Могилевский Ф.
Замок в Карпатах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Фантастика Серебряного века
Том XII

   

Ф. Могилевский

ЗАМОК В КАРПАТАХ

"Родина вампиров -- Венгрия, а именно предгорья Карпат".
Из старой книги в телячьем переплете

I

   Сознание возвращалось ко мне очень медленно.
   Сначала я лежал, ни о чем не думая, ничего не чувствуя. Мой мозг еще окутывала какая-то теплая, серая пелена. Потом я стал ощущать не особенно сильную, ноющую боль в плече. Я сделал небольшое движение, чтобы приподняться. Боль сразу усилилась. Я тихо застонал и окончательно пришел в себя.
   Я понял, что я ранен и что лежу один в каком-то лесу, под кустом... Как я сюда попал?.. Память тоже возвращалась не сразу. Но понемногу мне удалось вспомнить кое-что. Я вспомнил, как, оставив свой эскадрон за рекой, я взял с собой только пять человек драгун в решил пробраться в этот проклятый красный замок, с одной из башен которого были прекрасно видны наши позиции. Нужно было пристрелить тех негодяев, которые, вероятно, орудуют там телефоном в руководят огнем австрийской артиллерии. Вспомнил, как мы на рассвете пробрались в парк, окружавший замок, оставивши лошадей за высокой каменной оградой; вспомнил, как мы ползли между кустов и наткнулись на пол-эскадрона австрийцев... Вспомнил, как они нас заметили, как началась перестрелка, как я приказал людям отступать... Здесь воспоминания прервались... Очевидно, я был в это время ранен и потерял сознание.
   Боль в плече усиливалась. Собрав все свои силы, я приподнялся на одно колено и ощупал свое плечо, стараясь вместе с тем расстегнуть ремешок бинокля, который причинял мне невыносимую боль. Шаря руками по шинели, я всюду чувствовал что-то липкое, мягкое... Это была кровь. Перевязать себе рану я не мог... Я опять лег, стараясь не делать никаких резких движений, чтобы не усилить кровотечение, которое, вероятно, медленно останавливалось, и стал раздумывать над своим положением.
   Надвигалась ночь. Последние отблески кровавого красного заката медленно уходили к опушке, скользя по стволам вековых дубов и ясеней, точно гонимые армией черно-синих теней, которые надвигались из глубины парка. При гаснущем свете я все же мог видеть, что лежу под кустом, на самом краю дорожки, усыпанной блеклыми листьями. Эта дорожка вела к какому-то небольшому кирпичному зданию с узенькими готическими окнами. Судя по церковной архитектуре, это была небольшая каплица {...каплица -- небольшая, обычно католическая часовня или молельня (от польск. kaplica).}. Она была выстроена на краю откоса, обложенного кирпичом, в котором была вделана большая глухая чугунная дверь. Дверь была полуоткрыта, и с того места, где я лежал, были видны несколько ступеней, спускавшихся куда-то вниз. Очевидно, это был вход в склеп, а здание было часовней, воздвигнутой над фамильной усыпальницей владетелей замка...
   Где наши? Где австрийцы? Чем кончился бой?.. Кем занят теперь замок? Занят ли вообще кем-нибудь... Что мне делать? Оставаться здесь и ждать или ползти... Если ждать, то чего?.. Если ползти, то куда?..
   Не знаю, сколько времени я размышлял над всеми этими трагическими, неразрешимыми в эту минуту вопросами, пока не пришел в заключению, что все же следует ползти куда-нибудь наугад... Первые несколько движений было очень трудно сделать, но потом, когда я приноровился, то дело пошло лучше и пополз или, вернее, заковылял на коленях, опираясь здоровой рукой о землю...
   Ноги у меня были не ранены, я мог бы встать, но боялся, что от слабости не устою на ногах, свалюсь и опять пролежу без сознания Бог весть сколько часов!..
   Я уже прополз таким образом шагов двадцать и находился уже совсем близко от каплички, когда вдруг какой-то странный стук заставил меня притаиться и прислушаться.
   Стук шел изнутри склепа. Казалось, что кто-то там бряцает ключом и отворяет какую-то дверь где-то внизу, под землей. Потом на несколько секунд все затихло. Потом послышались шаги на лестнице...
   "Наши!.. -- пронеслось у меня в мозгу... -- Это наши спрятались от австрийцев в эту дыру..."
   Я впился глазами в наружную дверь склепа, ожидая с радостным замиранием сердца увидеть, как высунется из дверей склепа рыжая голова нашего вахмистра Гончарука.

0x01 graphic

   Но вместо этой радостной картины я узрел нечто совсем другое...
   Если бы это не было на войне, где ежеминутно реальный ужас совершенно вытесняет из человека страх сверхъестественного, а в другое время, то, вероятно, у меня волосы зашевелились бы на голове от страха, так как существо, появившееся из склепа, было больше всего похоже на привидение...
   Это была молодая девушка, одетая во все белое... Луч луны падал на ее бледное, прекрасное лицо. Она постояла несколько секунд, потом пошла по дорожке по направлению ко мне...
   Я знал, что лежу в тени и, если я не шелохнусь, то она пройдет мимо, не заметив меня... В эти несколько секунд голова моя работала усиленно. Кто эта девушка?.. Чего она живет в склепе?.. Друг или враг?.. Надо было решать быстро, так как она, действительно, прошла мимо меня, чуть шелестя своим шелковым платьем... Может быть, это одна из обитательниц замка, напуганная канонадой, которая три дня гремела в этих местах... Мало ли необъяснимых нелепостей вызывает война... Во всяком случае, это было то, что посылала мне судьба... Я громко застонал.
   Девушка остановилась и оглянулась. Опять луч луны озарил ее лицо...
   Может быть, я, за эти пять месяцев войны не видевший ничего, кроме солдатских огрубелых лиц и изможденных голодом галицийских крестьянок, был не избалован красотой, но в тот момент это девичье лицо, озаренное луной, показалось мне самым красивым из всех, которые я видел во всю жизнь... Красота эта так поразила меня, что я вздрогнул и мне в первый раз пришло в голову, что это действительно может быть привидение...
   Она остановилась и, очевидно, прислушивалась.
   Я застонал опять.
   Очевидно, она меня заметила, так как порывисто вернулась и, наклонившись надо мной, прошептала что-то на незнакомом мне языке. Очевидно, на венгерском.
   Я покачал головой.
   Тогда она спросила по-французски:
   -- Вы ранены?.. Куда?..
   -- Да... Я ранен -- в плечо.
   Несколько времени царила тишина. Она, очевидно, о чем-то думала. Но ее лицо было в тени, и я не мог его видеть.
   Временами она шептала что-то на том же незнакомом языке я, как это ни странно, мне показалось, что она улыбается.
   Впрочем, может быть, неверный свет лунных отблесков, пробиравшихся через голые ветви деревьев, обманул меня. Потом она опять наклонилась надо мной и, чуть прикоснувшись рукой к моей голове, с невыразимой нежностью прошептала:
   -- А все-таки я вас им не отдам... Но как быть? До замка далеко... А здесь вас оставить нельзя...
   Я молчал, ничего не понимая... Мне начинало казаться, что эта странная девушка -- безумная. Особенно странно было то, что она была одета в роскошное платье из белоснежного атласа; на груди что-то усыпанное драгоценными каменьями... Жемчужные серьги, золотой браслет -- все это дополняло неуместность этого почти бального туалета в холодную зимнюю ночь в глухом месте заброшенного парка...
   Как будто понимая мои сомнения, она тихо прошептала:
   -- Не удивляйтесь... Я потом все вам расскажу... Но теперь самое важное. Что, можете ли вы дойти до замка, опираясь на мое плечо?... Я не могу никого позвать... потому что в замке нашем есть два австрийских офицера... Ведь вы не хотите попасть в плен?.. Если бы мы могли пробраться в одну комнату... Никто, кроме меня, здесь не знает о ее существовании... Я бы вас лечила сама... Одним словом, вы должны довериться мне и делать все то, что я скажу... Вы согласны?.. Хорошо. Теперь попробуйте стать на ноги и идти, опираясь на меня...

II

   Мы пошли по дорожке. Я опирался на ее плечо. Она, нежно поддерживая меня и обняв одной рукой за спину, повела меня назад к той самой часовне, из подвала которой она появилась. Мы спустились по лестнице и очутились в темном, сыром помещении. Немного света все же проникало через двери и я различал ряд каких-то больших белых мраморных гробниц. Мне показалось, что одна из этих гробниц открыта и что я вижу в ней что-то вроде открытого гроба. Но кругом было так темно, что ничего нельзя было различить определенно.
   Она вела меня мимо этих гробниц куда-то вперед, в непроглядную темноту.
   -- Осторожно... Здесь надо наклониться... Мы входим в низкую дверь...
   Я ничего решительно не видел в темноте, но через несколько времени я почувствовал по сторонам две стенки. Вероятно, мы вошли в узкий коридор. Мы долго шли по этому подземному ходу, и временами она шептала:
   -- Осторожно... Здесь три ступеньки вверх.
   Потом опять шли... Опять три ступеньки вверх... Как она ориентировалась в этой непроницаемой темноте, не знаю. Вероятно, что она считала свои шаги, так как за всю длинную дорогу по подземелью она не проронила ни единого слова.
   Наконец, мы остановились.
   -- Здесь вам будет трудно. Надо подниматься по высокой витой лестнице. Нащупайте перила и идите вперед. Я не могу идти рядом с вами. Лестница слитком узка...
   Мы стали медленно подниматься. Мне было очень тепло. Временами от слабости у меня начинала кружиться голова и дрожать колени. Тогда она нежно поддерживала меня, и мы на несколько останавливались.
   -- Не надо терять мужества!.. -- шептал ее голос в темноте, над самым ухом. -- Уже недалеко...
   И мы опять поднимались все выше и выше. Наконец, она вздохнула и сказала:
   -- Мы пришли. Теперь стойте неподвижно. Я пойду вперед и открою дверь. Держитесь за меня, чтоб не упасть... Обнимите меня за талию...
   Я полусознательно, машинально исполнял все ее приказания. Обняв ее за талию, я почувствовал ее тонкую девичью фигуру под складками какой-то необычайно мягкой, шелковой материи. Она довольно долго шарила руками где-то в темноте. Потом что-то скрипнуло, завизжало, как механизм старинных часов перед боем. Еще несколько секунд и через открывшуюся маленькую дверь блеснул бледный луч света. Мы очутились в большой комнате, освещенной огромным стрельчатым окном, через которое светила полная луна...
   Начиная с этого момента, цепь моих воспоминаний часто рвется. Очевидно, от продолжительных усилий я так ослабел, что опять стал временами терять сознание. Смутно помню, что она уложила меня на что-то мягкое, душистое. Я слышал шелест белья, догадался, что это постель, и почувствовал неизъяснимое блаженство... Потом я очнулся еще раз, когда я уже лежал, раздетый, в постели... Плечо почти не болело. Моя рана была туго забинтована.
   В комнате было светлей. Окно было завешено чем-то черным. На мраморном столике около меня горела свечка в серебряном подсвечнике... Я видел прекрасное лицо незнакомой девушки, низко наклонившейся надо мной. Она нежно приподнимала одной рукой мою голову, а другой подносила к моим губам чашку с молоком и шептала:
   -- Пейте!.. Ну, выпейте же несколько глотков... Это вернет вам силы... Вы потеряли так много крови... Так много драгоценной крови...
   Я выпил и стал лепетать какие-то бессвязны слова о ее доброте и моей благодарности.
   -- Тише, тише!.. -- Она приложила палец к губам, указывая на стенку. -- Они могут услышать...
   Больше я ничего не помню. Очевидно, я погрузился в крепкий, восстанавливающий силы сон.

III

   Проснувшись на следующий день, я увидел, что лежу под пологом, на роскошной широкой постели, укрытый голубым атласным одеялом. Свет шел от занавесок и я видел часть комнаты, меблированной с большой роскошью. Судя по некоторым особенностям обстановки, выдержанной в серовато-голубых тонах, это была спальня молодой девушки. На ночном столике около меня стоял простой глиняный кувшин с молоком, большая краюха черного хлеба и клочок бумаги, на котором острым, размашистым почерком было написано несколько слов по-французски: "Не шумите. За стеной ваши враги. Не подходите к окну, не трогайте занавесов. Против окна стоит австрийский часовой. Вы должны выпить все молоко к моему приходу. Я приду, когда стемнеет".
   Она сдержала свое обещание и пришла через час после того, как погасла алая полоска заката, которую я видел сквозь щель темных занавесок, закрывавших окно, и принесла мне еще молока, хлеба и небольшую заплесневевшую бутылку старого венгерского вина.
   Молодая девушка была в том же белом атласном платье, что и накануне; вероятно, она опять была в том склепе, у которого мы встретились в прошлую ночь, так как она принесла с собой тот особый запах тления и затхлой сырости, который бывает всегда в этих местах. Я, как умел, поблагодарил ее за ее заботу и осторожно задал некоторые вопросы.
   Отвечала она чрезвычайно неохотно. Мне все же удалось узнать, что ее зовут Бертой, что она единственная дочь владельца этого замка, графа Гоньяй... Я узнал также, что эта комната была раньше ее спальней...
   -- Помните, когда я встретила вас парке, я спросила вас только: ранены ли вы и можете ли идти?.. Это мне необходимо было для того, чтобы вам помочь. Но другие вопросы были бы для вас, может быть, очень неприятны...
   После этого мягкого упрека мне оставалось только выразить искреннее раскаяние в своей бестактности и замолчать.
   -- О нет, я не сержусь на вас и прекрасно понимаю, что все это кажется вам очень странным. Но я не могу, к сожалению, объяснить вам ничего.
   Прошло несколько дней. Рана моя заживала, я чувствовал, как мое здоровье быстро восстанавливается благодаря нежным заботам этой необыкновенной девушки.
   Она приходила каждый день, приходила через час после того, как гасла алая полоска заката, которую я видел через просвет занавески, и уходила за час до того, как эта полоска начинала тускло синеть перед рассветом...
   Где она проводила весь день?.. Что побуждало ее так тщательно скрываться и скрывать меня?.. Почему она всегда была одета в одно и то же белое атласное платье?.. Почему она, дочь богатого венгерского магната, вела такое странное существование в этом покинутом владельцем замке, занятом отрядом венгерских гусар?.. Почему она так боялась, чтобы я не попал к ним в плен?.. Боялась этого, кажется, больше, чем я сам... Почему она так нежно относилась ко мне?..
   Я часто размышлял над этим загадочным вопросом и не мог найти не только удовлетворительных ответов, но даже придумать какое-либо мало-мальски правдоподобное предположение, чтоб хоть как-нибудь объяснить себе загадку, окружавшую эту странную девушку.
   Скоро моя рана почти зажила. Я уже свободно ходил по комнате. За это время я успел изучить до малейших подробностей все безделушки и мелочи в обстановке моей комнаты. Первые дни меня томила тоска, и я часто подходил к окну, осторожно выглядывая через щелку занавески, чтобы ориентироваться. Насколько я мог судить, комната, в которой я находился, была расположена где-то очень высоко, вероятно, на одной из башен замка. Из окна открывался чудный вид. Я видел вершины Карпат, занесенные снегом, различая какую-то деревушку на одном из склонов. К сожалению, благодаря толщине стен и высоте расположения моего окна, я не мог видеть ничего из того, что происходит внизу. Но иногда внизу я слышал крики, шум, топот копыт и лязг железа. А за стеной часто раздавался глухой говор. Очевидно, замок по-прежнему был занят тем эскадроном австрийцев, с которым мы встретились в парке. Я целый день думал о том, как бы мне отсюда выбраться через тот подземный ход, которым меня провела сюда молодая графиня. Я спросил однажды, когда она пришла, насколько выполним мой план.
   -- Это невозможно!.. -- сказала она, чуть-чуть нахмурившись, как будто немного недовольная. -- В парке постоянно ходит много австрийских солдат. Вдобавок, вам придется выйти через склеп, а как раз напротив выхода стоит часовой...
   После некоторого молчания она прибавила:
   -- Разве вам так тяжело здесь?.. Разве вам так хочется уйти от меня?.. -- И, как будто спохватившись, что выдала что-то, она кратко оборвала:
   -- Во всяком случае, теперь это невозможно. Ждите и будьте терпеливы. Когда настанет время, я сама помогу вам освободиться.
   И я ждал терпеливо... Как это ни странно, мысль об освобождении постепенно потухала в моей душе. Я даже, наоборот, в глубине души был рад, что там перед склепом стоит австрийский часовой и я не могу выбраться отсюда. Я вспоминал укоризненный взгляд молодой графини, когда она спрашивала, почему мне так хочется уйти отсюда -- и какие-то неясные, смутные, но сладкие мечты, точно призрачный пряный туман, окутывали мое сознание.
   По целым дням лежал я на небольшой кушетке, погруженный в эти мечты... Я потерял счет дням, которые текли однообразно, без каких-либо перемен... Я думал только о ночах. Я ждал, но не освобождения... Я ждал, когда начнет алеть полоска заката, видимая через окно...
   Было ли это начало любви?.. Может быть... Да, это не могло быть иначе.
   Перенесенный так неожиданно из суровой обстановки войны со всеми ее ужасами, постоянной тревогой, голодом, холодин, в эту девичью спальню, где все было так изящно и красиво, я как-то потерял связь с действительностью. Постепенно рев снарядов, лязг окровавленного железа, стоны раненых -- все это ушло назад, куда-то далеко в нереальное, стало казаться каким-то сном... Я не думал больше ни об австрийцах, ни о своих... Не рассуждал мысленно о том, скоро ли перейдут наши в наступление и с какой стороны им легче всего овладеть замком.
   Я думал только о ней.
   Все это было так странно, так непонятно. А она была так ослепительно хороша...
   Ее заботливость обо мне была так удивительно нежна... И в этой нежности я стал чувствовать все чаще и чаще, все ясней помимо милосердия к раненому что-то другое... Как будто каждым своим словом, каждым поступком она хотела дать мне понять что-то, о чем я не смел догадываться. И каждый раз, когда она уходила, я задавал себе вопрос, который задать ей самой не решался: "Неужели эта девушка меня любит?.."
   И вот однажды мы объяснились.
   Однажды она, перевязав мою рану, сказала, облегченно вздохнув:
   -- Ну вот, вы теперь уже совсем поправились. Рана зажила.
   -- Теперь остается только поблагодарить вас...
   Я взял ее за руку. Затем я долго говорил ей о своей благодарности и о ее необъяснимой доброте.
   Она молчала. Потом тихо засмеялась.
   -- Необъяснимой... -- повторила она, наклонившись ко мне ниже, чем обыкновенно, и глядя мне прямо в глаза. -- Необъяснимой...
   Она опять засмеялась, но как-то иначе, как-то странно... В этом смехе дрожало что-то не то жадное, не то безумное... и я почему-то вспоминал тот тихий смешок, который мне почудился тогда, у склепа, когда она в первый раз наклонилась надо мной.
   -- А между тем, все это так понятно... -- Она все ближе и ближе наклонялась надо иной... Потом она обняла меня за шею и чуть-чуть притянула к себе. -- И теперь непонятно?
   -- Неужели..? -- проговорил я еле внятно изменившимся голосом.
   -- Да... -- прошептала она, впиваясь в мои губы страстным долгим поцелуем...

0x01 graphic

IV

   На следующий день я проснулся очень поздно. Во всем теле чувствовалась неизъяснимая усталость... Усталость эта была такова, что я едва смог собрать силы повернуться и налить себе стакан молока... Выпив его залпом, я опять упал на подушки. В голове моей плыли неясные обрывки воспоминаний о том, что произошло ночью... Ее страстные, почти безумные слова... Невыносимо жгучие поцелуи... Красные, как будто окровавленные, полураскрытые губы... Когда она ушла?.. Я не помнил. Вероятно, под утро она выскользнула из моих объятий в то время, как я заснул, измученный этим вихрем сладострастия, так неожиданно налетевшим на нас.
   Смеркалось... Неужели я проспал целый день? Значит, она скоро придет опять... Я улыбнулся и задремал опять с этой сладкой мыслью.
   И она действительно пришла, как всегда через час после. того, как погасла полоска заката... Она разбудила меня поцелуем... Потом... Потом началась оргия страсти, еще более жгучая, чем в прошлую ночь...
   
   На следующий день я, кажется, не просыпался вовсе.
   Только два раза на несколько секунд я очнулся от тяжелого забытья... В первый раз в комнате было светло. Я сделал усилие, хотел вспомнить, где я, что со мной. Но голова была точно наполнена серым, безводным туманом... Я не мог пошевельнуть ни одним членом... Через несколько мгновений все закружилось, поплыло, и я опять заснул.
   Во второй раз я очнулся ночью от страшного грохота... Я открыл глаза... Опять что-то завыло и лопнуло с треском. В комнате со звоном рассыпались осколки выбитого стекла... и где то недалеко... "Шрапнель!.." -- пронеслось у меня в мозгу...
   Она сидела на краю постели около меня. Вся грудь ее рубашки была залита кровью... Шея и рот были тоже в крови.
   -- Ты ранена?.. -- удалось мне еле внятно спросить, сделав невероятное усилие, чтобы пошевелить губами...
   -- Нет!.. Спи!.. Спи!.. Это оттого, что я люблю тебя... -- Она громко захохотала и, наклонясь ко мне, она впилась страстным поцелуем в мою шею...
   Я почувствовал острую боль... Опять что-то с адским грохотом разорвалось где-то над головой... Потом все закачалось, закружилось, поплыло в немую, серую мглу...

V

   Я очнулся от звука знакомых голосов, которые громко говорили около меня по-русски... Но слабость была еще так велика, что я не мог приподнять век.
   -- А что, собственно говоря, с ним такое, доктор? -- спрашивал голос моего товарища по полку, поручика Г. -- Ранен он иди просто оглушен?
   -- Ну вот, подите же... -- пробасил голос нашего полкового врача. -- Сам черт не разберет, что с ним такое и что с ним тут делали... Крови много потерял!.. Вот что я знаю. Но каким образом? Из какой раны?.. Чертовщина. Все признаки истечения кровью... А раны нет... То есть, была рана... И довольно тяжелая... Лопатку прострелило... Но эта рана зажила давно и зажила отлично. Кто-то лечил, видно... И лечил умело... Да... Никакого кровоточивого ранения, кроме двух каких-то не то укусов, не то царапин на шее, нет... А между прочим, человек истек кровью... Но все же мы его через недельку поставим на ноги...
   -- Вот и прекрасно. А пока я еду к полковнику. Он меня звал. Не ровен час, в это чертово гнездо опять нагрянут австрийцы...
   
   Но австрийцы уже не являлись больше в замок. Продолжая энергично наступать, наша перевалили через Карпаты и скоро замок оказался в тылу у наших передовых отрядов. В одной из зал его был устроен наш дивизионный лазарет, куда меня поместили до выздоровления.
   Я поправлялся довольно медленно. Наконец, старший доктор разрешил мне понемногу вставать. Я по целым дням бродил по пустынным залам верхних этажей замка в надежде найти что-нибудь, что помогло бы мне разрешить загадку молодой графини, которая бесследно исчезла...
   Однажды я попал в комнату, которая, судя по обстановке, была, вероятно, кабинетом старого графа Гоньяй.
   Открывши дверь, я остановился от изумления. Прямо передо мной в роскошной золотой раме висел портрет любимой девушки ослепительной красоты.
   -- Берта!..
   Да, это была она. Я долго стоял неподвижно, не сводя глаз с портрета, точно очарованный.

0x01 graphic

   В моем мозгу с поразительной яркостью всплыли все события, связавшие меня с этой девушкой... Ее забота... Доброта... Наша короткая любовь, конец которой терялся для меня в каком-то кошмаре...
   Но почему портрет завешен черным крепом?..
   Я вздрогнул.
   Внизу на рамке портрета была прибита маленькая бронзовая дощечка и на ней несколько слов.
   Я чувствовал, что в этих словах заключается ключ этой тайны, который я так тщетно искал все это время. Но я не двигался с места, скованный странной жутью...
   Наконец, я сделал усилие над собой, подошел к портрету и прочел эти несколько слов:
   "Берта, графина Гоньяй, род. 5 февраля 1896 года, умерла 17 августа 1914 года".
   

Комментарии

   Впервые: Киевлянин. 1914. No 356, 25 декабря. Издательство приносит глубокую благодарность А. Степанову, обнаружившему это произведение (и предоставившему скан следующего ниже рассказа В. Кохановского "Усадьба мертвых").
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru