Немирович-Данченко Василий Иванович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Бродяга на отдыхе
    В бурю
    Голод
    Современные галлы
    Узник
    Дриада
    Он
    "Вся обвита белым флером..."
    Из летних стихотворений
    Трубадур
    Дворец Тиверия и Сант-Эльмо
    Из дневника
    Расцветшая пустыня
    На смерть героя
    "О, грезы и мечты! Вы словно караваны..."
    Умирающий узник
    Грешница
    Весенняя песня
    Подражание английскому
    Forte fortuna adjuv"at
    Отрывок из поэмы "Киргиз"
    Песня серба
    На пароходе
    Вороны
    Монологи
    Песня гребца
    На скале
    Гитаристка
    Тирольская дева

   

БРОДЯГА НА ОТДЫХѢ.

I.

             Въ темномъ оврагѣ, у ивы зеленой,
             Змѣйкою ключъ выбѣгаетъ студеный.
                  Сѣрые камни, размытые имъ,
                  Всюду подернулись мохомъ сѣдымъ.
             Мелкія пташки отъ нивы далекой
             Часто въ оврагъ прилетаютъ глубокій.
                  Звонкій ручей коростель полюбилъ,
                  Гнѣзда свои подъ ракитами свилъ.
             Въ выси небесныя, свѣтлыя, чистыя,
             Отройно раскинулись сосны смолистыя
                  И вѣтерокъ, набѣжавшій съ полей,
                  Тихо колеблетъ узоръ ихъ вѣтвей.
             Къ струйкамъ пѣвучимъ въ излучинѣ дальной
             Низко склоняется путникъ печальный.
                  Каждому страннику любы они,
                  Свѣжей прохладою въ знойные дни.
             Видно усталъ онъ отъ трудной дороги,--
             Моетъ свои ослабѣвшія ноги;
                  Раны покрыли ихъ... кровь запеклась...
                  Сверху легла придорожная грязь.
             Сильное тѣло рубцами покрыто,
             Полголовы безобразно обрито,
                  Брошена сѣрая куртка назадъ,
                  Тутъ же разбитыя цѣпи лежатъ.
   

II.

                       Дикій питомецъ трущобы лѣсной,--
                  Волкъ, убѣгая отъ травли лихой,
                  Смѣло кидается въ эти струи,
                  Чтобъ освѣжать злыя раны свои
                  И, отлежавшись въ оврагѣ глухомъ,
                  Снова столкнуться съ суровымъ врагомъ
             Такъ и сюда изъ неволи острожной
             Вырвался смѣло скиталецъ тревожный,
                  Вырвался разомъ, оковы разбилъ,
                  Муки свои на минуту забылъ.
   

III.

                       Тихи и свѣтлы надъ нимъ небеса.
                  Въ листвѣ еще не обсохла роса,
                  А уже въ чащѣ зеленыхъ вѣтвей
                  Голубь воркуетъ съ голубкой своей.
                  Дань съ благовонныхъ цвѣтовъ понесла
                  Къ дальнему лѣсу на улей пчела.
             Звонъ подымаютъ въ бурьянѣ стрекозы,
             Гнѣзда проснулись, качаются лозы...
                  Чу!... коростель прозвенѣлъ и погасъ...
                  Майскаго утра плѣнителенъ часъ.
   

IV.

                       Странникъ убогій, въ затишьѣ глухомъ,
                  Чутко, сторожко внимаетъ кругомъ.
             Тамъ, далеко, съ зеленѣющей нивы
             Слышатся пѣсни привольной отзывы.
                  Топотъ копыта вблизи прозвучалъ,--
                  Вздрогнулъ колодникъ встревоженный... всталъ...
             Грозно суровыя брови нависли,
             Бродятъ въ лицѣ его темныя мысли,
                  Словно самъ-другъ съ невеселой судьбой
                  Онъ на послѣдній готовится бой,
             Чтобы хоть разъ отомстить безъ боязни
             Людямъ за долгія, лютыя казни.
   

V.

                       "Ноченьку всю я безъ отдыха шелъ,
                  Все по лѣсамъ, по дремучіимъ, брелъ,
                  Все по густымъ, вѣковѣчнымъ лѣсамъ,
             Все по завѣтнымъ медвѣжьимъ тропамъ.
             Въ чащѣ звѣзды не видать ни единой;
                  Издали вой раздавался звѣриный,
                  Плачетъ волчица, сзывая волчатъ,
                  Крылья совы надо мной шелестятъ,
                  Иглы еловыя хлещутъ въ глаза.
                  Нѣтъ вамъ предѣла, родные лѣса!
                  Нѣтъ вамъ предѣла, налѣво, направо,
                  Все захватила нѣмая дубрава!
                  Въ царствѣ безмѣрномъ прохлады и мглы,
                  Что ни оглянешь, стволы, да стволы!
                  Только и въ этой глухой сторонѣ
                  Добрые люди все вороги мнѣ.
                  Выйду-ль въ поселокъ средь бѣлаго дня,
                  Яркое солнышко выдастъ меня.
                  Бѣглому доли нигдѣ не найти,
                  Всюду заказаны къ счастью пути.
                  Лишь изо всѣхъ неисходныхъ дорогъ
                  Не миновать мнѣ дорожки въ острогъ.
                  Или замерзнуть суровой зимой
                  Доля сулила въ трущобѣ лѣсной;
                  Руки и ноги отыметъ морозъ,
                  Ляжетъ колодникъ безъ жалобъ и слезъ;
                  Ляжетъ колодникъ и очи сомкнетъ,
                  Снѣгомъ мятелица трупъ занесетъ,
                  Вьюги начнутъ мертвеца отпѣвать,
                  Бѣлый сугробъ разметать, заметать.
                  Только такой же бродяга, весной,
                       Кости отыщетъ порой,
                       Брата помянетъ крестомъ,
                       Да и забудетъ потомъ!.."
                  Такъ невеселую долю свою,
                  Въ тихомъ оврагѣ, въ пустынномъ краю,
                  Бѣдный бродяга-бѣглецъ помянулъ
                  И подъ кустами, свернувшись, заснулъ...
   

VI.

                       Спитъ онъ. А солнце все выше плыветъ
                  Поле и нивы зеленыя жжетъ,
                  И, наливаясь, желтѣетъ зерно,
                  Пахарю зрѣетъ на радость оно.
                  Спитъ онъ... а въ чащѣ зеленыхъ вѣтвей
                  Голубь воркуетъ съ голубкой своей,
                  Пчелы у цвѣтиковъ алыхъ снуютъ,
                  Малыя пташки надъ ивой поютъ,
                  И безконечную сказку журча,
                  Льются холодныя струйки ключа.
             Міръ, переполненный свѣтомъ и зноемъ,
             Дышетъ надъ странникомъ вѣчнымъ покоемъ.
                  Только бродягу полуденный сонъ
                  Мучитъ -- и стонетъ, раскинувшись онъ.
             Дикія грезы въ лицѣ его бродятъ,
             Руки и ноги усталыя сводятъ,
                  Мысли его не даютъ отдохнуть,
                  Давятъ ему наболѣвшую грудь.
   

VII.

                       Чудится бѣдному: городъ большой,
                  Площадь залита народной толпой,
                  У эшафота колодникъ стоитъ,
                  Кнутъ подымается вверхъ и свиститъ;
                  Тѣло, облитое кровью, палачъ
                  Бѣшено хлещетъ... разносится плачъ.
                  Стонетъ бродяга... Тяжелъ его сонъ,
                  Бредитъ, томится и мучится онъ,
                  И въ исковерканныхъ болью чертахъ
                  Свѣтится дикій, болѣзненный страхъ.
             Спитъ онъ... а міръ, переполненный зноемъ,
             Дышетъ надъ странникомъ чуднымъ покоемъ...

Н. Д.

"Русская рѣчь", No 1, 1881

   

ВЪ БУРЮ..

             Стелются по небу тучи...
             Чу! Заскрипѣло въ снастяхъ.
             Качка сильнѣе и круче...
             Въ бѣлыхъ косматыхъ гребняхъ
             Волны за волнами море
             Гонитъ на темномъ просторѣ:
             Судно стрѣлою несется,
             Парусъ вотъ-вотъ оборвется....
             Что мнѣ за дѣло -- впередъ!
             Пѣсня орлицею вьется --
             Братья, пока мнѣ поется,
             Я не боюсь непогодъ.
   
             Скалы чернѣютъ грядою
             Въ хаосѣ бури и тьмы,--
             За бортъ хлестнуло волною.
             Смыло матроса съ кормы.
             Вѣтеръ реветъ надо мною...
             Громче! Я справляюсь съ тобою!
             Сердце пока еще бьется,
             Шкотъ я держу -- не сорвется...
             Пусть я погибну -- впередъ!
             Пѣсня орлицею вьется--
             Братья, пока мнѣ поется.
             Я не боюсь непогодъ!
                                                     В. И. Славянскій.

"Дѣло", No 12, 1874

                       ГОЛОДЪ.
                  (Съ англійскаго.)
   
             Народа бичъ неумолимый,
             Врагъ неустаннаго труда,
             Неотвратимый и незримый,
             Изъ селъ идетъ онъ въ города!...
   
             Въ его дыханьѣ чахнетъ поле,
             За нимъ, сурова и блѣдна,
             Повсюду царствуя на волѣ,
             Сбираетъ жатву смерть одна.
   
             Въ избушку каждую заглянетъ,
             Проникнетъ въ каждую семью,
             Пока добычи ей не станетъ
             Въ безлюдномъ, брошенномъ краю.
                                 * * *
             Склонясь предъ вами на колѣни,
             Толпы голодныя молчатъ...
             Ни слезъ, ни жалобы, ни тѣни...
             Лишь о спасеньи молитъ взглядъ...
   
             Уйдутъ однѣ -- придутъ другія,
             Еще блѣднѣе и нѣмѣй...
             И только матеро больныя
             Протянутъ къ вамъ своихъ дѣтей.
   
             Отдайте все, прострите руки
             Надъ этой чахлой и нѣмой,
             Изнемогающей отъ муки
             И беззащитною толпой...
                                                               В. И. Славянскій.

"Дѣло", No 2, 1875

   
   
                       СОВРЕМЕННЫЕ ГАЛЛЫ.
                            (Съ французскаго.)
   
             Шумимъ, кричимъ, а толку мало,
             Намъ трудно спѣться -- ладу нѣтъ.
             Не стало въ сердцѣ идеала,
             Погасъ въ душѣ призванья свѣтъ...
             И тѣ, что гордо выходили
             Во всеоружіи на бой,
             Девизы старые забыли,
             Доспѣхи бранные сложили
             И, словно встарь иной герой,
             Колѣни мощныя склонили
             Передъ Омфалой молодой.
   
             Заржавѣлъ мечъ въ грязи болотной,
             А дѣти тѣшатся щитомъ,
             И шлемъ заброшенъ беззаботно...
             А самъ боецъ наѣлся плотно
             И крѣпко спитъ позорнымъ сномъ.
             Онъ спить, а врагъ ползетъ незримо
             И съ каждымъ шагомъ все тѣснѣй
             Сдвигаетъ мракъ неумолимо...
             Такъ встарь проспали дѣти Рима
             Величье родины своей!..
   
             Гдѣ честь была -- тамъ биржа стала,
             Гдѣ. страсть была -- тамъ слышенъ храпъ,
             Толпа боговъ своихъ изгнала,
             На мѣсто Марса сѣлъ мѣняла,
             Венеру замѣнилъ Пріапъ...
             Вакханка сдѣлалась кокоткой,
             Кафе-шантаномъ сталъ Парнасъ...
             Мы нектаръ замѣнили водкой,
             И словно стадо мыслимъ кротко:
             "Когда-же въ хлѣвъ погонятъ насъ?"
                                                     В. И. Славянскій.
   

"Дѣло", No 4, 1875

   

Узникъ.

             Ночь темна и тиха... За горою
             Надъ обрывомъ, гдѣ волны шумятъ,
             Озаренныя ясной луно
             Башни бѣлаго замка стоятъ...
             Въ душной кельѣ лампада мерцаетъ,
             Узникъ спитъ... разгорается кровь
             И былое въ душѣ оживаетъ,
             Воскресаетъ забытое вновь...
                       Спитъ и видитъ онъ: утро родное.
             Небо въ блескѣ весеннихъ лучей.
             Улыбаясь, глядитъ голубое
             На цвѣты ароматныхъ полей.
             Спитъ и видитъ онъ сладкія грезы!...
             Мчится онъ на ретивомъ конѣ,
             На лицѣ его -- счастье и розы,
             На устахъ -- только пѣсни однѣ.
                       Вонъ рѣки голубые извивы,
             Бѣлый парусъ мелькаетъ вдали;
             Вонъ зеленыя рощи и нивы
             Полосою волнистой легли...
             Это тополь вдали серебрится,
             Или свѣтлая тучка блеститъ?...
             Мимо конь его бѣшеный мчится,
             Только искры летятъ отъ копытъ...
                       Мчится конь его бѣшеный мимо,
             Черезъ рытвины, рѣчки и долъ,
             Такъ въ лазурныя бездны незримо
             Подымается мощный орелъ
             А денекъ-то, денекъ! Раздаются
             Издалека напѣвы гребцовъ...
             Струйки ласково шепчутъ и льются
             У зеленыхъ своихъ береговъ.
                       Черезъ лѣсъ онъ несется тѣнистый,
             Хлещутъ вѣтви въ лицо ѣздоку,
             Онъ на лугъ выѣзжаетъ росистый
             И кидается смѣло въ рѣку.
             Тамъ, гдѣ яблонь въ саду зацвѣтаетъ,
             Липы манятъ, подъ темную сѣнь,--
             У калитки знакомой мелькаетъ
             Чья-то бѣлая, милая тѣнь.
                       Онъ вперилъ туда зоркое око
             И безжалостно шпоритъ коня.
             Звонъ копытъ отдается далеко.
             До кремнистой дорогѣ звѣня.
             И далеко за цѣлые годы
             Невидимкой мечта унеслась...
             Жизнь любви и борьбы, и свободы
             Вся въ лучахъ передъ нимъ поднялась.
                       Оживаетъ душа молодая
             И волнуется мощная грудь;
             Вновь идетъ, головы не склоняя,
             Онъ въ далекій невѣдомый путь.
             Онъ забылъ про лихую неволю,
             Вся душа его блескомъ полна;
             Непосильную трудную долю
             Словно счастье встрѣчаетъ она.
                       Въ немъ -- великія силы титана,
             Надъ толпой онъ высоко паритъ...
             Чу -- проносится дробь барабана,
             Гдѣ то цѣпь, занывая, звенитъ,
             Онъ очнулся -- лампада мерцаетъ;
             За желѣзной рѣшеткой окна
             Словно въ саванѣ тускло мелькаетъ
             Заходящая въ тучу луна.
                       Сжало сердце безмѣрною мукой,
             Радъ бы плакать -- да слезы нейдутъ.
             А кругомъ то ни слова, ни звука,
             Только узники тихо поютъ.
             Въ тишинѣ этой кельи далекой,
             Какъ подъ камнемъ могилы нѣмой,
             Словно трупъ онъ лежитъ одинокій,
             Давитъ грудь гробовою доской.
                       И рисуетъ тревожная дума:
             Въ сторонѣ отъ большихъ городовъ,
             Далеко отъ житейскаго шума,
             Степь и гладь безконечныхъ снѣговъ.
             Тамъ шумитъ заунывная вьюга,
             Тамъ мятель завываетъ реветъ,
             Тамъ подъ кровлей убогой подруга
             Цѣлый вѣкъ свой, страдая, живетъ...
                       За немилымъ она погибаетъ,
             Обманула и жизнь и мечты --
             И очей ея блескъ потухаетъ
             И прекрасныя блекнутъ черты.
             Не спасти тебѣ жизнь молодую!
             Снѣгъ сойдетъ и настанетъ весна --
             И безслѣдно въ могилу нѣмую
             Съ первымъ цвѣтикомъ ляжетъ она.
                       Затеряется крестъ одинокій
             На просторѣ зеленыхъ степей...
             И ужъ ты не придешь издалека
             Помолиться и плакать надъ ней.
                                                                         В. Немировичъ-Данченко.

"Нива", No 13, 1874

   

Дріада.

(Поэма лѣтняго дня)

             Утро дышетъ ароматомъ,
             Свѣтитъ солнце сквозь березы.
             Ночь оставила на листвѣ
             Брилліантовыя слезы,
             Словно кто-то плакалъ страстно
             До зари насъ лѣсомъ чистымъ...
             А за лѣсомъ илесъ широкій
             Вспыхнулъ заревомъ огнистымъ,
             Въ немъ мѣняются и блещутъ
             Пурпуръ, золото и розы;
             Но краямъ глядятся въ воду
             Ненасмотрятся березы.
             Вѣтерокъ подернетъ зыбью --
             Пламя плеса потухаетъ,
             Листва тихо колыхнется
             Слезы свѣтлыя роняетъ...
             Вѣтерокъ нодернетъ зыбью
             И колышатся вершины...
             И цвѣточной пылью сыплютъ
             Бѣлыхъ папокъ пуховины --
             И дыша благоуханьемъ
             Запѣваютъ птицы ярче...
             Съ каждымъ мигомъ лѣсъ пышнѣе...
             Солнце выше... утро жарче...

* * *

             Знойный полдень... вѣтеръ тихій --
             Чуть проснется, замирая.
             Лѣсъ недвиженъ въ блескѣ солнца;
             Яркой зеленью сверкая,
             Въ тихой дремѣ никнутъ листья
             И струится духъ смолистый.
             Надъ дупломъ роятся пчелы,
             Шмель жужжитъ въ глуши тѣнистой --
             А подальше въ чащѣ темной
             Пахнетъ сочными грибами,
             По деревьямъ бѣлки скачутъ,
             Зайки рыщутъ подъ кустами,
             Изъ-подъ груды бурелома
             Чуть мелькаетъ хвостъ лисицы,
             Надъ черемухою старой
             Вьются цѣлой тучей птицы;
             Перепутались вершины --
             И на просвѣтахъ узорныхъ,
             Словно чьи-то шапки много
             Гнѣздъ виситъ, какъ комья, черныхъ.
             Ключъ подъ кочками таится,
             Только слышно какъ рокочетъ
             Будто порослямъ прибрежнымъ
             Разсказать онъ что-то хочетъ...
             Не про то-ль, что, какъ ребенокъ,
             Молодъ онъ и рвется въ поле
             Погулять на Божьемъ солнцѣ
             По лугамъ на вольной волѣ?..

* * *

             Дальше бѣлыя ложбины,
             Словно узкія дорожки;
             На пескѣ ихъ такъ замѣтенъ
             Слѣдъ изящной, голой ножки...
             Узкой, легкой, граціозной,
             Словно здѣсь по чащѣ темной
             Шла красавица дріада
             Къ этой низинѣ поемной,
             Гдѣ деревья великаны
             Обступили топь лѣсную.
             Рѣчку въ заросляхъ зеленыхъ
             Неподвижную, нѣмую.
             Вся она въ душистый аиръ
             Словно прячется отъ свѣта.
             Струйка въ ней не шелохнется,
             Чуть течетъ подъ зноемъ лѣта.
             Гдѣ нибудь сверкнетъ на солнцѣ
             И опять въ кустахъ таится...
             Цѣлый рой стрекозъ зеленыхъ
             Въ этой низинѣ рѣзвится...
             То схоронятся въ осокѣ,
             То надъ аиромъ душистымъ.
             Распустивъ сквозныя крылья
             Вьются съ звономъ серебристымъ.
             А въ отвѣтъ имъ, въ гибкихъ лозахъ,--
             Куличокъ порою свиснетъ,
             Да щегленокъ шаловливо
             Яркой пѣсней такъ и прыснетъ,
             Словно онъ надъ кѣмъ смѣется;
             И чуть-чуть сквозь эти звуки
             Тихо слышенъ, замирая,
             Голосъ полный страстной муки...
             Къ сердцу ластится такъ нѣжно
             Словно дѣвушка порою,
             Скажешь -- голубь бѣлоснѣжный
             Такъ воркуетъ надъ тобою...
             Слышишь голосъ и нѣмѣешь:
             Ужь не сильфы-ль вьются гдѣ-то?..
             Не русалка-ль косу чешетъ?
             Или яркій праздникъ лѣта,
             Пробуждая въ сердцѣ грезы,
             Въ немъ рождаетъ эти звуки!..
             Нѣтъ въ природѣ этой пѣсни,
             Нѣтъ такой блаженной муки.
             Нѣтъ!.. но чу!.. какой-то шорохъ...
             Чье мелькнуло покрывало?
             Чей роскошный русый локонъ --
             Свѣтомъ въ листвѣ осіяло?..
             Тихій смѣхъ... и сквозь березы
             Снова звуки вьются... вьются...
             Каплютъ на душу какъ слезы,
             Будто стрѣлы въ сердцѣ бьются.
             Радъ-бы плакать вамъ навстрѣчу,
             Засмѣяться вмѣстѣ съ вами...
             И стою я очарованъ
             За зелеными кустами.
             Словно вѣтеръ въ чащѣ лѣса,
             НѢспя тихая смолкаетъ...
             И въ отвѣть ей голосъ юный
             Пѣсню страсти начинаетъ.
             Рѣетъ въ блескѣ пѣсня эта,
             То орлицею взовьется,
             То погаснетъ, оборвется,
             Вспыхнетъ вдругъ -- и въ мірѣ свѣта
             Быстрой ласточкою вьется...
   

Онъ.

             Пусть все промчится, пусть вѣнчикъ розы
                       Сорветъ зима;
             Пусть меркнетъ небо, бушуютъ грозы,
                       Густѣетъ тьма;
             Пока мы живы, пока мы юпы --
                       Клокочетъ кровь,
             Звучатъ лобзанья и славятъ струны
                       Любовь, любовь...
             Отдайся смѣло велѣнью страсти --
                       И все забудь.
             Ея великой, блаженной власти --
                       Покорна будь.
             Не для того-ли разцвѣтъ прекрасный,
                       Чтобъ плодъ созрѣлъ?
             Люби для счастья, для жизни ясной --
                       Таковъ удѣлъ...
             Осенній вѣтеръ цвѣты срываетъ
                       Ихъ бьетъ морозъ;
             Гдѣ милый вѣнчикъ, никто не знаетъ,
                       Отъ пышныхъ розъ...
             Но тотъ кто разъ благоуханьемъ
                       Тѣхъ розъ дышалъ --
             О нихъ зимою воспоминанья
                       Благословлялъ.
             Пусть бьется вьюга, трещатъ морозы...
                       Пусть ночь темна,--
             Все тѣ-же въ сердцѣ сіяютъ розы
                       И та-жь весна...
             Пока мы живы, пока мы юны --
                       Клокочетъ кровь,
             Звучатъ лобзанья и славятъ струны
                       Любовь, любовь!..
   

* * *

             Вся обвита бѣлымъ флеромъ,
             Словно лѣтній день прекрасна,
             Лѣса темнаго дріада
             Никнетъ къ милому такъ страстно,
             Сердце къ сердцу, очи въ очи,
             Не проронитъ въ пѣснѣ слова...
             Съ робкой дрожью, ждетъ лобзанья
             И отдаться вся готова...
             Только-бъ смѣлое движенье,
             Вызывающее слово...
             Свѣтитъ солнце сквозь березы,
             Очарованный гляжу я:
             Сквозь мольбы, признанья, слезы,
             Онъ срываетъ вѣнчикъ розы...
             Слышны звуки поцѣлуя...
             И въ отвѣтъ имъ -- пташекъ пѣнье,
             Листвы шелестъ и волненье,
             Словно бѣдныя тоскуя
             Не насмотрятся березы --
             Каждый листъ -- на счастье слышитъ --
             Да вдали звонятъ стрекозы;
             Ниже, ниже никнутъ лозы --
             Вѣтерокъ ихъ чуть колышетъ --
             Точно струны въ чащѣ стонутъ,
             Мигъ за мигомъ замираютъ
             Словно въ тихой дремѣ тонутъ,
             Съ дремой въ сердце проникаютъ...
             Въ нихъ блаженство, счастье, ласки --
             Съ этимъ счастьемъ, съ этой лаской
             Правдой дѣлаются сказки,
             Правда дѣлается сказкой!..
                                                               В. Немировичъ-Данченко.

"Нива", No 27, 1874

   

ИЗЪ ЛѢТНИХЪ СТИХОТВОРЕНІЙ.

             Въ поле, въ поле!.. Вотъ мелькаетъ
                       Что-то въ нивѣ золотистой;
                       Скажешь: лучь въ травѣ росистой
             Бѣлымъ полымемъ сіяетъ...
             Ближе... Ближе... Сердце бьется...
             Мигъ еще--сквозь эти вѣтки
             Какъ вчера мнѣ улыбнется
             Скоро личико сосѣдки...

* * *

             Вонъ изъ глазъ бѣгутъ страницы.
                       Ручку съ книгой опустила...
                       И слѣдитъ, какъ быстро, мило
             Ей на встрѣчу вьются птицы.
             Все слѣдитъ, не замѣчая,
             Что за вѣтками сирени
             Я давно стою вздыхая, --
             Полный нѣги, счастья, лѣни...

* * *

             А вѣдь знаетъ же плутовка,
                       Что сосѣдъ ужь близко гдѣ-то!
                       Вѣдь не даромъ такъ одѣта,
             Вѣдь не даромъ же головка,
             Перевита лентой яркой,
             Кудри сыплются волною,
             И замѣтенъ груди жаркой --
             Нѣжный блескъ подъ кисеею...

* * *

             Каждый колосъ дышетъ счастьемъ;
                       Забывается невольно,
                       Все что трудно, все что больно,
             Все что пало подъ непастьемъ.
             Словно пчелы вьются грезы,
             И въ отвѣтъ имъ издалека
             Чуть струится запахъ розы,
             Чуть лепечетъ шумъ потока...

* * *

             Въ поле, въ поле!.. Золотятся
                       Дозрѣвающія нивы...
                       Надъ рѣкою никнутъ ивы,
             Въ воды чистыя глядятся.
             Яблонь вся подъ бѣлымъ цвѣтомъ
             Ароматомъ такъ и пышетъ.
             Въ это утро, теплымъ лѣтомъ,
             Каждый колосъ счастьемъ дышетъ...
                                                                                   В. И. Немировичъ-Данченко

"Нива", No 32, 1874

   

Трубадуръ.

(Каталонское преданіе).

                       Трубадуръ идетъ веселый,--
             Солнце ярко, жарокъ день,
             Пышетъ зноемъ отъ утесовъ
             И оливъ прозрачна тѣнь.
                       Встрѣтилъ хмураго монаха
             И поетъ ему: "Отецъ,
             Плачешь ты или смѣешься,
             Все равно -- одинъ конецъ!"
                       Струны звонкія гитары
             Славитъ молодость, любовь,
             И у бѣднаго монаха
             Разгорѣлась въ жилахъ кровь.
                       Вотъ на встрѣчу поселянка,--
             Трубадуръ поетъ и ей:
             "Я готовъ сгорѣть, голубка,
             Отъ огня твоихъ очей".
                       И красавица, краснѣя,
             Улыбается въ отвѣтъ.
             "Ты улыбкою мнѣ въ душу
             Заронила жизнь и свѣтъ..."
                       Нищій встрѣтился: "Пріятель,
             Мы съ тобою -- богачи!
             Наше -- солнце, небо, воздухъ,
             Горъ студеные ключи.
   
                       Намъ не надо крѣпкихъ башенъ
             И у насъ,-- вѣрнѣй всего,--
             Не отниметъ побѣдитель,
             Кромѣ жизни, ничего!"
                       Видитъ издали солдата:
             "Здравствуй, братъ мой, дорогой!
             У меня -- моя гитара,
             У тебя -- твой мечъ святой.
                       О, для родины прекрасной
             Нѣтъ усерднѣе сыновъ:
             Я пою ея печали,
             Ты разишь ея враговъ".
                       И подъ солнцемъ знойнымъ^бодро
             Мимо жаркихъ скалъ впередъ
             Трубадуръ идетъ веселый,
             Славя пѣснею народъ.
                       Вдругъ онъ видитъ: ѣдетъ кто-то,
             Весь сверкая на горѣ,
             На груди и львы, и башни,
             Шлемъ и латы въ серебрѣ.
                       А за нимъ -- оруженосцы:
             Алый бархатъ на плечахъ,
             Тѣ-жь гербы и тѣ-жь короны
             На плащахъ и на щитахъ.
                       Златотканныя хоругви,--
             И колышется на нихъ
             Ликомъ кроткая Мадонна,
             Вся въ уборахъ дорогихъ.
                       Дальше ѣдутъ паладины:
             Въ сталь закованы они",
             Шишаки ихъ подъ лучами
             Блещутъ будто бы огни...
                       Трубадуръ сталъ хмуръ и блѣденъ.
             -- "Эй, пѣвецъ-бродяга, стой!
             Двухъ Кастилій и Леона
             Самъ король передъ тобой.
                       Спой мнѣ пѣсню, какъ недавно
             Мы, нагрянувъ невзначай,
             Каталонцевъ поразили
             И смирили гордый край.
                       Какъ въ долинѣ, по ущельямъ,
             Гдѣ царитъ сѣдая мгла,
             Псовъ трусливыхъ и мятежныхъ
             Кровь презрѣнная текла!..."
                       Трубадуръ сверкнулъ очами
             И въ отвѣтъ ему:-- "Изводъ!
             Пѣть тебѣ готовъ я, только
             Ты не гнѣвайся, король!
                       Далъ Господь въ удѣлъ поэту
             Силу пѣсенъ, чтобы онъ
             Славилъ ими честь и правду,
             Красоту, любовь, законъ!
                       Чтобъ владѣть его устами
             Страхъ съ неправдой не могли,
             Чтобъ его любили дѣти
             И боялись короли!...
                       Зрѣетъ громъ въ землѣ смиренной,
             Мгла родится на поляхъ
             И наверхъ ползетъ и въ тучи
             Собирается въ горахъ.
                       И пока угодно Богу,
             Терпитъ все земля твоя,
             Тучи ходятъ въ синемъ небѣ,
             Въ нѣдрахъ молніи тая.
                       Что имъ кованыя латы,
             Горделивые гербы!
             Не щитомъ ли этимъ хрупкимъ
             Отразишь ударъ судьбы?
                       Былъ грознѣй тебя когда-то
             Славный царь Сарданапалъ,
             Но Господь взглянулъ -- и гордый
             Подъ серпомъ былинкой палъ.
                       Не кичись, король великій,
             Наши грозы впереди!
             Видишь мирныя долины?
             Ты отъ нихъ отвѣта жди...
                       И отвѣтъ тотъ будетъ страшенъ!
             А пока молчитъ земля --
             Вотъ тебѣ!"... И онъ перчатку
             Смѣло бросилъ въ короля...
                       -- "Смерть ему!"... И топчутъ кони
             Вдохновеннаго пѣвца,
             Алой струйкою сочится
             Кровь съ прекраснаго лица...
                       -- "Смерть ему!"... Мечемъ пробита,
             Грудь не дышетъ... Онъ молчит!...
             И разбитая гитара
             Рядомъ съ нимъ въ пыли лежитъ.
                       Ѣдетъ дальше повелитель,
             И задумчивъ, и смущенъ.
             Съ высоты глядитъ въ долины
             И туманы видитъ онъ.
                       "Да, въ землѣ гроза родится,
             Но, врагамъ моимъ на страхъ,
             Некрушимую твердыню
             Я построю на скалахъ,--
                       Высоко, куда-бъ не смѣли
             Заноситься въ часъ бѣды
             Пѣсни смѣлаго поэта,
             Крики мщенья и вражды...
                       Окружу твердыню эту
             Я кольцомъ надежныхъ стѣнъ,
             Чтобъ за ними не бояться,
             Нападеній и измѣнъ"...
                       Зной спадалъ, склонялось солнце,
             Ѣхалъ молча властелинъ,
             Все темнѣй ползли туманы
             По утесамъ изъ долинъ...
                       И ему порой казалось,
             Что откуда-то во тьму
             Смѣлый голосъ, звонъ гитары
             Вновь доносятся къ нему.
                       Вновь доносятся и льется
             За стихомъ свободный стихъ --
             Вѣчной памятью о павшихъ
             И надеждой для живыхъ...
                                                                         Вас. Немировичъ-Данченко.

"Русская Мысль", кн.XI, 1887

   
   

Дворецъ Тиверія и Сантъ-Эльмо.

             Какъ тихо спятъ въ полдневномъ зноѣ купы
             Весеннихъ розъ, и лавровъ, и чинаръ!
             Въ лазурь небесъ поднялися уступы
             Гранитныхъ скалъ... Томитъ недвижный жаръ...
             Вдали, на той вершинѣ одинокой --
             Остатки стѣнъ и мраморныхъ колоннъ;
             Ничто ихъ сонъ не возмутитъ глубокій...
             Доносится, какъ будто дальній стонъ,
             Прибой волны... Внизу равнина моря,
             Едва колышутся могучіе валы.
             Сюда ушелъ, съ добромъ и правдой споря,
             Какъ звѣрь въ нору, на сѣрыя скалы
             Тиверій -- царь измученнаго міра,
             Нѣмыхъ рабовъ разнузданный тиранъ.
             Здѣсь былъ дворецъ развратнаго кумира
             И палачей остервенѣлыхъ станъ...
             Отсюда внизъ, съ гранитнаго уступа,
             Кидали тѣхъ, въ комъ совѣсть не спала;
             Морская глубь истерзаннаго трупа
             Бездонною могилою была...
             Ихъ тысячи... Но жертвы позабыты.
             Зеленый миртъ -- развалинъ властелинъ --
             Шумитъ въ стѣнахъ. На каменныя плиты
             Ползетъ змѣя. И солнца лучъ одинъ
             Скользитъ въ окно сквозь чащу старыхъ пиній,
             А вотъ еще -- рабовъ недавнихъ страхъ,
             Черезъ заливъ, какъ это небо синій,
             Опять скалы и башни на скалахъ,
             Сантъ-Эльмо тамъ, на высотѣ воздушной...
             Съ Тиверіемъ сравнявшійся позднѣй,
             Какъ римскій царь, мучитель равнодушный,
             Лишь утонченный болѣе злодѣй,--
             Въ сырую тьму, подъ каменные своды,
             Презрѣнный трусъ, купавшійся въ крови,
             Бросалъ туда защитниковъ свободы,
             Апостоловъ науки и любви...
             Исторія замкнулася темницей!
             Мученія семнадцати вѣковъ
             Безплодною промчались вереницей,
             Не научивъ безсмысленныхъ рабовъ...
             Злодѣямъ -- лавръ... Страдальцы позабыты,
             Свобода -- миѳъ, а произволъ -- законъ,
             Возвышены Іуды и Терситы,
             Вѣнчаются Тиверій и Неронъ...
             Гдѣ жизни смыслъ? Все тою же дорогой
             Идутъ впередъ народы и вѣка
             И льется кровь за каждый шагъ убогій,
             И такъ же цѣль, какъ прежде, далека...
             Нашъ бѣдный міръ въ событіяхъ прошедшихъ
             Является трагедіею мнѣ,--
             Трагедіей, но въ домѣ сумасшедшихъ,
             Безумцами разыгранной вполнѣ!
                                                               Вас. Немировичъ-Данченко.

"Русская Мысль", кн.II, 1888

   

Изъ дневника.

I.

             Чужая даль, чужіе люди!...
             Но какъ у васъ отрадно мнѣ,--
             Легко измученныя груди
             На вашей дышутъ сторонѣ.
   
             Подъ этимъ солнцемъ, этимъ небомъ
             Забыть мнѣ хочется порой
             Тебя съ твоимъ тяжелымъ хлѣбомъ,
             Мой бѣдный край, мой край родной,
   
             Съ твоею стужей, тьмой народной!...
             Но сердце...сердце, какъ магнитъ,
             Отъ юга роскоши свободной
             Глядитъ на сѣверъ и... болитъ.
   
             Бѣднякъ обласканный и сытый
             Среди чужихъ ему людей
             Все-жь вѣренъ жалкой, неумытой,
             Голодной матери своей.
   
             Иная жизнь -- пышнѣе сказки,
             Онъ здѣсь любимъ, усыновленъ,
             Но часъ придетъ -- и этой ласки,
             Какъ бы прозрѣвъ, стыдится онъ!
   

II.

             Туманъ ползетъ, съ зимою споря...
             И вдругъ за гранью бѣлыхъ горъ --
             Адріатическаго моря
             Неописуемый просторъ!...
   
             Все такъ покойно, такъ лазурно...
             Я будто умеръ и душой
             Изъ жизни трудной, скорбной, бурной
             Переселился въ міръ иной...
   
             Онъ горя нашего не знаетъ,
             Тутъ жизнь легка и хороша,
             Но... объ оставленной вздыхаетъ
             Землѣ смятенная душа.
                                                     Вас. Немировичъ-Данченко.

"Русская Мысль", кн.I, 1894

   

РАСЦВѢТШАЯ ПУСТЫНЯ.

             "Надъ пустыней раскаленной,
             Въ знойный полдень, -- отъ востока
             Поднялась нежданно туча
             И раскинулась широко.
             Потянуло жгучимъ вѣтромъ,
             И песокъ кружится взрытый,
             Словно рати схороненной
             И въ пустынѣ позабытой
             Поднялися легіоны;
             Но невидимы ихъ брони,
             Только въ шумѣ непогоды
             Слышно мчатся чьи-то кони.
             Громъ гремитъ призывъ на битву --
             Это трубы боевыя,
             И въ отвѣтъ имъ отовсюду
             Слышны звуки грозовые.
             Словно съ небомъ въ часъ полудня,
             Сна и зноя сбросивъ цѣпи,
             Въ бой вступили, негодуя,
             Эти мертвенныя степи.
   
             Что за тишь! гроза промчалась,
             Улеглись пески пустыни,
             И сіяетъ снова небо
             Высотой безмѣрной, синей.
             Но гроза свершила чудо:
             Цвѣтникомъ могила стала,
             Всюду зелень поднялася,
             Всюду жизнь затрепетала.
             Тамъ -- ручей на солнцѣ блещетъ
             И струится и рокочетъ,
             Словно цвѣтикамъ прибрежнымъ
             Разсказать онъ что-то хочетъ.
             Въ чащу зелени слетаясь,
             Цѣлый день щебечутъ птицы
             О красѣ, благоуханьи
             Бѣлой лиліи царицы.
             Словно храмомъ необъятнымъ,
             Для невѣдомой богини,
             Стала мощною грозою
             Побѣжденная пустыня.
   
             Такъ и ты, моя отчизна,
             Ты стонала подъ грозою
             Чтобъ подняться изъ могилы
             Обновленной, молодою.
             И тебя враги топтали,
             Кровь дѣтей твоихъ лилася,
             Но подъ кровью этой нива --
             Нива жизни поднялася.
             И гроза свершила чудо --
             Свѣжій воздухъ всюду вѣетъ,
             Побѣжденная пустыня
             Не мертва -- а зеленѣетъ.
             Нѣтъ рабовъ, въ твоихъ предѣлахъ
             Воцарилася свобода --
             И врагамъ грознѣй ты стала
             Силой вольнаго народа.
             Подымись еще повыше,
             Пусть гроза еще нагрянетъ --
             Эта сила передъ нею
             Словно щитъ народный встанетъ.
                                                                         В. Н. Д.

"Нива", No 23, 1871

   

НА СМЕРТЬ ГЕРОЯ.*)

(Съ англійскаго.)

             Вверху блеснулъ топоръ -- и голова скатилась.
             Толпа на площади пугливо замерла.
             Лишь гдѣ-то женщина страдающая билась
             И громко палачей неистово кляла.
   
             Отчизна милая! Тебя благословляя,
             Онъ встрѣтилъ свой конецъ съ улыбкою святой,
             Прекраснѣй и честнѣй ты не найдешь, родная,
             Вождя предъ новою побѣдною борьбой.
   
             Оплачь же вмѣстѣ ты съ любовницей несчастной,
             Могилу павшаго слезами ороси,
             И память скорбную о жертвѣ той прекрасной
             Въ преданіяхъ своихъ и пѣсняхъ воскреси.
   
             Внимая имъ, окрѣпнемъ мы душою,
             И доблесть старины воскреснетъ у рабовъ.
             И пусть идутъ враги кичливою толпою,
             Они лишь мстителей найдутъ передъ собою --
             Дѣтей, карающихъ за муки ихъ отцовъ.
   
   *) Стихотвореніе это написано въ 1668 г. въ царствованіе Карла II, когда доблестные граждане, въ родѣ Ал. Сиднея, сложили свои головы на плахѣ.

"Дѣло", No 1, 1872

   

* * *

                                                               Nos désirs sont pareils aux longues caravanes...
                                                                                                       Henri Cantel.
             О, грезы и мечты! Вы словно караваны,
             Что ищутъ оазисъ затерянный въ пескахъ,
             Гдѣ свѣтится ручей въ цвѣтущихъ берегахъ
             И тихо зыблются высокіе платаны;
             Гдѣ воздухъ, освѣжась дыханьемъ южныхъ грозъ,
             Такъ щедро напоенъ благоуханьемъ розъ,
             И слышны въ сумеркахъ надъ спящею долиной
             Мелодіи ручья и пѣсни соловьиной;
             Гдѣ пальма стройная легко и величаво
             Въ прозрачномъ воздухѣ рисуется вдали,
             Гдѣ надъ руинами столѣтія прошли
             И вѣетъ ихъ таинственная слава.
             Раскинувъ свой шатеръ, тамъ путникъ и теперь
             Не можетъ разгадать забытыхъ начертаній
             На мраморѣ руинъ -- слѣдовъ былыхѣ дѣяній --
             Къ загадкамъ прошлаго заложенную дверь
             За нею -- свѣтлый міръ высокихъ вдохновеній,
             Развѣнчанныхъ боговъ, заманчивыхъ видѣній...
             Откуда слышится то шорохъ то отзывъ,
             Какъ вѣтра тихаго полуденный порывъ,
             Когда сходя отъ горъ къ таинственнымъ долинамъ
             Онъ дремотно скользитъ по вѣтвямъ и вершинамъ
             Высокихъ тополей, смѣняя жгучій зной
             Подъ рѣдкой тѣнью ихъ прохладою живой.
                                                                                             В. Н. Д.

"Нива", No 2, 1871<

   
   

УМИРАЮЩІЙ УЗНИКЪ.

             Отворите окно; отворите!..
             Мнѣ не долго осталося жить;
             Хоть теперь на свободу пустите,
             Не мѣшайте страдать и любить!
             Горломъ кровь показалась... весною
             Хороню на родимыхъ поляхъ!
             Будетъ небо синѣть надо мною
             И потонетъ могила въ цвѣтахъ.
   
                       Сбросьте цѣпи мои... изъ темницы
                       Вы носите на свѣтъ, на просторъ...
                       Какъ поютъ перелетныя птицы,
                       Какъ шумитъ зеленѣющій боръ!
                       Выше, выше -- смолистыя сосны,
                       Все ростетъ подъ сіяніемъ дня --
                       Только цѣпи мнѣ эти несносны!
                       Не душите-жь... не мучьте меня!...
   
             То не пѣсня-ль вдали прозвенѣла,
             Что пѣвала родимая мать?
             Холодѣетъ усталое тѣло,
             Гаснетъ взоръ, мнѣ не долго страдать!..
             Позабудьте меня... схороните...
             Я прощу васъ въ могилѣ своен!..
             Отворите-жь окно... отворите,
             Сбросьте цѣпи мои поскорѣй!..
                                                                                   Д.
   

ГРѢШНИЦА.

             Она сидѣла у окна,
             Тая въ груди своей страданье,
             И смутно слышала она
             Безумныхъ оргій ликованье --
   
                       Завялъ вѣнокъ ея чела,
                       Давно въ тоскѣ померкли очи,
                       Исчахла грудь -- а въ сердцѣ мгла
                       Стоитъ темнѣй осенней ночи!
   
             Такъ рѣзки блѣдныя черты,
             Такъ ярки на щекахъ румяна!
             Страдалица, какъ пала ты,
             Какъ отдалась разврату рано!
   
                       Сюда ты скорбная ушла
                       Забить на мигъ свое паденье,
                       И вѣетъ съ грустнаго чела
                       Не кроткій миръ, а утомленье!
   
             Рисуетъ греза -- край иной:
             Въ глуши лѣсной -- семья родная,
             Гдѣ словно ландышъ молодой
             Цвѣла она, благоухая!
   
                       Тебя ласкали небеса,
                       И люди улыбались нѣжно;
                       И такъ росла твоя краса
                       Неторопливо, безмятежно!
   
             Ты безпорочна и ясна,
             Ты впереди -- не ждешь ненастья!.*
             Забылась, бѣдная, она,--
             Въ ея лицѣ -- улыбка счастья!
   
                       И вдругъ зовутъ ее -- "иди!
                       Забудь святого дѣтства грезы
                       И задуши тоску въ груди,
                       И съ глазъ сотри нѣмыя слезы!
   
             Пей больше, пей! Вина, вина!" --
             Разврата жалкая приманка
             Въ безумной оргіи она
             Забылась, бѣдная вакханка.
   
                       Одежды рвутъ съ ея грудей,
                       На ложе грѣшницу кидаютъ --
                       И скорбный мракъ ея очей
                       Уста нечистыя лобзаютъ!..
   
             Не отводи отъ нихъ лица,
             Иль отрезвятъ порывъ твой смѣлый
             Кулакъ тупого наглеца,
             Иль кнутъ хозяйка опьянѣлой!..
                                                                         Д.
   

ВЕСЕННЯЯ ПѢСНЯ.

             Воскресай мой братъ суровый,
             Посмотри -- прошла зима;
             Поле сбросило оковы,
             Ожилъ лѣсъ, отходитъ тьма...
             Ясный день весною дышетъ,
             Таетъ снѣгъ -- огонь въ крови.
             И повсюду сердце слышетъ
             Голосъ жизни и любви!..
   
             Все кругомъ полно свободы
             Снова прошлаго не жаль.
             Цѣпи льда сломали поды
             И бѣгутъ въ нѣмую даль.
             Такъ и ты -- души темницу
             Вольнымъ грезамъ растворяй,
             И опять весну царицу
             Громкой пѣснію встрѣчай!..
                                                                         Д.

"Дѣло", No 4, 1872

   

ПОДРАЖАНІЕ АНГЛІЙСКОМУ.

                                                                                             It is the wise, wide world...
             О, дайте жизни мнѣ! О, дайте мнѣ страданій!
             Башъ безпробудный сонъ душѣ невыносимъ,
             О, воротите мнѣ всю скорбь былыхъ рыданій,
             Безумство, бѣшенство -- и я отдамся имъ!
             Я такъ любить хотѣлъ, искалъ я страсти жгучей,
             А вы не женщину мнѣ дали -- а рабу!
             Такъ чуждъ ея душѣ порывъ любви могучей,
             Въ ней встрѣтила она -- свой жребій неминучій
             И неизмѣнную, всевластную судьбу.
             Примѣръ покорности и рабскаго терпѣнья!
             Рабою мать ея всю жизнь пережила
             И дочь идетъ путемъ безмолвнаго смиренья,.
             Какъ подъ вѣнецъ она невольницею шла!
             Когда ужь нѣтъ любви -- хочу я гнѣва, муки,
             Она-жь является послушна и чиста --
             Покорно сложены моей рабыни руки,
             Глаза опущены и замкнуты уста!..
   
             Нѣмое кладбище! Гніютъ живые трупы,
             Ни слова смѣлаго, ни пѣсни огневой;
             Всѣ одинаково торжественны и глупы,
             И мертвый сонъ царитъ надъ этою толпой.
             Такъ тундра дикая, отъ вѣка и до вѣка,
             Лежитъ беззвучная, кругомъ одни снѣга.
             Не возмутитъ ее ни голосъ человѣка,
             Ни хищной птицы крикъ, ни вольная вьюга.
             Тутъ мѣста нѣтъ живымъ. Уснувшихъ поколѣній
             Безумецъ молодой напрасно не буди,
             Но съ посохомъ въ рукахъ, впередъ, безъ сожалѣній --
             Опять своимъ путемъ въ далекій край иди.
             Оставь семью и домъ. Простись съ своей рабыней
             Не шевельнется въ ней тревога и тоска,
             Иди-жь, или впередъ, то степью, то пустыней,
             Вѣдь даль передъ тобой -- свѣтла неширока.
                                                                                                       Д.
   

FORTE FORTUNA ADJUV'AT.

             Безуменъ ты -- они тебѣ сказали,
             И нагло такъ смѣялись надъ тобой,
             Мечты твои презрѣньемъ оскорбляли,
             Отринули тебя -- и сталъ ты имъ чужой!..
             У нихъ не ищешь ты участья и привѣта,
             Великой мысли ты отдался до конца,
             Въ твоихъ очахъ горятъ лучи иного свѣта
             И ждешь ты въ будущемъ побѣднаго вѣнца!..
             Иди-же вдаль одинъ, своею колеею,
             Оставь невольникамъ ихъ проторенный путь,
             Пускай гроза шумитъ немолчно надъ тобою --
             Она не дастъ тебѣ забыться и заснуть!
             Взгляни, какъ молніи сверкаютъ въ отдаленьи,
             Какъ тучи носятся громовыя кругомъ,
             Какъ жалки ихъ насмѣшки и презрѣнье
             Когда во слѣдъ тебѣ гремитъ небесный громъ.
             Въ раскатахъ пламенныхъ пугливо замираетъ
             Тупая рѣчь людей и души ихъ молчатъ,--
             Твоя-жь могучая для битвы оживаетъ
             Въ ней грезы вольныя -- отзывчиво гремятъ!..
                                                                                                       Д.

"Дѣло", No 5, 1872

   

ОТРЫВОКЪ ИЗЪ ПОЭМЫ "КИРГИЗЪ". *)

(Съ польскаго).

   *) Прекрасная польская поэма "Киргизъ", окончаніе которой мы перевели, давно извѣстна всѣмъ любителямъ славянской поэзіи. Вотъ ея содержаніе: Проданный въ неволю убійцею своего отца, молодой киргизъ возвращается въ родныя, кочевья отомстить за смерть родныхъ и свое рабство. Онъ проситъ гостепріимства у убійцы. Обычаи степей заставляютъ принять къ себѣ своего врата, хотя старикъ-киргизъ и узнаетъ юношу. Послѣдній сближается съ его дочерью -- она его любитъ. Онъ рѣшается бѣжать съ нею. Старикъ-киргизъ замѣчаетъ побѣгъ дочери, когда уже она оставила свою кибитку. Съ роднымъ улусомъ онъ пускается въ погоню за нею -- но догнать бѣглецовъ уже невозможно, тогда отецъ зажигаетъ степи, чтобы разомъ погубить обоихъ. Отсюда и начинается нашъ переводъ. Примѣч. переводъ.
   
             ...Съ трехъ сторонъ изъ стали сыплются, сверкая,
             Искры, и затлѣлась зеленя сухая.
             Сильный вѣтеръ пламя раздуваетъ жарко,
             Три костра въ пустынѣ поднялися ярко.
             Каждый издалека кажется звѣздою;
             Свѣтъ отъ нихъ, мерцая, стелется порою;
             Тонкія былинки пламя обнимаетъ,
             Вихрь, его разбросивъ, высоко взрываетъ.
             Вотъ и три большіе круга запылали,
             Будто-бы три солнца на землю упали.
             Изъ круговъ огнистыхъ по степи далеко
             Вѣтеръ гонитъ пламя, словно три потока,
             То помчитъ ихъ прямо, то змѣею гибкой
             Перескочитъ зелень, колыхаясь зыбко.
             Мигъ еще -- и съ трескомъ, степи озаряя,
             Три рѣки громадныхъ тянутся, пылая;
             Волны огневыя всюду разливаютъ,
             Заревомъ багровымъ небо освѣщаютъ...
             -- Милый... погляди-ка... Небосклонъ свѣтлѣетъ...
             Или мѣсяцъ ясный на небо восходитъ?..
             -- Люба моя, люба -- лунный свѣтъ блѣднѣетъ;
             То сполохъ полночный, колыхаясь, бродитъ...
   
             Стелется по небу дымъ громадной тучей,
             Поднялося пламя яростнѣй, могучѣй,
             Злится, искры сыплетъ надъ сухой равниной,
             Три рѣки широкихъ слились во едино.
             И пожаръ ужасный въ лѣво и на право
             Разлился безмѣрной огневою лавой.
             Изъ кустовъ зеленыхъ, свѣтлый день встрѣчая,
             Вылетаетъ быстро малыхъ пташекъ стая.
             Вьются надъ землею... Громко распѣваютъ...
             И -- въ кипящемъ морѣ, падая, смолкаютъ.
             А пожаръ все шире... Пламеннымъ дыханьемъ
             Охватилъ деревья. Съ мѣрнымъ колыханьемъ,
             Словно осыпая звѣзды огневыя,
             Стряхиваютъ вѣтви -- листья золотыя.
             Минуло... Деревья пепломъ развалились
             Съ грохотомъ потоки дальше прокатились.
             Небеса-жъ надъ этимъ моремъ величавымъ
             Ярче освѣтились заревомъ кровавымъ...
   
             -- Какъ свѣтло, мой милый!.. неужели мощно
             Въ небесахъ сіяетъ такъ сполохъ полночный.
             -- .Га! воскликнулъ всадникъ. Эта степь сухая
             Загорѣлась разомъ отъ конца до края.
             Милая, повсюду, что окинетъ око,
             Пламя охватило полосой широкой
             И по цѣлой степи разлилось, сверкая.
             Не дрожи, не падай духомъ, дорогая!
             Только-бы потокъ намъ миновать огнистый
             Передъ нами степи лягутъ гладью чистой.*
   
             Вновь помчались... Вѣтеръ свищетъ... Надъ полями
             Дымъ все гуще, гуще стелется клубами,
             Словно вѣстникъ смерти, гдѣ ни прикоснется --
             Знамя истребленья тамъ чернѣе вьется!..
   
             -- .Дорогая... кони все бѣгутъ слабѣе...
             Посмотри, отсталъ твой... торопись... скорѣе!..
             О, Аллахъ, упалъ онъ!.. Ты садись со мною...
             Близится спасенье... Темною чертою
             Видѣнъ лѣсъ... Лишь только-бъ тамъ остановиться --
             Пламя-то по вѣтру въ сторону умчится..."
   
             Дѣвушка, какъ пташка, на коня вскочила,.
             Милаго рукою трепетно обвила.
             И коня онъ гонитъ, степь окинувѣ взглядомъ.
             Позади, сверкая, льются цѣлымъ адомъ
             Огневыя волны... Вотъ ужъ настигая
             Дымъ его окуталъ, словно туча злая.
             Онъ летитъ стрѣлою. Вдругъ съ безумнымъ воемъ
             Вихрь пахнулъ съ пожара духотой я зноемъ,
             Конь, объятый чадомъ, дрогнулъ, спотыкаясь,
             И упавъ на землю -- бьется, задыхаясь...
   
             Всадникъ очи къ небу грозно подымаетъ,
             Ликъ его тоскою дикою пылаетъ...
             -- .Люба, моя люба... Смерть ужъ надо мною...
             Здѣсь должно намъ вмѣстѣ умереть съ тобою"!..
             И безумный взоръ свой на нее кидая,
             Онъ едва промолвилъ, словно замирая:
             -- Ужь не знать мнѣ больше ни вражды могучей,
             Ни завѣтной мести, ни любви кипучей"!..
   
             Будто-бы сплелися вмѣстѣ надъ струями
             Двѣ зеленыхъ вербы гибкими вѣтвями,--
             Обнялися крѣпко въ той степи пылавшей,
             Юноша отважный съ дѣвушкой дрожавшей.
             Въ поцѣлуѣ долгомъ, какъ волна съ волною,
             Съ жизнью жизнь сливалась и душа съ душою...
             Въ этотъ мигъ печальный, какъ уста сливались,
             Дѣвушка и всадникъ на всегда прощались...
   
             И прошло надъ ними огненное море
             И затихло гдѣ-то...
                                           На нѣмомъ просторѣ,
             Гдѣ шумѣло пламя, тамъ роскошнѣй нынѣ
             Зелень молодая поднялась въ пустынѣ...
                                                                                             Н. Д.
   

ПѢСНЯ СЕРБА.

             Насъ сдружили злыя муки,
             Цѣпь неволи роковой.
             Подадимъ другъ другу руки --
             Дѣти матери родной.
             Насъ разсѣялъ мракъ тяжелый,
             Насъ врасплохъ застала ночь...
             Просыпайтесь! лучъ веселый
             Гонитъ тьму и холодъ прочь!
   
             Блещутъ горы, птицы рѣютъ,
             Отошла ночная мгла;
             Всюду нивы зеленѣютъ,
             Чу -- звучатъ колокола!..
             Громко празднуютъ народы
             Отъ льдяныхъ до теплыхъ странъ
             Рождество родной свободы,
             Воскресеніе славянъ!..
                                                                         Д. Н.

"Дѣло", No 6, 1872

   

НА ПАРОХОДѢ.

(Изъ пѣсенъ о Сѣверѣ).

             Сѣрыя тучи... пустынное море...
             Вѣтеръ гуляетъ на вольномъ просторѣ...
             Изрѣдка парусъ рыбачій мелькнетъ.
             Словно вздымая косматыя гривы,
             Волны, какъ кони, летятъ на обрывы,--
             Пѣна скалы до вершинъ обдаетъ...
   
                       Ниже и ниже спускаются тучи,
                       Вонъ охватили гранитныя кручи,
                       Прямо на бурное море легли;
                       Скрылись подъ сѣрою дымкою дали,
                       Всюду неясные призраки встали...
                       Моря не видно... не видно земли...
   
             Рѣжетъ волну колесо парохода...
             Что намъ утесы туманъ и невзгода!
             Пусть разобьетъ насъ объ эти скалы,
             Пусть съ этимъ ропотомъ бѣшенымъ, злобнымъ,
             Волны намъ будутъ покровомъ надгробнымъ
             Въ царствѣ осенней, нерадостной мглы.
   
                       Дѣти несчастные дальняго юга,
                       Чужды тебѣ мы, полярная, вьюга,
                       Мы не сроднимся во вѣки съ тобой!
                       Сердце изныло отъ скорби и боли,
                       Долго носили мы цѣпи неволи,
                       Пусть-же хоть смерть разобьетъ ихъ собой!
   
             Пѣсни привыкла мы слушать иныя,--
             Пѣсни свободныя и огневыя
             Тѣ, что орломъ въ поднебесья летятъ...
             Тутъ-же печальные, робкіе звуки
             Голодъ, да холодъ, тревога, да муки,
             Скорбью безмѣрною душу томятъ.,
   
                       Встрѣтишь рыбачку -- измаешься вчужѣ.
                       Все-то о сынѣ, о братѣ, о мужѣ,
                       Въ волнахъ погибшихъ -- рыдая, поетъ.
                       Сильный рыбакъ на кормѣ затаится,
                       Съ ужасомъ смотритъ, дрожитъ и томится --
                       Скоро-ли шкуну -- бурунъ разобьетъ!
   
             Съ раннею зимкою -- кончены ловли,
             Снѣгомъ засыпаны избы до кровли,
             Словно кладбище мертвѣетъ село,
             Гдѣ-то голодная воетъ собака,
             Скрипнутъ полозья... полярнаго мрака
             Всюду недвижное царство легло.
   
                       Бѣшено въ тундрахъ кружатся мятели.
                       Лѣсъ повстрѣчаютъ -- ломаются ели,
                       Сосны, столѣтнія сосны трещатъ.
                       Въ полночь -- сполоха багровой зарею
                       Небо охватятъ надъ тундрой нѣмою,
                       Кажется -- тамъ растворяется адъ!
   
             Рѣжетъ волну колесо парохода,
             Что намъ утесы, туманы, невзгода
             Пусть разобьетъ насъ объ эти скалы,
             Пусть съ этимъ ропотомъ бѣшенымъ, злобнымъ,
             Будутъ изгнанникамъ кровомъ надгробнымъ
             Вѣчно ревущіе эти валы!..
                                                                                             В. И. Славянскій.
   

ВОРОНЫ.

             Среди нѣмыхъ руинъ, гдѣ травка не пробьется,
             Гдѣ почва скудная -- каменья да песокъ,
             Гдѣ то стоитъ морозъ, то зной палящій льется,
             Гдѣ-бъ нынѣ человѣкъ существовать не могъ,
             Тамъ башня старая, крутой утесъ вѣнчая,
             Чернѣетъ -- славная въ сказаньяхъ вѣковыхъ,--
             Оттуда криками окрестности пугая,
             Гнѣздятся вороны въ разщелинахъ глухихъ.
             Ихъ стаи чорныя, когда они летаютъ,
             На небѣ голубомъ встрѣчаются порой,
             Какъ арміи солдатъ, они не измѣняютъ
             Ведетовъ, избранныхъ надъ этою страной.
             Какъ вѣрно ихъ чутье! Они съ своей вершины
             Такъ чутко слышатъ крикъ, зловѣщій крикъ бойцовъ;--
             Лишь только гдѣ нибудь на бой пойдутъ дружины,
             Какъ молніи, они летятъ на мертвецовъ.
   
                       "Въ развалинахъ, что на скалѣ чернѣютъ,
                                 Что эти вороны шумятъ?"
                       -- Предчувствія томительныя сѣютъ,
                                 О старыхъ битвахъ говорятъ.
   
             Когда для вороновъ обильна эта нива,--
             Всей стаей по вѣтру летятъ они назадъ
             И машутъ крыльями такъ медленно, лѣниво,
             Будь хоть морозъ иль снѣгъ, или хоть дождь иль градъ!
             Въ руинѣ на скалѣ они дѣтей выводятъ,
             Несутся самки тамъ,-- но въ зелени луговъ
             Они, какъ хищники прожорливые, бродятъ.
             Тысячелѣтіе окиньте только овомъ,
             Всѣ битвы древнія припомните порой
             Какъ въ наши времена, такъ и въ быломъ далекомъ -- *
             Повсюду вороны, гдѣ бьется родъ людской.
             Ихъ клювамъ мѣдныя кирасы подставляли
             То грекъ, то римлянинъ, и по чужимъ полямъ
             То славный Александръ, то Цезарь ихъ питали,
             И тучами они неслись по ихъ слѣдамъ.
   
                       "Въ развалинахъ, что на скалѣ чернѣютъ,
                                 Что эти вороны шумятъ?"
                       -- Предчувствія томительныя сѣютъ,
                                 О старыхъ битвахъ говорятъ. "
   
             Война ростетъ волной безмѣрной, величавой,
             Европа вся -- рѣзнѣ и бойнѣ отдана.
             Что ты -- исторія? Одинъ лишь слѣдъ кровавый
             Отъ древности сѣдой и въ наши времена.
             Какъ встарь гудитъ набатъ надъ цѣлою землею
             Рокочетъ барабанъ и трубы близь него,
             Громъ пушекъ въ воздухѣ... и льется кровь рѣкою...
             Ликуйте, вороны,-- вотъ ваше торжество!,
             Честь пушкѣ боевой! Она-ль не разгоняетъ
             Тяжелый, дикій мракъ, нависшій надъ землей,
             Какъ книга -- племена порою просвѣщаетъ
             И, убивая васъ, даруетъ жизнь порой!
             О ты, законъ войны, жестокій, непреклонный,
             Залившій кровію вселенную опять,
             Доколѣ вороны -- той стаею зловонной,
             Твой будутъ приговоръ ужасный исполнять!...
   
                       "Въ развалинахъ, что на скалѣ чернѣютъ,
                                 Что эти вороны шумятъ?"
                       -- Предчувствія томительныя сѣютъ,
                                 О старыхъ войнахъ говорятъ.
                                                                                   В. И. Славянскій.
   

МОНОЛОГИ.

I.

                       О, не отринь меня! Оставь слова укора!
             Въ болящемъ сердцѣ замири
             Кровавые слѣды паденья и позора
             И вновь мнѣ счастье подари!..
             Не то, что ищутъ всѣ съ такою страстью жадной,--
             Я только, прошлое хочу на вѣкъ забыть,
                                 Въ душѣ усталой, безотрадной
                                 И память самую убить!
             Такъ путникъ, жаждущій и одинокій, бродитъ,
             Затерянный въ пустынѣ роковой,
             Онъ видитъ марево,-- и раскаленный зной
             Его томитъ... Нога въ пески уходитъ...
             А передъ нимъ зелёные луга
             Съ прохладою невозмутимой тѣни,
             Высокихъ пальмъ раскидистыя сѣни
                       И свѣтлыхъ рѣчекъ берега...
   
             Тамъ жизнь кипитъ... Изящныя палаты
             Колоны дивныя высоко вознесли;
             Тамъ гордый храмъ поднялся отъ земли
             И въ синевѣ небесъ, сіяніемъ объятый,
             Сверкаетъ шпиль... Оттуда, слышитъ онъ,
             То чудный благовѣстъ, то смутный звукъ органа,
             То говоръ людныхъ массъ, то непонятный звонъ
             Едва доносятся, какъ будто изъ тумана...
             И путникъ все идетъ въ край тѣни и воды --
             А рядомъ съ нимъ, по слѣду каравана
             Бѣлѣютъ остовы -- печальные слѣды
             Погибшихъ странниковъ, а день все жарче, жарче --
             Нога въ песокъ уходитъ глубоко,
             И путникъ падаетъ, а марево все ярче
                       Роскошный край рисуетъ далеко...
   

II.

                                 Тебя измучила ихъ злая клевета,
                       Ты часто падала, тоскуя и рыдая,
                       Но не сомкнула ты правдивыя уста
                       И не мирилася, обиды имъ прощая!-
                       Хоть мало прежнихъ силъ, но гордой головы
                       Склонить не хочешь ты покорно передъ свѣтомъ,
                       Встрѣчая злую ложь разсчитанной молвы
                       Измученной души презрительнымъ отвѣтомъ!..
                       И знаю я, далекъ послѣдній день борьбы,
                       Не ждешь ты отдыха, не ищешь ты покоя,
                       Глубоко затаивъ страданіе нѣмое,
                       Не станешь ты просить пощады у судьбы.
                       И если у тебя улыбка на устахъ,
                       Я знаю, что подъ ней страданіе и горе,
                       Мнѣ слышатся они въ тоскующихъ рѣчахъ
                       И видятся порой въ твоемъ печальномъ взорѣ...
   

III.

                       Ночь темная... Кругомъ ни звука!.. О, молчанье,
             Какъ тяжело ты мнѣ!.. Какъ ноетъ грудь моя,
             Когда въ тиши чертитъ воспоминанье
             Мнѣ память прошлаго... Страданье затая,
             Я радъ забыться сномъ, но сонъ бѣжитъ пугливо,
             И съ каждымъ мигомъ ночь вокругъ меня тѣснѣй
             Сдвигаетъ призраки,-- а время такъ лѣниво *
             До утра тянется... Звучнѣе и звучнѣй
             Изъ тишины загадочные звуки,
             Какъ эхо прошлаго, таинственно звенятъ
             И сердце за собой въ далекій край манятъ.--
             И снова я съ тобой, какъ будто нѣтъ разлуки,
             Какъ будто-бы межъ насъ на вѣки не легло
                       Мое паденіе, отчаянье и зло!..
   
             Какъ пьяница, забыться на мгновенье
             Я радъ, не думая о мукѣ пробужденья,
             И грезамъ отдаюсь... Опять душѣ легко,
             А рѣчи чудныя, то громче, то стихая,
             Звучатъ изъ твоего невѣдомаго края...
             За ними я тянусь, тянусь и, далеко
             Изъ міра скорбнаго мечтою унесенный,
             Я чувствую на мигъ, желаньемъ упоенный;
             Какъ вольно дышется, какъ радостно живется...
             Но что-то, какъ струна, въ моей груди порвется,
             Акордомъ прозвенѣвъ,-- и пьяное веселье
             Смѣняетъ тяжкое, гнетущее похмѣлье...
   

IV.

                       Далеко до утра... Еще луна сіяетъ,
             Еще дымитъ ночникъ, дымитъ и погасаетъ,
             И тьма вокругъ меня. Отъ муки изнывая,
             Опять зову тебя, далекая, святая!
             Мой крестъ тяжелъ -- и если предъ тобой
             Я каюсь до конца, колѣна преклоняя,
             И исповѣдь шепчу и, ранъ души больной
             Не пощадивъ, молю:-- побудь хоть мигъ со мной.
             Сойди издалека ласкающимъ видѣньемъ,
             Взгляни, какъ я разбитъ позоромъ и паденьемъ,
             И если не прости, то не отринь меня!
   
             Ты знаешь, какъ давно, измученный судьбою,
             Покинутый, забытый даже тою
             Презрѣнной блудницей, которая, маня
             Такъ обольстительно меня на преступленье,
             На золото мое распутствуя, рядясь,
             Втоптала чистоту души и мысли въ грязь
             И, сдѣлавъ юношу достойнымъ омерзѣнья,
             Ограбивъ, обокравъ, оставила его
             Съ сознаньемъ тяжкаго паденья своего,
             Оторваннымъ отъ жизни и борьбы
             Какимъ-то пасынкомъ насмѣшливой судьбы,
             Какимъ-то нравственнымъ урядомъ,
             Покорнымъ до конца и бурямъ и невзгодамъ.
             Я не узналъ себя. Изнѣженный развратъ
             Легъ на чело позорною печатью,
             Какъ Каинъ, съ той поры я обреченъ проклятью,
             При встрѣчѣ отъ меня отступитъ честный братъ,
                       Какъ отступилъ-бы онъ порой
                       Отъ палача, забрызганнаго кровью,
                       Отъ зараженнаго чумой!..
   

V.

                       Я помню ночь, ея сырую мглу,
             Въ окнѣ отворенномъ чернѣла вѣтвь березы,
             И шорохъ слышался. Ночникъ мигалъ въ углу.
             А въ сердцѣ были тѣ-жъ рыданія и слезы.
             Но ты, любимая, была въ тотъ мигъ со мной,
             И сердцу вѣрилось -- настанетъ день прощенья
             И мукой крестною, и смѣлою борьбой
             Я искуплю былыя заблужденья,
             И вновь откроется померкнувшимъ очамъ
             Великій мысли міръ, побѣдный блескъ свободы.
             Воскреснувшій боецъ -- я позабуду самъ
             И раны старыя, и старыя невзгоды!.
             Измученный слѣпецъ! Я счастіе искалъ
             И жадно вѣрилъ я, и долго свѣта ждалъ,
             И такъ прошли года -- судьбу свою я знаю
             И счастья не ищу, и молча погибаю.
   
             Такъ по волнамъ бушующихъ морей
             Порой плывутъ къ невѣдомому краю
             Обломки жалкіе разбитыхъ кораблей...
             Завидя ихъ вдали, отчаянный пловецъ
             Достигнуть ихъ стремится... наконецъ,
             Измученный неравною борьбою,
             Хватаетъ ихъ слабѣющей рукою....
             Спасенья близокъ часъ... ужь видятся вдали
             Въ туманѣ очерки невѣдомой земли,
             Ужь до него отъ пажитей безбрежныхъ
             Доносится струя благоуханій нѣжныхъ
             И слышенъ моря шумъ въ размытыхъ имъ скалахъ,
             Еще усиліе... еще одинъ размахъ --
             И... бѣшеной волной далеко унесенный,
             Онъ гибнетъ, наконецъ, боецъ изнеможенный!
                                                                                   В. Н. Славянскій.

"Дѣло", No 10, 1872

   

ПѢСНЯ ГРЕБЦА.

             -- О чемъ поешь въ ладьѣ своей
             Скажи, гребецъ?.. Какія муки
             Изъ груди вызвали твоей
             Тоски мучительные звуки?
             Гакъ вечеръ тихъ... недвижна даль,
             Все улыбается закату...
             Души встревоженной печаль,
             Гребецъ, повѣдай мнѣ, какъ брату;
             Смотри, скользитъ твоя ладья,
             Ее несетъ одно вѣтрило,
             Оставь весло -- тоска твоя
             Мнѣ въ душу ядъ свой заронила;
             Скорѣй, гребецъ, на небесахъ
             Ужь блекнутъ золото и розы...
             Все ближе ночь; въ моихъ глазахъ,
             Въ моей груди -- тоска и слезы.
             -- О чемъ пою? незнаю я.
             Раскрыть я душу не съумѣю.
             Какъ можетъ знать моя ладья --
             Какой гребецъ владѣетъ ею?
             Поется мнѣ и я пою:
             Ту пѣсню мать моя пѣвала
             Въ иномъ, нерадостномъ краю,
             Какъ колыбель мою качала.
             Отецъ съ той пѣсней далеко
             Ушелъ отъ насъ, гремя цѣпями;
             Она запала глубоко,
             Она росла и зрѣла съ нами.
             Могила матери моей
             Въ степи затеряна безслѣдно.
             Все ту-же пѣснь поетъ надъ ней
             Мятель зимой о жизни бѣдной.
             Отецъ, работая, не разъ,
             Быть можетъ, тамъ въ сторонкѣ дальней
             Пѣвалъ ее, когда о насъ
             Мечталъ, усталый и печальный.
             Какъ только я проснусь съ зарей
             И вольно эта пѣсня льется,
             Засну -- и снова надо мной
             Она во снѣ, какъ птичка, вьется...
             О чемъ пою? не знаю я!
             Раскрыть я душу не съумѣю.
             Какъ можетъ знать моя ладья,
             Какой гребецъ владѣетъ ею!..
             -- Скажи, гребецъ, ты счастье зналъ,
             Любилъ и былъ любимъ порою,
             Когда ты милую ласкалъ,
             Что пѣла милая съ тобою?
             Скорѣй, гребецъ!-- погасъ закатъ,
             Скорѣе спой мнѣ пѣсню счастья,
             Пусть звуки радости гремятъ
             Надъ міромъ скорби и ненастья!
             -- Какую пѣсню хочешь ты?
             Ужели есть иные звуки?
             Любовь и счастіе -- мечты,
             А жизнь -- одна тоска да муки.
             Да, я любилъ -- она была
             Прелестнѣй ландыша лѣсного!
             Она мнѣ душу отдала,
             А вышла... вышла за другого!
             Я былъ бѣднякъ, а онъ богатъ,
             Чѣмъ я владѣлъ, купилъ онъ смѣло,
             Не могъ купить онъ душу, братъ, *
             За то легко купилъ онъ тѣло.
             Со мною голодъ, нищета,
             Съ нимъ -- слезы, золото и муки...
             И отдалась она -- чиста,
             Сложивъ на грудь безсильно руки!
             Онъ взялъ ее съ огнемъ въ крови --
             Купилъ, какъ жертву сладострастья...
             Ты хочешь слушать пѣснь любви?..
             О, братъ! Ты просишь пѣсни счастья?..
             Ту пѣснь, которую сейчасъ
             Я пѣлъ, мы вмѣстѣ съ ней пѣвали,
             Когда весенній вечеръ гасъ,
             И звѣзды робкія мерцали.
             Какую-жь пѣсню хочешь ты?
             Ужели есть иные звуки?..
             Любовь и счастіе -- мечты,
             А жизнь -- одна тоска, да муки!
                                                               В. И. Славянскій.

"Дѣло", No 9, 1872

   

ИЗЪ ПУТЕВАГО АЛЬБОМА.

НА СКАЛѢ.

             Свищетъ вѣтеръ кругомъ... Въ бѣлой пѣнѣ вяли...
                       Сѣрый берегъ покрыло туманомъ...
             Ни души... Я одинъ на вершинѣ скалы --
                       Надъ ревущимъ съ утра океаномъ.
   
             Бѣлый мохъ на скалѣ -- а въ разщелинѣ ледъ,
                       Старый снѣгъ залежался, не таетъ...
             Дикій камень вездѣ черной массой встаетъ,
                       Да потокъ по ущелью сбѣгаетъ...
   
             По карнизамъ кругомъ, все-то птицы во мглѣ...
                       Все то сѣрыя гаги рядами...
             Взглянешь съ низу на нихъ -- будто марь на скалѣ.
                       Словно туча лежитъ надъ волнами...
   
             Вѣчный гамъ, болтовня, чьи-то крики вдали...
                       Точно кто-то надъ моремъ рыдаетъ...
             Да на самомъ краю все плывутъ корабли,
                       Бѣлый парусъ порою мелькаетъ...
   
             Все плывутъ корабли надъ пучиной морской.
                       Тучка гонится вслѣдъ, не догонитъ...
             Чайка вьется внизу, надъ вспѣненной волной:
                       Только слышно какъ бѣдная стонетъ...
                                                                                             B. И. Славянскій.
             Сѣверный океанъ.
             Мысъ Св. Носъ

"Дѣло", No 1, 1874

   

ГИТАРИСТКА.

             Въ младенчествѣ росла я сиротою.
             Не знала никогда я родины своей.
             Блуждала всюду я веселою, живою,
             Какъ пташка вольная, среди чужихъ полей.
             Улыбкою я каждаго встрѣчала
             И скудный хлѣбъ я пѣсней добывала!
   
             Я нищая, но съ доброю душою.
             Смѣетесь вы надъ рубищемъ моимъ?
             Его въ грязи влачу я за собою,
             Но въ день воскресный разстаюсь я съ нимъ.
             Тогда цвѣтокъ въ косѣ благоухаетъ
             И стройный станъ мнѣ лента обвиваетъ.
   
             Я, можетъ быть, мечтала-бы о мужѣ,
             Когда-бъ могла узнать свои года,--
             Старушка разъ сказала мнѣ къ тому-же,
             Что счастье и приданое всегда
             Блондинкѣ иль брюнеткѣ смугполицей --
             Въ шестнадцать лѣтъ легко достать въ столицѣ!
   
             Но какъ-то мнѣ цыганка говорила,
             Черты руки изслѣдовавъ моей:
             Судьба тебя для счастья сохранила
             Повѣрь -- нѣтъ участи завиднѣе твоей!
             Вѣдь быть тебѣ, по смыслу этихъ линій,
             Царевною -- иль даже герцогиней!
   
             Что думать мнѣ объ этомъ предсказаньѣ?..
             Когда царицею я сдѣлаюсь большой,
             Куда свое я дѣну достоянье?
             Ахъ, никогда не буду я скупой!..
             О, еслибъ поскорѣй царевною я стала --
             Я-бъ каждой дѣвушкѣ -- гитару покупала.
                                                                                   В. И. Славянскій.

"Дѣло", No 11, 1872

   

ТИРОЛЬСКАЯ ДѢВА.

(Легенда съ англійскаго *.)

             Констанцское озеро горы кругомъ
             Гранитнымъ кольцомъ обступаютъ,
             Небесныя звѣзды, какъ въ зеркалѣ, въ немъ
             Лучатся, горятъ и мерцаютъ.
                       Несется-ли по вѣтру тучка порой,
                       Она и въ водѣ отразится;
                       Плывешь-ли -- и, кажется, сводъ голубой
                       Внизу, подъ тобою, ложится...
             Луна безмятежно по небу плыветъ
             И въ озеро смотритъ, сіяя,
             На спящій, прекрасный Брегёнцъ, что у водъ
             Раскинутъ, Тироль защищая.
                       Давно ужь Брегсицъ у родныхъ береговъ
                       Въ покойныя смотрится воды.
                       Ужь десять надъ нимъ пролетѣло вѣковъ --
                       То десять столѣтій свободы!..
             Давно ужь тѣнь башень и стѣнъ городскихъ
             Утесы кругомъ осѣняетъ...
             Въ скалистыхъ горахъ и долинахъ родныхъ
             Кто старой легенды не знаетъ?
                       Кто этой легенды не знаетъ простой,
                       Какъ городъ отъ гибели явной
                       Три вѣка назадъ, полуночной порой,
                       Спасенъ былъ чудесно и славно.
             Далеко отъ родины бѣдной своей
             Въ долины швейцарскаго края
             Бѣжала отъ милыхъ, родныхъ и друзей
             Тиролька одна молодая.
                       Живетъ тамъ простою служанкой она,
                       Не слышитъ и слова родного.
                       Идетъ чередой за весною весна,
                       Слабѣетъ въ ней память былого.
             Служила хозяевамъ добрымъ она,
             Усердно и вѣрно служила.
             Ей стала родною чужая страна,
             Швейцарцевъ она полюбила.
                       Съ зарей на луга, выгоняя стада,
                       Въ долинахъ бродя подъ дубами,
                       Она и глядѣть позабыла туда,
                       Гдѣ дремлетъ Брегенцъ надъ скалами.
             Молчитъ объ отчизнѣ далекой своей,
             О ней не вздыхаетъ на волѣ,
             Не ловитъ тревожныхъ и смутныхъ вѣстей
             О битвахъ австрійскихъ въ Тиролѣ.
                       И пѣсень родимыхъ она не поетъ,
                       Чѣмъ дальше,-- забывъ укоризны,
                       Спокойнѣй подъ кровлею тихой встаетъ
                       Въ селѣ своей новой отчизны.
             Такъ жизнь ея въ мирной долинѣ текла,
             Какъ вдругъ надъ прекрасной страною,
             Что черная туча, тревога легла --
             Все дышетъ суровой войною.
                       Несжатыми нивы стоятъ, колосясь,
                       Хоть солнышко свѣтитъ такъ ярко.
                       Швейцарцы о чемъ-то толкуютъ, сходясь,
                       Тревожно, порывисто, жарко...
             Угрюмы, задумчивы были мужья,
             Потуплены въ землю ихъ очи.
             А жены, тоску глубоко затая,
             Томятся въ безсонныя ночи...
                       Заброшена пряжа. По селамъ не ткутъ
                       И съ лозъ виноградъ не сбираютъ.
                       А дѣти все дома шумятъ и снуютъ,
                       Въ веселыхъ поляхъ не играютъ.
             Однажды изъ селъ, пробудившись съ зарей,
             Въ поля собрались поселяне,
             Пришли къ нимъ нестройною, грозной толпой
             На общій совѣтъ горожане.
                       Бесѣда была горяча и шумна,
                       Толпа все росла и кипѣла,
                       У берега долго стояла она,
                       На озеро, споря, глядѣла...
             А вечеромъ тою-же шумной толпой
             На берегъ народъ собирался.
             Отважно и громко ихъ смѣхъ удалой
             Въ зеленыхъ поляхъ раздавался...
                       Поднялся ихъ вождь, озирая бойцовъ,
                       И крикнулъ, стаканъ подымая:
                       -- "Друзья, за погибель презрѣнныхъ враговъ!
                       Свершится судьба роковая:
             Пусть только туманная ночь отойдетъ,
             Лишь утро засвѣтитъ зарею,
             Брегенцъ, этотъ гордый, проклятый оплотъ
             Раздавимъ мы нашей пятою!..
                       На лицахъ у женщинъ и гордость и страхъ,--
                       Одна лишь стоитъ, замирая,
                       Тиролька: воскресъ на родныхъ берегахъ
                       Брегенцъ, передъ нею сіяя...
             Вонъ высятся башни... бѣлѣетъ стѣна...
             И, полная чувства былого,
             Кругомъ лишь враговъ замѣчаетъ она --
             Враговъ ея края родного...
                       Воскресла въ ней память младенческихъ дней,
                       Знакомыя лица мелькаютъ.
                       Какъ ласточки, пѣсни отчизны надъ ней
                       Ласкаются, вьются, летаютъ...
             И дикаго крика не слышитъ она,
             Не видитъ швейцарской долины.
             Какъ смутныя грезы счастливаго сна,
             Сіяютъ родныя картины.
                       Такъ ласково звуки родимые льнутъ,
                       Все слышатся ближе и ближе:
                       "Тебя пусть настигнутъ враги и убьютъ,
                       Спаси-же Брегенцъ свой, спаси-же!"
             Въ село воротилась. Беретъ скакуна,
             Что ею былъ вскормленъ самою,
             И мчится въ родимую землю она,
             Въ Брегенцъ она мчится стрѣлою.
                       "Скорѣе, скорѣе... во мракѣ ночномъ!"
                       Луга миновала... Скорѣе...
                       Вонъ смутно каштаны мелькнули кругомъ
                       И берегъ крутой передъ нею.
             Какъ лѣнятся волны, какъ бьется прибой!
             То Рейнъ горделивый, могучій...
             И дѣвушка смотритъ. На берегъ родной
             Однѣ лишь проносятся тучи...
                       Одинадцать бьетъ съ колокольни часовъ.
                       "Уйми-же, о, Господи, волны!
                       Помилуй Брегенцъ мой отъ лютыхъ враговъ/
                       Но гнѣва могучаго полный,
             Шумнѣе вздымается Рейнъ и кипитъ.
             Поводья она опускаетъ...
             Бросается конь и пугливо храпитъ
             И грудью волну разсѣкаетъ!
                       Плыветъ онъ; огни надъ кипящей рѣкой
                       Въ Брегенцѣ блистаютъ, мерцаютъ.
                       Вотъ берегъ поднялся крутою стѣной,
                       Утесы во мракѣ мелькаютъ.
             Она, замирая, къ коню прилегла,
             Ласкаетъ, и молитъ, и проситъ...
             Рванулся впередъ онъ и, словно стрѣла,
             На берегъ скалистый выноситъ...
                       Несется она къ молчаливымъ стѣнамъ.
                       Бьетъ полночь; дремотой объятый,
                       Брегенцъ неподвиженъ... Она къ воротамъ...
                       На крики выходятъ солдаты...
             И воины утромъ стоятъ на стѣнахъ,
             Ихъ латы горятъ и сверкаютъ,
             Дробятся лучи на щитахъ и мечахъ...
             Враги далеко убѣгаютъ...
                       Спасенный Брегенцъ не забудетъ съ тѣхъ поръ
                       Красавицы вѣрной и смѣлой:
                       Веселыя пѣсни ликующихъ горъ
                       Поютъ ея славное дѣло...
             Три вѣка прошло и съ вершины холма,
             Среди ароматнаго поля,
             Глядитъ на родныя долины сама
             Красавица дѣва Тироля.
                       Брегенцскія дѣвушки, шумной толпой
                       Сбираясь вокругъ пьедестала,
                       Поютъ, какъ она полуночной порой
                       Свой городъ родимый спасала.
             И ночью лишь сторожъ вдоль старыхъ домовъ
             Обходитъ Брегенцъ молчаливый,
             То восемь, то девять, то десять часовъ,
             Одинадцать крикнетъ лѣниво,
                       Но только на башнѣ высокой пробьетъ
                       Двѣнадцать -- и гулко, и плавно,
                       Онъ громко великое имя поетъ
                       Тирольской красавицы славной.
                                                                                             В. И. Славянскій.
   
   *) Изъ диккенсова журнала (Исторія шести убогихъ странниковъ).

"Дѣло", No 12.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

дизайн проектов интерьеров жилых и общественных зданий
Рейтинг@Mail.ru