опытного военного муртазегита, которому подчинялись составлявшие зерно всякого отряда мюриды. Важнейшие завалы, башни аулов и мостов были непременно отмечены их значками. Муртазегит как паладин родовыми гербами гордился ими и умирал под ними спокойно, зная, что он теряет только жизнь, но спасает то, что для дагестанца было гораздо важнее, -- честь... "Обо мне будут петь баяны моего аула! -- говорили они в агонии, -- на их угрюмых лицах отражалась при этих словах счастливая улыбка. -- Что смерть? Она открывает нам двери рая, она его привратник!.." И они весело шли ей навстречу.
   Отряд, движение которого по Чечне мы уже видели, вступив в Дагестан, тотчас же принял все меры предосторожности, ненужные в других горах. Выслали вперёд пластунов, всюду, где можно было раскинуть разъезды, -- разбросали лучших казаков. По ночам на высотах гор, давая от вершины к вершине грозную весть о приближении русских, вспыхивали заготовленные горцами столбы, обёрнутые соломой... Аулы как орлиные гнёзда в высоте готовились к обороне, но, заметив, что отряд минует их, тотчас же посылали всадников ему навстречу. Наши решили не действовать по мелочам, и направить главный удар в самое сердце края, и потому не останавливались перед этими горстями слепившихся белых саклей, высматривавших сверху движение врага. Отряд много уже оставил таких орлиных гнёзд за собою...
   -- Кажется, пока что, пройдём благополучно! -- соображал по своему Кошенко, уже считавший себя знатоком горной войны.
   -- А вот погодите! -- загадочно отвечал ему казачий офицер, всё суровее и суровее хмуривший седые брови...
   -- Чего годить?.. Вон аулы, если бы хотели, -- могли бы устроить нам хорошую встречу... А до сих пор -- нигде ещё...
   -- Скоро Ильгеринские леса пойдут... Есть тут такое подлое место -- скалы, и на скалах лес. Тогда и увидите...
   И действительно, сверху, с одной из занятых наших отрядом высот, мы увидели, наконец, эти знаменитые леса... Тут хаос скал был охвачен отовсюду хаосом сплошной растительности. Точно она хотела заполонить утёсы и, если нельзя расколоть и разрушить их своими могучими корнями, то хоть так покрыть их ползучею зеленью, цепкими стволами и ветвями, чтобы никто не видел под ними голого камня. Под этим лесом и скалами с гневным шумом пробивался поток, забравший яростную пену на самое темя утёсов, выбившихся-таки из зелени. Он гремел в теснине, ворочал камни, павшие на его пути, разливался в более широком ущелье, подмывая его отвесные скаты, и нигде не отражал солнца, потому что сквозь эту дебрь они ни одним лучом не могло к нему пробиться... Сами лезгины называли это место "проклятым". Тут царил шайтан, и Аллах посылал сюда ангелов на гибель гяурам только тогда, когда русский отряд показывался напротив. Без этого горные кланы объезжали далеко Ильгеринский лес...
   Вон он весь внизу. Грохот и рёв потока оттуда. Зелень и острия скал... Всё перепутано, перегорожено, сцепилось какими-то узлами. Откос крут, растрескался и расщелился, так растрескался и расщелился, что не знаешь, куда завтра, начав переход через него, поставить ногу... Рвы идут зигзагами и встречаются с другими такими же. Всюду какие-то провалы, где лежит туман... Тропинки, если и есть, пропадают над отвесами...
   -- Отдыхайте, ребята, лучше... Утром будет дело! -- слышится по отряду.
   -- Коли завтра Бог пронесёт, -- остальное всё обладим!
   -- Только бы Ильгеринский лес пройти...
   Обойти его нельзя было -- направо и налево нет доступных мест. К востоку ущелье со своим потоком падали в бездну, с запада стеною подымалась гора, с которой такой же поток гремел тонкою струйкою водопада. Впереди за Ильгеринским лесом, крутой взлёт стремнины, трудный как и этот спуск... Они заканчиваются в высоте острыми выступами утёсов. Бывалые люди знали, что за этими выступами -- страшная пропасть. Гора оканчивается там, точно её кто-то срезал, и за пропастью начинается другая, такая же... От скалы здесь к скале за пропастью перекинут узенький мост, кажущийся отсюда остриём ножа. Страшно смотреть на него снизу. Неужели придётся идти по нему, одолев Ильгеринские леса, идти над этим чудовищным провалом -- по ниточке, где и один человек помещается с трудом, где нет ни перил, ни парапета... Вон горец показался на нём... Страшно, действительно, страшно! На скале, у входа на мост -- башня. Дагестанская башня! На мост нужно проехать под её воротами, за мостом у выхода -- такая же...
   -- Дорого нам достанутся эти башни! -- соображает старый казачий офицер. -- Очень дорого! Теперь и в той, и в другой засели мюриды... Их не заставишь отступить, их надо перебить всех до одного! Только, пока перебьёшь, -- мы у нас у самих не досчитаемся сотни-другой народу. Особенно та вон башня, что позади... Не дай, Боже!.. Жаркий день завтра...
   Лагерь стихал с тягостным предчувствием боя, ожидавшегося на утро.
   -- Никто как Бог! -- говорили солдаты.
   -- Не впервой... На то и присягу принимали, чтобы помирать, когда надо!
   И, утешив себя этим, спокойно засыпали старые кавказские богатыри, так спокойно, что, казалось, тут нет никого, и если бы не силуэты часовых, которым сегодня было приказано не перекликаться, то вершина этой горы казалось бы мёртвой и безлюдной...
   Луна скупо засияла под самое утро над острыми и причудливыми вершинами. Тусклый фантастический свет её мерцал на отвесах. Где-то в горных узлах свистал ветер, падая роптали потоки... Ярко пылали у аулов зажжённые соломенные сигналы, передавая всё дальше и дальше весть о том, что смелый враг вторгнулся в считавшееся недоступным сердце Дагестана. Кротко и печально сияли звёзды в высоте, сияли и словно смаргивали слезинки... Им было жаль обречённых смерти... Они видели души, над которыми беспощадная смерть уже остановилась в грустном раздумье...
   Чу! Послышалась тревожная дробь барабана, тихо начали подыматься солдаты...
   Зловеще стал на пути Ильгеринский лес... Чёрною дрёмою он окутал ущелье между двумя пустынными каменными горами. Сверху кажется, что это туча припала к нагретой земле и не может оставить её... Гневно шумит и бесится поток в чаще, ревёт и мечется, точно хочется ему поскорее освободиться от охвативших его отовсюду гранитных объятий... Хаос скал и деревьев всё ближе и ближе... Чу! Сквозь шум потока слышатся и другие звуки... Это не чечня воровская, что, притаясь, ждёт врага да норовит его расплохом взять. Здесь лезгины -- "рыцари гор", они не прячутся... Солдаты вслушиваются -- воинственная песня койсабулинцев всё громче и громче, точно резким рисунком выделяется на однообразном фоне грохота негодующей воды... Старая песня, знакомая многим из бойцов, бывших уже в Дагестане!.. Чутко насторожились солдаты. Каждый припоминает, когда и в каком бою он её слышал, и рядом с нею из безвестных и забытых горных могил подымаются десятки павших товарищей и, кажется, рядом в ногу идут, с задумавшимися друзьями... из далёких и безвестных могил!.. В какие-то лягут эти -- ещё живые люди?.. Вот первые деревья леса... Рёв воды и напев дагестанцев здесь ещё слышнее. Они наполнили весь лес...
   -- Что это? -- интересовался Кошенко.
   Казачий офицер только отмахивается. Толстый и коротенький пехотинец-капитан, так и замёрзший в этом роковом для старых кавказцев чине, широко улыбается...
   -- Знаем мы это место!
   "Чему он это радуется?" -- соображает про себя Кошенко.
   Ещё бы, чему! Для него эта песня полна значения. В ней встаёт и воскресает перед ним вся его молодость... И, как будто, чтобы пояснить это, капитан, сияющий и возбуждённый, торопливо говорит юноше:
   -- Я её четыре раза слышал... Хорошо знаю... Первый раз ещё с покойным Лермонтовым в Голофеевской экспедиции... Помните "Валерик" его...
   -- Неудачная была! -- хмурится казак. -- Неудачная была она...
   -- Да и остальные не лучше... Надеюсь, на этот раз мы не опростоволосимся... Дадим им знать...
   -- А в каких ещё вы участвовали? -- интересуется Кошенко.
   -- В Ичкеринской и Сухарной... т. е., Даргинской... В этой недавно ещё...
   Чу!.. Засвистали пули... В рёве воды и напеве боевого гимна -- даже не слышно было выстрелов.
   Старый капитан снял фуражку со вспотевшей головы и перекрестился. Словно шорох пробежал по рядам солдат. Все делали то же. "О, Господи!" -- послышалось откуда-то... И тотчас же навстречу -- ещё гуще, целым роем зажужжали свинцовые шмели... Вон и поток виден. Ревёт и мечется, белой пеной закидывает до верхушек скалы и деревья... Точно невидимые в воде бесчисленные громадные руки целыми горстями швыряют её... Неудержимо рвётся бешеная вода в перегородивших её камнях... На одном из этих камней гордо стоит зелёный значок муртазегита, командующего завалом. За ним мелькнула рыжая папаха, другая, третья... Остановились солдаты... Завал тянется по всему противоположному берегу. Грудами навалены там срубленные деревья, камни, земля... Как одолеть эту преграду? А за ней видна другая такая же, за той третья чуть мерещится по отвесу лесной горы... И везде, во всех завалах мелькают папахи, блестят тонкие дула ружей... "Алла, Алла!" -- слышится оттуда... Перебегающая дробь выстрелов...
   -- Орудия вперёд! -- резко командует генерал. -- Картечные гранаты...
   Мигом выдвинулись медные жерла и жадно направили пасти к завалам. Не поспели поднести к ним снаряды, как прислугу у орудий точно ветром смело... Пули снесли её прочь, и раненые и убитые корчатся у лафетов... Но спокойно, не торопясь, на их место становятся другие... Пли!.. Точно рухнули скалы, и разом целый ливень картечи хлынул в завалы... Пли!.. Ещё раз огненные снопы ринулись туда... Значка муртазегита уже нет, -- его скинуло удачно направленным снарядом... Но так же важно и торжественно доносится оттуда с перебегающею дробью выстрелов священный напев:
  
   ?"В бой отважных кличет честь...
   Азраил летит над нами...
   В каждом дуле спеет месть
   И победа над врагами...
   ?Мать, не плачь! Твой сын в бою --
   Лучший воин у Аллаха...
   И не даром жизнь свою
   Он продаст врагу. Без страха --
   ?У завалов смерти ждёт...
   Слыша голос Магомета:
   "Кто погибнет, в рай войдёт,
   В бездну радости и света""...
  
   Картечь ливнем падала туда, но на выстрелы наших орудий ещё вдохновеннее звучала песня дагестанских воинов... Перебегающая дробь оттуда сыпалась, не умолкая... У нас целыми рядами падали солдаты, но считать их было некогда...
   -- Ребята!.. -- бодро и весело звучит голос генерала. -- Не раз мы с вами одолевали их. Покажем и теперь им силу нашего родного штыка! Ур-ра!!.
   Бешеный треск наступления, оглушающий крик целой массы солдат, и невиданное чудо! Ревущего потока с его пеною не видать под их сплошною массой. Всё, что было здесь, кинулось туда. Страшные, неукротимые воды, кружа людей по окраинам как щепки, сносят их прочь. Одни борются со стихией, другие, настигнутые лезгинскою пулею, раскинув руки, покорно отдаются волне этого стремительного течения, третьи задыхаются в нём, исходя кровью, но масса непобедимо живою плотиною кидается к завалам, чтобы прямо из воды поднялись грозною стеною. Как они одолеют эту стену? Но такой вопрос можно было предложить только не кавказцам... Вот они уже лезут по ней, падают и лезут опять, на место одного убитого -- десятки живых, и враг оказался достойным такой отваги. Он не бежит под прикрытие скал и леса, -- он ждёт, стоя во весь рост на завалах. Муртазегит с мюридами впереди. "Ура!" смешивается с именем Аллаха... Львиным порывом каким-то, словно возносятся к ним солдаты... Кошенко, оглянувшись, не узнал коротенького и пузатого капитана. Старый навагинец проснулся в нём. Он швырнул куда-то фуражку, -- лицо его пылает одушевлением, грозно нахмурились брови, и его "ура" выделяется смелою ноткою в общем унисоне боя... "Ну-ка, товарищи, ну-ка, друзья!.. Покажем им ребятки!.." И он уж на верху... Точно во сне Кошенко видит, как над ним заносит мюрид шашку, но старый капитан не такие видел над собою, и мюрид летит вниз на штыки столпившихся у завала солдат. Бой уже по всей линии. Беспощадный штыковой бой. Грудь с грудью, лицом к лицу. Не просят и не дают пощады. Не смотрят друг другу в глаза -- колют и рубят. Выстрелы пистолетные только изредка нарушают страшное молчание схватки, поток ещё неистовее ревёт позади -- ему обидно, что через его свободные воды перетаскивают туда орудия... Но времени терять некогда... Чего не возьмёшь быстрым натиском, то сейчас же будет утрачено. Нет резервов, некому уходить в них... Вся линия в бою, и всем есть дело. Даже обозные бросили телеги и кинулись на помощь общему делу. Теперь каждая рука на счету... Не выдержали лезгины, -- отхлынули... Отдельными кучами дерутся ещё... Остальные кидаются ко второй линии завалов, которые тоже надо взять, не отдыхая, -- взять сейчас, сию минуту. Нельзя допускать их опомниться... Каждое мгновение отнимает у нас бойцов, каждый отдых достаётся ценою десятков жизней... Нельзя дать этим горным орлам время засесть за те вон завалы, и старые кавказские солдаты уже не ждут команды -- они по следу бегущих врываются во вторую линию неприятельской обороны и работают там штыками, нисколько не беспокоясь о том, следуют ли за ними товарищи или нет... Да и не о чем беспокоиться... Вся масса отряда кидается туда... Ещё полчаса, -- и эта линия завалов в наших руках... Но из третьей -- та же перебегающая дробь выстрелов... Там сосредоточилось всё, что уцелело у лезгин. Этим уже некуда бежать, эти обрекли себя смерти. Им не предлагают сдаться. Знают наши, что лезгины не сдаются! Незачем! Чего им бояться?.. Ведь "смерть -- привратник рая". Смежив глаза здесь, они тотчас же откроют их в раю у Аллаха... Там даже опять вспыхнула песня, и наши слышат на лезгинском языке воодушевляющую строфу этого гимна смерти...
  
   "Кровь за кровь -- мюрид вперёд!
   Для души, не знавшей страха,
   Мост пылающий ведёт
   Над пучиной в рай Аллаха"...
  
   Но дальше петь некогда, -- напор отряда слишком стремителен... Почти на плечах отступающих врываются туда солдаты. Ничего нельзя разобрать толком, но генерал спокоен. Он опытный боевой психолог и по крику своих воинов видит, что нечего бояться неудачи. Лишь бы поменьше было потерь, побольше уцелело людей! Ведь таких лесов как Ильгеринский ещё много впереди... Он, оглядываясь, считает умирающих и убитых.
   Кошенко, радостный, сияющий, бежит к генералу сверху.
   -- Поздравляю, ваше превосходительство!.. Последний завал взят. Наши уж...
   И, не кончив, нелепо взмахнул руками и валится к ногам генерала.
   -- Что с вами?.. Ранены?.. -- наклонился тот.
   Но юноша недвижен... Под затылком его сочится маленькая рана.
   -- Бедный! -- про себя шепчет генерал и крестит умершего. -- Бедный... -- и слеза падает на седые усы старого кавказского солдата.
   Завалы, действительно, взяты. Воодушевлённое "ура" несётся сверху и повторяется в обозе за потоком. "Ура" точно огнём охватывает лес, будто языки пожарища, -- перекидывается оно вдаль и, повторенное тысячами скал, ущелий, утёсов, возвращается обратно торжествующее и радостное -- в Ильгеринские леса, в эту страшную трущобу... Весело смотрят уцелевшие на тихо подходящего к ним генерала... Весело, возбуждённо и радостно, -- и никому пока нет дела до тех, что не могут уже теперь присоединить счастливых голосов к общему победному крику, до тех, что раскинулись по этой круче и вместе с врагами ждут -- осуждения или оправдания перед общим и нелицеприятным судом Божиим...
   -- Сколько потерь... Сколько потерь!.. -- тихо соображает генерал... -- Ещё несколько таких стычек, и экспедиция станет невозможной, и бедному Самурскому укреплению останется одно из двух: позорно сдаться или...
   Но что -- или, он не окончил...
   К нему -- изорванного и израненного, но сурового, решительного и гордого вели муртазегита.
   -- Как вас зовут?
   -- Али-Ибраим-бек. Я вам памятен по Аварскому Кой-су...
   И угрюмая усмешка чуть-чуть показывается на тонких губах горца.
   -- Вы аварец?
   -- Все храбрые люди -- аварцы...
   -- Сколько вас было в завалах?..
   -- Сочтите!.. Мы предоставляем Богу считать своих воинов... А сами не считаем... даже врагов!..
   -- Займитесь им... Перевяжите раны! -- приказывает генерал... Али-Ибраим-бек, я вас знаю... Даёте ли вы слово не бежать, и тогда я вас не прикажу караулить...
   Глаза у аварца гордо сверкнули... Он поднял голову...
   -- Благодарю... Но дать слово не могу... Я не баба... Я воспользуюсь первым случаем, чтобы уйти от вас...
   Генерал ласково положил ему руку на плечо.
   -- Иного ответа я не ждал от лучшего Шамилева наиба!.. Холщевников!..
   Толстый капитан подбежал к командующему отрядом.
   -- Поручаю вам. Обращайтесь хорошо, -- но смотрите за ним в оба. При первой попытке к побегу -- пулю в лоб. Переведите ему это!..
   И генерал тихо пошёл к завалам.
  

----------------------------

   Источник текста: Немирович-Данченко В. И. Кавказские богатыри. Часть третья. Победа! -- М.: Издание редакции журналов "Детское чтение" и "Педагогический листок", 1902. -- С. 23.
   OCR, подготовка текста -- Евгений Зеленко, февраль 2013 г.
   Оригинал здесь: Викитека.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru