Н. А. Некрасов Стихотворения. (1855-1866 гг.) ---------------------------------------------------------------------------- Н.А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах Художественные произведения. Тома 1-10 Том второй. Стихотворения 1855-1866 гг. Л., "Наука", 1981 ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ 1855-1856 "Во вражде неостывающей..." 1856 Прощанье 1859 Дружеская переписка Москвы с Петербургом 1. Московское стихотворение 2. Петербургское послание 1863 "Явно родственны с землей..." 1858-1865 О погоде. <Часть первая> I. Утренняя прогулка II. До сумерек III. Сумерки О погоде. Часть вторая I. Крещенские морозы II. Кому холодно, кому жарко 1865 <Чернильница> 1866 "Эти не блещут особенным гением..." <Экспромт при отъезде А. Д. Дмитриева...> Dubia 1856 Молодое поколение своему Зоилу 1858 "Плохо, братцы, беда близко..." * * * Во вражде неостывающей Несчастливца закалил И душою непрощающей Покарал - и отличил. 1856 ПРОЩАНЬЕ Мы разошлись на полпути, Мы разлучились до разлуки И думали: не будет муки В последнем роковом "прости", Но даже плакать нету силы. Пиши - прошу я одного... Мне эти письма будут милы И святы, как цветы с могилы, - С могилы сердца моего! ДРУЖЕСКАЯ ПЕРЕПИСКА МОСКВЫ С ПЕТЕРБУРГОМ 1. МОСКОВСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ На дальнем севере, {1} в гиперборейском крае, {2} Где солнце тусклое, показываясь в мае, Скрывается опять до лета в сентябре, {3} - Столица новая возникла при Петре. {4} Возникнув с помощью чухонского народа {5} Из топей и болот 6 в каких-нибудь два года, Она до наших дней с Россией не срослась: В употреблении там гнусный рижский квас, {7} С немецким языком там перемешан русский, {8} 10 И над обоими господствует французский, {9} А речи истинно народный оборот Там редок столько же, как честный патриот! {10} Да, патриота там наищешься со свечкой: Подбиться к сильному, прикинуться овечкой, Местечка теплого добиться, и потом Безбожно торговать и честью, и умом - Таков там человек! (Но, впрочем, без сомненья, Спешу оговорить, найдутся исключенья. Забота промысла о людях такова, 20 Что если где растет негодная трава, Там есть и добрая: вот, например, Жуковский, - Хоть в Петербурге жил, но был с душой московской. {11}) Театры {12} и дворцы, Нева и корабли, Несущие туда со всех концов земли {13} Затеи роскоши; и музеи просвещенья, Музеи древностей - "все признаки ученья" В том городе найдешь; нет одного: души! Там высох человек, {15} погрязнув в барыши, {16} Улыбка на устах, а на уме коварность: 30 Святого ничего - одна утилитарность! {17} Итак, друзья мои! кляну тщеславный град! Рыдаю и кляну... Прогрессу он не рад. В то время как Москва надеждами пылает, Он погружается по-прежнему в разврат И против гласности стишонки сочиняет!.. {18} 2. ПЕТЕРБУРГСКОЕ ПОСЛАНИЕ Ты знаешь град, {19} заслуженный и древний, Который совместил в свои концы Хоромы, хижины, посады и деревни, И храмы божий, и царские дворцы? {20} 40 Тот мудрый град, где, смелый провозвестник Московских дум и английских начал, Как водопад бушует "Русский вестник", {21} Где "Атеней" как ручеек журчал. {22} Ты знаешь град? - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Ученый говорит: "Тот град славнее Рима", {23} Прозаик "сердцем родины" зовет, {24} Поэт гласит: "России дочь любима", {25} И "матушкою" чествует народ. {26} 50 Недаром, нет! Невольно брызжут слезы При имени заслуг, какие он свершил: В 12-м году такие там морозы Стояли, что француз досель их не забыл. {27} Ты знаешь град? - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Достойный град! Там Минин и Пожарский Торжественно стоят на площади. {28} Там уцелел остаток древнебарский У каждого патриция в груди. {29} В купечестве, в сословии дворянском Там бескорыстие, готовность выше мер: {30} В последней ли войне, {31} в вопросе ли крестьянском {32} Мы не один тому найдем пример.... Ты знаешь град? - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Волшебный град! Там люди в деле тихи, Но говорят, волнуются за двух, {33} Там от Кремля, с Арбата и с Плющихи Отвсюду веет чисто русский дух; {34} 70 Всё взоры веселит, всё сердце умиляет, На выспренний настроивает лад - Царь-колокол лежит, царь-пушка не стреляет, {35} И сорок сороков без умолку гудят. {36} Волшебный град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Правдивый град! Там процветает гласность, Там принялись науки семена, {37} Там в головах у всех такая ясность, {38} Что комара не примут за слона. 80 Там, не в пример столице нашей невской, Подметят всё - оценят, разберут: Анафеме там предан Ч<ернышевский> {39} И Кокорева ум нашел себе приют! {40} Правдивый град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Мудреный град! По приговору сейма Там судятся и люди и статьи, {41} Ученый Бабст стихами Розенгейма Там подкрепляет мнения свои, {42} 90 Там сомневается почтеннейший Киттары, Уж точно ли не нужно сечь детей? {43} Там в Хомякове чехи и мадьяры Нашли певца народности своей. {44} Мудреный град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Разумный град! Там Павлов Соллогуба, {45} Байборода Крылова обличил, {46} Там *** <Шевырев> был поражен сугубо, {47} Там сам себя Чичерин поразил. {48} 100 Там что ни муж - то жаркий друг прогресса, {49} И лишь не вдруг могли уразуметь: Что на пути к нему вернее - пресса {50} Или умно направленная плеть? Разумный град! - Туда, туда с тобой Хотел бы я укрыться, милый мой! Серьезный град!... Науку без обмана, Без гаерства искусство любят там, {51} Там область празднословного романа Мужчина передал в распоряженье дам. {52} 110 И что роман? Там поражают пьянство, {53} Устами Чаннинга о трезвости поют. {54} Там люди презирают балаганство И наш "Свисток" проклятью предают! {55} Серьезный град! - Туда, туда с тобой Нам страшно показаться, милый мой! БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ПРИМЕЧАНИЯ 1 59? 56' 31" сев. ш. и 27? 57' 58" долг. (См. "Dictionnaire general debiographie et d'histoire, etc. etc...." p. Ch. Dezobry et Th. Bachelet. {"Всеобщий биографический и исторический словарь, и т. д." Ш. Дезобри и Т. Башеле (франц.).}; Согласно с ним показывает и "Dictionnaire universel" p. Bouillet: {"Универсальный словарь" Буйе (франц.).} 59? 56' с. ш. и 27? 58' д. Но в географии Ободовского (стр. 120) показано 59? 57' с. ш. и 47? 59' д. И после этого еще верят иностранным справочным словарям в сведениях о России!!! На 20? соврали два лучшие справочные словаря, и им ничего! Никто не обращает внимания, даже не обличит ошибку, не предостережет соотечественников от покупки таких словарей!.. А между тем Какой бы шум вы подняли, друзья, Когда бы сделал это я! - как говорит знаменитый баснописец ("Басни И. А. Крылова". СПб., 1856 г., стр. 160). 2 Гипербореи - должно быть, греческое слово, а черт его знает, как говорит. Ляпкин-Тяпкин у Гоголя (см. Соч. Гоголя, т. II, стр. 351). Хорошо еще, если варвары, а может, и того хуже. Впрочем, известно, что греки называли гипербореями все народы, жившие на север от Фракии (Маннерт - "Geographie der Griechen", {"География греков" (нем.).} т. IV, стр. 48). Шведский профессор Олаф Верелий утверждал, что гипербореи жили в Швеции (см. "Atlantika", {"Атлантика" (лат.).} т. I, стр. 367). Карамзин говорит, что "мы, русские, также могли бы объявить права свои на сию честь и славу" (Карамзин, т. I, прим. 4). Любопытные могут найти пространные рассуждения о гипербореях в статьях академиков Байера и Фишера ("Mem. da l'Academie des inscript.", {"Зап<иски> Академии надписей" (франц.).} т. Х, стр. 176). 3 1 мая солнце в Петербурге восходит в 3 ч. 28 м., а заходит в 8 ч. 26 м. А 13 сентября - восходит в 5 ч. 49 м. и заходит в 5 ч. 53 м., - следовательно, светит только четыре минуты!!! (См. "Месяцеслов" на 1859 г.) 4 Возникла в 1703 году! 5 Не одного чухонского, ибо вот историческое свидетельство: "Корелы, олончане, новгородцы (это уж не чухонцы!), также пленные шведы, казаки, татары, калмыки (разве и это чухонцы, московский поэт?) и тысячи разноплеменных (видите ли: разноплеменных) людей прибыли сюда (к устью Невы), по голосу царя, со всех частей его обширных владений". Так рассказывается о строении Петербурга в "Истории Петра Великого" Ламбина, стр. 319. 6 "Из тьмы лесов, из топи блат" - стих Александра Сергеевича (см. Соч. Пушк., изд. Исакова, т. II, стр. 304). 7 Ясно из вывесок на каждой почти мелочной лавочке. (См. об этом также статью Фаддея Булгарина "Петербургская чухонская кухарка" в "Библ. д. чт." 1834 г., ? 10, и всякий номер "Всякой всячины" в прежней "Северной пчеле".) 8 Это видно, между прочим, из стихотворения барона Розена "Небосвод", помещенного в "Литер, приб. к "Рус. инв."", 1837 г., ? XI, и из исследований Фомы Костыги, помещавшихся в "Маяке", 1845 г. Ныне по их следам пошел г. Розенгейм, изобретающий, как недавно мы видели ("Отеч. зап.", 1860 г., ? 1), слова вроде скандальности, либеральности и пр., и г. Лавров в своих философских исследованиях. 9 Об этом есть любопытная книжечка: "Оставшееся после покойного NN рассуждение об опасности и вреде, о пользе и вы- годах от французского языка, в сравнении его с российским. Москва, в Унив. типогр., 1817". Книга эта редка; но многие мысли, изложенные в ней, можно читать в гораздо более общедоступной статье Н. Ф. Павлова "Вотяки и г. Дюма" ("Рус. вест.", 1858 г., ? 16). 10 Совершенная правда! На днях мы видели блистательное доказательство этого неуменья петербургских жителей правильно выражаться по-русски. В протоколе 13-го заседания Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым напечатано в пункте 8-м следующее: "Если в каждом образованном человеке значительно развито чувство благородной деликатности, запрещающей не только не напрашиваться на пособие, но и стыдливо принимать пособие добр овольное, то оно должно быть еще сильнее развито в человеке, посвятившем себя литературе или науке" (см. "СПб." и "Москов. ведом."). Может ли хоть один москвич допустить такое выражение, явно извращающее смысл речи? _Чувство деликатности запрещает н_е напрашиваться! Запрещает стыдливо принимать_!!! Боже мой! Да где же г. Покровский с своим памятным листком ошибок в русском языке? Где А. Д. Галахов, который так громил, бывало, Греча и Ксенофонта Полевого? Хоть бы он вразумил этих петербургских литераторов, не умеющих писать по-русски со смыслом!!! 11 Слова поэта нужно ограничить: есть положительное свидетельство о московитстве Жуковского. Так, в речи о значении Жуковского г. Шевырев говорит: "По месту воспитания Жуковский наш" ("Москв.", 1853 г., ? 2, стр. 79). И далее приводит замечательное обстоятельство: "В стенах Москвы, готовившей себя на костер сожжения за всю землю русскую, Карамзин, от прошедшего возвращаясь к настоящему, в доме графа Ростопчина вдохновенно пророчил гибель Наполеону и, сам не будучи в силах сесть на коня и примкнуть к армии, благословил на войну Жуковского" (там же, стр. 84). Плодом этого и вышел "Певец во стане русских воинов", а потом еще и "Певец в Кремле"!.. 12 Закрываются на первой неделе поста (см. афиши). 13 Стихи Александра Сергеевича (Соч., т. II, стр. 305): ...Корабли Толпой со всех концов земли К богатым пристаням стремятся. 14 "От роскоши и развращения нравов" пали все древние государства (см. "Всеобщ. ист." Кайданова, ч. I, стр. 8, 11, 23 и пр.). 15 Не совсем справедливо, даже с московской точки зрения: по исследованиям г. Пейзена (см. "Совр.", 1858 г., ? V), в петербургский порт в 1856 г. одного шампанского привезено было 916 287 бутылок! 16 Доказывается недавним случаем подделки кредитных билетов (см. "СПб. вед.", ? 55). 17 Заимствовано из статьи г. Колошина "По поводу американской женщины", в "Утре", 1859 г. 18 Капитальное обвинение против "Свистка", из которого можно бы здесь и цитаты привести, если бы не совестно было говорить о нем степенному исследователю, особенно же трудящемуся на скромном и неблагодарном, но истинно полезном поприще библиографии... 19 Очевидное подражание гетевскому "Kennst du das Land?" {"Ты знаешь край?" (нем.).} 20 А это подражание Ф. Н. Глинке, который, обращаясь к Москве, говорит: Город пышный, город древний! Ты вместил в свои концы И посады, и деревни, И хоромы, и дворцы! Стихотворение это первоначально было помещено в "Рус. вести.", 1841 г., ? 3, стр. 604-605. Но более известно оно из "Книги для чтения", которую зубрят гимназисты и в которой оно помещается обыкновенно на стр. 229. 21 Не тот "Русский вестник", в котором было напечатано стихотворение Ф. Н. Глинки: этот издавался в 1841 и 1842 гг. Гречем, Полевым и Кукольником в Петербурге. И не тот, который Сергеем Николаевичем Глинкою издавался с 1808 по 1824 г. и вместо которого по временам выдавалось подписчикам "Новое детское чтение". Нет, тут разумеется "Русский вестник", шумно возникший в 1856 году, предъявивший уже русской публике новые таланты гг. Байбороды, Громеки, Кокорева, Рачинского, Ржевского, Чичерина и пр., и пр., прекративший в России взяточничество, водворивший в душах аглицкое чувство законности, отстаивавший выкуп души крестьянской, проектировавший новую русскую общину и пр. {Приме чание это было у г. Лайбова в четыре листа печатных, с изумительными цитатами и сближениями. Но "Русский вестник" так общеизвестен, что мы решились выкинуть всю эту историю. Г-н Лайбов может это напечатать, где хочет. Прим. ред. "Свистка".} 22 "Атеней", впрочем, пред концом разговорился было и обругал Островского; но, говоря классическим стихом г. Пилянкевича, - Напрягся - изнемог, потек - и ослабел... Объявление о его прекращении было последним усилием его мужества: здесь он, как известно, предупредил г. Ламанского с его знаменитою фразою и затем величественно, непонятый, удалился со сцены. 23 Здесь, очевидно, разумеется А. С. Хомяков, ибо никто, кроме его, не может быть у нас назван ученым par excellence: {по преимуществу (франц.).} известно, что он писал и о философии ("Русск. бес", 1859 г., ? 1), и о санскритском языке ("Изв. II отд. Акад. наук", 1855 г.), и о живописи ("Моск. сбор.", 1847 г.), и о сельских условиях ("Москв.", 1842 г., ? 6), и о юридических вопросах ("Рус. бес", 1858 г., ? 1), словом, обнял все ветви знаний человеческих. Но мы не знаем, чтобы он говорил, что Москва славнее Рима. Напротив, в знаменитом своем стихотворении "России" (которое почему-то, к сожалению, выкинуто из последнего издания "Хрестоматии" Галахова) говорит: Славней тебя был Рим великий. Но если значение имени "ученый" расширить, то есть придать его всякому, кто "был учен", то, без всякого сомнения, стих сей относится к г. Шевыреву, который в течение всей своей ученой карьеры до того проводил параллели между Россией и Италией, что наконец стал смешивать принадлежности обеих стран. 24 См., напр., многократное повторение этой фразы в предисловии к московскому сборнику "Утру". А если угодно, то можно припомнить и "Молву" 1857 г. 25 Стихи действ, тайн, советника Ив. Ив. Дмитриева (Соч. Дм., ч. I, стр. 14): Москва, России дочь любима! Где равную тебе сыскать? 26 В подтверждение этого можно привести стихотворение "Олег", напечатанное в "Молве", 1857 г., ? 31, стр. 358: Олег, грамматик странный самый, Род женский с мужеским смешал; Всем русским городам упрямо Он Киев матерью назвал. Но _Киев-матушка_ с нуждою В народную ложилось речь; Недолго мог он быть главою И землю русскую стеречь. Москва поправила ошибку, - Оправдан ею был Олег, И видим мы, что речь незыбку Про _мать градов_ он древле рек. Москва за Русь восстала мочно, Нет счета порванным цепям, И стала материю точно Она всем русским городам!.. 27 Александр Сергеич сказал, по уверению М. П. Погодина ("Москв.", 1841 г., ? 1): Полезен русскому здоровью Наш укрепительный мороз. А известно, что "что русскому здорово, то немцу смерть", - и французу, стало быть, тоже. 28 Стоят - с 1818 года! 29 Для примера смотри, хоть в "Молве", замечания К. С. Аксакова о значении Москвы: "В Москве преимущественно идет умственная работа; в ней древнейший русский университет. В ней силен интерес мысли и науки... Здесь пытается мысль выйти на самостоятельную дорогу, и если вновь станет наконец русский ум на свой настоящий путь, и мы, оторвавшаяся часть от русской народности, вновь придем к ней, и просвещение будет народным, то _этою нравственною победою Россия будет обязана деятельности мысли, возникшей в Москве_" ("Молва", 1857 г., ? 8). В pendant {Здесь: дополнение (франц.).} к этому припомните знаменитую критику г. Рачинского на "Тысячу душ" ("Рус. вест.", 1858 г., ? 18), обвинявшую этот роман, главное, за то, что Калинович, столь дрянной человек, был Студентом Московского университета. 30 Вот один поразительный пример. Г. Погодин в своих заграничных письмах рассказывает о себе: "Я рассказал Клемму со всеми подробностями о богатом вознаграждении, полученном мною от щедрот русского царя за свое собрание древностей, которое сделалось теперь на веки веков неотъемлемо-сохранною собственностью отечественной науки. Немецкие ученые вне себя от удивления полумильону рублей, который получил русский за свои посильные труды. "Halb million, Potz, tausend! Halb million! Das ist prachtig!" {Полмиллиона! Тьфу, пропасть! Полмиллиона! Это великолепно! (нем.).} _Признаюсь, с особенным удовольствием и гордостию старался я сообщить это известие кому только! мое!_" ("Москв.", 1853 г., ? 16. Отр. из загр. пис. стр. 184). 31 См. патриотические стихотворения гг. Шевырева, М. Дмитриева, К. Павловой и пр., и пр. 32 Об этом можно справиться в правительственном акте, который перепечатан, между прочим, и в "Современнике" 1858 г., ? XI, "Устр. б. пом. крест.", стр. 17. 33 Против этого хорошо возражает М. А. Дмитриев в 37-й из "Московских элегий" (Москва, 1858 г.): Добрая наша Москва! Говорят, что на старости любишь Сплетни ты слушать, молву распускать... Нет, уж то время прошло, и молва от тебя не исходит; Любишь на старости ты только спросить да послушать... 34 Арбат и Плющиха - улицы в Москве; Кремль - памятник отечественной славы, о котором Ф. Н. Глинка выразился ("Рус. вест.", 1841 г., ? III): Кто, силач, возьмет в охапку Холм Кремля-богатыря? Что же касается до "русского духа", то о нем можно получить понятие из объявления об издании "Русской беседы" на 1856 год. Кто царь-колокол подымет, Кто царь-пушку повернет? Стихи того же Ф. Н. Глинки ("Р. вест.", 1841 г., ? 3). 38 Гудят действительно без умолку... И кроме того, по выражению Ф. Н. Глинки (см. там же): На церквах Москвы старинных Вырастают дерева! 37 Принялись и прозябли, - ибо после первой публичной лекции г. Бабста в Практической академии (18 янв.) слушателям долго не давали шуб, как напечатано в 1-м и предпоследнем нумере "Современности". Шубы приехавших слушателей запрятали в отдельную комнату, перемешали порядок нумеров и при разъезде стали выдавать их по одной сквозь какое-то окошко. Народу было до 400 человек; каково же было на холоду дожидаться? Поднялся ропот; некоторые более нетерпеливые стали громко требовать своих шуб. В это время явился господин, заведовавший там порядком, и, подойдя к одному из претендентов на шубу, сказал с сознанием своего права и достоинства: "Если вы будете требовать вашу шубу, то не получите ее совсем". Эти слова так озадачили прозябшего господина, что он пришел в отчаяние ("Современность", ? 1, стр. 28). 38 В 1850 г. в Москве был 6691 фонарь. (См. "Описание Москвы и ее достопримечательностей" И. Милютина. М., 1850 г., ч. II, стр. 297.) 39 Здесь разумеется, конечно, г. Чернышевский. В "Москвитянине", 1855 г., ? 13-14, напечатано было о "Современнике: ""Современник", в котором сегодня позволяется ругать то, что вчера расхваливалось, в котором сегодня скажет дельное слово г. Дружинин, а завтра, может быть, г. Чернышевский напишет тьму безвкусных и безобразных литературных ересей" (статья Аполлона Григорьева "Об отношении современной критики к искусству"). 40 В "Русском вестнике" (см. 1857 г., ? 24, и так дальше...). 41 Об этом довольно хорошо было изложено в "Физиологии кружка" ("Рус. вест.", 1857 г., ? 9). 42 Это случилось в "Атенее", 1858 г., ? 46, стр. 297. Стихами Розенгейма подкрепляет ученый г. Бабст свои возражения какому-то господину, защищавшему откупа. 43 Теперь уже не сомневается, а отчаивается (см. "Отч. Моск. практ. акад. за 1859 г.", стр. 39). 44 О чехах г. Хомяков пел немало; они тревожат его даже во сне ("Рус. бес.", 1856 г., ? 1): О Праге я с грустною думал отрадой, О Праге мечтал, забывался сном... Что касается до мадьяров, то можно назвать мадьярскими разве следующие стихи его (там же): ...На Лабу, Мораву, на дальную Саву, На Тиссу, на Дриссу, на Драву, Молдаву, На шумный и синий Дунай... 45-46 Бесплодны и неблагодарны новые библиографические указания на факты, столь известные. 47 Под *** здесь можно разуметь (так как дело идет об исторических личностях) или Сигизмунда, или же, что вероятнее, Наполеона, сугубо пораженного - морозами и пожаром. Имя Наполеона не входит в стих; но, вероятно надо читать - _Бонапарт_. Впрочем, можно читать и просто Наполеон, сокращая это слово по примеру знаменитого просодиста нашего, изучившего все сокращения и ударения, г. Шевырева, который в переводе "Валленштейнова лагеря" (Москва, 1859 г.) пишет для стиха: _себе н'уме_ (стр. 25), _послуш'ка_ (стр. 32), _посовет'ать_ (стр. 59) и пр. 48 В 1857 г. "Русский вестник" говорил (? 8), что г. Чичерин "начал свое ученое поприще с таким блеском, с каким немногие завершают"; а теперь г. Чичерин пишет - в "Нашем времени"! (См. "Наше время", ? 1, 1860 г.) 49 Одним из таковых является, напр., в "Нашем времени" (? 7) г. А. Забелин, неутомимо старающийся о прогрессе езды по железным дорогам. Так, он говорит: "Бесконечно были бы благодарны все более образованные люди, если бы правительству угодно было приказать выставить на стенах вагонов всех классов печатные объявления, что в вагонах не позволяется занимать лишних мест против билетов; не позволяется возить собак, есть рыбы, сыру, яиц и прочих веществ, распространяющих дурной запах; не позволяется громко разговаривать, петь, свистать и вообще запрещается всякое беспокойство пассажиров; предписывается иметь всевозможное уважение к женщинам всех классов, и потому воспрещаются всякие скандальные разговоры, двусмысленные остроты и шутки. Пьяных вовсе не принимать в вагоны, все эти и подобные им правила могут не остаться мертвой буквою. Выполняется же теперь очень строго запрещение курить табак, который составляет одно из самых меньших неудобств, теперь встречающихся в вагонах. Мне возразят, что правительству нельзя в быть нянькой народа и следить за каждым его шагом. Конечно, свобода дороже и лучше всего, но что же делать, когда наше общество так дурно воспитано, что еще не умеют ею пользоваться как следует и на свободе делают _всевозможные бесчинства_" (стр. 91). А далее описываются и самые бесчинства: "Около меня уселись какие-то двое стриженых пьяных молодцов вроде купеческих приказчиков, которые _без церемонии вытащили из-под скамьи вонючую рыбу и начали уписывать за обе щеки_ (какое, в самом деле, бесчинство!), как будто вагоны назначены быть харчевнями _и как будто наесться досыта какой угодно гадости нельзя было на открытом воздухе или в каком-нибудь другом месте! Наевшись своей рыбы, они принялись во все пьяное горло разговаривать о своих делах_" (стр. 92). Далее автор, как горячий поборник прогресса, рассуждает о том, как эти вещи делаются "во всем образованном мире". И как гуманно рассуждает! 50 Толки о грамотности памятны всем. А относительно телесного наказания, после всех споров, о которых не считаем нужным упоминать, вот что говорится в книжке "Вечера с разговором", недавно изданной в Москве графом Толстым (стр. 13): "Считаю нужным, не обязывая общин _к непременному телесному наказанию в известных случаях_, оставить меры взысканий на собственное их усмотрение, лишь бы не превышали законоположений; и они, где можно, заменят его денежным штрафом, тюремным заключением, заработкою, исключением из общины, отдачею в распоряжение правительства и чем-нибудь в этом роде; а где нельзя - там употребят телесное наказание, и если только будет возможно, то употребят его, вероятно, не спрашиваясь ни юристов, ни филантропов, ни антропологов, не меряя длину розог, не подразделяя их на мужские, женские и детские, а просто по пословице: "_душа меру знает_", то есть ad libitum. {сколько угодно (лат.).} По моим, может быть отсталым, понятиям _гораздо полезнее для человечества и прогресса_ дать несколько розог одному негодяю, нежели пустить по миру и развращать этим способом целое семейство его". Далее, всё "_в пользу человечества и прогресса_", автор вопиет (разгов. VI, стр. 19): "В стране, где лучшее развлечение - медвежья травля! - Где лучшая потеха - кулачный бой! - Где бурлаки порют суда, ставшие на мель, в полном убеждении, что "_палка - всему голова_"! - Где само правительство не находит возможным изгнать из законов телесное наказание, - там не говорите мне о необходимости заменить его в общинах! - Я никогда не поверю вам!!! - Прогресс - должен быть общий! - Должна быть - общая подготовка, общее умягчение нравов!.. А частности ни к чему не ведут, кроме бед!". 51 Пространно об этом см. в "Русском вестнике", 1857 г., ? 6, в статье "Биограф-ориенталист" Н. Ф. Павлова. 52 Каждая книжка "Русского вестника" служит тому подтверждением. (Тут у г. Лайбова были ужасные подробности на трех печатных листах, но мы их выкидываем и оставляем только заключение...) Итак, Вахновская, Кохановская, Нарекая, Громека, Ольга Н**, Павлова, Евгения Тур, Щербина, Жадовская, кроме того, по тщательным библиографическим разысканиям, - Тригорский, Криницкий, Марко Вовчок и даже сам Николаенко - вот женщины, украшающие "Русский вестник", и их-то женственное, смягчающее влияние, по всей вероятности, держит его постоянно в том светлом, розовом настроении, которому не мешают даже статьи гг. Ржевского, Бунге, Лешкова и самого Хвольсона. 63 Там даже родилась, в pendant {дополнение (франц.).} к стереотипной фразе: "в настоящее время, когда поднято так много общественных вопросов" и пр.- другая, не менее сильная фраза: "в настоящее время, когда пьянство приняло такие широкие размеры" и пр. (см. "Моск. вед.", 1859 г., ? 8). 64 Впрочем, и Чаннингом занялась прежде всех дама - г-жа Евгения Тур ("Рус. вестн.", 1848 г., ? 8), а потом уже и мужская половина "Русского вестника" принялась за него и в прошлом году, в ? 7, перевела из него статейку о том, что не должно пьянствовать, и почему не должно. 55 Здесь, вероятно, заключается указание на заметку, помещенную в 95 ? "Моск. ведомостей" прошлого года. Теперь кстати будет припомнить ее всю целиком и с несколькими словами редакции "Ведомостей". Вот какой вид имеет эта заметка: "Мы получили по поводу распространения трезвости следующее письмо: М. г., Вы уже имели случай заметить, что, вполне сочувствуя обществам трезвости, вы желали бы, однако, чтобы дело обходилось без шпионства и телесных наказаний, по крайней мере там, где помещики, как сословие более образованное, принимают непосредственное участие в этом деле. В свою очередь, вполне соглашаясь с вами, невольно задаешь себе вопрос: неужели это идеал недостижимый, мечта кабинетных людей и теоретиков, и в нашем благословенном отечестве люди вечно будут сечь друг друга, и не только друг друга, но и женщин, - сечь по собственному, добровольному соглашению? Вот оно - влияние крепостного права и безграмотности! А у нас еще есть господа, {См. в апрельской книжке "Современника" статью "Русская литература" и балаганный отдел (возобновленный, вероятно, по случаю недавних праздников) под названием "Свисток".} без застенчивости печатающие, что наша литература, занимаясь вопросами о распространении грамотности, о телесных наказаниях и т. п., даже давая гласность некоторым общественным явлениям без прямого указания на лица, собственно, повторяет только то, что и без нее известно. Впрочем, лучшая часть нашего общества умеет ценить этих господ по достоинству, и попытки литературного мальчишества и паясничества убить в литературе всякую живую связь с тою средой, которой она служит органом, никогда не могут иметь успеха. Многие вопросы, порешенные в Западной Европе и знакомые из книг десяти человекам в России, конечно, не могли перейти в общее сознание там, где коренится и упорно держится во всем строе жизни крепостное право со всеми своими неисчислимыми последствиями. Если бы, считая все давно порешенным, наша литература ограничивалась туманными выходками против неаполитанских изгнанников и т. п., то она утратила бы всякий смысл для русского общества. Это поймет всякий неглупый школьник, а у нас есть литераторы, не понимающие таких простых вещей! До какой степени невозможен успех попыток, о которых я сейчас говорил, показывает уже одно то, что в порядочных журналах Западной Европы решительно не принято иметь балаганные отделы и что мы все, по-видимому, очень хорошо знаем это, а между тем все-таки не можем устоять против искушения - потешить публику и при случае превратить свой журнал в "Весельчака" Отчего же это? Оттого, что в нашем обществе, даже в обществе литературном, еще не принялось западное понятие о литературе, и общество еще бросается из одной крайности в другую, увлекая за собой и литературу, по крайней мере наименее серьезные ее органы. Примите и пр. Н. Ч." В заключение, как серьезный и добросовестный библиограф, я должен объявить, что вполне соглашаюсь с мнением г. Н. Ч., в котором, однако, по моим изысканиям и соображениям, никоим образом не следует подозревать г. Н. Чернышевского. Dixi. {Я сказал (лат.).} Н. Лайбов. 1863 * * * Явно родственны с землей, В тайном браке с "Вестью", Земства модною броней Прикрываясь с честью, Снова ловят мужиков В крепостные сети Николаевских орлов Доблестные дети... 1858-1865 О ПОГОДЕ <Часть первая> УЛИЧНЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ Что за славная столица Развеселый Петербург! Лакейская песня I УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА Слава богу, стрелять перестали! Ни минуты мы нынче не спали, И едва ли кто в городе спал: Ночью пушечный гром грохотал, Не до сна! Бея столица молилась, Чтоб Нева в берега воротилась, И минула большая беда - Понемногу сбывает вода. Начинается день безобразный - 10 Мутный, ветреный, темный и грязный. Ах, еще бы на мир нам с улыбкой смотреть! Мы глядим на него через тусклую сеть, Что как слезы струится по окнам домов От туманов сырых, от дождей и снегов! Злость берет, сокрушает хандра, Так и просятся слезы из глаз. Нет! Я лучше уйду со двора... Я ушел - и наткнулся как раз На тяжелую сцену. Везли на погост 20 Чей-то вохрой окрашенный гроб Через длинный Исакиев мост. Перед гробом не шли ни - родные, - ни поп, Не лежала на нем золотая парча, Только, в крышу дощатого гроба стуча, Прыгал град да извозчик-палач Бил кургузым кнутом спотыкавшихся кляч, И вдоль спин побелевших удары кнута Полосами ложились. Съезжая с моста, Зацепила за дроги коляска, стремглав 30 С офицером, кричавшим "пошел!" проскакав, Гроб упал и раскрылся. "Сердечный ты мой! Натерпелся ты горя живой, Да пришлося терпеть и по смерти... То случился проклятый пожар, То теперь наскакали вдруг - черти! Вот уж подлинно бедный Макар! Дом-то, где его тело стояло, Загорелся, - забыли о нем, - Я схватилась: побились немало, 40 Да спасли-таки гроб целиком, Так опять неудача сегодня! Видно, участь его такова... Расходилась рука-то господня, Не удержишь!.." Такие слова Говорила бездушно и звонко, Подбежав к мертвецу впопыхах, Провожавшая гроб старушонка, В кацавейке, в мужских сапогах. "Вишь, проклятые! Ехать им тесно!" 50 - Кто он был? - я старуху спросил. "Кто он был? да чиновник, известно; В департаментах разных служил. Петербург ему солон достался: В наводненье жену потерял, Целый век по квартирам таскался И четырнадцать раз погорал. А уж службой себя как неволил! В будни сиднем сидел да писал, А по праздникам ноги мозолил - 60 Всё начальство свое поздравлял. Вот и кончилось тем - простудился! Звал из Шуи родную сестру, Да деньжонок послать поскупился. "Так один, - говорит, - и умру, Не дождусь... кто меня похоронит? Хоть уж ты не оставь, помоги! Страх, бывало, возьмет, как застонет! Подари, - говорю, - сапоги, А то, вишь, разошелся дождище! 70 Неравно в самом деле умрешь, В чем пойду проводить на кладбище? Закивал головой..." - Ну и что ж? - "Ну и умер - и больше ни слова: Надо места искать у другова!" - И тебе его будто не жаль? - "Что жалеть! нам жалеть недосужно, Что жалеть? хоронить теперь нужно. Эка, батюшки, страшная даль! Эко времечко!.. Господи боже! 80 Как ни дорого бедному жить, Умирать ему вдвое дороже. На кладбище-то место купить, Да попу, да на гроб, да на свечи..." Говоря эти грустные речи, До кладбища мы скоро дошли И покойника в церковь внесли. Много их там гуртом отпевалось, Было тесно - и трудно дышалось. Я ушел по кладбищу гулять; 90 Там одной незаметной могилы, Где уснули великие силы, Мне хотелось давно поискать. Сделав даром три добрые круга, Я у сторожа вздумал спросить. Имя, званье, все признаки друга Он заставил пять раз повторить И сказал: "Нет, такого не знаю; А, пожалуй, примету скажу, Как искать: ты ищи его с краю, 100 Перешедши вон эту межу, И смотри: где кресты - там мещане, Офицеры, простые дворяне; Над чиновником больше плита, Под плитой же бывает учитель, А где нет ни плиты, ни креста, Там, должно быть, и есть сочинитель". За совет я спасибо сказал, Но могилы в тот день не искал. Я старуху знакомую встретил 110 И покойника с ней хоронил. День, по-прежнему гнил и не светел, Вместо града дождем нас мочил. Средь могил, по мосткам деревянным Довелось нам долгонько шагать. Впереди, под навесом туманным Открывалась болотная гладь: Ни жилья, ни травы, ни кусточка, Всё мертво - только ветер свистит. Вон виднеется черная точка: 120 Это сторож. "Скорее!" - кричит. По танцующим жердочкам прямо Мы направились с гробом туда. Наконец вот и свежая яма, И уж в ней по колено вода! В эту воду мы гроб опустили, Жидкой грязью его завалили, И конец! Старушонка опять Не могла пересилить досады: "Ну, дождался, сердечный, отрады! 130 Что б уж, кажется, с мертвого взять? Да господь, как захочет обидеть, Так обидит: вчера погорая, А сегодня, изволите видеть, Из огня прямо в воду попал!" Я взглянул на нее - и заметил, Что старухе-то жаль бедняка: Бровь одну поводило слегка... Я немым ей поклоном ответил И ушел... Я доволен собой, 140 Я недаром на улицу вышел: Я хандру разогнал - и смешной Каламбур на кладбище услышал, Подготовленный жизнью самой... II ДО СУМЕРЕК 1 Ветер что-то удушлив не в меру, В нем зловещая нота звучит, Всё холеру - холеру - холеру - Тиф и всякую немочь сулит! Все больны, торжествует аптека И варит свои зелья гуртом; В целом городе нет человека, В ком бы желчь не кипела ключом; Муж, супругою страстно любимый, 10 В этот день не понравится ей, И преступник, сегодня судимый, Вдвое больше получит плетей. Всюду встретишь жестокую сцену, - Полицейский, не в меру сердит, Тесаком, как в гранитную стену, В спину бедного Ваньки стучит. Чу! визгливые стоны собаки! Вот сильней, - видно, треснули вновь... Стали греться - догрелись до драки 20 Два калашника... хохот - и кровь! 2 Под жестокой рукой человека Чуть жива, безобразно тоща, Надрывается лошадь-калека, Непосильную ношу влача. Вот она зашаталась и стала. "Ну!" - погонщик полено схватил (Показалось кнута ему мало) - И уж бил ее, бил ее, бил! Ноги как-то расставив широко, 30 Вся дымясь, оседая назад, Лошадь только вздыхала глубоко И глядела... (так люди глядят, Покоряясь неправым нападкам). Он опять: по спине, по бокам, И, вперед забежав, по лопаткам И по плачущим, кротким глазам! Всё напрасно. Клячонка стояла, Полосатая вся от кнута, Лишь на каждый удар отвечала 40 Равномерным движеньем хвоста. Это праздных прохожих смешило, Каждый вставил словечко свое, Я сердился - и думал уныло: "Не вступиться ли мне за нее? В наше время сочувствовать мода, Мы помочь бы тебе и не прочь, Безответная жертва народа, - Да себе не умеем помочь!" А погонщик недаром трудился - 50 Наконец-таки толку добился! Но последняя сцена была Возмутительней первой для взора: Лошадь вдруг напряглась -и пошла Как-то боком, нервически скоро, А погонщик при каждом прыжке, В благодарность за эти усилья, Поддавал ей ударами крылья И сам рядом бежал налегке. 3 Я горячим рожден патриотом, 60 Я весьма терпеливо стою, Если войско, несметное счетом, Переходит дорогу мою. Ускользнут ли часы из кармана, До костей ли прохватит мороз Под воинственный гром барабана, Не жалею: я истинный Росс! Жаль, что нынче погода дурная, Солнца нет, кивера не блестят И не лоснится масть вороная 70 Лошадей... Только сабли звенят; На солдатах едва ли что сухо, С лиц бегут дождевые струи, Артиллерия тяжко и глухо Подвигает орудья свои. Всё молчит. В этой раме туманной Лица воинов жалки на вид, И подмоченный звук барабанный Словно издали жидко гремит... 4 Прибывает толпа ожидающих, 80 Сколько дрожек, колясок, карет! Пеших, едущих, праздно зевающих Счету нет! Тут квартальный с захваченным пьяницей, Как Федотов его срисовал; Тут старуха с аптечного сткляницей, Тут жандармский седой генерал; Тут и дама такая сердитая - Открывай ей немедленно путь! Тут и лошадь, недавно побитая: 90 Бог привел и ее отдохнуть! Смотрит прямо в окошко каретное, На стекле надышала пятно. Вот лицо, молодое, приветное, Вот и ручка, - раскрылось окно, И погладила клячу несчастную Ручка белая... Дождь зачастил, Словно спрятаться ручку прекрасную Поскорей торопил. Тут бедняк итальянец с фигурами, 100 Тут чухна, продающий грибы, Тут рассыльный Минай с корректурами. "Что, старинушка, много ходьбы?" - Много было до сорок девятого; Отдохнули потом... да опять С пятьдесят этак прорвало с пятого, Успевай только ноги таскать! - "А какие ты носишь издания?". - Пропасть их - перечесть мудрено. Я "Записки" носил с основания, 110 С "Современником" нянчусь давно: То носил к Александру Сергеичу, А теперь уж тринадцатый год Всё ношу к Николай Алексеичу, - На Литейной живет. Слог хорош, а жиденько издание, Так, оберточкой больше берут. Вот "Записки" - одно уж название! Но и эти, случается, врут. Всё зарезать друг дружку стараются. 120 Впрочем, нас же надуть норовят: В месяц тридцать листов обещаются, А рассыльный таскай шестьдесят! Знай ходи - то в Коломну, то к Невскому, Даже Фрейганг устанет марать: ""Объяви, - говорит, - ты Краевскому, Что я больше не стану читать!.." Вот и нынче несу что-то спешное - Да пускай подождут, не впервой. Эх, умаялось тело-то грешное!.. - 130 "Да, пора бы тебе на покой". - То-то нет! говорили мне многие, Даже доктор (в тридцатом году Я носил к нему "Курс патологии"): "Жить тебе, пока ты на ходу!" И ведь точно: сильней нездоровится, Коли в праздник ходьба остановится: Ноет спинушка, жилы ведет! Я хожу уж полвека без малого, Человека такого усталого 140 Не держи - пусть идет! Умереть бы привел бог со славою, Отдохнуть отдохнем, потрудясь...- Принял позу старик величавую, На Исакия смотрит, крестясь. Мне понравилась речь эта странная. "Трудно дело твое!" - я сказал. - Дела нет, а ходьба беспрестанная, Зато город я славно узнал! Знаю, сколько в нем храмов считается, 150 В каждой улице сколько домов, Сколько вывесок, сколько шагов (Так, идешь да считаешь, случается). Грешен, знаю число кабаков. Что ни есть в этом городе жителей, Всех по времени вызнал с лица. - "Ну, а много видал сочинителей?" - День считай - не дойдешь до конца, Чай, и счет потерял в литераторах! Коих помню - пожалуй, скажу. 160 При царице, при трех императорах К ним ходил... при четвертом хожу: Знал Булгарина, Греча, Сенковского, У Воейкова долго служил, В Шепелевском {*} сыпал у Жуковского {* Дворец, где долго жил Жуковский.} И у Пушкина в Царском гостил. Походил я к Василью Андреичу, Да гроша от него не видал, Не чета Александру Сергеичу - Тот частенько на водку давал. 170 Да зато попрекал всё цензурою: Если красные встретит кресты, Так и пустит в тебя корректурою: Убирайся, мол, ты! Глядя, как человек убивается, Раз я молвил: сойдет-де и так! "Это кровь, - говорит, - проливается, - Кровь моя, - ты дурак!.." - 5 Полно ждать! за последней колонною Отсталые прошли, 180 И докрытого красной попоною В заключенье коня провели. Торжествуя конец ожидания, Кучера завопили "пади!" Всё спешит. "Ну, старик, до свиданья, Коли нужно идти, так иди!!!" 6 Я, продрогнув, домой побежал. Небо, видно, сегодня не сжалится: Только дождь перестал, Снег лепешками крупными валится! 190 Город начал пустеть - и пора! Только бедный да пьяный шатаются, Да близ медной статуи Петра, У присутственных мест дожидаются Сотни сотен крестьянских дровней И так щедро с небес посыпаются, Что за снегом не видно людей. Чу! рыдание баб истеричное! Сдали парня?.. Жалей не жалей, Перемелется - дело привычное! 200 Злость-тоску мужики на лошадках сорвут, Коли денежки есть - раскошелятся И кручинушку штофом запьют, А слезами-то бабы поделятся! По ведерочку слез на сестренок уйдет, С полведра молодухе достанется, А старуха-то мать и без меры возьмет - И без меры возьмет - что останется! III СУМЕРКИ Говорят, еще день. Правда, я не видал, Чтобы месяц свой рог золотой показал, Но и солнца не видел никто. Без его даровых, благодатных лучей Золоченые куполы пышных церквей И вся роскошь столицы - ничто. Надо всем, что ни есть: над дворцом и тюрьмой, И над медным Петром, и над грозной Невой, До чугунных коней на воротах застав 10 (Что хотят ускакать из столицы стремглав) ^- Надо всем распростерся туман. Душный, стройный, угрюмый, гнилой, Некрасив в эту пору наш город большой, Как изношенный фат без румян... Наша улица - улиц столичных краса, В ней дома всё в четыре этажа, Не лазурны над ней небеса, Да зато процветает продажа. Сверху донизу вывески сплошь 20 Покрывают громадные стены, Сколько хочешь тут немцев найдешь - Из Берлина, из Риги, из Вены. Всё соблазны, помилуй нас бог! Там перчатка с руки великана, Там торчит Веллингтонов сапог, Там с открытою грудью Диана, Даже ты, Варсонофий Петров, Подле вывески "Делают гробы" Прицепил полуженные скобы 30 И другие снаряды гробов, Словно хочешь сказать: "Друг-прохожий! Соблазнись - и умри поскорей!" Человек ты, я знаю, хороший, Да многонько родил ты детей - Непрестанные нужны заказы... Ничего! обеспечен твой труд, Бедность гибельней всякой заразы - В нашей улице люди так мрут, Что по ней то и знай на кладбища, 40 Как в холеру, тащат мертвецов: Холод, голод, сырые жилища - Не робей, Варсонофий Петров!.. В нашей улице жизнь трудовая: Начинают ни свет ни заря Свой ужасный концерт, припевая, Токари, резчики, слесаря, А в ответ им гремит мостовая! Дикий крик продавца-мужика, И шарманка с пронзительным воем, 50 И кондуктор с трубой, и войска, С барабанным идущие боем, Понуканье измученных кляч, Чуть живых, окровавленных, грязных, И детей раздирающий плач На руках у старух безобразных - Всё сливается, стонет, гудет, Как-то глухо и грозно рокочет, Словно цепи куют на несчастный народ, Словно город обрушиться хочет. 60 Давка, говор... (о чем голоса? Всё о деньгах, о нужде, о хлебе) Смрад и копоть. Глядишь в небеса, Но отрады не встретишь и в небе. Этот омут хорош для людей, Расставляющих ближнему сети, Но не жалко ли бедных детей! Вы зачем тут, несчастные дети? Неужели душе молодой Уж знакомы нужда и неволя? 70 Ах, уйдите, уйдите со мной В тишину деревенского поля! Не такой там услышите шум, - Там шумит созревающий колос, Усыпляя младенческий ум И страстей преждевременный голос. Солнце, воздух, цветов аромат - Это всех поколений наследство, За пределами душных оград Проведете вы сладкое детство. 80 Нет! вам красного детства не знать, Не прожить вам покойно и честно. Жребий ваш... но к чему повторять То, что даже ребенку известно? На спине ли дрова ты несешь на чердак, Через лоб протянувши веревку, Грош ли просишь, идешь ли в кабак, Задают ли тебе потасовку - Ты знаком уже нам, петербургский бедняк, Нарисованный ловкою кистью 90 В модной книге, - угрюмый, худой, Обессмысленный дикой корыстью, Страхом, голодом, мелкой борьбой. Мы довольно похвал расточали, И довольно сплели мы венков Тем, которые нам рисовали Любопытную жизнь бедняков. Где ж плоды той работы полезной? Увидав, как читатель иной Льет над книгою слезы рекой, 100 Так и хочешь сказать: "Друг любезный, Не сочувствуй ты горю людей, Не читай ты гуманных книжонок, Но не ставь за каретой гвоздей, Чтоб, вскочив, накололся ребенок!" О ПОГОДЕ Часть вторая I КРЕЩЕНСКИЕ МОРОЗЫ "Государь мой! куда вы бежите?" - В канцелярию; что за вопрос? Я не знаю вас! - "Трите же, трите Поскорей, бога ради, ваш нос! Побелел!" - А! весьма благодарен! - "Ну, а мой-то?" - Да ваш лучезарен! - "То-то! принял я меры..." - Чего-с? - "Ничего. Пейте водку в морозы - Сбережете наверно Ваш нос, 10 На щеках же появятся розы!" Усмехнувшись, они разошлись, И за каждым извозчик помчался. Бедный Ванька! надеждой не льстись, Чтоб сегодня седок отыскался: Двадцать градусов, ветер притом - Бескаретные ходят пешком. Разыгралися силы господни! На пространстве пяти саженей Насчитаешь наверно до сотни 20 Отмороженных щек и ушей. Двадцать градусов! щеки и уши, - Не беда, - как-нибудь ототрем! Целиком христианские души Часто гибнут теперь; подождем - Часовой ли замерзнет, бедняга, Или Ванька, уснувший в санях, Всё прочтем, коли стерпит бумага, Завтра утром в газетных листах. Ежедневно газетная проза 30 Обличает проделки мороза; Кучера его громко клянут, У подъездов господ поджидая, Бедняки ему песню поют, Зубом на зуб едва попадая: "Уходи из подвалов сырых, Полутемных, зловонных, дымящихся, Уходи от голодных, больных, Озабоченных, вечно трудящихся, Уходи, уходи, уходи! 40 Петербургскую голь пощади!" Но мороз не щадит, - прибавляется. Приуныла столица; один Самоед на Неве удивляется: От каких чрезвычайных причин На оленях никто не катается? Там, где строй заготовленных льдин Возвышается синею клеткою, Ходит он со своей самоедкою, Песни родины дальней поет, 50 Седока-благодетеля ждет... Самоедские нервы и кости Стерпят всякую стужу, но вам, Голосистые южные гости, Хорошо ли у нас по зимам? Вспомним - Бозио. Чванный Петрополь Не жалел ничего для нее. Но напрасно ты кутала в соболь Соловьиное горло свое, Дочь Италии! С русским морозом 60 Трудно ладить полуденным розам. Перед силой его роковой Ты поникла челом идеальным, И лежишь ты в отчизне чужой На кладбище пустом и печальном. Позабыл тебя чуждый народ В тот же день, как земле тебя сдали, И давно там другая поет, Где цветами тебя осыпали. Там светло, там гудет контрабас, 70 Там по-прежнему громки литавры. Да! на севере грустном у нас Трудны деньги и дороги лавры! Всевозможные тифы, горячки, Воспаленья - идут чередом, Мрут как мухи извозчики, прачки, Мерзнут дети на ложе своем. Ни в одной петербургской больнице Нет кровати за сотню рублей. Появился убийца в столице, 80 Бич довольных и сытых людей. С бедняками, с сословием грубым, Не имеет он дела! тайком Ходит он по гостиным, по клубам С смертоносным своим кистенем. "Побранился с супругой своею После ужина Нестор Фомич, Ухватил за короткую шею И прихлопнул его паралич! Генерал Федор Карлыч фон Штубе, 90 Десятипудовой генерал, Скушал четверть телятины в клубе, Крикнул "пас!" - и со стула не встал!" Таковы-то теперь разговоры, Что ни день, то плачевная весть. В клубах мрак и унынье; обжоры Поклялися не пить и не есть. Мучим голодом, страхом томимый, Сановит и солиден на вид, В сильный ветер, в мороз нестерпимый, 100 Кто по Невскому быстро бежит? И кого он на Невском встречает? И о чем начался разговор? В эту пору никто не гуляет, Кроме мнительных, тучных обжор. Говоря меж собой про удары, Повторяя обеты не есть, Ходят эти угрюмые пары, До обеда не смея присесть, А потом наедаются вдвое, 110 И наутро разносится слух, Слух ужасный - о новом герое, Испустившем нечаянно дух! Никакие известья из Вильно, Никакие статьи из Москвы Нас теперь не волнуют так сильно, Как подобные слухи... Увы! Неприятно с местечек солидных, Из хороших казенных квартир Вдруг, без всяких причин благовидных, 120 Удаляться в неведомый мир! Впрочем, если уж смерть неизбежна, Так зимой умирать хорошо: Для супруги, нас любящей нежно, Сохранимся мы чисто, свежо До последней минуты лобзанья, И друзьям нашим будет легко Подходить к нам в минуту прощанья; Понесут они гроб далеко. Похоронная музыка чище 130 И звончей на морозе слышна, Вместо грязи покрыто кладбище Белым снегом; сурово-пышна Обстановка; гроб бросят не в лужу, Червь не скоро в него заползет, Сам покойник в жестокую стужу Дольше важный свой вид сбережет. И притом, если друг неутешный Нас живьем схоронить поспешит, Мы избавимся муки кромешной: 140 Дело смерти мороз довершит. Умирай же, богач, в стужу сильную! Бедняки пускай осенью мрут, Потому что за яму могильную Вдвое больше в морозы берут. II КОМУ ХОЛОДНО, КОМУ ЖАРКО Свечерело. В предместиях дальных, Где, как черные змеи, летят Клубы дыма из труб колоссальных, Где сплошными огнями горят Красных фабрик громадные стены, Окаймляя столицу кругом, - Начинаются мрачные сцены. Но в предместий мы не пойдем. Нам зимою приятней столица 10 Там, где ярко горят фонари, Где гуляют довольные лица, Где катаются сами цари. Надышавшись классической пылью В Петербурге, паспорт мы берем И чихать уезжаем в Севилью. Но кто летом толкается в нем, Тот ему одного пожелает - Чистоты, чистоты, чистоты! Грязны улицы, лавки, мосты, 20 Каждый дом золотухой страдает; Штукатурка валится - и бьет Тротуаром идущий народ, А для едущих есть мостовая, Не щадящая бедных боков; Летом взроют ее, починяя, Да наставят зловонных костров: Как дорогой бросаются в очи На зеленом лугу светляки, Ты заметишь в туманные ночи 30 На вершине костров огоньки - Берегись!.. В дополнение, с мая, Не весьма-то чиста и всегда, От природы отстать не желая, Зацветает в каналах вода... (Наша Муза парит невысоко, Но мы пишем не легкий сонет, Наше дело исчерпать глубоко Воспеваемый нами предмет.) Уж давно в тебя летней порою 40 Не случалося нам заглянуть, Милый город! где трудной борьбою Надорвали мы смолоду грудь, Но того мы еще не забыли, Что в июле пропитан ты весь Смесью водки, конюшни и пыли - Характерная русская смесь. Но зимой - дышишь вольно; для глаза -* Роскошь! Улицы, зданья, мосты При волшебном сиянии газа 50 Получают печать красоты. Как проворно по хрупкому снегу Мчится тысячный, кровный рысак! Даже клячи извозчичьи бегу Прибавляют теперь. Каждый шаг, Каждый звук так отчетливо слышен, Всё свежо, всё эффектно: зимой, Словно весь посеребренный, пышен Петербург самобытной красой! По каналам, что летом зловонны, 60 Блещет лед, ожидая коньков, Серебром отливают колонны, Орнаменты ворот и мостов; В серебре лошадиные гривы, Шапки, бороды, брови людей, И, как бабочек крылья, красивы Ореолы вокруг фонарей! Пусть с какой-то тоской безотрадной Месяц с ясного неба глядит На Неву, что гробницей громадной 70 В берегах освещенных лежит, И на шпиль, за угрюмой Невою, Перед длинной стеной крепостною, Наводящей унынье и сплин. Мы не тужим. У русской столицы, Кроме мрачной Невы и темницы, Есть довольно и светлых картин. Невский полон: эстампы и книги, Бриллианты из окон глядят, Вновь прибывшие девы из Риги 80 Неподдельным румянцем блестят. Всюду люди - шумят, суетятся. Вот красивая тройка бежит: "Не хотите ли с нами кататься?" - Деве бравый усач говорит. Поглядела, подумала, села. И другую сманили, - летят! Полумерзлые девы несмело На своих кавалеров глядят. "Ваше имя?" - Матильда. - "А ваше?" 90 - Александра. - К Матильде один, А другой подвигается к Саше. "Вы модистка?" - Да, шью в магазин.- "Эй! пошел хорошенько, Тараска!" Город из виду скоро пропал. Начинается зимняя сказка: Ветер злился, гудел и стонал, Франты песню удалую пели, Кучер громко подтягивал ей, Кони, фыркая, вихрем летели, 100 Злой мороз пробирал до костей. Прискакали в открытое поле. - Да куда же везете вы нас? Мы одеты легко... мудрено ли Простудиться? - "Приедем сейчас! Ну, потрогивай! Живо, дружище!" Снова скачут! Могилы вокруг, Монументы... "Да это кладбище", - Шепчет Саша Матильде - и вдруг Сани набок! Упали девицы... 110 Повернули назад господа, И умчали их кони, как птицы. Девы встали. "Куда ж вы? куда?" Нет ответа! Несчастные девы В чистом поле остались одни. Дикий хохот, лихие напевы Постепенно умолкли. Они Огляделись: безлюдно и тихо, Звезды с ясного неба глядят... "Мы сегодня потешились лихо!" - 120 Франты в клубе друзьям говорят... А театры, балы, маскарады? Впрочем, здесь и конец, господа, Мы бы там побывать с вами рады, Но нас цензор не пустит туда. До того, что творится в природе, Дела нашему цензору нет. "Вы взялися писать о погоде, Воспевайте же данный предмет!" - Но озябли мы, друг наш угрюмый! 130 Пощади - нам погреться пора! - "Вот вам случай - взгляните: над Думой Показались два красных шара, В вашей власти наполнить пожаром Сто страниц - и погреетесь даром!"; Где ж пожар? пешеходы глядят. Чу! неистовый топот раздался, И на бочке верхом полицейский солдат, Медной шапкой блестя, показался. Вот другой - не поспеешь считать! 140 Мчатся вихрем красивые тройки. Осторожней, пожарная рать! Кони сытые слишком уж бойки. Вся команда на борзых конях Через Невский проспект прокатилась И на окнах аптек, в разноцветных шарах Вверх ногами на миг отразилась... Озадаченный люд толковал, Где пожар и причина какая? Вдруг еще появился сигнал, 150 И промчалась команда другая. Постепенно во многих местах Небо вспыхнуло заревом красным, Топот, грохот! Народ впопыхах Разбежался по улицам разным, Каждый в свой торопился квартал, "Не у нас ли горит? - помышляя, - Бог помилуй!" Огонь не дремал, Лавки, церкви, дома пожирая... Семь пожаров случилось в ту ночь, 160 Но смотреть их нам было невмочь. В сильный жар да в морозы трескучие В Петербурге пожарные случаи Беспрестанны - на днях как-нибудь И пожары успеем взглянуть... 1885 <ЧЕРНИЛЬНИЦА> Предмет, любопытный для взора: Огромный кусок Лабрадора, На нем богатырь-великан В славянской кольчуге и в шлеме, Потомок могучих славян, - Но дело не в шлеме, а в теме: Назначен сей муж представлять Отчизны судьбы вековые И знамя во длани держать 10 С девизом "Единство России!" Под ним дорогой пьедестал, На нем: земледелья родного Орудья, и тут же газета, журнал - Изданья Михаилы Каткова. На книгах - идей океан - Чернильница; надпись: "Каткову Подарок московских дворян", И точка! Мудрейшему слову Блистать на пере суждено, - 20 Там имя Каткову дано: "Макающий в разум перо" - имя это У древнего взято поэта... 1866 * * * Эти не блещут особенным гением, Но ведь не бог обжигает горшки, - Скорбность главы возместив направлением, Пишут изрядно стишки! <ЭКСПРОМТ ПРИ ОТЪЕЗДЕ А. Д. ДМИТРИЕВА ИЗ ЯРОСЛАВЛЯ В КИЕВ ПОСЛЕ РЕЧИ А. С. ПЕТРОВСКОГО> Милый, не брани его, Коли дурен спич: Путь далек до Киева, Позабудешь дичь! Dubia 1856 МОЛОДОЕ ПОКОЛЕНИЕ СВОЕМУ ЗОИЛУ Было время, когда все гордилися Низким помыслом, лестью в устах И когда униженно ложилися Перед сильным открыто во прах. Тогда чувство возвышенной гордости Было чуждо понятью людей... То-то времечко было для подлости, По шляхетской натуре твоей. Вспоминает об нем с сожалением 10 И теперь твой змеиный язык; И людей с добросовестным мнением Ты встречать до сих пор не привык! Ты издавна сроднился с ласкательством, С колыбели бесстыдством живешь, И пронырством да гнусным искательством Понемножку вперед ты ползешь. Мудрено ль, что тебе не понравилось Направление наших идей? Мы поклонами сильным не славились, 20 Мы не шли по дороге твоей! Мы клеймо роковое презрения На твое положили чело; И за то, полный низкого мщения, Ты об нас говорил везде зло. Но прошли времена, когда верили Клевете беспощадной твоей, Твою низость давно уж измерили: Не обманешь ты снова людей! Хочешь ты очернить поколение. 30 Молодое и полное сил! Берегися! Твое осуждение Упадет на тебя, наш Зоил! Берегись! За твои порицания, За твой злобный и лживый укор Мы тебя предадим посмеянию И грядущим векам на позор! 1858 * * * Плохо, братцы, беда близко: Арестован наш Огрызко.