Рейсер С. А.
Заметки о Некрасове

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    1. Неизвестные строки Некрасова
    2. Новые письма Некрасова
    3. Непринадлежащее Некрасову письмо
    4. Об эпиграмме на Александра II
    5. Одно из цензурных дел о Некрасове
    6. Автопародия на "Тройку"
    7. Лубок Евстигнеева "Тройка"
    8. К истории стихотворения "В столицах шум"
    9. К библиографии Некрасова

ЗВЕНЬЯ

СБОРНИКИ МАТЕРИАЛОВ И ДОКУМЕНТОВ
ПО ИСТОРИИ ЛИТЕРАТУРЫ,
ИСКУССТВА И ОБЩЕСТВЕННОЙ
МЫСЛИ XIX ВЕКА

ПОД РЕДАКЦИЕЙ
ВЛАД. БОНЧ-БРУЕВИЧА

V

"ACADЕMIА"
МОСКВА-ЛЕНИНГРАД
1935

   

С. А. Рейсер

Заметки о Некрасове

   1. Неизвестные строки Некрасова
   2. Новые письма Некрасова
   3. Непринадлежащее Некрасову письмо
   4. Об эпиграмме на Александра II
   5. Одно из цензурных дел о Некрасове
   6. Автопародия на "Тройку"
   7. Лубок Евстигнеева "Тройка"
   8. К истории стихотворения "В столицах шум"
   9. К библиографии Некрасова
   

1
Неизвестные строки Некрасова

   Достойно замечания --
   Ни одному из стр[анников]
   Не приходило в голову
   Из места зачумленного
   Убраться поскорей...
   
   Эта стихи с большим трудом поддаются прочтению. Они написаны Некрасовым карандашом и полустерлись; отдельные слова недописаны -- типичная скоропись Некрасовская полустенографического типа. Самая запись сделана на обертке рукописи "Княгини Трубецкой" на обороте первого листа.
   Публикуемые строки представляют собою, повидимому, один из набросков, предназначавшихся для "Кому на Руси жить хорошо", может быть для задуманной, но ненаписанной главы, действие которой Должно было происходить на берегах Шексны. В таком случае датировать этот отрывок следует временем не ранее второй половины 1873 года (см. в письме А. Н. Кракову от 25 июня 1873 года: "."желал бы иметь от тебя к Диеппу материалы для Шексны").
   Рукопись "Княгини Трубецкой" хранится в архиве ИРЛИ (Пушкинского дома).
   

2
Новые письма Некрасова

   Нижеследующие пять записок Некрасова публикуются впервые по подлинникам, принадлежащим мне. Вместе с другими публикациями настоящего сборника они дополняют известное издание писем Некрасова (1930), уже порядком устаревшее и ждущее своего переиздания {Кроме публикаций "Звеньев", "Литературного наследства" (No 7--8, стр. 460), Я. З. Черняка (в книге: "Огарев, Некрасов, Герцен, Чернышевский в споре об огаревском наследстве", 1933) и "Неизданных писем изархива А. Н. Островского" (1932), следует иметь в виду, что в издании 1930 года есть некоторые пропуски. Так, например, не включено письмо к И. Т. Лисенкову (1840), воспроизведенное факсимиле в "Некрасовском альбоме" под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, П. 1921, стр. 27.}.

0x01 graphic

МИХАИЛУ СЕМЕНОВИЧУ (?)

   Сегодня не всем удобно и мы отнесли собрание у меня -- с чтением Еракова на середу, о чем и спешу предуведомить Вас, уважаемый Михаил Семенович.

Весь Ваш
Н. Некрасов.

   Понед[ельник].
   
   Среди корреспондентов Некрасова известны три Михаила Семеновича: ярославский вице-губернатор Каханов, к которому письмо, конечно, относиться не может. Другой возможный корреспондент -- Щепкин (ум. 1863). Наиболее вероятно предположение, подсказанное мне Н. С. Ашукиным, что адресатом записки является Михаил Семенович Куторга. В апреле 1873 г. А. Н. Ераков читал у Некрасова свою статью: "Исследование о положении сети железнодорожного сообщения в России" ("Отеч. зап." 1873, No 5. Ср. M. E. Салтыков-Щедрин. Письма. Л. 1925, стр. 70-71 и Н. А. Некрасов. Письма. Л. 1930, стр. 504). Очевидно речь и идет об этом чтении.
   

Н. С. КУРОЧКИНУ

Николай Степанович,

   Г. Прахов оставил мне эту драму с просьбой решить пригодится ли ее перевод для "От[ечественных] Зап[исок]". Я полагаю, что нет, но все-таки для очистки совести пробежите и решите.

Ваш Н. Некрасов.

   [На обороте:] Н. С. Курочкину.
   
   Дата письма определяется временем начала работы Н. С. Курочкина в редакции "Отечественных записок", т. е. не ранее 1868 года. По почерку и бумаге можно думать, что оно относится ко времени не позднее 1873 года. Более точная датировка затруднительна. О какой драме идет речь остается невыясненным.
   
   Прохов, Мстислав Викторович (род. ок. 1842 г.) -- переводчик 70-х г.г.

0x01 graphic

В. С. КУРОЧКИНУ

1

   Многоуважаемый Василий Степанович,
   извините, чти я много промедлил. Если Вы свободны завтра в 1 ч. утром, то потрудитесь пожаловать ко мне. У меня будет и Салтыков, с которым я уже говорил о желании Вашем.

Пред[анный] Вам Н. Некрасов.

   22 окт[ября] 1869.
   
   Посредником в каком деле между В. С. Курочкиным и M. E. Салтыковым был Некрасов, неизвестно.
   

2

   Чорт знает что такое случилось. Вы обещали мне прислать объявление об Искре, я развернул конверт, увидел там объявления, а письма не видал, у меня кто-то сидел и я взглянул мельком; от того я не принял Рождественского, даже не знал, что он пришел. Пожалуйста извините меня перед ним.

Пред[анный] Вам
Н. Некрасов.

   10-го.
   
   По бумаге и почерку это письмо должно быть поставлено рядом с предыдущим -- несколько раньше или позже его. Ориентировочно датируем его сентябрем -- ноябрем 1869 года.
   Рождественский, Иван Александрович (ум. 1876) -- сотрудник "Искры", "Нового времени" и других журналов, автор книги: "Литературное падение гг. Антоновича и Жуковского", Спб. 1869.

0x01 graphic

В. И. НЕМИРОВИЧУ-ДАНЧЕНКО

Милостивый Государь!

   Во уважение серьезных причин, изложенных в Вашем письме, а равно и достоинства Ваших стихотворений, редакция "От[ечественных] Зап[исок]" напечатала некоторые из них -- лучшие по ее мнению.
   При сем прилагаю 45 р. за стих[отворения]. (По 30 к. по стих.)
   Я велел конторщику послать вам No 11 "От[ечественных] Зап[исок]". Пожелаю Вам от всей души всего доброго, и имею честь быть Ваш покорный слуга

Н. Некрасов.

   22 ноября 1871. Спб.
   
   В No 11 "Отечественных записок" 1871, отд. I, стр. 243--246, напечатаны 5 стихотворений В. И. Немировича-Данченко из цикла "Из песен о павших" (за подписью "Д."). Об этих стихах и пишет Некрасов.
   

М. С. ЩЕПКИНУ

   Письмо М. Щепкину было напечатано в "Современнике" (1855, т. XII, стр. 269--270) в связи с его юбилеем и с тех пор нигде не перепечатывалось. Не вошло оно и в собрание писем Некрасова. Между тем авторство Некрасова легко устанавливается следующими строками из письма к В. Боткину от 24 ноября 1855 года: "Вчера Тургенев прибежал ко мне впопыхах -- сочини да сочини адрес Щепкину... Сочинил-то я что-то довольно сносное и горячее, но дело приняло официальный характер, обрезали и вышло что-то плосковатое" ("Письма...", стр. 233--234).
   Перепечатываем это письмо, хотя следует не забывать, что в какой-то части оно носит следы сокращений и посторонней правки.
   
   Письмо Петербургских литераторов к М. С. Щепкину, по случаю его пятидесятилетнего юбилея, одобренное Его Высокопревосходительством Г, Министром Народного Просвещения.
   

Милостивый Государь
Михаил Семенович.

   Живущие в Петербурге литераторы, узнав о намерении своих московских собратий почтить празднеством день пятидесятилетнего юбилея Вашей сценической деятельности, желают участвовать в заслуженном творчестве Вашем изъявлением своего полного сочувствия к Вашему высокому таланту и принести Вам искреннее и дружеское поздравление.
   Вы были одним из самых ревностных и полезных подвижников в общем всем нам деле -- распространения любви к искусству в нашем отечестве. Вы значительно подвинули в нем сценическое дело; Вы были даровитейшим истолкователем двух великих русских драматических писателей; с одним из них, одинаково любившим в Вас человека и художника, Вы были связаны узами тесной дружбы; наконец, выходя победителем из Вашего долгого и славного поприща -- поприща труда и борьбы -- Вы сохранили до преклонных лет молодость сердца, горячо отзывающегося на все живое и истинное... Но в том ли только Ваша заслуга -- заслуга артиста, обаянием своего дарования, страстного чувства и любви в течение полувека действовавшего на два или на три поколения? В эти полвека тысячи тысяч зрителей, постепенно сменяясь, покидали театр с сердцем, умягченным благодатью бескорыстных, прекрасных слез, доброго, светлого смеха,-- и как сосчитать, сколько благородных движений пробуждено артистом, сколько готовых навсегда погаснуть чувств вызвано из усыпления и оживотворено им? Это заслуга невидимая, неисследимая -- но великая; общее сочувствие -- ей награда, лучшая награда, какой может желать человек.-- Как слабый, но искренний отголосок этого сочувствия, примите наши немногие слова. Заочно пьем за Ваше здоровье и благодарим Вас за Вашу прекрасную жизнь.
   А. Никитенко, А. Писемский, А. Краевский, М. Михайлов, Л. Мей, Ф. Тютчев, В. Бенедиктов, Е. Ковалевский, И. Гончаров, И. Тургенев, А. Дружинин, Граф Алексей Толстой, И. Панаев, Е. Корш, Я. Полонский, А. Жемчужников, А, Потехин, С. Дудышкин, Граф Лев Толстой, С. Максимов, Князь П. Вяземский, П. Плетнев, А. Майков, И. Сухонин, Г. Данилевский, Н. Некрасов, Граф В. Соллогуб.
   
   С.-Петербург.
   23 ноября 1855.

0x01 graphic

0x01 graphic

3
Непринадлежащее Некрасову письмо

25 августа [1855 г.]

   Я получил вчера от Голов[нина] вопрос о писателях для рыболовства. Я могу достать Вам полный комплект, убежду -- и меня послушаются люди дельные и известные: Потехин, Воронцов, Дементьев, Студитский, может быть Забелин.
   Но я боюсь обращаться к ним, если Вы или Ваше начальство обратится к другим. Уведомьте!
   
   Подлинник настоящей записки хранится в Ленинградском отделении Центрархива (Архив морского министерства. "Дело о командировании литераторов в разные края России для собирания сведений, до морской частя относящихся", No 14686, 1855--1860 гг., лист 4). Подпись в конце записки (нижняя часть первой страницы) оторвана.
   Записка была в свое время неполно и неточно опубликована С. В. Максимовым в его статье "Литературная экспедиция" ("Русская мысль" 1890, No 2, стр. 21). Адресатом записки несомненно является князь Д. А. Оболенский, директор комиссариатского департамента морского министерства, один из организаторов литературной экспедиции "Морского сборника".
   Публикуя приведенную выше записку, С. В. Максимов назвал в качестве автора ее Н. А. Некрасова. В качестве некрасовской эта записка и была известна среди литературоведов (см. хотя бы мою заметку в "Каторге и ссылке" 1931, No 6, стр. 210); рукопись в то время была мне неизвестна. В настоящее время, когда дело, в котором погребена эта записка, разыскано, становится ясной непринадлежность записки Некрасову (см. стр. 519). Не говорю уже о том, что в записке названы только писатели москвичи, что одно могло бы смутить исследователей.
   Кто же является ее автором?
   Обращение к приложенной к делу "описи" ничего не дает: эта страница (4) лаконически описана так: "Записка...". Очевидно, к моменту составления описи (1860) подпись уже была оторвана.
   В той же деле (л. 5) находится, между прочим, следующая записка А. В. Головнина Д. А. Оболенскому от 21 августа 1855 года: "Имею честь доложить вашему превосходительству, что вследствие желания его высочества командировать в разные края России, даровитых молодых писателей, я писал в Москву проф. Погодину и Шевыреву и здесь редактору "Современника" Панаеву и члену уч. к-та м-ва гос. имущ. Веселовскому и просил их указать на несколько способных лиц, адресуя их вашему превосходительству, дабы вы имели из чего выбрать".
   Обращение к рукописям М. П. Погодина и С. П. Шевырева и решает вопрос об авторе записки -- она бесспорно написана рукой М. П. Погодина.
   Пользуясь случаем, привожу несколько писем, связанных с организацией "литературной экспедиции" и с попытками привлечь к этому делу Некрасова, И. И. Панаева, П. В. Анненкова и ряд других писателей.
   Все письма извлечены из названного дела.
   Когда в августе 1855 года морское министерство по инициативе великого князя Константина задумало организовать посылку писателей на места в разные края России для описания быта и нравов окраины -- организаторы "литературной экспедиции" Д. А. Оболенский и А. В. Головнин обратились к целому ряду писателей и редакторов с просьбой о подыскании подходящих для этой цели писателей. Дело было поставлено очень широко и либерально: организаторы экспедиции обратились даже к издателям "Современника".
   Ожидания "Морского сборника" не оправдались и приглашение литераторов для этнографических описаний кончилось после первого опыта {См. Н. В. Шелгунов, Воспоминания, под ред. А. А. Шилова, М.-Л. 1923, стр. 99.}. Повидимому, того же мнения держались и участники экспедиции. По крайней мере М. И. Михайлов в письме к Н. В. Шелгунову сообщает, что одно из его желаний: "Не брать вперед никаких поручений от морского министерства, и если странствовать, то странствовать по своей воле, а лучше всего оставаться с тем, кого любишь" {Там же, стр. 100.}.
   Правительство хотело создать литературу, восхваляющую систему окраинного управления, а не получить обличающие ту же систему очерки. Некоторые из очерков были запрещены цензурой; другие не могли появиться в официозном "Морском сборнике" и были напечатаны в "Библиотеке для чтения" и других журналах.
   Из названных в записке литераторов в экспедиции принял участие лишь один Потехин.
   Публикуемая записка является ответом на обращение А. В. Головкина.
   Кроме Погодина и Шевырева, Головнин и Оболенский обратились еще к И. И. Панаеву и П. В. Анненкову, к последнему с предложением принять непосредственное участие в организуемой экспедиции.
   В делах морского министерства сохранились ответы Панаева и Анненкова на посланные им запросы и приглашения.
   И. И. Панаев отвечал (л. 5 назв. дела):
   

Милостивый государь
Александр Васильевич,

   Я на несколько дней ездил в Москву, и потому не мог отвечать до сих пор на Ваше письмо ко мне. Считаю долгом уведомить Вас ныне, что я употреблю все меры, чтобы для исполнения воли его высочества приискать таких литераторов, которые бы могли вполне оправдать возлагаемые на них поручения. В настоящую минуту я имею в виду двух: г. Полонского и г. Михайлова, сотрудников "Современника" и других журналов.
   С истинным почтением и совершенной преданностью имею честь быть Вашего Превосходительства покорнейшим слугою

Ив. Панаев.

   27 августа 1855 г.
   
   Второй из рекомендованных Панаевым писатель -- поэт и переводчик революционер М. И. Михайлов -- принял участие в экспедиции. Увенчалось успехом и другое ходатайство Панаева за С. В. Максимова, которого он предложил Оболенскому в письме от 28 ноября 1855 года (л. 31 цит. дела):
   

Милостивый государь
граф Дмитрий Андреевич!

   Вручитель сей записки -- г. Максимов, находящийся в Медико-хирургической академии, молодой человек с очень хорошим литературным дарованием и статьи его (рассказы из русского быта), из коих "Сергачь" (Библиотека для чтения, декабрь 1854 г.) и "Вотяки" (там же, в одном из последних NoNo) служат этому доказательством. Г. Максимов сам, на свой счет путешествовал с целью изучить русский быт и нравы, а теперь он желает быть присоединенным к какой-нибудь из экспедиций, назначаемых от морского министерства.
   Я вам смело рекомендую этого молодого человека и уверен, что его трудами будут довольны. Для "Морского сборника" он может быть весьма полезным сотрудником.
   С истинным почтением и преданностью имею честь быть многоуважающим Вас

И. Панаев.

   28 ноября 1855.
   
   Сергей Васильевич Максимов
   на Петерб. стороне, у Крестов-
   ского перевоза, дом Аверина.
   
   Последним отвечал из Нижнего-Новгорода П. В. Анненков. Приводим полностью его ответ Д. А. Оболенскому, интересный не только как материал о литературной экспедиции (то же дело, лл. 2--3J:
   
   Пишу Вам, почтеннейший князь, в самый канун отправления в Симбирск, на особом пароходе и в обществе, вероятно, Вам знакомом, именно с морским [М. П.] Голицыным, астраханским контр-адмиралом [Н. А.] Васильевым и директором Меркурия [Н. А.] Новосельским. Мысль великого князя, которую Вы мне сообщили, как и все его мысли, ясна и добра, а намерение употребить в дело силы, с которыми только борются теперь или которых только гнетут -- просто обличает истинного администратора, чтоб не сказать более. Для добросовестного приложения подобной мысли, прежде всего нужно изучение предмета, а изучение есть не что иное, как отдача всего себя раз выбранной цели на столько времени, сколько потребуется. Вот этого-то, почтеннейший князь, я и не могу сделать теперь. Я еду в Симбирск затем, чтобы с общего нашего желания поставить 36 ратников и еще бог ведает когда из этого города вернусь -- авось ли в Троицын день. Конечно, нет ничего легче, как молодому литератору (с проседью), каков я есмь по Вашей оценке (Вы позабыли прибавить еще и красивому), проехать на тройке через Городец, Горбатов и др., поговорить на станции, да и составить статейку, но эдакого греха перед людьми я на себя не приму. Это дело тех светских и гениальных натур, которые составляют известия о парижских увеселениях, итальянской опере в Петербурге, современной литературе и все приписаны к фельетону "С.-Петербургских ведомостей" -- их зело остерегаться надо. Взамен есть у меня несколько темных, но весьма почтенных имен, на которые обращаю Ваше внимание -- таковы Льховский, знакомый М. А. Языкова, Родзянка -- служащий в Современнике Колбасин, состоящий при Тургеневе. Этот еще и не служит и с радостью принял бы лестное поручение Ваше, а за способность его к труду и добросовестность я ручаюсь. И не примите отказа моего, вынужденного случайными обстоятельствами, за увертку. Свидетельствуюсь честию, я бы сию минуту же принялся за дело. Да вот еще просьба. До сих пор не смог я попасть в члены Географического общества. Представьте меня, если можно, и заставьте делать, что хотите, хоть считать дождливые дни в Симбирске, которых и здесь и там, однакоже, неисчетное множество -- справлюсь, увидите.
   Не могу не сообщить Вам приятной новости. Нижегородская ярмарка, теперь уже кончающаяся, превзошла ожидания самих купцов. Поверите ли, что я еще не встречал здесь ни одного продавца, который бы, передернув плечами и пожавшись немного, сказал бы невеселым голосом: "Плохо, батюшка", а все, кого я ни спрашиваю, а спрашивал я всякого, в один голос отвечали: "Слава богу". Это для розничной торговли -- и точно слава богу! значит внутренние капиталы наруже и в движении. Что касается до оптовой торговли, то два предмета -- чай и железо (главнейшие) -- представили наиутешитель-нейшее зрелище. Первого привезено было 36 тысяч ящиков вместо 25 прошлого года, расценка была низкая, дешевая и почти все количество продано. То же само<е и с железом, полосовое одно сохранило прежнюю цену, все другие понизились в цене и тоже все количество без малого продано и еще продается. Конечно, тут много делалось на кредит и на дальние сроки, но дела велись жарко и результаты для потребителей обоих предметов будут благотворны, особливо за чай радоваться надо.
   Напишите мне в Симбирск, если найдете у себя время и нужду, по адресу просто -- в Симбирск, такому-то, а я за память обо мне остаюсь наиблагодарнейший

П. Анненков.

   Нижний-Новгород,
   20 августа 1855.
   
   И. И. Льховский -- в экспедиции участия не принимал, но в 1861 и 1862 годах сотрудничал в "Морском сборнике" статьями о Сан-Франциско и Сандвичевых островах.
   М. А. Языков (ум. 1885) -- директор Петербургского стекольного завода, участник литературных кружков сороковых -- шестидесятых годов, известен, как живой и остроумный собеседник, приятель многих литераторов.
   Е. Я. Колбасин (1827--1890) -- писатель, сотрудник "Современника" и других журналов; приятель и корреспондент И. С. Тургенева. Двое последних в экспедиции не участвовали.
   

4
Об эпиграмме на Александра II

   25 апреля 1876 года А. С. Суворин, открывая анонимное печатание "Записной книжки" Некрасова, писал в "Новом времени":
   "Нам передана "Записная книжка" одного из современных наших поэтов, наполненная стихотворными заметками и отрывками. Время от времени мы будем делиться с читателями этими отрывками" (No 55).

0x01 graphic

   При второй публикации (в No 96) было напечатано следующее четверостишие:
   

К ПОРТРЕТУ ***

   Твои права на славу очень хрупки,
   И если вычесть из заслуг
   Ошибки юности и поздних лет уступки --
   Пиши пропало, милый друг.
   
   Посылая эти стихи Суворину 1 мая 1876 года, Некрасов писал: "Все собираюсь к Вам зайти, да мочи нет, болен-болен так, что не пишется, да и трудно измыслить что-нибудь цензурное. Вот всего четыре стиха [следует приведенное выше четверостишие]. Многим годится и мне в том числе (курсив мой. С. Р.); и вот еще стихи совсем неудобные... [Следует стихотворение "Администрация берет...", увидевшее свет лишь в 1913 году] {Н. А. Некрасов, Письма (Собрание сочинений, т. V), под ред. В. Е. Евгеньева-Максимова, Гиз, М.-Л. 1930, стр. 573-574.}.
   К. И. Чуковский, перепечатывая это четверостишие в "Полном собрании стихотворений Некрасова" {Изд. 5-е, стр. 317; изд. 6-е, стр. 353.}, заменил точки первопечатного текста именем Александра II. Мотивировку этого раскрытия находим в комментарии (стр. 491 -- 492 изд. 5-го; стр. 589 изд. 6-го):
   "Л. Ф. Пантелеев сообщил нам со слов Салтыкова-Щедрина, что стихи направлены против Александра II. То же подтвердил в беседе с нами и П. А. Кропоткин, который был одним из лучших знатоков "нелегальной" поэзии Некрасова" {Не говорю уже о том, что самые источники утверждения К, И. Чуковского легко могут быть дезавуированы. Кропоткин не встречался с Некрасовым и значит мог передавать только слух из вторых или третьих рук. Что до Пантелеева, то точность его воспоминаний уже давно оспаривается. Он легко мог спутать и отнести к одному факту то, что относится к другому. Возможно, что он имел в виду какую-то другую эпиграмму на Александра II, не дошедшую до нас.}.
   Несмотря на авторитет Кропоткина и Пантелеева, которому безоговорочно подчинился К. И. Чуковский, я позволю себе интерпретировать это четверостишие несколько иначе. Имя Александра II в качестве адресата надписи вызывает много серьезных недоумении. Не будем останавливаться на такой мелочи, как обращение Некрасова к Александру II со словами "милый друг",-- обращение, мало вяжущееся с Некрасовым и звучащее в его устах в высшей степени странно, даже если воспринимать стихи в ироническом плане.
   Заслугами адресата надписи Некрасов считает "ошибки юности" и "поздних лет уступки". Каким образом можно подвести под это перечисление Александра II? Если считать освобождение крестьян и реформу первой половины царствования в активе Александра (в ироническом плане -- "ошибки юности"), то окажется, что Трепов, Муравьев и Лорис-Меликов, вообще все то, что получило название "черного передела реформ Александра II" {Так называлась либеральная брошюрка, изданная M. M. Стасюлевичем в 1882 году в Берлине.}, являются в глазах Некрасова, хотя бы и иронически, "уступками поздних лет".
   Это довольно натянутое объяснение принять не легко, тем более что, строго говоря, если принимать эпиграмму буквально, то "ошибки юности" и "поздние уступки" должны быть явлениями одного порядка, т. е. и то, и другое должно давать в глазах Некрасова (все равно -- искренне или иронически) права на славу. Ясно, что Александр II никоим образом сюда не подходит, особенно, если вспомнить грустную фразу сопроводительного письма: "многим годится, в том числе и мне". Ведь, согласившись с комментариями К. И. Чуковского, эпиграмму следовало бы расшифровать так: надпись равно подходит к портрету Александра и к моему тоже. Неясно однако, в каком плане Некрасов мог идентифицировать себя с Александром II!
   Обратим, наконец, внимание на то, что Некрасов вряд ли стал бы подводить Суворина, близкого ему и передового еще в те годы журналиста, и, посылая ему стихи, сам четко разграничил "цензурное" и "стихи совсем неудобные". Стихи, направленные против Александра II, Некрасову в 1876 году печатать в "Новом времени" было "совсем неудобно".
   Одним словом, в высшей степени сомнительно, чтобы "Надпись к портрету***" в самом деле была направлена против Александра II.
   Но если не Александр II является адресатом интересующей нас эпиграммы, естественно возникает вопрос, против кого она, в самом деле, направлена?
   Думается, что ответ на этот вопрос дан Некрасовым в сопроводительных строках письма: "многим годится и мне в том числе". У нас нет никаких оснований заподозрить искренность этих высказываний Некрасова.
   Эпиграмма не адресована никому лично; даже если перед Некрасовым и мелькали отдельные лица, к которым она подходила бы, значение ее в самом деле гораздо шире. Эпиграмма гораздо острее и убийственнее, чем это может казаться. Вместо счетов с Александром II или кем-либо из бывших друзей Некрасова поэт бросает, обвинение целой группе своих современников, может быть, целому поколению либеральной буржуазии, у которой кроме актива заблуждений молодости были только красивые фразы о благе народа в старости. Но эти "поздних лет уступки" омрачены в лучшем случае срывами, а чаще всего реакционной деятельностью позднейших годов {Ср. злую эпиграмму А. Л. Боровиковского на сенатора Н. О. Тизенгаузена, когда-то "красного". Эпиграмма написана в 1877 году:
   
   Он был горячим либералом...
   Когда б назад пятнадцать лет,
   Он чудом мог полюбоваться
   На свой теперешний портрет?!
   Он даже в спор с ним не вступил бы,
   Сказал бы крепкое словцо,
   И с величайшим бы презреньем
   Он плюнул сам себе в лицо.
   
   См. А. Ф. Кони, Воспоминания о деле Веры Засулич, "Academia", 1933, стр. 14.}.
   
   Перед нами обычные мотивы поэзии Некрасова последних лет жизни: убеждение, что он оказался не на высоте задачи служения народу; досада, что он не в тюрьме среди революционеров, а редактор доходного журнала, раскаяние за оду Комиссарову и Муравьеву и т. д. И, терзаясь этим, Некрасов причисляет и себя к числу людей, у которых разрыв слова и дела запятнал добрые дела молодости. А в таком случае грустная ирония его письма к Суворину становится понятной.
   Об этой раздвоенности, бывшей источником стольких мук и страданий уже много писалось в литературе: основная мука "лишних людей" -- неумение претворить слово в дело -- была главным их пороком в глазах разночинцев, в бичевании которого были согласны Чернышевский, Добролюбов и Писарев. Именно за эту черту ненавидел себя Некрасов, когда чувствовал в себе остатки дворянской психологии. Этот разрыв между словом и делом заклеймен Некрасовым в образе Агарина ("Саша") и в заключительных строках "Рыцаря на час". Именно этот порок бичует автор "Кому на Руси жить хорошо" в эпиграмме на Герцена:
   
   Развенчан нами сей кумир
   С его бездейственной фразистою любовью.
   Умны мы стали: верит мир
   Лишь доблести, запечатленной кровью"1.
   1 Эпиграмма несомненно адресована Герцену, хотя К. И. Чуковский из осторожности высказывает это предположение только в примечаниях.
   
   Эта эпиграмма напечатана в том же номере "Нового времени", что и разобранная нами,-- еще одно косвенное подтверждение того, что предлагаемая интерпретация не случайна, но является характерной и определяющей для мыслей поэта в то время.
   Каким образом случилось однако, что эта эпитафия Некрасова целому поколению при наличии письма, разъясняющего ее направленность, оказалась традицией приписанной имени Александра II?
   Дело в том, что всякая эпиграмма, а особенно с интригующими точками, ищет себе прикрепления. Эта персонализания особенно легко происходит там, где есть основания искать оппозиционных по отношению к правительству высказываний.
   Нередко бывает и другое -- переадресация стихов с хорошо известным автором.
   Еще Пушкин жаловался, что все "возмутительные" рукописи ходят под его именем, как все похабные -- под именем Баркова. Порою, впрочем, имела место и сознательная подделка совсем из иных соображений. Так, небезызвестный Леопольдов наделал Пушкину, в свое время, немало хлопот и волнений тем, что пустил по рукам отрывок его стихотворения "Андре Шенье" под заглавием: "На 14 декабря":
   
   Я вред твоих сынов гражданскую отвагу,
   Я слышал братский их обет,
   Великодушную присягу
   И самовластию бестрепетный ответ...
   
   В стихах был усмотрен намек на недавно казненных декабристов, даром что они написаны были в январе 1825 года, а напечатаны в январе 1826-го. Незачем напоминать, что декабристы были казнены в июле 1826 года {Подробно см. П. Е. Щеголев, Пушкин, Очерки, Спб. 1912, статьи "Пушкин в политическом процессе" и "Император Николай I и Пушкин". Перепечатано в книге "Из жизни и творчества Пушкина", изд. 3-е, ГИХЛ, М-Л. 1931.}.
   В шуто-трагедии И. А. Крылова "Триумф", написанной в 1800 году современники находили намеки на злободневность 1826 года {Там же.}.
   В середине 1869 года в Женеве отдельными листами было напечатано стихотворение Огарева "Студент", посвященное "молодому другу Нечаеву". На самом деле это стихотворение было Огаревым посвящено "памяти моего друга Сергея Астракова". Но на оригинале стихотворения Бакунин написал: "Beликолепно, а лучше бы, полезнее для дела было бы (курсив мой. С. Р.), если бы заместо памяти Астракова ты посвятил это стихотворение молодому другу Нечаеву". Совет Бакунина был исполнен, и стихотворение долго считалось посвященным Нечаеву {Цит. по статье Ю. Г. Оксмана "Судьба одной пародии Достоевского", "Красный архив" 1923, т. III, стр. 301--303; ср. Ю. Верховский, Огарев, М. 1928, "Огонек", стр. 29--30.
   Любопытно, что В. Д. Спасович в речи по Нечаевскому делу (он был защитником Алексея Кузнецова) интерпретирует это стихотворение, как посвященное именно Нечаеву. Впрочем, он вообще был склонен отрицать авторство Огарева: "...стихи эти,-- говорил он,-- до такой степени слабы и плохи...-- они скорее суздальское изделие, отпечатанное подпольно в Москве, Петербурге..." и т. д. См. "Правительственный вестник" 1871, No 156 и слл., или Сочинения В. Д. Спасовича, т. V, Спб. 1891.}.
   "Порог" Тургенева, написанный в мае 1878 года, возможно в связи с процессом В. Засулич, был в одном радикальном французском журнале интерпретирован в качестве произведения о Софье Перовской (т. е. отнесен к 1881 году). Впервые "Порог" был напечатан в подпольной типографии Шебалина вместе с прокламацией Якубовича в 1883 году {И. С. Тургенев, Стихотворения в прозе. Примечания Б. В. Томашевского, "Academia", П. 1931, стр. 173.}.
   Стихотворение Некрасова "Смолкли честные, доблестно павшие...", написанное в 1874 году, было в 1879 году напечатано в "Земле и воле" (No 5, стр. 5) с посвящением подсудимым процесса 50-ти (см. прим. К. И. Чуковского; изд. 6-е, стр. 592).
   Точно так же пока еще не доказано (хотя вероятность этого не исключена), что стихотворение Некрасова "Пророк" посвящено Н. Г. Чернышевскому.
   Надо ли напоминать о "Дедушке", который, будучи дополнен неизвестным автором двумястами четырнадцатью революционными строками под названием "Светочи", был в 1929 году обнаружен Демьяном Бедным в Иваново-Вознесенске.
   Интересно изменение текста произведений Некрасова (отрывка из "Кому на Руси жить хорошо", "Железной дороги" и "Размышлений у парадного подъезда"), произведенное в "Сборнике новых песен и стихов", изд. 5-е, М. 1873, в тип. Борисова, 46 стр. Ценз. разрешение от 14 апреля 1873 г. Ц. 10 коп. сер. Все выходные данные, кроме года, цены и числа страниц, фальшивые. На самом деле сборник издан подпольно, однако где и кем -- до сих пор не установлено,
   Число подобных примеров может быть увеличено {Современным -- особенно молодым -- исследователям нелегальной революционной русской литературы, чтобы не впасть в ошибки, необходимо всегда помнить о крайне тяжком положении печати того времени. Очень многие произведения Пушкина, Лермонтова, Некрасова, Пальмина, Михайлова, Якубовича и многих других, даже напечатанные первоначально в толстых журналах, не могли иметь широкого распространения через повторную печать вследствие цензурного запрета. Пишущему эти строки уже в 1895 году с величайшим трудом удалось провести в народном сборнике "Родные песни" -- "Орину, мать солдатскую" Некрасова и "Утес Стеньки Разина" Н. А. Вроцкого, которые до этого времени считались запрещенными для широкой печати. Множество подобных стихотворений ходило по рукам нередко в искаженных переписчиками текстах, переписывались в тетради, альбомы, их читали на нелегальных студенческих вечеринках, в замкнутых кружках, на пропагандистских собраниях: они были своеобразной нелегальной литературой. Нередко в таких плохих списках эти произведения попадали в различные сборники, изданные за границей и так продолжали бытовать дальше, внедряясь всюду и даже в народные песни. Здесь добросовестных заблуждений было много. Так стихотворение в прозе "Порог" Тургенева, напечатанное прежде всего в одном из заграничных сборников П. А. Лавровым, долгое время приписывалось всеми слоями эмиграции того времени, как посвященное памяти Перовской, при чем никто не знал автора: думали то на Щедрина, то на Глеба Успенского и менее всего на Тургенева. Произошло это потому, что никто тогда не знал, когда именно было написано это стихотворение в прозе Тургеневым, и никаких исследований на этот счет тогда, конечно, и быть не могло: оно было сугубо нелегально. Конечно, никогда никому и в голову не приходило нарочно, сознательно произведение одного автора приписывать другому или искажать и переделывать его. За все долголетнее участие мое в подпольной и в заграничной нелегальной печати я не наблюдал ни одного такого случая, да его и не могло быть, так как нелегальная печать была крайне требовательна, щепетильна и этична по отношению к авторству и авторам. Приведенный здесь случай с стихотворением Огарева "Студент" решительно ничего не доказывает. Бакунин посоветовал Огареву переменить посвящение. Мы не знаем, разрешил ли Огарев это сделать или нет, но наверное можно сказать, что никто из эмигрантов того времени не стерпел бы фальсификации своего имени и сейчас же опротестовал бы этот совершенно не допустимый поступок -- и в печати, и на собраниях. Подходить к нелегальной революционной печати с одними формальными мерками и признаками никак нельзя: нужно хорошо знать историческую обстановку печати того времени, быт и нравы русской политической эмиграции XIX века и многие иные привходящие обстоятельства, без учета которых легко впасть в крайне неправильные толкования. Прим. Влад. Бонч-Бруевича.}. Повидимому, именно с такого рода переосмыслением мы и имеем дело в свидетельствах Пантелеева и Кропоткина, свидетельствах, имеющих многолетнюю давность, считая даже с года смерти Некрасова. В этом -- поучительность разобранного случая.
   

5
Одно из цензурных дел о Некрасове

   Печатаемое ниже донесение цензора А. Похвиснева составляет "Дело Санктпетербургского цензурного комитета (1873, No 91) о 1-й и 2-й части (sic! С. Р.) стихотворений Некрасова".
   Вот текст этого донесения, не бывший еще, насколько мне известно, напечатанным, найденный мною в Ленинградском отделении Центрархива:
   "Первая и вторая части стихотворений Некрасова, вышедшие отдельной книгой, без предварительной цензуры, заключают в себе стихотворения, бывшие уже в печати в "Отечественных записках" и изданные в разное время отдельными выпусками.
   Мотивы и содержание стихотворений Некрасова отличаются преимущественно известным направлением: стоны и скорбь о бедности и страдании русского крестьянина при крепостном праве и вообще простого русского человека, находящего вследствие этих страданий и гнета отраду и забвение в вине. Есть стихотворения, как, например, "Гробок", "Так служба", "Филантроп", производящие болезненное, отталкивающее впечатление по безотрадному взгляду на обстановку жизни, по совершенному отсутствию простого человеческого чувства, противные цензурным постановлениям, но не настолько вредные, чтобы могли служить поводом к аресту книги.
   Во всяком случае, ввиду популярности Некрасова и огромного числа читателей его, даже в низших классах, рассматривавший новое издание его стихотворений считает нужным о характеристике их заявить Цензурному комитету. За цензора А. Похвиснев, 27 сентября 1873 г.".
   
   Популярность Некрасова "даже и в низших классах" особенно беспокоила правительство.
   Еще в 1859 году цензор Иван Александрович Гончаров в представлении в цензурный комитет горестно ссылался на то, что стихотворения Некрасова "ходят в рукописях, выучиваются наизусть..." и т. д. {Текст рапорта Гончарова см. в книге В. Е. Евгеньева-Максимова "Некрасов как человек, журналист и поэт", Гиз, Л. 1928, стр. 231.}.
   Непосредственных дурных последствий для Некрасова этот рапорт, повидимому, не имел.
   

6
Автопародия на "Тройку"

   В 1847 году Некрасов напечатал в "Современнике" (No 1, стр. 91) стихотворение "Тройка".
   Двенадцать лет спустя (в 1859 году) в том же "Современнике", стр. 537--538, "Свисток" No 3, было напечатано стихотворение под заглавием "Пародия на стихотворение г. Некрасова "Тройка"".
   Стихотворение было подписано инициалами "А. А." и снабжено следующим примечанием редакции: "В заключение редакция "Свистка" представляет суду своих читателей пять стихотворений посторонних сотрудников (курсив мой. С. Р.), почувствовавших призвание к юмористической деятельности. Все они, как легко усмотрит читатель, принадлежат теории "искусства для искусства"".
   Пять стихотворений "посторонних сотрудников", помещенные в этом номере "Свистка", следующие: А. Комаров -- "Отрывок из письма", *** -- "Мысль московского публициста", А. А. -- интересующая нас "Пародия", А. А.-- "Серенада" и басня *** (Козьмы Пруткова) -- "Пастух и молоко".
   К. И. Чуковский включил третье из названных стихотворений в число "стихотворений, приписываемых Некрасову" (изд. 6-е, стр. 486, 487 и 498), основываясь на указаниях С. И. Пономарева.
   В самом деле, у Пономарева находим такие строки: "Неизвестного кажется, самого Некрасова (курсив мой. С. Р.) пародия на "Тройку"..." (примечания к посмертному изданию стихотворений Некрасова, Спб. 1879, т. IV, стр. CLXXXVIII). В другом месте -- "вероятно (курсив мой. С. Р.) самого Некрасова" (там же, стр. XII).
   Так постепенно, хотя бы и предположительно, Некрасов был утвержден в качестве автора пародии.
   Но Некрасов автором стихотворения не является.
   Автором пародии является Александр Николаевич Аммосов (или Амосов, 1823--1866) -- автор пародии на "Талисман" Пушкина, романса "Город спит в дали туманной", брошюры о последних днях Пушкина (С. А. Венгеров почему-то разделил поэта и автора брошюры на двух самостоятельных авторов. См. "Источники...", т. I, стр. 58) и т. д. Второе из названных стихотворений было, как сказано выше, помещено в том же номере "Свистка", где и "Пародия на стихотворение г. Некрасова "Тройка"", и притом непосредственно за ним. Обе пьесы подписаны инициалами "А. А.", т. е. Александр Аммосов.
   Принадлежность романса перу Аммосова никогда ни у кого не возбуждала сомнений и ссылки на него в качестве автора встречаются в литературе часто. Из современников достаточно сослаться на В. О. Михневича (см. его post-scriptum к "Листку" в "Голосе" от 15 января 1878 года, No 15) {За указание благодарю П. Н. Беркова.}.
   

7
Лубок Евстигнеева "Тройка"

   Этот лубок Евстигнеева был в свое время запрещен Московским цензурным комитетом, ввиду того, что "картина представляет явный соблазн для крестьянской женщины, которая должна быть вполне довольна своим положением" (! Курсив мой. С. Р.).
   Лубок до 1914 года хранился в так называемой "Арсенальной" башне Московского Кремля в архиве Московского цензурного комитета. Архив этот впоследствии погиб.
   Фотография лубка приведена в статье А. Дунина "Смерч цензуры" в журнале "Аргус" 1917, No 9.
   В стихотворениях Некрасова приведенное под триптихом стихотворение известно под названием "Тройка".
   До сих пор были известны следующие иллюстрации к "Тройке": Н. Иевлева в "Рисунках к стихотворениям Н. А. Некрасова", тетр. I, Спб. 1865, А. Лебедева -- "Кое-что из Некрасова", Спб. 1877, и П. Медведева в "Ниве" 1874, No 36, стр. 573.
   О популярности "Тройки" в пятидесятые -- шестидесятые годы "в низших классах" общества см. в примечаниях К. И. Чуковского к 6-му изданию стихотворений Некрасова, стр. 498.

0x01 graphic

0x01 graphic

8
К истории стихотворения "В столицах шум..."

   Стихотворение Некрасова "В столицах шум...", написанное вскоре по возвращении из-за границы -- в конце июня 1857 года -- проходило сквозь цензурные чистилища с исключительным трудом.
   Попытка напечатать эти стихи в "Современнике" окончилась неудачей.
   Стихотворение поступило на рассмотрение цензора Д. И. Мацкевича, который il октября 1858 года рапортовал: "В этом стихотворении противопоставляются витии, которые будто бы гремят словом в столицах,-- немой тишине, господствующей в России; и вообще стихи эти содержат в себе двойной смысл (sic! С. Р.), который цензурный комитет (resp. цензор. С. Р.) не может себе вполне объяснить. Посему и надобно представить это стихотворение на рассмотрение Главного управления цензуры" {Рапорт разыскан мною в Ленинградском отделении Центрархива в "Дело Петербургского цензурного комитета о сочинениях, представляемых цензорами на разрешение комитета, и о препровождении некоторых из них на заключение к иным лицам" 1858, No 3, л. 168, 168 об. и 189.}.
   Несколько смягчив бестактность цензора, сознающегося в своем скудоумии, Делянов 14 октября представил стихотворение в Главное управление цензуры при следующем отношения:
   
   Так как это стихотворение, выражая в первых двух стихах слишком звучными словами (курсив мой. С. Р.) деятельность наших столиц, совершенно противоположному какому-то безотрадному положению остальной части России, представленному в последующих очерках (курсив мой. С. Р.) стихотворения, может подавать, по мнению Комитета, повод к различным неблаговидным толкам, то С.-Петербургский цензурный комитет считает необходимым представить это стихотворение при сем на благоусмотрение Главного управления цензуры {"Дело No 323 1858 г. по Главному управлению цензуры" и выше названное дело, л. 169. Цитированный рапорт был опубликован впервые В. Е. Евгеньевым-Максимовым в статье "В цензурных тисках", "Книга и революция" 1921, No 2 (14), стр. 41.}.
   
   "Благоусмотрением" Главного управления стихотворение было запрещено (об этом Петербургский цензурный комитет уведомлен 23 октября отношением за No 2084) {Автограф, представленный в цензуру, очевидно, погиб. Главное управление цензуры возвратило стихотворение Петербургскому цензурному комитету. На названном выше отношении расписка: "Статьи (sic! С. Р.) получил, ценз. Мацкевич".}.
   
   "Представь себе,-- писал Некрасов Лонгинову,-- что следующие стихи не увидели света:
   
   В столицах шум -- гремят витии,
   Кипит словесная война,
   А там -- во глубине России --
   Что там?-- Немая тишина.
   Лишь ветер не дает покою
   Вершинам придорожных ив
   И выгибаются дугою,
   Целуясь с матерью землею,
   Колосья бесконечных нив..."1
   1 Дата письма -- 23 сентября 1858 года. Собрание сочинений, т. V, стр. 335. Если здесь не описка и не опечатка, остается предположить, что судьба стихотворения была решена в самом начала, а вся переписка, представление стихотворения в высшую инстанцию и т. д., была не более чем простой формальностью.
   
   В таком виде стихотворение и увидело свет в издании 1861 года. Так как рукопись стихотворения не сохранилась, неизвестно, в каком виде представлял Некрасов, стихотворение в цензуру. Едва ли в том гораздо более политически резком и эстетически законченном варианте, какой находим в письме к Тургеневу от 27 июля 1857 года, т. е. тотчас по написании. Курсивом отмечены разночтения по сравнению с обычным текстом:
   
   В столицах шум -- гремят витии,
   Бичуя рабство, зло и ложь,
   А там, во глубине России,
   Что там? Бог знает, не поймешь.
   Над всей равниной беспредельной
   Стоит такая тишина,
   Как будто впала в сон смертельный
   Давно дремавшая страна.
   Лишь ветер не дает покою
   Вершинам придорожных ив,
   И выгибаются дугою,
   Целуясь с матерью землею,
   Колосья бесконечных нив...
   
   Следует задуматься над вопросом -- какому из приведенных двух текстов надлежит фигурировать в собрании сочинений поэта? Повидимому, сознавая очевидную невозможность пройти сквозь цензурные мытарства стихотворению со столь резкими строками, Некрасов заранее предусмотрительно выбросил их, надеясь обмануть бдительность цензуры, и не решился восстановить первоначальный текст и два года спустя, подготовляя издание своих стихотворений.
   

9
К библиографии Некрасова

   В "Современнике" (1854, No 7, стр. 5) Некрасов напечатал стихотворение "Четырнадцатое июня 1854 года", навеянное демонстрацией английской эскадры в виду Кронштадта. Стихотворение было подписано: "***", Впоследствии оно вошло в издание 1856 года (стр. 147) и "с тех пор не входило ни в одно собрание, издававшееся при жизни Некрасова" (К. Чуковский, изд. 6-е, стр. 617), появившись снова лишь в посмертном издании.
   Интересно отметить, что в 1899 году Валерий Брюсов перепечатал это стихотворение в "Русском архиве" (вып. XII, стр. 609) и в качестве возможного автора его предложил Тютчева, даром, что, начиная с Пономарева (1879) и кончая многочисленными изданиями Суворина (1899), т. е. в течение двадцати лет, стихотворение исправно печаталось в качестве бесспорно некрасовского. В качестве тютчевского стихотворение было перепечатано в "Новом времени" (1899, No 8540 от 5 декабря).
   Брюсов вскоре узнал о своей ошибке и отметил ее в "Дневниках" (М. 1927, стр. 78) и в заметке "Некрасов и Тютчев" в том же "Русском архиве" (1900, No 2, стр. 312-315).
   Д. Благой, составляя библиографию Тютчева ("Тютчевский сборник", изд. "Былое", Л. 1923, стр. 118), напечатал ссылку и на эту статью, не оговорив ошибки Брюсова.
   Характерно, что до Брюсова и Благого почти в ту же ошибку впали и "Отечественные записки". В эти годы полемика между Краевским и Некрасовым была особенно остра и непримирима. Но, как отметил еще Пономарев, "встретив под этой пьесой ***, "Отечественные записки", вероятно, сочли ее принадлежащею стороннему лицу, указали на нее в своем обзоре журналистики, прибавя: "Следующие стихи дышат поэзиею, соответствующею великим событиям нашего времени", и привели выписку от слов "медленно и глухо" до конца" (Пономарев, ib., стр. CXII; ср. "Отечественные записки" 1854, т. 96, отд. IV, стр. 64--65. Цитировано по Пономареву, исправляя неверную ссылку на 116-й том).
   Мне пришлось недавно видеть одну неизданную работу о политических взглядах Тютчева, использовавшую в качестве последней новинки тютчевского текста также и это "открытие" Брюсова...
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru