Lib.ru/Классика: Савицкая В.. Недужная

НЕДУЖНАЯ.

(Разсказъ).

Тихо на дорогѣ. Дремлетъ, не шелохнется, весь опушенный инеемъ, небольшой, сосновый лѣсокъ, по обѣимъ. сторонамъ узкой проселочной дороги, ведущей къ деревнѣ Назимовкѣ.

Тихо и въ самой деревнѣ, видной съ поворота въ поле... Лишь изрѣдка мелькаетъ огонекъ подъ бѣлыми крышами избъ. Ярче и замѣтнѣе онъ только въ флигелѣ, возлѣ большаго, стараго господскаго дома, прилегающаго къ деревнѣ.

Въ одной изъ комнатъ его горитъ лампа, освѣщая, находящуюся тамъ, небольшую группу.

У печки, поправляя догорающія дрова, стоитъ, наклонясь, пожилая женщина въ черной, поношенной юбкѣ, коричневой кофтѣ, съ подколотой косичкой жидкихъ, сѣдѣющихъ волосъ. Съ ласковой улыбкой на добродушномъ лицѣ, оборачивается она взглянуть на сидящую невдалекѣ, на скамеечкѣ, хорошенькую, бѣлокурую, худенькую, тоненькую дѣвочку съ уснувшимъ на колѣняхъ ея котенкомъ.

У самыхъ дверей, за прялкой, сидитъ очень высокая и сильно худощавая старушка въ черномъ ситцевомъ платкѣ на головѣ, медленно выводя нитку и щелкая ею при наматываніи на веретено.

Въ глазахъ ея, уже поблекшихъ, но сохранившихъ выраженіе ума и природной смышленности, видна легкая усмѣшка, съ какой слѣдитъ она за стоящей у окна молодой дѣвушкой въ сѣрой блузѣ, стянутой желтымъ кожанымъ кушакомъ.

Дѣвушка разсѣянно смотритъ въ садъ, весь занесенный снѣгомъ, голыя деревья котораго темными стволами своими рѣзко выдѣляются на бѣломъ фонѣ.

-- Господи!.. скука какая!..-- полушепотомъ прерываетъ она, наконецъ, наступившее молчаніе.-- И такъ каждый день... всю долгую зиму... никакого развлеченія!..

-- Катерина Леонтьевна, милая, -- обращается она въ пожилой женщинѣ у печки.-- Разскажите что нибудь... Вотъ я давно хочу просить васъ разсказать мнѣ объ умершей дочкѣ вашей!.. Ее съ такой любовью вспоминаютъ здѣсь всѣ,-- а я вѣдь уже не застала ея, -- поступила въ школу на другой годъ ея смерти!

-- Это про Любу-то мою, про дочку незабываемую?..-- тихо спрашиваетъ Катерина Леонтьевна. Охъ!.. Елена Николаевна, ужъ, и не знаю, право, поймете ли вы изъ разсказа моего неумѣлаго -- что за свѣтлая, тихая, кроткая, душа ея "была! Какъ и въ недугѣ своемъ -- её, такъ, "недужной" въ деревнѣ и звали -- никого-то она никогда не обременила, за малѣйшій уходъ благодарная!.. А улыбка ея, добрая, ласковая, всѣмъ любившимъ её свѣтила!.. Съумѣю ли я объяснить!.. вѣдь я только плакать умѣла, на нее, мою жалкую, глядючи!.. Максимовна, ты знала её -- помнишь?..

-- А то, душенька, какъ не помнить?.. Этакую-то, любимицу Божью забыть!.. Я её и въ путь къ Нему снаряжала... И подушечку въ голову шила, и платье бѣлое!..

-- Бабушка, и я помню маму!.. Какъ съ ней на креслѣ каталась!.. пожалуйста, разскажи о ней!..-- вмѣшалась дѣвочка, вставая со скамейки и забывая о котенкѣ, который, отъ неожиданнаго паденія съ колѣнъ ея, поднявъ дугой хвостикъ, быстро, съ испугомъ, убѣгалъ подъ столъ.

-- Нѣтъ, Манюшка, тебѣ скоро спать пора. Я пойду сейчасъ, чайку заварю, и молока принесу. А ты, пока, -- ужъ, если такъ любишь слушать,-- "душеньку" проси!-- она мастерица сказывать!..

-- Что это, душенька, гди мни, неученой...

-- Ахъ! какъ надоѣлъ мнѣ этотъ А--скій говоръ.

Вездѣ вмѣсто ѣ -- и! Въ школѣ сколько приходится мучиться съ этимъ!..-- думаетъ Елена Николаевна, садясь къ столу.

-- Неправда, Максимовна, ты знаешь много сказокъ... стиховъ!..-- пристаетъ Маня, ласкаясь въ ней, обвивая ея жилистую, морщинистую шею своими тонкими ручками.

-- Да что-жъ я вамъ, душенька, скажу?.. Разви стихъ священный.

-- Нѣтъ, сказку лучше!.. Какъ это? Помнишь?... Дѣлятъ на три кучки: это мнѣ, это тебѣ, а это тому, кто калабашку укралъ!..-- перебиваетъ её Маня.

-- Помню, цыпушка, какъ же, только сказка-то больно долгая!..

-- Ну, смѣшную, какъ поѣхалъ попъ въ Крымъ-городъ!..-- не унимается дѣвочка.

-- Поѣхалъ попъ въ Крымъ-городъ, за крымскимъ масломъ... Туда онъ съихалъ -- оттоль не пріихалъ!..-- старческимъ, дребезжащимъ голосомъ запѣваетъ вдругъ Максимовна..

-- Максимовна! Самоваръ вскипѣлъ... помоги мнѣ принести его!..-- окликаетъ разсказчицу Катерина Леонтьевна.

-- А сейчасъ, душенька, иду!..

Максимовна всѣхъ, и господъ, и деревенскихъ, и мужчинъ и дамъ, зоветъ "душенька". Къ этому всѣ уже давно привыкли и ее, въ свою очередь, прозвали тоже "душенькой", забывая настоящее имя ея -- Авдотья.

Самоваръ кипитъ на столѣ. На тарелкѣ лежатъ бѣлые, крѣпкіе, крендели. Маня съ удовольствіемъ грызетъ ихъ и, покормивъ молокомъ котенка, покорно исполняетъ приказаніе бабушки -- идти спать, наклоняя, для благословенія, бѣлокуру юголовку и подставляя овальное личико для поцѣлуя.

-- И я, душенька, спать пойду... полно прясть... Спина, что-то ломитъ. Прощайте, душеньки!..

-- Покойной ночи, душенька,-- улыбается Катерина Леонтьевна.

Максимовна убираетъ все со стола и, зайдя за перегородку, гдѣ стоитъ кроватка Мани и старый диванъ, ложится на него, творя молитву на сонъ грядущій, громко собирая всѣ названія иконъ Божіей Матери и нѣкоторыхъ святыхъ:

-- Какая память у нея!..-- удивляется Катерина Леонтьевна, надѣвая очки и садясь къ столу съ работой. Всѣ былины знаетъ... хоть и не грамотная! Изъ прежней помѣщичьей жизни хорошо разсказываетъ... И какой природный умъ! Какъ толково вела дѣла свои!.. Всю семью на ноги поставила!

Елена Николаевна вяжетъ какое-то замысловатое кружево.

Ее гораздо болѣе занимаетъ исторія "недужной", чѣмъ "душенька".

-- Катерина Леонтьевна, ну что же вы, разскажите о Любѣ -- я слушаю!..-- проситъ она бабушку Мани.

Катерина Леонтьевна задумывается.

Образъ дочери, какъ живой, встаетъ передъ ней. Ей даже точно чудится присутствіе ея въ этой комнатѣ, гдѣ та провела послѣдніе дни свои!..

-----

-- А когда маленькая-то была она... хорошенькая... здоровенькая... толстенькая... щечки красненькія... волосики каштановые... кудреватые... точно шапочка густая на головкѣ!..-- начинаетъ, вспоминая, Катерина Леонтьевна.

Отца она очень любила!.. Такъ бывало и тянется къ нему, наровитъ за бороду схватить, либо за носъ цапнуть!.. И удивлялась я своему Николаю Андреевичу!.. Всегда такой хмурый, больной, да раздражительный... Печенью страдалъ онъ сильно... Отъ этой болѣзни и умеръ, а Любушкѣ всегда улыбнется, и не надоѣстъ ему она, хоть часъ цѣлый на колѣняхъ сидитъ!.. "Это, вѣдь, одна утѣха моя, одинъ отдыхъ отъ работы тяжелой и скучной!.." -- проговоритъ, бывало... Точно нему самому странно, что такой молчаливый, да угрюмый, пѣсенки напѣваетъ... готовъ плясать съ ней!.. А работа у него, дѣйствительно, была скучная! Утромъ -- въ департаментѣ -- на службѣ, да и по вечерамъ подолгу сидитъ -- бумаги переписываетъ. Жалованье получалъ небольшое, но намъ, въ жизни нашей неприхотливой, хватало! Въ долги, слава Богу, не входили! Квартирка была маленькая,-- всего двѣ комнатки, да кухня,-- но я ихъ чисто содержать старалась. На окнахъ занавѣсочки, всегда чистенькія, бѣлыя... чехлы на мебели -- тоже!.. На столикахъ салфеточки вязаныя... любила я, когда досугъ, вязать ихъ... Цвѣточки на окошкахъ стояли: розанчики мелкіе, левкои, гортензіи... Каюсь... отросточки у знакомыхъ воровала!.. Говорятъ, когда своруешь -- цвѣты лучше идутъ!.. Полъ такъ и блестѣлъ,-- дѣвушка одна знакомая приходила мыть. А кушанье сама я готовила. Не на что прислугу нанимать! Да и что жъ было мнѣ день-деньской дѣлать, какъ не хозяйничать, да Любочку нянчить?.. Такъ, бывало, хорошо, душеспокойно, когда, вечеркомъ, особливо подъ праздникъ... Лампадочку передъ образомъ зажгу... Любаша спитъ... Тихо такъ... Самоварчикъ кипитъ... Чай сижу съ мужемъ пью!.. И меня, вѣдь, любилъ онъ!.. Только отъ болѣзни кричалъ иногда... раздражался... А сердце хорошее было у него! Да вотъ, скажу я вамъ, Елена Николаевна, не хвастовства ради, Боже сохрани!.. Каждый человѣкъ долженъ помочь другому, особенно дитяти, слабому, да безпомощному!.. А только Николай Андреевичъ первый всегда просилъ меня не оставить сироту -- сына знакомаго его одного, товарища бывшаго.

Жилъ этотъ знакомый, не тѣмъ будь помянутъ,-- дрянь человѣкъ былъ -- напротивъ насъ, дверь въ дверь. Вдовый, жена отъ горя да пьянства его проклятаго и въ могилу сошла рано., сына 5-лѣтняго оставила.

И росъ этотъ мальчикъ безъ призора всякаго... Ну, какъ же, безъ матери, съ отцемъ пьяницей!..

Мужъ мой, долго усовѣщевалъ его бросить страсть эту пагубную,-- да развѣ ихъ образумишь? Мы и въ себѣ не пускали его болѣе.

А Марочку -- Маркъ, дали имя ему, въ честь, кажется, дѣдушки его -- каждый день приводила я къ себѣ. Грязненькій всегда такой, съ мальчишками во дворѣ играя... Я его въ корытѣ вымою... головку вычешу... Бѣлокуренькій такой былъ -- хорошенькій мальчикъ!.. Только приручать его, какъ звѣрька какого дикаго, надо было! Да и не мудрено! Отецъ, подъ пьяную руку, порядкомъ, случалось, стукнетъ, напугаетъ -- онъ и боится потомъ!..

Никому не хотѣлъ отдавать. "Мой, говоритъ, мальчишка, самъ прокормлю!". А ужъ гдѣ прокормить!.. Такъ низко спустился, въ кабакѣ сидя, забылъ, что и на службѣ чиновникомъ когда-то числился!..

Я булочку, бывало, испеку... Люба-то, мала еще была, всего 2-ой годикъ шелъ, не давала мучнаго, -- вредно, а Марочкѣ и отдамъ:-- Кушай, милый, кушай, сиротка, бѣдный, на здоровье!..-- И обѣдалъ онъ почти всегда съ нами, чѣмъ Богъ послалъ!..

Софья Александровна Стахова,-- знаете, вѣдь, вы её -- сколько разъ въ школѣ у васъ бывала... Такая она чудесная, добрѣйшая! Тоже Марка приголубила!.. И, какъ хозяйка дома, не выгоняла отца его, безпутнаго, за то, что за квартиру не платилъ. А когда тотъ до бѣлой горячки допился и его въ больницу свезли -- тамъ онъ и умеръ -- она Марочку къ себѣ взяла. Родныхъ не было у него, да и были бы, такъ не всякій охотно чужого ребенка возьметъ. Софья Александровна дѣтей любила, а сама замужъ почему-то не пошла -- такъ, хоть, воспитанника надо!.. Минута добрая нашла... Жалко стало... ну, а потомъ и отказываться совѣстно!..

Вотъ и росли наши дѣтки -- Любушкѣ 6 лѣтъ было, а Марку 12 ужъ!

Слушался онъ Софью Александровну, это правда, но только скучалъ одинъ у нея. Чуть возможно -- сейчасъ къ намъ прибѣжитъ, найдетъ какую-либо бумажку или доску грифельную, и безъ конца рисуетъ... Домики тамъ, фигурки разныя! Удивительную способность и пристрастіе къ рисованію имѣлъ!.. Все забудетъ за картинками своими!..

Ну-съ, пришло время и объ ученьѣ подумать!..-- продолжаетъ Катерина Леонтьевна.-- Весь вопросъ, разумѣется, въ деньгахъ -- откуда взятъ ихъ -- въ гимназію чтобъ вносить.

Надо вамъ сказать, былъ у меня двоюродный братъ,-- Любочкинъ отецъ крестный. Богачъ, а на удивленіе -- скупой и жадный!.. Всякое-то старое письмо подберетъ, и если есть гдѣ неисписанная страничка, оторветъ,-- въ ящикъ свой запретъ, а когда надо письмо писать, онъ на ней, экономіи ради, и пишетъ. Но, какъ ни скупъ былъ старикъ, а сынъ его, Петръ, еще скупѣе оказался, хоть жадность свою и умѣлъ скрывать!.. Каюсь, думала, и теперь даже думаю, что это онъ не исполнилъ волю отца, не отдалъ намъ тѣхъ денегъ, о которыхъ, при жизни, старикъ говорилъ и Любочкѣ, и мнѣ.

Я, говорилъ, Любушку очень люблю, и васъ, сестрица, тоже, больше другихъ родныхъ. Вотъ тысячу даю въ приданое крестницѣ.-- А послѣ смерти моей, -- надѣюсь на Петра,-- онъ исполнитъ мою волю... дастъ то, что я еще вамъ оставлю!..

А мы, кромѣ той тысячи, ничего послѣ него отъ Петра и не получили... Ну, да, можетъ быть, я грѣхъ на душу беру... Пожалуй, сулилъ только!.. Но въ гимназію, спасибо старику, самъ вызвался платить... Ужъ вѣрно Любушка и его душу каменную чѣмъ смягчить съумѣла!..

А Николаю Андреевичу горько было, что самъ онъ, изъ жалованья одного, за дочку любимую платить не можетъ.

Да и болѣзнь его въ это время усилилась. Какіе-то желчные камни въ печени появились. Ужъ такъ страдалъ, бѣдный, даже вскрикивалъ отъ боли!

Наканунѣ смерти своей подозвалъ меня, поцѣловалъ и говоритъ:

-- Охъ! Катя, Тяжело мнѣ оставлять тебя и дочь необезпеченными!.. Пенсія, не вполнѣ выслуженная, небольшая... не хватитъ вамъ... Но зато съ чистою совѣстью уйду... Обманомъ, либо взяткой не рѣшался нажить состоянія... И тебѣ спасибо, не неволила меня на наживу, какъ то другія жены дѣлаютъ!..

И ласково такъ глядитъ... Я, разумѣется, плачу, и Люба, тоже. Руку его, блѣдную, худую, цѣлуетъ.

-- А ты, дочка моя хорошая, сохрани ты душу свою чистую, хрустальную!.. Смотри, Катя, никому, не давай разбить ее... Кажется, я тогда и на томъ свѣтѣ почувствую!..-- Вотъ, вѣдь, сколько нѣжности къ намъ было, а никогда не выказывалъ ея!...

Кончилъ онъ мучиться -- схоронили... И часто мы на могилку ходили. Но всякое горе утихаетъ, и наше затихло... Только и теперь я со слезами вспоминаю иногда покойничка!..

Время быстро идетъ... Кончила Любочка гимназію, и хорошо кончила, первой, -- такая прилежная, старательная къ ученью была... Не то, что Маркъ. Тотъ уроковъ почти и не готовилъ совсѣмъ -- весь своимъ рисованіемъ занятый...

И правда, талантъ былъ, самъ онъ чувствовалъ... Но въ академію не кончившаго гимназію, либо школы вообще -- не принимаютъ... Онъ это узналъ, и постарался -- выдержалъ экзаменъ и въ академію поступилъ. Вотъ радовался-то! И Любочка съ нимъ, точно и ей какое счастье отъ этого выпало!.. Да и ей нашла урокъ Софья Александровна, добрѣйшая,-- и насъ это, хоть немного, поддержало! А пока училась Люба -- трудненько было!.. Отдашь за квартиру, на ѣду мало! Хорошо, что еще Софья Александровна не всѣ деньги за квартиру сразу спрашивала!..

А когда лѣто настало, она и меня, и Любу, и Марка въ деревню къ себѣ отослала, -- этотъ флигель, гдѣ теперь живемъ, намъ отдала.

Я, говоритъ, въ Москвѣ по дѣламъ быть должна. А вздумаю пріѣхать, въ домѣ поселюсь.

Лѣто въ тотъ годъ было такое жаркое, славное!.. Я, и Софьѣ Александровнѣ, и себѣ варенья наварила, и огурцовъ насолила, и грибковъ, бѣлыхъ и рыжичковъ, отварила! Въ лѣсу, и въ саду всякой благодати уродилось!..

За хозяйствомъ Любу и Марка почти совсѣмъ и не видала. Маркъ жилъ въ домѣ -- куда жъ бы его во флигель?.. Тамъ и мольбертъ установилъ. Я все только ворчала, когда онъ ко мнѣ на кухню кисти свои приходилъ мыть; напачкаетъ красками вездѣ.

А онъ задумалъ съ Любочки портретъ писать. И такъ онъ ее похоже да красиво изобразилъ!.. Вѣнокъ изъ васильковъ и ржи на голову надѣлъ... Сарафанъ она себѣ, красный, въ деревнѣ достала... Рукава бѣлые... Волосы, длинные, каштановые -- въ одну косу густую заплела... Сама, такая высокая, стройная, красивая!.. Глаза синіе, темные... точно васильки сами!.. Да главное, смотрятъ-то на всѣхъ такъ любовно... ласково и весело!..

Залюбовалась я на дочку свою милую! Сама-то любуюсь... но чтобъ и Маркъ могъ любоваться да, какъ женихъ невѣсту, полюбить -- мнѣ ни минутки и въ голову не приходило!..

Повѣрите ли, все ихъ дѣтьми считала!.. Какъ дѣти вмѣстѣ все были, гуляли да играли, думаю, и теперь тоже!.. Забывала, что Любѣ-то 17-ть минуло, а Марку 23 ужъ!.. Академію кончаетъ!.. И какіе же они женихъ съ невѣстой... когда ни у того, ни у другой ничего нѣтъ!.. Жить нечѣмъ... Развѣ при нынѣшней дороговизнѣ можно бѣднымъ вѣнчаться?.. Сами должны понять!..

Признаться, я и этого не думала тогда... Такъ далека отъ мысли о свадьбѣ ихъ была! А они -- молодое къ молодому льнуло! Оказалось, времячка не теряли напрасно!.. Какъ теперь помню... Было это наканунѣ Ильина дня. Я весь день, за хозяйствомъ, на ногахъ стояла... сморилась!.. Къ вечеру, прибравъ все, зажгла лампадочку, помолилась Богу и легла, вонъ, на тотъ диванъ, гдѣ теперь Максимовна лежитъ.

Лежу я такъ, не засыпаю еще и слышу вдругъ -- за перегородку входитъ Люба. Увидавъ меня, быстро, быстро такъ опускается на колѣни передъ диваномъ... и начинаетъ меня цѣловать...

-- Мама... мамочка, моя дорогая...-- шепчетъ.-- Я знаю, какъ ты любишь меня!.. Не воспрепятствуешь, вѣдь, счастью моему?.. Не отнимешь его?.. Послушаніемъ моимъ не воспользуешься? Да?.. да... мамочка?..

-- Голубка ты моя, говорю... Я ничего не понимаю!.. Ты про что же это?.. Какое счастіе?.. Да развѣ захочу отнять его у тебя?.. Ты только скажи, поясни, въ чемъ дѣло?

Она голову мнѣ на грудь спрятала, да еще тише шепчетъ...

-- Мама, я слово Марку дала, замужъ за него идти!.. Мама... онъ славный!... А талантъ какой!.. Полюбила я его, мамочка... Благослови насъ, дорогая!..

Я такъ и обмерла, эти рѣчи ея, безсвязныя, слушая.

-- Любочка, ласточка моя! Да думаете ли вы оба, неразумные, что повѣнчаться легко... а жить-то чѣмъ будете?.. Какъ же мнѣ на неразумѣніе это ваше самое согласиться?.. Да и что же, въ самомъ дѣлѣ, такое?.. Все дѣтьми были, играли, учились... и вдругъ, женихъ и невѣста?

-- Мы, говоритъ, мама, и сами не знаемъ, какъ это случилось!.. Когда полюбили? Когда перестали, какъ братъ на сестру смотрѣть? И онъ никогда не высказывалъ любви мнѣ своей... Сегодня въ первый разъ!.. Зачѣмъ, мама, говорить объ этомъ? Сама была молода... Вѣрно, помнишь, какъ любила, когда замужъ шла!.. А что до денегъ касается... правда... мы и не думали о нихъ!..

-- Еще бы, говорю, думать о послѣдней вещи такой!..

И досадно мнѣ, а какъ взгляну на нее, такую довѣрчивую, ясную... думаю -- не рѣшиться мнѣ отказомъ своимъ отуманить лицо ея милое!.. И притомъ подумала, что не въ богатствѣ и я вѣкъ свой прожила... вѣдь не тужила и не плакала. А у нихъ, если вмѣстѣ жить станемъ, кромѣ пенсіи моей, и заработокъ будетъ. Люба урокомъ, онъ -- картину когда напишетъ, продастъ! Да и Софья Александровна, знаю, не оставитъ. И отецъ крёстный пошлетъ ту тысячу.

Поговорила я съ Софьей Александровной, и она вотъ что откровенно разсказала мнѣ.

-- Имѣніе, говоритъ, у меня братнино. Только тамъ часть моя. И домъ тоже. Много, значитъ, Марку дать я не могу, хоть и взяла его на воспитаніе. Я ему квартиру даромъ дамъ и хоть рублей 15--20 въ мѣсяцъ, пока академію не кончитъ и самъ себѣ, быть можетъ, дорогу проложитъ...

Что же, другіе и съ меньшаго начинали... А я очень рада, что онъ на Любочкѣ женится... Она доброе вліяніе будетъ имѣть на него!

И очень огорчила она меня тутъ, прибавивъ къ этому:

-- А за Маркомъ строго слѣдить надо... Чуть немного -- онъ и въ сторону свернется... Это такой характеръ! Сегодня тѣмъ, завтра другимъ увлечется! Взяла я его тогда изъ жалости, но сильно привязаться къ нему, каюсь, не могла никакъ! Все онъ о себѣ одномъ думаетъ, вотъ что отталкивало! Неужели, Люба, сама такая отзывчивая къ другимъ, не замѣчаетъ этого? Впрочемъ, быть можетъ, мнѣ все только кажется. Сама можетъ не умѣла привязать къ себѣ -- онъ сторонится меня!..

Все это говорила я Любѣ, но она только улыбнется мнѣ, утѣшая.

-- Нѣтъ, мамочка, онъ хорошій!.. Будемъ счастливы... успокойся... Я такъ въ него вѣрю и люблю!..

Ну, такъ и согласилась.

Свадьба ихъ была тихая, скромная. Только товарищи его, художники, да подруги Любины по гимназіи были.

И точно, зажили наши молодые очень хорошо. Онъ усердно работалъ въ академіи, она еще урокъ достала. Съ моей пенсіей да деньгами Софьи Александровны все рублей 60 въ мѣсяцъ скоплялось, ничего -- доставало, при даровой квартирѣ особенно!.. Черезъ годъ родилась у нихъ Манюшка.

Вотъ-то радости было!.. Точно царь повелитель какой въ домѣ появился! Всѣмъ мила дѣвочка, а мнѣ, бабушкѣ, внучка чуть не любезнѣе дочки кажется! Съ рукъ на руки переходила. Насъ трое, да еще и Софья Александровна.

Живемъ мы такъ, радуясь, не предчувствуя, что къ намъ темная туча горя и страданія надвигается... А она ужъ надъ головами виситъ!..

Было это за двѣ недѣли до Рождества. Я Манькѣ платьице розовенькое къ празднику шью. Марку что-то нездоровилось, простудился немного, сидѣлъ дома и въ старыхъ рисункахъ разбирался. Люба помогала ему, и оба о чемъ-то смѣялись. Вдругъ слышимъ звонокъ. Почтальонъ письмо Любашѣ подаетъ. Прочитала она его и говоритъ намъ:

-- Это отъ крёстнаго. Пишетъ -- заболѣлъ и желаетъ видѣть меня, проситъ сейчасъ же собраться въ Новгородъ!.. Я думаю, надо ѣхать!..

Пошли у насъ толки, какъ она одна доѣдетъ? Марку нельзя. Мнѣ Маньку няньчитъ надо... А старику отказать, быть можетъ, въ послѣдней просьбѣ -- тоже невозможно!..

Люба рѣшила ѣхать и живо такъ собралась. На другой день выѣхала. Мужъ проводилъ ее на желѣзную дорогу, усадилъ въ вагонъ 3-го класса и воротился хмурый такой! Любушку любилъ онъ, а что до другихъ, частенько замѣчала я, вообще худо относился.

Только не дальше, какъ черезъ день... Охъ!.. страшно вспомнить!.. входитъ онъ ко мнѣ съ газетой, до того самъ побѣлѣвшій... что я даже Маню чуть съ рукъ не выронила!.-- Что, говорю, съ тобой?.. А сердце такъ и стучитъ... руки холодѣютъ!..

-- Тётя Катя,-- говоритъ запинаясь...-- Наша Люба... Крушеніе поѣзда!.. Можетъ и жива!.. Ѣдемъ къ ней!.. и слезы скрываетъ!..

Ни слова не могла я отвѣтить. Будто меня за горла кто схватилъ и душитъ. Принесъ онъ мнѣ воды, очнулась немного!.. Все одно въ умѣ... Скорѣй, скорѣй, увидѣть... узнать... Но, вѣдь, страхъ да любовь словами не опишешь, не разскажешь!.. Ужъ и о Манькѣ забыла. Спасибо, Софья Александровна взяла ее къ себѣ. Ничего не спрашиваю, какъ и что случилось! И онъ молчитъ, и ему нелегко!..

Какъ доѣхали до мѣста крушенія, видимъ три вагона. разбитыхъ лежатъ... обломки!.. Тѣла и раненыхъ, разумѣется, убрали, третій день пошелъ.

Слышимъ, говорятъ вокругъ, что какъ столкнулись поѣзда... Передніе вагоны на другіе... и съ рельсовъ соскочили... Убитыхъ человѣкъ семь... восемь..., а раненыхъ, говорятъ, много!.. Въ больницу новгородскую свезли, вѣдь всего верстъ 30 до города крушеніе случилось!..

Убитыхъ?.. А если... и Люба?.. Да нѣтъ, Богъ милостивъ, не допуститъ скорби такой!..

Зачѣмъ ей, такой молодой, кроткой, да хорошей умирать?.. А ранена -- вылечатъ, пусть, пусть калѣка, но съ нами будетъ!..

Поздно пришелъ поѣздъ, но мы сейчасъ же отправились въ больницу, узнать имена пострадавшихъ!

Небольшое такое строеніе больница. Корридоры темновато лампами освѣщены.

Спрашиваемъ фельдшера, въ числѣ ли привезенныхъ Любовь Николаевна Голубева?..

-- Да, отвѣчаетъ, есть такая. Во второй палатѣ, въ хирургическомъ отдѣленіи лежитъ. Только видѣть ея нельзя. Слаба очень. Ей ногу совсѣмъ раздробило... пришлось ампутацію дѣлать!..

Не вскрикнула я... за Марка лишь ухватилась, чтобъ не упасть... Ноги такъ и подкашиваются.

И онъ зубы стиснулъ, дрожитъ. Суетъ фельдшеру три рубля, проситъ хоть на минутку впустить, взглянуть только!..

-- Ни слова не говорите съ ней, не волнуйте. Вчера была операція, говоритъ фельдшеръ, и повелъ насъ.

И есть же на свѣтѣ столько боли и страданія!.. И тамъ, и тутъ... стоны раздаются!..

А я иду, точно каменная!.. Все во мнѣ замерло... Будто и не Любочку увижу сейчасъ несчастную, искалѣченную!

А какъ видѣть хотѣлось!.. Но она и глазокъ отъ слабости открыть не могла. Лежитъ блѣдная... Рѣсницы длинныя, темныя опущены... Руки вдоль одѣяла выпростаны... Волосы ея густые, каштановые, по подушкѣ разметаны... Губы засохшія сжаты!..

Стоимъ мы, и не узнаемъ нашу Любочку, свѣженькую, да румяную, какую въ послѣдній разъ видѣли!.. Точно другая тутъ... Но такая жалкая... еще ближе нашему сердцу измученному!..

Замѣчаю я, что Маркъ даже на мѣсто-то, гдѣ нога больная подъ одѣяломъ лежитъ, смотрѣть боится!.. Постояли мы, да такъ и ушли, не слыхавъ ея голоса любимаго!..

Только дня черезъ три позволили намъ ходить къ ней. Въ первый разъ, какъ сознала, что мы тутъ, какъ-то личико болѣзненно сморщилось... и слезинка по немъ скатилася!.. Но сейчасъ же улыбнуться постаралась и начала, хоть тихо, но спокойно, говорить:

-- Что жъ дѣлать, Марочка... и мама милая!.. Воля Божія... хоть калѣкой... да съ Маней и съ вами жить могу!.. А другіе-то?.. убиты!..

Помолчала и говоритъ опять:

-- Какъ все это неожиданно случилось!.. Мнѣ очень покойно было въ некурящемъ вагонѣ... Противъ меня дама такая привѣтливая сидѣла... все еще пирожками угощала!.. Вдругъ точно что толкнуло!.. да такъ сильно. Мы всѣ съ мѣстъ вскочили... Еще, еще толчокъ... И тутъ ужъ все начало валиться!.. Я обо что-то сильно ударилась!.. А затѣмъ какая-то страшная тяжесть... боль... Ой, мама, какая боль!..

Ничего не помню, что было потомъ!.. Какъ вытащили... Сюда везли!.. Никакой мысли у меня не было,-- ни о комъ изъ васъ... Только боль, то тупая, то ноющая боль въ ногѣ!..

Еще первыя минуты подъ хлороформомъ помню... затѣмъ -- ничего!.. Но на другой день заплакала... когда почувствовала... Мама, я знаю... нѣтъ... но ты... ты, Марочка... не разлюбишь меня, за то... за то... И не докончила моя несчастная, чего именно боялась... Что за калѣчество ея невольное мужъ разлюбитъ...

Катерина Леонтьевна останавливается, отирая выступившія слезы. Максимовна, не слышно, въ чулкахъ, встаетъ и подходитъ къ столу. Искреннее участіе къ людскому горю, свѣтится въ ея старыхъ глазахъ.

-- Да, душенька, не легко матери переносить было, на болѣзную глядючи!.. Мужъ что... ему здоровье надо... А вотъ матери-то!...-- тихо качаетъ она головой, совсѣмъ забывая сонъ.

Елена Николаевна наклоняется надъ вязаньемъ, чтобы скрыть навернувшіяся слёзы.

-- А послѣ, какъ они жили?-- спрашиваетъ она.

-- Ну, а потомъ, когда она больше двухъ недѣль отлежала въ больницѣ, повезли мы ее домой. Очень трудно везти было. Но она терпѣливая, все выносила; старалась не стонать даже,-- и насъ ободряла, веселой казалась. Только не вытерпѣла, когда Маню увидала!

Та узнала ее, тянется... мама, мама! А мама цѣлуетъ ее и шепчетъ:

-- Теперь и съ тобой, моя крошка, нельзя мнѣ погулять и на рукахъ поносить!..

Ей вѣдь, кромѣ ноги, еще спину повредило! Въ позвонкѣ какомъ-то! Докторъ сказалъ, что ей, всю ея, немногую, остальную жизнь лежать придется...

Не весело потянулись дни у насъ. У меня все изъ рукъ валится, какъ погляжу я на нее, точно къ мѣсту одному прикованную!.. Софья Александровна, спасибо ей великое за все участіе, какое принимала въ насъ, лекарства-то нужныя покупала, а главное, длинное кресло на колесахъ купила. Вывозить ее потомъ могли въ немъ. Маркъ, первое время, не отходилъ отъ нея. Ему, видите ли, какъ художнику, нравилось какое-то особенное "лучистое" -- говорилъ онъ -- выраженіе больного лица, большихъ синихъ, теперь совсѣмъ глубокихъ глазъ ея.

И онъ, надо правду сказать, съ большой любовью и умѣньемъ передалъ это на портретѣ или, вѣрнѣе, на картинѣ. Ее полулежащую въ креслѣ... и Маню, играющую около нея!..

Но только кончилъ... совсѣмъ вдругъ измѣнился!.. Точно и глядѣть на нее избѣгаетъ!.. Даже изъ дома сталъ все чаще и чаще отлучаться.

Разъ, я вижу, въ другой комнатѣ, досталъ онъ портретъ ея, первый -- гдѣ она здоровая, цвѣтущая, красивая, въ сарафанѣ, съ вѣнкомъ на головѣ снята!.. И рядомъ поставилъ тотъ, гдѣ она больная, худая, грустная, недвижная!..

-- Тамъ жизнь -- тутъ смерть!..-- слышу, шепчетъ.-- А я жизни хочу!.. Не выдержатъ нервы!.. Не могу видѣть страданіе одно!..

А во мнѣ такъ вотъ и кипитъ. Ахъ ты,-- думаю,-- безсовѣстный, безсовѣстный!.. На какую кротость и терпѣніе смотрѣть не можешь!..

Но ему ничего не говорю. Понимаю, что бранью да укорами не поможешь,-- еще пуще раздражишь!..

А тутъ еще, какъ на грѣхъ, поссорился онъ съ профессоромъ своимъ по живописи, тотъ ему и повредилъ чѣмъ-то -- не знаю. Но только его не послали, какъ хотѣли, за границу и медали не дали, хоть всѣ говорили, что талантъ есть у него!..

Началъ онъ такъ тосковать... такъ упалъ духомъ... Все судьбу свою бранилъ!..

Я отъ Любочки его жалобы скрывала, и онъ при ней сдерживался, но она чуткая, сама чувствовала все!..

Задумала она и твердо рѣшила достать гдѣ-либо денегъ, ту хоть тысячу отъ крестнаго пожертвовать, и Марка своего за границу отправить -- картины въ Италіи -- учиться писать!..

-- Мама,-- говоритъ,-- голубушка, мама! Не мѣшай ты мнѣ, не отговаривай!.. Легче мнѣ будетъ знать, что Маркъ таланта своего не губитъ, чѣмъ видѣть, какъ онъ около меня безполезно мучится!..

Я ей о Манѣ напоминаю, но вижу, что еще тяжелѣе жертву ея дѣлаю!..

Но только что собралась она писать отцу крестному, пріѣзжаетъ къ намъ сынъ его Петръ съ извѣстіемъ о кончинѣ отца. Привозитъ тысячу, а о другихъ деньгахъ -- молчитъ!..

Я хотѣла спросить: не оставилъ ли братъ, какъ обѣщалъ, да совѣстно было, поделикатничала, а ужъ Люба, разумѣется, не спросила!..

Такъ и уѣхалъ онъ. А я думаю: и на что ему?.. самъ богатый такой и одинокій...

Какъ волшебница добрая, Софья Александровна и тутъ къ намъ на помощь подоспѣла!..-- Нашла какого-то покровителя искусствъ, уговорила его дать возможность молодой талантъ развить!.. Сама своихъ денегъ прибавила, и стали мы нашего художника въ путь-дорогу снаряжать... года на два или болѣе разставаться!..

Совѣстно ему передъ несчастной, оставляемой, женой радость свою высказывать, все-таки любилъ ее -- да ужъ очень привольной жизни въ лучшемъ краю хотѣлось. Всю природу ту, видите ли, въ краскахъ передать!..

А Любушка и виду не подаетъ, какъ тяжело ей въ хилости ея,-- быть можетъ, на вѣкъ, разлучаться съ нимъ!.. Жалѣла, что въ вокзалъ проводить не можетъ!

Онъ руки ей цѣловалъ... плавалъ даже... Обѣщалъ писать чаще. И точно, первое время большія письма присылалъ. Все мѣстностью восхищался... Какое небо чудное... Какъ тепло-хорошо... Какія картины думаетъ писать!..

Ему-то хорошо, а Любушкѣ моей каково!.. А она, милая, радуется за него!.

-- Видишь, мама, Марочка какъ доволенъ!...

И потомъ, даже, когда письма стали рѣже приходить, она, хоть и сильно мучилась этимъ, а все заступалась.

-- Некогда ему, говоритъ. Весь онъ въ картинахъ своихъ!..

А мы съ Софьей Александровной сомнѣваемся. Да не у кого спросить: дѣйствительно ли онъ такъ искусству своему предался, что и жену, такую несчастную, точно забывать сталъ!.. Прошло около года. Любочка крѣпится, ни на что не жалуется... а сама худѣетъ да слабѣетъ!.. Вѣрно, отъ лежанья постояннаго.

Докторъ, знакомый намъ старый, не лѣнился, даже потомъ и въ деревню пріѣзжалъ лечить её. И денегъ, Боже сохрани, ни за что не бралъ съ насъ. Началъ онъ настаивать, чтобъ на чистый воздухъ увезти. Иначе, не долго протянется!

Софья Александровна списалась съ братомъ, и отдала намъ для житья флигель этотъ. Молочное велѣла арендатору даромъ давать, а на прочее своего хватало.

Любушка такъ и ожила, какъ въ деревню перевезли!.. Всему радуется... все ей нравится!.. И поля, и лѣсокъ, и садъ большой. Мы ее лѣтомъ въ креслѣ катали, такъ съ неохотой въ комнаты возвращалась... Все бы сидѣла да глядѣла вокругъ.

-- Люблю,-- говоритъ,-- прекрасный міръ Божій!.. И не могу я, мама, понять, какъ это люди, по собственной волѣ, сами себя убиваютъ!!. Кажется... какое бы горе, какое несчастіе ни случилось бы... лучше муки вынести... чѣмъ лишить себя радости видѣть все чудное созданіе Господне!..

-- Это потому, душенька,-- вмѣшивается Максимовна,-- что нынче мало крипости стало!..

-- Крѣпости, Максимовну, -- по привычкѣ поправляетъ учительница.

-- Ну, неученая я, прости, душенька... У насъ вси такъ говорятъ. А только это вправду, что нитъ крипости!.. Надо Бога-Спасителя молить, чтобъ далъ её... Тогда, и жить будетъ лучше, смѣлѣе!..

-- Сказывай, сказывай далѣ, Катерина Леонтьевна... Какъ Любушка-то -- и насъ, темныхъ, учила. И я хаживала послушать... Такъ-то хорошо да толково читала и говорила она!..

-- Видите-ли, Елена Николаевна, въ чемъ дѣло. У Софьи Александровны была библіотека въ деревнѣ, она её въ полное распоряженіе Любѣ и предоставила. Та упросила насъ перенести всѣ книги во флигель, положить возлѣ нея. Начала разбираться въ нихъ.

Эта годится... и эта тоже, говоритъ. Прочитываетъ и откладываетъ. А когда подошла осень и зима, крестьянамъ отъ работъ свободнѣе стало, по вечерамъ, а то и по утрамъ, особливо воскреснымъ, попросила истопить залъ въ домѣ и перевозить себя туда,-- и начала читать, да объяснять.

Сначала мало приходили, а потомъ даже мужики, не то, что бабы, стали слушать. Не неволила, кто хочетъ! Тоже вначалѣ содомъ поднимали... перебивали... а ей и безъ того тяжело читать громко... Но какъ начали понимать... притихли, и только голосъ ея, хоть слабый, но ясно слышался!.. Поняли они, что добра и разума желаетъ имъ Люба... Полюбили её, "недужной" прозвали. Бабы просили не обижать, брать у нихъ, когда онѣ отъ усердія своего ей ягодъ, грибовъ, яичекъ приносили!..

Вотъ за чтеніями этими да заботами о Манѣ... выростала дѣвочка... утѣшала маму свою!.. время и проходило! Съумѣла, вѣдь, и въ болѣзни своей тяжкой другимъ полезной быть! Отъ недостатка движенія ли, или внутри что хуже стало, только ужъ видимо начала сильно слабѣть... Таетъ, вижу, какъ свѣчка!.. Старается, не показывать слабости своей. О Маркѣ справляется. Пишетъ ему, будто ей легче, чтобъ не пугать и отъ работы его, видите ли, не отрывать!..

А онъ только о себѣ, да о картинахъ своихъ расписываетъ!.. Иногда и писемъ долго не дождаться!..

Таяла, таяла такъ бѣдняжка моя, и совсѣмъ почти незамѣтно, тихо, спокойно, ушла отъ насъ!..

Лѣтомъ это было.-- Всѣ мы ей цвѣтковъ набрали. Любила она ихъ очень. Бывало, Маня, нарветъ ей какихъ попало, а она каждый листикъ готова переглядѣть... всѣ жилочки у травушки! Такая спокойная, прекрасная, лежала... цвѣтами осыпанная, простыми искренними словами любви и сожалѣнія напутствуемая!..

Вся деревня собралась... Гробъ всѣ три версты до церкви на рукахъ несли... День выдался ясный... солнечный!..

Ту скорбь не разсказать, съ какою я домой съ могилки ея вернулась!.. На кресло пустое ея взглянуть не рѣшалась...

И все пережила... Осталась одна съ Маней... А говорятъ, зачѣмъ мучить себя, переживать?.. Всегда, всегда найдется, для кого, для пользы чьей стерпѣть надо!..

Больше разсказывать нечего. Жизнь здѣсь наша съ Маней, пока не выростетъ она -- вамъ извѣстна!..

А Любушка?.. Она и тамъ, я думаю, всю силу, свѣтъ и блескъ Творца всѣхъ міровъ видитъ... и любуется!..

Катерина Леонтьевна умолкаетъ.

Максимовна крестится, творя молитву. Слышно сонное дыханіе Мани, такъ и не слышавшей печальной исторіи своей мамы.

-- Какъ, однако, я засидѣлась у васъ!.. 12-й часъ... Завтра надо рано вставать!..-- прерываетъ молчаніе Елена Николаевна, складывая работу.-- Прощайте, Катерина Леонтьевна, прощай Максимовна... И въ голосѣ ея слышатся болѣе привѣтливыя нотки.

-- Не безпокойся, Максимовна, я одна дойду!..-- отвѣчаетъ она на предложеніе "душеньки" проводить ее, и уходитъ изъ флигеля.

Все также тихо кругомъ!.. Только намерзшій снѣгъ хруститъ подъ ногами молодой дѣвушки... А въ душѣ ея точно отзывается любовь "недужной" ко всему міру Божьему -- прекрасному во всей своей великой гармоніи.

В. Савицкая.

"Міръ Божій", No 6, 1894

Оставить комментарий Савицкая В. (bmn@lib.ru) Год: 1894 Обновлено: 04/02/2021. 40k. Статистика. Рассказ: Проза 19 век	Скачать FB2 Ваша оценка:

Савицкая В. Недужная

НЕДУЖНАЯ.

Савицкая В.
Недужная