Немирович-Данченко Василий Иванович
В окрестностях Архангельска

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1. Соломбала. Кузнечиха. Майлакса. Лесопильные заводы.

0x01 graphic

Въ окрестностяхъ Архангельска.

(ИЗЪ ПУТЕВЫХЪ ЗАМѢТОКЪ В. НЕМИРОВИЧА-ДАНЧЕНКО).

1. Соломбала. Кузнечиха. Майлакса. Лѣсопильные заводы.

   Мы въ Архангельскѣ были еще вновѣ. Осмотрѣвъ городъ, намъ хотѣлось увидѣть его прелестныя лѣтомъ окрестности, заводы и крѣпость. Выбравъ теплое утро, мы выѣхали въ послѣднюю, нанявъ извощика, принявшаго насъ за англійскихъ кептейновъ, во множествѣ являющихся сюда во время навигаціи. Онъ заговорилъ съ нами по англійски.
   -- Ты гдѣ это научился коверкать языкъ Шекспира и Байрона? остановилъ его мои товарищъ.
   -- Мы съ измалѣтства къ этому пріобыкли, потому эфтихъ каптиновъ страсть что перевозимъ кажное лѣто. Они очень это любятъ; ему за первый сортъ, ежели по ихнему... Сейчасъ тебѣ шилинтъ на чай... только говори съ нимъ поаккуратнѣй.
   -- Поаккуратнѣй?
   -- Да. Они наше охаверство не очень уважаютъ. Сейчасъ -- слѣзъ и пошелъ прочь. Что говорить! Народъ обходительный, особливо когда пьянъ...
   -- Однако подгони-ко лошадку.
   -- Однова этотъ капитанъ меня къ себѣ на карапь звалъ. Счасъ ейную водку на столъ и прочее угощеніе, какъ по ихнему закону полагается. Однако я тогда довольно хорошо натрескался. Ночью слышь въ части окно вышибъ, потому въ полицу попалъ. Дорого мнѣ это угощеніе стало. Сраму одного сколько, на другой день съ фараонами выгнали улицу мести... Н-и-у, подлая! Чаво у кабака стала? Ишь, каторжная, точно человѣкъ... понимаетъ!.. А что, господа, я полагаю супротивъ нашего Архангельска города не найтить?...
   -- Почему?
   -- Потому у насъ ровно... Просторъ. Гладкость эта. Ни тебѣ оврага, ни тебѣ пригорка... опять же насчетъ ѣздока, ѣздокъ у насъ лѣтомъ -- первый сортъ. Полтину спросишь -- слова не скажетъ. Нашъ ѣздокъ любитъ, чтобы поговорить съ нимъ, потому онъ извѣстное дѣло баринъ, человѣкъ глупый, ну ты его и наставь. Разскажи ему про все. За это самое на чай жертвуютъ, за наставленіе значитъ. У насъ ѣздокъ хорошъ! рѣшительно проговорилъ онъ и погналъ лошаденку.-- Вотъ, примѣрно, взмахнулъ онъ кнутомъ направо, на какую-то черненькую и грязненькую слободку,-- вотъ примѣрно -- Кузнечиха. А почему она Кузнечиха? Потому что въ ей народъ голый, запивоха народъ... прощеколда. Ну и чести ей мало. Какой это народъ -- ни поддевки на емъ ни сапогъ... Самый необходительный народъ -- поэтому и прозывается онъ Кузнечевскимъ. А таперчи проѣхали мы Нѣмецкую слободу -- ей честь большая, супротивъ прочаго тамъ живетъ ѣздокъ хорошій... А въ Кузнечихѣ поди и ѣздока нѣтъ.
   -- Кто же у васъ въ Нѣмецкой слободѣ живетъ?
   -- Иностранецъ тамъ пребываетъ. Иностранные люди. У нихъ и родители нѣмцами были... Чего тутъ!.. Онъ въ свою кирку ходитъ и все значитъ тамъ въ книжку читаетъ. Попъ евоный свое, а енъ свое... Одначе у него деньги есть!.. неожиданно заключилъ онъ.
   Что это за жалкое мѣсто -- Кузнечиха! Послѣ благоустроеннаго, чистенькаго, опрятнаго Архангельска, эта часть его показалась рамъ какимъ-то гнѣздомъ нищеты и убожества: кривыя улицы, узкіе переулки, деревянные домишки, покосившіяся, потрескавшіеся, похожія на физіономію пьянаго забулдыги, сплошь усѣянную синяками и шрамами. Длинные заборы, за которыми скрываются черные пустыри, хижинки въ два и одно окно. Невольно думалось намъ: какъ скверно должно быть живется тутъ людямъ! Какъ непріятна, холодна ихъ обстановка! Вотъ выползла изъ какой-то избушки-землянки, едва отличаемая отъ тряпокъ, въ которые она завернута,-- старушонка. Что это за необыкновенныя лохмотья, что за ужасныя морщины! Каждая какъ будто проведена цѣлыми годами страданій. Безнадежно на безкровномъ лицѣ глядятъ тусклые глаза, костлявая синяя рука тянется къ намъ за подаяніемъ.
   -- Ты тутъ и живешь, старушка?
   -- Тутъ и живу... Домъ у меня то свой... Жильца пускаю.
   Хижина была всего въ одно окно.
   -- Гдѣ же у тебя жилецъ живетъ?..
   -- А въ горницѣ. Печка значитъ -- моя, а окно -- евоное. Такъ и живемъ.
   -- Чай, плохъ приходится?
   -- Плохо, родимый, плохо. Колибъ не свинья -- совсѣмъ бы пропасть надо.
   -- Какая свинья?
   -- А свиньей я живу, кормилицъ, свиньей. Свинья у меня такая есть, давно ужь у меня живетъ. Свинья-то мнѣ поросятъ носитъ. И такіе ли ладные поросята!.. Хорошая у меня свинья-то... Красавушка! Нѣмцу въ городъ поросятъ продаю... Мы ей подали. Старуха просіяла. Она не знала чѣмъ угодить намъ, наконецъ предложила посмотрѣть свинью. Мы отказались, но попросили позволенія посмотрѣть, какъ она живетъ. "Голо живу, батюшко, а пожалуй, иди, смотри!" Въ низенькую дверцу согнувшись въ три погибели вошелъ сначала я. Весь домъ стоялъ только изъ сѣней, одинъ бокъ которыхъ раскололся, давая снѣгу, вѣтру и дождю свободный доступъ внутрь жилья,-- да изъ небольшой, шаговъ пять, комнатки. Крыша надъ сѣнями была разобрана на дрова. Въ комнатѣ все смотрѣло жалко, пусто, грязно. Какое-то тряпье висѣло наверху; худая, костлявая, почти одичавшая съ голоду кошка шмыгнула при нашемъ появленіи въ уголъ и распушила хвостъ, злобно оскаливаясь на непрошенныхъ посѣтителей. У окна сидѣлъ старикъ, искривленный, желтый, лысый, чиня единственную рубаху и оставаясь поэтому въ костюмѣ нашихъ прародителей. Онъ быстро накинулъ на себя-что-то невозможное, дырявое, изношенное, ничуть не прикрывавшее худаго, узлами да синими подтеками испещреннаго тѣла... Мы раскланялись.
   -- Они и прошенія пишутъ!.. видимо хвасталась старуха своимъ жильцомъ, какъ единственнымъ достояніемъ, принадлежащимъ ей лично.
   -- Это точно, что для пропитанія...
   Мы вышли.
   Скоро мы проѣхали мостъ черезъ р. Двину, соединяющій городъ съ Соломбалой, гдѣ еще недавно были и верфи и доки, и гдѣ теперь нѣтъ ничего кромѣ кабаковъ, да пустыхъ громадныхъ казармъ. Впрочемъ лѣтомъ Соломбала оживленнѣе города. Въ это время, чуть ли не въ каждой ея улицѣ открываются трактиры и харчевни для матросовъ съ иностранныхъ кораблей, посѣщающихъ сотнями мѣстную гавань. Къ самой набережной привалили сотни торговыхъ судовъ и пароходовъ, грузившихся ссыпными и льняными товарами. Тутъ были и безобразные англійскіе угольщики и превосходные ливерпульскіе и гулльскіе парусники и разныя засаленныя и проконченныя Ангелики, Агнесы, Амаліи и Маргариты изъ Гамбурга, Любека, Киля. Большая часть ихъ трехмачтовики. Тутъ же встрѣчались суда и пароходы изъ Лондона, Глочестера, Бристоля, Плимута, Шотландіи, Амстердама, Роттердама, Грюнингеня, Антверпена, Бордо, Дюнкирхена, Марсейля, Гавра, Генуи, даже изъ Туниса и Бостона. Толпы народа двигались по направленію къ нимъ и обратно. Посрединѣ гавани нѣсколько пароходовъ грузилось прямо изъ неуклюжихъ карапузыхъ барокъ. Два военные корвета, "Самоѣдъ" и "Полярная звѣзда", стояли гутъ же на неподвижномъ зеркалѣ Мурманскаго устья с. Двины. Мы быстро миновали ихъ -- и скоро оставивъ за собою городъ, выѣхали въ пустынныя и безлюдныя окрестности.
   Отсюда вплоть до Маймакскихъ лѣсопильныхъ заводовъ начиналась и шла весьма порядочная дорога, едва ли существующая въ другомъ мѣстѣ; этотъ путь устроенъ хозяевами лѣсопильныхъ заводовъ, вѣроятно изъ забракованныхъ досокъ. Русскій человѣкъ эти же самыя доски или спалилъ бы или бросилъ безъ всякаго употребленія. По этой скатерти, какъ по полотну желѣзной дороги, мы ѣхали безъ тряски, конечно и быстро, оглядывая однообразныя глади съ черными кучами вызженнаго каменнаго угля и шлака, который выбрасываютъ сюда. Безоблачное небо, не смотря на половину августа, налило какъ въ серединѣ лѣта. Откуда-то доносилась пѣсня, своими едва уловимыми тонами вызывая въ душѣ какую-то безпредметную, безпричинную тоску.
   Наконецъ прямо противъ насъ показалось какое-то кирпичное строеніе. Не то фабрика, не то заводъ.
   -- Это что?
   -- А это купца Бранта, лѣсопильня.
   -- А осмотрѣть ее можно?
   -- Допущаютъ, потому антиресно. Тамъ пружина дѣвствуетъ. Здорово она эти дрова жретъ.
   Мы вышли; въ заводъ вели два входа -- одинъ внизу и печи въ три жерла, надъ которыми устроены указатели степени жара. Котлы только что начали растапливать. Вверху рабочихъ не было вовсе.
   -- Что у васъ работы вовсе нѣтъ, сегодня?
   -- Мой непонмайть...
   Наконецъ мы столковались съ нимъ по нѣмецки. Оказалось, что на заводѣ перемѣнной артели нѣтъ -- работаетъ одна артель.
   -- Вотъ въ Маймаксу поѣдете, тамъ работа безсмѣнная, и день и ночь. А у насъ дѣло только въ началѣ.
   -- Значитъ у васъ и смотрѣть нечего?
   -- Пока нечего.
   Брантъ -- главная Архангельская фирма. Отецъ ея настоящаго представителя былъ одинъ изъ предпріимчивѣйшихъ и полезнѣйшихъ людей на русскомъ сѣверѣ. Такъ, онъ нѣсколько разъ снаряжалъ экспедицію на Новую землю, помогъ Академику Гофману изслѣдовать наше Запечорье, а самъ вмѣстѣ съ нимъ шатался въ глуши этого дикаго края. Онъ организовалъ первую колонію на Мурманѣ, устроилъ въ Архангельскѣ сахарный заводъ, громадное зданіе котораго поражаетъ и теперь своею запущенностью и пустотою. Тамъ нынче не производится никакихъ работъ и только изрѣдка въ немъ просушивается подмоченный ленъ. Теперь вся дѣятельность фирмы Бранта заключается въ отпускѣ черезъ Архангельскъ ссыпныхъ и льняныхъ товаровъ, да въ такомъ же отпускѣ черезъ Петербургъ и Ригу... Наконецъ мы поѣхали къ спуску въ рѣкѣ, на противуположной сторонѣ ея рукава тянулись громадныя строенія Маймаксы, этаго втораго города, кипящаго дѣятельностью и во всякомъ случаи болѣе оживленнаго, чѣмъ тихій пустой Архангельскъ.
   Перевозчика не оказалось. Прямо передъ нами медленно тянется по рѣкѣ какая-то неуклюжая, грубо выстроенная лодья, должно быть временъ троглодитовъ или эпохи свайныхъ построекъ. Воображеніе такъ и рисовало на ней первобытнаго человѣка съ каменнымъ топоромъ въ рукахъ, одѣтаго въ звѣриныя шкуры. Оказалось, что на этихъ ковчегахъ, уступающихъ своему библейскому образцу только въ величинѣ, перевозятъ въ городъ песокъ. Пользуясь близостью разстоянія и медленностію хода этого рѣчнаго чудовища, я завелъ съ его экипажемъ, состоявшимъ изъ одного матроса (онъ же и капитанъ судна), разговоръ... "Откуда лодьи эти"?
   -- Задвинныхъ деревень. Песокъ возимъ
   -- Много ль его помѣстится въ посудинѣ этой?
   -- Въ карбасикѣ-то, что-ль? Рублей на десять заразъ
   -- Сколько же доходу очистится за все лѣто?
   -- Рублевъ шестьдесятъ, а то всѣ семьдесятъ чистыхъ. Только и есть заработку у насъ.
   -- А долго-ли судно это служитъ?
   -- Годковъ пятнадцать, если крѣпко, постоитъ. На постройку его рублевъ полтораста сойдетъ...
   И ноевъ ковчегъ повернулъ за уголъ.
   -- Не-ре-воз-чикъ! оралъ возница, надсаждая грудь.
   -- Че-его! пронеслось съ противуположнаго берега.
   -- Подавай кар-басъ... Генерала везу!... для пущаго эффекта импровизировалъ первый, снабжая все это трехъ этажными фразами.
   -- Лад-но не по-ко-лѣ-ете!... донеслось оттуда. И генералъ какъ видите не помогъ.
   -- Дды я ге-не-ра-ла ви-зу... Чо-о-отъ!...
   -- Хоть самого фартальнаго!.. Наконецъ черная точка отдѣлилась отъ набережной Маймаксы и минутъ черезъ пять карбасъ причалилъ къ намъ.
   -- Иде инералъ?..
   -- А что, испугался?
   -- Мы генералами не очень чтобъ напуганы. Не опасаемся!.. У насъ тутъ свой иниралъ -- Карла Карлычъ есть.
   Всѣмъ разомъ переѣхать оказалось невозможно. Сначала перебрались мы, потомъ перевезли дрожки и наконецъ лошадь. Все это заняло болѣе трехъ часокъ, въ теченіи которыхъ мы шатались по заводамъ.
   Маймакса -- это груда деревянныхъ строеній, состоящихъ изъ заводовъ, домовъ для рабочихъ, маленькихъ и кокетливыхъ коттеджей нѣмецкихъ-заводскихъ "чиновниковъ", амбаровъ, кладовыхъ, навѣсовъ, старыхъ и нынѣ брошенныхъ заводовъ и еще Богъ знаетъ какихъ зданій. Все это занимаетъ цѣлый островъ р. с. Двины, все это перемѣшано, вездѣ кипитъ толчея практической дѣятельности, вездѣ снуютъ лошади съ досками, распиленными на заводѣ и сваливаемыми подъ навѣсы, откуда въ свою очередь ихъ сгружаютъ на суда для отправки за границу. Вездѣ -- грохотъ, свистъ машинъ, говоръ сотень народа, куда-то идущаго, откуда-то выходящаго. Вездѣ бьются невидимые пульсы, вездѣ по незримымъ артеріямъ разливается горячая кровь дѣятельнаго организма. Мы даже растерялись отъ всего этого шуму и гомону, отъ всей этой суеты и движенія. Какъ-то озадачивала эта жизнь рядомъ съ безлюднымъ Архангельскомъ.
   Здѣсь нѣсколько заводовъ. По такому же, какъ и у Бранта, косому перекиту мы поднялись, вошли подъ громадный навѣсъ White Sea Со и остановились буквально оглушенные и пораженные. Какой-то рѣзкій, пронзительный свистъ билъ въ одно ухо, громкое звяканье цѣпи и гулкій шумъ распиловочной рамы -- въ другое. Въ глазахъ мѣшались толпы рабочаго люда, снующаго взадъ и впередъ, запыхавшагося, замореннаго на работѣ, кричащаго и ухитряющагося переговариваться въ этомъ адскомъ шумѣ.
   Тутъ были и взрослые, и дѣти. Всякій дѣлалъ свое дѣло. Надсмотрщикъ въ вязанномъ шарфѣ, вѣроятно -- знакъ болѣе высокаго соціальнаго положенія, покрикивалъ на рабочихъ, забѣгая то вправо, то влѣво. Спустя нѣсколько минутъ, мы разглядѣли въ чемъ самая суть производства, по крайней мѣрѣ кажущаяся, бьющая въ глаза. Громадная цѣпь влачила нѣсколько колосальныхъ и толстыхъ бревенъ (и какіе великолѣпные лѣсные гиганты были срублены на это!), движимая въ горизонтальномъ направленіи машиною. Бревна придерживались крюками. Передовое бревно, у задняго конца котораго за одновременно движущейся платформѣ стоитъ рабочій, подходитъ къ рамѣ, въ которой вертикально дѣйствуютъ въ обратномъ одна другой направленіи три пилы. Главное вниманіе рабочаго направлено на то, чтобы бревно шло совершенно ровно, не уклоняясь ни вправо, ни влѣво. Входя въ раму и подвигаясь по ней. оно распиливается на четыре продольныя части во всю его длину. Двѣ изъ нихъ, среднія, ровныя и толстыя, обработываются окончательно вправо отъ главной рамы, колесообразною пилою, срѣзывающей два еще нетронутые бока доски. Остающіяся за тѣмъ еще двѣ доски, если онѣ достаточно толсты, обработываются тутъ же. Въ противномъ случаѣ, т. е. если онѣ тонки и плохи, ихъ мальчики тутъ же сбрасываютъ за окно. гдѣ ими растапливаютъ машинную паровую печь. Готовыя доски складываются на двухколесные козлы -и здоровыми сытыми лошадками. верхомъ на которыхъ сидятъ бойкіе мальчуганы, доставляются въ склады.
   -- Сколько вы получаете за работу? Обратился я къ надзирателю.
   -- Мало.
   -- А именно?
   -- Да вонъ -- ребята, указалъ онъ на четырнадцати и пятнадцатилѣтнихъ подростковъ, получаютъ отъ 6 до 8 рублей въ мѣсяцъ, а взрослые рабочіе по 40 к. въ день, круглый годъ, на своихъ харчахъ.
   -- Сколько Часовъ вамъ приходится работать въ день, если вычесть отдыхъ?..
   -- А по двѣнадцати. Изъ объясненій надсмотрщика я узналъ, что рабочіе раздѣляются на двѣ артели. Каждая изъ нихъ работаетъ въ теченіи сутокъ по 12 часовъ. Смѣняются онѣ черезъ шесть часовъ. Такъ, въ шесть часовъ утра напр. идетъ первая артель и работаетъ до двѣнадцати, въ двѣнадцать идетъ вторая и работаетъ до шести, въ 6 идетъ вновь первая и работаетъ до 12 ночи, въ 12 ночи приходитъ опять вторая и работаетъ до шести утра, т. е. работа идетъ кругомъ всѣ сутки. Праздниковъ нѣтъ. Трудъ здѣсь требуетъ особеннаго напряженія силъ и вниманія, почему долженъ быть признанъ въ высшей степени утомительнымъ, а плата за него -- несообразною съ дѣйствительнымъ количествомъ затрачиваемой работы. Поэтому жалобы рабочихъ на ничтожность вознагражденія -- вполнѣ основательны; по такъ какъ всѣ заводы дѣйствуютъ солидарно, то нѣтъ и конкуренціи, благодѣтельной для рабочаго, имѣющаго возможность выбрать гдѣ для него повыгоднѣе. Поневолѣ и продавай свои силы за безцѣнокъ, за возможность только не умереть съ голода, да уплатить подать.
   Вдоволь надышавшись здоровымъ смолистымъ воздухомъ, мы вышли вонъ, невольно удивляясь кучамъ мусора и опилокъ валявшихся повсюду. Мнѣ кажется, что съ извѣстными приспособленіями и опилки могли бы не пропадать безслѣдно. Изъ нихъ стоило бы только приготовлять кирпичи, для отопленія тѣхъ же паровыхъ печей. Раздумывая объ этомъ, вошли мы во второе отдѣленіе завода, гдѣ находилась собственно машина. Тутъ была относительная тишина. Только изъ помѣщенія рядомъ доносился свистъ и грохотъ производства. Температура была весьма высока, въ ней трудно казалось выдержать и двадцать минутъ, которыя мы провели здѣсь. Кажется, что термометръ показывалъ выше 30о, не выдаемъ впрочемъ за вѣрное.
   Здѣсь мы встрѣтили русскаго машиниста. На заводахъ такого рода машинистами бываютъ обыкновенно нѣмцы; тутъ, напротивъ, передъ нами стоялъ здоровый, сильный крестьянинъ съ открытымъ, умнымъ лицомъ, внимательно слѣдившій за механизмомъ завода. Оказалось, что и другой, смѣняющій его, крестьянинъ тоже... Но зато какая ничтожная плата дается имъ! Иностранецъ на такомъ же мѣстѣ получалъ бы 80-97 р. въ мѣсяцъ, русскій получаетъ лишь 15 р.,-- жалкихъ 15 р., которыми онъ долженъ быть сытъ и одѣтъ; ихъ должно хватить и на подати и на его семейство. А у машиниста, видѣннаго нами, семья оказывалась далеко не малочисленной. Иностранцы всегда поступаютъ такимъ образомъ. Они въ исключительномъ случаѣ пожалуй и возьмутъ русскаго, но будутъ держать его въ черномъ тѣлѣ. Впрочемъ, что говоритъ! Эксплуатація и эксплуататоръ вездѣ одинаковы... Мы вышли вонъ и отправились бродить по Маймаксѣ. На каждомъ шагу красовались англійскія и нѣмецкія названія конторъ, повсюду порусски изображалось: здѣсь воспрещается курить. Не вдалекѣ отъ завода и пристани привалило и грузилось поморское судно.
   -- Откуда?
   -- Изъ Сумы.
   -- А судно чье?
   -- Антонова. Лѣсомъ грузимся, рогожу беремъ, дранки тутъ же.
   -- Дорого ли берутъ съ васъ?
   -- Хозяинъ про то знаетъ. Должно -- дороги, потому третій день себѣ затылокъ чешетъ. Вонъ въ городѣ канатовъ купили, припасу разнаго. У хозяина въ селѣ лавки свои, ну такъ про запасъ значитъ.
   Пошли дальше; по обѣимъ сторонамъ уложенной досками дороги тянулись амбары, склады и кладовыя. Дома для рабочихъ виднѣлись вдали. Хотѣли мы зайдти туда, да это оказалось невозможнымъ -- по какимъ причинамъ -- не знаю. Также запрещенъ входъ въ складъ продовольственныхъ матеріаловъ, откуда, какъ говорятъ, совершенно доброкачественные товары отпускаются рабочимъ по своей цѣнѣ. Это существуетъ впрочемъ въ большинствѣ нѣмецкихъ заводовъ, и съ этого давно бы слѣдовало брать примѣръ русскимъ заводчикамъ, которые если и открываютъ лавки для своихъ рабочихъ, то дерутъ съ нихъ неимовѣрныя цѣны. Если мы не можемъ описать помѣщеній рабочихъ, по слухамъ довольно удовлетворительныхъ, то -- вина не наша. И къ чему эта дикая система запрещеній! Хорошее-ли впечатлѣніе вынесетъ туристъ, если ему на каждомъ шагу толкуютъ: "Сюда нельзя-съ... А сюда такъ тоже нельзя-съ... Мы бы съ нашимъ удовольствіемъ, но какъ значитъ наши хозява"...
   -- Ну а куда можно?-- "А вотъ по улочкѣ погуляйте... По улочкѣ -- мы этого не опасаемся"... И разговоръ конченъ. Нѣмецъ хоть тѣмъ хорошъ, что не устроитъ кабака, гдѣ бы рабочій пропивалъ свой скудный заработокъ. Нашъ отечественный заводчикъ свой заводъ какъ крѣпость бастіонами окаймилъ бы питейными домами -- у всѣхъ дорогъ, ходовъ и выходовъ насажалъ бы разныхъ "Развеселыхъ заведеній", "заведеній для прохлажденія" и т. п. кабаковъ. Въ примѣръ разнаго рода заводамъ слѣдовало бы поставить рабочія слободы въ Мюльгаузенѣ, по крайней мѣрѣ въ эпоху до нѣмецкаго раззоренія Эльзаса. Какая тамъ чистота и опрятность! Какое мудрое экономическое начало сквозитъ во всякой мелочи, во всякихъ пустякахъ! Сколько дешево-стоющихъ и въ то же время красящихъ жизнь удобствъ! Путешественникъ ходитъ тамъ какъ у себя дома. Ему нигдѣ не указываютъ на запреты. Захочется ли ему осмотрѣть садъ или домъ рабочаго, онъ осматриваетъ ихъ безпрепятственно. Полюбопытствуетъ ли онъ узнать, какъ устроены бани и прачешныя,-- входи и гляди. Я не могу забыть, съ какимъ радушіемъ провожалъ меня одинъ старикъ рабочій всюду, куда мнѣ только хотѣлось заглянутъ съ назойливою безцеремонностью истаго туриста. Въ Мюльгаузенѣ большая часть домовъ составляютъ уже собственность рабочихъ, въ 1853 году компаніею было выстроено тамъ до 600 котеджей -- и 3/4 изъ нихъ, то есть 400, въ 1868 году уже находились въ полномъ владѣніи исправныхъ и трезвыхъ тружениковъ, вносившихъ единовременно до 350 франковъ, а остальное выплачивавшихъ по мелочамъ. Мюльгаузенскія рабочія слободы всѣ потонули въ маленькихъ садикахъ. Чистые каменные тратуары, веселыя занавѣски на окнахъ, газовое освѣщеніе, школы, все это дышетъ порядкомъ и указываетъ на болѣе разумное соціальное устройство. Впрочемъ, то Мюльгаузенъ.
   Лѣсъ у насъ не такъ дорогъ какъ въ Танневальдѣ -- и постройка просторныхъ избъ обошлось бы гораздо дешевлѣ.
   Впрочемъ и то сказать, намъ двѣнадцати-часовой трудъ едва ли оставитъ время на обработку нолей или садовъ. Идя дальше, мы добрались до необитаемой части Маймаксы, гдѣ по видимому прежде кипѣла жизнь. Вездѣ тянулись оставленные заводы и ветхіе амбары. На крышѣ одного пустаго строенія красовались два бюста.
   -- Гёте и Шиллеръ... рѣшилъ безапеляціонно мой товарищъ.
   -- Полно врать! что за отношеніе между поэтомъ и лѣсопильнымъ заводомъ?
   Бюсты такъ и остались загадкою.
   Мы воротились. Оказалось, что лошадь все еще не перевезена; пришлось сѣсть у набережной и ждать. Погода была чудная. Солнце обливало рѣку и Маймаксу зноемъ и свѣтомъ. Только порою чуялось въ воздухѣ что-то осеннее, какой-то легкій холодокъ, пріятно щекотавшій нервы, струившійся въ тепломъ воздухѣ и охватывавшей насъ жаждою дѣятельности, здоровымъ стремленіемъ къ труду, къ кипучему и производительному труду. Изъ Маймакскихъ лѣсопильныхъ заводовъ слѣдующія фирмы отпускаютъ доски за границу:
   
   Gribunoff, Fontaines et Со-- 573,540 штукъ досокъ.
   Clarke -- 818,960 " "
   Е. Н. Brandt et -- Со 334,656 " "
   White Sea Со -- 674,400 " "
   А. Поповъ -- 50,000 " "
   Всѣ расходы -- 2.451,556 штукъ досокъ.
   
   О числѣ приходящихъ за досками судовъ можно судитъ изъ того, что одна White Sea Со ежегодно отпускаетъ грузы досокъ на сорока пяти иностранныхъ судахъ.
   Лодка съ лошадью подъѣхала. Наконецъ мы сѣли и поѣхали въ Новодвинскую крѣпость.

(Продолженіе будетъ).

"Нива", No 19, 1874

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru