Нелидова Екатерина Николаевна
Мираж

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

МИРАЖЪ.

(Разсказъ).

   Сегодня никто не пошелъ въ гимназію и на дѣтей надѣли праздничныя платья. Они ходили изъ угла въ уголъ, ничего не дѣлая, и ждали чего-то особеннаго, что должно было случиться скоро, съ минуты на минуту.
   Съ самаго ранняго утра въ комнатахъ поднялась возня, какая обыкновенно бываетъ предъ Рождествомъ или Пасхой. Единственная прислуга, Анисья, мыла и скребла съ невообразимымъ усердіемъ старый облинявшій полъ, окна и двери. Ветхую, оборванную мебель прикрыли суровыми чехлами, которые тоже употребляли только въ большіе праздники, а на преддиванный столъ накрыли красную пеньковую скатерть. Стулья и кресла чинно стояли вокругъ стола и по стѣнамъ "гостинной", которая въ обычное время: замѣняла и комнату для занятій и даже спальню маленькаго гимназиста Сережи. Дѣвочки спали съ матерью въ маленькой комнатѣ рядомъ. Изъ этихъ двухъ комнатъ, крошечной полутемной передней и такой же кухни состояла вся квартира.
   Изъ кухни въ настоящую минуту несло страшнымъ чадомъ и жаренымъ лукомъ. Очевидно, Анисья проявляла теперь свои кулинарныя способности съ такимъ же рвеніемъ, съ какимъ часъ тому назадъ мыла полы. Она обладала неимовѣрно крупной фигурой и потому съ трудомъ поворачивалась на крошечномъ пространствѣ между плитой и стѣной, каждый разъ стукаясь бокомъ то о ту, то о другую. Толчки эти она сопровождала громкой воркотней и нелестными эпитетами по отношенію къ хозяевамъ, устроившимъ такую неудобную кухню. Сегодня, впрочемъ, она такъ прониклась торжественнымъ настроеніемъ окружающихъ, что даже понизила свой зычный голосъ до шепота и замѣнила засаленный и промасленный передникъ чистымъ, хотя и неглаженнымъ.
   -- Барышня,-- позвала она, пріотворивъ дверь изъ кухни,-- барышня, позовите мамашу.
   У окна въ гостинной сидѣла хорошенькая дѣвочка лѣтъ пятнадцати съ мечтательными карими глазами и длинной темнорусой, шелковистой косой.
   -- Какъ ты начадила, Анисья,-- проговорила она недовольнымъ голосомъ, -- неужели ты не можешь жарить, не проливая масла на плиту.
   -- Опять неладно, -- фыркнула совершенно неожиданно Анисья,-- стараешься, стараешься -- все не потрафишь!
   Она сердито хлопнула дверью, продолжая громко ворчать. Дѣвочка пожала плечами и презрительно улыбнулась....
   -- Совсѣмъ съ ума сошла,-- тихо сказала она.
   -- Что тамъ случилось?
   Въ комнату вошла женщина лѣтъ тридцати пяти, въ черномъ и потертомъ платьѣ съ кружевной косынкой на свѣтлыхъ рѣденькихъ волосахъ. Въ ранней молодости это была, по всей вѣроятности, очень миловидная блондинка съ нѣжной бѣлой кожей, мелкими чертами лица и красивыми голубыми глазами. Теперь эти глаза какъ-то выцвѣли и потухли отъ безсонныхъ ночей и многихъ пролитыхъ слезъ, а лицо пожелтѣло и мѣстами на немъ легли морщинки. Старое черное платье висѣло некрасивыми складками на маленькомъ худомъ тѣлѣ.
   -- Опять ты ссоришься съ Анисьей, Нина,-- усталымъ голосомъ сказала она.-- И что тебѣ за охота...
   Въ эту минуту послышался стукъ дрожекъ и кто-то подъѣхалъ къ крыльцу. Нина вскочила со стула, выглянула въ окно, вся поблѣднѣла, потомъ вспыхнула и прошептала замирающимъ голосомъ:
   -- Пріѣхалъ...
   Сильный дребезжащій звукъ колокольчика огласилъ комнаты. Анна Васильевна вздрогнула и какъ-то съежилась.
   -- Отопри,-- тихо сказала она дочери.
   Въ дверяхъ показался высокій пожилой брюнетъ съ роскошной черной бородой съ просѣдью. Онъ нерѣшительно снялъ шапку съ пышныхъ еще, но уже совсѣмъ сѣдыхъ волосъ и стоялъ на порогѣ.
   -- Смѣю ли я войти въ этотъ домъ?-- немного театрально, съ паѳосомъ спросилъ онъ, обращаясь къ Аннѣ Васильевнѣ. Та не двигалась съ мѣста и не произносила ни слова. Десять минутъ тому назадъ она ждала его съ полной готовностью все простить и все забыть, хотѣла только одного -- видѣть его тутъ около себя, слышать снова его голосъ, видѣть ласку въ его глазахъ...
   Но по его письму она думала встрѣтить несчастнаго, раскаявшагося, измученнаго человѣка и ей легче было бы видѣть его такимъ. А онъ все тотъ же, что былъ и тогда -- блестящій, самоувѣренный, изящный... Быстрымъ взглядомъ окинула она его франтоватую, хотя и енотовую шубу и бархатный пиджакъ, и ей какъ-то унизительно и стыдно стало за свою приглаженную и подштопанную нищету.
   Она молчала и не двигалась.
   Нина со страхомъ смотрѣла то на отца, то на мать.
   -- Мама!-- воскликнула она, наконецъ, съ отчаяніемъ.-- Мама! что же ты молчишь?
   Она вся трепетала при мысли, что отецъ уѣдетъ, не дождавшись разрѣшенія войти.
   -- Ты не можешь меня простить, Аня?-- началъ опять тотъ.-- Дѣтей не отнимай у меня... Послѣдняго утѣшенія...
   Голосъ его дрожалъ и что-то искреннее слышалось въ немъ. Анна Васильевна какъ бы очнулась.
   -- Иди... Мы тебя ждали...-- какъ бы въ оцѣпенѣніи произнесла она.
   Быстрымъ движеніемъ сбросилъ онъ шубу на сундукъ и всталъ на колѣни передъ женой.
   -- Мученица... Святая!.. Прости! Дай припасть къ твоимъ рукамъ, дай отдохнуть на твоей груди!
   -- Оставь, пожалуйста не надо...-- съ брезгливостью сказала Анна Васильевна, отодвигаясь.
   Нина съ нѣмымъ укоромъ смотрѣла на мать.
   Тогда она, наконецъ, пересилила себя, глубоко вздохнула и подала руку мужу.
   -- Ну, здравствуй, пойдемъ къ намъ, посмотри на насъ. Дѣтей не узнаешь, выросли безъ тебя.
   Грустная, немного насмѣшливая улыбка мелькала на ея блѣдныхъ губахъ. Ни разу не вспомнилъ о насъ за пять лѣтъ, думала она, а теперь пріѣхалъ, зачѣмъ? Надолго ли?
   Евгеній Николаевичъ осыпалъ поцѣлуями ея руки.
   -- Дочка моя милая, сокровище мое, -- обратился онъ, наконецъ, къ Нинѣ, которая смотрѣла на него блестящими, восторженными глазами полными слезъ. Вся пунцовая, трепещущая и радостная бросилась она къ нему на грудь.
   -- Папа милый, дорогой, ненаглядный... я тебя помню... Я все время думала... Я знала, что ты пріѣдешь...-- лепетала она, сбиваясь и путаясь.
   -- Милая, дѣточка...-- Онъ цѣловалъ и гладилъ ея голову.-- А это Сережа, Надя? Дорогіе мои, крошки, какъ выросли! О какъ, я былъ глупъ и гадокъ!
   -- Это -- папа, дѣти, поздоровайтесь съ нимъ,-- сказала Анигь Васильевна,-- подводя дѣвочку лѣтъ восьми и мальчика, одѣтаго въ гимназическій мундирчикъ. Оба смотрѣли изподлобья на незнакомаго имъ человѣка.
   -- Не узнали? Ну, вѣдь, они и не могутъ меня помнить, совсѣмъ маленькія были.
   -- Однако, ты вѣроятно усталъ и проголодался съ дороги? Анна Васильевна ушла, чтобы распорядиться по хозяйству. Черезъ минуту въ комнату вошла Анисья съ кипящимъ самоваромъ.
   -- Здравствуйте, баринъ, съ пріѣздомъ,-- провозгласила она.
   Всѣ сѣли вокругъ стола. Волненіе поулеглось и разговоръ продолжался въ болѣе спокойномъ тонѣ.
   Евгеній Николаевичъ много разсказывалъ о своей жизни въ Петербургѣ и путешествіи по Европѣ.
   -- Боже, какъ здѣсь все мертво, тихо, сонно! Тамъ жизнь кипитъ ключемъ, тамъ некогда спать. Нѣтъ, еще немного и я васъ всѣхъ перетащу туда. О тогда мы заживемъ! И у меня, бездомнаго скитальца, будетъ опять свой домъ и своя семья! Такъ, вѣдь, Аня, ты простишь меня? И ты меня, дѣточка дорогая, простишь? Ты не будешь обвинять своего папу за то, что онъ допустилъ, чтобы вы жили въ этомъ городѣ, въ этой квартирѣ...
   Онъ снова со слезами на глазахъ прижалъ къ груди голову Нины.
   -- О папа!-- могла только прошептать дѣвочка.
   При послѣднихъ словахъ мужа Анна Васильевна едва удержалась отъ возраженія. Она не понимала, какъ могъ онъ говорить такъ объ "этой квартирѣ", разсказывать о своихъ разъѣздахъ и путешествіяхъ и не подумать о томъ, что пять лѣтъ вся семья была на ея рукахъ и что въ то время, когда онъ путешествовалъ заграницей, его дѣти могли умереть съ голоду. Но она молчала, потому что ей жаль было нарушить радостное настроеніе дочери. Она еще такъ молода и не можетъ вникать глубоко, притомъ такъ наивно восхищается отцомъ и ужъ, конечно, безусловно вѣритъ ему.
   Наступилъ вечеръ; дѣти, утомленные тревожнымъ днемъ, легли спать раньше обыкновеннаго. Анна Васильевна и Евгеній Николаевичъ остались вдвоемъ въ гостинной, гдѣ крѣпко спалъ Сережа.
   -- Видишь, какъ мы живемъ,-- съ грустной улыбкой начала Анна Васильевна. Мнѣ даже негдѣ положить тебя.
   -- Не безпокойся, дорогая, со мной есть дорожная постель и я прекрасно здѣсь устроюсь. Скоро, скоро все будетъ иначе, всѣмъ намъ будетъ хорошо. Ты отдохнешь, бросишь работать.
   Онъ придвинулся къ женѣ и, робко взявъ ее за руку, съ мольбою заглянулъ въ ея глаза.
   -- Ну, скажи мнѣ, что ты простила... Скажи, что ты еще можешь любить меня...
   Анна Васильевна не отнимала руки, слезы одна за другой катились по ея щекамъ.
   -- Если бы я могла тебѣ вѣрить,-- тихо заговорила она,-- если бы я могла вычеркнуть изъ памяти эти пять лѣтъ...
   -- Но ты не знаешь, что я пережилъ за эти пять лѣтъ! Сколько подлости и низости людской узналъ я! И какъ я усталъ бороться одинъ. Какъ я стремился душою къ тебѣ -- моей нравственной опорѣ! Дай же мнѣ руку, моя чистая голубка, и мы снова вмѣстѣ пойдемъ въ открытый бой съ жизнью!..
   Анна Васильевна съ грустной улыбкой покачала головой.
   -- Ты все тотъ же,-- сказала она.-- Было время, когда ты меня покорилъ такими точно разговорами. Но теперь вѣдь я не семнадцатилѣтняя дѣвочка и знаю цѣну словамъ. Ты все забываешь, что ты не на сценѣ, не передъ толпой, что тебя слушаетъ только твоя жена, которая давно уже знаетъ тебя и давно устала слушать.
   Евгеній Николаевичъ трагически опустилъ голову на грудь.
   -- Я молчу. Я вижу, что время еще не сгладило накипѣвшую въ тебѣ горечь и потому ты такъ незаслуженно оскорбляешь меня.
   -- Можетъ быть,-- согласилась Анна Васильевна,-- ну, а теперь мы оба устали, покойной ночи. Она поцѣловала мужа въ лобъ и вышла изъ комнаты.

-----

   Прошелъ еще день въ праздничномъ настроеніи, затѣмъ жизнь должна была войти въ свою колею.
   Блѣдный свѣтъ ненастнаго осенняго утра едва забрезжилъ въ окна, когда Анисья поставила самоваръ на столъ и уже въ третій разъ принялась будить Сережу. Всѣ, кромѣ маленькой Нади, должны были встать рано и приниматься за работу. Евгеніи Николаевичъ, въ синей суконной тужуркѣ съ бархатнымъ воротникомъ и въ мягкихъ покойныхъ туфляхъ, сидѣлъ въ креслѣ и пилъ чай съ серьезно-дѣловымъ выраженіемъ лица. Еще вчера онъ пристроилъ къ одной изъ стѣнъ письменный столъ, разложилъ на немъ красивый письменный приборъ и портфель, наполненный рукописями. Надъ столомъ были уже развѣшаны портреты писателей и ученыхъ, а также и его собственное изображеніе въ живописно задумчивой позѣ. На столѣ, въ пунцовой плюшевой рамкѣ, стоялъ портретъ Анны Васильевны съ маленькой Ниной на рукахъ.
   -- Это бивуаки, -- повторялъ онъ нѣсколько разъ, устраиваясь.-- Это только на время, но и на бивуакахъ я долженъ имѣть около себя все, что мнѣ дорого и мило -- иначе я не могу работать.
   Анна Васильевна собиралась вмѣстѣ съ Ниной идти въ гимназію, гдѣ она была классной дамой. Сережа надѣлъ шубу, ранецъ и подошелъ проститься съ отцомъ.
   -- Прощай, сынокъ мой дорогой, учись, работай. До свиданія, мои милые. Папа тоже будетъ работать и часы нашей разлуки пролетятъ незамѣтно.
   Нина смотрѣла на отца восторженными глазами и ловила каждое его слово. Она помнила и знала его, конечно, больше младшихъ дѣтей и всегда его образъ былъ окруженъ для нея какимъ-то поэтическимъ ореоломъ. Вмѣстѣ съ воспоминаніемъ о немъ соединялись и самыя лучшія воспоминанія дѣтства. Они жили такъ весело, пока не уѣхалъ папа. У нихъ бывали шумные вечера съ музыкой, пѣніемъ и танцами и домашіе спектакли, гдѣ отецъ выступалъ въ главныхъ роляхъ; потомъ она помнила его и на настоящей сценѣ, не разъ слышала, какъ восторгались его талантомъ и потому привыкла считать его необыкновеннымъ человѣкомъ. Она не понимала и не помнила внезапной причины отъѣзда отца, но никакъ не могла повѣрить, что онъ больше не вернется. Вскорѣ они переѣхали въ другой городъ, взяли маленькую квартирку и распродали почти все, что было. Особенно тяжело жилось, пока мать не имѣла ни мѣста, ни уроковъ. Послѣ долгихъ поисковъ получила она, наконецъ, мѣсто классной дамы въ гимназіи, куда отдала и Нину. Съ этихъ поръ потянулась однообразная скучная жизнь. Мать была строга и серьезна; нѣсколько разъ Нина спрашивала ее про отца,-- куда онъ уѣхалъ и скоро ли вернется, но всегда получала лаконическій отвѣтъ, что онъ уѣхалъ очень далеко и когда вернется -- неизвѣстно. То, что она не знала, она добавляла фантазіей и такимъ образомъ ея любимая подруга знала, что отецъ Нины великій путешественникъ, отправившійся для изученія неизвѣстныхъ странъ. Сегодня она могла сообщить ей съ таинственнымъ и торжественнымъ видомъ, что папа вернулся, что онъ писатель и пишетъ теперь большую драму въ стихахъ, что онъ такой красавецъ, какіе бываютъ только въ романахъ и что скоро они всѣ переѣдутъ въ Петербургъ, гдѣ будутъ играть въ театрѣ папину драму.
   При мысли о разлукѣ обѣ подруги прослезились. Но Нина и тутъ нашла выходъ въ своей фантазіи. Она попроситъ папу, чтобы онъ перевелъ отца Ольги тоже въ Петербургъ, тогда онѣ опять вмѣстѣ будутъ учиться въ гимназіи, а потомъ... Потомъ обѣ поступятъ на сцену!
   Тутъ полетъ Нининой фантазіи пріобрѣлъ такіе необыкновенные размѣры, что ея, всегда болѣе положительная, подруга начала высказывать сомнѣнія. Кончилось тѣмъ, что Нина все-таки убѣдила ее придти какъ можно скорѣе, чтобы посмотрѣть этого необыкновеннаго человѣка.
   За обѣдомъ въ этотъ день было очень весело. Давно уже маленькая комната не оглашалась такимъ веселымъ смѣхомъ и громкимъ живымъ разговоромъ, какъ сегодня. Даже Анна Васильевна развеселилась и улыбалась остротамъ мужа и наивному восторгу Нины.
   Евгеній Николаевичъ пришелъ въ ужасъ отъ того, что дѣти ни разу не были въ театрѣ. Рѣшено было въ ближайшее воскресенье взять ложу. Это рѣшеніе вызвало продолжительные и шумные восторги дѣтей.
   Вечеромъ Анна Васильевна подошла къ столу, за которымъ обыкновенно занимался Сережа и мучился безуспѣшно или надъ какой-нибудь головоломной задачей, или надъ латинскими спряженіями.
   Теперь онъ съ гордостью объявилъ ей, что папа все ему показалъ и что онъ все хорошо знаетъ.
   У Анны Васильевны болѣзненно сжалось сердце; она боялась того чувства надежды, которое невольно закрадывалось въ ея душу.

-----

   -- Жена, дѣти, дорогіе мои! Что за ужасную сцену сейчасъ я видѣлъ! Боже, какіе нравы!
   Евгеній Николаевичъ, не снимая пальто, съ цилиндромъ въ рукахъ, стремительно вошелъ въ комнату жены.
   -- Подумайте, истязать такъ несчастное животное на глазахъ у всѣхъ! Нѣтъ, это невозможно! Это варварство!
   Всѣ вопросительно и съ изумленіемъ смотрѣли на него.
   -- Да въ чемъ же дѣло? Разскажи,-- перебила его, наконецъ, Анна Васильевна.
   -- Ужасно, ужасно! Представь себѣ, дорогая моя, ѣдетъ на извозчикѣ нѣкій господинъ, весьма прилично одѣтый, и не обращаетъ ни малѣйшаго вниманія на то, что его возница хлещетъ и кнутомъ, и кнутовищемъ несчастную ободранную кляченку, которая и безъ того едва ноги волочитъ. Хлесталъ, хлесталъ и дохлестался, наконецъ, до того, что бѣдное животное упало посреди улицы и тутъ же издохло.
   -- Ну, я думала все-таки что-нибудь хуже,-- со вздохомъ облегченія сказала Анна Васильевна,-- вѣроятно, лошадь была больна, иначе едва ли бы она издохла отъ побоевъ.
   -- Я не узнаю тебя, Аничка,-- воскликнулъ снова Евгеній Николаевичъ.-- Гдѣ твое нѣжное сердце? Или жизнь такъ закалила его, что оно неспособно отзываться на страданія ни въ чемъ неповинныхъ животныхъ. А ты, моя Нина, плачешь? Поди ко мнѣ, дочка моя ненаглядная.-- Говоря это, Евгеній Николаевичъ обнималъ и цѣловалъ Нину.
   Анна Васильевна морщилась, смотря на нихъ.
   -- Напрасно ты поощряешь въ ней эту чувствительность, она и такъ слишкомъ экзальтирована,-- тихо сказала она мужу.
   -- Но развѣ проявленіе добраго чувства -- экзальтація?
   -- Когда оно такъ выражается, то да. Я понимаю, что можно пожалѣть животное, даже возмутиться всѣмъ этимъ, но плакать и бросаться другъ другу въ объятія -- по моему, лишнее.
   -- Мы никогда не поймемъ другъ друга,-- сухо сказалъ Евгеній Николаевичъ, отстраняя Нину и поднимаясь со стула.
   Нина сердито взглянула на мать.
   -- Ты всегда обижаешь папу,-- сказала она.-- Нельзя же требовать, чтобы всѣ были такъ спокойны и хладнокровны, какъ ты.
   -- Перестань, ты ничего не понимаешь!
   -- По твоему, я никогда ничего не понимаю. Но что же тутъ дурного, что папа пожалѣлъ несчастную лошадь?
   -- Я и не говорила, что это дурно. Я сказала только, что нужно немного сдерживать свои чувства.
   Анна Васильевна возражала дочери, но въ душѣ упрекала себя за то, что обрушилась такъ на нее и на мужа. Какая я стала нетерпимая, корила она себя, ну что же дѣлать, если ужъ онъ такой, и Нина, вѣрно, въ него пошла.
   Евгеній Николаевичъ сидѣлъ у своего стола и что-то писалъ; дѣти разошлись по угламъ и приготовляли уроки; въ комнатахъ была тишина, прерываемая только тиканьемъ часовъ, да скрипомъ пера по бумагѣ.
   Маленькая Надя соскучилась сидѣть на одномъ мѣстѣ съ своими куклами и пробѣжала на цыпочкахъ, чтобы не мѣшать папѣ, въ кухню къ своему неизмѣнному другу -- Анисьѣ. Тамъ она пробыла до тѣхъ поръ, пока не услыхала разговоръ и смѣхъ отца.
   За чаемъ Евгеній Николаевичъ прочелъ статью, которую онъ только что написалъ для мѣстной газеты. Въ яркихъ краскахъ изобразилъ онъ смерть заморенной лошади отъ побоевъ и голода, взывалъ о состраданіи къ безсловеснымъ созданіямъ и предлагалъ проектъ общества покровительства животнымъ на подобіе столичнаго.
   -- Ну, какъ ты находишь, Аня?-- обратился онъ къ женѣ по окончаніи чтенія.
   Анна Васильевна смутилась и покраснѣла. Она никакъ не ожидала этого вопроса, думая, что мужъ еще сердится на нее и теперь почувствовала живѣйшую благодарность къ нему за то, что онъ забылъ ссору.
   -- Прекрасно, прекрасно, Женя,-- поспѣшила она одобрить, называя его въ первый разъ этимъ именемъ.-- Дѣйствительно, на это слѣдуетъ обратить вниманіе, вѣдь нельзя же допускать, чтобы безнаказанно мучили животныхъ. И ты такъ хорошо написалъ это, что, навѣрное, произведешь впечатлѣніе.
   -- Наконецъ-то я вижу мою прежнюю Аню, милую, добрую, сердечную.
   Евгеній Николаевичъ взялъ руку жены и нѣсколько разъ нѣжно поцѣловалъ ее.
   -- Ну, дѣти, теперь будемъ веселиться,-- обратился онъ къ дѣтямъ.-- Малютка, полѣзай ко мнѣ на колѣни и давай декламировать стихи.
   Надя только и ждала этого приглашенія. Быстро вскарабкавшись къ отцу на колѣни, она начала тоненькимъ голоскомъ и захлебываясь произносить цѣлый монологъ изъ "Бориса Годунова". Затѣмъ декламировали по очереди Нина и Сережа и, наконецъ, самъ Евгеній Николаевичъ. Потомъ онъ началъ загадывать загадки, говорить куплеты, разсказывалъ смѣшные анекдоты, такъ что дѣти смѣялись до упаду, не отставала и Анна Васильевна.
   Она вообще за послѣдніе дни повеселѣла, ожила и даже какъ будто помолодѣла. Сегодня въ первый разъ, послѣ пріѣзда Евгенія Николаевича, произошло между ними маленькое недоразумѣніе, въ которомъ собственно она обвиняла себя; кромѣ самой нѣжной предупредительности къ себѣ и дѣтямъ, ничего она не видала отъ мужа. Мало-по-малу она даже начала вѣрить въ возможность возрожденія семейнаго счастія. Въ самомъ дѣлѣ, думала она, Евгеній ужъ не молодъ, страсти поулеглись, ему самому хочется мирной семейной жизни, надоѣло мыкаться по меблированнымъ комнатамъ и жить среди чужихъ людей. Къ дѣтямъ онъ, повидимому, очень привязался, возится съ ними все свободное время, а они, бѣдняжки, не избалованы вниманіемъ; конечно, она любила ихъ не менѣе отца, но горе наложило отпечатокъ на ея характеръ и она весьма рѣдко была привѣтлива и ласкова съ ними. Теперь, можетъ быть, все измѣнится и всѣмъ будетъ хорошо, невольно повторяла Анна Васильевна фразу, которую не разъ уже слышала отъ Евгенія Николаевича. Изъ деликатности она еще не рѣшалась заговаривать о его матеріальномъ положеніи и только изъ его разсказовъ заключала, что послѣднее время онъ не нуждался и достаточно зарабатывалъ -- вѣроятно, сотрудничествомъ въ какомъ-нибудь журналѣ или газетѣ. Сцену онъ, очевидно, уже бросилъ и объ этомъ Анна Васильевна не жалѣла: не надежный семьянинъ -- актеръ. Миръ и спокойствіе царили въ ея душѣ въ этотъ вечеръ, когда она, простившись съ дѣтьми и крѣпко поцѣловавъ мужа, ложилась спать. Давно не спала она такимъ здоровымъ и хорошимъ сномъ.
   Черезъ нѣсколько дней статья была возвращена изъ редакціи и въ этотъ же день Евгеній Николаевичъ узналъ, что сѣдокомъ злополучнаго извозчика, былъ никто иной, какъ самъ издатель газеты. Снабдивъ статью добавочными комментаріями, Евгеній Николаевичъ послалъ ее въ одну изъ столичныхъ газетъ. Но тамъ она тоже почему-то не была принята. Евгеній Николаевичъ былъ очень огорченъ этимъ обстоятельствомъ и объяснялъ отказъ тѣмъ, что статья прислана издалека и недоброжелательные члены редакціи постарались устранить ее подальше отъ глазъ редактора. Тотчасъ же по пріѣздѣ въ Петербургъ онъ долженъ выяснить этотъ фактъ. Во всякомъ случаѣ теперь ему было не до того: уже нѣсколько дней онъ готовился къ чтенію публичной лекціи о современной поэзіи. Евгеній Николаевичъ собирался разгромить символистовъ и декадентовъ, указать на упадокъ вообще въ области искусства, на вялость общественной жизни, привести все это въ зависимость отъ уродливаго воспитанія дѣтей въ семьѣ и школѣ, и затѣмъ закончить горячимъ призывомъ общества къ борьбѣ съ застарѣлыми традиціями и предразсудками и къ дѣятельности, которая должна вывести людей изъ мрака къ свѣту.
   Громкая тэма и подробная программа лекціи должны были заинтересовать и привлечь много народу. Былъ взятъ залъ дворянскаго собранія и пущено въ продажу до пятисотъ билетовъ. Цѣлую недѣлю до лекціи въ домѣ наблюдалась тишина, дѣти старались какъ можно меньше мѣшать отцу. Евгеній Николаевичъ съ утра садился за письменный столъ, или ходилъ по комнатѣ съ нахмуреннымъ и сосредоточеннымъ лицомъ. Затѣмъ онъ каждый день куда-то уѣзжалъ, и возвращался иногда вмѣстѣ съ юркимъ молодымъ человѣкомъ, который съ изысканной любезностью подходилъ къ ручкѣ Анны Васильевны, погружался на нѣкоторое время въ какія-то вычисленія и соображенія вмѣстѣ съ Евгеніемъ Николаевичемъ, попутно разсказывалъ дѣтямъ смѣшной анекдотъ и уѣзжалъ, очаровавъ всѣхъ своимъ веселымъ нравомъ. Въ назначенный день вся семья была въ напряженно-торжественномъ состояніи. Наконецъ, наступилъ вечеръ. Анна Васильевна и дѣти робко вошли въ ярко освѣщенный залъ и сѣли сбоку около каѳедры. Молодой человѣкъ, во фракѣ и съ голубой розеткой распорядителя, встрѣтилъ ихъ у входа и, предложивъ руку Аннѣ Васильевнѣ, провелъ ихъ на мѣста. Публика собиралась медленно. Первые начали входить гимназисты и гимназистки старшихъ классовъ, занимая мѣста въ послѣднихъ рядахъ. Появилось еще нѣсколько молодыхъ учителей и учительницъ, нѣсколько военныхъ прогремѣли шашками, сопровождая парадно одѣтыхъ дамъ, которыя сѣли въ первыхъ рядахъ, тѣмъ дѣло и кончилось. Въ восемь часовъ, когда Евгеній Николаевичъ вошелъ на каѳедру, залъ былъ наполовину пустъ. Дамы навели лорнеты на интереснаго лектора и остались довольны его наружностью. Жиденькіе и вялые апплодисменты раздались изъ рядовъ гимназистовъ послѣ заключительныхъ словъ Евгенія Николаевича. Начали расходиться также вяло и апатично, какъ собирались. Нина, дрожащая и красная отъ волненія, съ отчаяніемъ и негодованіемъ оглядывалась на публику. Она не понимала, какъ могли отнестись холодно къ такой интересной и блестящей лекціи. О какіе они всѣ безчувственные и глупые! Она чуть не плакала, выходя изъ зала.
   Грустные и разочарованные вернулись они домой. Евгеній Николаевичъ вернулся нѣсколько позднѣе съ мрачнымъ недовольнымъ видомъ. Сборъ не покрылъ расходовъ. Всѣ молча пили чай. Анна Васильевна старалась быть какъ можно ласковѣе, предупредительнѣе съ мужемъ.
   -- Напрасно ты такъ огорчаешься, Женя, -- начала она,-- развѣ ты не знаешь наше общество, многіе ли согласятся пропустить карточный вечеръ для самой интересной лекціи?
   -- О, да, это медвѣжій уголъ, въ которомъ можно задохнуться! Но нѣтъ, я знаю, что это значитъ, это не одно равнодушіе общества, это интриги и зависть здѣшнихъ мелкихъ людишекъ, бумагомарателей! О какъ я ихъ ненавижу и презираю! Скорѣе, скорѣе отсюда, здѣсь нѣтъ воздуха, нечѣмъ дышать!
   -- Папа, уѣдемъ въ Петербургъ, тебя здѣсь никто никогда не пойметъ,-- восторженно воскликнула Нина.
   -- Да, да, дочка, мы уѣдемъ... Правда, тяжело здѣсь, мракъ кругомъ...
   Евгеній Николаевичъ быстро ходилъ по комнатѣ и въ волненіи ерошилъ свои густые серебристые волосы. Анна Васильевна молча и съ грустью смотрѣла на него. Никому бы не сказала она, о чемъ думала въ настоящую минуту, даже и сама испугалась бы, если бы кто-нибудь сказалъ ей вслухъ ея мысли. Старыя, старыя думы откуда-то выползли и грызли ее. Ненадолго она отъ нихъ отдѣлалась, не долго было ослѣпленіе, голая правда опять встала передъ глазами. Не то, что не удалась лекція мучило ее, а то, что она увидала и въ этой лекціи и во всемъ, что дѣлалъ ея мужъ, прежнее мелкое тщеславіе, громкую фразу и рисовку -- да рисовку. Какъ иначе назвать эти трагическія позы, жесты и выраженія? Нѣтъ, все въ немъ осталось прежнее и по прежнему. Молча убрала она посуду, приготовила постели и ушла къ себѣ. Старая рана открылась и болѣла.
   Нѣсколько дней прошло послѣ непріятной исторіи, а Евгеній Николаевичъ все еще былъ мраченъ. Онъ почти не разговаривалъ, ходилъ изъ угла въ уголъ по комнатѣ и не обращалъ вниманія ни на жену, ни на дѣтей, какъ бы обвиняя ихъ во всемъ случившемся.
   Выбитый изъ колеи, Сережа началъ очень плохо учиться. Пока отецъ былъ въ хорошемъ расположеніи духа, онъ разсчитывалъ на его заступничество передъ матерью, а теперь какъ-то всѣмъ было не до него. Наконецъ, одинъ разъ, когда онъ принесъ три двойки, Анна Васильевна вышла изъ терпѣнія и довольно сурово выбранила его.
   -- Какъ можно такъ жестоко относиться къ ребенку?-- неожиданно вступился Евгеній Николаевичъ. Затѣмъ онъ разразился грозной филиппикой противъ учителей, которые преслѣдуютъ дѣтей. Анна Васильевна мягко возразила, что въ данномъ случаѣ виноватъ Сережа, такъ какъ все послѣднее время онъ ничего не дѣлалъ и что не слѣдуетъ пріучать его сваливать свою вину на другихъ.
   Евгеній Николаевичъ ничего не отвѣтилъ, но надулся и весь вечеръ угрюмо просидѣлъ у своего стола, не говоря ни слова. Анна Васильевна рѣшилась переговорить съ нимъ, когда дѣти легли спать.
   -- Послушай, Женя,-- сказала она, подходя къ нему,-- неужели ты сердишься на меня за то, что я возразила тебѣ? Развѣ я не права, что не слѣдуетъ распускать Сережу, когда онъ началъ лѣниться?
   Евгеній Николаевичъ съ отчаяніемъ замоталъ головой и испустилъ что-то въ родѣ подавленнаго стона.
   -- Не то, не то, Аня! Развѣ я сержусь? развѣ я могу сердиться? Но я скорблю, дорогая моя, глубоко скорблю. Я вижу, что ты не только не простила меня за мою почти невольную вину, но ты хочешь мстить мнѣ за нее, ты не вѣришь мнѣ сама и внушаешь недовѣріе дѣтямъ. Всѣ эти дни я хотѣлъ поговорить съ тобой и не рѣшался. Я вижу, что ошибся, что совмѣстная жизнь наша теперь, пока ты такъ относишься ко мнѣ, невозможна. Я долженъ опять быть бездомнымъ скитальцемъ.
   -- Что ты говоришь,-- начала Анна Васильевна, но вдругъ голосъ ея оборвался, она опустила голову и крѣпко стиснула похолодѣвшіе пальцы.
   Внезапная мысль промелькнула у нея въ головѣ и она почувствовала всѣмъ своимъ существомъ то страшное оскорбленіе, какое наносилъ ей снова мужъ. Она поняла, что онъ искалъ только предлога, чтобы уѣхать, ему уже надоѣло жить въ семьѣ и онъ уже началъ скучать.
   -- Такъ ты хочешь опять уѣхать?-- ледянымъ голосомъ спросила она Евгенія Николаевича.
   -- Я долженъ, Аня. Ты гонишь меня, мнѣ нѣтъ мѣста подъ, однимъ кровомъ съ тобою...
   -- И скоро ты ѣдешь?-- прервала Анна Васильевна, не дослушивая его.
   -- Да, я долженъ торопиться, дѣла въ Петербургѣ призываютъ меня.
   -- Хорошо... Я такъ и скажу завтра дѣтямъ... до свиданія...-- отрывисто проговорила она и вышла изъ комнаты.

-----

   Поѣздъ скрылся изъ глазъ, увозя Евгенія Николаевича, не перестававшаго махать то шапкой, то платкомъ, то зонтикомъ провожавшей его семьѣ. Молча и грустно побрели они домой. Все небо было обложено бѣловато-свинцовыми тучами, шелъ снѣгъ, но таялъ тотчасъ же и превращался въ жидкую грязь. Было уже темно, когда они пришли, но никто не зажигалъ огня. Нина какъ пришла, такъ легла въ постель, отвернувшись къ стѣнѣ лицомъ. Надя и Сережа забрались на диванъ и о чемъ-то шептались., но въ концѣ концовъ поссорились, Надя расплакалась и, не найдя сочувствія у матери, убѣжала въ кухню къ Анисьѣ. Сережа вскорѣ, заснулъ на диванѣ.
   Стало совсѣмъ тихо, только по временамъ слышались подавленныя рыданія Нины.
   Анна Васильевна подошла къ постели.
   -- Будетъ плакать, Ниночка,-- ласково сказала она.
   -- Ты, ты виновата!-- съ неожиданной злостью вдругъ вырвалось у Нины.
   Анна Васильевна остолбенѣла.
   -- Какъ? Я?..-- Тихо проговорила она.
   -- Да, да, конечно, ты. Зачѣмъ ты не хотѣла простить папу? Онъ добрый, хорошій... А ты все не могла забыть... Теперь мы опять безъ отца... И опять будетъ такъ скучно, пусто...
   Нина вся билась въ истерическихъ рыданіяхъ.
   Обвиненіе дочери было слишкомъ неожиданно для Анны Васильевны, нѣсколько минутъ она не могла придти въ себя.
   Наконецъ, видя, что Нина не перестаетъ плакать, она принесла воды, намочила ей голову и дала выпить какихъ-то капель.
   -- Постарайся успокоиться,-- сказала она,-- а завтра мы съ тобой поговоримъ, можетъ быть, ты поймешь...
   Нина поймала ея руку и прижала къ губамъ. Очевидно, она уже раскаивалась въ своихъ словахъ.
   Анна Васильевна сѣла около нея на постели и молча гладила ее по головѣ, пока та не успокоилась.
   Долго сидѣла она такъ, не выпуская руку дочери. Нина уже уснула и только продолжала нервно вздрагивать и всхлипывать во снѣ, а Анна Васильевна какъ застывшая сидѣла все въ той же позѣ. Какіе-то обрывки мыслей и воспоминаній пробѣгали въ ея утомленномъ мозгу. Порой ей казалось, что это не Нина, а она сама, такъ горько оплакивала свои золотыя мечты. Потомъ ей было жалко и себя и Нину, какъ-то нераздѣльно. Слезы тихо катились по ея щекамъ, она не вытирала ихъ и не двигалась съ мѣста. Ей хотѣлось теперь только одного -- чтобы ее подольше не трогали и не призывали къ жизни, а дали бы такъ сидѣть и плакать, плакать безъ конца.
   Анисья принесла сонную Надю, раздѣла ее и уложила въ кроватку. Потомъ она разбудила Сережу, который тоже уснулъ не раздѣваясь, приготовила постель ему и Аннѣ Васильевнѣ. Она нѣсколько разъ подходила и смотрѣла на нее, качая головой.
   -- А вы будетъ ужъ, ложились бы спать,-- сказала она, наконецъ, смягчая, насколько возможно, свой грубый голосъ.
   Анна Васильевна не обратила вниманія за ея слова, Анисья покачала еще разъ головой и ушла въ кухню.
   Здѣсь она излила свое сердце на кастрюляхъ и горшкахъ, которые только звенѣли, когда она энергично перетирала ихъ чуть не въ десятый разъ и швыряла за полки.
   -- Шаромыжники, дьяволы!-- съ ожесточеніемъ ворчала она,-- всѣ они одинаковы.
   Грузно переваливалась она между плитой и стѣной, безпрестанно стукаясь боками, и посылая попутно проклятія и плитѣ, и стѣнѣ, и хозяину. Наконецъ, все было перетерто и перемыто и сердце Анисьи мало-по-малу успокоилось. Крестясь и вздыхая, улеглась она на старую деревянную кровать, скрипѣвшую при каждомъ движеніи.
   Вскорѣ все стихло въ маленькомъ домикѣ. Анна Васильевна встала, потянулась, какъ послѣ долгаго сна, и подошла къ окну.
   Отдаленный лай собаки да колотушка сторожа нарушали почной покой.
   -- Такъ скучно, такъ пусто...-- тихо повторила Анна Васильевна слова Нины.
   Тихо, беззвучно, большими вялыми хлопьями падалъ мокрый свѣгъ на мокрую землю...

Ек. Нелидова.

"Міръ Божій", No 4, 1898

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru