КЛУБ БЛАГОТВОРИТЕЛЬНЫХ СКЕЛЕТОВ Фантастика Серебряного века Том X
Н. Марков МИРТА И СЕРАПИОН (Египетская легенда II века)
Красавица Мирта жила одиноко в своем большом, богато убранном доме, окруженном целым лесом стройных пальм, кровавых амарантов и ярких олеандров... С террасы был виден бесконечный желтый Нил, Мемфис с его дворцами, храмами и множеством белых домов, как гнезда ласточек, лепившихся один около другого, дальше громоздкие пирамиды, отдыхающие около них караваны...
Отец и мать Мирты были христиане и умерли еще тогда, когда ей было всего два года.
Она их не помнила и любила, как мать, свою старуху-кормилицу -- Кробиллу, у которой на руках она выросла.
Кробилла, которая тоже крестилась, о христианстве имела самое смутное понятие. Она знала о существовании Бога и искренне удивлялась, зачем Он послал на землю Своего Сына, Которого люди распяли на кресте за то, что Он проповедовал людям любовь и сострадание... Знала она, что Его звали Иисус.
Вот и все, чему научила старая Кробилла красавицу Мирту, которая с наслаждением слушала эти нехитрые рассказы.
Нередко по вечерам, сидя на террасе и любуясь на пурпурный закат, она мечтала о Нем, горячо сожалея, что не родилась раньте, что не могла слушать Его учения и последовать за Ним.
Мирта росла и расцветала, как пышный южный цветок. Весь город говорил о ее красоте и богатстве.
Кробилла научила ее подводить брови, белить лицо, румянить щеки...
Научила носить драгоценности, душить маслами волосы, холить свое тело...
Однажды, возвращаясь с прогулки, она видела какого-то человека, лежавшего на дороге. Он едва дышал...
-- Ради всего святого, -- вдруг услышала она, -- дай мне пить... Я умираю от жажды...
Мирта побежала к фонтану и принесла амфору ключевой холодной воды.
-- Я из Александрии, -- выпив воды, сказал он, -- я ушел оттуда, чтобы бросить прежнюю жизнь...
-- Куда же ты идешь?
-- В Фивы... Там я буду вдали от друзей, от удовольствий... В одиночестве я буду каяться в своих старых грехах, просить у Бога Его милостей... Он милосерд, Он простит меня... Мне еще далеко до того оазиса, который я избрал, а я уже измучился, устал... Дорога так тяжела... Воздух раскален, как ночь, нечем дышать...
-- У меня недалеко дом, -- приветливо сказала ему Мирта, -- иди ко мне... Ты будешь желанным гостем... Под моею кровлею ты отдохнешь, наберешься сил, а потом уже пойдешь туда, куда ты избрал...
Тихо поднялся измученный путник и пошел рядом с молодой девушкой.
Кробилла удивленно посмотрела на пришельца, потом по приказанию Мирты принесла ему есть...
Когда же зашло солнце, Мирта пошла со своим гостем на террасу.
-- Здесь прохладнее, чем в комнатах, сказала она, -- здесь тебе будет лучше спать...
Красота Мирты разбудила в нем заснувшие было чувства... Заговорила страсть, зажглись желания...
-- Мирта, Мирта, -- страстно шептал он, целуя ее вуали, трепетавшие при малейшем дуновении ветерка.
Она молчала. Он неожиданно обнял ее, прижался всем телом к ее пышной груди. Дрожь пробежала по телу Мирты. Беспомощно откинула она назад голову, крепко обвила его своими руками и вместе с ним упала на разостланные на полу ковры.
Взошло солнце.
Поднялся измученный путник, с грустью смотря на красавицу Мирту.
-- Надо идти, -- сказал он, -- но я не могу покинуть тебя... Твои поцелуи спалили меня... Позволь остаться у тебя... Тебе я буду молиться... Тебе служить... Я буду твоим рабом... Жестоко гнать меня из этого рая в пустыню...
-- Нет, иди, -- отвечала она. -- Бог послал меня тебе, чтобы ты мог отдохнуть на полдороге, но если я задержу тебя, это уж будет грех, за который мне придется ответить перед Ним. Повторяю: иди... иди... Только скажи мне твое имя.
-- Лициас, -- отвечал он, целуя край ее прозрачной одежды.
Тихой походкой тронулся он в далекий, неизвестный путь, думая о той, которую послал ему Бог, чтобы спасти жизнь.
Мирта стояла на террасе и провожала его долгим, печальным взглядом.
"Как хорошо делать добро, -- думала она, -- сколько радости доставила я бедному Лициасу!"
И она тотчас же решила снова пойти на ту дорогу, где вчера встретила Лициаса -- там всегда ходили пилигримы, голодные и измученные, нуждавшиеся в приюте.
"Всем буду помогать, -- думала она, -- одних накормлю, других приласкаю... Бог наградит меня за это..."
С того дня дом Мирты стал убежищем для всех сирых и убогих. Ома выискивала бедных, несчастных, забитых судьбой и помогала им. Бежавшие от гнета рабы, больные, раненые, изгнанники встречали у нее радушный приют, и, желая угодить Богу, она ласкала их, стараясь, чтобы они под чарами ее страсти забыли свое горе и болезни...
Целых семь лет она служила милосердию, стараясь заслужить любовь Христа.
О ее благотворительности и святой жизни говорил весь Египет, и имя Мирты было так же известно, как и фараона.
О ней услышал даже Серапион, долгие годы спасавшийся в пустыне около Фив. И вот однажды, отправляясь в Мемфис, он по пути решил посетить Мирту.
Когда он вошел в ее дом, Мирте показалось, что это сам Христос.
Обрадованная, счастливая, она бросилась ему навстречу, спеша принять его как можно лучше.
-- Мир тебе, моя дочь, -- сказал пришелец. -- Я -- Серапион... Я живу в пустыне, но слышал о тебе от тех, которых ты кормила и ютила во имя Христа.
Мирта села к его ногам и радостно слушала его речи.
-- Ты святая женщина, -- говорил ей Серапион, -- и Всевышний озаряет тебя Своим светом... Тебе уготован рай, вечное блаженство...
Мирта не знала, что отвечать, и испытывала какое-то новое чувство. Впервые в жизни ей почему-то захотелось таких ласк, какими она дарила других, ей захотелось поцелуев, наслаждения страстью... Она посмотрела на него и грустно опустила голову.
"Этот не такой, -- подумала она, -- ему ничего не нужно, кроме приюта... Его не надо утешать..."
-- Вот, на этот раз, -- вкрадчиво сказала она Серапиону, -- я не могу быть такой, как всегда...
-- Почему?
-- Ты совсем не похож на тех, которые бывали у меня, которым я помогала... Ты мудрый, святой... Тебе не нужно женских поцелуев, не нужно моих ласк...
Серапион изумленно смотрел на нее и ничего не понимал.
-- Фигами, медом и глотком кипрского вина нельзя осчастливить человека, -- горячо продолжала Мирта. -- Если бы я делала только это, поверь, Серапион, обо мне бы не говорили столько, ты бы не услышал про меня, и я не заслуживала бы милости Божьей...
-- Но что ты делала еще? -- совсем уже смущенный, спросил Серапион.
Мирта подняла на него свои прекрасные, полные страсти глаза и обожгла его пылающим взглядом.
-- Мирта, Мирта! -- с гневом воскликнул Серапион, -- что сделала ты!.. Какая ты грешница!.. Величайшая преступница!.. Проклятие на твоем доме!..
Мирта не поняла, почему так прогневался на нее гость и, обиженная, горько зарыдала...
Горе сделало ее еще обольстительней, и Серапион, убоявшись искушения, поспешил покинуть дом Мирты.
Всю ночь ходил он около ее сада, молился и плакал.
"Несчастная Мирта... Заблудшая овца из стада Христова, -- думал он, -- да поможет ей Бог, да простит ее... Она ведь не понимает, что творит"... -- и, благословив издали ее дом, он в раздумье пошел но пустынной, пыльной дороге...
Мирта, как и семь лет назад, стояла у себя на террасе и глазами, полными слез, следила за удалявшимся путником.
-- Лициас и Серапион, -- с грустью думала она, -- оба стараются угодить Богу... Оба учат разному... Оба смущают душу... Но где же правда, где правда?..
И, горько рыдая, она упала на тот ковер, где когда-то задыхалась в сладострастном экстазе.
Париж. Музей Гиме {...музей Гиме -- ныне Национальный музей восточных искусств. Основан промышленником Э. Гиме в 1889 г.}. Полутемная, строгая зала. Отдел египетских мумий.
Что это?
Мирта, Серапион.
Быть не может!
Но это так.
Их мумии нашли в Египте и привезли в Париж.
И вот она, неподвижная, лежит, быть может, в тех самых розовых вуалях, в которых две тысячи лет назад отдалась Лициасу.
Я смотрю, и мне кажется, что она повернула голову к своему соседу, Серапиону, и насмешливо говорит:
-- Ну, что ж? Ты жил в пустыне, отказывал себе во всем, бежал от женских ласк... Ты проклинал меня, ты говорил, что я преступница, но я жила... Жила, как мне нравилось, упивалась ядом страсти... Теперь мы рядом... Две мумии, украшения музея... Кто же прав? Ты или я? Отвечай!..
Серапион, закованный в вериги, которыми он умерщвлял свою плоть, плотно увернутый полотном и надушенными тканями, неподвижно лежал в своем саркофаге и молчал.