Громадный белый пароход, обогнув синеющий вдали мыс Сорренто, быстро несся по голубому заливу к Неаполю.
-- "Вильгельм Великий"... -- проговорил хозяин отеля, стоявший рядом со мной на набережной.
-- Откуда? -- спросил я.
-- Из Южной Африки... Он должен привезти нам интересных гостей...
-- Каких гостей?..
-- Пять немцев... Мне телеграфировали оставить комнаты для них...
-- Что же в них интересного?
-- А как же: колонизаторы... Их много здесь проезжает. Туда едет -- едва-едва на билет соберет, а оттуда, через несколько лет, уже с состоянием... Золотое дно...
-- Куда же именно они едут?
-- И в Трансвааль, и в свои восточные владения... Больше однако к себе...
Вечером того же дня моим соседом по table d'hôte'y оказался высокий, сильный мужчина с открытым, смелым, загорелым лицом. Хотя по всему было видно, что в так называемом "порядочном" обществе приезжий вращался мало, тем не менее держался он очень уверенно, громко спрашивал у лакеев вина, с аппетитом, не стесняясь, ел, авторитетно сморкался, чем приводил присутствовавших англичанок в большое негодование. Я с любопытством смотрел на интересного путешественника и его таких же сильных, уверенных в себе товарищей, ожидая случая ближе познакомиться с этими передовыми бойцами, разносящими нашу культуру в глухие, забытые Богом, уголки земли... Случай этот не заставил себя ждать. Подвыпив немного и насытившись, мой сосед сам обратился ко мне с каким-то вопросом о Неаполе, я ответил, и разговор завязался.
-- Вы, кажется, с Германским Lloyd'ом приехали? -- спросил я.
-- Да, на "Вильгельме"...
-- A-а... Издалека?
-- Из Южной Африки, из наших владений...
-- Вы родом оттуда?
-- Нет, на время ездил... Я всего восемь лет там прожил. Теперь домой...
-- Ну, что, как там жизнь? -- спросил я.
Немцы переглянулись.
-- Да как вам сказать?.. Жить можно... -- отвечал мой сосед с убеждением. -- Сперва трудно, а потом ничего, привыкаешь и даже так входишь во вкус, что... ха-ха-ха!.. и домой не тянет...
Его товарищи шумно засмеялись.
-- Нет, это, положим, пустяки... -- заметил один из них, державший себя с несколько большим тактом (он был отставной офицер, как узнал я потом). -- Но жизнь ничего -- жить можно... Только бросить надо все старые привычки, по-другому смотреть на вещи... Тогда ничего...
-- Какие привычки?.. -- спросил я.
-- Да всякие... Жизнь суровая, широкая, требует все силы, все внимание, раздумывать, колебаться некогда, -- чтобы раз-два и готово...
-- Чем же, собственно, занимаются там колонисты?
-- Всем... Там мало таких, которые бы занимались одним делом, -- отвечал мой сосед, положив локти на стол и потягивая вино. -- Там нужно все уметь. Земля -- земля, слоновая кость -- слоновая кость, страус -- страус, водка -- водка, -- все чтобы в дело шло при случае... Вот я, например, сел на землю сперва, два года работал, скопил кое-что, продал землю, потом вглубь страны к озерам с караваном ушел, торговать давай, покупать, продавать, опять покупать, опять продавать. С неграми дело скоро делается...
Все усмехнулись.
-- Prosit!.. -- сказал один, поднимая стакан.
-- Prosit!..
Все выпили и снова налили вина.
-- Noch eine... -- крикнул мой сосед, показывая гарсону на пустую бутылку.
Англичанки вдруг все встали и демонстративно удалились. Немцы проводили их насмешливыми взглядами и, так как завтрак кончился, вынули портсигары.
-- Скажите, пожалуйста, правда это, что рассказывают наши газеты о тяжелом положении черных в колониях? -- спросил я.
-- Так что же следует из этих фактов?.. Будь мы в положении черных, это так, но их нельзя судить с нашей точки зрения... В этом вся и ошибка...
-- Ну, я не думаю, чтобы была такая уж разница между людьми... -- усумнился я.
-- Ха, не думаете!.. -- вдруг покраснел немец. -- В этом-то вся и беда, что здесь никто ничего не знает, и тем не менее все "не думают"!.. Чуть что -- шум на весь мир: варварство, жестокость!.. Съездите и узнаете...
Он почему-то сразу разгорячился.
-- Проповедывать издали -- одно, а дело делать на месте -- другое...
-- Ja, ja... -- кивали головами немцы.
-- Попробуйте, обойдитесь без этого, без этого "варварства"-то! Вас и на неделю не хватит -- живьем сожрут вас эти черные "братья"... И костей не разыщешь... "Братья"!.. Не братья, а сволочь...
Товарищи его густо рассмеялись.
-- Там без этого нельзя... Железная рука первое дело!
-- Что вы, собственно, называете "железной рукой"?
-- А то, чтобы его жизнь и смерть была в вашем кулаке -- вот что!.. -- отвечал немец, сжав на столе свой могучий кулак. -- Чтоб он дохнуть без разрешения не смел в вашем присутствии, чтобы трепетал день и ночь!..
-- И они... подчиняются такому режиму? -- спросил я, невольно смущаясь.
-- Как же он смеет не подчиниться?..
-- Что же ему будет, если...
-- Все!.. -- стукнул немец по столу -- Все!.. Палка под рукой -- голову размозжи, револьвер -- пулю в лоб, деревня -- запаливай со всех концов, а побегут -- пулю вдогонку!..
-- Ja, ja... Без этого нельзя... -- говорили немцы. -- Борьба... Если не вы, так вас, -- другого выбора нет.
Я понял по тону, что все, о чем они рассказывали, было ими проделано, и не раз. Чувство глубокой неприязни поднялось во мне к этим здоровым, самоуверенным людям, но я сдержал себя, желая ближе познакомиться с этим авангардом нашей культуры.
-- Вся ошибка тех, которые, как вы, негодуют на эти... ха-ха-ха!.. жестокости, -- продолжал мой сосед, -- заключается в том, что вы предполагаете в негре такого же человека, как и все...
-- Я думаю, это так и есть, -- сказал я.
-- Вы ошибаетесь, это совсем не так... -- горячо возразил культуртрегер. -- Совсем не так. Это не человек и человеком никогда не будет... Это скотина, которая признает только одно -- палку.... И скотина должна быть на что-нибудь полезна или убираться к черту. Мы расчищаем путь для... цивилизации, а на нас же в претензии. "Варвары", "злодеи"!.. Ха, а не будь нас, так, как было это с сотворения мира пустыней, так и осталось бы...
-- Ja, Ja...
-- А теперь мы городов там настроили, железные дороги провели, торговлю развили, земледеление... Газеты, театры есть, рестораны!.. Ха!.. Что же, вам бы все даром дать это?.. Вам и дают даром, только не мешайте!..
-- Ja, Ja...
-- Только не мешайте, -- одно нужно, не больше... И все пойдет, как по маслу... За немецкую Африку, черт возьми!.. -- поднял он стакан.
-- Hoch!
-- Hoch!.. Hoch!.. Hoch!..
Все выпили.
-- Эй!.. Еще бутылку!.. -- крикнул один из них.
-- За всех тех, кто работает для нее не словом, а делом!.. Hoch!
-- Hoch!.. Hoch!.. Hoch!..
-- И что же: все, о чем вы рассказываете, делается совсем открыто? -- спросил я.
Немцы немного замялись.
-- М-м-м... -- нерешительно промычал отставной офицер. -- Видите ли, не надо думать, что все это... явления, так сказать, обычные, повсеместные... В городах, по побережью, вы можете прожить год и не знать ничего об этом, -- тут жизнь уже, так сказать, в рамках. А это там, в глуши, где только этим и можно держать их в повиновении...
-- Ja, ja... Это подальше... -- рассмеялись немцы. -- На свободе...
-- Вы не поверите, на какие выдумки приходится иногда там пускаться, чтобы образумить этих черных чертей, -- захохотал один из культуртрегеров, только что с увлечением выпивший за процветание немецкой Африки и начинавший пьянеть. -- Вот недавно... в прошлом году... или в позапрошлом?.. нет, в прошлом... взбунтовались черные, -- черт их знает, что им в голову вступило!.. Ну-с, а дело было внутри страны, туда, к Матабелям... Кругом пустыня, глушь страшная. Мы -- человек десять нас было всего, белых-то, в караване, носильщики все разбежались, -- засели мы в сарай какой-то, так, из прутьев сплетен, какие- то торговцы устроили, сидим... Как те сунутся, так мы сейчас "хлоп", и -- кубарем!.. Ну, и они не зевали: обзавелись уж которые ружьями, как же!.. Цивилизация... Ха-ха-ха!.. Ну, мы в них, они в нас -- настоящее сражение... Только им-то нас не видно, а они все, как на ладонке: любого выбирай! Однако, одному из наших пробили-таки голову... Сидим день, два, три, провиант у нас начинает подходить к концу, -- положение не из забавных... А те так кольцом и охватили, -- о выходе и не думай!.. Да был с нами миссионер один -- ха-ха-ха!.. Он-то нас и выручил... Да ведь как!.. Мы было уже пробиваться хотели силой, -- все одно, умирать, а святой отец и надумай. Стойте, говорит, я улажу дело... Ну, пришла это ночь, луна взошла... Светло, просто, как днем... Вот святой отец сочинил себе балахон из простынь, одну простыню на голову повесил и -- на крышу... Влез, стал по самой середине и стоит, и руки поднял, вроде как благословляет. Посмотреть издали, ну, совсем женщина, вроде как с неба спустилась... Белая вся на луне-то... Стоит наш отче и стоит... Вдруг у тех шум поднялся, дальше -- больше... Забегали, за суетились, кричат... Что такое? "Белая дама, белая дама!.." -- слышим... Ха-ха-ха!.. Увидали, значит... "Белая дама"!.. И -- в рассыпную!
Все захохотали.
-- За кого же они приняли миссионера? -- спросил я.
-- А за мадонну... -- ответил мой сосед.
-- Разве среди них есть христиане?
-- Да, конечно... Среди тех, которым приходится часто сталкиваться с белыми, -- среди носильщиков, например. Ведь это для них пустое дело... Иные раз по десяти крестятся, -- только крестик блестящий им дай. Теперь еще не так, а раньше так все бери, только этих игрушек им дай!.. Ну, а окрестили, крестик дали, больше ничего ему и не надо... Как он молился своим деревяшкам, так и продолжает молиться, разве только имена переменит: один -- Христос, другой -- св. Иосиф там, третий -- мадонна... Да, на чем, бишь, я остановился?.. Да!.. "Белая дама! белая дама!.." И в рассыпную... Думали, значит, сама мадонна к ним на выручку явилась, -- миссионеры-то напели им в уши: мы, дескать, с небом свои люди.... Ну-с, они в рассыпную, а мы, значит, в каре и вперед!.. Мадонна наша впереди дует и все благословляет, величественно эдак... Ха-ха-ха!.. А от тех и следа нет. Ну и спаслись... А потом, недели через две, снова к ним в гости нагрянули, целым отрядом, расплачиваться... Ну, тут уж им так пришлось, что...
-- Ja, ja... -- перебил бывший офицер, обменявшись с товарищами быстрым взглядом. -- Без этого нельзя...
-- Что же вы с ними сделали? -- попробовал я осторожно.
-- Да как наказывают?.. Разве все упомнишь? Деревню, кажется, спалили... Повесили двух-трех...
Я понял, что большего не добьюсь от них, и мне стало жутко: что же, значит, в действительности там было?
Я вспомнил обо всем, что приходилось раньше слышать о подвигах этих насадителей железных дорог, кабаков "и даже театров" в пустынях, и снова чувство непобедимого отвращения к этим людям поднялось во мне. Я встал из-за стола.
-- Вот вы интересуетесь всем этим... -- проговорил мой сосед, тоже вставая. -- Пойдемте ко мне, я покажу вам кое-какие вещицы, которые я везу оттуда...
Я овладел собой и согласился, и мы поднялись в комнату немца, всю заставленную багажом.
-- Большая часть их, к сожалению, запакована в этих ящиках, так что не достанешь, -- сказал он. -- Ну, а разная мелочь вот тут...
Он раскрыл громадный, сильно потертый чемодан и начал показывать мне разные диковинки: громадных пестрых бабочек в коробках, необыкновенно нарядную змею в спирту, великолепные рога антилопы, двух безобразных идолов, серебристые, изящные листики какого-то растения, служащие, по его словам, неграм табличками для записей, два дротика, небольшой щит, человеческий череп с дыркой во лбу и затылке.
-- Негр? -- спросил я, невольно содрогаясь.
-- Да... -- отвечал он и поспешно прибавил: -- Это не я, не я... Я его в лесу нашел... Муравьи-то как обточили, -- лучше всякого препаратора...
Он вытащил большую папку.
-- Вот здесь несколько фотографий... -- проговорил он. -- Вот это мой первый дом; видите, с чего я начал? Пришлось потерпеть!.. Вот это -- караван уходит внутрь страны: вот я, -- похож?.. Вот мы на охоте, каковы?.. Смотрите, сколько набили, хоть лопатой греби там зверя... Вот это опять на охоте; каков экземплярчик-то?.. -- спросил он, щелкая ногтем по фотографии, изображавшей трех белых, сидевших на громадном мертвом слоне, и нескольких, вооруженных копьями и ружьями, негров, стоявших вокруг. -- Ну, это опять караван... Это их деревня... А вот это... тамошние прелести...
Он как-то мерзко хихикнул и подал мне фотографию. На ней были изображены две совершенно голые молоденькие негритянки в крайне непристойной позе. Одна из них как-то судорожно, неестественно отвернулась в сторону.
-- Что это, как странно она держится?.. -- невольно спросил я.
-- А отворачивается, -- стыдно!.. Еще бы, тоже женщиной, вроде человека себя считает!.. Стыдится... Ха-ха-ха!.. Сперва было ломалась -- да пригрозили, ну, и того... А вот это другие... Посмотрите... Еще лучше... -- проговорил он, смеясь и подавая мне пачку фотографий. -- Да куда вы? Что с вами?
Я бросил бывшую в руках у меня карточку и, ничего не отвечая удивленному культуртрегеру, быстро вышел из комнаты.