Немирович-Данченко Василий Иванович
В театр попала!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Вас. Ив. Немировичъ-Данченко

Сказки дѣйствительности

Изд. 2-е дополненное

С.-Петербургъ
Изданіе П. П. Сойкина
Книжный складъ | Книжный магазинъ
Стремянная, 12 | Невскій, 96

   

ВЪ ТЕАТРЪ ПОПАЛА!

Разсказъ.

   Всякій разъ, когда ея отецъ уходилъ въ театръ, она оставалась дома.
   -- Возьми меня съ собой!-- приставала къ нему дѣвочка.
   Старый комикъ на это только хмурился и ворчалъ:
   -- Нечего, и дома посидишь. Рано еще по театрамъ бѣгать. Съ семи лѣтъ.
   И она смирно сидѣла въ комнатѣ у хозяйки, молча глядя, какъ та вяжетъ чулокъ, креститъ себѣ ротъ и охаетъ по привычкѣ. Иногда, впрочемъ, на хозяйку нападала откровенность и она пространно разсказывала Надѣ о своемъ мужѣ-капитанѣ, о томъ, какъ онъ былъ ужасно храбръ и какъ его даже одобряли генералы, сливавшіеся въ ея воспоминаніяхъ въ одно необыкновенно грозное лицо. Въ доказательство она вынимала изъ громаднаго сундука переложенный табачными листьями и осыпанной камфорою отъ моли мундиръ покойнаго съ Станиславомъ въ петличкѣ, заржавѣвшую шпагу съ рыжимъ, отрепаннымъ темлякомъ и формулярный списокъ.
   -- Ну-ка, умница, почитай. У самой глаза-то, ахъ, плохи становятся.
   И Надя охотно подвигалась къ нагорѣвшей сальной свѣчкѣ и начинала серьезно, съ чувствомъ, съ толкомъ и разстановкой декламировать все, что тамъ значилось объ отставномъ изъ кантонистовъ поручикѣ и кавалерѣ Егорѣ Твердохлѣбовѣ, котораго въ силу супружеской любви вдова его представляла себѣ не иначе, какъ капитаномъ. О производствахъ, походахъ, сраженіяхъ и командировкахъ, о небытности подъ судомъ и слѣдствіемъ, объ отсутствіи родового и благопріобрѣтеннаго, а старуха въ это время, повѣсивъ мундиръ на спинку стула, смотрѣла на него и плакала...
   -- Голубчикъ,-- шептала она. И по восторженному взгляду старческихъ глазъ было видно, что въ эту минуту передъ нею не вытертое и съѣденное молью зеленоватое сукно, а свѣжій и молодой обликъ дорогого ей человѣка...
   Въ этихъ вечерахъ участвовалъ лѣнивый старый котъ Гришка, но только ласковымъ мурлыканьемъ. Часто хозяйка, отъ нечего дѣлать, начинала укорять его за дурное поведеніе въ молодости, указывала ему на пагубныя послѣдствія такового, въ видѣ оборванныхъ ушей и громаднаго шрама на носу, воодушевляясь перечисляла ему всѣхъ Машекъ, Марусекъ и другихъ легкомысленныхъ гурій, изъ-за которыхъ онъ леталъ съ крышъ и карнизовъ, вступалъ въ сраженіе съ такими же кавалерами и терпѣлъ отъ нихъ всяческія поношенія и членовредительства, ставила ему на видъ его безпрестанныя отлучки изъ дому въ тѣ далекія времена... И котъ, слушая ее, жмурился и мурлыкалъ еще слаще, совсѣмъ подгибая подъ себя мягкія пушистыя лапки и весь погружаясь въ счастливое самозабвеніе. Истощивъ весь арсеналъ воспоминаній и упрековъ, старушка почему-то мысленно связывала кота Гришку съ мундиромъ покойнаго мужа и, уже улыбаясь, говорила Надѣ, впрочемъ, безъ дальнѣйшихъ поясненій:
   -- Всѣ они, душенька, таковы... Кавалеры-то...
   Случалось, что кавалеръ съ оборванными ушами, по кошачьей своей глупости вообразивъ, что старушка его ужасно хвалитъ, рѣшался измѣнить своей важности и лѣни. Онъ вставалъ, потягивался, подымалъ хвостъ трубою и вскакивалъ на колѣна къ хозяйкѣ, тыкался ей мокрымъ носомъ въ подбородокъ, терся головою о ея сморщенныя щеки и въ заключеніе спектакля преаппетитно и преудобно усаживался у нея на плечѣ, свѣсивъ внизъ переднія лапы и обмахивая ей затылокъ хвостомъ, точно вѣеромъ.
   -- Умѣете ласкаться-то... умѣете... на это васъ взять!.. тихо шептала старуха.-- Особливо, когда послѣ шкоды какой домой-то приходите. Ангелы, что говорить.
   И даже Надѣ, несмотря на ея неопытность, ясно было, что въ данномъ случаѣ названіе "ангеловъ" относится не къ одному Гришкѣ, но и къ красному высокому воротнику мундира...
   Сегодня вечеръ начался такъ же, какъ всегда.
   Старуха вытащила откуда-то цѣлый ворохъ ваты, собираясь сдѣлать себѣ кофту потеплѣе. Гришка вообразилъ, что это сдѣлано въ мудрой заботливости о его удобствахъ, взобрался на вату, уткнулся въ нее носомъ и замеръ въ блаженной нирванѣ. Даже звонъ блюдечка, которое хозяйка поставила для него со сливками въ уголъ, заставилъ его только чуть-чуть въ сладкой истомѣ шевельнуть хвостомъ и приподнять на мгновеніе одно изъ своихъ ободранныхъ ушей... Время обѣщало пройти какъ всегда. Пламя нагорѣвшей свѣчки вытягивалось длинною и тонкою струйкою дыма, тускло блестѣла эмаль Станислава, болтавшагося въ петличкѣ вынутаго изъ сундука мундира, и старуха уже приговаривала, держа формулярный списокъ въ рукахъ:
   -- Какъ это, Надя, здѣсь сказано... Декабря 15-го 1842 года пошли они на сраженіе съ самимъ съ Шамилемъ -- на какихъ горахъ-то?
   -- На Казикумыхскихъ высотахъ,-- наизустъ отвѣтила дѣвочка.
   -- Что-то мнѣ сдается, что Кумыки эти въ апрѣлѣ были, а въ декабрѣ про другое описано... хитрила она.-- Посмотри-ко, прочти вотъ тутъ...
   -- Произведенъ въ подпоручики,-- начинала параспѣвъ Надя,-- декабря 11го за взятіе штурмомъ деревни Ашильты...
   -- Вотъ, вотъ... Въ горахъ у нихъ деревни-то... И живутъ въ деревняхъ тѣхъ народы магометанской вѣры, жрутъ, прости Господи конину и постоянно смертоубойствуютъ надъ христіанами православными.
   -- Движеніе отряда изъ крѣпости Грозной къ аулу Энцель-Юрту и селенію Шали,-- продолжала та,-- разбитіе муллы-Уди съ его сообщниками.
   -- Какъ муллу-то зовутъ?
   -- Уди...
   -- Вотъ, вотъ... И все онъ-то, мужъ мой покойничекъ... Онъ, голубчикъ. Всѣхъ ихъ повоевалъ и побилъ,-- качала она головою...-- Ему этотъ крестъ-то,-- кивала она на Станислава,-- легко ли, отъ самого Царя присланъ былъ... Отъ императора Николая... такъ и сказано было: поручику моему Егору Твердохлѣбову... Его самъ Царь зналъ... Въ бумагѣ сказано!.. Имъ, дѣточка, при крестахъ-то бумаги полагаются... Воитель былъ... такъ какъ муллу-то звали... котораго онъ изничтожилъ?
   Но Надѣ не пришлось повторить имя знаменитаго "Уди". Въ сѣняхъ зашумѣли, и въ комнату, вся обсыпанная снѣгомъ, вбѣжала внучка хозяйки, дѣвочка лѣтъ тринадцати...
   -- Что Вѣрушка?.. случилось что... Аль пора пришла?
   -- За вами, бабушка, спосылали... Мамашѣ Богъ счастье даетъ. Такъ тятенька велѣлъ -- безпремѣнно бѣги за бабушкой и чтобъ она на извозчикѣ скорѣй ѣхала.
   -- Ахъ ты Господи... Святители... Сейчасъ, сейчасъ. Богородица-дѣво... Дай-то, чтобы благополучно... Сейчасъ, Вѣрушка... Сейчасъ... Ужъ ты у меня оставайся.
   -- Тятенька тоже приказали: ступай къ бабушкѣ и сиди тамъ до завтрева, потому мамашѣ Богъ счастья даетъ.
   -- Ну, вотъ...
   Старуха наконецъ собралась. Рябая кухарка съ бѣльмомъ на глазу и рваной ноздрей, носившая поэтическое имя Любови, сбѣгала за извозчикомъ и усадила на него хозяйку... Она потряслась къ замужней дочери -- пособить совѣтомъ и опытомъ при ожидавшихъ ее родахъ.
   Вѣрушка сначала сѣла-было чинно за столъ, но, замѣтивъ Гришкино счастье въ ватѣ, не утерпѣла, захвативъ въ чайную ложку воды и подобравшись къ коту, плеснула ее въ самый носъ почтенному кавалеру... Вскочить на всѣ четыре лапы сразу, выгнуть спину верблюдомъ, а хвостъ французскимъ S, поставить шерсть ершомъ -- было для него дѣломъ одного мгновенія... Гришка зашипѣлъ, зафыркалъ и, прыгая какъ-то бокомъ на всѣхъ ногахъ сразу, вылетѣлъ на середину комнаты съ преуморительно торчавшимъ клочкомъ ваты на носу. Тамъ онъ сѣлъ и началъ соображать, что съ нимъ случилось, но Вѣрушка рѣшительно не допустила этого. Она уже было расщепила лучинку, предназначая ее для Гришкина хвоста. Очевидно, коту дѣло это было знакомо, потому что онъ, задравъ хвостъ, кинулся къ дверямъ и зацарапался въ нихъ, жалобно мяукая.
   Надя, жалѣвшая его, выпустила.
   -- Что-же мы теперь станемъ дѣлать?-- спросила Вѣрушка...
   -- Давай въ дураки играть.
   -- А карты есть?
   Картъ не оказалось...
   -- Разскажи про страшное что!
   -- Я страшнаго не знаю,-- отказывалась Надя.
   -- А я надумала.
   -- Что?
   -- Побѣгемъ въ театръ... Панкинъ братъ сидитъ тамъ въ ящикѣ такомъ. Ему въ окошечко суютъ деньги, а онъ ихъ сейчасъ въ штукатулку прячетъ и замѣсто того разноцвѣтныя бумажки съ нумерами даетъ... Побѣгемъ. Онъ сейчасъ прикажетъ -- въ красныхъ жилеткахъ тамъ стоятъ такіе человѣки и двоегривенные получаютъ -- посадить насъ въ мѣста...
   -- Боюсь.
   -- Чего боишься-то?
   -- Мнѣ мой папа не велѣлъ.
   -- А насъ такъ посадятъ, что онъ и не увидитъ. Мы все будемъ видѣть, а насъ никто...
   -- Ну?-- загорѣлись глазенки у Нади.
   -- Ужъ если я тебѣ говорю -- такъ значитъ вѣрно... А тамъ сегодня съ превращеніемъ.
   -- Что? Это что такое съ превращеніемъ?
   -- А ужъ такъ!.. Превращенія... И поютъ, и играютъ, и пляшутъ, а публика въ ладоши хлопаетъ и браву кричитъ... Похлопаютъ, похлопаютъ въ ладоши и сейчасъ выходятъ ахтеры и кланяются, ручки къ сердцу приложатъ и во всѣ стороны господамъ ножками шаркаютъ.
   -- И папа тоже?
   -- И папа... И пляшутъ на сценѣ. Музыка играетъ, а они подъ музыку возьмутся такъ и пляшутъ. Въ разныхъ платьяхъ, красивыхъ, красивыхъ...
   -- И папа?..
   -- И папа... А у папы твоего свѣчка на головѣ горитъ.
   -- Что?
   -- У папы твоего золотая шапка на головѣ, а въ шапкѣ свѣчка горитъ...
   Надя вытаращила глаза на Вѣрушку. Не смѣется ли?.. Но та смотрѣла совершенно серьезно.
   -- А что если мы пойдемъ?..
   -- И пойдемъ... Однѣмъ сидѣть нехорошо... Сейчасъ вѣдь только черезъ улицу перебѣжать.
   -- А какъ насъ выгонятъ?
   -- Ну, кому гнать-то, коли Панкинъ братъ у насъ тамъ въ главномъ ящикѣ сидитъ?.. И никто безъ его нумера прейдти не смѣетъ. Дастъ онъ нумеръ -- пустятъ, а не дастъ -- вонъ прогонятъ.
   -- А намъ онъ нумеръ дастъ?
   -- Сейчасъ. Какъ придемъ, такъ онъ и прикажетъ человѣкамъ отвести насъ въ фитеатръ.
   -- Это что такое?
   -- Мѣста -- позади... Есть кресла, ложи, билиташемъ прозываются, а насъ въ фитеатръ... Посадятъ, мы и будемъ сидѣть.
   -- А если кто насъ спроситъ: какъ вы, дѣвочки, смѣете шляться сюда?
   -- Кому спросить? Тамъ дѣвочекъ много сидятъ.
   Надя колебалась недолго.
   На семейный совѣтъ была позвана Любовь съ прорванной ноздрей и бѣльмомъ. Рябая дѣвица, пользуясь отсутствіемъ хозяйки, разсчитывала пригласить къ себѣ сапожника, неистово бившаго ее колодкой по самому темени, но тѣмъ болѣе ей пріятнаго и любезнаго.
   -- Разумѣется, бѣгите! Чего еще,-- ободрила онъ планъ Вѣрушки.-- Никто не узнаетъ...
   Дѣвочки взялись за руки и понеслись черезъ площадь...
   Все случилось именно такъ, какъ живописала Вѣрушка.
   За дверями театра оказался большой ящикъ, въ большомъ ящикѣ сидѣлъ Панкинъ братъ съ стоявшими дыбомъ баками... Можно было подумать, что это сіяніе, только съ головы оно нечаянно съѣхало внизъ. Панкинъ братъ дѣйствительно принималъ въ окошечко деньги и выдавалъ "нумера". Вѣрочка смѣло подошла къ нему. Надя держала ее за руку и боялась, какъ бы у нея не выскочило сердце -- такъ оно сильно билось...
   -- Здравствуй, стрекоза!-- засмѣялся Панкинъ братъ.
   -- Дяденька, пустите насъ, дѣвочекъ, въ театръ.
   -- А деньги есть?-- строго нахмурилъ онъ сѣдыя брови.
   -- Есть... Три копейки у меня... Въ фитеатръ пустите дяденька.
   Онъ засмѣялся.
   -- Архиповъ!-- воскликнулъ онъ... Посади вотъ племянницу съ ея подругой въ амфитеатръ... Номера сто седьмой и восьмой. Я загну...
   Одинъ изъ "человѣковъ" въ красныхъ жилетахъ отдѣлился и пошелъ дѣвочками...
   Спектакль еще только начинался. Увидѣвъ много "публики", Надя схватилась ручеикой за палецъ человѣка въ красномъ жилетѣ.
   -- Пужаетесь?-- ласково спросилъ тотъ.
   -- Пужаюсь...
   -- Ничего! Точно, съ непривычки страшно. Но только у насъ все по распредѣленію, въ одномъ мѣстѣ проваливаются, въ другомъ летаютъ, гдѣ кому назначено, и пужаться нечего, потому съ дозволенія начальства и при полномъ освѣщеніи. Садитесь вотъ здѣсь рядышкомъ... Воробьи!..
   И, усмѣхнувшись, "человѣкъ" ушелъ, оставивъ ихъ однѣхъ на жертву "распредѣленію съ дозволенія начальства"...
   Воробьи сидѣли смирно.
   Надя во всѣ глаза смотрѣла на невиданное зрѣлище... Въ ложахъ разряженныя дамы, въ партерѣ шумная толпа веселыхъ людей... Прямо противъ нея вдали занавѣсъ, на которомъ толстоногая бабища возносились на чемъ-то въ небеса, держа въ рукахъ лиру...
   -- На чемъ это она летитъ?-- шопотомъ спрашивала Надя.
   -- На киселѣ...-- премудро рѣшила Вѣрушка, по маломъ размышленіи.
   -- Клюквенномъ?...
   -- Ишь тутъ и клюквенный и картофельный... Всего есть!
   Искусный художникъ, изобразившій облака при заходящемъ солнцѣ, вѣроятно никакъ не ожидалъ, чтобы два критическіе воробья придали имъ такое толкованіе.
   -- Съ сахаромъ, должно быть!-- мечтательно закончила Надя...
   У самаго занавѣса внизу уже сидѣлъ оркестръ. Настраивались скрипки, віолончели, кто-то уныло посвистывалъ въ флейту, пробуя ее.
   -- Это и есть музыка?..-- спросила Надя.
   -- Да... Молчи, слушай!..
   -- Нехорошая... Мимо насъ солдаты съ музыкой ходятъ... та лучше.
   -- Это еще не настоящая. Настоящая будетъ сейчасъ. Задиньдинькаетъ колокольчикъ, публика сядетъ и настоящая музыка заиграетъ.
   И дѣйствительно, все случилось какъ по писанному. Колокольчикъ задиньдинькалъ, публика стала садиться, дамы въ ложахъ подвинулись ближе къ барьеру. Въ оркестрѣ поднялся какой-то толстый человѣкъ съ головою, похожею на ламповый шаръ, освѣщенный извнутри...
   -- Ишь лысый!...-- недовольно проговорила Вѣрушка.
   -- Чего ты?
   -- Не люблю я его.
   -- За что?
   -- Да онъ музыкантовъ обижаетъ.
   -- Какъ?
   -- А вотъ сейчасъ сама увидишь...
   Ламповый шаръ дѣйствительно взялъ палочку въ руки, постучалъ ею и музыка заиграла.
   -- Что это онъ дѣлаетъ?-- изумилась Надя.
   -- За то и не люблю плѣшака... Все на бѣдныхъ музыкантовъ палкой грозится. Они и безъ него хорошо играютъ, а онъ вишь все грозится, все грозится... У, собака!..
   -- Чтожъ онъ ихъ при случаѣ по головѣ что-ли?.. Ай!
   Надя крикнула, такъ что на нее обернулись.
   И, дѣйствительно, было чего. Толстоногая бабища въ киселѣ вдругъ вздрогнула, скомкалась и стала возноситься за потолокъ куда-то. Надя схватила Вѣрушку за руку... Ей было страшно... Но бабища вознеслась благополучно и открыла большую богатую комнату... Въ первое время Надя ничего не сообразила. Красное, желтое, зеленое, бѣлое, голубое, серебряное, золотое,-- все мѣшается въ какой-то чудный и фантастическій призракъ, о которомъ умалчивали даже всѣ ей извѣстныя сказки. Потомъ это желтое, красное, зеленое задвигалось -- и оказались люди, столь пестро одѣтые...
   -- Хорошо!..-- захлопала въ маленькія ладошки Надя.
   Глазки у нея разгорѣлись...
   -- Ишь онъ теперь и на актеровъ грозится... Злюка!..-- негодовала Вѣрушка.
   -- А они-бы собрались вмѣстѣ, да и побили его.
   -- Должно-быть боятся...
   Погрозился-погрозился ламповый шаръ и актеры послушались -- запѣли. Хорошо запѣли. Въ раскрытый ротъ Нади свободно могла-бы влетѣть цѣлая стая воробьевъ. Она уже ничего не понимала. Какая-то барышня вся въ серебряныхъ коротенькихъ юбочкахъ подлетѣла къ рампѣ, ей публика захлопала, захлопала и Надя. Еще-бы! Вѣрушка толкнула ее очень больно въ бокъ локтемъ и шепнула:
   -- Хлопай!
   -- Развѣ нужно?
   -- Значитъ нужно, если всѣ хлопаютъ. Чего тутъ еще!..
   Надя захлопала.
   Барышня поклонилась и стала пѣть... Пѣла хорошо...
   -- Какъ это все называется?-- обернулась Надя.
   -- Театромъ...
   -- Нѣтъ. Что представляютъ?
   -- Перетку представляютъ.
   -- А гдѣ папа?
   -- А онъ выйдетъ потомъ...
   -- Онъ хорошій? Тамъ то-есть хорошъ?-- кивнула она на сцену.-- Публика ему тоже будетъ хлопать?
   -- Какже, молчи...
   И, дѣйствительно, все такъ и случилось, какъ разсказывала Вѣрушка. Красное, желтое, зеленое, бѣлое и голубое на сценѣ посторонилось -- и вдругъ откуда-то изъ стѣны показался старичекъ...
   Публика ему страшно захлопала.
   -- Хлопай, хлопай!.. Это твой папа!-- опять ткнула ее локтемъ въ бокъ Вѣрушка.
   -- Нѣтъ, это не папа... Мой папа вовсе не такой старикъ...
   -- Не такой. Только онъ такъ притворился...
   Надя таращится на него... И, дѣйствительно, нѣтѣнѣтъ да и мелькнетъ въ этомъ размазанномъ лицѣ что-то ей знакомое, родное. Папины глаза, дѣйствительно... Папа!.. Нѣтъ, не папа... Нѣтъ, папа... Только что это съ нимъ: на головѣ въ золотой шапкѣ фонарь на ногахъ красные чулки... Камзольчикъ хвостомъ какимъ-то закрученъ кверху и въ концѣ хвоста кисточка... Жилетка но немъ золотая... красивая... Все красивое, а онъ почему-то такой смѣшной?.. Вытащилъ платокъ изъ кармана -- весь въ дырьяхъ: носъ проскочилъ въ нихъ... Публика смѣется и Надя смѣется. Ишь ужимается какъ... Смѣшной... Въ самомъ дѣлѣ смѣшной. Только отчего-же онъ дома всегда серьезный и строгій... Взялся за фалдочки платья, пляшетъ съ коротенькой юбочкой... Публика покатывается... Вѣрушка рядомъ хохочетъ... Начала хохотать и Надя... Только все меньше и тише... Коротенькая юбочка ножкой сбила съ него золотую шапку со свѣчкой... Публика опять хлопаетъ... "Брысь" кричитъ...
   -- Это зачѣмъ "брысь".., чтобы ушли? чтобы папа ушелъ?
   -- Нѣтъ... Это значитъ: еще разъ публика хочетъ...
   -- Что-жъ, дурно вышло что-ли?..
   -- Нѣтъ. Когда брысь -- тогда хорошо!
   -- А лысакъ зачѣмъ это такъ на папу грозится? Папа ему задастъ. Развѣ онъ можетъ грозиться на папу?
   -- Онъ на всѣхъ можетъ...
   Коротенькая юбочка съ папой опять заплясала... Опять публика хохочетъ... Но Надя только улыбается и то какъ-то сконфуженно. Вся красная... Ай!.. Папа упалъ на спину и дрыгаетъ ногами. Зачѣмъ это?.. Какъ всѣ смѣются... Страшно!.. Надя уже не улыбается... Совершенію серьезно смотритъ.
   -- Смѣйся!-- толкаетъ ее Вѣрочка,-- Всѣ смѣются.
   -- Не хочу!..-- капризно отвѣчаетъ Надя.
   Танцовать кончили.
   Папа подошелъ къ лысаку и сталъ пѣть.
   -- Что это?
   -- Куплеты,-- пояснила Вѣрушка.
   -- Что такое куплеты?
   -- А вотъ слушай... Куплеты... тоже чтобъ хлопали! Онъ будетъ пѣть, а ему сейчасъ въ ладоши.
   Публика опять кричитъ... Смѣется... А папа кланяется. Фу, какъ смѣшно, не хорошо кланяется... Совсѣмъ нехорошо! Зачѣмъ такъ смѣшно?.. То брюхомъ впередъ -- то головой киваетъ... то носъ жмуритъ -- то подмигиваетъ... Ай, стыдно, стыдно...
   Надя сама не замѣтила, какъ у нея на глазахъ точно что-то проступило. Неужели слезы... И любопытно, и папу жалко... Зачѣмъ онъ такой... Отчего надъ нимъ всѣ смѣются и какъ онъ можетъ этому радоваться и слушаться этого противнаго лысака съ палочкой... Гадкій, гадкій, бѣдный папа. Ей нѣсколько разъ хотѣлось крикнуть ему.
   -- Перестань, папка, не хочу... Стыдно такъ притворяться.
   Да боязно было сидѣвшей рядомъ барыни толстой, толстой. Ее уже ненавидѣла Надя... Она смѣялась больше всѣхъ и вслухъ говорила: "вотъ уродъ... вотъ чудовище!.."
   -- Онъ вовсе не уродъ, онъ мой папа,-- шевелилось у дѣвочки въ головѣ. Но она молчала...
   А когда на сценѣ началась какая-то суматоха и все это голубое, красное, желтое передралось и свалялось точно въ одинъ комокъ и папа былъ чуднѣе всѣхъ въ немъ -- публика хохотала, а Надя уже плакала...
   И чѣмъ больше смѣялась публика, тѣмъ больнѣе рыдала дѣвочка...
   -- Зачѣмъ, зачѣмъ... Стыдно, стыдно...
   -- Вотъ старый дуракъ!-- восхищалась дама рядомъ.
   -- Онъ не дуракъ!-- не выдержала и крикнула ей Надя.-- Онъ не дуракъ, а мой папа... Я не хочу, я не хочу...
   И, уже ничего не видя, она сползла съ своего мѣста и побѣжала къ дверямъ, плача, безконечно стыдясь какого-то позора и смущаясь отъ недоумѣвающихъ глазъ, устремленныхъ на нее отовсюду...
   На площади передъ театромъ было темно...
   Шелъ дождь... Дома пропадали во мракѣ... Пространство казалось безконечнымъ, а Надя въ сравненіи съ нимъ такой маленькой... Но она, не замѣчая, бѣжала вся въ слезахъ, съ своимъ крохотнымъ, но мучительнымъ горемъ въ душѣ, съ своею первою, но уже не дѣтскою сердечною мукой.
   А вѣтеръ свисталъ за нею и точно хотѣлъ догнать ее, остуживая ея раскраснѣвшееся лицо... Ноги ея шлепали по лужамъ... Брызги летѣли во всѣ стороны... Юбка вся смокла...
   Когда старый актеръ вернулся домой -- Надя лежала въ постелѣ и металась въ бреду... Испуганный, онъ подошелъ къ ней, но она, не узнавая его, продолжала кричать: "гадкій, гадкій папка... Смѣшной. Стыдно папѣ... Стыдно... Не хочу я, не хочу!.."
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru