Lib.ru/Классика: Ивановский-Елецкий. Провинциальные типы

ПРОВИНЦІАЛЬНЫЕ ТИПЫ.

(Листки изъ записокъ свѣтскаго человѣка.).

Листокъ 1-й.

ѲЕДИНЬКА.

Я не люблю осени, не люблю этого скучнаго времени, когда небо подернуто какою-то грязно-сѣрою пеленою, когда цвѣты, убитые морозами-утренниками, какъ ихъ называетъ простонародье, смотрятъ болѣзненно-грустно, и желтые, бурые, иногда красные листья, уносимые вѣтромъ, перелетаютъ съ мѣста на мѣсто, подобно недовольнымъ, пресыщеннымъ жизнью туристамъ; когда мелкій, частый, холодный дождь мороситъ безостановочно съ утра до ночи землю и, растворяя по дорогамъ грязь въ одну густую, безконечную, глубокопрорѣзанную колеинами массу, наводитъ ужасъ и уныніе на каждаго смертнаго, которому волею судебъ предназначается совершать какое- нибудь путешествіе.

Впрочемъ, бываютъ и исключенія, и осенью иногда бываютъ дни съ яснымъ, безоблачнымъ небомъ, съ ярко-свѣтящимъ солнцемъ, которое, согрѣвая воздухъ, уже утратившій свою прежнюю пахучесть, роскошно золотитъ запоздалые листья на полуобнаженныхъ вѣткахъ и своимъ теплымъ сіяньемъ какъ-будто спѣшитъ усладить послѣднія минуты умирающей природы, улыбающейся прощальною, прекрасною улыбкой. Въ одинъ изъ такихъ дней я былъ званъ къ одному моему сосѣду и родственнику, праздновавшему какую-то торжественную оказію: не то именины, не то рожденье, не то, что-то въ этомъ родѣ.

День, какъ я ужь сказалъ, былъ прекрасный осенній, одинъ изъ тѣхъ, которые незабвенный Пушкинъ сравнилъ съ чахоточной красавицей. Я велѣлъ заложить карету, одѣлся, сѣлъ и поѣхалъ. Опустивъ одно окно кареты и закутавшись въ ваточный плащъ, я думалъ заснуть -- обыкновенное мое занятіе во время совершенія процесса перемѣщенія моего съ мѣста на другое, но мнѣ стало жарко; я отворилъ другое окно; однако мгновенно-пахнувшій сквозной вѣтеръ заставилъ меня удовольствоваться однимъ открытымъ окномъ, закутаться теплѣе, приведя на память пословицу, что паръ костей не ломитъ. Я ѣхалъ очень-скоро; дорога, къ удивленію моему, была прекрасная и я, отъ-нечего-дѣлать, принялся слѣдить за волнообразными прихотливыми изгибами этой дороги, сіявшей на солнцѣ, какъ атласная коричневая лента. Паутина тонкая и блестящая то разстилалась эѳирною, прозрачною сѣтью по желтѣющей травѣ и бурымъ жнивьямъ, то, уносимая прихотливымъ вѣтромъ, цѣплялась за лазины и прозрачными фестонами, какъ шелкомъ, обвивала ихъ вѣтки, то длинной полосой, точно змѣйками, вилась въ воздухѣ и какъ-будто догоняла мою карету. Насладившись всѣми этими прелестями, я принялся за другое наслажденіе: закурилъ папироску Костонжогло, новаго приготовленія, въ полтора рубля серебромъ за сотню (удивительныя папиросы!) и погрузился въ размышленіе по поводу предстоявшихъ мнѣ встрѣчъ у дальняго сосѣда и столь же дальняго родственника. Но вотъ, какъ обыкновенно, сперва показалась крыша господскаго дома, потомъ ограда съ принадлежностями, а наконецъ и самый домъ, къ подъѣзду котораго легко и граціозно подкатила моя карета. Такъ же легко и граціозно, увѣряю васъ, выпрыгнулъ я изъ нея и, сопутствуемый моимъ камердинеромъ, взошелъ по весьма-просторному крыльцу, нелишенному, впрочемъ, двухъ потайныхъ, но видимыхъ дверей съ деревянными скобками, въ довольно-большую переднюю, гдѣ, къ крайнему моему удовольствію, замѣтилъ я огромную гору шинелей, пальто, бурнусовъ, манто, пардесю, словомъ -- всего носимаго и сбрасываемаго на произволъ судьбы, и часто-грязныхъ лакеевъ, въ неменѣе-грязномъ ихъ мѣстопребываніи.

Всѣ эти, болѣе или менѣе-изящныя одѣянія, предохраняющія человѣчество отъ кашля, насморковъ, катарровъ и прочаго, тѣсно лѣнились одно на одномъ, на небольшой, узкой вѣшалкѣ. Нѣсколько пріѣзжихъ съ господами лакеевъ находилось въ пріятномъ бездѣйствіи и таковой же бесѣдѣ; тогда-какъ слуги хозяина съ озабоченнымъ видомъ перебирали тарелки, стаканы, ножи, вилки и проч., стуча всѣмъ этимъ безъ милосердія. При моемъ появленіи вся челядь шумно вскочила на ноги, привѣтствуя тѣмъ мою особу; я сбросилъ плащъ въ объятія моего камердинера и, поправивъ волосы, вошелъ въ залъ, соединенный съ гостиною огромною аркою, такъ-что изъ двухъ большихъ комнатъ составлялась, какъ-бы одна, чрезвычайно-обширная комната, устроенная, по словамъ хозяина, весьма-нѣжнаго отца, съ цѣлью -- дать просторъ рѣзвости его пятерымъ, прелестнымъ, впрочемъ, малюткамъ. Длинный столъ, уже полунакрытый, тянулся во всю залу, захватывая собою и часть гостиной, которая, мимоходомъ сказать, была оклеена одинаковыми съ залой обоями и отличалась отъ него только мебелью орѣховаго дерева, обитою зеленымъ драдедамомъ, тогда-какъ простые камышевые плетеные стулья скромно тѣснились вдоль стѣнъ залы. Всѣ уже съѣхались. Но привычкѣ опаздывать, я пріѣхалъ изъ послѣднихъ, что, не знаю почему, было всѣми замѣчено и чего я, разумѣется, не хотѣлъ. Поздоровавшись и дружески обнявшись съ хозяиномъ, весьма-умнымъ, дѣльнымъ и благороднымъ человѣкомъ, сдѣлавъ idem съ его братомъ, такимъ же, какъ и онъ, достойнымъ семьяниномъ, я поцаловалъ полную ручку жены хозяина, женщины очень-видной, отошелъ къ сторонкѣ, занялъ первый попавшійся мнѣ стулъ и, закуривъ папироску, предался обычной страсти моей -- наблюденію. Всѣ эти господа, толпившіеся передо мною, большею частью были мнѣ совершенно незнакомы. Неясный говоръ отдѣльно спорящихъ трупъ носился по комнатамъ вмѣстѣ съ густымъ слоемъ дыма отъ трубокъ, сигаръ, папиросъ и прочаго. Тутъ былъ господинъ очень-высокаго роста, въ длинномъ сюртукѣ, отличавшійся несказанно-высокимъ галстухомъ, рѣдкими сѣдыми волосами на вискахъ и весьма-серьёзнымъ, какъ и вся его осанка, лицомъ; этотъ господинъ молча и одиноко ходилъ по комнатѣ, садился, потомъ опять ходилъ и опять садился; ему было лѣтъ подъ семьдесятъ. Тутъ былъ еще черненькій, кругленькій, съ быстрыми глазками господинъ, лѣтъ подъ сорокъ, довольно-полный, обѣщающій быть еще полнѣе, одѣтый грязно, небрежно. Этотъ господинъ обратилъ на себя мое вниманіе тѣмъ, что, пріѣхавъ почти вслѣдъ за мною съ сыномъ, мальчикомъ лѣтъ двѣнадцати, похожимъ на батюшку какъ по лицу, такъ и по небрежности одежды, обратился къ хозяину съ словами: "извините, что я являюсь къ вамъ съ своимъ произведеніемъ..." при этомъ онъ указалъ на произведеніе, которое шаркнуло и сильно покраснѣло. Тутъ былъ еще господинъ пріятной наружности, съ большими усами, скромными манерами, съ постнымъ и цѣломудреннымъ лицомъ, одѣтый безукоризненно и замѣчательный, между-прочимъ, тѣмъ, что иногда являлся въ обществѣ въ парикѣ, иногда же, какъ, напримѣръ, теперь, съ обнаженною головою, хотя и несовсѣмъ еще лишенною темнорусыхъ волосъ. (Типъ, требующій современемъ отдѣльнаго листка). Тутъ было много помѣщиковъ съ супругами и безъ оныхъ, съ потомствомъ и безъ онаго; были и молодые франты средней руки въ усахъ и безъ усовъ, въ пестрыхъ, яркихъ жилетахъ и чистыхъ старомодныхъ фракахъ, съ широкими фалдами и узкими рукавами; иные же фраки отличались широчайшими рукавами, подбитыми огненно-красной подкладкой. Въ гостиной, на диванахъ, помѣщались дамы. Одна изъ нихъ, довольно- пожилая, въ тюлевомъ чепцѣ, обшитомъ и вышитомъ соломкой, что-то особенно-умильно поглядывала на меня. Подлѣ дамы сидѣла дѣвушка лѣтъ семнадцати, пріятной наружности, съ темной, густой косой, въ бѣломъ кисейномъ платьѣ, прорѣзанномъ прошивками и ушитомъ узкимъ, впрочемъ, кружевомъ. Дѣвушка была, повидимому, дочерью дамы въ чепцѣ съ соломкой. Вглядѣвшись пристально, я вспомнилъ, что, года два тому, проѣздомъ, мнѣ случилось быть у нихъ въ домѣ -- и взгляды матушки мнѣ стали понятны. Я подошелъ къ хозяину.

-- Скажи, пожалуйста, кто эта дама, вонъ сидитъ на диванѣ?

-- Которая?

-- Ну вотъ, подлѣ твоей жены... Чепецъ на ней съ соломой...

-- Это... Рощинская.

-- Сестра Варвары Ивановны?

-- Сестра родная.

-- А какъ ее зовутъ?

-- Анна Ивановна.

-- Анна Ивановна, повторилъ я: -- точно Анна Ивановна... Ну, а эта дѣвушка въ бѣломъ платьѣ?

-- Ея дочь... отвѣчалъ мнѣ Николай Васильевичъ. (Хозяина звали Николаемъ Васильевичемъ).

-- Дочь... да... прибавилъ я безсознательно и, повторяя въ умѣ своемъ "Анна Ивановна, Анна Ивановна", я пошелъ по направленію къ дивану. Анна Ивановна замѣтила мое движеніе и, не знаю почему, улыбка удовольствія осѣнила лицо ея.

-- Сашенька, держись прямѣй!-- шепнула она дочери и, не давъ мнѣ выговорить ни слова, вскрикнула, обращаясь ко мнѣ:

-- Ахъ, Анатолій Петровичъ! васъ ли я вижу? Сколько лѣтъ не видались! На долго ли въ наши мѣста? Хозяйничаете?.. (и она засмѣялась). Да соскучитесь, привыкнувъ къ столицѣ... прибавила она.-- А какъ же вы пополнѣли!.. Неправда ли, Сашенька, что пополнѣлъ Анатоліи Петровичъ, продолжала она, обращаясь къ дочери:-- дочь моя... имѣю честь представить...

-- Я поклонился; барышня очень серьёзно присѣла.

-- А давненько не видались, начала снова словоохотливая Анна Ивановна:-- Сашенька тогда еще была ребенкомъ... по четырнадцатому годочку... да, такъ и есть... два года тому... Сашенькѣ теперь шестнадцать лѣтъ... Помнишь, Сашенька, какъ былъ у насъ Анатолій Петровичъ?... Надѣюсь и впередъ осчастливите... Безъ церемоніи... Покажу вамъ своихъ ребятишекъ... Сама занимаюсь, учу, нельзя: состояніе небольшое... не то, что у васъ.

Анна Ивановна умильно посмотрѣла на меня и взоръ этотъ, полный чувства, скользнувъ съ моей особы на Сашеньку, потерялся въ пространствѣ. Богъ-знаетъ какія затаенныя думы волновали въ эти минуты умъ и сердце заботливой маменьки! Сложивъ въ умѣ привычную я-разу, я только-что хотѣлъ облечь ее въ звуки, какъ Анна Ивановна воскликнула:

-- Какъ жаль, что я не привезла Антона Карпыча!.. то-то онъ обрадовался бы!..

-- Кто это Антонъ Карпычъ? сорвалось у меня съ языка.

-- Мужъ мой!.. Развѣ вы не помните?..

-- Виноватъ... извините... я смѣшалъ... я думалъ... бормоталъ я сконфузясь и краснѣя.

-- Прекрасный, кроткій человѣкъ... ангелъ сущій... да-съ...вотъ Сашенька вся въ него... такой же кроткій характеръ...

Дѣвушка вспыхнула, такъ-что круглое лицо ея уподобилось вишнѣ. Анна Ивановна нѣжно и ласково провела широкой ладонью по взбитымъ волосамъ дочери и продолжала:

-- Вотъ Николинька мой -- другое дѣло... бѣдовый мальчикъ!.. Лошади, собаки, знаёте... весь въ дядюшку, въ Ѳедора Карпыча!.. Вы знакомы съ нимъ?..

-- Не имѣю чести, отвѣчалъ я.

-- Ѳедоръ Карпычъ... какъ же!.. помилуйте!.. братъ моего мужа... всѣ знаютъ... бѣдовый человѣкъ!.. сорви голова!.. А! да вотъ и онъ!.. вскрикнула она, обращая взоръ къ одному изъ оконъ гостиной:-- Ѳедоръ Карпычъ!.. не слышитъ вѣдь... Ѳединька! Ѳединька... поди сюда!..

И она къ слову прибавила жесты, которыми подзывала мужчину, худенькаго, небольшаго роста, съ волосами на половину сѣдыми, съ лицомъ, испещреннымъ глубокими морщинами, съ густыми, волнообразными, длинными сѣдыми усами, скрывавшими непріятное выраженіе его весьма-рѣдкой улыбки. Ему казалось лѣтъ пятьдесятъ, хотя было не болѣе сорока двухъ, трехъ. На немъ былъ черный, довольно-поношеный сюртукъ, застегнутый на всѣ пуговицы. Голову онъ держалъ всегда на одинъ бокъ, отчего одинъ усъ его торчалъ кверху, а другой упирался въ манишку. Казалось, по странному капризу природы, голова этого человѣка поставлена не прямо на плеча, а какъ-бы криво приклеена. Была ли то привычка или, что другое -- объяснить не умѣю. Ѳедоръ Карпычъ, или Ѳединька (какъ называла его Анна Ивановна), приблизился медленно и, погрузя руки въ карманы своихъ шараваръ, молча, наклоня голову, остановился передъ свояченицей.

-- Вотъ Анатолій Петровичъ, такой-то... произнесла Анна Ивановна и указала на меня.

-- Очень, стало-быть, пріятно... едва-внятно, густымъ охриплымъ голосомъ сказалъ Ѳедоръ Карпычъ, и вынувъ мощную длань изъ шараварнаго кармана, пожалъ мою руку. Въ это время хозяйка пригласила Анну Ивановну идти къ столу, а хозяинъ увлекъ за собою Ѳедора Карпыча, сказавъ:

-- Ѳединька!.. пойдемъ, братецъ, водочки передъ обѣдомъ...

-- Можно, стало-быть и, водочки... также глухо и дико отвѣчалъ Ѳединька и, склоня голову на одинъ бокъ, а руки опустя въ карманы, пошелъ за хозяиномъ.

Насъ раздѣлила толпа, спѣшившая занять мѣсто и я очутился на одномъ концѣ стола, а Ѳединька на другомъ, къ крайнему моему огорченію. Замолкъ шумъ стульевъ; дамы тѣснились къ дамамъ, мужчины къ мужчинамъ, какъ это искони ведется въ провинціи.

Подали супъ и я предался этому новому наслажденію; я очень люблю супы вообще, хорошіе -- въ особенности. Впрочемъ, на большихъ провинціальныхъ обѣдахъ мнѣ всегда приходится сожалѣть о томъ, что подаютъ супъ на донышкѣ! Видно, ужь такая моя тяжкая доля! Здѣсь было исключеніе: обѣдъ былъ вкусный, безъ всякихъ лишнихъ вычуръ, которыми въ провинціи обыкновенно портятъ все дѣло. Между супомъ и холоднымъ я замѣтилъ, что, волею судьбы, а, можетъ-быть, и непостижимаго для меня разсчета заботливой маменьки, дѣвушка въ бѣломъ платьѣ была моимъ vis-à-vis. Это обстоятельство вынудило меня сдѣлать ей нѣсколько вопросовъ, на которые она отвѣчала, прилично краснѣя, два раза "нѣтъ-съ" и одинъ разъ "да-съ", изъ чего ясно слѣдуетъ, что я ей сдѣлалъ три вопроса; послѣ этого я положилъ себѣ удивительный кусокъ ростбифа и, взглянувъ по направленію къ маменькѣ, встрѣтилъ ея умильно-нѣжный взглядъ и чарующую улыбку. Этотъ взглядъ, выражавшій жажду сближенія между мною и ея дочерью, тронулъ меня до глубины души и я молча благодарилъ ее за такое предпочтеніе. Невольно тогда мнѣ пришелъ на память стихъ Лермонтова:

За все, за все тебя благодарю я...

но лучше всѣхъ стиховъ этой пьески шелъ къ дѣлу:

За жаръ души, растраченный въ пустынѣ...

и мнѣ стало жаль душевнаго жара Анны Ивановны, безплодно-растрачиваемаго на мою особу.

Между-тѣмъ, какъ соусы смѣняли другъ друга, отрывки разговоровъ долетали до моего слуха.

-- И вы изволили-съ купить эту лошадку? Подобострастно спрашивалъ низенькій, скромно-одѣтый старичокъ, у высокаго, полнаго, рослаго своего сосѣда.

-- Какже! какже!.. отвѣчалъ высокій господинъ, уплетая нуд- динѣ изъ грецкихъ орѣховъ съ сабайономъ:-- какже, купилъ!.. При Этомъ онъ гордо и небрежно взглянулъ на старичка-сосѣда.

-- А позвольте спросить, какого завода? снова спросилъ старичокъ у своего сосѣда.

-- Кровнаго... отъ Любезнаго, внукъ Колдуна...

-- Сѣрый-съ?

-- Вороной.

-- Большая лошадь-съ?

-- Вершковъ четырехъ.

-- Чай, дорого дать изволили?

-- Недешево... впрочемъ лошадь хорошая -- тысячу цѣлковыхъ...

-- Низенькій старичокъ щелкнулъ языкомъ и произнесъ значительно: -- тысячу цѣлковыхъ!...

-- Вретъ! право вретъ!... раздалось подъ лѣвымъ моимъ ухомъ.

Я взглянулъ на моего сосѣда, человѣка лѣтъ сорока, чернаго, съ курчавыми волосами и ничѣмъ, впрочемъ, особенно незамѣчательнаго, кромѣ сильнаго малороссійскаго выговора.

-- Вретъ онъ!.. безсовѣстно вретъ!.. продолжалъ сосѣдъ: -- купилъ на десятой ярмаркѣ, при мнѣ... я тутъ былъ... у барышника Ѳаддея Надувалина... онъ мнѣ пріятель... знаете, съ краснымъ носомъ... пьяница отъявленный... Шесть-сотъ рублей пошла лошадь... Лошадь съ порокомъ... куда тамъ тысячу!...

Человѣкъ подалъ ему блюдо жаркого и онъ умолкъ, принимаясь выбирать кусокъ дичи. Отъ изумленія, я не отвѣчалъ ни слова моему сосѣду и даже машинально отказался отъ жаркого, въ чемъ послѣ въ душѣ горько каялся. Между-тѣмъ, черезъ нѣсколько человѣкъ отъ меня, давно уже продолжался разговоръ въ слѣдующей формѣ:

-- Видѣлъ ли ты моего Порхая? спрашивалъ франтъ въ лиловомъ жилетѣ, съ желтыми полосками, у сидѣвшаго подлѣ него франта, въ малиновомъ жилетѣ съ бѣлыми крапинками.

-- Еще бы!.. красный съ подпалинами? сказалъ франтъ съ крапинами.

-- То-есть, я говорю, въ полѣ видѣлъ ли ты его?

-- Нѣтъ.

-- Какъ скачетъ, братецъ, продолжалъ франтъ съ полосками: -- то-есть, ахти мнѣ!.. Что Петра Васильича Догоняй и Обожай!.. ни къ чорту не годятся!..

-- О-о?.. промычалъ франтъ съ крапинами.

-- Ей-ей!... Да чего... самъ Василій Петровичъ намѣдни говоритъ (тутъ франтъ съ полосками перемѣнилъ голосъ и началъ густымъ басомъ, вѣроятно, копируя Василья Петровича, извѣстнаго охотника и заводчика, слывущаго за нѣчто весьма-замѣчательное между окружными помѣщиками):-- вотъ это собака, такъ собака!.. у меня такой нѣтъ!..

-- Врешь? воскликнулъ недовѣрчиво франтъ съ крапинами.

-- Ну вотъ!.. спроси у кого хочешь!.. И оба франта, принявшись за бокалы, чокнулись и осушили ихъ залпомъ въ одинъ исполинскій невѣроятный глотокъ, должно-быть, за здоровье и долгоденствіе Порхая.

Сосѣдъ мой съ правой стороны, весьма-молодой человѣкъ, совершенно мнѣ незнакомый, вслушавшійся въ этотъ разговоръ, вдругъ обратился ко мнѣ и спросилъ довольно-рѣзко

-- А у васъ есть собаки?

-- Есть, одна, отвѣчалъ я: -- комнатная...

-- Какой породы?

-- Левретка.

-- Да... ну, это дрянь!.. воскликнулъ онъ почти съ презрѣніемъ и отвернулся. Я посмотрѣлъ на сосѣда съ изумленіемъ, но не счелъ нужнымъ защищать права моей левретки на его уваженіе.

Между-тѣмъ дѣвицы, сидѣвшія рядкомъ, во все время держали другъ друга за руки, такъ-что правая рука каждой лежала на колѣняхъ правой, а лѣвая на колѣняхъ лѣвой сосѣдки; такая электрическая цѣпь мнѣ очень нравилась. Тутъ я замѣтилъ также, что всѣ дѣвицы кушали одни аксессуары, такъ, напримѣръ, въ супѣ онѣ ловили только цвѣтную капусту, изъ холоднаго брали одинъ картофель, потому, вѣроятно, что провинціальныя барышни считаютъ за стыдъ съѣсть кусокъ говядины, а вмѣсто жаренаго довольствовались соленьемъ, подаваемымъ всегда въ изобиліи, какъ произведеніе домашняго искусства.

Обѣдъ приближался къ концу; подавали пирожное, и когда очередь дошла до лысаго господина, сидѣвшаго vis-a-vis съ барышнями, то, по неловкости лакея, покачнувшаго блюдо, пирамида такъ-называемаго безе разсыпалась и одна штучка этого безе разбилась на самой макушкѣ испуганнаго гостя, отчего рѣдкіе волосы его покрылись сахарной пудрой. Онъ смутился; но барышнямъ это пустое и весьма-обыкновенное въ провинціи происшествіе показалось дотого забавнымъ, что онѣ, забывъ всякое приличіе, разразились громкимъ и продолжительнымъ хохотомъ. Мнѣ стало жаль господина съ лысиной и, сколь я ни слабъ къ прекрасному полу, досадно на смѣявшихся.

-- А какъ зовутъ вашу собаку? также рѣзко и неожиданно спросилъ меня сосѣдъ съ правой стороны.

-- Норма... отвѣчалъ я, невольно вздохнувъ.

-- Какъ-съ?

-- Норма, повторилъ я.

-- Форма? переспросилъ сосѣдъ. Но я настаивалъ, что собаку мою зовутъ Нормой.

-- Чортъ знаетъ, что за кличка такая!.. произнесъ вполголоса, но довольно-слышно, странный сосѣдъ мой и отвернулся, вовсе не подозрѣвая, какъ много доброжелательства и симпатіи къ своей особѣ заронилъ онъ въ мою душу.

Въ эту минуту хозяинъ переглянулся съ хозяйкой долгимъ, краснорѣчивымъ взглядомъ, слѣдствіемъ котораго былъ страшный взрывъ отодвинутыхъ стульевъ и мы встали изъ-за стола.

Вооружась чашкою кояфе и не желая оставаться въ залѣ, гдѣ еще пахло мясомъ, что весьма-непріятно, когда желудокъ уже полонъ, я перешелъ въ смежную комнату, выходившую на широкую террасу, обращенную на дворъ. Въ этой комнатѣ, за круглымъ столомъ, обѣдали дѣти хозяина и пріѣзжіе, подъ надзоромъ madame Faistout, гувернантки-француженки, и доѣдали медленно, съ сознаніемъ дѣла, обильно-розданное имъ пирожное. Я подсѣлъ къ мадамъ Фету и между нами завязался тотъ пустой, но живой и бѣглый, приправленный остротами разговоръ, который однѣ француженки способны вѣчно поддерживать на родномъ языкѣ своемъ. Мадамъ Фету не забыла между бездѣльемъ пожаловаться на свою судьбу, на хозяевъ, которые, балуя дѣтей, не понимаютъ ея методы воспитанія, и на многое другое. Разговоръ нашъ поминутно прерывался возгласами, обращавшимися къ дѣтямъ: Voulez vous finir monsieur Casimir, говорила она одному; mais soyez donc sage m-lle Héléne, говорила она другой и снова обращалась ко мнѣ съ разсказомъ объ одной своей пріятельницѣ m-lle Voadan.

-- C'est donc un jeune veau, si c'est un veau à dents, сказалъ я: -- car un bœuf n'est vieux que quand il les perd (quand il est père). И такимъ-образомъ смастеривъ вдругъ два каламбура, привелъ ее въ изумительный восторгъ.

Да простятъ мнѣ читатели, что я привелъ здѣсь мои натянутый вздоръ, и да удовольствуются убѣжденіемъ, что онъ восхитилъ француженку дотого, что она громко и во всеуслышаніе причислила меня къ отраднымъ явленіямъ въ ея провинціальной жизни.

Когда убрали со стола и подали лампы, пробило семь часовъ. Я взялся за шляпу, но Петръ Васильевичъ, братъ хозяина, основательно доказалъ мнѣ, что ѣхать нельзя, что темь теперь, хоть глазъ выколи, что луна взойдетъ поздно -- и я остался. Въ гостиной составились партіи преферанса и ералаша, въ залѣ заигралъ прекрасный органъ и дѣти, обнявшись, закружились въ полькѣ, кто какъ умѣлъ: и въ кадансъ и безъ каданса, что не мѣшало, впрочемъ, этимъ крошкамъ быть очень-милыми. Дѣвочки въ крахмаленныхъ шитыхъ платьицахъ, въ кружевахъ и лентахъ, летали точно бабочки; мальчики, въ нарядныхъ рубашкахъ, порхали за ними какъ пестрые и рѣзвые мотыльки; вообще картина этого импровизированнаго бала просилась прямо въ кипсекъ. Пожалѣвъ, что я не живописецъ, вошелъ я въ кабинетъ хозяина, примыкавшій справа къ той комнатѣ, гдѣ обѣдали дѣти, а я пилъ кофе и говорилъ каламбуры..

Кабинетъ этотъ былъ лучшею комнатою во всемъ домѣ. Три окна, соединенные въ одно, не образуя, впрочемъ, такъ-называемаго итальянскаго, освѣщали комнату; прекрасный, изящный дубовый столъ стоялъ посрединѣ; рѣзныя, съ высокими спинками кресла окружали его и приставленные къ одной стѣнѣ диванъ, а къ другой кушетка, тоже дубоваго дерева и также обитая зеленымъ сафьяномъ, какъ и вся остальная мебель. Отъ двери, выходившей въ переднюю, вдоль всей стѣны, тянулись ширмы, тоже дубоваго дерева и скрывавшіе за собою кровать хозяина. У дивана стоялъ ломберный столъ, за которымъ сражались четыре члена описываемаго общества. На диванѣ сидѣлъ самъ Николай Васильевичъ, по лѣвую его руку какой-то господинъ съ большими усами и темнымъ парикомъ, завитымъ а-ла-мужикъ; по правую -- мужчина лѣтъ подъ пятьдесятъ, съ огромными бѣлокуро-сѣдоватыми усами, въ полувоенномъ сюртукѣ, съ орденомъ въ петлицѣ. Его бѣлокурые сѣдоватые волосы, весьма-рѣдкіе на лбу, но густые на вискахъ и затылкѣ, были зачесаны всѣ на одинъ бокъ и тщательно завиты въ одну длинную буклю, которая величественно покоилась на высокомъ, обложенномъ лбу своего владѣльца. Пріемы господина съ буклей были очень-пристойны, даже благородны, но отличались какою-то надменностью и сознаніемъ собственнаго своего величія. Еслибъ не сюртукъ исправника, господина съ буклей было-бы можно принять за весьма-важную и могущественную особу. Принадлежа къ хорошей Фамиліи и бывъ дѣйствительно прекраснымъ и добросовѣстнымъ человѣкомъ, онъ не могъ преодолѣть слабости -- пускать пыль въ глаза, что не мѣшало ему, однакожь, быть любезнымъ и многими любимымъ. Игрокъ въ душѣ, онъ игралъ во всѣ игры, по всякой цѣнѣ, несмотря на довольно- ограниченное состояніе. За картами онъ бывалъ иногда вспыльчивъ до дерзости и имѣлъ за-то въ жизни много ссоръ и непріятностей, которыя, впрочемъ, кончились ничѣмъ. Партнёромъ же Николая Васильевича былъ мой несравненный Ѳединька! Читатель! полюбите, какъ и я, моего Ѳединьку! Посмотрите, какъ онъ мило играетъ, склоня голову на-сторону, отчего одинъ усъ торчитъ его кверху, а другой утопаетъ въ складкахъ манишки!

Я подошелъ къ играющимъ и сѣлъ на диванъ подлѣ Николая Васильевича, слѣдя за игрою и выраженіемъ лицъ. Петръ Васильевичъ подсѣлъ съ тою же цѣлью къ господину въ темномъ парикѣ, завитымъ а-ла-мужикъ. У каждаго изъ играющихъ стоялъ стаканъ чаю, который, по принятому въ провинціи обычаю, стали подавать съ самаго обѣда и до поздняго вечера.

-- Человѣкъ! чайкю! крикнулъ господинъ съ буклей и, протянувъ пустой стаканъ, подвернувшемуся лакею, отдалъ ему трубку, прибавя: -- и трубку!

Ѳединька потянулъ изъ своего чубука и видя, что ничего не тянется, воспользовался присутствіемъ лакея, которому сунулъ чубукъ, промолвя глухо и дико:

-- И мнѣ, стало-быть, трубку.

Между-тѣмъ, по знаку Николая Васильевича, невидимая Ѳединькою рука Петра Васильевича подбавляла рому въ стаканъ его, по-мѣрѣ-того, какъ онъ дѣлалъ глотки между сдачей и игрою. Мало оставалось чаю въ этомъ стаканѣ и много накоплялось рому, чего Ѳединька не замѣчалъ, или не хотѣлъ замѣтить.

Николай Васильевичъ велъ также всегда большую игру; на этотъ разъ онъ игралъ изъ угожденья, по маленькой, что не мѣшало ему, однакожь, скрывать небрежность подъ самымъ натуральнымъ вниманіемъ. Господинъ въ парикѣ, предлагавшій играть по двѣ копейки и согласившійся по три, только по настоятельному требованію Ѳединьки, выигрывалъ; поэтому каждый разъ, когда собиралъ и складывалъ взятку, обращался къ нему съ вопросомъ:

-- Что, напросился на три копейки? и, громко щелкая взяткой объ столъ, повторялъ: -- что, напросился? и щелкнувъ снова, тянулся за слѣдующей, договаривая:-- вотъ тебѣ и три копейки!

Когда же случилось Ѳединькѣ заручаться и отхаживать свою длинную масть, онъ при каждой взяткѣ говорилъ:

-- Вотъ она, вотъ она... и обращаясь къ господину въ парикѣ, прибавлялъ:-- что взялъ? задержалъ черви-то, стало-быть, а трефы-то... вотъ она! Что взялъ?

-- А левушко-то наше! говорилъ господинъ въ парикѣ, ударяя на слово "наше":-- напросился на три копейки!

Такія и тому подобныя выходки сопровождались громкимъ смѣхомъ Петра Васильевича, прибавлявшаго въ свою очередь:

-- Что братъ, Ѳединька, плохо приходитъ?

-- Ничего, стало-быть, гдѣ наше не пропадало? мычалъ Ѳединька и глоталъ изъ стакана, который безпрестанно и съ избыткомъ дополнялся свѣжимъ ромомъ.

-- Какъ тузы? вопрошалъ весьма-важно господинъ съ буклей.

Тузы повѣрялись и онъ записывалъ партію; и если случалось, что она состояла изъ 13, то онъ проводилъ мѣломъ черту, подписывалъ подъ ней 12, а единицу ставилъ сверху -- такъ не нравилось ему это роковое число, которое онъ называлъ чортовою дюжиной. Случилось, что, кончивъ роберъ и сочтя выигрышъ, онъ, по ошибкѣ, записалъ болѣе, нежели слѣдовало. Замѣтивъ это, Николай Васильевичъ прехладнокровно зачеркнулъ написанное. Господинъ съ буклей вспыхнулъ.

-- Что это значитъ? спросилъ онъ гордо и значительно.

-- Ты, братецъ мой, хабенъ зи цу филь гевезенъ зейнъ Верденъ, отвѣчалъ ему Николай Васильевичъ съ невозмутимымъ хладнокровіемъ.

Я не выдержалъ и расхохотался -- такъ смѣшно показалось мнѣ это соединеніе разныхъ временъ одного глагола. Господинъ съ буклей тоже разсмѣялся и поправилъ ошибку. Даже Ѳединька кисло улыбнулся и прищурилъ, уже и безъ того маленькіе, глазки. Чай съ ромомъ, или, точнѣе, ромъ съ чаемъ, производилъ свое дѣйствіе: два розовыя пятна показались на блѣдныхъ и морщинистыхъ щекахъ Ѳединьки. Ненормальное состояніе его обнаруживалось въ ренонсахъ и частыхъ вопросахъ партнёру:

-- Ты что несешь? И на отвѣтъ: черви, онъ повторялъ:-- черви, стало-быть, хорошо, черви...

Но вотъ настала роковая минута: господинъ съ буклей, записавъ партію, сталъ сдавать красными, засдался и перемѣнилъ карты; при этомъ случайно въ синюю колоду захватилъ одну карту изъ красныхъ. Когда жь очередь дошла до захваченной карты, онъ отбросилъ ее въ сторону и продолжалъ сдачу. Глаза Ѳединьки налились кровью; голова еще болѣе склонилась на сторону.

-- Что это такое? спросилъ онъ, указывая на выброшенную карту.

-- Карта изъ той колоды! спокойно отвѣчалъ господинъ съ буклей.

-- Перездать! промычалъ повелительно Ѳединька и, не вскрывая, отстранилъ отъ себя свои 13 картъ.

-- Какъ? вскричалъ, вспыхнувъ, исправникъ.

-- Такъ, стало-быть, не по правиламъ... Это, стало-быть, перездать...

-- Я не перездамъ! твердо и рѣшительно отвѣчалъ исправникъ.

-- Да полно капризничать, Ѳедоръ Карпычъ! сказалъ господинъ въ парикѣ.

-- Я не капризничаю, а, стало-быть, нельзя... говорилъ, горячась, Ѳединька: -- не по правиламъ... гдѣ, стало-быть, это видано...

-- Вездѣ-съ! возразилъ исправникъ, видимо-взбѣшенный и съ намѣреніемъ ударяя на каждомъ словѣ: -- вездѣ-съ!... я игралъ-съ... въ Москвѣ-съ... съ людьми-съ... случилось!... да-съ, милостивый государь мой-съ!... Тутъ онъ очень возвысилъ голосъ.

-- Милостивый государь! воскликнулъ въ свою очередь Ѳединька: -- перездать, стало-быть!

-- Я сдавать не стану, сказалъ исправникъ и сердито поправилъ буклю.

-- Ну, стало-быть, я не играю, возразилъ Ѳединька и, лукаво подмигнувъ мнѣ на исправника, положилъ обѣ руки на столъ и уперся въ нихъ головой, наклоненною на бокъ, отчего одинъ усъ его торчалъ кверху, а другой упирался въ столъ. Дивно-хорошъ былъ въ эту минуту Ѳединька.

-- Да полно, возьми карты! настаивалъ господинъ въ парикѣ.

-- Не возьму, отстань, стало-быть... Перезданте!...

-- Не стану! рѣшительно произнесъ исправникъ.

-- Ну, такъ я, стало-быть, не играю... и быстро всталъ Ѳединь- ка, опустилъ руки въ карманы и довольно-бодро направился къ двери.

Николай Васильевичъ махнулъ рукой. Карты остались на столѣ, сданныя, но не вскрытыя. Всѣ молчали; отъ-нбчего-дѣлать, я спросилъ себѣ чаю. Между-тѣмъ, гости, болѣе храбрые, чѣмъ я, и небоявшіеся темноты, одинъ за другимъ уѣзжали. Въ залѣ становилось ужь не такъ шумно. Дѣтей стали упрашивать идти въ дѣтскую, представляя имъ въ резонъ, что девять часовъ, что всѣ умныя дѣти ужь спятъ, а только капризныя бодрствуютъ; но они не довольствовались этими доводами и, кто просьбой, кто слезами, отстаивали свою свободу. Наконецъ и ихъ увели. Прошло полчаса. Осиротѣвшіе игроки старались поддерживать разговоръ, однако онъ не клеился. Вдругъ, въ ту же дверь, тою же походкой, опустя руки въ карманъ и склоня голову на сторону, вошелъ Ѳединька, приблизился къ столу и, молча, сѣлъ на свое мѣсто. Я ожидалъ, что будетъ. Послѣ минуты молчанія, исправникъ спросилъ Ѳединьку:

-- Вамъ не угодно играть этими картами?

-- Нѣтъ, стало-быть, отвѣчалъ Ѳединька.

Исправникъ сдѣлалъ бѣшеное движеніе и, судорожно схвативъ другую колоду, пока господинъ въ парикѣ съ трепетомъ собиралъ нетронутую сдачу, громко ударилъ ею по столу, что приглашало Ѳединьку снять; получивъ желаемое, онъ быстро и сердито сдалъ, повернулся бокомъ къ Ѳединькѣ и продолжалъ игру. Ѳединька торжествовалъ.

Да изъ чего бѣснуетесь вы столько?

пришелъ мнѣ тутъ невольно стихъ Грибоѣдова. Вскорѣ, однакожь, роберъ былъ конченъ; оставался еще одинъ, послѣдній. Играющіе взяли по картѣ и усмотрѣли, что господину въ парикѣ приходилось играть съ Николаемъ Васильевичемъ, а Ѳединькѣ съ своимъ новымъ врагомъ.

-- Садись за меня!... сказалъ исправникъ Петру Васильевичу и гордо вышелъ изъ комнаты.

Петръ Васильевичъ занялъ его мѣсто и игра продолжалась.

Между-тѣмъ исправникъ распорядился насчетъ своихъ лошадей; удостовѣрясь, что онѣ уже запряжены, онъ вернулся въ кабинетъ, гдѣ въ это время игроки кончили послѣдній роберъ и, считая, повѣряя и пересчитывая кто выигрышъ, кто проигрышъ, немилосердно чертили по столу. Получивъ выигрышъ, исправникъ взялъ свою Фуражку, простился съ хозяиномъ, подалъ руку мнѣ, господину въ парикѣ и Петру Васильевичу; потомъ обратился къ Ѳединькѣ и сказалъ довольно-сердито:

-- Честь имѣю кланяться, Ѳедоръ Карпычъ-съ...

-- Прощай, стало-быть... отвѣчалъ, улыбаясь, Ѳединька.

-- Прощайте-съ, повторилъ исправникъ.

-- Да ты это, стало-быть, того... на вы... продолжалъ добродушно Ѳединька: -- я тебѣ такое, стало-быть, задамъ вы!... Цалуй!... цалуй сейчасъ!... вскричалъ онъ неожиданно.

Исправникъ и Ѳединька поцаловались, или, точнѣе, огромные усы обоихъ, смѣшавшись, слились на минуту въ одно цѣлое.

-- Что ты это, стало-быть, хорохоришься все... прибавилъ Ѳединька, провожая исправника, вмѣстѣ съ хозяиномъ, до двери передней.

-- Нѣтъ-съ... это вы-съ все... возражалъ исправникъ, въ которомъ чувство досады не успѣло еще исчезнуть, несмотря на симпатическую доброту несравненнаго Ѳединьки.

-- О, да ты, стало-быть, все еще выкаешъ!... Цалуй опять!...

И они оба, смѣясь, заключили другъ друга въ объятія, опять слились усами и разстались. Исправникъ уѣхалъ; господинъ въ парикѣ послѣдовалъ его примѣру.

-- А вѣдь и мнѣ, стало-быть, пора... сказалъ Ѳединька со вздохомъ и громко крикнувъ: -- Эй! прибавилъ: -- лошадей!...

-- Погоди... куда спѣшишь?... посидимъ... поболтаемъ... сказалъ Николай Васильевичъ.

-- Да что такъ-то сидѣть, стало-быть?...

-- Ну, выпьемъ, сказалъ хозяинъ.

-- Отчего жь?... выпьемъ, стало-быть...

-- Шампанскаго! крикнулъ Николай Васильевичъ и помѣстился съ ногами на диванъ; я сѣлъ подлѣ него, Петръ Васильевичъ къ столу, оставшемуся на своемъ мѣстѣ, Ѳединька тоже. Между-тѣмъ гости всѣ разъѣхались; хозяйка, проводивъ послѣдипюю даму, ушла на свою половину; огни въ залѣ и гостиной потухли, тишина воцарилась во всемъ домѣ; часы пробили одиннадцать.

Намъ подали шампанскаго и благородная влага заискрилась въ стаканахъ.

-- А что? заговорилъ первый Ѳединька: -- моя-то Анночка... то- есть Анна Ивановна... удрала, стало-быть?...

-- Стало-быть... отвѣчалъ съ улыбкой Николай Васильевичъ.

-- Ну ее...

-- За что ты ее такъ не любишь? спросилъ Петръ Васильевичъ: -- вѣдь она тебѣ не чужая -- свояченица?...

-- Я не люблю?... Нѣтъ!... я, стало-быть, не то, что не люблю... а такъ скажу, между нами, то-есть по расположенію, она демонъ... стало-быть, демонъ, демонъ она... это я, между нами... свои всѣ, стало-быть... Тутъ онъ указалъ на всѣхъ и на меня въ томъ числѣ.

-- Да что жь она тебѣ сдѣлала? спросили въ одинъ голосъ Николай и Петръ Васильевичи.

-- Она-то?... ничего, видишь ты, и многое, стало-быть... Тонкая она, стало-быть, тонкая!... а жирна!... Продувная она... охъ, продувная!... а братъ, что? баба!... она за носъ его, стало-быть, водитъ... да, за носъ... за носъ...

Ѳединька прихлебнулъ изъ стакана и, помолчавъ немного, продолжалъ:

-- Въ полку я былъ... ну, стало-быть, мальчишка... было мнѣ, стало-быть, девятнадцать лѣтъ (тутъ онъ черкнулъ мѣломъ по столу и написалъ 19). Нишу ей такъ-и-такъ, стало-быть, пришли мнѣ, молъ, денегъ (при этомъ онъ сдѣлалъ видъ, будто пишетъ)... Написалъ, знаешь... Жду, стало-быть, отвѣта... долго жду... Нѣтъ ничего!... Я, то-есть, еще, стало-быть, пишу... Бацъ, отвѣтъ!... Читаю, стало-быть: нѣтъ, говоритъ, денегъ... неурожай, то, другое... подожди, говоритъ... Хорошо ждать-то!... пить, стало-быть, ѣсть надобно... Тутъ, знаешь, сердце... ну, молодъ, стало-быть, 21 годъ... фррръ -- вспыхнуло!... влюбился, стало-быть... Женился... Ангелъ была она, то-есть, стало-быть, жена-то моя... Помнишь?... да нѣтъ, вы ея не знали...

Ѳединька махнулъ рукой и, бросивъ вокругъ печальный взглядъ, продолжалъ:

-- Да, ангелъ была... вотъ, стало-быть, женился... глядь -- ей 16 лѣтъ (онъ написалъ 16 и сдѣлалъ тире); мнѣ 21 годъ (онъ поставилъ 21 и, подчеркнувъ оба числа, воскликнулъ):-- долгу, стало-быть, сто тысячъ!... (И взглянувъ на насъ значительно, онъ крупными цифрами выставилъ подъ чертою: 100,000).

Ѳединька задумался, снова глотнулъ шампанскаго и продолжалъ:

-- Тутъ, стало-быть, вдругъ, здорово живешь, батюшка того... стало-быть, ударъ... скончался... Поразило меня, знаешь... Хожу, какъ шальной... А она, ангелъ, говоритъ: "Что, Ѳединька?... воля Божья..." Ну, и то, и сё говоритъ... Знаешь, легче, какъ она-то тутъ... Хорошо-съ... Не прошло, стало-быть, и году, вдругъ -- горячка!... девять дней, и матушка -- фю!... прощай!... Обмеръ, знаешь, теряюсь... Опять она, ангелъ-то, жена моя... "Что, говоритъ, Ѳединька? Я, говоритъ, стало-быть, замѣню тебѣ всѣхъ!..." И точно... всѣхъ замѣнила, всѣхъ!... Чудная была... ангелъ, просто, ангелъ!... Вотъ, знаешь, пріѣхали сюда... живемъ... ну, и того... дѣти... Глядимъ, пятеро. Откуда? пять, стало-быть... Пошли заботы... учить нужно, присмотрѣть... Она, бывало, смотритъ, учитъ... Она -- все... я -- ничего... Бывало, вотъ какъ... деньги возьмешь, ну, и въ городъ... а тамъ, глядь -- стало-быть, и проигралъ... Скверно!... вернешься скучный... а она тутъ... "Что ты, Ѳединька?" -- "Такъ" говорю...-- "Ну, стало-быть, такъ.-- Да отчего?" -- "Отчего?... извѣстное дѣло!..." -- "Игралъ?" -- "Стало-быть, игралъ".-- "И проигралъ?!:-- "Да".-- Иная бы весь домъ вверхъ дномъ... Фу! что бы такое!... А она говоритъ: ничего, стало-быть, денегъ достанемъ -- и достанетъ... Это, тамъ то продастъ, другое -- и деньги... Вѣришь ли, на гумно ли, напримѣръ -- она... на погребъ ли -- она... въ кухнѣ ли тамъ, домъ ли, ну, и все -- вездѣ она... а я -- ничего... Я, стало-быть, только съ собаками...

-- Да когда жь мы-то съ тобой съ собаками? перебилъ его Николай Васильевичъ, желая перемѣнить разговоръ и отвлечь Ѳединьку отъ печальныхъ воспоминаній.

-- Я съ удовольствіемъ... когда хочешь... Ну-съ, такъ вотъ... деньги есть, пошелъ, стало-быть, въ городъ... сѣлъ играть -- и нѣтъ... тютю!... Она опять достанетъ... Двадцать лѣтъ такъ жили... душа- въ-душу, стало-быть... Вдругъ, холера... хвать-похвать -- я въ городѣ... ей ромашки тамъ, того, сего... Я проигралъ... маршъ домой!... Вхожу, стало-быть, думаю: вотъ она... глядь -- на столѣ!...

Ѳединька сильно ударилъ кулакомъ по столу и двѣ крупныя слезы, скатившись по морщинистымъ щекамъ, повисли на широкихъ усахъ его... Растроганный и увлеченный, я чуть-было не бросился къ нему на шею.

-- Умерла!... проговорилъ онъ, дрожащимъ голосомъ: -- умерла, стало-быть!... Боялся съ ума сойдти... Мѣста нѣтъ мнѣ нигдѣ... пусто, стало-быть... Тамъ -- она, здѣсь -- она, вездѣ она... а здѣсь-то, продолжалъ онъ, ударяя себя въ грудь: -- въ сердцѣ-то, стало-быть, она... всегда она!... Вотъ гдѣ только нѣтъ ее! и быстро схвативъ стаканъ, онъ выпилъ залпомъ и воскликнулъ:

-- Выпьешь -- и забудешь, стало-быть... Запилъ, братцы!... Пью, стало-быть... горе убиваю... Онъ махнулъ отчаянно рукой, всталъ изъ-за стола, отворилъ дверь въ переднюю и крикнулъ: -- Степка, лошадей!... и снова вернулся на свое мѣсто.

-- Ночью, продолжалъ онъ: -- страшно... Спать, стало-быть, не могу... Она, вижу... Встанешь -- то, другое... размежеванье... спрашиваютъ -- не понимаю... сердитъ все... желчь, стало-быть... Погибъ безъ нея... пропалъ!... Вотъ гдѣ счастье-то, стало-быть... вотъ гдѣ!...

-- Ѳединька схватилъ бутылку, налилъ стаканъ и выпилъ все, не переводя духу.

-- Это тебя и губитъ-то, промолвилъ Николай Васильевичъ,

-- Опомнись, брось вино! прибавилъ Петръ Васильевичъ,

-- Не могу! вскричалъ Ѳединька: -- не могу! Околѣю, стало-быть... туда и дорога! Дѣтей только не оставь... будь опекуномъ... по расположенію... Не отдавай ихъ этой, стало-быть, вѣдьмѣ-свояченицѣ... Не оставь дѣтей!..

-- Да полно врать-то!...

-- Чего врать?... Что жизнь безъ нея?-- адъ, стало-быть, адъ... мука! повторялъ онъ, идя къ двери.

-- Ты лучше скажи, когда мы на охоту-то поѣдемъ съ тобой?

-- На охоту?... Я съ удовольствіемъ... когда угодно... Что, готово? спросилъ онъ, отворяя дверь въ переднюю.

-- Готово-съ, отвѣчалъ лакей его, молоденькій, хорошенькій мальчикъ лѣтъ шестнадцати.

-- Ну, прощай, стало-быть... сказалъ Ѳединька, цалуя хозяина и его брата: -- всего не перескажешь... тяжело, стало-быть, тяжело...

-- Когда же на охоту?

-- Я съ удовольствіемъ, когда хочешь... и, обращаясь ко мнѣ, онъ прибавилъ:

-- Вы меня извините... Я, стало-быть, человѣкъ потерянный... Что я безъ нея?...

Я молча и съ чувствомъ пожалъ ему руку. Онъ закурилъ трубку и, поцаловавъ еще разъ хозяина, вышелъ, пошатываясь, въ сѣни. Бубенчики его тройки прозвенѣли подъ окномъ -- и затихли. Ѳединька уѣхалъ.

ИВАНОВСКІЙ-ЕЛЕЦКІЙ.

"Отечественныя Записки", т. 102, 1855

Оставить комментарий Ивановский-Елецкий (bmn@lib.ru) Год: 1855 Обновлено: 15/04/2019. 46k. Статистика. Очерк: Проза 19 век	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Листки из записок светского человека).

Ивановский-Елецкий Провинциальные типы

ПРОВИНЦІАЛЬНЫЕ ТИПЫ.

Ивановский-Елецкий
Провинциальные типы