Съ тѣхъ поръ какъ запомнитъ себя русскій народъ -- и до первыхъ царей московскихъ, приходилось ему вести постоянную, трудную и разорительную борьбу съ окрестными кочевыми народами, отбиваться отъ этихъ степныхъ варваровъ, которымъ привольно жилось въ обширныхъ луговыхъ равнинахъ нашего Юга среди безчисленныхъ табуновъ и стадъ. Сначала то были торки, хазары и печенѣги; во второй половинѣ XI вѣка мѣсто ихъ заступили новые хищники -- половцы, впослѣдствіи вытѣсненные татарами. До татарскаго же погрома, нестройныя но страшныя орды половцевъ, пользуясь усобицами нашихъ разрозненныхъ областей и спорами удѣльныхъ князей между собою, грозно тяготѣли надъ всею приднѣпровскою Русью, внезапнымъ вихремъ налетали на беззащитные города, грабили, уводили людей въ плѣнъ, истребляли огнемъ и мечомъ то, чего нельзя было захватить. Первые набѣги половцевъ были рядомъ оглушительныхъ ударовъ и побѣдъ надъ русскими князьями, которыхъ и самая бѣда не могла примирить для дружнаго отпора врагамъ. Отсюда понятна та благодарность, съ которою лѣтописцы упоминаютъ о трудахъ Владиміра Мономаха, впервые возставшаго въ 1095 г. противъ иноплеменниковъ и "много поту утершаго за землю русскую". Вслѣдъ за этимъ походомъ открывается цѣлый рядъ другихъ (между которыми особенно замѣчателенъ походъ Святослава со всѣми князьями русскими противъ хана половецкаго Нобяка), болѣе или менѣе важныхъ движеній, мало по малу становящихся дѣломъ народнымъ. Въ то время, на ряду съ монастырскою литературою древней Руси, начинала уже возникать литература свѣтская, образцы которой мы видимъ въ "поученіи Мономаха" своимъ дѣтямъ, посланіи Даніила Заточника, и въ пѣсняхъ. Между тѣмъ какъ духовные писатели искали объясненія княжескихъ усобицъ въ козняхъ исконнаго врага человѣка, діавола,-- пѣвцы свѣтскіе, дружинные, старались пояснять тѣ же усобицы недостаткомъ любви къ родинѣ, предпочтеніемъ личныхъ выгодъ общему благу Руси, и прославляли имена тѣхъ князей, которые проливали кровь только "поганскую", во избавленіе земли русской отъ иноплеменниковъ. Единственнымъ памятникомъ этой поэзіи дружинниковъ осталось намъ такъ-называемое "Слово о полку Игоревѣ", открытое извѣстнымъ любителемъ наукъ и просвѣщенія, графомъ Мусинымъ-Пушкинымъ, въ 1795 году. Это пѣснь о небольшомъ походѣ противъ половцевъ Игоря князя Сѣверскаго,-- походѣ несчастливомъ, кончившимся плѣномъ самого князя, которому впрочемъ удалось впослѣдствіи благополучно спастись бѣгствомъ. "Эта пѣснь (говоритъ А. Н. Майковъ въ предисловіи къ своему художественному переводу "Слова" съ древнесдавянскаго языка) -- одинъ живой голосъ изъ пестрой свѣтской жизни древней Кіевской Руси, дошедшій до насъ, и вотъ почему она занимаетъ такое уединенное мѣсто посреди другихъ памятниковъ письменности этой эпохи, большею частію исходящихъ изъ другой среды. Вся литература, изъ которой она только отрывокъ, погибла, и конечно ея полуязыческій характеръ, недопускавшій ее въ монастырскія книгохранилища, былъ главной причиной ея гибели." Дѣйствительно, кругъ понятій пѣвца "Слова о полку Игоревѣ" представляетъ замѣчательную двоевѣрную смѣсь языческихъ вѣрованій въ Велеса, Стрибога, Даждьбога, Дива и пр. съ христіанскими воззрѣніями. По такова была на самомъ дѣлѣ жизнь русскаго народа, не успѣвшаго еще вполнѣ отрѣшиться отъ предразсудковъ язычества. И какую богатую картину этой жизни, со всей ея бытовой обстановкой, рисуетъ намъ "Слово"! Многіе, ставя въ параллель "пѣснь о Роландѣ" и другія поэмы западной Европы, упрекали русскую народную поэзію въ томъ, что она не создала ни одной пары любящихся сердецъ; но вчитайтесь въ приводимыя нами строки "Ярославнина плача" (переводъ А. Н. Майкова) по отсутствующемъ мужѣ ея, Игорѣ,-- можно ли представить себѣ любовь, болѣе нѣжную, болѣе искреннюю, болѣе преданную, съ большей глубиною страсти?