Нельзя ничего вообразить себе прелестнее местоположения Базеля и окрестностей его. Подъезжая к этому городу, по дороге из Великого Герцогства Баденского, я приказал кучеру остановиться, вышел из коляски и долго, с наслаждением, с восторгом, любовался очаровательным видом...
Там, где на течении своем из верхних Альпов Рейн становится наиболее судоходным, омывая немецкий, французский и швейцарский берега, лежит Базель, -- почти на возвышеннейшей точке очаровательной равнины, далеко пролегающей между Юрой, Шварцвальдскими и Вогеаскими горами. На юг и восток от города лежит Швейцария, на запад границы Франции, и наконец, на правом берегу Рейна Великое Герцогство Баден.
Я не мог довольно налюбоваться всеми чудесами богатой, роскошной, во вместе строгой и величественной швейцарской природы. Правда, я был не один... и после первого немого восторга я мог поделиться впечатлениями, произведенными на меня дивным видом... и, может быть, Цшокке прав, когда говорит:
"Мир везде одинаков: не дурен, и не очарователен; он есть бесцветная картина, которую наша душа сама должна покрыть надлежащими красками. Мы сами даем жизнь и прелесть миру... и расположение нашего сердца есть волшебная сила, которая может превратить пустынную, дикую степь в земной рай".
Может быть, Цшокке и прав, но так как тут дело идет не о тогдашнем расположении моего сердца, то...
Базель лежит в умеренном климате; холод в 12-13 градусов и жар, в 25 градусов, считаются там большою редкостью. Роскошно произрастают там виноград, благородные плоды и разного рода хлебные растения. Многочисленные источники чистой, прозрачной воды и превосходные водопроводы, окружающие город, пользовались известностью еще во времена Римлян. По наблюдениям геологов, образование слоев базельской земли есть следствие "продолжительной борьбы элементов и значительных земных переворотов". -- Базель лежит под 47o 33' северной широты и 25o 19' южной длинноты, занимает пространства около 8 3/4 квадратных миль, на коих находится от 23.500 до 24.000 жителей.
Рейн разделяет город на две неравные части, из которых лежащая по правую сторону реки называется Меньшим, а по левую Большим Базелем.
Несколько лет тому назад я уже был в Базеле... несмотря на то, теперь почти не узнал его. Он уже не имеет прежнего старого, негостеприимного, мрачного вида имперского города; со дня на день он становится веселее и светлее. Несмотря на все желание не рассердить господ художников, называющих варварами господ домохозяев, дерзающих чинить, подкрашивать и перестраивать разваливающиеся дома свои, мы должны сказать, что эта самая дерзость придает теперешнему Базелю более чистенький, приятный вид. Остается одна средневековая форма зданий, узкие, неровные, угловатые улицы и переулки, но редко где можно встретить тот чудный, вкусный колорит, который профаны осмеливаются называть... грязью!
Но к большему прискорбию господ художников туристов, мы должны открыть, что злодеи домохозяева не довольствуются перекрашиванием своих ломов; они срывают их, и на том же месте воздвигают огромные, великолепные здания, как бы по волшебному мановению перенесенные туда с Невского проспекта или из Большой Морской!
Замечательна необщественность и недоступность жителей Базеля. Доказательством расположения к семейной жизни их может служить весьма умеренное число гостинниц и трактиров. Между первыми замечательна гостинница Трех Королей, громадное, великолепное, новоевропейское здание в четыре этажа.
Между старинными, вполне сохранившимся зданиями заслуживает особенное внимание готическая соборная церковь (der Munster.) Хотя эта церковь и не может стать на ряду с другими славными памятниками германской готической архитектуры в отношении к общему виду ее, но тем замечательнее она по множеству отдельных украшений, изумительных, как по изобретению, так и по исполнению своему. Мюнстер этот выстроен в одиннадцатом столетии. В 1256 году собор этот значительно претерпел от пожара, а в 1356 году от сильного землетрясения, во время которого обвалились в церкви хоры. -- Опытный наблюдатель легко заметит, что собор этот достраивался и перестраивался в различные времена. Там и сям к готическим формам его примешивается византийский стиль. Две башни, высящиеся одна на 203, другая на 200 футов, выстроены в готическом вкусе. Одна называется башней св. Георгия, по барельефу, на портике, представляющему этого святого; а другая башней св. Мартина, также по барельефу, находящемуся на портике.
Во внутренности исторически замечательны хоры, как главное место заседаний церковных соборов в 1431--1448 годах; кафедра, высеченная из одного камня, купель и орган. Еще замечательны гробницы: Эразма Роттердамского, императрицы Анны, супруги Рудольфа Габсбургского, сыновей ее Гартманна и Карла, и других.
Из сырых, холодных, мрачных сводов Мюнстера я вышел на площадку, высоко лежащую над протекающим у подножия ее Рейном. Оттуда редкий вид: взор окидывает очаровательнейшую дальность синих гор, более 32 селений и 11 живописнейших развалин!
Публичная библиотека, лежащая не в дальнем расстоянии от Мюнстера, служащая в то же время картинной галереей и кабинетом редкостей, слишком мала, так что хранящиеся в ней сокровища совершенно пропадают. Они до того завалены, что до них решительно нельзя добраться. Осматривая библиотеку, я невольно пожалел, что она находится в сжатом, неудобном домике, а не в великолепной гостинице Трех Королей. Впрочем, к чести жителей Базеля должно сказать, что в последнее время и в течение 5 месяцев собрана сумма, достаточная для сооружения нового музея.
Между различными замечательными редкостями и древностями университетской библиотеки, мы упомянем о гравюрах на дереве, изображающих пляску мертвых Хольбейна, и исполненных сыном его, Хансом Хольбейном, младшим, отец которого, знаменитый живописец, переселился из Аугсбурга в Базель. Ханс родился в этом городе в 1498 году. Хотя фрески, которыми Хольбейн украшал многие дома в Базеле, давно исчезли, но об нем самом сохранились многие анекдоты.
Однажды Хольбейн расписывал фасад аптеки. Это было в самые жаркие дни июля месяца. Хольбейн хотел работать прилежно, но не мог. Пот катил с него градом.
В нескольких шагах от аптеки была гостинница. Хольбейн отер пот с лица, положил палитру, слез с лесов и пошел в гостинницу освежиться. И точно, там было прохладно, винцо вкусное, компания веселая. Мейстер Ханс засиделся в гостиннице, и когда хотел воротиться на работу, то было уже темно.
На другой день, тоже жарко, а в трактире опять прохладно и винцо по-прежнему вкусное, и компания по-прежнему веселая.
На третий день дождь; Ханс хотел обождать его и зашел в трактир; но дождь скоро прошел, а мейстер Ханс из гостинницы не выходил.
Хозяин дома, видя, что работа подвигается так медленно, или, лучше сказать, совсем не подвигается, рассердился и, узнав о причине этой остановки, пошел в трактир. День был жаркий. Мейстер Ханс освежался.
-- Мейстер! -- закричал хозяин. -- Скоро ли вы кончите работу?
-- Скоро, -- хладнокровно отвечал Хольбейн и, подвинувшись на край скамьи, продолжал:
-- Присядьте-ко с нами, хозяин, да выпейте стаканчик чудесного рейнвейну.
-- Тут не о рейнвейне дело, а о том, скоро ли вы кончите работу! -- Вот, я уже несколько дней не застаю вас на месте, и живопись остановилась!
-- Не остановилась, хозяин, -- отвечал Хольбейн, -- я подмалевываю.
-- Знаю я, как вы подмалевываете!.. Послушайте, мейстер Ханс, я плачу вам не для того, чтобы вы целый день пьянствовали; слышите ли? Я плачу вам наличными денежками за то, чтобы вы всякою хорошею живописью мой дом разукрасили. Слышите ли?.. Кончайте скорее работу, или я не заплачу вам и прикажу стереть то, что вы до сих пор намарали.
-- Полно, хозяин, не сердитесь, я скоро кончу, -- отвечал Хольбейн.
Грозные слова хозяина несколько обеспокоили мейстера Ханса. На другой день он ранее обыкновенного взобрался на леса и стал работать прилежно, а между тем солнышко пекло его, нестерпимая жажда мучила его...
Несколько дней сряду Ханс работал прилежно. Хозяин каждый день по нескольку раз подходил к лесам; посмотрит вверх -- мейстер Ханс на месте и прилежно работает.
Однажды, видно день был слишком жаркий, -- сам хозяин дома, уверившись, что живописец сидел за работой, вошел в гостиницу. Но едва он вступил во вторую комнату, как остановился с ужасом...
Там, развалившись на скамье, сидел перед бутылкой рейнского вина Хольбейн и беззаботно напевал какую-то песенку!.. Хозяин остолбенел и долго не мог выговорить ни одного слова; наконец он всплеснул руками, крикнул и опрометью бросился к своему дому... Подбежал, смотрит вверх... Хольбейн на лесах, по крайней мере, ноги его висят вниз...
С суеверным страхом хозяин отскочил от лесов и опять побежал в трактир.
Хольбейн и там.
-- Мей... мей... мейстер Ханс! - проговорил хозяин дрожащим голосом. - Вы ли это?
-- Как видите, -- отвечал, улыбнувшись, живописец.
-- То есть... где вы?
-- Здесь.
-- А там?
-- Где?
-- На лесах?
-- Я же.
-- Вы... вы... же!.. Господи, помилуй!.. Да что вы? Чорт... или колдун? - вскричал хозяин.
-- Живописец, -- отвечал Ханс, с наслаждением потягивая винцо.
Хозяин замолчал, покачал головой и, проговорил:
-- Пойду допрашивать того!.. -- опять побежал к лесам.
Смотрит снизу... так точно, это ноги Хольбейна! Скрепя сердце, хозяин взбирается наверх и о чудо!.. - там никого нет. Он опять сходит вниз... глядит вверх... ноги Хольбейна висят...
Между тем около лесов собралась толпа. Хозяин объяснил ей, в чем дело, и некоторые из любопытных стали уже отступать со страхом, когда хозяин, в последний раз взобравшись наверх и осмотревшись с беспокойством, заметил написанные на стене ноги Хольбейна!.. Прекрасно воспользовавшись перспективой, мейстер Ханс, желавший остаться в приязни с хозяином и вместе с тем освежаться в трактире, написал на стене свои ноги и с таким искусством расположил тени, что обманул не одного хозяина, но и целую толпу любопытных.
Эти люди, за минуту произносившие имя Хольбейна с угрозами, бросились в гостиницу и на руках вынесли его оттуда, радостно приветствуя своего живописца...
Но увы! Частые и продолжительные заседания в гостинице повели к тому, то Ханс ужасно задолжал трактирщику, а платить было нечем. По счастию, кто-то посоветовал трактирщику заказать Хольбейну картину и тем доставить ему возможность поквитаться.
Мейстер Ханс принялся за дело и на самой стене общей залы написал фреск, который долгое время приводил восторг всех жителей Базеля, так, что трактир этот вошел в большую моду. Хольбейн не только поквитался с трактирщиком, но даже доставил ему огромный доход; несмотря на то, неблагодарный, несколько времени спустя не соглашался разделаться с вновь задолжавшим живописцем, таким же образом.
Но вот однажды является Хольбейн в гостиницу с кошельком, туго набитым золотом, расплачивается с хозяином и... уничтожает славный фреск! Золото он получил на путевые издержки в Англии, куда приглашал его Генрих IV и куда он добрался, сколько можно было пешком, а потом через море, по милости капитана, которому понравилась беззаботная веселость живописца...
На рынке в Базеле с одной стороны находится старинный колодезь, замечательный по прекрасной рельефной работе, а с другой - ратуша, древнее готическое здание, для капеллы которого Хольбейн написал превосходную картину, изображающую страдания Христа.
К другим замечательным памятникам архитектуры этого города принадлежат ворота, называемые Шпалентор, с двумя круглыми а вверху осьмиугольными башнями. Остроконечная кровля, находящаяся между башнями, покрыта разноцветной, глазурованной черепицей. Здание это существует с четырнадцатого столетия.
Между колодцами и фонтанами, которыми Базель, как город, изобилующий источниками, весьма богат, мы упомянем о колодце на рыбном рынке. Он состоит из круглого внизу, шестиугольного вверху столба, над которым устроена треугольная башенка с узорчатым навесом или балдахином; по сторонам башенки стоят статуи св. Богородицы, св. Апостолов Иоанна и Петра. Рыбный рынок, на котором стоит этот колодезь, не велик. Прогуливаясь по нем, я заметил маленькую, полуразвалившуюся лавчонку, окна которой были заколочены досками. Вот что один из жителей Базеля рассказал мне об этой лавчонке...
Но прежде я должен просить извинения в том, что беспрестанно отступаю от главного предмета, и по весьма понятной причине: я путешествую слишком скоро, чтобы мог иметь притязания ученого исследователя; я ищу только ощущений и стараюсь передавать их, как умею. Правда, я свободен, не имею никаких обязанностей, и мог бы посвятить более времени на поездки свои, на изучение истории стран, по которым я путешествую, на изучение литературы, нравов... но в таком случае я бы изменил своему характеру и своим наклонностям... и так, не прогневайтесь, чем богат, тем и рад.
И так, перед выездом из Базеля, я расскажу вам историю развалившейся лавчонки.
Это было давно. На рыбном рынке между всеми лавками отличалась одна, чистенькая и опрятная. Она принадлежала рыбаку Конраду, которому все в Базеле и окрестностях его завидовали.
Конрад был молод, хорош собою; рыбный промысл доставлял ему ежегодно до двух тысяч талеров, -- следовательно, он мог жить спокойно, счастливо.
Окончив работы, Конрад каждый вечер ездил по Рейну в своем челночке, расписанном разными красками, и играл на флейте.
Нельзя описать чудного действия, производимого звуками флейты на слушателей, гулявших по берегу... эхо реки, холмов и гор вторило мелодической игре Конрада, и каждый вечер многочисленные группы слушателей сходились на берегу, следили за челноком Конрада и с восторгом внимали игре его... Никогда знаменитейшие виртуозы не пользовались такою совершенною, единодушною, неоспоримою славою, как Конрад, единственный игрок на флейте в целом Базеле.
Слыша со всех сторон похвалы своей игре на флейте, Конрад вообразил, что он в самом деле первый виртуоз на свете.
-- Зачем, -- говорил он, -- похороню я свой талант в этом городе, где мною восхищаются, но где меня понять не могут!.. По гению своему я принадлежу целому свету. Отправлюсь путешествовать. Прежде всего побываю в Вене; там ждет меня слава!
Сказано, сделано. Конрад продал свои сети за бесценок, потому что был уверен, что вскоре у него не будет недостатка в деньгах, и отправился с флейтой своей в Вену.
Весь Базель пришел в отчаяние. Каждый вечер толпы собирались еще на берегу Рейна, но увы!.. все было тихо, не слышно было любимых звуков, и жители печально расходились по домам.
Между тем старый органист в Мюнстере скончался. Его заменил молодой человек... Лишь только он в первый раз коснулся клавишей органа, как все жители пришли в восторг... и с той поры Конрад был забыт.
Он же прибыл в Вену, истратив последние деньги свои. С большим трудом удалось ему устроить концерт.
В назначенный день публика собралась в залу концерта, слушать приезжего флейтиста-самоучку. Оркестр проиграл увертюру... Конрад вышел... Он заиграл.
Слушатели с изумлением посматривают друг на друга, перешептываются, смеются...
Конрад ждет рукоплесканий... Кончает арию... и вдруг громкий хохот раздается по зале.
В то же время один из последних, самых плохих музыкантов в оркестре, встает и начинает играть арию Конрада, но с гораздо большим совершенством.
Бедный рыбак, которого погубило тщеславие, должен был со стыдом бежать из Вены. Он воротился в Базель.
-- Здесь, -- думал он, -- меня, по крайней мере, слушают с удовольствием; здесь я забуду свой позор!
Вечером Конрад выехал на челноке. Эхо вторило мелодическим звукам нежного инструмента... Конрад играл с душой... он превзошел себя... Но увы! На берегу никого не было, a pедкие прохожие равнодушно внимали чудным звукам.
На другой день Конрад опять играл... но как и вчера, никто не приходил слушать его.
Наконец, к довершению несчастия бедного рыбака, в Базеле узнали о неудачном концерте его в Вене, и насмешки сыпались на бедняка везде, куда он появлялся.
В один вечер звуки флейты долее обыкновенного раздавались на Рейне... потом все умолкло, и к утру волны пригнали пустой челнок к берегу...
С тех пор никто не слышал более игры Конрада, и с тех пор окна лавки его заколочены досками...