Немирович-Данченко Василий Иванович
Четыре месяца в Мадриде

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ЧЕТЫРЕ МѢСЯЦА ВЪ МАДРИДѢ.

I.
Первыя впечатлѣнія.

Сіерра Гвадарама и мадридскій климатъ.-- Пульмоніи.-- Lavaderos'ы и прачки.-- Счастливый донъ Базиліо.-- Злоключенія туриста.-- Таможни и гиды.-- Легальный разбой.-- Отели и пансіоны.

   Когда я впервые подъѣзжалъ къ Мадриду изъ Сарагоссы, мои спутники, узнавъ во мнѣ иностранца, наперерывъ расхваливали неописуемыя прелести кастильской столицы. Куда дѣлась ихъ мрачная важность и меланхолическая кастильская задумчивость! Одинъ изъ нихъ, сѣвшій къ намъ въ Сигуэнцѣ, оказался "европейцемъ въ полномъ смыслѣ слова", по его собственному выраженію. Всѣ права его на это званіе ограничивались, впрочемъ, отдаленнымъ знакомствомъ съ французскимъ языкомъ и двухмѣсячнымъ пребываніемъ въ Парижѣ, гдѣ "европеецъ" занимался спеціально легкомысленнымъ поведеніемъ. Онъ весьма краснорѣчиво объяснялъ мнѣ, что на всемъ земномъ шарѣ есть только два мѣста, гдѣ порядочному человѣку жить можно,-- это, разумѣется, Парижъ и Мадридъ. "Хотя,-- совершенно искренно прибавлялъ онъ,-- разумѣется, Парижу далеко до Мадрида". Я выразилъ было робкое сомнѣніе въ преимуществахъ города Филиппа II, но это разомъ возмутило всѣхъ сосѣдей.
   -- Да знаете ли вы, что если бы у васъ было даже нѣсколько милліоновъ песетъ {Песета -- испанская монета, цѣнностью во франкъ съ незначительной дробью.}, то и тѣ вы можете истратить, ни куда не выѣзжая изъ Мадрита. Вотъ!
   -- Въ древности, говорятъ, былъ Римъ,-- нравоучительно замѣтилъ мнѣ необыкновенно глубокомысленный господинъ, до сихъ поръ сосредоточенно сосавшій свою сигару.-- Ну, а теперь есть Мадридъ.
   -- Вы въ Мадридѣ можете достать все! Что бы вы только ни подумали, въ Мадридѣ непремѣнно найдется.
   -- А мадридскія женщины! Видали ли вы когда-нибудь настоящихъ испанокъ, настоящихъ?
   -- Нѣтъ, не видалъ.
   И я засмѣялся. Спутники, расписывая свой Мадридъ, накидывались на меня съ комическимъ азартомъ.
   -- Ну, такъ васъ ожидаетъ высокое наслажденіе. Вы должны приготовиться къ этому.
   -- Есть ли гдѣ-нибудь что-нибудь подобное -- Буэнъ-Ретиро, Прадо... А наша Пуэрта дель Соль?
   -- А театръ? Гдѣ вы услышите Мазини?-- въ Мадридѣ!
   Я было скромно замѣтилъ, что еще недавно я слышалъ Мазини въ маленькомъ итальянскомъ городѣ Терамо, гдѣ онъ пѣлъ на "фіерѣ" {Фіера -- ярмарка, праздничный сезонъ итальянскихъ городовъ, открывающихъ въ это время двери своихъ оперныхъ театровъ.}.
   -- Это другой Мазини; нашъ не поѣдетъ туда,-- съ глубокимъ убѣжденіемъ проговорилъ мой сосѣдъ.-- Зачѣмъ Мазини ѣздить въ Терамо, когда онъ можетъ пѣть, никуда не выѣзжая изъ Мадрида?
   -- Но онъ и у насъ пѣлъ! И еще въ свое лучшее время.
   -- Гдѣ это у васъ?-- брезгливо уронилъ мой сосѣдъ слѣва.
   -- Въ Петербургѣ.
   Я думаю, что если бы я выстрѣлилъ изъ внезапно оказавшейся въ вагонѣ пушки, мои спутники не были бы такъ изумлены.
   Насталъ моментъ полнаго недоумѣнія. Всѣ начали переглядываться; очевидно, Петербургъ былъ выше пониманія моей аудиторіи. Когда они пришла въ себя, туристы завели споръ, гдѣ именно Петербургъ. Нѣкоторые знали даже, что Petersburgo находится гдѣ-то въ Россіи, но путались: одни на томъ, что это одно и то же, что Москва, другіе же шли дальше и говорили, что Петербургъ собственно есть столица Москвы. Большинство, впрочемъ, безмолвствовало "недоумѣнно". Скоро всѣ недоразумѣнія разъяснились весьма просто.
   -- Вотъ вы услышите нашего Мазини, а не того, что пѣлъ въ Азіи,-- нашъ въ Азію не поѣдетъ. Что нашему Мазини дѣлать въ Азіи, когда онъ хорошо зарабатываетъ и у насъ?
   -- Вы знаете, что онъ зарабатываетъ столько же, сколько и Луисъ Мазантини {Луисъ Мазантини -- "первая шпага" Испаніи, знаменитый тореро. Въ устахъ испанца такое сравненіе -- величайшая похвала ди Мазини.}?
   -- Я вспомнилъ!-- отозвался вдругъ изъ угла глубокомысленный господинъ, съ видимымъ сожалѣніемъ отрываясь отъ своей сигары.-- Я вспомнилъ! Да, Петербургъ есть точно... онъ существуетъ. Сеньоръ,-- указалъ онъ на меня,-- совершенно правъ. Petersburgo, кабальеро, это то же самое, что и Berlino. Гдѣ-то, знаете, на сѣверѣ. Тамъ, знаете, за Пиренеями.
   -- И вы оттуда именно и пріѣхали, чтобы только посмотрѣть на Мадридъ?
   -- Да.
   Большаго удовольствія я не могъ доставить моимъ спутникамъ.
   -- Вотъ видите ли!-- побѣдоносно оглянулся "европеецъ",-- я вамъ говорилъ, что нѣтъ ничего на свѣтѣ лучше Мадрида. Сеньоръ кабальеро изъ самой глубокой Азіи пріѣхалъ, чтобы только полюбоваться на него.
   -- А сколько бы понадобилось мнѣ мѣсяцевъ, чтобы доѣхать до Petersburgo?
   -- Дней шесть.
   -- Только? Я думалъ больше. Развѣ и тамъ у васъ есть желѣзныя дороги?
   И въ голосѣ его послышалось нѣкоторое разочарованіе.
   -- Русскіе вообще храбрые люди!-- ни съ того, ни съ сего заключилъ одинъ изъ сидѣвшихъ, съ видомъ человѣка, не разъ побывавшаго въ Россіи и отлично насъ знающаго.
   Мадридъ становился все ближе и ближе. Какая пустыня замкнула своею безотрадною сушью этотъ "Испанскій Римъ"! Нѣчто подобное вокругъ настоящаго Рима и Константинополя. Только кастильская -- еще угрюмѣе, ужаснѣе, голѣе, унылѣе, однообразнѣе и я не знаю, какое прилагательное прибрать еще. Не на чемъ рѣшительно остановиться взгляду. Красноватые оттѣнки глины, да золотистый налетъ песку. Обнаженная земля тянется во всѣ стороны и только съ сѣвера облегла ее своими снѣговыми вершинами мрачная Гвадарама. Она одна красить эту словно самимъ небомъ сожженную степь. Крутые синіе хребты Сіерры подъ снѣговыми шапками кажутся еще круче, еще величавѣе, потому что отъ нихъ къ этой пустынной равнинѣ не идутъ предгорія.
   Какъ колокольни испанскихъ соборовъ, Гвадарама поднимается разомъ, не зная кругомъ соперниковъ. Ни одинъ холмъ не стремится дорости до нея. Солнце, бывшее уже высоко, обливало яркимъ свѣтомъ снѣговые вѣнцы Сіерры. Вся она привольно раскинулась по кастильской глади, отдѣливъ грезящую еще маврами Сеговію отъ созданнаго, но королевскому повелѣнію, оффиціально-пошлаго и банальнаго, какъ казенная бумага, Мадрида.
   Поэтическій Хенаресъ, еще слѣдовавшій за нами, точно испугался холоднаго дыханія этихъ горъ. Онъ совсѣмъ забился въ темную трещину и робко скользить въ ней, нигдѣ не показываясь наружу. А Гвадарама уже чувствуется. Какія-то ледяныя струйки въ воздухѣ. Становится холодно. Спутники мои кутаются въ плащи по самый носъ, стараясь дышать сквозь сукно. Сіеррѣ Гвадарамѣ Мадридъ именно и обязанъ своимъ ужаснымъ климатомъ. Не даромъ здѣсь говорятъ:
   
   El aire de Madrid es tan sutil
   Que mata а'un hombre
   Y no apaga a un candil,
   
   т.-е. вѣтеръ Мадрида такъ нѣженъ, что, убивая человѣка, не погаситъ свѣчи. Глубокомысленный господинъ первый прервалъ молчаніе.
   -- Однако, сегодня надо беречься. Сегодня слишкомъ чувствительно дыханіе Гвадарамы! Совѣтую и вамъ, -- обратился онъ ко мнѣ,-- закрыть ротъ и дышать осторожнѣе.
   Климатъ Мадрида дѣйствительно одинъ изъ самыхъ страшныхъ, какіе я только знаю. Лѣтомъ это нестерпимый адъ. Съ его пекломъ можетъ сравняться лишь жара безводныхъ пустынь Аравіи; зимой, весной и осенью здѣсь выдаются жаркіе дни, но за то и холода бываютъ такіе, что, напримѣръ, часовые передъ королевскимъ дворцомъ умираютъ на своемъ посту подъ тѣмъ же мертвящимъ дыханіемъ Гвадарамы. Поэтому, когда эти горы "начинаютъ дышать", часовыхъ смѣняютъ каждыя пять минутъ. Въ жаркій полдень -- въ мартѣ, напримѣръ, когда въ Андалузіи розы одуряютъ васъ своимъ благоуханіемъ, а отъ аромата лилій кровь приливаетъ съ вискамъ -- въ Мадридѣ вышли вы, разумѣется, въ одномъ сюртукѣ, возвращаетесь назадъ -- леденящія струйки Сіерры уже пронизываютъ воздухъ, захватывая васъ врасплохъ, и пульмонія готова. А грудныя болѣзни (pulmonia) здѣсь ужасны въ полномъ смыслѣ слова. Вопервыхъ, испанскіе врачи мало чѣмъ отличаются отъ классическихъ докторовъ времени Жиль Блаза де Сантильяна, а, во-вторыхъ, ходъ болѣзней, особенно легочныхъ, здѣсь до того быстръ, что совладать съ ними -- внѣ человѣческой мудрости. Недаромъ кастильцы эту Гвадарамму называютъ палачомъ. Въ одномъ Мадридѣ она ежегодно сводить въ могилу тысячи людей. Воздухъ здѣсь сухъ, дышется въ немъ тяжело, и въ хорошее время онъ насквозь проникаетъ васъ такъ, что постоянно чувствуется какой-то зудъ въ легкихъ, точно хочется кашлять. Мадридъ -- "девять мѣсяцевъ зимы и три мѣсяца ада",-- говорятъ кастильцы, и Филиппу II вовсе не дѣлаетъ чести избраніе этого пункта для сооруженія столицы великаго (въ тѣ времена) государства. До чего быстро гибнуть здѣсь люди, примѣровъ искать не долго. На другой день послѣ моего пріѣзда молодая и прекрасная герцогиня де ла Toppe, въ одну секунду пробѣжавъ отъ театра до своей кареты, простудилась, а черезъ день она уже была на столѣ. Въ тотъ же день умеръ генералъ Забаль, болѣвшій только пять часовъ. Прибавьте къ этому отсутствіе сколько-нибудь сносныхъ печей въ домахъ, гдѣ въ окнахъ и дверяхъ, часто обращенныхъ къ Гвадарамѣ, вы увидите щели въ палецъ, никого не затрудняющія. Полное отсутствіе комфорта. Коверъ у выходной моей двери отогнулся такъ, что она съ трудомъ запиралась. Зову хозяина и показываю. "Завтра устрою все!" И дѣйствительно устроилъ. Онъ не прибилъ ковра къ полу, а призвалъ столяра и приказалъ ему обрѣзать внизу дверь на вершокъ... Это зимой!... "Вѣтеръ съ Гвадарамы -- это игла, пронизывающая сердце".
   Глядя на эти красивыя горы, нельзя себѣ даже и представить, чтобы онѣ были до такой степени пагубны. Для людей мало-мальски нервныхъ сухость мадридскаго климата убійственна. Въ немъ что-то вѣчно возбуждающее, вѣчно натягивающее ваши нервы, какъ струны. Вы безсознательно, безотчетно безпокоитесь и волнуетесь. Эти ощущенія не исчезаютъ и тогда, когда небо, чистое и голубое, такъ безмятежно охватываетъ васъ своею восточною лазурью, когда Гвадарама на васъ не дышетъ и когда по сему случаю мадридцы рѣшаются освободить свои носы изъ-подъ плотно закинутыхъ за плечи концовъ ихъ плащей (сара). Но чуть-чуть почувствуется въ воздухѣ рѣзкая струйка холода, все на улицахъ завертывается плотно въ эти капы. Женщины закрываютъ рты муфтами и платками, мужчины обращаются въ какіе-то призраки. Шляпа, надвинутая низко, и плащъ, закутывающій всего кастильца съ носомъ и ртомъ включительно,-- ничего больше не видно. Никто не разговариваетъ, всѣ безмолвно торопятся уйти отъ опасности. Про женщину, измѣняющую своему любовнику, здѣсь говорятъ: "она коварна, какъ Гвадарама", или: "не вѣрь, она обманетъ тебя, какъ Гвадарама". Дѣти мрутъ ужасно, я думаю, больше даже, чѣмъ въ нашемъ отвратительномъ Петербургѣ. За то аптекамъ раздолье. Лѣкарства, всевозможныя пилюли и тизаны имѣются въ каждомъ домѣ и въ такомъ обиліи, что диву дашься. Никто никуда безъ нихъ не выѣзжаетъ и каталонцы-аптекари наживаются здѣсь очень быстро.
   
   Ann las personas mas sanas
   Si son en Madrid nacidas
   Tienen que hacer sus comidas
   De pildoras y tisanas *).
   *) Самые здоровые люди, родившіеся и Мадридѣ, должны обѣдать пилюлями и тизанами.
   
   Особенно попадаются тутъ сѣверяне. Выйдешь -- жарко; вдругъ легкій холодокъ въ воздухѣ,-- радуешься ему, какъ привѣту съ далекой родины, вдыхаешь жадно въ себя, а къ вечеру лежишь въ бреду и въ жару... На первыхъ порахъ я смѣялся самъ надъ зловѣщими фигурами кутающихся кастильцевъ до тѣхъ поръ, пока не поплатился за свою безпечность. Я вылежалъ три недѣли, и спасло меня только сильное здоровье. Пульмонія рѣдко выпускаетъ изъ рукъ намѣченную ею жертву. На мое выздоровленіе знакомые смотрѣли какъ на истинное чудо.
   А день, когда нашъ поѣздъ подходилъ къ Мадриду, былъ удивителенъ. Совсѣмъ африканское темно-синее небо, на самомъ краю котораго рѣзко выдѣлялась серебристая кайма Гвадарамы. Громада королевскаго дворца, знакомаго по тысячамъ рисунковъ и гравюръ, первая показалась на высокомъ гребнѣ надъ Мансенаресомъ. Нѣсколько куполовъ выдвинулись за нею, еще нѣсколько большихъ зданій, похожихъ на казармы. "Не правда ли, какъ это красиво?" -- спрашивали меня энтузіасты. Я пожалъ плечами, потому что, кромѣ королевскаго дворца, ничего красиваго не находилъ. Потомъ поѣздъ пошелъ надъ самою рѣкой. Путешественники описывали Мансенаресъ какъ сухой ровъ какой-то, гдѣ едва-едва сочится жалкая струйка воды. Это -- неправда. Рѣка катилась передо мной широкая,-- широкая, разумѣется, для Кастиліи,-- то раздѣляясь на рукава, то опять соединяясь въ одно русло. Черезъ нее въ нѣкоторыхъ пунктахъ перекинуто нѣсколько мостовъ, не представляющихъ ничего замѣчательнаго. За то берега были чрезвычайно оживлены. Св. Антонію трудно было бы здѣсь одолѣть тысячи представляющихся искушеній. Въ самомъ дѣлѣ, начиная отъ подножія холма, на которомъ стоитъ королевскій дворецъ, и кончая Ponte de Toledo, вся рѣка занята lavaderos'ами. Тысячи прачекъ работаютъ здѣсь до такой степени усердно, что на первыхъ порахъ мнѣ даже показалось, будто онѣ собрались сюда нарочно для внушенія знатнымъ иностранцамъ -- и, разумѣется, въ томъ числѣ мнѣ -- высокаго понятія о кастильской чистоплотности. Несмотря на грохотъ поѣзда, вы слышите удары ихъ вальковъ, крики, хохотъ и пѣсни. Особенно интересенъ "lavaderos de S. Vicente". Онъ на полторы версты раскинулся. Глазамъ больно дѣлается отъ пестроты платковъ, наброшенныхъ хорошенькими прачками на головы, отъ этихъ стройныхъ, словно точеныхъ ногъ, всевозможныхъ оттѣнковъ, отъ morenas, смуглянокъ, несомнѣно родившихся въ Андалузіи, до слоновой кости сантандерскихъ красавицъ, отъ живости движеній, отъ безконечныхъ вереницъ всевозможнаго тряпья, развѣшаннаго вдоль Мансенареса. Сказываютъ, что эти лавадеросы -- любимое мѣсто прогулки для мадридскихъ падре, находящихся вообще съ своими духовными дочерями въ самыхъ отличныхъ отношеніяхъ. Мѣстные нравы установили на этотъ счетъ даже весьма странное исключеніе. Мужъ, не желающій быть смѣшнымъ, не долженъ ревновать свою жену къ падре. Это своего рода "фуэросы", которыми донъ Базиліо пользуется въ полной мѣрѣ. Оно и понятно: донъ Базиліо скроменъ и не болтливъ. Ему можно довѣриться, и кастилецъ охотно терпитъ эту благодушную фигуру за своимъ столомъ, у своего камина и даже въ спальнѣ у своей супруги. Въ свою очередь и донъ Базиліо оказываетъ маленькія услуги снисходительному мужу. По мѣстной пословицѣ, падре въ семьѣ залогъ ея спокойствія. Онъ мирить мужа съ женою, прикрываетъ его грѣшки, учить дѣтей, явившихся въ свѣтъ за подписью отвѣтственнаго редактора, но принадлежащихъ его сотруднику -- дону Базиліо. Одинъ изъ такихъ сѣлъ къ намъ на послѣдней станціи передъ Мадридомъ, и надо было видѣть, съ какимъ благоволеніемъ онъ смотрѣлъ на lavaderos'ы. Казалось, что всѣ эти стройныя и красивыя издали прачки принадлежали ему и донъ Базиліо жмурился на нихъ, какъ сытый котъ, знающій, что достаточно ему только протянуть лапку, чтобы получить любую мышку изъ этой примѣчательной коллекціи.
   Я не успѣлъ еще въ достаточной степени насмотрѣться на мансенаресскихъ прачекъ, какъ поѣздъ нашъ, медленно обойдя какой-то громадный садъ и тяжело громыхая, вдвинулся въ плохенькій дебаркадеръ. Увы! тутъ меня опять ждали уже знакомые по Барселонѣ и Сарагосѣ ужасы внутреннихъ таможенъ и томленія хлопотливаго переѣзда въ городъ. Только что я получилъ свой багажъ, какъ носильщики потащили его въ "recandacion de consumos", гдѣ необыкновенно звѣрообразные таможенные досматривали и потрошили чемоданы, поводя бровями отъ волосъ къ глазамъ и перебраниваясь съ пассажирами и между собою.
   -- Вы торопитесь, вѣрно?-- обратился ко мнѣ мой спутникъ, говорившій по-французски.
   -- Да! такъ непріятно возиться теперь еще съ этими господами.
   -- Не безпокойтесь. Предоставьте мнѣ. Я умѣю ладить съ этими канальями. Кстати же я безъ багажа.
   Въ это время къ намъ подошелъ чиновникъ съ такимъ выраженіемъ лица, точно онъ сейчасъ проглотилъ что-то невыразимо горькое.
   -- Это чьи вещи?-- указалъ онъ на мой чемоданъ, уже хищно расправляя узловатые пальцы, мало хорошаго обѣщавшіе моему бѣлью.
   -- Мой!-- отвѣтилъ обязательный кастильянецъ и какъ будто не нарочно вынулъ "дуросъ" {Duros -- пять песетъ; песета -- франкъ.} изъ кармана и началъ его повертывать въ рукахъ. Лицо чиновника разомъ просіяло; онъ наклеилъ ярлычекъ на чемоданъ, не спуская глазъ съ дуроса. Потомъ позвалъ носильщика и, велѣвъ ему унести вещи, уже затѣмъ съ самою любезною улыбкой подошелъ къ моему спутнику, чтобы увидать, какъ дуросъ исчезъ обратно въ тотъ же жилетный карманъ, изъ котораго онъ былъ предварительно вынутъ. Боже, какъ освирѣпѣлъ чиновникъ!
   -- Carramba!... ladron!...-- бормоталъ онъ сквозь зубы, мѣряя бѣшенымъ взглядомъ спокойно завертывавшагося въ свою капу кастильца. Таможенный даже дрожалъ отъ злости.
   -- Однако, у васъ оригинальная тактика съ ними!-- засмѣялся я, выходя.
   -- И прибавьте: еще ни разу не обманувшая меня. Я всегда съ этими негодяями практикую такой способъ.
   При выходѣ изъ вокзала та же исторія, что и въ Барселонѣ.
   Здѣсь, какъ и всюду въ Испаніи, отели не высылаютъ на желѣзныя дороги своихъ омнибусовъ. Гостиничная прислуга не станетъ таскать къ вамъ въ номеръ вашихъ вещей, такъ что вы находитесь въ полномъ распоряженіи артели кучеровъ и носильщиковъ. Они берутъ чортъ знаетъ какія цѣны, и, наприм., одинъ знакомый мой теноръ, съ которымъ былъ весь его артистическій багажъ, за доставку его отъ дебаркадера къ отелю долженъ былъ заплатить на моихъ глазахъ болѣе ста пятидесяти франковъ, т.-е. дороже того, что ему обошелся перевозъ этихъ ящиковъ по желѣзной дорогѣ. Къ носильщикамъ присоединился какой-то длинный господинъ въ высокой шляпѣ и съ бутоньеркой въ петличкѣ, который на всѣ мои вопросы и приглашенія убираться отвѣчалъ весьма убѣдительно:
   -- Безъ меня вамъ не обойтись: я говорю по-французски!
   Этимъ и ограничивались всѣ его права на мою особу.
   Останавливаюсь на своихъ злоключеніяхъ потому, что они ожидаютъ каждаго новичка въ Испаніи.
   Ѣду въ "Fonda {Fonda -- гостиница, Posada (поссада) -- постояіяй дворъ.} de Roma". Толстый трактирщикъ, заложивъ руки въ карманы и задравъ носъ кверху, заявляетъ, что ему некогда показывать мнѣ комнатъ, потому что сейчасъ онъ ожидаетъ бразильскаго посланника, заказавшаго ему цѣлый этажъ. Мимо какихъ-то бульваровъ, садовъ съ невѣроятными, по безвкусію, фонтанами, по широкой и красивой улицѣ, кажется, уходящей въ безконечность, я добираюсь до "Fonda de Oriente". Взъерошенный лакей съ запахомъ гоголевскаго Петрушки показываетъ мнѣ какой-то чемоданъ, нагло увѣряя, что это комната. Во всякомъ случаѣ, мѣсто оказывается весьма населеннымъ: клопы на стѣнахъ и черные тараканы на полу являбтся для меня трогательнымъ воспоминаніемъ далекой родины. Слѣдую въ "Fonda de los Leones de Ого", но золотые львы еще болѣе, чѣмъ "Востокъ", переполнены царевококшайскими обывателями. Я, наконецъ, накидываюсь на гида, прикомандировавшаго себя къ моей особѣ, и требую, чтобъ онъ немедленно нашелъ мнѣ помѣщеніе. Меня опять торжественно повезли назадъ въ "Fonde de Universe". Въ самыхъ воротахъ слѣдовавшій со мною гидъ вступилъ въ словесный бой съ гидами отеля и, одержавъ надъ ними блестящую побѣду, гордо повелъ меня по лѣстницѣ. Вверху съ видомъ Юпитера олимпійскаго стоялъ уже хозяинъ, глядя на меня, какъ палачъ на жертву, которой тотчасъ же онъ долженъ будетъ накинуть петлю на шею. Гидъ пустился съ нимъ въ длиннѣйшія объясненія, жестикулируя, подпрыгивая, возводя очи горё, уходя и возвращаясь снова и даже зачѣмъ-то показывая на ленточку своего невѣдомаго ордена.
   -- Онъ говоритъ вашей милости, что если вы не согласны платить по восьмидесяти реаловъ въ день, то онъ и комнаты показывать вамъ не станетъ.
   -- За что восемьдесятъ реаловъ?
   Касса моя далеко была не блестяща и цифра эта показалась мнѣ ужасной.
   -- За весь пансіонъ... Вы получите кофе или шоколать, завтракъ, обѣдъ, вино, свѣчи, прислугу и... и уваженіе!
   Это было двадцать франковъ. Въ Италіи я платилъ по семи и восьми, въ Барселонѣ сначала по десяти, а впослѣдствіи по семи. Здѣсь оказывался счетъ крупнѣе. Я предложилъ Юпитеру пятнадцать. Онъ съ негодованіемъ посмотрѣлъ на меня и затѣмъ обернулся къ моему гиду, очевидно, считая несообразнымъ съ своимъ достоинствомъ разговаривать съ estranjero, позволяющимъ себѣ торговаться.
   -- Скажите его милости, что я настоящій кабальеро и потому никогда не торгуюсь съ иностранцами.
   "Его милость" должна была поневолѣ сдаться на капитуляцію. Какія-то двѣ прехорошенькія дѣвушки выскочили изъ комнаты, выходившей на лѣстницу, съ любопытствомъ оглядѣли меня и, неизвѣстно чему расхохотавшись, спрятались обратно. "Настоящія salero" {Salero (соленая) -- въ Испаніи величайшая похвала женщинѣ или дѣвушкѣ, отличающейся граціей, удальствомъ и шикомъ. О, это donna Salada! -- говорятъ они про хакую-нибудь кружащую имъ головы кокетку. Cuerpo salado -- красивое тѣло.},-- проговорилъ мой гидъ, подмигивая мнѣ. Наконецъ, чемоданъ мой внесли... Въ немъ было 240 килограмовъ. Привожу счетъ, составленный для меня гидомъ. "По таксѣ слѣдуетъ съ его милости отъ станціи до "Fonda de Roma" за каждые 80 килограмовъ 4 песеты, -- слѣдовательно, 12 песетъ за багажъ. За препровожденіе его превосходительной особы 50 сантимовъ. Отъ "Fonda de Roma" до "Fonda de Oriente" -- столько же, отъ "Oriente" до "Fonda de Univers" -- опять столько же. Итого 37песетъ. Носильщикамъ за переноску со станціи въ омнибусъ и изъ омнибуса въ гостинницу -- 6 песетъ, на чай имъ -- что полбжите. Мнѣ за эти коммиссіи 3 песеты, за часъ времени 2 песеты съ % и за разговоръ съ хозяиномъ отеля, какъ переводчику, пять песетъ. Итого..." Я не дочиталъ этого "итого", разорвалъ въ клочки и швырнулъ бумагу въ переводчика и коммиссіонера. Тотъ попробовалъ было зашумѣть, но появился хозяинъ съ своей flema catalana и уладилъ все дѣло. Я долженъ былъ за все заплатить 30 франковъ. Таковы удобства, на первыхъ же порахъ ожидающія путешественника въ Мадридѣ. Гораздо лучше, что и совѣтую сдѣлать всѣмъ, которые вздумаютъ посѣтить этотъ кастильскій Парижъ, если у нихъ багажа будетъ много, оставить его на станціи и, взявъ первую попавшуюся карету съ флюгеромъ и дощечкой, на которой изображено "se alquila" или "нанимается", что равнозначуще "свободна", отправиться самому искать помѣщеніе -- не въ отеляхъ, которые въ Мадридѣ и дороги, и скверны, а въ Casas de Huespedes {Собственно пансіоны. Ихъ не совсѣмъ вѣрно называютъ "меблированными квартирами",-- эти извѣстны въ Мадридѣ подъ именемъ Cuartos amueblados.}. Найти ихъ не трудно. Идите по улицѣ и смотрите на балконы. Если къ какому-нибудь изъ нихъ привязанъ клочокъ бумажки, значитъ въ этой Casa de Huespedes и есть свободная комната. Разумѣется, не ждите роскоши; хорошо, если васъ заживо не съѣдятъ блохи -- самое популярное животное на Пиренейскомъ полуостровѣ. За то за все свое содержаніе здѣсь вы будете платить не болѣе 5, 6 или 7 песетъ въ день, т.-е. въ четверо меньше, чѣмъ въ гостиницѣ. Понятное дѣло, что кормить васъ будутъ отвратительно, но и въ отеляхъ Мадрида, не исключая первоклассныхъ, столъ нисколько не лучше. Жизнь въ Casas Huespedes -- артельная. Къ завтраку и обѣду собираются въ большой столовой -- "comedor", гдѣ тотчасъ же вы обязательно знакомитесь со всѣми и вступаете, такимъ образомъ, въ общую семью. Смѣсь одеждъ и лицъ здѣсь изумительная. Рядомъ съ блестящимъ офицеромъ сидитъ толстый падре, пріѣхавшій въ столицу держать экзаменъ или дать отчетъ епископу въ качествѣ "духовнаго фискала" (здѣсь еще сохранились оффиціально назначаемые шпіоны). Около него -- торговецъ скотомъ, въ бархатной курткѣ, съ такою широкою рожей, на которой можно легко изобразить всѣ пять частей свѣта и даже шестую, если бы таковая невзначай оказалась въ наличности. По сосѣдству съ нимъ -- молодой студентъ, изучающій право, рядомъ еще неоперившійся тореро, мечтающій о пяти тысячахъ франковъ за каждаго убитаго имъ быка и о любовницѣ-герцогинѣ (меньше онъ несогласенъ). Все это весело, шумно. За обѣдомъ въ Casas de Huespedes они сбрасываютъ съ себя важность и молчаливость и болтаютъ во всю, безъ этой противной flema catalana. Если же тутъ завяжется гибкій, какъ обезьяна, и веселый, какъ молодой щенокъ, андалузецъ, этотъ гасконецъ Испаніи, смѣху и шуткамъ не будетъ конца. Не удовлетворяетъ васъ скромная обстановка Casas de Huespedes, ищите такъ называемыхъ Charгtos amueblados. Это меблированныя квартиры. Онѣ помѣщаются, главнымъ образомъ, на Calle de Alcala, Calle Mayor, Calle de Arenal и другихъ большихъ городскихъ артеріяхъ. Тутъ позолоченная нищета такъ и смотритъ во всѣ щели. Ковры на полахъ ободраны, занавѣси на окнахъ послѣдній разъ были вымыты въ день коронаціи Филиппа II -- не раньше. Картины на стѣнахъ, можетъ быть, и хороши, но ихъ толстымъ слоемъ покрыла пыль. Если въ комнатахъ холодно, вы можете потребовать брасеро (родъ восточнаго мангала, жаровня съ угольями, при помощи которой, безъ особенныхъ хлопотъ и труда, вы переселитесь въ рай или адъ, смотря по заслугамъ). Чтобы перенести безнаказанно такой брасеро, надо обладать истинно кастильскою головой, о которую, если вѣрить французамъ, сломается любой кузнечный молотокъ. Содержитъ эти Quartos amueblados обыкновенно какая-нибудь старая карга, смотрящая на вашъ карманъ, какъ на законное свое достояніе. Въ прислуги вамъ она непремѣнно навяжетъ свою же старую племянницу или еще болѣе престарѣлую тетку, глухую и ревматическую, не представляющихъ никакого удобства для превратныхъ толкованій. Въ концѣ-концовъ, вы опять переселитесь въ Casas de Huespedes. Разумѣется, есть роскошныя помѣщенія, но они доступны только опернымъ пѣвцамъ да тореро, получающимъ въ Мадридѣ бѣшеныя деньги. Вообще жизнь здѣсь дорога, дороже Парижа и Лондона. За малѣйшія удобства вы платитесь страшно, и долго засиживаться въ Мадридѣ безъ особеннаго дѣла я бы не совѣтовалъ.
   Когда я вошелъ въ занятый мною номеръ, двѣ красавицы, такъ искренно смѣявшіяся надо мной, уже оказались тамъ. Онѣ съ нескрываемымъ любопытствомъ смотрѣли на мой чемоданъ и ждали, когда я его раскрою. Я попросилъ ихъ оставить меня одного. Испанки сначала не поняли, потомъ удивились, наконецъ, надулись и ушли. На звонокъ мой появился лакей съ сигарою въ зубахъ.
   -- Дайте мнѣ мыться!-- попросилъ я его по "Nuevo diccionario de Faltrignera".
   Тотъ вытаращилъ на меня глаза. Потомъ, очевидно, догадался, въ чемъ дѣло, ободрительно хлопнулъ меня по плечу, выбѣжалъ и вернулся съ... плевальницей въ рукахъ. Я началъ ему показывать жестами, въ чемъ дѣло. Онъ сѣлъ въ кресло, заложилъ ногу за ногу, долго смотрѣлъ на меня, очевидно, наслаждаясь какъ въ театрѣ, и потомъ, стремительно вскочивъ, принесъ мнѣ чернильницу и перо. Когда же мнѣ, наконецъ, удалось втолковать этому болвану, въ чемъ дѣло, онъ изумился и рѣшительно объявилъ мнѣ, что теперь не время мыться, что на умыванье полагается утро и вечеръ, а не "tardes", затѣмъ взялъ у меня спичку, закурилъ потухшую сигару и съ покойнымъ достоинствомъ вышелъ вонъ.
   Вообще, надо сказать правду, нигдѣ въ остальной Испаніи, даже въ небольшихъ городахъ ея, вы не найдете такихъ отвратительныхъ отелей, какъ въ Мадридѣ. Недаромъ про него кастильянцы съ гордостью говорятъ: "esta corte",-- кромѣ двора, да великолѣпнаго музея Прадо здѣсь нѣтъ ничего. Объ удобствахъ и толковать нечего. Для людей средняго состоянія они недоступны вовсе. Что касается того, что Мадридъ будто бы весь выстроенъ въ "el estilo de Paris", въ чемъ васъ горячо станутъ увѣрять здѣсь, не вѣрьте этому. Между Мадридомъ и Парижемъ, въ сущности, разстояніе гораздо длиннѣе, чѣмъ приходится на картѣ.
   

II.
Puerta del Sol.

Выставка испанскихъ типовъ.-- Нищіе и фланеры.-- Тореро и двуногія афиши.-- Революціонеры и сегодняшніе герои.

   Когда я вышелъ на балконъ, я увидалъ внизу знаменитую Puerta del Sol, столь прославленную испанцами и воспѣтую Амичисомъ. Еще Амичису не грѣхъ. Ему, какъ генуэзцу, привыкшему у себя къ узенькимъ улицамъ, похожимъ на корридоры, и площадямъ съ ладонь, простительно. Да и вообще въ Италіи нѣтъ большихъ и настоящихъ площадей. Но какимъ образомъ могли увлекаться ею французскіе путешественники, не понимаю. Ни довольно-таки затрапезными домами, которыми она обставлена, ни величиною своей она не представляетъ ничего выдающагося. Правда, это центръ города, здѣсь вѣчно кишмя кишитъ толпа, даже ночью вы найдете массу гуляющихъ на ея тротуарахъ; правда, въ цѣлой Испаніи за годъ не вытащатъ изъ кармановъ столько часовъ и кошельковъ, сколько здѣсь въ одинъ день. Правда, всякое pronunciamento начинаетъ здѣсь съ Puerta del Sol. Но, все-таки, это не площадь даже сравнительно съ Piazza S. Marco въ Венеціи и del Duomo въ Миланѣ. Однообразной формы пяти-этажные дома раздаются въ нѣсколькихъ пунктахъ -- тамъ, гдѣ площадь пересѣкаютъ главныя артеріи Мадрида -- Calle de Alcala, Carrera de S. Geronimo, Calle de Carretas, Calle Mayor, Calle Arenal, Preciados, Calle de la Montera. Сѣверная часть площади образуетъ собою очень правильно описанную хорду, южная -- прямую линію. Посреди этого диска фонтанъ, струя котораго бьетъ выше домовъ, но и въ немъ и не видѣлъ ничего особеннаго, хотя Мендоса и называетъ его гордостью Кастиліи. Я уже не говорю о версальскихъ и петергофскихъ,-- въ любомъ европейскомъ городѣ вы найдете такіе же. Разумѣется, ни въ Версали, ни въ Петербургѣ нѣтъ этого удивительнаго неба, чистаго, прозрачнаго и глубокаго, нѣтъ этого чудеснаго освѣщенія, нѣтъ этой южной толпы, которая сама по себѣ заслуживаетъ изученія болѣе, чѣмъ всевозможные площади и фонтаны. Для меня именно въ этомъ отношеніи Puerta del Sol казалась и кажется блестящею этнографическою выставкой. Не сходя съ ея тротуаровъ, вы ознакомитесь со всевозможными кастильскими типами. Я совершенно понимаю француза-художника, который, нанявъ себѣ помѣщеніе, выходившее на Пуерта дель Соль, почти не выходилъ изъ него, не оставлялъ своего окна, но привезъ съ собою въ Парижъ болѣе двѣнадцати альбомовъ, полныхъ самыми интересными набросками типовъ испанской столицы. Со всѣхъ концовъ Мадрида сюда валитъ толпа, точно въ громадное сравнительно съ узкими улицами озеро вливаются волны то шумныя, то тихія. Галлерея Виктора-Эмануила въ Миланѣ, площадь Св. Марка въ Венеціи, Piazza dei Signori во Флоренціи -- то же самое. Случись что-нибудь, совершись какое-нибудь политическое событіе, толпа на Пуерта дель Соль возбуждена. Она шумитъ, споритъ. Въ ней выдѣляются ораторы, имъ отвѣчаютъ другіе. Въ этомъ отношеніи Puerta del Sol является еще разъ политическимъ барометромъ въ Испаніи. Въ обычное время, меланхолически завернувшись въ свои капы и надвинувъ на носъ высокія шляпы, стоятъ по цѣлымъ часамъ черноглазые кастильцы на ея тротуарахъ, днемъ -- провожая мимо идущихъ сеньоръ и сеньоритъ и только изрѣдка размѣниваясь замѣчаніями объ очень ужь замѣчательной красавицѣ, а вечеромъ -- любуясь на огни газовыхъ канделабровъ -- lasfarolas, очень красящихъ эту площадь. Кончится у рабочихъ трудовой урокъ, они -- на Пуэрта дель Соль, слушать даровыя серенады нищихъ, узнавать политическія новости и мечтать о грядущихъ временахъ, какъ они сами будутъ хозяевами положенія. Аферистъ съ биржи -- сюда же; купецъ, которому нечего дѣлать, очутится здѣсь же. Чиновникъ, вслѣдствіе перемѣны министерства временно оставшійся за штатомъ на половинномъ жалованьѣ, котораго онъ, впрочемъ, никогда не видитъ, все на той же площади. Нищіе, продавцы воды съ анисомъ, ассукарильосами, газетчики шныряютъ въ этомъ же живомъ морѣ, выкрикивая пронзительными голосами -- одни "Aqua, Aqua", другіе: Globo! (органъ Кастелара), третьи: Impartial! четвертый, зажмурившись, оретъ во все свое горло: "Послѣдняя рѣчь Сагасты, caballeros, купите послѣднюю рѣчь Сагасты!..." Нельзя очнуться и опомниться, а тутъ еще позади отчаянно раздается "largo" носильщиковъ, стиснутыхъ толпой вмѣстѣ съ своею ношей. Я никогда не могъ понять, какъ въ эту массу умѣютъ во весь карьеръ влетать и пронизывать ее дилижансы и кареты. Всегда было страшно за эту завернувшуюся въ капы толпу, но карета пропадала въ ней и показывалась снова, никому не причинивъ никакого вреда. Остановитесь на нѣсколько минутъ на углу. Передъ вами стоятъ двое несомнѣнныхъ caballeros; къ нимъ подходитъ третій, четвертый. Черезъ десять минутъ ихъ сойдется здѣсь сорокъ, пятьдесятъ. И ежедневно вы увидите ихъ на томъ же самомъ мѣстѣ. Это родъ клуба, собранія. Здѣсь узнаются новости, заводятся знакомства, тутъ рождается и ростеть сплетня. Зачастую здѣсь же возникаетъ вдругъ потрясающая цѣлое государство революція. Не напрасно маршалъ Серрано проектировалъ для спокойствія города поставить во всѣхъ этихъ Calles и Carretes пушки жерлами на Пуэрта дель Соль. А въ сторонѣ, будь кругомъ полуденная тишина или буря народнаго негодованія -- все равно -- у самой стѣны вы неизмѣнно увидите и услышите слѣпаго музыканта. Передъ нимъ шапка съ мѣдью. Онъ бренчитъ на гитарѣ что-то меланхолическое, унылое. И вчера, и третьяго дня, и въ прошломъ и позапрошломъ году онъ то же самое бренчалъ здѣсь. Его шапку съ мѣдью сторожить собака, а чтобы и она не сбѣжала отъ скуки, ее самое держитъ веревка, привязанная къ ногѣ бѣднаго слѣпца. Утромъ его привела сюда мать или жена и оставила здѣсь до вечера. Вечеромъ она придетъ за нимъ и уведетъ домой. Возиться съ нимъ ей некогда, у нея не ждетъ своя работа. Здѣсь, на площади, создаются и разрушаются репутаціи.
   Не послѣдній элементъ въ толпѣ -- тореро. Эти, какъ публичныя женщины на парижскихъ бульварахъ, съ ихъ громадными шелковыми шлейфами, обращаютъ на себя общее вниманіе. Ихъ куртки изъ чернаго и зеленаго бархата обтягиваютъ плотно стройный станъ. Грудь открыта и на ней тоже по бархату жилета горятъ десятки толстыхъ золотыхъ цѣпей съ гроздьями брелоковъ и брошки. Брилліантовыя запонки на рубашкѣ, всегда гофрированной, съ кружевами и вышивками. Панталоны до колѣна сверху точно трико охватываютъ тѣло. Ниже колѣна они падаютъ широкими раструбами. На нихъ тоже изъ-подъ жилета висятъ неизбѣжныя цѣпочки, подвѣски и т. д. Руки тореро -- чуть не до ногтей въ кольцахъ и перстняхъ, браслетахъ,-- ни одна англичанка не надѣнетъ на себя столько сбруи. И все это -- сувениры. Тореро не покупаетъ драгоцѣнностей, онъ ихъ получаетъ въ подарки отъ своихъ любовницъ. Часто на этихъ подаркахъ гербы и короны, обнаруживающіе ихъ принадлежность той или другой герцогинѣ или графинѣ самыхъ громкихъ старо-кастильскихъ фамилій. Идетъ по улицѣ тореро, кокетничая и заигрывая, не хуже любой кокотки. Ему, вѣдь, надо показать и какой онъ прекрасный мужчина, и какъ онъ хорошо сложенъ. Лицо у него набѣлено и нарумянено. Короче, совсѣмъ тротуарная дѣвица легкаго поведенія. Тѣмъ не менѣе, толпа относится къ нему почтительно. Особенно популярному даже кричатъ "vive", наперерывъ жмутъ ему руку, когда тореро удостоитъ первый подать ее, уступаютъ ему дорогу. То и дѣло по Puerta del Sol проходятъ полки съ музыкой, процессіи со знаменами. По вечерамъ шумъ и движеніе здѣсь еще увеличиваются. Крики разнощиковъ и продавцовъ смѣшиваются съ завываніемъ двуногихъ афишъ. Двуногую афишу въ Европѣ вы встрѣтите только у Аппенинъ и за Пиренеями. Нанятый нарочно для того глашатый носитъ по всему городу на длинномъ шестѣ освѣщенный извнутри бумажный ящикъ, на четырехъ сторонахъ котораго написаны или названія театра съ пьесой, идущею на немъ, или объявленія, или рекламы о новой ваксѣ, или названіе только что пущенныхъ въ продажу сигаръ съ сюрпризами. Двуногія афиши, проходя съ этимъ ящикомъ по Пуэрта дель Соль, орутъ во все горло: "Caballeros, торопитесь, торопитесь скорѣе въ Novedades! Сегодня послѣдній день!... Завтра вы уже не увидите знаменитаго артиста (имя рекъ), плѣнявшаго своею игрой публику Стараго и Новаго Свѣта!" или: "Caballeros, вотъ секреть вѣчнаго здоровья... Слышали ли вы о пилюляхъ великаго профессора Кальваса? Такихъ пилюль еще не было на свѣтѣ и никогда не будетъ. Истинныя чудеса совершаются ими. Старики дѣлаются молодыми, молодые никогда не старѣютъ. Самыя капризныя жены становятся довольными и тихими, какъ овечки. Эти пилюли даютъ красоту лицу, зоркость глазамъ, волоса -- лысинѣ, черноту -- сѣдинѣ, силу -- груди, пищевареніе -- желудку, крѣпость мышцъ -- рукамъ и ногамъ, дѣтей -- бездѣтнымъ" и т. д., и т. д. Въ столь же пышныхъ выраженіяхъ расхваливается вакса какого-то Инфантадо. Оказывается, что королева Христина вышла замужъ за короля Альфонса только потому, что ему чистили сапоги этою ваксой. Короче, всего не переслушаешь. Это площадь вѣчнаго карнавала, только во время реврлюціи обращающаяся въ форумъ. Здѣсь завязываются любовныя интриги, здѣсь же иногда онѣ и кончаются ударомъ навахи {Наваха -- ножъ.} или выстрѣломъ изъ револьвера. Красавицы-мадриленки высматриваютъ на Puerta del Sol своихъ будущихъ возлюбленныхъ, проходя, какъ сквозь строй, мимо недвижныхъ рядовъ вѣчно пребывающихъ здѣсь франтовъ. Въ ближайшихъ улицахъ сосредоточены всѣ политическіе кафе, нѣкоторые изъ нихъ выходятъ на самую площадь, причемъ ихъ верхніе этажи обыкновенно имѣютъ выходы въ тихіе и незамѣтные переулки. Вмѣстѣ съ вашей "querida" {Любезная, любовница.} вы можете пройти въ самые укромные уголки этихъ отдѣленій, не будучи никѣмъ замѣчены. Настоящій "papel de galan" въ Мадридѣ знаетъ всѣ эти топографическія подробности, навѣрное, лучше, чѣмъ таблицу умноженія. Около se puerta del Sol находятся и знаменитые Casas de citas, спеціально испанское учрежденіе, гдѣ влюбленныя парочки могутъ видаться, не боясь ни мужей, ни отцовъ, ни мамашъ. Даже всевидящее око добраго стараго времени -- дуэнья Лопе де Веги и Кальдерона оказывалась безсильною передъ этими райскими casa'ми, недоступность которыхъ освящена обычаями страны.
   Пуэрта дель Соль во времена оны, когда Мадридъ здѣсь оканчивался, а далѣе начинались уже его предмѣстья, была настоящими воротами. Тутъ именно запирался выходъ изъ столицы на востокъ. Теперь Мадридъ разросся такъ, что смелъ прочь сковывавшія его стѣны и Врата Солнца оказались въ его центрѣ. Самые лучшіе современные кварталы начинаются за ними далѣе. Я твердо убѣжденъ, что какими-либо чудомъ уничтожься или провались Пуэрта дель Соль -- и тысячи людей не будутъ знать, что имъ дѣлать. Я уже не говорю о спичечникахъ, о газетчикахъ, популяризующихъ своими криками имена великихъ людей сегодняшняго дня, которымъ предстоитъ полное забвеніе завтра, о необыкновенно грудастыхъ кормилицахъ изъ Сантандера, передъ которыми одинъ мой пріятель русскій всегда останавливался, восклицая: "Нѣтъ, ей-Богу, совсѣмъ какъ у насъ въ Калужской губерніи!" о фланерахъ, только потому и не вѣшающихся отъ скуки, что есть Пуэрта дель Соль. Что бы дѣлали безъ нея всевозможные авторы пронунсіаменто? Не даромъ герцогъ де ла Toppe, у котораго спросили, какъ положить конецъ мадридскимъ революціямъ, отвѣтилъ: уничтожьте Puerta del Sol и революціи негдѣ будетъ организоваться. И это не только остроумно, но и вѣрно. Поэтому стоитъ только площади принять угрожающій видъ, какъ господствующая партія уже занимаетъ правительственными войсками глупое, хотя и громадное зданіе почтъ (Carer de correos), выходящее сюда.
   Въ первый же вечеръ своего пребыванія въ Мадридѣ я былъ свидѣтелемъ новыхъ для меня, но обычныхъ явленій на Пуэрта дель Соль. Вотъ, напримѣръ, бѣдняга спичечникъ, у котораго никто не покупалъ его товара; несчастный мальчуганъ началъ жечь его самъ, обливаясь горькими слезами. Ему стали бросать мѣдь, которую онъ, несмотря на громкія рыданія, хваталъ съ ловкостью обезьяны. Вотъ валенсіанка, имѣвшая неосторожность спросить у кого-то, какъ пройти на Calle de Arenal. По выговору узнали въ ней провинціалку, изъ-подъ густой вуали разсмотрѣли прекрасныя черты лица и разомъ всѣ пожелали проводить ее въ требуемую улицу. Между этими господами началась ссора, которая, навѣрное, перешла бы въ драку на ножахъ, да бойкой валенсіанкѣ надоѣло ждать, она взяла подъ руку проходившаго мимо студента и когда спорившіе оглянулись, оказалось, что она уже далеко. Каталонцы въ своемъ живописномъ костюмѣ, баски въ красныхъ шапочкахъ, мароканцы и тунисцы -- первые въ чалмахъ, вторые въ красныхъ фескахъ, продающіе здѣсь всевозможныя сласти, -- все это мнѣ представлялось выхваченнымъ изъ какой-то роскошной балетной mis en scene, но никакъ не дѣйствительностью. Смеркалось быстро, тѣни росли и густѣли въявь и, наконецъ, слились совсѣмъ въ одну таинственную ночь. Выплыла луна и облила задумчивымъ свѣтомъ эту площадь съ ея шумною толпой и ропщущимъ фонтаномъ... Я ушелъ на часъ или на два... Вернулся. Газовые рожки горѣли ярко, всѣ кафе сверкали рядами своихъ громадныхъ оконъ, но площадь была полна попрежнему. Я ушелъ опять. На улицахъ уже кричали сереносы {Сереносы -- ночные сторожа.}, традиціонно оповѣщая спавшихъ и неспавшихъ, "сколько пробило часовъ и какова погода". Подходя, я думалъ, что площадь опустѣла,-- увы! ни одна бальная зала, я думаю, въ этотъ день не была такъ полна, блестяща и оживлена, какъ Пуэрта дель Соль. Въ одномъ углу ея слышались крики, то смолкавшіе, то вспыхивавшіе опять. Подхожу съ отысканнымъ въ Мадридѣ знакомымъ. Спрашиваю, что такое. Оказывается, что толпа слушаетъ оратора, вздумавшаго проповѣдывать низверженіе нынѣшняго министерства въ пользу Сагасты и Кастелара. "Смерть ворамъ, смерть матадорамъ, смерть разбойникамъ!-- выкрикивалъ онъ, надсаждаясь, изо всѣхъ силъ.-- На гарроту ханжей и лицемѣровъ! О, caballeros, неужели старая кастильская гордость совсѣмъ замерла въ вашихъ благородныхъ душахъ? Неужели ярмо подлаго Кановаса, палача Ромеро Робледо и поповскаго прихвостня Пидаля вамъ слаще свободы и независимости вашей родины?... Проснитесь и воскликнемте вмѣстѣ: смерть министерству, долой матадоровъ и да здравствуютъ Сагаста и Кастеларъ!" Тутъ же совершенно спокойно стояло двое полицейскихъ. "Что же они, такъ и останутся безмолвными свидѣтелями этого?" -- спрашивалъ я у пріятеля. Но я не успѣлъ еще докончить вопроса, какъ разыгрался неожиданно для меня финалъ этой сцены. "Вы кончили?-- спросилъ алгвазилъ.-- "Кончилъ",-- гордо отвѣтилъ площадной ораторъ.-- "Можетъ быть, хотите сказать еще?" -- "О, нѣтъ!" -- "Вы такъ хорошо говорили, что я почтительнѣйше прошу, Caballero, дать возможность и моему начальству послушать вашу милость... Оно оцѣнитъ ваше краснорѣчіе!..." И Демосѳена съ Пуэрта дель Соль повлекли куда-то въ пространство... "Все хорошо, что хорошо кончается!" -- смѣялась ему вслѣдъ толпа. Очевидно, революціонное движеніе тогда еще не созрѣло... Результаты этого дня, впрочемъ, и для меня были плачевны. Я могу сказать, что вполнѣ познакомился съ Пуэрта дель Соль. Придя домой, я хотѣлъ посмотрѣть, сколько часовъ, но -- увы!-- они оказались у меня вытащенными. Вы, помните прекрасный разсказъ Сервантеса Ринконетъ и Кортадильо, обрисовывающій нравы севильскихъ воровъ? Какъ оказалось, мадридскіе художники того же почтеннаго ордена ни въ чемъ отъ нихъ не отстали. Здѣсь ихъ называютъ рыцарями Пуэрта дель Соль и первый совѣтъ, который дастъ вамъ испанецъ, входя съ вами на площадь, это: "берегите часы и кошелекъ". Въ этомъ искусствѣ мадридскіе кортадильо заткнули за поясъ и лондонскихъ спеціалистовъ. Разъ какъ-то послѣдніе пріѣхали сюда цѣлою шайкой. Узнавъ объ этомъ, рыцари Пуэрта дель Соль явились роскошно одѣтыми на площадь и такъ хорошо разыграли роль ротозѣйствующихъ фланеровъ, что лондонскіе ихъ собратья прежде всего имъ же очистили карманы. Но конецъ вѣнчаетъ дѣло. Къ ночи, вдоволь поработавъ надъ другими субъектами, англійскіе Роберты и Бертрамы хотѣли было сосчитать добычу и, къ крайнему своему изумленію, увидѣли, что не только исчезла она, но вмѣстѣ съ нею и ихъ кошельки, часы, платки и портсигары... Такимъ образомъ Джонъ Буль былъ побѣжденъ Кортадильо и Ринконетомъ съ Пуэрта дель Соль.
   

III.
Уличный Мадридъ.

Plaza Mayor и воспоминанія о Филиппѣ II.-- Calle de Toledo и пестрота ея толпы.-- Арріеро, галлегосы, ганадеросы, цыгане.-- Майоркинцы и валенсійцы.-- Драки на ножахъ и Casas de socoro.-- Старый Мадридъ.

   Если Пуэрта дель Соль является форумомъ сегодняшняго дня, то Plaza Mayor была имъ въ тѣ счастливыя времена, когда черное облако ауто-дафе вѣчно стояло надъ Мадридомъ и съ утра до ночи по его улицамъ тянулись торжественныя процессіи св. Германдады, обязательно провожавшія мавровъ, жидовъ и "прочихъ язычниковъ" на богоугодные костры. Они созидались именно на этой площади. Теперь нельзя даже и представить себѣ ея недавняго назначенія. Филиппъ II особенно любилъ Plaza Mayor. Въ настоящее время столь элегантная и красивая, она тогда называлась "королевскою площадью святыхъ огней", "ступенью въ рай", "мѣстомъ очищенія", "жертвенникомъ", "алтаремъ Господа карающаго", "торжествомъ христіанства" и даже "вратами любви". Такія имена давали ей еще въ прошломъ столѣтіи писатели-монахи и проповѣдники, говоря, что если бы трупы сожженныхъ здѣсь "грѣшниковъ" сложить, какъ складываютъ кирпичи, то всей этой площади оказалось бы недостаточно, хотя и тогда уже она обстроена была пятиэтажными домами. Plaza Mayor представляетъ правильный четыреугольникъ. Дома ея всѣ на аркахъ. Вверху надъ арками сплошные балконы. Эти балконы, также какъ и окна, наполнялись жадными до сильныхъ ощущеній зрителями и зрительницами, одѣвавшимися на сей случай въ самыя дорогія платья. Парча, атласъ, бархатъ, золотыя цѣпи, драгоцѣнные камни свѣтились, пестрѣли и горѣли подъ яркими лучами кастильскаго солнца. Придворные сеньоры, королевскія любовницы занимали почетныя мѣста, наслаждаясь корчами несчастныхъ еретиковъ въ пламени инквизиціоннаго костра. Особенно пышно обставлялись эти ауто-дафе, когда Филиппъ II устраивалъ "праздники" своей женѣ. Обреченные на сожженіе обводились вокругъ всей площади, чтобы каждый "вѣрный христіанинъ могъ увидѣть ревность своего монарха о Господѣ и свидѣтельствовать о ней другимъ". Жертвы, съ желѣзными "кулаками" во рту, не дававшими имъ возможности произнести ни одного слова, въ отвратительныхъ наличникахъ, неузнаваемые, одѣтые въ уродливые, фантастическіе костюмы, были сопровождаемы всевозможною толпой тогдашняго экклезіастическаго церемоніала. Впереди шли дѣти, одѣтыя ангелами, и пѣли, за ними слѣдовали дѣвушки въ бѣлыхъ платьяхъ, прелаты въ пышныхъ одѣяніяхъ, воинство церкви -- монашескіе ордена съ свѣчами въ рукахъ, позади тянулись войска. Еретиковъ привязывали по окончаніи всей этой траги-комедіи къ высокимъ шестамъ на кострахъ и палачи св. Германдады зажигали послѣдніе во славу "великаго короля". Несчастные не могли даже стонать, потому что желѣзные кулаки во рту отнимали возможность издавать малѣйшіе звуки. Въ одинъ изъ такихъ праздниковъ на Plaza Mayor было замучено болѣе двухсотъ еретиковъ. Графу де Камброну, любимцу короля, тоже пришлось испытать эту участь. Онъ усомнился въ правѣ инквизиторовъ сжигать несогласныхъ съ ними въ догматахъ вѣры раскольниковъ. Какъ гранду испанскому, ему были оказаны двѣ милости: онъ оставался въ своемъ костюмѣ и въ ротъ ему не всунули желѣзнаго шара. Проходя къ костру мимо короля, онъ обратился къ нему: "И тебѣ не жаль своего слугу вѣрнаго посылать на такую муку?" Король поднялся и крикнулъ на всю площадь: "Если бы даже жена моя усомнилась въ одномъ изъ малѣйшихъ догматовъ вѣры, я бы и ее не только послалъ на костеръ, но самъ бы зажегъ его!..." Король-палачъ всегда оставался вѣренъ самому себѣ. Часто на одной и той же площади утромъ совершались ауто-дафе, а вечеромъ играли комедіи Лопе де Вега, танцовали на подмосткахъ, нарочно для того устроенныхъ, и на тѣхъ самыхъ мѣстахъ, гдѣ днемъ горѣли костры св. Германдады. Послѣ Филиппа III, значительно расширившаго эту Plaza Mayor, на ней давались бои быковъ. Теперь кругомъ подъ арками кипитъ торговля, на самой площади разбитъ скверъ, отлично принявшійся на этой кровавой почвѣ, а въ скверѣ воздвигнутъ памятникъ этому королю. Нынче Plaza Mayor, въ хорошіе дни, когда солнце не такъ жаритъ и чудное небо Кастиліи принимаетъ вполнѣ нѣжный цвѣтъ персидской бирюзы, является выставкою мѣстныхъ красавицъ. На ея безконечныхъ балконахъ, кажется, безъ перерыва огибающихъ въ пять или шесть рядовъ эту площадь, сидятъ сотни мадриленокъ, одна лучше другой, неустанно работая вѣерами и перекидываясь огнедышащими взглядами съ молодыми людьми, по цѣлымъ часамъ дежурящими въ скверѣ. Подъ аркадами, въ то же время, какъ взволнованное море, шумитъ толпа, не знающая въ такіе дни, что значитъ сидѣть дома и работать.
   -- Э! Развѣ я каторжникъ, чтобы трудиться, когда свѣтитъ солнце и небо такъ ласково голубѣетъ надъ Мадридомъ?-- весело отвѣтилъ мнѣ собратъ-журналистъ, на вопросъ, неужели онъ цѣлый день здѣсь бьетъ баклуши.
   Съ Plaza Mayor не забудьте пойти на улицу Толедо, если вы хотите видѣть Мадридъ историческій, Мадридъ чисто-кастильскій, не имѣющій ничего общаго съ тою Европой, на которую онъ стремится походить въ другихъ мѣстахъ.
   Направо и налѣво отъ Calle de Toledo разбѣгаются улички и переулки, такіе узенькіе, что по нѣкоторымъ даже хорошему мучачо {Muchacho -- молодой человѣкъ.} нельзя пройтись подъ руку съ своею манолой. Съ желѣзныхъ балконовъ и оконъ висятъ цѣлыя груды самыхъ яркихъ тряпокъ, желтыхъ, красныхъ, голубыхъ, зеленыхъ, пестрыхъ, полосатыхъ, клѣтками, съ птицами, сердцами, амурами, цвѣтами и Богъ знаетъ чѣмъ еще. Толпа здѣсь веселая, оживленная, шумная: аррьеро, сумрачный и гордый, въ своей черной овчинной, шерстью вверхъ курткѣ, едва протискивается сквозь нее съ муломъ; красивый и рослый каталонецъ, въ пестромъ костюмѣ, гордо идетъ, раздвигая ротозѣевъ, заглядѣвшихся на него; валенсіецъ, еще не снявшій своего полумавританскаго костюма, братается съ астурійцемъ-водоносомъ, у котораго въ жилахъ, тѣмъ не менѣе, течетъ голубая кровь, ибо онъ даже въ своей нищетѣ caballero прежде всего и потомъ старинный дворянинъ. Грузный мужикъ изъ Саламанки и обвѣшанный золотомъ земледѣлецъ изъ Гуадалахары вдвоемъ заняли всю улицу. Тысячи мелкихъ лавченокъ, пестрыхъ и живописныхъ, кишатъ, какъ ульи, толстыми женщинами, дѣтьми, благополучными и словно покрытыми лакомъ священниками, оборванными, но беззаботными студентами. Вонъ "гадьего", работникъ изъ Галисіи -- сильный, какъ быкъ, и глупый, какъ онъ же, съ веревкой, обернутой вокругъ пояса, стоить и ждетъ, не поручитъ ли ему кто оінести какую-либо ношу. Гальегосы ужасно похожи на нашихъ тифлисскихъ мушей. За нѣсколько мѣдяковъ онъ протащитъ на своей широкой спинѣ громадный шкафъ съ одного конца города въ другой. И, къ тому же, вы можете довѣрить ему все, что вамъ угодно, и никогда не раскаетесь въ своемъ довѣріи. Онъ честенъ до святости. Этимъ нищимъ часто поручаются значительныя суммы и не было примѣра, чтобы онѣ пропадали. Вотъ маленькая площадка; на ней расположились цыгане, пестрые и полуодѣтые. Одинъ изъ нихъ, не обращая вниманія на то, что толпа кругомъ него сплошная, раскинулся себѣ на мостовой и, глядя въ небо, бренчитъ на гитарѣ. Прохожіе шагаютъ ему черезъ голову и ноги,-- цыгану и горя мало. Воспользовавшись готовою музыкой, двѣ дѣвчонки отплясываютъ фанданго. Станьте въ уголку и подождите, скоро къ нимъ, присоединятся взрослые, и вся эта крошечная plaza обратится въ бальную залу. Вонъ площадь побольше; на нее ганадеро пригналъ цѣлое стадо "новильосовъ" -- молодыхъ бычковъ, эскорпедо привелъ ословъ, которые одни хранятъ величавое спокойствіе посреди окружающей ихъ суматохи и толкотни. Право, эти ослы въ своей mucho-calma и flema castillana поспорятъ съ завернутыми въ плащи кавалерами и сеньорами Puerta del Sol. Крики женщинъ и дѣтей, пѣсни слѣпцовъ, зазыванія разнощиковъ, звонъ копытъ о камень, щелканье кнутовъ, стукъ молотовъ о наковальню, изрѣдка негодующій ревъ осла и солидное мычаніе соскучившагося по деревнѣ быка, переборъ кастаньетъ, удары въ бубенъ и ноющія ритурнели гитаръ,-- все это обхватываетъ васъ цѣлымъ вихремъ звуковъ. На первыхъ порахъ не разберешься, не сообразишься, гдѣ ты, что съ тобой... И тутъ же въ сторонѣ, тихія и торжественныя, стоятъ опустѣвшія церкви живымъ упрекомъ суетливому и пекущемуся о здѣ пребывающемъ градѣ настоящему. Если вы не страстный любитель мѣстныхъ красотъ и оригинальной народной жизни, то не совѣтую вамъ долго оставаться въ окрестностяхъ Calle de Toledo. Тутъ не обокрадутъ васъ, какъ на Puerta del Sol, но за то вмѣстѣ съ живыми впечатлѣніями вы выносите отсюда и живыхъ насѣкомыхъ, всюду слѣдующихъ за испанцами. Недаромъ одинъ французъ-путешественникъ, отправляясь въ Испанію, выучилъ только одну фразу, которую онъ вслѣдъ затѣмъ неизбѣжно повторялъ всюду, гдѣ ни останавливался, хозяевамъ отелей, парадоровъ, поссадъ и т. д.: "Hemos venido ä Espana con el objeto de escribir un libro de las costumbres Espanolos, y si remos pulgas, mi companero, que es pintor, hacera el retrato de ellas y lo pondremas en el volumen con le nombre de la posada", т.-е. "Мы пріѣхали въ Испанію съ намѣреніемъ написать о ней книгу и если мы увидимъ малѣйшую блоху, то мой компаньонъ художникъ и онъ сейчасъ же нарисуетъ ея портретъ, чтобы помѣстить ее въ книгу вмѣстѣ съ именемъ отеля". Извѣстно также отчаянное восклицаніе одного кастильскаго трактирщика, къ которому наѣхала масса путешественниковъ: "Madonna santissima, да у меня для нихъ даже и блохъ не хватитъ!" За Пуэрта дель Соль къ востоку раскидывается новый Мадридъ -- Мадридъ вчерашняго дня, для котораго исторіи еще не существуетъ. Его правильныя улицы, какъ Алькала, Calle Serrano и другія, чрезвычайно красивы. Обстроены онѣ роскошными домами, гдѣ каждое окно съ балкономъ, или мраморнымъ, или отдѣланнымъ изящными желѣзными рѣшетками. Эта часть ничего не имѣетъ общаго съ болѣе интереснымъ и живописнымъ старымъ Мадридомъ. Пропадая цѣлые дни въ узкихъ переулкахъ и улицахъ послѣдняго, я рѣдко заглядывалъ на Calle Alcala или въ Calle Serrano, хотя послѣдняя, прямая, какъ стрѣла, съ дворцами и грандіозными домами, вытянувшаяся далеко-далеко, подъ этимъ солнцемъ не лишена оригинальной прелести, благодаря нѣжной окраскѣ стѣнъ, палевыхъ, голубыхъ и розовыхъ, словно свѣтящихся извнутри въ ясные дни. Въ этихъ кварталахъ живутъ министры, банкиры, богачи и т. д. Кастилецъ, такой, какимъ его хочетъ видѣть путешественникъ, не пойдетъ туда. За то за Plaza Mayor вы цѣлые дни будете блуждать по узкимъ переулкамъ и вынесете оттуда самыя яркія впечатлѣнія.
   -- Не понимаю, что вы находите въ нихъ хорошаго!-- изумлялся caballero Эстобанъ Гарсіа, прощенный бандитъ; теперь весьма почтенный человѣкъ и вліятельный гражданинъ Мадрида, украшенный всевозможными орденами, и одинъ изъ самыхъ надежныхъ столповъ консервативной партіи.
   -- Помилуйте, да это -- настоящая Кастилія.
   -- Довольно посмотрѣть одну улицу. Los misnias perros con differentes colores. (Все тѣ же собаки, только разныхъ цвѣтовъ).
   Вотъ, напримѣръ, переулокъ, гдѣ исключительно живутъ поселившіеся въ Мадридѣ майоркинцы, всѣ выбривающіе себѣ тонзурку -- cerquilo на темени. За одинъ часъ вы услышите у нихъ больше національныхъ пѣсенъ и увидите танцевъ, чѣмъ въ теченіе цѣлыхъ мѣсяцевъ на другихъ улицахъ Мадрида. Майоркинецъ не можетъ не пѣть или не плясать. Идетъ ли онъ за своимъ осломъ, или по дѣлу, или слѣдуетъ съ женою въ церковь, онъ непремѣнно приплясываетъ и щелкаетъ пальцами, какъ кастаньетами. А если соберется ихъ нѣсколько, будьте увѣрены, что посреди улицы они вамъ изобразятъ такой вдохновенный халео, какого ни на одной балетной сценѣ вы не увидите. А ихъ рослыя красавицы, сложившіяся на диво среди приволья своего острова, дыша его пропитаннымъ испареніями моря воздухомъ! Идетъ эдакая богиня и за нею невольно слѣдуешь влюбленнымъ взглядомъ, ибо каждое движеніе ея полно граціи,-- не той, что дается воспитаніемъ и изученіемъ, а безсознательной, граціей греческихъ статуй, -- граціей идеально сложеннаго и великолѣпно развитаго тѣла. Она, пожалуй, если бы и хотѣла, не могла бы сдѣлать некрасиваго движенія. Майоркинки издали выдѣляются въ толпѣ, какъ бы она густа ни была. Испанцы говорятъ, что одна майоркинка можетъ одолѣть двухъ каталанокъ. Этого не замѣтишь сразу. Формы островитянокъ такъ красивы, такъ мягко очерчены, что подъ ними трудно заподозрить стальные мускулы. Гибкость ихъ стана, тонкаго до такой степени, что ни одинъ французскій корсетъ не создаетъ ничего подобнаго, вошла въ пословицу. Испанскія народныя пѣсни называютъ его змѣистымъ. Во всякомъ случаѣ, надо отдать справедливость: сидитъ онъ на очень прочно и широко развившихся бедрахъ. Ноги майоркинки, но... я кстати вспоминаю красный редакторскій карандашъ, и отсылаю желающихъ познакомиться съ дальнѣйшими подробностями этого типа въ Мадридъ на Galle de Toledo.
   На новыхъ улицахъ, гдѣ Мадридъ старается, хотя и не совсѣмъ удачно, походить на Парижъ ("вы знаете,-- говорилъ мнѣ почтенный Эмиліо Вальверде,-- нашъ Мадридъ уже сталъ иберійскимъ Парижемъ, теперь остается только Парижу сдѣлаться европейскимъ Мадридомъ"), вы хотя увидите, но, разумѣется, не столько чисто-національныхъ типовъ, какъ въ этихъ переулкахъ и Galles. Я уже говорилъ о майоркинцахъ. Чѣмъ хуже ихъ валенсійцы въ ихъ короткихъ штанахъ изъ бѣлоснѣжнаго полотна, съ пестрымъ пледомъ на одномъ плечѣ, живописно свѣшивающимся внизъ? Рисуй съ нихъ прямо древняго героя. Такой горделивой осанки вы не найдете ни у одного натурщика. Каждый жестъ валенсійца полонъ удивительнаго достоинства; въ этомъ отношеніи онъ прямой наслѣдникъ важнаго и величаваго мавра. А тутъ же рядомъ, сухіе и мускулистые, ловкіе, какъ мартышки, и сильные aldeanos (поселяне) изъ Заморы, съ ногъ до головы одѣтые въ черное. Ихъ узкіе штаны заправлены въ башмаки съ громадными пуговицами, животъ стянутъ широчайшимъ кожанымъ поясомъ, жилетъ украшенъ металлическими -- чаще всего серебряными, хорошей работы -- пуговицами. Эти всегда появляются въ сопровожденіи своихъ женъ и дочерей, платья которыхъ поражаютъ изумительно-красивыми вышивками и кружевами. Въ этомъ съ ними могутъ соперничать только "ninnas del dia" изъ Саламанки. Въ лавченкахъ направо и налѣво торгуютъ сластями севильянцы, проворные и болтливые, какъ сороки, аликантцы тамъ же (на соблазнъ съѣхавшимся въ городъ paisanos) раскидываютъ яркими волнами сукна изъ Алкои, масломъ и сыромъ завалили свои жалкія гнѣзда ламанчцы, родичи знаменитаго Донъ-Кихота, послѣдняго идеалиста средневѣковой Кастиліи. Сомбреро calanes спущены у ламанчцевъ на самый лобъ, животы опоясаны faja'мы (фаха), за которыми красуются цѣлыя коллекціи навахъ и непремѣнно изъ Альбасета. Задѣвать ламанчца я бы не совѣтовалъ никому. Никто не доставляетъ такого количества паціентовъ въ Casas de socoro, какъ ламанчцы. Чуть ли не въ каждомъ кварталѣ Мадрида, какъ и въ другихъ испанскихъ городахъ, есть Casa de socoro, гдѣ подаютъ первоначальную помощь раненымъ, подбираемымъ во множествѣ на улицахъ иберійскаго Парижа. Кастильянцы не дерутся, какъ наши мужики,-- кулаки не въ почетѣ. Споръ оканчивается ударами навахи, и какими ударами! Я видѣлъ, напримѣръ, въ одномъ маленькомъ народномъ кафе, какъ два ламанчца поссорились изъ-за того, кому изъ нихъ платить. Одинъ увѣрялъ, что онъ платилъ вчера, другой упорно отрицалъ это. Первый разозлился и назвалъ втораго "ladron" -- воръ. Обиженный вскочилъ, какъ кровная, не знавшая удара лошадь отъ бича. "Что ты сказалъ?" -- прохрипѣлъ онъ. Первый оказался тоже на ногахъ. Блѣдные, какъ полотно, они мѣряли другъ друга буквально горящими, какъ угли, взглядами: "Я воръ?" -- "Да и отецъ былъ у тебя тоже воромъ!" Раздался какой-то дикій крикъ. Ламанчецъ моментально выхватилъ ножъ, другой тоже. Послышался звонъ стали и черезъ минуту обидчикъ уже лежалъ въ конвульсіяхъ, съ распоротымъ животомъ, изъ котораго широкою струей хлестала кровь прямо на грязный полъ кофейни. Въ другой разъ это случилось въ небольшомъ трактирчикѣ около Толедскаго моста, выходящаго на поле св. Исидора. Тамъ передрались севильянець съ юношей изъ Ронды, славящейся своими контрабандистами, красавицами и бойцами на ножахъ. Оба сидѣли съ своими "manolas". Юношѣ изъ Ронды показалось, что севидьянецъ засмѣялся, глядя на его ninna. Онъ выпрямился и кинулъ сосѣду:
   -- Если ты еще посмѣешь улыбнуться, такъ я твой смѣхъ ножомъ прибью къ твоей челюсти, какъ змѣю къ дереву.
   Севильянецъ схватился за ножъ. Другой тоже. Manola было бросилась разнимать ихъ, но ее собственный кавалеръ такъ оттолкнулъ ногой, что бѣдняжка попала головой въ уголъ. Тутъ всѣ присутствующіе приняли участіе въ дракѣ. Вмѣшаться между противниками невозможно, и когда дѣло доходитъ до ножей, ни одинъ испанецъ не сунется къ дерущимся, потому что всего вѣрнѣе онъ при этомъ получитъ ударъ ножомъ отъ обоихъ враговъ. За то въ дравшихся полетѣли издали табуреты, свинцовыя тарелки, камни, кастрюли, одинъ плеснулъ въ нихъ кипяткомъ, другой швырнулъ заслонкой отъ печи. Но подъ этимъ убійственнымъ дождемъ пѣтухи дрались, пока одинъ изъ нихъ не остался на мѣстѣ. Убитымъ оказался севильянецъ. Съ мгновеніе юноша изъ Ронды смотрѣлъ на него, потомъ крикнулъ, размахивая ножомъ: "съ дороги прочь!" -- и выскочилъ на мостъ. Нѣсколько минуть спустя онъ уже выбѣгалъ съ него на поле св. Исидора, скрываясь въ его кустарникахъ. Жадная до зрѣлищъ толпа окружила трупъ и, не обращая вниманія на рыдающую надъ нимъ женщину, толковала о ранахъ, нанесенныхъ ему "muchacho" изъ Ронды.
   -- Чистая работа!...-- слышалось кругомъ.-- Ни одного удара даромъ, всѣ смертельны!
   -- О, молодцы изъ Ронды умѣютъ "работать"...
   -- А ламанчцы еще лучше!
   -- Ламанчцы знаютъ тоже свое дѣло. Но если ударитъ ламанчецъ, то еще проживешь достаточно, чтобы прочесть молитву, а рондане прямо отправляютъ къ чорту въ лапы, даже не успѣешь вспомнить о Мадоннѣ... Вотъ галисійцы -- дѣло другое: тѣ только царапаются ножами, а до настоящей работы имъ куда!...
   -- Далеко галисійцамъ до "чистаго" дѣла!
   -- Баски у себя въ городѣ, говорятъ, дерутся хорошо!
   И начинаются длинные диспуты о томъ, чей ударъ ножомъ лучше. Трупъ повертываютъ, осматриваютъ и когда, наконецъ, догадываются послать за карабинерами, убійца оказывается уже далеко. Если раненый еще дышетъ, его живо уносятъ въ Casa de socoro, гдѣ зашиваютъ ему раны и дечатъ. Въ послѣднее время еще нравы начали мало-по-малу смягчаться, но въ Тарифѣ, напримѣръ, и около Алхезираса, гдѣ поселяне еще въ достаточной степени дики, вы не встрѣтите добраго молодца безъ болѣе или менѣе замѣтной помѣтки ножомъ. Тамъ говорятъ вмѣсто нашего "молоко на губахъ не обсохло" -- "онъ еще не мѣченъ"... А въ Малагѣ, дѣвушка -- "aldeana" и вниманія не обратитъ на молодца, не носящаго на своемъ лицѣ двухъ-трехъ шрамовъ. "Помилуйте, чего же онъ стоитъ? Онъ и защитить-то ее, при случаѣ, не сможетъ, какъ слѣдуетъ мужчинѣ, съ навахою въ рукахъ и проклятьемъ на языкѣ".
   Самый безобидный народъ между здѣшними поселянами, это -- мадридскіе агуадоры. Я уже упоминалъ вамъ, что "caballeros", занимающіеся этимъ почтеннымъ промысломъ, всѣ изъ Галисіи. Ихъ честность и добродушіе выше всякихъ похвалъ. Мадридская пословица говоритъ: "король отниметъ, епископъ надуетъ, чиновникъ возьметъ, воръ украдетъ -- одинъ галисіецъ только получить свое!" или: "не вѣрь королю, бѣги прочь отъ обѣщаній капеллана, за то на слово Бога и галисійца можешь положиться вполнѣ". Третья пословица менѣе лестна. Она говоритъ: "Галисіецъ такъ глупъ, что онъ даже баска надуть не умѣетъ. Онъ да оселъ только и есть два правдивыхъ существа на свѣтѣ". Я часто любовался этими молодцами, когда съ cantaro изъ бѣлой глины (кувшины) на плечахъ и съ парою лимоновъ или апельсиновъ, да нѣсколькими палочками azucarillos (пористый сахаръ) на лоткѣ у пояса они проходили мимо, пронзительно выкрикивая: "Вода... вода... чистая, какъ слезы Богородицы, холодная, какъ ледъ Гвадарамы, свѣжая, какъ щечки дѣвушки... Вода, вода! Кому воды?!... Кто хочетъ прожить сто лѣтъ и еще тридцать?..."
   Въ этихъ cantaro вода, дѣйствительно, сохраняется удивительно. Она всегда чиста и холодна. На галисійцѣ агуадорѣ -- табачнаго цвѣта куртка, короткіе такіе же штаны, черные гетры. Широкій поясъ изъ шерстяной матеріи стягиваетъ его талію, и заостренное сомбреро на головѣ широкими полями своими защищаетъ лицо этого, едва ли не единственнаго въ Мадридѣ труженика отъ солнца. Галисійки -- всѣ служатъ горничными или кухарками. Эти тоже честны и... глупы. Онѣ пользуются въ Мадридѣ замѣчательною привилегіей. Каждый праздникъ галисіанка, сохранившая свое цѣломудріе, имѣетъ право вечеромъ уйти изъ дому -- гулять по улицамъ и на Прадо, не спрашиваясь у хозяйки. И всѣ онѣ уходятъ, потому что мѣстная мадридская пословица говоритъ: "галисіанку полюбитъ только слѣпой да блоха". Слѣпой потому, что не видитъ, а блоха потому, что галисіанка радуется ей, какъ землячкѣ.
   Вообще же, толкаясь по этимъ "народнымъ" улицамъ стараго Мадрида, мнѣ не разъ приходилось убѣждаться въ справедливости указаній, сдѣланныхъ уже прежними путешественниками о томъ, что въ Испаніи нѣтъ "мужика" въ нашемъ смыслѣ этого слова, т.-е. что крестьяне Пиренейскаго полуострова -- раіsanos, aldreanos -- вовсе не являются тѣми невѣжественными и грубыми нескладнями, какими изображаютъ сѣверныхъ поселянъ, германскихъ, англійскихъ и русскихъ, всевозможные бытописатели. Испанскій мужикъ въ высшей степени учтивъ и любезенъ. Разумѣется, той же вѣжливости онъ требуетъ и по отношенію къ себѣ. Не совѣтую здѣсь пускать въ ходъ грубыя слова и выраженія. Англичанамъ приходится часто и жестоко платиться за это. Между собою испанскіе крестьяне тоже утонченно деликатны: uste, ustedes (ваша милость, ваши милости) -- только и слышится въ ихъ разговорахъ, не исключая и дѣтей. Во всемъ у нихъ замѣтно глубокое самоуваженіе, не потому ли, что они всегда были свободны, что предки ихъ одинаково и равноправно участвовали въ борьбѣ за независимость своего отечества? Совершенно искренно, кромѣ бѣдныхъ, глупыхъ и честныхъ gallegos'овъ, здѣсь всякій "мужикъ" считаетъ себя стариннѣйшимъ дворяниномъ и хорошо знаетъ своихъ предковъ. Еще недавно короли давали особенныя родовыя привилегіи и титулы тѣмъ, которые занимались земледѣліемъ. Иначе, съ изгнаніемъ мавровъ, страна совсѣмъ бы обратилась въ необработанную пустыню. За то купцы были въ величайшемъ униженіи: кортесы еще недавно отказывались принимать ихъ въ свою среду, не отказывая въ этомъ завѣдомымъ бандитамъ. Торгующій дворянинъ здѣсь лишался дворянства, ему отводилось особое помѣщеніе въ городѣ и устанавливался за нимъ оскорбительный надзоръ. До сегодня испанскій мужикъ съ богатымъ купцомъ говоритъ презрительно, считая его неизмѣримо ниже себя -- производителя и хлѣбопашца. "Бѣдный отецъ!" -- говорили про одного хозяина венты его пріятели.-- "А что?" -- "Сынъ опозорилъ его сѣдины. Онъ сдѣлался купцомъ!" До сихъ поръ въ Кастиліи и Андалузіи вы услышите поговорку: "El honor de un commerciunte es mas delicado que no el de una dencolla" (купеческая честь хуже дѣвичьей). Когда, во время моихъ поѣздокъ по окрестностямъ Мадрида, милліонеръ Серра подалъ однажды руку содержателю сельской поссады въ Ильдефонсѣ, тотъ отказался пожать ее, потому что онъ честный земледѣлецъ, а не надувающій вселенную купецъ...
   

IV.
Прадо.-- Реколетосъ.

   Когда Карлъ III приказалъ расчистить и привести въ нѣкоторый порядокъ густой паркъ, разросшійся около Мадрида, я думаю, ему не могло придти въ голову, что потомки его вѣрныхъ подданныхъ станутъ называть свое Прадо однимъ изъ величайшихъ чудесъ свѣта. Здѣсь вообще повсюду сказывается сила кастильскаго воображенія. Какъ арабъ въ Аравійской пустынѣ, такъ и испанецъ среди своихъ обнаженныхъ равнинъ одинаково живутъ фантазіей. Вотъ, напримѣръ, передъ вами желтый холмъ. Онъ весь изъ песку и глины, только кое-гдѣ въ трещинахъ его уныло треплется жалкая, полувысохшая трава. Спросите, какъ онъ называется, вамъ отвѣтятъ: Cerillo de las Lirios, то-есть "холмъ лилій". Печальная долина, способная привести въ отчаяніе самаго восторженнаго путешественника, оказывается, по мѣстной номенклатурѣ, "очаровательной Valle-Ameno". Груда жалкихъ, полуразвалившихся хижинъ, прокопченныхъ, пыльныхъ, гдѣ даже ящерица не стала бы жить,-- непремѣнно "Villa-Rica". Отвратительный ровъ, полный удушливой золы и песку,-- "Val-de-flores". Иногда ѣдешь безводною и пустынною мѣстностью; не только деревца нѣтъ, нигдѣ не обрадуетъ вашихъ глазъ даже жалкій кустикъ. Спросите, окажется -- урочище "волшебныхъ тополей". Вѣроятно, потому и волшебныхъ, что ихъ никто не видитъ. Какъ Донъ-Кихотъ въ толстой мужичкѣ узналъ Дульцинею, такъ и испанцы въ растрескавшейся и сухой, какъ ладонь ростовщика, площадкѣ видятъ "сады втораго рая". Послѣ этого понятно, чего должны были наговорить и написать пламенные мадридцы о своемъ Prado, о Recoletos, Delicias de Isabel и т. д. Есть цѣлые томы стиховъ, посвященныхъ этому "Paraiso". Я не говорю уже о дѣйствительно прекрасныхъ королевскихъ садахъ "Аранхузса".
   Прадо для Мадрида то же, что лѣтній садъ или еще лучше -- острова для Петербурга. Отъ стариннаго Аточскаго монастыря Прадо нѣсколькими параллельными аллеями тянется вплоть до гипподрома почти на шесть верстъ. Отъ Мансенаресскаго канала до Аточи (Atocha) часть Прадо называется Las Delicias, далѣе слѣдуютъ "Салонъ", собственно Салонъ де Прадо, Реколетосъ, Кастельяно. Самая интересная часть его для путешественника, желающаго увидѣть "весь Мадридъ", это Салонъ, т.-е. пространство отъ улицы Алкала до Plaza de las Cortes. Нѣсколько аллей здѣсь совсѣмъ закутались въ громадныя тѣнистыя деревья. Однѣ предназначены для пѣшеходовъ, а самая главная, въ 75 метровъ шириной, для всадниковъ и для каретъ. По обѣ стороны ея тянутся три ряда стульевъ. Въ хорошую погоду здѣсь давка и толкотня страшныя. Цѣлый городъ пустѣетъ, пустѣетъ даже, случается, въ извѣстные часы дня Пуэрта дель Соль, потому что каждый добрый мадридецъ спѣшитъ сюда. По широкой Calle de Alcala рѣка народу шумными и говорливыми, на зло знаменитой flema castillana, волнами стремится сюда. Всѣ стулья заняты дамами и ихъ hombres; нельзя найти мѣста. Въ боковыхъ аллеяхъ пѣшеходы идутъ медленно, въ затылокъ одинъ другому, потому что со всѣхъ сторонъ ихъ давитъ сплошная стѣна гуляющихъ. Кареты ѣдутъ тоже черепашьимъ шагомъ одна за другою. Вокругъ двухъ большихъ фонтановъ: Цибеллы, сидящей на мраморной колесницѣ, влекомой морскими конями посреди дремлющихъ водъ, и Нептуна -- тоже стулья, и тоже всѣ заняты. Яблоку упасть негдѣ. Это цѣлое море головъ. нервнымъ людямъ дѣлается дурно отъ суеты, движенія, давки, отъ безчисленныхъ криковъ и говора, сливающагося съ шорохомъ шелковыхъ платьевъ, съ шумомъ шаговъ, съ хлопаньемъ бичей и медленнымъ гуломъ колесъ. По обѣ стороны Прадо изъ-за деревьевъ видны виллы и дворцы мѣстныхъ богачей, театры, преимущественно лѣтніе. Хотите вы уединенія, идите въ Paseo de Recoletos, подальше Салона; тамъ много укромныхъ уголковъ и тихихъ аллей. Мирты, олеандры, гераніумы, лиліи и акаціи наполняютъ воздухъ своимъ ароматомъ. Здѣсь такъ хорошо думается и мечтается. Шумъ неугомонной толпы долетаетъ сюда изъ Салона только своими отголосками. Прислушайтесь къ нему,-- кажется, что это далекое море бьется въ берега. Разумѣется, и здѣсь вы не одни. То и дѣло на скамейкахъ встрѣчаются закутанные въ свои капы гидальго. Они сидятъ неподвижно, точно уходя всѣми своими помыслами въ невозвратное прошлое. Изрѣдка изъ-подъ капы мелькнетъ худая, желтая рука. Свернетъ свою papelitos и опять на мгновеніе очнувшійся caballero погружается въ мрачную задумчивость. Отсюда въ пролеты аллей открывается чудесный видъ на городъ, на красивыя и изящныя виллы, на Дворцы, вродѣ Palacio de Xifre, выстроеннаго съ необычайною роскошью, въ чисто-мавританскомъ стилѣ, и на другіе, принадлежащіе мадридскимъ поэтамъ и банкирамъ. Какое дикое сочетаніе двухъ профессій! Оно, впрочемъ, станетъ совершенно понятно, если прибавить, что между кастильскими поэтами большинство люди очень богатые, иначе имъ грозила бы голодная смерть, ибо за вдохновенія своихъ пѣвцовъ испанцы платятъ только восторгами, но не деньгами.
   Всмотритесь въ эту толпу, которая медленно движется передъ вами по Салону. Нигдѣ, ни въ одной европейской столицѣ вы не увидите такой массы роскошно одѣтыхъ женщинъ и мужчинъ, точно снятыхъ съ послѣдней модной картинки. Молодежь -- въ безукоризненныхъ перчаткахъ, въ платьяхъ, строго соотвѣтствующихъ сезону и сшитыхъ изъ самыхъ дорогихъ матерій, въ свѣжихъ шляпахъ. Здѣсь вы не замѣтите измятаго сомбреро, запыленнаго пальто. Всѣ эти мученики хорошаго тона питаются дома однимъ горохомъ да пучеро, но гардеробъ у нихъ въ полномъ порядкѣ. Именно по нашей пословицѣ: "на брюхѣ -- шолкъ, а въ брюхѣ -- щолкъ". Узнайте ближе семейную жизнь этихъ блестящихъ людей и вы ужаснетесь. Вотъ проходитъ мимо васъ вся въ бархатѣ и кружевахъ, съ громадными брилліантами въ ушахъ, прехорошенькая мадриленка. Вамъ она кажется по меньшей мѣрѣ милліонершей. Увы! бѣдная, возвратившись домой въ свой жалкій уголъ, просуществуетъ цѣлый день на два реала (12 1/2 коп. или 20 по курсу); она откажетъ себѣ и своимъ дѣтямъ, если они у нея обрѣтаются, во всемъ, но уже въ Салонъ на Прадо явится, по-своему не уступая женѣ знаменитаго Соломона Арваэса, ухитрившейся затмить самую королеву своими брилліантами. Вонъ шесть муловъ, убранныхъ лентами, въ блестящей сбруѣ, съ страусовыми султанами надъ головами, медленно везутъ изящную коляску съ инфантами. Они, по старому этикету, до сихъ поръ не смѣютъ являться въ экипажахъ,-- запряженныхъ лошадьми. Всмотритесь въ этихъ муловъ, въ эту коляску, въ этихъ нянекъ, сидящихъ въ ней... Что-то знакомое. Вы ломаете голову, гдѣ вы это все видали, и, наконецъ, вспоминаете: то же самое вчера въ музеѣ вамъ бросилось въ глаза на картинахъ Веласкеса. Вонъ идутъ совсѣмъ dandy изъ Jockey-klub'а. Вы думаете, это счастливые избранники судьбы? Увы! только мелкіе чиновники, которые сегодня, стоя въ дверяхъ ресторана, пообѣдаютъ... зубочистками и дешевою сигарой... За то какіе чудные экипажи мелькаютъ мимо васъ, какія удивительныя лошади! Особенно хороши андалузскія -- золотистыя, нервныя, съ маленькою головкой, длиннымъ пышнымъ хвостомъ, подобранныя, на тоненькихъ граціозныхъ ногахъ... Посмотрите на этого коня, когда на немъ сидитъ красавица, стройная и гибкая, отбросивъ далеко назадъ пышный шлейфъ своей амазонки! Или, лучше, не смотрите. Вамъ надо еще многое видѣть и наблюдать, а послѣ нея вы уже охладѣете ко всему остальному. Хотите идилліи?-- подите къ фонтану Аполлона или къ такъ называемымъ Casa de vaèas (коровій домъ, молочня): посмотрите, какіе дивные ребята играютъ тамъ. Климатъ Мадрида ужасенъ. Но если дитя выживетъ въ немъ, такъ оно уже выростаетъ на удивленіе. Сколько пышнаго здоровья, какія румяныя щеки, живые глаза, сколько добродушія, веселости въ ихъ играхъ, какая мурильевская грація въ каждомъ движеніи! А сопровождающія ихъ кормилицы и няньки -- pasiegas съ испанскаго сѣвера? Гдѣ вы видали такую пышную красоту? Граціозныя головки ихъ, живописно убранныя тафтяными платками яркихъ цвѣтовъ, точно сгибаются подъ тяжестью волосъ изсиня-черныхъ, черный бархатный корсажъ едва сдерживаетъ художественныя формы идеально сложившейся груди. Ихъ плечи покрыты тонкою кисеей, чтобы дать вамъ понять, что не всѣ еще утратили благородныя линіи Венеры Милосской. Тонкій станъ перехваченъ поясомъ съ золотыми пряжками. Красная или голубая въ складкахъ юбка окаймлена широкимъ позументомъ. Особенно хороши pasiegas изъ Сантандера. Эти заставляютъ останавливаться передъ собою въ нѣмомъ восхищеніи даже живописцевъ, долго работавшихъ въ Римѣ съ транстеверинскими натурщицами. Особенно хороши онѣ, когда рядомъ съ ними выступаетъ богатая англичанка, ребенка которой кормитъ сантандерская pasiega. Рыжая, какъ крыса изъ водосточной трубы, краснолицая, какъ армейскій фельдфебель, и клыкастая, внѣ всякаго конкурса, какъ могутъ быть только клыкасты дочери туманнаго Альбіона, она еще наровитъ такъ одѣться, что проходящіе мимо гидальго лишь плотнѣе завертываются въ свои капы и съ негодованіемъ сообщаютъ другъ другу: "Эти рыжія чертовки испортятъ только нашу прекрасную страну"! Кстати объ этихъ капахъ. Я еще не описывалъ вамъ испанскаго плаща, за который было пролито столько крови. Въ самомъ дѣлѣ, въ Мадридѣ при Карлѣ III были революціи изъ-за капы и изъ-за сомбреро. Этотъ четвертый король изъ Бурбоновъ, чистый французъ, искренно ненавидѣвшій мрачную и торжественную Испанію съ ея соборами и закутанными гидальго, съ ея боемъ быковъ и постоянными революціями, придрался къ тому, что заговорщики легко подъ своими капами могутъ скрывать оружіе и широкими полями сомбреро закрывать свои оливковыя лица. Состоялось королевское повелѣніе, запрещавшее носить плащи. Народъ заволновался. Началось движеніе противъ введенія въ кастильскую жизнь иностранныхъ обычаевъ и платьевъ. Когда полиція вздумала привести въ исполненіе королевскую волю, вспыхнуло возмущеніе, во время котораго по улицамъ Мадрида потекли рѣки крови. Это случилось въ 1765 году. Немногіе защитники Карла Ш были перебиты на Пуэрта дель Соль, страшная драка продолжалась на Calle de Агепаі, plaza Oriente, наконецъ, волны возмущеннаго народа со всѣхъ сторонъ охватили Palacio Real. На ея лѣстницахъ и въ королевскихъ залахъ начался отчаянный бой. Кастильцы умертвили личную стражу Карла III, фламандцевъ, и бросились искать самого повелителя. Ему удалось во-время уѣхать въ Аранхуэсъ и потомъ нуженъ былъ терроръ графа д'Аранда, чтобы кое-какъ установить въ столицѣ порядокъ. Тѣмъ не менѣе, послѣ никто уже не смѣлъ посягать на капу. Сомбреро свои испанцы бросили носить сами. Они замѣнили ихъ преувеличенно высокими цилиндрами, но плащъ остался такой же длинный, какъ и прежде, съ такою же классическою перелинкой, доходящею до локтей. Правый борть плаща подбивается на изнанкѣ въ видѣ подкладки двумя или тремя продольными подосами бархата отъ шеи до ногъ. Полоса ближе къ краю -- малиновая или красная, рѣдко темносиняя, вторая полоса черпая, третья, если она есть, сѣрая или темнозеленая. Эта полоса капы, обертываясь на изнанку, закидывается за лѣвое плечо такъ, чтобы полосы бархата позади висѣли наружу внизъ по спинѣ, что придаетъ испанскимъ гидальго необыкновенно щеголеватый видъ, а кастильской толпѣ пестроту и яркость. На Прадо вы встрѣтите, правда, и европейскія пальто, но рѣдко. За то женскій костюмъ старой Испаніи, очаровательный и граціозный, исчезъ совсѣмъ. Сохранилась только кружевная мантилья,-- къ счастію, разумѣется, потому что при помощи ея и вѣера всякая испанка дѣлается чуть ли не красавицей. Вы мало встрѣтите шляпокъ на Прадо. Носятъ ихъ живущія здѣсь француженки или испанки, воспитавшіяся во Франціи. Разумѣется, къ этому числу принадлежатъ и всѣ тѣ, которыя ѣздятъ въ своихъ коляскахъ. Масса осталась вѣрна мантильѣ, какъ мужчины капѣ. Когда королева Христина, австрійка, ненавидящая въ глубинѣ души Испанію и испанскіе обычаи, явилась на Plaza de toros (бой быковъ) въ шляпкѣ, она вызвала общее негодованіе. Ей начали шикать, толпа заорала: "Прочь нѣмку!" -- и настолько эта демонстрація приняла угрожающій характеръ, что ея величество должна была уѣхать скорѣе въ свой дворецъ. На слѣдующій же день она явилась на Прадо въ открытой коляскѣ, сопровождаемая, по стародавнему обычаю, напудренными гусарами на андалузскихъ коняхъ. На королевѣ была бѣлая кружевная мантилья и платье національныхъ цвѣтовъ Испаніи. Она все время чисто по-кастильски играла вѣеромъ и только послѣ этого мадриленки помирились съ нею.
   

V.
Рождество; карнавалъ.-- Уличные маскарады.-- Эстудіантины.

   Вскорѣ послѣ моего пріѣзда въ Мадридъ началась такая погода, что можно было легко вообразить себя гдѣ хотите: въ Петербургѣ, Москвѣ, Казани, только не въ сердцѣ Испаніи. Съ утра до ночи и ночью -- дождь, и какой дождь?-- мелкій, холодный....
   Въ одинъ день весь Мадридъ обратился въ какой-то лазаретъ. Куда ни сунешься, всюду больные. Насморкъ -- въ воздухѣ. Кашляли всѣ рѣшительно, за исключеніемъ мраморныхъ Фердинандовъ и Альфонсовъ на Plaza de Oriente, но и эти какъ будто посинѣли отъ холода. Югъ только и хорошъ въ ясную погоду. Тамъ и дома, и жизнь приспособлены для нея и ничего не сдѣлано противъ ненастья. Мы защищаемся у себя отъ холода, югъ -- отъ солнца. Начнись непогоды, Петербургъ даже, ужь на что подлый городъ, является сравнительно раемъ. Среди такого-то "пронунсіаменто" взбунтовавшихся стихій началось Рождество, заплаканное, вздрагивающее отъ стужи, хрипящее, похожее не на праздникъ, а на какую-то золотуху изнуренной природы. Ну, думаю, погибъ праздникъ для мадридцевъ. Кто высунетъ носъ въ такую мерзость? И вдругъ слышу оглушительный шумъ на улицѣ и на Пуэрта дель Соль. Надѣваю на себя два пальто и выхожу. Можно было подумать, что вверху -- звѣздное небо и ни капли дождя: народъ весь въ праздничномъ настроеніи, несмотря на то, что ливень сѣчетъ (мелкая водяная каша въ воздухѣ обратилась-таки въ сплошныя струи). Вѣтеръ распахиваетъ капы съ усердіемъ таможеннаго, обыскивающаго заподозрѣннаго путешественника. И посреди этого -- толпа за толпой, съ грохотомъ и шумомъ. Дѣти накупили себѣ бубновъ, какихъ-то палокъ съ трещетками, и такимъ оглушительнымъ звономъ, грохотомъ и стукомъ наполнили площадь, что голова идетъ кругомъ. Спѣшу въ другую улицу -- подъ дождемъ рождественская серенада у чьихъ-то оконъ. Мокрые музыканты, ёжась, выдуваютъ и пиликаютъ что-то тоже мокрое, а въ сторонѣ, нанявшій ихъ, рисуется гордый caballero, нарочно распахнувъ свою капу и точно желая показать милой, что ради нея онъ не жалѣетъ даже новаго своего пиджака. Но вотъ грохотъ еще оглушительнѣе. Невыносимый шумъ покрылъ серенаду: толпа школяровъ явилась съ жестяными большими ящиками и бьетъ по нимъ ложками, вилками, палками, кулаками и при этомъ поетъ столь дико и нестройно, что даже оселъ, застрявшій среди публики, остановился и самымъ отчаяннымъ ревомъ запротестовалъ противъ неистовства этой какофоніи. "Какъ выпускаютъ дѣтей въ такую погоду"?-- спрашиваю у пріятеля.-- "Сегодня и завтра ихъ праздникъ. Отцы не смѣютъ отказать имъ въ этомъ. Таковъ обычай"!-- Плохой обычай, подумалъ я, глядя на эти ставшія отъ холоду сизыми личики и соображая, сколькихъ изъ нихъ вычеркнетъ изъ списка живыхъ эта мерзость, творящаяся сегодня на небесахъ и на землѣ. Вонъ за дѣтьми показались большіе; они трубятъ въ необыкновенно громадные рога. Гдѣ они взяли такіе? Я думаю, что даже у Менелая были меньше. Роландъ въ Ронсевалѣ не трубилъ такъ оглушительно. Дудки, кастаньеты,-- все это мѣшалось въ какой-то дьявольскій концертъ, особенно когда къ этому присоединялись звонъ мѣдныхъ тарелокъ и хрипѣніе волынокъ. Нужно было слышать, во что это обратилось, когда масса празднующихъ ворвалась на четырехъугольную, сплошь обставленную высокими домами Plaza Mayor; я думаю, что даже бронзовый Филиппъ III на ней ужасно жалѣлъ, во-первыхъ, о томъ, что костры инквизиціи уже погасли, а, во-вторыхъ, что онъ не могъ поднять рукъ и зажать себѣ уши. Крестьяне изъ пригородныхъ деревень переходили отъ лавки къ лавкѣ, отъ одного кафе къ другому, приплясывая и напѣвая кастильскія пѣсни. Смѣшно было видѣть одну парочку толстяковъ; дюжіе, какъ тюлени, они выкидывали такіе колѣнца и прыжки, передъ которыми остановился бы въ нѣмомъ изумленіи любой взъерошенный котъ. Подъ галлереями Plaza Mayor продавали игрушки. Здѣсь дѣти безцеремонно эксплуатировали своихъ папашъ и мамашъ. Отсюда-то они и уносили съ собой эти ужасныя мусикійскія орудія. На другой день въ городъ навалила масса крестьянъ. Они собирались по десяти, по двадцати человѣкъ, составляли круги на улицахъ и площадяхъ и отплясывали тамъ совершенно безкорыстно, ибо никто имъ ничего не давалъ, ни они ни у кого не просили. Манзанилда лилась (manzanilla -- родъ слабаго дешоваго хереса) рѣками. Первый разъ я видѣлъ, какъ пьютъ ее настоящіе кастильскіе молодцы. Для нея полагаются длинные и узкіе стаканчики, которые у насъ только теперь входятъ въ моду для шампанскаго. Наливъ шесть-семь стакановъ, ихъ подаютъ caballeros. Каждый, взявъ по стакану, ловко подбрасываетъ вино, и оно, описавъ длинную струю въ воздухѣ, попадаетъ въ ротъ. Глотокъ, оставшійся на днѣ стакана, выплескивается. Такъ пить считается особеннымъ шикомъ. Я пробовалъ тоже, но только обливалъ себѣ бороду, лицо, рубашку и жилетъ. Цѣлые дни продолжался все тотъ же кавардакъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ погода нисколько не желала измѣниться. Только къ вечеру потомъ нѣсколько проясняло, а ночью кроткія звѣзды выступали на темныхъ небесахъ и въ тишинѣ спавшаго города слышался робкій звонъ гитары, да страстные напѣвы возвращавшихся по домамъ эстудіантинъ. Изрѣдка кто-нибудь кричалъ: "Серено!" -- и ночной сторожъ съ копьемъ и фонаремъ бѣжалъ на зовъ отворять двери полуночнику. Этотъ обычай существуетъ только въ Испаніи. Всѣ серено имѣютъ у себя ключи отъ входовъ въ дома. По вашему требованію, онъ, серено, отпираетъ ихъ, и если не знаетъ васъ лично, то слѣдуетъ за вами вплоть до вашей двери. Какъ агуадоръ галисійскій, такъ и серено изъ Аррагона самый популярный сюжетъ для комическихъ сценъ и пѣсенъ. Не было такого поэта, который бы хотя разъ не посвятилъ своего вдохновенія; этимъ труженикамъ, славящимся безукоризненною честностью. Сереносы представляютъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, едва ли не единственную узду для воровъ и грабителей, въ распоряженіи которыхъ вы вполнѣ находитесь. Здѣсь случалось часто, что имѣвшій неосторожность пожаловаться на пойманнаго и уличеннаго вора путешественникъ, обокраденный имъ, умолялъ самъ потомъ отпустить преступника, чтобы, такимъ образомъ, избавить себя отъ всѣхъ прелестей испанскаго крючкотворство. Дѣло въ томъ, что при вашей жалобѣ, прежде всего, съ васъ самихъ отбирается подписка о невыѣздѣ изъ Мадрида, а часто даже требуютъ и задерживаютъ вашъ паспортъ. Дѣло тянется мѣсяцъ, два, три. Вы теряете терпѣніе, вамъ надо ѣхать, но, увы, вы начали безконечный процессъ, вы должны быть на мѣстѣ. Вашего адвоката недостаточно, нужны ваши личныя показанія. Потомъ, если у вора не окажется средствъ на уплату судебныхъ издержекъ, что случается всегда, то уплатить ихъ обязаны вы же. И такъ, вы обокрадены, вы потеряли нѣсколько мѣсяцевъ и, въ концѣ-концовъ, вы же должны платиться. Вора, въ большинствѣ случаевъ, отпускаютъ на всѣ четыре стороны. Понятно поэтому, что жандармы въ Испаніи стараются не доводить до суда захватываемыхъ ими преступниковъ. Пулю въ лобъ -- и рапортъ о попыткѣ къ бѣгству,-- вотъ и все. Коротко и ясно. На этотъ счетъ они имѣютъ даже точную инструкцію и одну изъ подобныхъ сценъ, между прочимъ, описываетъ Пересъ Гальдосъ въ своемъ романѣ Dona Perfecta. Рождество, Праздникъ Царей, Тѣла Господня, карнавалъ, второе мая -- полный просторъ для воровъ. Если вы заявите въ эти дни жалобу на то, что васъ обокрали, самые свирѣпые полицейскіе только глаза вытаращатъ.
   -- Развѣ вы не знаете, какой сегодня день? У насъ въ такіе праздники больше всего "работаютъ" эти молодцы.
   Никого это не удивляетъ, точно въ порядкѣ вещей. "Въ такіе праздники и жаловаться-то странно!" -- обижается полиція.
   Совѣтую осторожность и въ домахъ. Случалось часто въ Мадридѣ, что какой-нибудь ротозѣй, не взглянувъ въ рѣшетку, обязательно для сего устроенную въ двери, отворить ее на рѣшительный звонокъ неизвѣстнаго посѣтителя и не успѣетъ еще опомниться, какъ оказывается связаннымъ, съ заткнутымъ ртомъ. Его обчистятъ и оставятъ такъ до перваго пришедшаго. Особенно часты подобные подвиги на далекихъ улицахъ. Передъ моимъ переѣздомъ изъ отеля въ меблированныя комнаты, въ этомъ самомъ "амуэблядо" такимъ образомъ ограбили двухъ англичанъ, изъ которыхъ одинъ задохся, а другаго освободилъ только вечеромъ случайно зашедшій въ квартиру почтальонъ. Замѣтьте, что это случилось на Plaz'а de Oriente, противъ королевскаго дворца и среди бѣлаго дня. По тротуарамъ и въ скверѣ площади въ это время была сплошная толпа гуляющихъ. Воры и грабители въ Мадридѣ нѣкоторымъ образомъ признаны оффиціально. Имъ вѣрятъ даже въ лавкахъ съ условіемъ расплаты на Рождество и въ карнавалъ, когда для нихъ наступаетъ жатва. Они, впрочемъ, и не скрываютъ своей профессіи. Одного изъ нихъ при мнѣ спрашивалъ предсѣдатель суда:
   -- Чѣмъ вы занимаетесь?
   -- Я работаю на Пуэрта дель Соль, и то только въ праздники,-- съ гордостью отвѣтилъ онъ.
   -- То-есть воруете?-- улыбнулся президентъ.
   -- Это зависитъ отъ того, какъ понимать вещи... Я называю это, ваша милость, иначе. Я по христіанской заповѣди дѣлюсь съ своими ближними...
   Карнавалъ въ Мадридѣ едва ли не интереснѣе всѣхъ праздниковъ. Весь городъ обращается въ громадный маскарадъ. Съ ранняго утра уже всѣ здѣсь охвачены крайнимъ возбужденіемъ. Вашей прислуги нѣтъ дома: она, переодѣвшись въ какіе-то яркіе лоскутки, наклеивъ себѣ искусственный носъ изъ папье-маше и длинную бороду, отправилась на улицу. Портье -- тоже нѣтъ; даже дѣти швейцара, въ обычное время исполняющія его обязанности, сегодня изображаютъ изъ себя всякихъ араповъ, полишинелей, чертей и т. д. Захотите воды, если ранѣе она не запасена, то отправляйтесь за нею въ ресторанъ сами, ибо въ первый день карнавала и труженики агуадоры, тоже переодѣвшись въ праздничныя платья, веселятся во всю. Идете вы на улицу, на площади, въ Прадо, въ Буэнъ-Ретиро,-- вездѣ одно и то же, вездѣ веселый, безшабашный маскарадъ. Всѣ сословныя различія на эту недѣлю упразднены. Чопорныя аристократки отвѣчаютъ на безцеремонныя любезности переодѣтаго носильщика, вчерашній нищій съ Пуэрта дель Соль, подъ маской и въ бумажномъ домино, вскочитъ въ карету къ герцогинѣ де ла Toppe и, стоя на подножкѣ, весьма развязно разговариваетъ съ нею въ открытое окно. На балконахъ черноглазыя кастильянки сами заводятъ бесѣды съ проходящими внизу франтами, что по законамъ карнавала нисколько и никому не удивительно. На всѣдо перекресткахъ Мадрида музыка. Музыканты, чтобы не нарушать общаго впечатлѣнія, одѣты полишинелями, арлекинами. Пестрота невообразимая, такъ что невольно изумляешься, когда видишь городовыхъ, оставшихся въ своихъ обыкновенныхъ костюмахъ.
   Общины слѣпыхъ, глухихъ, хромыхъ,-- всѣ эти отлично организованныя спеціальности кастильскаго нищества,-- на сей день непремѣнно каждая вмѣстѣ. Всѣ нарядились въ разноцвѣтную бумагу, какъ самый дешевый матеріалъ, и за своими поводырями, держась одинъ за другаго, ходятъ по улицамъ и площадямъ, давая серенады на гитарахъ. Интереснѣе всего серенады глухихъ. Какъ они ухитряются играть (положимъ, скверно), я до сихъ поръ не понимаю. Дикое впечатлѣніе производятъ калѣки въ пестрыхъ шутовскихъ лохмотьяхъ и веселыхъ маскахъ изъ папье-маше. Съ этими общинами нищихъ успѣшно конкуррируютъ эстудіантины, которыми сегодня полонъ Мадридъ. Университетская молодежь въ этомъ отношеніи дѣлится на два разряда: Богачей, одѣтыхъ въ традиціонный костюмъ саламанкинскаго студента, но изъ бархата и атласа, и бѣдняковъ въ оборванныхъ плащахъ и порыжѣлыхъ треугольныхъ шляпахъ. Первые веселятся, вторые, пользуясь карнаваломъ, зарабатываютъ деньги. Эстудіантины первыхъ ходятъ по домамъ знакомыхъ аристократическихъ домовъ, вторые останавливаются подъ балконами и подставляютъ бубны для мелочи, которую имъ бросаютъ сверху. Но этимъ не ограничиваются оркестры и хоры улицы. Изъ всѣхъ подгородныхъ деревень крестьянская молодежь тоже явилась сюда. Она одѣта въ старый кастильскій костюмъ. Ея музыкальные инструменты -- барабаны, дудки и палки. Дойдя до площади, крестьяне останавливаются, образуютъ кругъ, барабанъ бьетъ, дудки посвистываютъ, остальная молодежь сначала поетъ, потомъ, становясь по парамъ визави, начинаетъ въ тактъ стукать другъ у друга палку о палку, перемѣняя руки и все учащая. Переборъ этихъ оригинальныхъ звуковъ выходитъ ловко и недурно. Дерево ли разныхъ сортовъ идетъ на это, не знаю, только стукъ этотъ не лишенъ своеобразной мелодіи. Имъ сверху тоже посылаютъ и бросаютъ всякаго рода подачки. Иногда такіе круги очень многочисленны. Я видѣлъ состоявшій изъ шестидесяти молодцовъ на подборъ. Они были отлично одѣты. Пояса, перехватывавшіе ихъ стройныя таліи, сдѣланы изъ полосатаго шелку, на плечахъ лежали тоже шелковые пестрые пледы. Какъ оказалось, это была молодежь, пріѣхавшая на карнавалъ изъ-подъ Сарагоссы. У нихъ висѣли гитары на зеленыхъ атласныхъ лентахъ черезъ плечо, они проходили по улицамъ съ пѣснями, исполняемыми неподражаемо. На каждой площади они останавливались. Половина съ гитарами составляла кругъ, начинался переборъ струнъ сначала, потомъ словно невзначай вспыхивала изящная "арагонеза", а остальные тридцать по серединѣ начинали танцевать съ увлеченіемъ и страстью... Кончена пляска, молодежь шла дальше. Это, должно быть, богатые поселяне, потому что милостыни они не принимали, а, напротивъ, сами давали ее проходившимъ мимо общинамъ слѣпыхъ, хромыхъ и глухихъ. Очень ужь красива была эта яркая и веселая гурьба! Одинъ запѣвалъ, другой ему подыгрывалъ, потомъ подхватывалъ третій, четвертый, остальныя гитары тоже по очереди вступали въ разгоравшійся хоръ,-- выходило очень хорошо, до того хорошо, что мой пріятель-французъ, самъ музыкантъ, совсѣмъ увлекся ими и черезъ недѣлю уѣхалъ съ молодежью въ Сарагоссу записывать мотивы этихъ народныхъ пѣсенъ, нужно замѣтить, никѣмъ не цѣнимыхъ здѣсь. Деревенская молодежь въ столицѣ держала себя съ достоинствомъ настоящихъ гидальго. Надо отдать ей справедливость: ни разгула, ни мужичьяго смиренія, ни лакейскаго нахальства! Проходила ли по улицѣ мимо нихъ красавица-кастильянка, они мигомъ выстраивались локоть къ локтю и пропускали ее мимо, напѣвая хоромъ нѣжную пѣсню, очевидно, весьма почтительно восхвалявшую ея наружность, потому что дамы очень хорошихъ фамилій, съ видимымъ удовольствіемъ и вспыхивая, благодарно склоняли передъ пѣвцами свои хорошенькія головки. Долго потомъ съ ихъ губокъ не сходила улыбка удовлетвореннаго торжества. Вообще, повторяю еще разъ, мужика загнаннаго и забитаго въ Испаніи нѣтъ. Дайте нищему милостыню, и если онъ собралъ достаточно, онъ войдетъ вслѣдъ за вами въ кафе и, расплачиваясь, не забудетъ оставить лакею куартосъ на чай. Кончивъ это, онъ опять идетъ на свое мѣсто просить подаянія. За своими новыми знакомцами (по пути мы разговорились съ ними), слушая ихъ и любуясь красотой и ловкостью ихъ движеній, мы добрались до королевскаго дворца. Тутъ началась хоровая серенада, исполненная до того художественно, что большая музыкантша, сама королева Христина, слушавшая ее съ балкона, попросила повторить. Я думалъ, король броситъ деньги,-- нѣтъ! Оказалось, что этого бы и не приняли. Альфонсъ XII нашелся. Онъ вышелъ изъ дворца и пожалъ руки музыкантамъ и пѣвцамъ, а ея величество сверху бросила имъ свой букетъ, который они тотчасъ же раздѣлили между собой, съ гордостью приколовъ цвѣты къ своимъ сомбреро. Удивленіе мое еще болѣе усилилось, когда я узналъ, что пѣсни ихъ хоровъ -- не народныя, а написанныя ими же самими, а когда они поютъ по-одиночкѣ, то импровизируютъ. Вотъ и комическая эстудіантина на встрѣчу: молодежь поверхъ своего костюма надѣла корсеты, турнюры, женскія панталоны и въ такомъ видѣ, подъ гомерическій хохотъ встрѣчающихся, ходитъ по улицамъ, заигрывая съ встрѣчными. Пропасть мужчинъ, одѣтыхъ женщинами, женщинъ -- мужчинами. Первые, несмотря на свои звѣрообразныя рожи, кокетничаютъ не безъ пріятности. Непонятно, куда дѣлась кастильская важность -- эта воспѣтая путешественниками muchacanna и flema Espanola. Прибавьте къ этому темно-синее безоблачное небо, яркое солнце, которымъ въ карнавалъ здѣшняя весна уже стала баловать мадридцевъ. На Прадо -- сплошная толпа. Медленно по среднему проѣзду двигаются роскошные экипажи, какъ сахаръ мухами облѣпленные масками. Замѣтивъ хорошенькое личико въ коляскѣ, маски лѣзутъ на козлы, на подножки, на запятки, втискиваются въ самую коляску и безцеремонно болтаютъ съ сидящими тамъ красавицами. Никакой сословной преграды. Вонъ герцогиня Медина Семи. Ее совсѣмъ не видно. Вся коляска полнымъ полна масками. И красавица благосклонно улыбается имъ. Ничего сегодня не подѣлаешь съ господами, которыхъ въ иное время кучеръ ея сталъ бы безцеремонно стегать своимъ бичомъ. Вонъ къ герцогинѣ Монпансье, ближайшей родственницѣ короля, влѣзло пятеро студентовъ и болтаютъ, точно они у себя дома. Ѣдетъ мимо верхомъ блестящій гвардеецъ, на крупъ его лошади изъ коляски живо перескакиваетъ одинъ изъ замаскированныхъ и катится дальше, обхвативъ всадника руками за талію. Хохочутъ всѣ, хохочетъ всадникъ, смѣются въ коляскѣ. Герцогиня Монпансье бьетъ одного изъ влѣзшихъ къ ней вѣеромъ, но тотъ безцеремонно вытаскиваетъ у нея изъ волосъ розу и, цѣлуя нѣжные лепестки, гордо украшаетъ ею свою шутовскую шляпу. "На ужь и эти!" -- кричитъ ему герцогиня, бросая свой букетъ. Но за букетомъ выскакиваютъ изъ коляски всѣ -- и на землѣ поднимается комическая борьба. Въ концѣ-концовъ, на полѣ битвы остается фальшивая борода, громадный бумажный носъ и растрепанные цвѣты... Полишинели, арлекины ходятъ стадами. Не наша сѣверная скука царить здѣсь. Напротивъ, всѣмъ весело, всѣ хохочутъ. Нечему, кажется, но ужь такъ смѣяться хочется -- и смѣются!... Вотъ цѣлая толпа негровъ съ африканскими инструментами... Гдѣ они достали ихъ? Видимо, не такъ себѣ, а съ знаніемъ дѣла. Парики заплетены по обычаю нѣкоторыхъ племенъ внутренней Африки; оружіе, страусовыя перья, украшенія въ видѣ ожерелій изъ зубовъ дикихъ звѣрей, самые музыкальные инструменты,-- все это настоящее. По пути эти партіи замаскированныхъ заходятъ во всѣ кафе, даютъ тамъ оригинальныя представленія, ме столько забавляя другихъ, сколько себя. Всего смѣшнѣе серьезные и обстоятельные люди, вѣроятно, почтенные отцы семействъ, которые, не желая отстать отъ обычая, надѣнутъ на себя глупыя маски и подъ руку весьма солидно прохаживаются по Прадо, толкуя о курсахъ на процентныя бумаги, о дѣлахъ той или другой фабрики, о служебныхъ интересахъ, обо всемъ, до чего нѣтъ дѣла несущемуся вихремъ мимо веселому маскараду. Вонъ настоящіе рыцари, по крайней мѣрѣ, доспѣхи ихъ -- украшавшіе когда-то подлинныхъ завоевателей Толедо и Гренады. Они весело бьютъ въ барабаны, стучатъ мечами о латы, кидаются на черные плащи эстудіантинъ, завязываютъ съ ними примѣрный бой и обращаютъ ихъ въ позорное бѣгство. Усталый, сажусь на первый стулъ. Ко мнѣ тотчасъ же подходитъ тоже переряженный полишинелемъ агентъ общества, торгующаго мѣстами на аллеяхъ Прадо. Плачу. Смотрю -- направо сидитъ господинъ, обвѣшавшій себя съ ногъ до головы коробками отъ сардинокъ, подымающими цри каждомъ его движеніи оглушительный шумъ; съ другой стороны -- сосѣдъ надѣлъ себѣ на голову какую-то коробку, провертѣлъ въ ней глаза, изъ-подъ полъ фрака пустилъ хвостъ съ кисточкой -- и доволенъ. И самъ себѣ, и другимъ онъ кажется въ высшей степени остроумнымъ. Дальше, какъ мнѣ показалось сначала, толстый парень лѣтъ двадцатипяти въ костюмѣ маленькой дѣвочки съ голыми колѣнками включительно. Какъ-то онъ приподнялъ маску: парень оказался весьма почтеннымъ старикомъ, съ сѣдыми встопорщенными усами, достаточно грозными для того, чтобы распугать всѣхъ настоящихъ дѣвочекъ. Компанія тореро окружила королевскій экипажъ. Одинъ влѣзъ прямо въ коляску и безцеремонно болтаетъ съ ея величествомъ... Король ѣдетъ верхомъ около, на спину его лошади вскакиваетъ какая-то маска и король ни слова,-- обычай!... "Эй, Альфонсъ!-- кричитъ ему изъ публики пестрый арлекинъ.-- Я знаю, отчего ты такъ не веселъ!" -- "Отчего?" -- улыбается его величество.-- "Оттого, что твоя Борга (красавица-пѣвица итальянской оперы) уѣхала. Но что-жь дѣлать? Ничто невѣчно. Ты, говорятъ, началъ уже на казенный счетъ утѣшаться съ Теодориной..." Король, краснѣя и смѣясь, въ то же время, даетъ шпоры лошади, такъ что сидящая у него за спиной маска вверхъ ногами летитъ черезъ задъ коня на землю. Общій хохотъ, разумѣется... "Ты знаешь, я не хотѣлъ бы помѣняться съ тобой!" -- останавливаетъ короля другой субъектъ, одѣтый смертью.-- "Почему?" -- "Потому что тебя когда-нибудь выгонятъ, а меня никогда!..." и т. д. Бѣдному Альфонсу XII приходится выслушивать массу остротъ и всякихъ замѣчаній и отвѣчать такъ же весело, какъ дѣлаются они. Обычай!... На площади конституціи танцуютъ во-всю. Кажется, собрались кухарки со всего Мадрида. Особенно весело сегодня дѣтямъ. Они тоже въ маскахъ и въ самыхъ пестрыхъ костюмахъ. Дѣвочки трехъ и двухъ лѣтъ съ длиннѣйшими шлейфами, бѣлыми париками, подмазанными глазами и мушками на лицѣ. И съ вѣерами, разумѣется. Мальчики съ привязанными усами и бородами. Вонъ идетъ крошечный ребенокъ въ костюмѣ Мефистофеля, но съ такою круглою и веселою рожицей, что всѣ смѣются, глядя на него. Чѣмъ позднѣе, тѣмъ оживленіе усиливается. Шумъ становится оглушительнымъ, движенія -- бѣшеными. Смеркается. Загораются звѣзды, ночь окутываетъ городъ своимъ сумракомъ, а бѣшеный шумъ карнавала не унимается... "Серено!" -- слышится подъ самое утро на всѣхъ перекресткахъ, и утомленные сторожа бѣгутъ отъ одной двери къ другой, отворяя ихъ и торопясь далѣе. Завтра, послѣ-завтра и такъ цѣлую недѣлю будетъ то же самое. Театры полны. Всюду фееріи, водевили, сарсуэлы. Въ Capellanes -- бѣшеный канканъ, сравнительно съ которымъ парижскій -- сама невинность. Въ Буэнъ-Ретиро люди и спать остаются на открытомъ воздухѣ. Въ его аллеяхъ цѣлыя ночи звѣнятъ гитары и слышится топотъ плясокъ. Отойдите нѣсколько въ сторону и во тмѣ аллей, гдѣ никого не видно, вы уловите звукъ поцѣлуя и робкій, словно крадущійся шепотъ... Не мѣшайте, уйдите прочь, вѣдь, карнавалъ случается только разъ въ годъ!... Политическая борьба, впрочемъ, и на время карнавала не смолкаетъ, не унимается. Она только принимаетъ другую форму. Она тоже надѣваетъ маску и шутовской костюмъ. Вонъ непопулярные министры, являющіеся въ формѣ всевозможныхъ животныхъ. Свинья съ головой -- Ромеро Робледо, верблюдъ -- Каповасъ, волкъ -- Пидаль... А то вдругъ тѣ же правители страны -- въ лицѣ превосходно гримированныхъ скакуновъ -- оказываются посреди Прадо въ костюмахъ каторжниковъ Сеутскихъ президій, окруженные конвоемъ тоже изъ переодѣтыхъ молодыхъ людей. Партія Кановаса и Пидаля не остается въ долгу. То и дѣло встрѣтите Кастелара въ видѣ шарлатана, продающаго на ярмаркахъ всевозможнык чудеснаго свойства лѣкарства, Сагасту, одѣтаго справа капелланомъ, слѣва фигляромъ. Противники, встрѣчаясь, устраиваютъ юмористическія кадрили, причемъ вдругъ "шарлатанъ-Кастеларъ" оказывается въ одной парѣ съ "верблюдомъ-Кановасомъ", а "свинья-Ромеро Робледо" съ "осломъ-Moрайтой". Вотъ популярный издатель консервативной La Ероса -- Эсноберъ. Онъ загримированъ отлично,-- такъ хорошо, что знакомые кланяются при видѣ его, и только когда онъ проходить мимо, они понимаютъ свою ошибку потому, что у него, вмѣсто затылка, лицо инквизитора Торквемады...
   

VI.
Св. Исидоръ -- Буэнъ-Ретиро.-- Добрый король Филиппъ IV.-- Страсть къ праздникамъ.-- Легенда о вѣроломномъ принцѣ.

   Я уже не разъ говорилъ о Буэнъ-Ретиро. Это одно изъ очаровательнѣйшихъ мѣстъ, способныхъ примирить даже и съ Мадридомъ. Испанцы называютъ его своимъ Версалемъ. Я не люблю сравненій, потому что они всегда грѣшатъ въ томъ или другомъ отношеніи. Расположенные за Прадо, сады Buen-Retiro весною становятся любимымъ мѣстомъ для прогулки. Ихъ тѣнистыя аллеи, павильоны и бесѣдки, озера, цвѣтники, фонтаны полны дѣтей и птицъ. Тихій шумъ зеленыхъ вершинъ вмѣстѣ съ мечтательнымъ лепетомъ струй въ мраморныхъ бассейнахъ переносятъ васъ въ какой-то сказочный міръ, особенно когда дышащій невыразимо нѣжною прохладой вѣтерокъ несетъ къ вамъ, точно первый привѣтъ весны, тонкій запахъ только что распустившихся цвѣтовъ.. Невѣдомо откуда доносятся сюда, вмѣстѣ съ меланхолическими напѣвами струнъ, и чудныя мелодіи иберійскаго юга; вы тщетно ищете красавицу (непремѣнно красавицу, потому что воображеніе невольно работаетъ въ этомъ направленіи). Очарованіе продолжается до тѣхъ поръ, пока надъ самымъ ухомъ вашимъ не послышится рѣзкое:
   -- Agua, quien quiere agual... Agua fresquita сото la діеуе! (Воды, кому воды, воды холодной, какъ снѣгъ!). Смотрите -- классическій агуадоръ съ своимъ бѣлымъ алькаразасомъ, не измѣнившимся со времени мавровъ, стоитъ около.
   Не хотите пить воды, идите здѣсь же въ Casa de vacas (коровій домъ); тамъ вамъ подадутъ великолѣпнаго молока, въ производствѣ котораго коровы не принимали никакого участія. Хотя для видимости здѣсь и стоитъ почтенное животное этого рода, но только для декораціи и успокоенія совѣсти пьющихъ. Въ сущности, вамъ подаютъ козье молоко. По обширнымъ прудамъ Буэнъ-Ретиро двигается даже крохотный пароходикъ, которымъ несказанно гордятся мадридцы, пожалуй, столько же, сколько англичане своими superb'ами, левіафанами, irresistbl'ями и т. д.
   На путешествіе по озеру въ этой игрушкѣ,-- по "озеру" не больше нашего Парголовскаго,-- мадриленки смотрятъ какъ на особенный подвигъ и сходятъ съ парохода ужасно раскраснѣвшимися, можетъ быть, отъ законной гордости, а, можетъ быть, и отъ нѣжныхъ взглядовъ гидальго, покручивающихъ усы вслѣдъ за ними. Тутъ, въ этихъ садахъ Буенъ-Ретиро, король Филиппъ IV утѣшался въ потерѣ цѣлаго государства, бесѣдуя съ Лопе де Вегой, Кальдерономъ и Веласкесомъ. Предоставивъ дѣйствительную власть герцогу Оливаресу, онъ цѣлые вечера и ночи проводилъ въ шалэ, куда ему привозили красивыхъ актрисъ и андалузскихъ танцовщицъ. Примѣру слабаго короля усердно слѣдовали его подданные. Разсказываютъ: разъ печальный вѣстникъ смущенно предсталъ предъ королемъ, сидѣвшимъ съ красавицей.
   -- Что тебѣ?
   -- Государь... вы потеряли двѣ провинціи...
   -- Да?-- прервалъ его Филиппъ IV, не давши докончить.-- Что-жь? За то я выигралъ прекрасную Херему, истинную estrelia (звѣзду) Кадикса. А она стоитъ цѣлаго царства! Впрочемъ, это не мое дѣло. Отправляйтесь съ дурными новостями къ Оливаресу. Я хочу здѣсь знать только хорошія!...
   Послѣ такихъ великихъ государей, какъ Филиппъ IV, понятно, ихъ наслѣдникамъ остается единственное утѣшеніе и, разумѣется, не могущество и слава, а то, что тронъ, испанскихъ королей послѣ Божьяго -- самый высокій въ мірѣ; такъ какъ Мадридъ расположенъ выше всѣхъ другихъ столицъ, а именно на 665 метровъ надъ уровнемъ моря. Другаго преимущества нѣтъ у короля испанскаго, положеніе котораго хорошо охарактеризовано эксъ-королемъ Амедеемъ: "Помилуйте, -- говорилъ онъ "въ собраніи писателей" въ Римѣ,-- у насъ, въ Италіи, чтобы выгнать лакея, надо его предупредить за семь дней, по военному суду преступника разстрѣливаютъ черезъ двадцать четыре часа и только испанскихъ королей выгоняютъ, не предупреждая!..."
   Теперь Буэнъ-Ретиро вѣчно полонъ народомъ; съ тѣхъ поръ, какъ перестали здѣсь жить короли, простые смертные нашли эти сады очаровательными.
   Есть другой еще садъ, кромѣ Буэнъ-Ретиро, но гораздо хуже его. Это -- садъ королевскаго дворца, открытый каждому. Полиція не смѣетъ поднять спящихъ въ немъ caballeros. Нищіе въ тенныя ночи уходятъ сюда.
   Разъ было ихъ потревожили карабинеры.
   -- Идите вонъ, -- величаво отвѣчали "рobres!tos", -- мы въ гостяхъ у нашего короля!
   И король, когда ему доложили объ этомъ, приказалъ ихъ не трогать.
   Въ Мадридѣ все праздники и по всякому поводу. Открывается новый магазинъ: о немъ не стоитъ объявлять въ газетахъ,-- есть иное средство сдѣлать его популярнымъ. Нанимается обыкновенно оркестръ плохонькихъ музыкантовъ на цѣлый день и вечеръ; они играютъ передъ дверями дебютирующей лавки. Первый разъ я былъ крайне изумленъ, слыша, что около моихъ дверей всю ночь звенятъ и пиликаютъ какіе-то варвары. Это были не звуки, а музыкальные знаки препинанія. Спрашиваю, въ чемъ дѣло? Оказывается, въ нашемъ домѣ открылась лавка жестяныхъ издѣлій.
   -- Что же изъ этого?
   -- Всѣ и узнаютъ такимъ образомъ о ней.
   Дѣйствительно, мучачи (muchacho) изъ всѣхъ окрестныхъ улицъ сбѣжались сюда. Движеніе на тротуарахъ прекратилось, начались танцы. Хотя, парадоръ, балеро смѣняли одинъ другаго, и только тогда, когда всѣ кухарки и горничныя доплясались до оцѣпенѣнія, магазинъ былъ закрытъ и музыка ушла. Иногда, въ такихъ случаяхъ, приглашаютъ эстудіантину, и тогда тысячи дурачествъ совершаются на улицѣ, къ полному блаженству прекраснаго пола. Это былъ, впрочемъ, едва ли не единственный случай, когда я видѣлъ женщинъ танцующими въ Новомъ кварталѣ. Обыкновенно, на этихъ улицахъ пляшутъ одни мужчины. При этомъ хотя, балеро изгнаны изъ употребленія. Здоровенные, бородатые дураки, взявъ другъ друга подъ мышки, начинаютъ медленно-медленно вертѣться съ сигарами въ зубахъ, сумрачно окуривая другъ друга цѣлыми облаками удушливаго дыма. Въ то же самое время, какъ зловѣщіе бандиты танцуютъ, женщины стоятъ, прислонясь къ стѣнѣ, и спокойно смотрятъ на нихъ. Къ счастію, оказалось, что на моей улицѣ много андалузцевъ, галегосовъ (галисійцевъ), а они еще не. цивилизовались до вальса.
   Чтобы окончить съ праздниками Мадрида, необходимо сказать о Санъ-Изидро (св. Исидоръ), покровителѣ этого города, и о чествованіи его памяти за Мансенаресомъ, на полѣ, названномъ именемъ этого святаго. Исидоръ былъ великій угодникъ. Онъ, въ качествѣ мужика, служилъ на фермѣ у одного богатаго хозяина и три четверти дня молился, чего не замѣчалъ никто, потому что порученные ему быки въ это время отлично обрабатывали землю. Владѣлецъ, узнавъ объ этомъ, сообразилъ, что если быки успѣшно работаютъ одни, то съ Исидоромъ вмѣстѣ они сдѣлаютъ вдвое болѣе. Тотчасъ же онъ отправился на поле и засталъ своего слугу на колѣняхъ въ убогой, полуразвалившейся часовнѣ, съ нѣмымъ умиленіемъ глядящаго на образъ Богоматери. Взбѣшенный собственникъ закричалъ на работника, сталъ его толккъ, браня и плюя ему въ лицо, и такъ какъ было жарко, то вскорѣ отъ всѣхъ этихъ упражненій почувствовалъ жажду. "Пить хочу!" -- рѣзко оборвалъ онъ. Кротко улыбнувшись, Исидоръ ударилъ въ землю остроконечною палкой, употребляемою здѣсь для погонянія воловъ, и тотчасъ же оттуда брызнулъ свѣжій ключъ студеной воды, до сихъ поръ привлекающій къ себѣ поклонниковъ изъ столицы. Тогда хозяинъ угомонился и оставилъ Исидора въ покоѣ. Вскорѣ работникъ женился на Маріи де ла Бабеза -- невѣдомо зачѣмъ, ибо она согласилась вмѣстѣ съ нимъ соблюдать строго цѣломудріе, что не мѣшало имъ обоимъ любить дѣтей. Когда волкъ, пробѣгавшій черезъ деревню, схватилъ было ребенка, игравшаго на улицѣ, то замѣтившій это издали Исидоръ поднялъ руку и волкъ смиренно положилъ свою добычу на землю. Въ другой разъ, дѣти, возившіяся на берегу, рѣки, вздумали воспользоваться лодкой и сѣли въ нее. Они не умѣли владѣть веслами и скоро волны (тогда въ Мансенаресѣ были волны) выбили ихъ изъ рукъ у ребятъ. Теченіемъ несло ихъ къ страшному водовороту, когда на берегъ прибѣжали ихъ родители съ отчаянными криками. Исидоръ явился вмѣстѣ съ ними. "О чемъ вы плачете?" Тѣ разсказали. Исидоръ вошелъ въ воду и повелѣлъ рѣкѣ течь обратно. Скоро струи принесли назадъ лодку съ дѣтьми. Точно также онъ приказалъ колодцу отдать упавшую туда дѣвочку и вода поднялась, держа ее на себѣ, какъ на блюдѣ. Исидоръ всегда стоялъ горячо за мужика. Когда одинъ крупный владѣлецъ вздумалъ было притѣснять своихъ фермеровъ, Исидоръ отправился къ нему, убѣждая его смиловаться. Герцогъ приказалъ выгнать святаго и тотчасъ же вся комната дворца наполнилась червями. Устрашенный владѣлецъ послалъ за Исидоромъ, и какъ только тотъ появился въ дверяхъ, черви исчезли. Герцогъ тотчасъ же согласился на всѣ условія. Исидоръ даже разъ показалъ свое могущество принцу, предъ которымъ трепетало все. Святой, послѣ утомительной работы, лежалъ у дороги и спалъ. Принцъ ѣхалъ мимо. Лошадь оказалась умнѣе всадника и поклонилась Исидору, такъ что зазѣвавшійся властелинъ кувыркнулся черезъ ея голову на землю. Когда его высочество всталъ, лошади уже не было. Она ускакала. Принцъ толкнулъ ногой Исидора, тотъ вскочилъ: "Кто ты?" -- спросилъ Исидоръ.-- "Я твой повелитель, могущій послать тебя сейчасъ же на гарроту, если ты меня не выведешь отсюда". Исидоръ спокойно улыбнулся: "Да, я знаю тебя. Ты ужасъ земледѣльцевъ, потому что съ своими охотниками вытаптываешь ихъ поля, а твои сборщики податей разоряютъ ихъ!" И св. Исидоръ положилъ ему на плечо руку. Принцъ моментально обратился въ хромаго калѣку, одѣтаго въ жалкое рубище. Онъ пришелъ въ Мадридъ, ковыляя, постучался въ двери дворца, но его съ побоями прогнали прочь; заявилъ было, что онъ принцъ -- его заперли въ тюрьму съ преступниками и выпустили только, признавъ его сумасшедшимъ. Наконецъ, принцъ помирился съ своею участью и сталъ на мосту черезъ Мансенаресъ просить у проходящихъ милостыни, испытывая на своей особѣ весь ужасъ нищеты и низкаго происхожденія, соединеннаго съ нею. Такъ прошелъ годъ. Въ день и часъ своего обращенія въ хромаго нищаго принцъ увидѣлъ подходящаго къ нему Исидора и упалъ передъ нимъ на колѣни. Исидоръ спросилъ его:
   -- Знаешь ли ты теперь, какъ страдаетъ твой народъ?
   -- Знаю.
   -- Будешь ли ты притѣснять его попрежнему?
   -- Нѣтъ, клянусь.
   Исидоръ положилъ ему руку на голову и... принцъ проснулся въ своемъ дворцѣ, на обычной постели, рядомъ съ принцессой. Онъ привсталъ, протеръ глаза, въ воздухѣ чувствовалось что-то таинственное. Точно какая-то тѣнь еще скользила въ сумракѣ его спальни. Онъ разбудилъ жену.
   -- Давно ли я здѣсь?
   Та удивленно посмотрѣла на него.
   -- Вы легли въ обычное время, вчера...
   -- И всѣ эти ночи я спадъ здѣсь?-- врдыхнулъ онъ.
   -- Да. Всѣ...-- все болѣе и болѣе изумлялась принцесса,-- Вы больны, милый супругъ мой?
   -- Значить, или я не стоялъ на мосту и не просилъ милостыни, или здѣсь былъ другой и исполнялъ мои обязанности,-- подумалъ бѣдный принцъ.-- Да, когда же я выѣхалъ на охоту?...
   -- Вчера... И очень странно. Никто не видѣлъ, какъ вы вернулись во дворецъ, а лошадь ваша прибѣжала одна.
   Принцъ задумался. Наступило утро. Одинъ министръ поднесъ ежу указъ о новомъ увеличеніи налоговъ на крестьянъ. "Нужно быть добрымъ!" -- подумалъ принцъ, и подписалъ его; второй министръ подаетъ приговоръ на утвержденіе,-- приговоръ, которымъ около пятидесяти несчастныхъ осуждались на гарроту. "Надо быть милостивымъ!" -- сказалъ принцъ про себя, и подписалъ его. Третій доложилъ о томъ, что донъ Діего Наварро, страшно разбогатѣвшій и, притомъ, удивительно честнымъ путемъ, желая быть полезнымъ государству, проситъ позволенія выстроить домъ для бѣдныхъ. "Надо быть благодарнымъ!" -- сообразилъ онъ и приказалъ дона Діего, за государственную измѣну, посадить въ тюрьму, а имущество его отобрать въ казну. Такимъ образомъ, доказавъ свою справедливость, милосердіе и благодарность, принцъ позавтракалъ съ большимъ аппетитомъ, велѣлъ осѣдлать лошадь и свитѣ тоже садиться на коней; мимоходомъ онъ объявилъ молоденькой фрейлинѣ свою волю -- явиться ей сегодня же вечеромъ въ розовый павильонъ Буэнъ-Ретиро, для полученія секретныхъ повелѣній отъ своего государя, и, сѣвъ въ сѣдло, отправился на Толедскій мостъ посмотрѣть, стоитъ еще тамъ или нѣтъ гнусный, хромой бродяга. Случайно, у статуи св. Антоніо, оказался именно такой нищій. Принцъ хотѣлъ было затоптать его копытами своего коня, но, взглянувъ на него, узналъ въ немъ святаго Исидора. Испуганный правитель хотѣлъ повернуть лошадь; та не слушается. Оглядывается на свиту -- ея нѣтъ. Тогда онъ бросился передъ святымъ на колѣни, но было уже поздно. Святому хотя и жаль было грѣшника, но нераскаянность его отнимала всякую возможность прощенія. Господь, въ наказаніе, обратилъ его въ бѣшеную собаку, которая (сознаніе оставалось еще въ немъ) побѣжала домой во дворецъ, перекусала тамъ всѣхъ министровъ, инквизиторовъ, палачей и исполнителей безжалостныхъ приговоровъ и околѣла подъ ударами аллебардь со всѣхъ сторонъ сбѣжавшейся стражи.
   Такова легенда, которую разсказываетъ народъ. Разумѣется, такого принца не было, да его и назвать сказочники кастильскіе не могутъ, но этому вымыслу нельзя отказать въ нѣкоторой оригинальности и юморѣ. Марія де ла Кабеса, жена святаго, была глубоко религіозна. Она дошла до такого обожанія Богородицы Альмонедской, что цѣлые дни простаивала передъ нею въ безмолвномъ умиленіи, глядя на ея чудный и чистый ликъ. Каждое утро, чтобы скорѣе добраться до ея часовни или, по другому варіанту, ниши, гдѣ стояла Дѣва, Марія де ла Кабеса бросала въ Мансенаресъ свою мантилью и, становясь на нее, доплывала до мѣста, не замочивъ платья. На этомъ мѣстѣ и поставленъ теперь красивый маленькій храмъ, къ которому 15 мая собирается весь Мадридъ. Св. Исидоръ, покровитель мужика при жизни и самъ работникъ настоящій, привлекаетъ послѣ смерти на поклоненіе къ себѣ самыхъ гордыхъ кастильскихъ аристократовъ. Съ ранняго утра по всѣмъ главнымъ улицамъ несутся къ нему чудесные экипажи, запряженные великолѣпными андалузскими конями. Самыя очаровательныя ручки въ Кастиліи (а ручками Кастилія похвалиться можетъ) приносятъ въ эту церковь благоуханные цвѣты. Къ ногамъ мраморной статуи святаго наклоняются чудныя головки, твердо вѣрующія, что одно прикосновеніе это уже дастъ имъ счастливый годъ до слѣдующаго 15 мая.
   Праздникъ св. Исидора -- праздникъ для мадридскихъ нищихъ. Они въ этотъ день становятся требовательны и нахальны до крайности. Васъ хватаютъ за фалды, за рукава, не выпуская до тѣхъ поръ, пока вы не дадите имъ чего-нибудь; а тамъ уже другая толпа поджидаетъ васъ, какъ свою законную добычу. Ихъ рѣзкіе и крикливые голоса, назойливое канюченье, бормотанье молитвъ, пискъ дѣтей и раздраженное оранье женщинъ, отталкиваемыхъ мужчинами, производятъ отвратительное впечатлѣніе на нервы. Вы совсѣмъ теряетесь, не знаете, куда вамъ дѣться. А впереди новыя и новыя массы тѣхъ же калѣкъ, слѣпыхъ, глухихъ, покрытыхъ язвами, одѣтыхъ въ классическій костюмъ испанскаго нищаго, на плащѣ котораго заплатъ и прорѣхъ больше, чѣмъ титуловъ у испанскаго короля. Художнику здѣсь пожива. Жанристъ не уйдетъ отсюда. За мостомъ, на полѣ, въ сотняхъ бараковъ, подъ навѣсами шатровъ, открыты всевозможныя кофейни, кабачки. Четырнадцать дней продолжается праздникъ св. Исидора, оставляющій по себѣ долгія воспоминанія, массу свадебъ и едва ли не больше еще раненыхъ и убитыхъ, приносимыхъ въ ближайшія "База де сокоро".
   

VII.
Торжество 2 мая.

   На Прадо стоить одинъ изъ тѣхъ памятниковъ, предъ которыми невольно склоняется всякій безъ различія убѣжденій или національности. Онъ не отличается ни артистическими достоинствами выполненія, ни грандіозностью идеи. Нѣсколько далѣе отъ него гораздо болѣе эффектный монументъ Колумбу, гдѣ великій мореплаватель изображенъ стоящимъ на высокой колоннѣ. Онъ весь бѣлый, какъ сама статуя, такъ и эта колонна, и на темносинемъ небѣ рѣзко вырѣзывается, величавый и стройный. Его замѣтишь и имъ любуешься издали. Иное дѣло -- памятникъ 2 мая. Это -- простой обелискъ на гранитномъ пьедесталѣ. Основаніе -- довольно банальный саркофагъ, на которомъ красуются плохо исполненныя статуи, изображающія: патріотизмъ, мужество, постоянство и добродѣтель. Вокругъ разбитъ небольшой скверъ -- и только. Но будь это мѣсто обнесено одною рѣшеткой, стой тутъ простой покосившійся деревянный крестъ,-- все равно, сюда приходили бы тысячи людей, для которыхъ свобода и независимость -- не простые звуки. До сихъ поръ встрѣчаются прохожіе, снимающіе шляпы передъ памятникомъ 2 мая.
   Въ 1808 году Мюратъ обложилъ со всѣхъ сторонъ Мадридъ. Испанія почти лежала у ногъ его, изодранная, какъ старое знамя, разбитая, какъ обветшавшій алтарь, и, казалось, бездыханная. Патріоты, не особенно стойкіе, уже оплакивали потерю своей національности, когда два простыхъ офицера, Даоизъ и Велларде, подняли рабочее населеніе предмѣстій и, послѣ упорнаго боя, были взяты солдатами Мюрата. Тамъ, гдѣ теперь стоитъ монументъ, ихъ разстрѣляли вмѣстѣ съ ихъ сподвижниками. Это случилось 2 мая. Эхо ружейнаго залпа точно пронеслось по всему Пиренейскому полуострову. Оно было сигналомъ для Испаніи. Кровь, подло пролитая побѣдителями, одушевила самыхъ трусливыхъ. Послѣдствія извѣстны; и не моему слабому перу воспроизвести эту нежданную и негаданную эпоху народной борьбы, гдѣ не было малодушныхъ и героизмъ сталъ общимъ мѣстомъ.
   Съ тѣхъ поръ прошло уже восемьдесятъ лѣтъ и ежегодно Мадридъ, а съ нимъ вмѣстѣ и вся Испанія празднуютъ память своихъ героевъ. Въ фтоть день, едва ли не единственный, вмѣстѣ съ ожесточенными потомками Торквемады несутъ свои вѣнки къ подножію памятника и Естеларъ, и Зорилья. Альфонсисты, карлисты, изабеллисты, республиканцы, неокатолики, свободные мыслители, священники, солдаты и народъ сходятся сюда склонить свои колѣни надъ нрахомъ мучениковъ. Суровая доблесть республиканца, самопожертвованіе роялиста, искреннее благочестіе однихъ, ненависть ко всему чужому у другихъ, наивное обожаніе героической легенды и сознаніе своей народности,-- все находить свое выраженіе у этого обелиска. Съ зарей, при первомъ пушечномъ выстрѣлѣ, по всему городу, по всей Испаніи во всѣхъ церквахъ служатъ мессы о павшихъ Велларде, Даоизѣ и тѣхъ рядовыхъ рабочихъ, которые раздѣлили ихъ славную участь. Самый торжественный эпизодъ праздника -- шествіе громадной процессіи отъ королевскаго дворца къ церкви св. Исидора, гдѣ сначала были погребены жертвы французскаго варварства, а отсюда къ памятнику 2 мая, куда впослѣдствіи былъ перенесенъ ихъ прахъ. Торжество это въ высшей степени грандіозно: отдаленный шумъ и грохотъ даютъ знать, что процессія уже на Puerta del Sol; тамъ разъѣздъ великолѣпныхъ всадниковъ, съ ружьями въ рукахъ, выстроился и направился по безконечной Calle Alcala. За ними гусары королевы въ своихъ пышныхъ мундирахъ, кирасиры, латы которыхъ огнемъ горятъ на солнцѣ, пушки и зарядные ящики, влекомые мулами, непремѣнно черными. Каски драгуновъ, сталь штыковъ, знамена, штандарты, хоругви,-- все это, сплошною массой покрывъ громадную улицу, блещетъ, сверкаетъ и лучится подъ яркимъ освѣщеніемъ жаркаго полудня. Можно подумать, что отъ Puerta del Sol до самаго Прадо катятся волны какого-то пламени, какая-то чудовищная змѣя ползетъ, сверкая своею разноцвѣтною чешуей. Одинъ оркестръ смѣняется другимъ, но надъ всѣмъ царятъ печальные звуки погребальныхъ трубъ, продолжительные, надрывающіе сердце,-- одни и тѣ же, постоянно словно прорѣзывающіеся сквозь торжественные и побѣдоносные напѣвы фанфаръ, барабановъ, кларнетовъ и литавръ. Какъ будто надъ торжествомъ народной независимости носятся двѣ тѣни ея мучениковъ и воспоминаніе о нихъ проникаетъ ликованіе блестящей толпы. Муниципальная гвардія, пріюты, лицей, школы, военныя училища -- одни за другими слѣдуютъ въ непрекращающейся процессіи. Университетъ въ полномъ своемъ составѣ идетъ въ ея центрѣ. Голова ея уже на Прадо, а на Пуэрта дель Соль вступаютъ новыя и новыя когорты. Вонъ инвалиды стараются сохранить порядокъ своихъ рядовъ, поспѣшая слабыми и дрожащими ногами за священникомъ, сдѣлавшимъ мароканскую кампанію и потому тоже причисляющимъ себя къ военнымъ, за ними вдовы убитыхъ солдатъ въ траурѣ, группы офицеровъ, депутатовъ отъ всѣхъ полковъ испанскихъ, дальше герольды въ красныхъ туникахъ; широкія полосы чернаго крепа у нихъ на груди, страусовыя бѣлыя перья медленно колеблются на ихъ беретахъ... Вотъ первые звуки королевскаго марша. Онъ ростетъ и ростетъ, прерываемый все тѣми же печальными memento mori погребальныхъ трубъ; вонъ свита, слѣпящая глаза яркостью своихъ костюмовъ, и въ ея срединѣ король верхомъ близъ экипажа королевы. Маленькій Альфонсъ XII совсѣмъ не соотвѣтствуетъ своею тщедушною фигурой торжественному моменту. Онъ напрасно старается придать себѣ величіе. Оно ему совсѣмъ не къ лицу. Королева утомлена. Бѣдная, она и такъ некрасива, а всѣ эти оффиціальные праздники и церемоніи дѣлаютъ ее еще болѣе невзрачною въ пышныхъ платьяхъ, которыя она должна надѣвать на себя. Старыя голубыя знамена Испаніи, желтыя хоругви, хоругви красныя, какъ кровь, слѣдуютъ однѣ за другими. Всѣ онѣ пробиты пулями, окурены пороховымъ дымомъ, -- къ сожалѣнію, въ междоусобныхъ войнахъ, гдѣ испанцы били испанцевъ, точно не все равно народу, кто ему сѣлъ на шею -- Альфонсъ XII, Изабелла или донъ Карлосъ! Войска отдаютъ имъ честь, этимъ знаменамъ и хоругвямъ, свидѣтелямъ славы и позора иберійскаго племени. Наконецъ, становится больно смотрѣть на эту блестящую и безконечную процессію. Являются новыя когорты стрѣлковъ, копьеносцевъ, герольдовъ, залитыхъ золотомъ, гренадеровъ въ мѣховыхъ шапкахъ, саперовъ, всадниковъ съ ружьями, упирающимися прикладами въ бедро, сотни невиданныхъ генераловъ, кажущихся необыкновенно пестрыми пѣтухами... Все это, сверкая штыками, шелестя знаменами, медленно двигается въ памятнику, по другую сторону котораго уже стоитъ народъ, залившій окрестность,-- народъ, считающій этотъ праздникъ своимъ,-- народъ еще болѣе пестрый, чѣмъ эти войска. Тысячи самыхъ яркихъ вѣеровъ колеблются въ жаркомъ воздухѣ. Тутъ, у памятника, кардиналъ-епископъ служитъ торжественную паннихиду о павшихъ, сотни орудій гремятъ кругомъ, трескъ перебѣгающей пальбы разомъ покрываетъ печальные звуки десятка оркестровъ...
   За показною декораціей всего этого праздника вы увидите яѣчто другое, гораздо болѣе значительное. Вы увидите народъ cъ его спокойною вѣрой въ себя самого, съ его глубокимъ сознаніемъ, что нѣтъ такого внѣшняго врага, который могъ бы совладать съ нимъ, подчинить его себѣ. Посмотрите на эти лица, вспыхивающія негодованіемъ при воспоминаніи о томъ, что нога чужеземца попрала священную землю, добытую кровью предковъ, что былъ завоеватель, осмѣлившійся наложить руку на независимость страны. Прислушайтесь и вы убѣдитесь, что съ этимъ народомъ шутить нельзя; онъ не задумается и теперь изъ каждаго уголка своего отечества создать вторую Сарагоссу. Мнѣ уже приходилось говорить, что наши юмористы, представляющіе себѣ испанца дерущимся кастаньетами и гитарами, имѣютъ очень отдаленное понятіе о немъ. Небольшая страна, заслонившаяся Пиренеями отъ Европы, въ сущности, гораздо грознѣе, чѣмъ о ней думаютъ. Что Испанія далеко не слаба, что испанцы не все только танцуютъ качучу да поютъ серенады и что нельзя смѣяться надъ кастильцами, это знаютъ всѣ, кому пришлось подольше пожить здѣсь. Во всѣхъ отношеніяхъ этотъ народъ обнаруживаетъ больше политическаго такта, гораздо лучше помнить свои выгоды и съ менѣе легкимъ сердцемъ позволяетъ себѣ наступить на ногу, чѣмъ мы. Объ этомъ, я думаю, безполезно распространяться далѣе. Едва ли на европейскомъ континентѣ есть другое столь же воинственное племя, представляющее даже нѣчто трогательное въ своей вѣрности великимъ преданіямъ уже далекаго теперь былаго. Въ самомъ дѣлѣ, въ кастильцѣ вы видите не только гидальго, но въ меланхоліи, присущей ему, въ блескѣ его нѣсколько восторженныхъ глазъ, въ молчаливости скрытаго экстаза вы угадываете отраженіе тѣхъ великихъ силъ, которыя никогда не мирились съ золотою серединой, а, напротивъ, вели постоянно къ крайностямъ. Костры инквизиціи и изгнаніе цѣлыхъ племенъ -- съ одной стороны и завоеваніе громадныхъ царствъ, захватъ цѣлой части свѣта -- съ другой. Такими испанцы остались и теперь. Они предпочтутъ смерть и гибель оскорбленію; въ этомъ отношеніи буржуазная цивилизація нашего времени не коснулась еще ихъ своимъ разлагающимъ жезломъ. Когда они сознаютъ себя презираемыми, права свои нарушенными, гордость свою поруганной, они не задумаются принять бой съ цѣлымъ міромъ, и еще вопросъ, совладаетъ ли этотъ міръ съ небольшимъ, но героическимъ народомъ -- у него дома,-- съ народомъ, остановившимъ полчища Наполеона, съ народомъ, гдѣ дѣти хватаются за ножи, чтобы отстоять свою честь, и гдѣ женщина не вопитъ о помощи, а убиваетъ своего оскорбителя. Сколько разъ, въ самое спокойное время, когда ничего не грозило Испаніи, мнѣ случалось заводить рѣчь о возможности иноплеменнаго нашествія на полуостровъ. Говорилось объ отдаленномъ будущемъ, дѣлалось только отвлеченное предположеніе, но надо было видѣть, что совершалось съ окружавшими меня, казалось, невозмутимыми испанцами. Одни вскакивали какъ отъ удара хлыста, другіе блѣднѣли, скрипя зубами, третьи хватались за первое, что попадалось подъ руки,-- и это при одной мысли о возможности обиды. Что же было бы, если бы обида такого рода оказалась нанесенною? И это въ Мадридѣ, гдѣ Европа уже вступила въ свои права. Опять-таки вспомните Сарагоссу, гдѣ мальчики дрались какъ тигры, гдѣ женщины, встрѣчаясь съ наполеоновскими гренадерами, какъ фуріи боролись съ ними и не разъ заставляли ихъ отступать. Вспомните монаховъ и священниковъ, забывавшихъ обѣты и помнившихъ только то, что они испанцы; вспомните этихъ каторжниковъ, которые цѣною свободы не хотѣли пристать къ французамъ; вспомните, наконецъ, проститутокъ, бросавшихся на солдатъ непріятельской арміи съ ножами въ рукахъ и ненавистью въ сердцѣ. Похожи ли онѣ, напримѣръ, на кокотокъ-француженокъ, безсмѣнно состоявшихъ при лагеряхъ прусскихъ завоевателей въ послѣднюю франко-германскую войну? Съ самыхъ подонковъ здѣсь вставали сознаніе своего величія и народная гордость. Тутъ умирали не со стонами, а съ проклятіями; исходившіе кровью люди въ послѣдней агоніи зубами грызли французовъ. Я вѣрю вполнѣ, что ненавидящіе кастильцевъ баски и каталонцы и не подумаютъ сводить своихъ счетовъ въ случаѣ иностраннаго нашествія. Я убѣжденъ даже въ искренности опереточнаго эксъ-претендента донъ Карлоса, заявившаго готовность стать въ ряды войскъ Альфонса XII, чтобы только драться съ врагами своей страны. Эти львы по храбрости, по внутренней силѣ возбужденія съумѣютъ встрѣтить сильнаго врага. Скажите испанцу, что Германія можетъ выслать столько-то сотъ тысячъ войска, онъ только улыбнется вамъ и отвѣтитъ: "Въ нашихъ горахъ и ущельяхъ мужественный ребенокъ стоитъ ста солдатъ". Да, наконецъ, и къ испанской арміи нельзя относиться спустя рукава. Я уже не говорю о томъ, что каждый испанецъ -- готовый солдатъ, что всякій кастилецъ, андалузецъ, арагонецъ, наварецъ, баскъ, галлего, астуріецъ, валенсіанецъ -- отлично стрѣляетъ, превосходно владѣетъ навахой или шпагой, что каждый изъ нихъ даже изъ-за прилавка готовъ стать съ вами на барьеръ. Это народъ-армія, это девятнадцать милліоновъ вооруженныхъ людей, умѣющихъ драться, считайте съ женщинами -- дочерьми героинь Сарагоссы, умиравшихъ на ея узкихъ улицахъ. Но и помимо этой массы,-- повторяю, значительной, готовой къ бою, фанатически увлекающейся боемъ,-- испанская армія, въ тѣсномъ значеніи этого слова, представляетъ силу и силу. Солдаты здѣсь крѣпки и энергичны. Пѣхота отлично развита физически. Кавалеристы съ ловкостью обезьяны, которую напоминаютъ своею наружностью, соединяютъ быстроту и смѣлость сокола. Эти съ лета бьютъ. Артиллеристы отлично знаютъ свое дѣло. Не солдаты по принужденію, не армія, которая должна пройти черезъ муштру,-- напротивъ, они съ гордостью носятъ свои мундиры, и объяви имъ сегодня, что завтра имъ предстоитъ смерть въ борьбѣ съ сильнѣйшимъ непріятелемъ, они отвѣтятъ вамъ криками, полными энтузіазма. Испанія неуязвима у себя дома. Народная война здѣсь начнется не послѣ пораженія, а съ того момента, какъ вдали на океанѣ покажутся непріятельскіе корабли. А народная война тутъ дѣло не шуточное! Испугаться войны могутъ только непопулярные министры. Они пойдутъ на негласныя уступки, на обманъ народа, но народъ едва ли отступитъ передъ необходимостью вести войну съ могущественнѣйшею державой въ мірѣ. Что можетъ потерять Испанія въ этой войнѣ? Нѣсколько колоній, да и то бабушка еще надвое сказала. Правду говоря, кастильцы и теперь не умѣютъ пользоваться процентами съ своихъ колоніальныхъ богатствъ. Скажутъ: у испанцевъ нѣтъ военнаго флота. Но за то у нихъ отважныхъ моряковъ хватить на нѣсколько флотовъ. Прибрежное населеніе, населеніе колоній, воспользуется случаемъ сейчасъ же снарядить каперы для охоты за нѣмецкими купцами на океанахъ. При одной только вѣроятности войны съ Германіей какой-нибудь Кадиксъ выставилъ сто сорокъ человѣкъ, заявившихъ готовность вооружить каждый по каперу. А Алхезирасъ, Тарифа, Хуэла, Аликанте, Малага, Альмерія, Картагена, Валенсія, Таррагона, Барселона, Сантандръ, Бильбао и множество другихъ портовъ, гдѣ тотчасъ же началось каперское движеніе! Когда нѣмцы хотѣли было прибрать въ рукамъ Каролинскіе острова, что дѣлали испанцы? Съ конца въ конецъ по этой странѣ раздался крикъ: "Adelante, Espana!" (Впередъ, Испанія!). Правда, она теперь слаба, но слаба въ мирное время, слаба вслѣдствіе вѣчной борьбы партій. Здѣсь революція сдѣлалась ремесломъ, пронунціаменто -- самымъ лучшимъ средствомъ къ повышенію не въ очередь. Но все это въ мирное время. Лицомъ къ лицу съ постороннимъ врагомъ -- иное дѣло. Я даже скажу болѣе. Для этого случая, все что ослабляетъ народъ для мирной дѣятельности: войны карлистовъ, борьба съ кубинскими сепаратистами, съ своими республиканцами, съ mana-negra,-- все это подготовляетъ самую подходящую боевую среду. Кромѣ того, испанцы -- большіе мастера наносить сильные удары путемъ быстрыхъ и неожиданныхъ передвиженій. Генералъ Примъ съ его замѣчательными переходами и стратегическими комбинаціями -- только типъ испанскаго генерала. Чѣмъ ниже его были Маріонесъ, де ла Toppe, Домингесъ, Эспартеро, которымъ недоставало лишь болѣе обширнаго боеваго поля, чтобы о нихъ заговорилъ цѣлый міръ? А Серрано, а Алана? Здѣсь не встрѣтятся Базены и арміи, смиренно складывающія свое оружіе. Помните, что отвѣтилъ Канча на вопросъ: "Какъ бы вы отступили съ этой позиціи?"
   -- Я бы умеръ на ней! Испанцы умираютъ, убивая, но не отступаютъ!
   И это съ его стороны не было преувеличеніемъ.
   -- Но если бы вы были окружены отовсюду?
   -- Такъ что-жь?
   -- Вамъ важно, сдавшись на почетныхъ условіяхъ, спасти Испаніи нѣсколько тысячъ ея дѣтей.
   -- Нѣтъ. Намъ гораздо важнѣе спасти національную честь. Если мы умремъ, наша смерть подыметъ милліоны мстителей. Что же касается сдачъ, то въ этомъ отношеніи Испанія недостаточно подвинулась впередъ. У насъ нѣтъ ни почетныхъ, ни непочетныхъ сдачъ. Всякая сдача есть подлость, а человѣкъ, пока онъ еще дышетъ, не можетъ признать себя побѣжденнымъ.
   Оттого-то такъ искрененъ и хорошъ этотъ всенародный праздникъ 2 мая. Каждый тутъ чувствуетъ, что случись завтра то же, что было тогда, въ народѣ, всегда найдутся люди, подобные Велларде и Даоизу, и они не станутъ колебаться ни минуты.
   

VIII.
Мадридъ напослѣдокъ.

Еще разъ Calle Toledo и народные кварталы.-- Игорные дома.

   Какъ нарочно, за нѣсколько дней до моего отъѣзда изъ Мадрида погода здѣсь установилась райская.
   Только къ вечеру холодное дыханіе Гвадарамы проносилось надъ городомъ, освѣжая воздухъ. Тѣмъ не менѣе, по всѣмъ улицамъ тянулись похороны. Оказывается, что пульмонія теперь дѣйствовала болѣе чѣмъ когда-нибудь. Жалко было видѣть мадриленокъ съ ихъ томною лѣнью и нѣгой совершенно беззащитными передъ этимъ бичомъ. Онѣ, казалось, и умирали съ тѣмъ же мечтательнымъ энтузіазмомъ, съ какимъ и жили. Какъ будто имъ было все равно. Всякая испанка искренно смотритъ на жизнь, какъ на станцію. Лошадей нѣтъ -- ждутъ. Заложили, она садится и ѣдетъ на тотъ свѣтъ съ такою кроткою покорностью судьбѣ, съ такою грустною улыбкой, что не знаешь, завидовать ли этому душевному спокойствію, или плакать надъ нимъ. Только увидѣвъ испанскую женщину у себя дома, я понялъ ея пѣсню, исполненную тихой и жгучей печали... Пѣсня эта разгорается и гаснетъ, какъ гаснетъ мадриленка отъ своей пульмоніи, незамѣтно. Вчера еще улыбалась Божьему свѣту, а сегодня уже съ другою загадочною улыбкой лежитъ вся въ цвѣтахъ и на цвѣтахъ своего бѣлаго гроба. Здѣсь я только понялъ, почему испанцы свои пѣсни и своихъ женщинъ не смѣняютъ никогда на иныхъ, изъ какой бы плѣнительной страны ни залетали къ нимъ первыя или пріѣзжали вторыя. Они и сами не живутъ въ настоящемъ, не знаютъ дѣйствительности. Исторія трехъ послѣднихъ вѣковъ прошла мимо нихъ, не оставивъ въ ихъ мозгу никакого опредѣленнаго впечатлѣнія. Они только вчера выгнали мавровъ и открыли Америку, завтра исполнится ихъ идея всемірнаго владычества, а пока они отдыхаютъ, погружаясь въ задумчивую мечтательность. Ни до чего положительнаго имъ нѣтъ никакого дѣла. Судьба и исторія будутъ работать за нихъ, пока они, завернувшись въ свои капиты {Capita -- маленькая капа.} (такъ какъ за жаркимъ временемъ капы уже оказались заложенными), станутъ простаивать цѣлые часы на Puerta del Sol, глядя на прохожихъ, на строгое темносинее кастильское небо, гдѣ еще ярче рисуются заманчивыя дали фантастическаго будущаго. Здѣсь не зачѣмъ работать, время -- дешевле апельсинныхъ корокъ. Некуда дѣвать этого времени, пока есть нѣсколько песетъ въ карманѣ, сигара въ зубахъ и капита на плечахъ. Достаточные люди точно также просиживаютъ на покрытыхъ стеклами балконахъ, за рѣшетками мирадоровъ или, развалясь на мягкихъ подушкахъ каретъ, дремлютъ себѣ подъ солнцемъ въ то время, какъ лѣнивый кучеръ медленно ѣдетъ по Прадо или las Delicias. На Plaza de Oriente я часто ходилъ любоваться статуей Филиппа IV, удивляясь, какъ бронзовый всадникъ не свалится съ своего маленькаго и граціознаго пьедестала. Эту статую отлилъ флорентійскій скульпторъ Пьетро Тонна для герцога тосканскаго, который въ свою очередь подарилъ ее испанскому королю. Смѣлость постановки коня, взвившагося вверхъ, удивительна. Говорятъ, художнику удалось это только потому, что, составивъ проектъ памятника, онъ сначала обратился къ Галилею, который произвелъ вычисленіе, можетъ ли конь и всадникъ устоять на пьедесталѣ въ этомъ положеніи. Только когда великій математикъ далъ благопріятный отвѣтъ, скульпторъ приступилъ къ работѣ.
   Здѣсь мнѣ постоянно приходилось встрѣчать задумчиваго молодаго человѣка, сидѣвшаго на одной изъ скамей въ нѣмомъ созерцаніи очень плохихъ мраморныхъ Санчо, Альфонсовъ, Хайме, Фердинандовъ и прочихъ кастильскихъ королей, которые, окруживъ Филиппа IV, точно добиваются у него отвѣта, куда онъ дѣлъ тѣ провинціи, которыя были ему оставлены въ наслѣдіе цѣлымъ рядомъ вѣнценосныхъ завоевателей. Наконецъ, юноша меня заинтересовалъ. Я съ нимъ разговорился. Бесѣда зашла о настоящемъ Испаніи.
   -- Я люблю свою родину. Но меня ея настоящее нисколько не интересуетъ!
   -- Почему это?
   -- Одна причина: оно слишкомъ блѣдно въ сравненіи съ будущимъ Испаніи и жалко на ряду съ прошлымъ.
   -- О какомъ будущемъ вы говорите?
   -- Когда южная Америка съ Мексикой, Португалія, Марокко сольются съ Испаніей...
   Я невольно отодвинулся. Ужь не съ сумасшедшимъ ли я имѣю дѣло?-- мелькнуло у меня въ головѣ. Онъ это замѣтилъ и, улыбаясь, прибавилъ:
   -- Мы въ прошломъ уже доказали свою мощь. Кто же намъ помѣшаетъ повторить это и въ будущемъ?
   -- Да, но центры тяжести перемѣстились. Сила принадлежитъ другимъ народамъ.
   -- Не сила, а Богъ даетъ побѣду!-- и глаза его блеснули такъ, что не могло быть никакого сомнѣнія въ его вѣрѣ въ эту будущность.-- Давидъ побѣдилъ Голіафа.
   -- Но тогда дрались пращами!
   -- Наше настоящее только отдыхъ, а не агонія. Великіе народы не умираютъ.
   -- А Римъ?
   -- Онъ завѣщалъ Кастиліи свою идею всемірнаго господства. Мы только ошиблись. Разъ оно было въ нашихъ рукахъ и мы думали управлять міромъ при помощи инквизиціи; ужасъ оказался плохимъ средствомъ. Испанія будущаго дастъ міру свободу и порядокъ.
   -- Испанія съ порядкомъ!
   -- Не смѣйтесь. И мы дойдемъ до этого.
   -- Не прежде, когда выучитесь работать. А въ Испаніи слишкомъ много говорятъ и мечтаютъ...
   Представьте мое удивленіе, когда въ молодомъ энтузіастѣ я узналъ одного изъ самыхъ выдающихся писателей юной Испаніи. Это, въ одно и то же время, фанатически вѣрующій католикъ и ярый республиканецъ. Одно съ другимъ здѣсь уживаются рядомъ. Дѣло въ томъ, что, какъ я уже говорилъ выше, республиканская идея въ другихъ странахъ была результатомъ борьбы свободной мысли съ средневѣковыми предразсудками. Здѣсь напротивъ. Испанскіе средніе вѣка, съ ихъ кострами, инквизиціей, Карломъ V, убили "фуэросы" -- чисто-республиканскія учрежденія, жившія и ладившія съ католичествомъ. Теперь испанскіе республиканцы постоянно имѣютъ, какъ точку отправленія передъ собою, фуэросы и въ ряду этой партіи зачастую вы встрѣтите патера, для котораго Римъ папскій и Римъ Гракховъ сливаются въ одно и то же. Что въ этой мечтательной задумчивости испанца страсти дремлютъ, а не угасли, это вы увидите на первомъ же представленіи какой-нибудь трагедіи или драмы. Трудно найти тутъ артиста, который сталъ бы охотно играть роль злодѣя. Экспансивность зрителя такова, что артисту не только пришлось бы слышать все время крики: "Вонъ, мерзавецъ, смерть негодяю!... Убейте, наконецъ, эту собаку!" -- но и поплатиться собственными боками. Въ то время, когда здѣсь ставятъ религіозныя мистеріи, Іуду, по окончаніи ихъ, сопровождаетъ домой эскортъ карабинеровъ въ закрытой каретѣ, и то при этомъ бываютъ свалки. Въ Валенсіи три года тому назадъ освирѣпѣвшій народъ безъ дальнихъ церемоній повѣсилъ "Іуду". Въ Алхезирасѣ артиста, игравшаго эту роль, искалѣчили такъ, что онъ едва успѣлъ добраться до Гибралтара, чтобы тамъ умереть; въ Ронда, когда "римскіе солдаты" схватили Христа, чтобъ увести его на Голгоѳу, на сцену бросились мѣстные контрабандисты (контрабандисты въ Ронда -- открытая профессія), избили солдатъ, Іуду, не успѣвшаго во-времи убраться, швырнули со сцены къ своимъ въ партеръ, а тѣ распорядились съ нимъ такъ, что бѣдный артистъ долго послѣ того не могъ поправиться. Фарисеи и синедріонъ должны были прибѣгнуть къ помощи Христа, который обратился въ духѣ своего ученія къ контрабандистамъ, приглашая ихъ ради спасенія ихъ душъ оставить въ покоѣ его враговъ и судей; что касается Пилата, то нерѣшительность и трусость этого римскаго военачальника передъ общественнымъ мнѣніемъ еврейства до того взбѣсили рондцевъ, что, вытащивъ несчастнаго артиста на площадь, они остановили проходившаго мимо со своимъ вожакомъ осла, посадили Пилата Понтійскаго на него лицомъ къ хвосту и въ такомъ видѣ, плюя ему въ лицо, провезли по цѣлому городу. Мнѣ пришлось видѣть разъ въ пьесѣ какого-то испанца Маіvado (злодѣй), какъ публика заорала со всѣхъ сторонъ дѣвушкѣ, колебавшейся принять предложеніе "злодѣя".
   -- Эй... Берегись, моя птичка!... Этотъ мерзавецъ хочетъ надуть тебя!... Посмотри-ка на его подлую рожу!
   -- Онъ погубитъ тебя... Выгони его вонъ скорѣе... Онъ только что уговаривался съ такимъ же мерзавцемъ, какъ и онъ, ограбить тебя.
   -- Гдѣ твой дуракъ отецъ? Чего онъ смотритъ? Навахой бы въ бокъ негодяя!...
   Затѣмъ, когда она, не послушавъ ихъ, все-таки, вышла за "malvado", толпа не успокоилась, но, напротивъ, орала этому артисту, блѣдному отъ испуга:
   -- Ну, постой, каналья, выди-ка ты только на улицу! Мы тебя, подождемъ. Мы знаемъ, какой улицей ты домой пойдешь. На Calle Toledo мы тебѣ устроимъ отличную встрѣчу. Будешь доволенъ. Мы тебѣ покажемъ, какъ обижать женщинъ!
   Актеръ до того струсилъ этихъ угрозъ, что, не дождавшись четвертаго акта пьесы, тайкомъ убѣжалъ въ окно уборной. Въ моментъ, когда надо было ему явиться съ ножомъ и зарѣзать жену, растерянный импрессаріо явился съ заявленіемъ, что спектакль не можетъ быть оконченъ, потому что артистъ, сеноръ Хозе Рамиро, исчезъ невѣдомо куда.
   -- А! знаетъ каналья, что мы палки въ антрактѣ приготовили!-- заорала публика, показывая отовсюду ему свои дреколія.-- Хорошо сдѣлалъ, что убѣжалъ, скотина! Мы бы ему показали! Зови капеллана и обвѣнчай сеньору съ дономъ Альфонсо! (донъ Альфонсо -- молодой человѣкъ по сценѣ, искренно любимый героинею по пьесѣ и противуположный злодѣю).
   -- Но, сеньоры и caballeros!... осмѣливаюсь напомнить, что донъ Альфонсо уже убить въ прошломъ актѣ!
   -- Неправда. Онъ только что выглядывалъ изъ-за кулисъ. Вонъ онъ, вонъ онъ смотритъ!-- Публика приняла угрожающее положеніе и импрессаріо долженъ былъ, переодѣвъ одного изъ своихъ благородныхъ отцовъ капелланомъ, обвѣнчать "убитаго въ прошломъ актѣ" дона Альфонсо съ сеньорой Марикитой.
   Спрячется ли въ водевилѣ или сарсуэлѣ кто-нибудь подъ столъ, отовсюду сейчасъ же кричать: "Что ты его ищещь? Вонъ онъ гдѣ!... Подъ столъ посмотри!" Жалуется ли героиня на чье-нибудь преслѣдованіе и на свою беззащитность, вдругъ изъ какой-нибудь ложи надъ сценой -- прыгъ прямо къ ней бравый молодецъ съ навахой за поясомъ и такими плечами, что вчужѣ страшно дѣлается.
   -- Не бойся!-- хлопаетъ онъ ее по плечу.-- Я буду за тебя. Пусть-ка кто-нибудь осмѣлится теперь обидѣть тебя. Ну-ка? Кому угодно попробовать навахи?-- грозно обращается онъ къ публикѣ.
   Пойдите на Calle Toledo -- этотъ клочекъ средневѣковаго Мадрида. Тутъ все какъ и было при Сервантесѣ и ничего не измѣнилось. Тѣ же посады, тѣ же alforjas, въ которой почтенный Санчо Панса пряталъ свою провизію, нѣчто вродѣ нашихъ кавказскихъ мафрашей. Сѣдла для муловъ и ословъ -- съ расписанными на нихъ изображеніями изъ боя быковъ. Повсюду "vinos" -- выставки агуардіенте и манцаниллы. Но пьютъ здѣсь мало... Взгляните на эти дома, строившіеся въ то время, когда надо было прятаться и баррикадироваться, прислушайтесь къ этимъ крестьянамъ, явившимся изъ разныхъ "poblados". У нихъ нѣтъ середины, настоящаго спокойствія: или онъ задумается и простоитъ такъ цѣлые часы, причемъ глаза у него будутъ горѣть, какъ у дикой кошки, или онъ жестикулируетъ страстно, и я бы сказалъ -- даже бѣшено. Посмотрите, какъ они относятся къ своимъ музыкантамъ. Вонъ у дверей посады остановились гитара, флейта, кобза и мѣдныя тарелки. Напѣвъ все разгорается и разгорается, слушатели совсѣмъ ушли въ эти -- то нѣжные и словно замирающіе, то страстно, медлительно страстно развивающіеся мотивы. Они хватаются за грудь, за сердце, точно оно у нихъ хочетъ разорваться отъ боли, глаза сверкаютъ, съ губъ готово сорваться проклятіе или благословеніе... Часто это "наслажденіе" оканчивается очень печально. Ни съ того, ни съ сего люди хватаются за навахи и вызывающе смотрятъ одинъ на другаго. Я уже говорилъ, что наваха неразлучна съ испанцемъ, какъ носовой платокъ, какъ шапка. И не только у взрослыхъ -- у мальчугановъ то же самое. Дѣти двѣнадцати, тринадцати лѣтъ вопросы "чести" рѣшаютъ тоже не потасовкой, а навахой. Вы это можете наблюдать сами. Стоитъ только сдѣлать прогулку черезъ Сеговійскій мостъ, соединяющій Мадридъ богатый съ Мадридомъ бѣднымъ. Отправьтесь въ послѣдній -- и вы не потеряете времени даромъ. Во-первыхъ, самъ этотъ мостъ, переброшенный на громадной высотѣ черезъ глубокій оврагъ, очень интересенъ. Внизу дома и улицы, вверху тоже. Только сверху внизъ часто летятъ въ видѣ сюрпризовъ люди, рѣшившіеся покончить съ собою. Сеговійскій мостъ для этого представляетъ самыя неоспоримыя удобства. Не было примѣра, чтобы падавшіе внизъ сохраняли образъ и подобіе человѣческое. Прежде на этомъ мосту дрались на навахахъ. По крайней мѣрѣ, не зачѣмъ было пораженному еще таскаться по Casas de socoro. Онъ бултыхался головой внизъ -- и только... Все и оканчивалось этимъ. Побѣдитель спокойно вытиралъ свою наваху и отходилъ въ сторону, къ образу Madonna Purissima, у которой, склонивъ колѣни, молился за своего "врага" и за его душу. Когда-то этотъ мостъ такъ и называли мостомъ отчаявшихся -- "de los desesperados". Пройдя черезъ него, вы очутитесь въ бѣдныхъ кварталахъ и если не въ первую, то во вторую экскурсію непремѣнно увидите этотъ своеобразный поединокъ мадридскаго простонародья. Здѣсь дерутся всюду -- и на улицахъ, причемъ "общественная стража" держится въ сторонѣ,-- и въ "posada", и въ домахъ. Прощенія не просятъ, да и некогда. И, вѣдь, не пьяны. Я уже нѣсколько разъ говорилъ, что испанецъ если напьется разъ въ годъ, то это ужь исключеніе. Они больше мечтаютъ о винѣ, чѣмъ пьютъ его. Другое дѣло -- вода. Ее испанецъ способенъ поглощать съ утра до ночи и ночью. Здѣсь правительство поневолѣ прибѣгаетъ, для пополненія казны, къ разоряющимъ и деморализующимъ народъ лоттереямъ. Ему и дѣлать больше нечего. Пьяные испанцы, наприм., на праздникѣ св. Исидора, поссорившись, дѣлаются страшны не только другъ для друга, но и для окружающихъ; были примѣры, когда обиженный чѣмъ-нибудь mozo (молодецъ) бросался на сосѣдей и наносилъ имъ ни съ того, ни съ сего смертельныя раны. Спросите у городскаго стража, чего онъ не вмѣшается? Онъ посмотритъ на васъ, какъ на глупаго человѣка.
   -- Имъ надо дать возможность пустить другъ другу кровь!-- съ сожалѣніемъ къ ващему неразумію пояснятъ вамъ.-- Это все равно, что быкъ: пока ему не пустятъ крови, куда онъ годится? Этого и не возьмешь такъ,-- самого положитъ. Попробуй вмѣшаться!
   Въ Мадридѣ именно въ этомъ кварталѣ, за мостомъ de los desesperados есть такъ называемая кофейня для воровъ, гдѣ поютъ фламенко -- андалузскіе цыгане -- свои пѣсни и кадиксанскія плясуньи изображаютъ танцы, для которыхъ ихъ еще древнеримскіе моты выписывали на свои знаменитыя празднества. Легкое измѣненіе въ это внесли арабы. Приходите сюда, но не одинъ. Нужно собраться большою компаніей и вооружиться револьверами и вы, иной разъ, увидите самое гнуснѣйшее зрѣлище, какое когда-либо приходилось кому наблюдать, какъ тринадцати-лѣтнія дѣти бросаются съ ножами другъ на друга. Когда я кинулся разнимать ихъ, въ одинъ моментъ меня обезоружили, обобрали и выбросили вонъ изъ кафе.
   -- О, вамъ повезло!-- замѣтилъ стражъ,-- повезло, очень повезло! За васъ, вѣрно, молился вашъ патронъ.
   -- Почему это повезло?
   -- Какъ же!... Вамъ ни живота не распороли, ни въ бокъ не всунули ножа по рукоятку.
   -- А это здѣсь бываетъ?
   -- Еще бы! Развѣ можно вмѣшиваться въ "cuestion de honar"?
   -- Помилуйте, вѣдь, это дѣти!...
   -- Да, но дѣти испанскія! Лучше ему "умереть и не вырости больше", чѣмъ спокойно перенести обиду.
   -- Но, вѣдь, вы же сами потомъ потащите его въ полицію.
   -- То -- законъ, а то -- честь. И между ними нѣтъ ничего общаго. Ну, что же, пошлютъ его въ президію, за то онъ, все-таки, поступилъ какъ мужчина и можетъ смѣло глядѣть въ глаза каждому.
   -- Вотъ только зачѣмъ они воруютъ при такомъ возвышенномъ пониманіи вопросовъ чести.
   -- А это ужь, ваша милость (ustet), такое ихъ ремесло!... Что же вы хотите?...
   Тутъ же, въ этомъ кварталѣ бѣдныхъ, вы отыщете массу игорныхъ домовъ. Вотъ еще чисто-испанское учрежденіе!... Полиція не особенно воюетъ противъ нихъ. Правда, каждый новый губернаторъ непремѣнно приказываетъ наклеивать на всѣхъ стѣнахъ, колоннахъ и фасадахъ церквей манифестъ вродѣ слѣдующаго. Привожу одинъ изъ такихъ, вывѣшенный въ Коруньѣ:
   "Испанцы!
   "Знаменитые потомки великаго Сида!
   "Вы -- первый народъ въ мірѣ!...
   "Слава ваша подобна солнцу, въ сіяніи котораго тонуть остальныя свѣтила.
   "Нѣтъ такой доблести, которой воплощеніемъ вы бы ни служили.
   "Спарта и Римъ съ гордостью указывали бы на васъ, если Вы вы были ихъ гражданами.
   "Послѣдній кастилецъ въ Лакедемонѣ былъ бы первымъ, въ Римѣ ни одинъ народный трибунъ не могъ бы сравниться съ вами. Глубокая мудрость вашихъ законовъ, блестящее просвѣщеніе вашей родины давно служатъ предметомъ зависти для всѣхъ правительствъ.
   "Вѣчная слава покрываетъ васъ, общее уваженіе слѣдуетъ всюду за вами.
   "Вы на своемъ полуостровѣ изъ-за Пиренеевъ, какъ нѣкогда Іоаннъ съ высоты Патмоса, вѣщаете міру.
   "И міръ внимаетъ вамъ.
   "Пусть явится въ вашей доблестной средѣ зло, вы бросите свои дома и удалитесь отъ него въ пустыню...
   "Испанцы!
   "Такое зло уже существуетъ между вами. Я нашелъ его и клянусь не положить меча, пока не застигну и не поражу его въ его послѣднемъ убѣжищѣ. Пусть оно уйдетъ на дно морское -- я стражемъ стану на берегу, чтобы первымъ его встрѣтить и сразить на смерть.
   "Честные граждане, за мною!
   "За мною, дѣти защитниковъ Нуманціи и Сарагоссы, ко мнѣ, потомки Сида и славныхъ кастильскихъ конквистадоровъ!
   "Сойдемся подъ одно знамя и -- да будетъ конецъ злу!...
   "Испанцы!
   "Вы знаете, о чемъ я говорю? Какъ червь въ прекрасномъ плодѣ, въ средѣ вашей завелись гнусные игорные дома, гдѣ наша славная и доблестная молодежь оставляетъ деньги ихъ хозяевамъ, а сердца -- развратнымъ созданіямъ, призываемымъ ими на помощь.
   "Пусть мои предшественники терпѣли эту гангрену. Я, какъ хирургъ, буду безжалостенъ.
   "Ко мнѣ, кастильцы!...
   "Отсѣчемъ пораженные члены, и завтра же старая доблесть двойнаго герба (Кастиліи и Леонъ) возсіяетъ еще ярче, чѣмъ прежде.
   "Испанцы!
   "Съ завтрашняго дня всѣ игорные дома будутъ заперты. А кто вздумаетъ ослушаться этого, тотъ будетъ имѣть дѣло со мною.
   "А я не шучу!...

"Донъ Луисъ Германдець-и-Патро
Губернаторъ..."

   Манифестъ такого рода печатается обыкновенно громадными буквами, на громадныхъ листахъ бумаги. Игроки читаютъ его очень спокойно, зная впередъ, что ничего рѣшительнаго за этимъ не послѣдуетъ. Содержатели игорныхъ домовъ собираются обыкновенно къ губернатору и старшій или наиболѣе богатый изъ нихъ держитъ ему такую рѣчь:
   "Su Exelencia (usencia -- въ сокращеніи)!
   "Наши предки не имѣютъ никакого основанія гордиться передъ нами. Если они дали Сида и конквистадоровъ, то достаточно намъ назвать только одно имя, чтобы всѣ ихъ претензіи пали во прахъ.
   "Это имя -- имя нашего губернатора Донъ Луиса Германдеса-и-Патро!
   "Есть люди, которымъ величайшею похвалой можетъ быть только произношеніе ихъ имени. Такова usencia!...Таковы вы!... Этимъ все сказано. Нашъ городъ -- muy noble y muy leal, muy heroica y coronada (высокоблагородный, вѣрнѣйшій, прегероическій и коронованный) -- гордится вами, какъ Римъ гордился Цезаремъ, какъ Цезарь гордился Римомъ.
   "Вы -- воплощеніе всѣхъ совершенствъ христіанскихъ, воинскихъ и нравственныхъ. Вы съ отвагою льва соединяете милосердіе апостола. Вы вчера заявили призывъ ко всѣмъ честнымъ гражданамъ. Мы первые откликнулись на него и первые становимся подъ ваши знамена.
   "Великій вождь, съ вами мы поразимъ порокъ въ самое сердце.
   "Но каждая война требуетъ издержекъ, а средства su exelencia ограничены.
   "Adelante (впередъ), достойнѣйшій правитель! Пусть мечъ вашъ не знаетъ преграды, рука -- усталости, а сердце -- жалости. Разите ехидну безнравственности, свившую у насъ столь разтлѣвающее гнѣздо...
   "Vive gobernador! Vive don Luis Hermandez-y-Patro!..."
   Доблестному губернатору вручается "сумма" и содержатели игорныхъ домовъ, удостоясь пожатія превосходительной руки, удаляются во-свояси. Вечеромъ игорные дома точно также открыты и въ самыхъ аристократическихъ изъ нихъ является даже самъ Донъ Луисъ, вѣроятно, для того, чтобы бороться съ "отвратительною гидрой". Причемъ для того, чтобы польстить ему, хвалятъ слогъ губернаторскаго манифеста.
   -- Настоящій castillan. Теперь мало умѣютъ такъ владѣть этимъ языкомъ. Кто это писалъ у вашего превосходительства?
   -- Я самъ!-- скромно признается губернаторъ.-- Знаете, когда истинно испанское сердце диктуетъ, тогда все хорошо пишется.
   -- О, вы настоящій испанецъ!...
   -- Мои предки были въ числѣ конквистадоровъ Толедо.
   -- Adelante, Don Luis!-- кричатъ ему отовсюду.
   Донъ Луисъ кланяется благодарно и къ утру спускаетъ все, что ему вручили "честные потомки Сида", въ ихъ же игорномъ домѣ.
   Каждый клубъ здѣсь, въ сущности, игорный домъ. Въ Мадридѣ до сорока извѣстныхъ рулетокъ, а неизвѣстныхъ столько, сколько вы захотите предположить. Помѣщаются онѣ въ такъ называемыхъ cercles, въ казино, въ ресторанахъ и иногда въ домахъ лицъ, считающихся очень почтенными и всюду принимаемыхъ. Содержать игорный домъ въ Испаніи вовсе не позорно. Сверхъ того, игорные дома существуютъ здѣсь за собственный свой счетъ, безъ всякихъ масокъ и ширмъ. Двери въ нихъ настежь; всякій, желающій въ этихъ мошенническихъ логовищахъ проиграться, можемъ сдѣлать это безпрепятственно. Тутъ нѣтъ никакихъ "роскошей", ничего, что бы придавало "учрежденію" видъ порядочности. Смѣлые бойцы изъ Эстремадуры нарочно содержатся при такихъ домахъ. Чуть ссора или драка, они, кулаки впередъ, слѣпо устремляются въ центръ свалки, разбрасывая, какъ щепки, спорящихъ въ противуположныя стѣны и затѣмъ въ двери на улицу. Большинство недоразумѣній случаются изъ-за того, что ловкій малый, просадивъ все, что у него было, для новой ставки по-товарищески отправляется въ карманъ къ своему сосѣду. Къ чести испанцевъ надо сказать, что изъ-за проигрыша они не топятся, не вѣшаются, не пускаютъ себѣ пуль въ лобъ, не травятся. Даже въ Монте Карло между самоубійцами всего менѣе испанцевъ. Войдя въ лупанаръ человѣкомъ достаточнымъ и выйдя оттуда безъ гроша, онъ сейчасъ же начинаетъ мечтать о милліонахъ, которые непремѣнно посыплются къ нему съ неба за его прекрасные глаза. Проигравшись, испанецъ даже не шумитъ. Заводятъ скандалы иностранцы, живущіе здѣсь, шумятъ преимущественно акклиматизировавшіеся тутъ итальянцы. Испанецъ, спустивъ послѣдній дублонъ, садится въ уголъ на диванъ и, посасывая puros, спокойно наблюдаетъ, какъ проигрываются другіе. Если судьба у него отняла наслажденіе играть самому, никто въ мірѣ не можетъ ему запретить быть зрителемъ этого спорта. И, притомъ, кастилецъ въ игрѣ изумительно спокоенъ, только немножко ярче сверкаютъ его глаза, да желтѣе дѣлается лицо. О горячащемся игрокѣ они говорятъ съ презрѣніемъ:
   -- Онъ играетъ, какъ итальянецъ!
   Игра и лоттерея отнимаютъ у кастильца послѣднее. Когда ему становится совсѣмъ скверно и онъ, исхудалый, какъ тараканъ въ оставленной избѣ, нигдѣ и ничего найти не можетъ, тогда ему остается еще одинъ исходъ. Пароходство Лопеца, откуда угодно изъ Испаніи, перевозить желающаго, переселиться въ Америку, въ Санъ-Паоло или Ріо-Жанейро. Кастилецъ отправляется въ землю, завоеванную его предками, но уже не конквистадоромъ, а простымъ колонистомъ. Тамъ онъ, къ крайнему своему удивленію, узнаетъ, что ему будутъ давать средства къ жизни за работу, не иначе. Нѣкоторое время онъ бродитъ по улицамъ, гордо завернувшись въ свою капу или капиту, но потомъ не выдерживаетъ и является въ бюро просить дѣла. Окончательно неспособные, если имъ не удастся прельстить какую-нибудь престарѣлую креолку и сочетаться съ ней узами Гименея, дѣлаются pulgadores'ами, бразильскими или перуанскими, точно они не могли практиковать этого ремесла у себя дома.
   Послѣдній день моего пребыванія въ Мадридѣ вдругъ ознаменовался неожиданнымъ возвращеніемъ зимы, какъ разъ послѣ очаровательной погоды, стоявшей наканунѣ.
   Гвадарама на что-то разгнѣвалась и принялась такъ усиленно "дышать" на бѣдный Мадридъ, что около Paseo de Maros и Plaza de Diamanti на своемъ посту замерзъ часовой королевскаго дворца. Тогда уже другихъ часовыхъ стали мѣнять каждыя пять минутъ. Испанцы, заложившіе свои капы и оставшіеся при капитахъ, оказались въ глупѣйшемъ положеніи. Пульмонія умножилась... Я уже былъ достаточно знакомъ съ Старою и Новою Кастиліей... Письма къ различнымъ андалузцамъ у меня были въ карманѣ. Оставаться тутъ, оказывалось, не зачѣмъ.
   Я не могу передать, съ какимъ удовольствіемъ я сѣлъ въ вагонъ желѣзной дороги, чтобы черезъ Аранхуэцъ и Толедо отправиться въ благоуханную, солнечную Андалузію... Богъ съ нею, съ этою Кастиліей!
   Пусть всѣ эти Санчо -- глупые и мудрые, Сиды-Камперадоры, Изабеллы католическія мирно спятъ въ своихъ могилахъ. Ихъ пустынная и суровая родина отслужила и отжила свое. Новая Испанія, Испанія будущаго, развивается на югѣ и на западѣ. Каталонія и Андалузія -- вотъ тотъ пока еще бродящій хаосъ, изъ котораго скоро должны будутъ выдѣлиться люди и характеры, призванные къ спасенію Иберійскаго полуострова. А тамъ поэтическая Гранада и тихая Мурсія, до сихъ поръ еще грезящія халифами и маврами. И когда нашъ поѣздъ дошелъ отъ Мадрида, мнѣ даже не хотѣлось въ первую минуту смотрѣть на него, проститься съ нимъ. Страна, послѣ Бургосскаго собора создающая эскоріалъ, послѣ фуэросовъ и народныхъ совѣтовъ -- св. Германдаду и Филиппа II, право, не особенно привлекательна. Все лучшее -- на ея окраинахъ.
   -- Вы, я думаю, тоже рады уѣхать отсюда въ Севилью?-- обратился я къ знакомому моему, ѣхавшему со мною вмѣстѣ.
   -- Porqué lo dice, usted?-- обидѣлся онъ.-- Мадридъ -- это первый городъ въ Испаніи, а, слѣдовательно, и въ цѣломъ мірѣ. И даже... вездѣ!-- съ убѣдительностью проговорилъ онъ.
   -- О, да, да!...-- поспѣшилъ я его успокоить.-- Разумѣется, первый.
   Но кастильское самолюбіе было задѣто.
   -- Нѣтъ, что же, по-вашему, какой-нибудь Парижъ лучше, или этотъ Лондонъ?
   -- О, какъ же можно сравнивать!...
   -- Или... Ну, что тамъ еще есть?... Пекинъ, говорятъ?...
   -- Я ничего не имѣю противъ Мадрида. Вотъ только его ужасный климатъ...
   -- Климатъ?-- на минуту оторопѣлъ кастилецъ, но тотчасъ же распустилъ хвостъ опять.-- А позвольте васъ спросить, гдѣ же еще есть такой климатъ?
   -- Нигдѣ!
   -- Вотъ то-то же!
   И мы разстались добрыми друзьями.

Вас. Немировичъ-Данченко.

"Русская Мысль", NoNo 7--8, 1888

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru