Любовь Столица. Лада. Пѣсенникъ. Стр. 102. Москва. 1912 г. Ц. 1 р. 25 к. Е. Кузьмина-Караваева. Скиѳскіе черепки. Стихи. Стр. 45. СПБ. 1912 г. Ц. 90 к.
Попытка Л. Столицы -- довольно-таки дерзкая -- сорвать покровъ съ загадочной "міровой дѣвичьей души" и воспринять все по-женски: увидѣть предметы женскими глазами, ощутить радость бытія женскимъ сердцемъ и выразить ее женской пѣснью.
Другое дѣло,-- удалась ли эта попытка. Насъ интересуетъ только подходъ женщины къ тому, что ей дороже всего на свѣтѣ -- къ ея міропониманію. Оттого надо только привѣтствовать каждый лишній шагъ, сдѣланный женщиной навстрѣчу мужчинѣ, способный бросить лучъ свѣта въ въ это "темное царство".
Интересна и любопытна въ этомъ отношеніи книга г-жи Л. Столицы и Кузьминой-Караваевой, которая ненамѣренно сдѣлала то же самое, что Столица предвзято.
Если Е. Кузьмина-Караваева -- вся въ воспоминаніяхъ своихъ, то Л. Столица живетъ только настоящимъ, только текущимъ мгновеньемъ. Отсюда, можетъ статься, и происходитъ та разница въ поэзіи двухъ поэтессъ, какая такъ ясно разграничиваетъ стихотворенья ихъ. Стихи-думы Е. Кузьминой-Караваевой, какъ воспоминанія о дорогомъ, навѣки потерянномъ,-- тяжеловаты, сумрачны и однообразнотягучи.
Поэзія Л. Столицы гораздо зрѣлѣе, выдержаннѣе и цѣлостнѣе.
Прежде всего -- по содержанію.
Ища "земли богоданной", г-жа Кузьмина-Караваева долгое время блуждаетъ по степи, межъ кургановъ, пока не "пришелъ царь, свободный и гнѣвный" и -- стала тутъ г-жа Кузьмина-Караваева, ни съ того, ни съ сего,-- "царицей усталой".
Вотъ и все содержаніе "Скиѳскихъ черепковъ".
Форма -- совсѣмъ ужъ незавидна. Нерѣдко анапесты переходятъ произвольно въ дактили и -- обратно; а риѳмы -- незвонкія, некрѣпкія -- тягучія, размазанныя, какъ и содержаніе: "голубѣющей -- нежалѣющей", "пылающій -- невзирающій", "радостью сладостно!".
Любовь Столица прекрасно изучила каноны поэтики. Ее нельзя упрекнуть ни въ отсутствіи размѣровъ, ни въ непосильномъ накопленіи образовъ. Всѣ стихотворенья написаны по заранѣе продуманному плану, гладки и зачастую блещутъ внѣшней отдѣлкой.
Но эта именно тонина внѣшняго одѣянія, переходящая кой-гдѣ въ манерничанье и ходульность, не представляется намъ особенно родственной стиху пѣсенному.
Зато такъ радуютъ сердце безусловно-удачныя, непринуждено-наивныя строфы: