Муравьев Михаил Никитич
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Суд Момов
    Кучер и Лошади
    Половица
    Перо
    Баснь. Подражание Де Ла Фонтеню
    Зеркало
    "Всегда о суете Дамон лишь рассуждает..."
    "Скажите, для чего Полоний так гордится?.."
    "Ты хочешь лишь со всех, Алкандр, бесчестья брать..."
    "Прохожий, воздохни в сем месте мимоходом..."
    "Почтите хладный прах, который здесь лежит..."
    "Кому хочу я днесь надгробный стих сплести?.."

   
   Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
   Л., "Советский писатель", 1977
   Русская басня. XVIII--XIX ВЕКОВ
   

M. H. Муравьев

   113. Суд Момов
   114. Кучер и Лошади
   116. Половица
   117. Перо
   118. Баснь. Подражание Де Ла Фонтеню
   119. Зеркало
   

113. СУД МОМОВ

К М. А. Засодимскому

             Ты часто, слушая стихи мои с раченьем,
             Прочь гонишь от меня прельщающий туман:
             Здесь рифмой оскорблен, там смысла опущеньем,
             Свергаешь без чинов мной чтимый истукан.
             Послушай: я еще являюсь с сочиненьем,
             Чтоб случай дать тебе свой править важный сан.
   
             Насмешник греческий, писатель остроумный,
             Такую повесть нам оставил Лукиан,
                                 Что будто в день какой-то шумный
                                 Нептун, Минерва и Вулкан
             Похвастать вздумали верховностью своею
                       В художествах: кто лучше из троих
             Покажет образец способностей своих --
                                 И Мома выбрали судьею.
                                 Известно, парень вострый Мом:
                                 Ума имеет он палату,
             И уж не спустит он приятелю, ни свату,
                                 Лишь только бы блеснуть умом.
             Условье сделано, и день суда назначен.
                       Вулкан к мехам, Нептун во глубину,
             Богиня мудрости в Афинскую страну --
                                 И ну трудиться. Труд удачен.
                       В условный день, лишь начало светать,
                                 В какой-то роще отдаленной,
                                 В низу Олимпа насажденной,
             Изволили мои художники предстать
                                           Суда во ожиданье.
             Работу рук своих, Нептун вола привлек;
             Минерва -- на столпах великолепно зданье;
             Вулканом изваян (возможно ль?) человек.
                       Приходит Мом. И что вы, добры люди,
             Подумаете, -- он учтивость сохранит?
             "Твой вол прекрасный зверь, -- Нептуну говорит,--
             Но он бы был сильней, рога имев у груди".
                                           Минерве: "Сей фасад
             Сияющ, и по всем он правилам построен;
             Но ежели сосед и зол, и беспокоен --
             Что сделаешь? Нельзя перенести палат".
             Впоследок очередь дошла и до Вулкана:
             "Вся хитрость во твоем труде истощена.
             Но для чего в груди не сделано окна,
             Чтоб правду отличать льзя было от обмана?"
                       Окончен суд, и участь всех равна.
                       Тогда мои узнали поздно боги,
             Что трудно и богам на Мома угодить.
   
             Зачем же критике, пииты! вас щадить?
             К чему ваш крик и шум? Судьи должны быть строги.
   
             1772
   

114. КУЧЕР И ЛОШАДИ

             Не ведаю того, в каком то было лете
             И точно коего то месяца и дня;
             Лишь ехал господин по улице в карете, --
                                 То только знаю я.
             На козлах кучер был с предолгими усами
             И тамо управлял упрямыми конями.
             Не так на небесах гордился Фаетонт
             Иль Ахиллесов вождь коней Автомедонт
             В то время, как то он без правил и закона
                       Скакал к стенам прегорда Илиона,
             Как козел с высоты, скиптр кучерский в руках,
                                 Подобно как индейский шах,
             Гордился кучер мой и так превозносился:
                                           "Какая часть моя!
                                                               Где я?
             В какой высокий чин на свет я сей родился?
             Се подданны мои, на них мне власть дана,
             Тварь бедна, для меня лишь ты сотворена!"
             Но в час, плачевный час, как хвастал он надменно,
             Неслыханное зло в то время совершенно:
                                                     Конь в брюхо брык,
                                                     Упал мужик.
                                                     Поднялся крик.
             Кто прежде в высоте вверху был над конями,
                                 Тот стал под коньими ногами.
   
             О вы, великие и сильны на земли!
             Толь страшну истину из уст моих внимая,
                                 Страшитесь, чтобы не могли
             Вы гордостью дойти погибели до края.
             И вы, всевышнего подобие и вид,
                       Цари, я к вам мой глас днесь обращаю,
             Простите мне, коль я воспоминать дерзаю,
             Что не презрение любовь к вам в нас родит.
   
             <1773>
   

116. ПОЛОВИЦА

                                           Когда-то половица
                                 Изволила поднять носок
                                           И вздвинуть свой бочок
                                 Так, что другая уж сестрица
                                 Высокородия ея
             Была подножием сестрицы ног сея.
                                 "Поди, -- она ей говорила, --
                                           И с нами не якшись;
             Поди и побеги во всю досочыо рысь,
                                           Поколе будет сила".
             Увидев господин, что досочка поднялась,
             Велел ее стесать: она с другой сровнялась.
   
             Я, горделивец, баснь пишу тебе сию:
             Подобно унизят кичливость и твою.
   
             <1775>
   

117. ПЕРО

К его превосходительству
Александру Петровичу Ермолову

                       Не на брегах прозрачной Аретузы,
             Но там, где Вологда медлительно течет,
             В смиренну сень мою спустились кротки музы,
             И прелесть некая с тех пор меня влечет
                                           Их несть приятны узы.
             Уже и Олешев внимал стихам моим
                                                     Средь сельских долов;
                       Теперь хочу я именем твоим
             Украсить басенку, чувствительный Ермолов.
   
                                 Когда-то (может быть, теперь)
             Перо со Автором быть стало несогласно,
             Сказало так ему: "Мой друг, себе не верь
             И не хвали свое сложение прекрасно.
                                                     Напрасно
             Ты стал бы без меня головушку ломать;
             Тебе бы никогда стихов не написать.
             Когда бы за меня не думал ты приняться,
             Не стал бы ты со мной за рифмою гоняться.
                       А ты меня отнюдь не бережешь,
             Раз со сто всякий час в чернила обмакнешь, --
                                                     Чей тут
                                           Поболе труд?
             Спокойно ты сидишь, я только что черкаю --
                                      И после то ж мараю.
                                 Так потому стихи сии,
                                 Без прекословия, мои".
             Писатель, тронутый, сказал во оправданье:
             "Неправедно сие, мой свет, твое желанье:
             Орудьем было ты стихи сии писать,
                                           Но я их сочинитель".
   
                                      Сильнее можно бы сказать:
             Невидимый в нас ум -- деяньям повелитель;
             Льзя быть деятельным, хотя не хлопотать;
             Победой славится не воин -- предводитель.
   
             <1773>
   

118. БАСНЬ

Подражание Де Ла Фонтеню

                                           Гора в родах
                                 Стон страшный испускала
                       И причиняла смертным страх.
                                 Вселенна представляла,
             Что город та родит, поболе, как Париж,--
                                 Она родила мышь.
             Когда себе сию я баснь воображаю,
                                 Рассказ которой лжив,
                                           Но смысл правдив,
                       Я стихотворца представляю,
                       Что в восхищенье восклицает:
             "Пою, как поборал врагов Великий Петр!"
             То много обещать, что ж из того бывает?
                                                     Ветр.
   
             <1773>
   

119. ЗЕРКАЛО

             Венецианского искусства труд чудесный,
             Стояло Зеркало в палате золотой,
                                 И прямо против точки той,
             Где солнце из-за волн спешит на свод небесный.
             Уж первый луч его взливался на буграх
             И нежным горизонт румянцем багрянился,
             Пастух, что мучим быв любовью, пробудился,
             Бродил глухой стезей с овечками в полях.
             Уже настал тот час, что солнце выходило
                                                     Из туч
                                                     И, луч
             В пространство устремив воздушное, открыло
                                 Во тьме лежавший свет.
                                           За ним вослед
             Такой же солнца круг и в Зеркале явился,
             И золотом кристалл горящим воспалился.
             Сиянье Зеркало в кичливость привело,
             И вот какую речь оно произнесло:
             "Вселенной взоры днесь я с солнцем разделяю
                                 И всё то презираю,
                                 На что я ни гляжу:
             Сиянья равного ни в чем не нахожу".
             Но туча мрачная закрыла солнце с краю;
                                           Весь блеск пропал;
                                                     Кристалл
                                           Сумрачен стал.
   
             Лучами милости вельможа осиянный
             Мечтает, что пред ним преклонится весь мир;
             Но только станет ветр дыхать непостоянный --
             Льстецы бегут, один останется кумир.
   
             <1773>
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Михаил Никитич Муравьев (1757--1807) проделал внешне не эффектный, но глубокий и плодотворный путь в литературе. Он начал его в качестве верного последователя эстетических и стилистических принципов А. П. Сумарокова, а его посмертное "Полное собрание сочинений" было подготовлено К. Н. Батюшковым и В. А. Жуковским, видевшими в Муравьеве своего ближайшего предшественника. Появившись в Петербурге в 1772 г., Муравьев был доброжелательно принят в кругу М. М. Хераскова и В. И. Майкова, дружеские отношения связали его с Н. А. Львовым и другими членами львовско-державинского литературного кружка; Н. И. Новиков пытался привлечь его к работе в масонских ложах и к участию в масонских изданиях. Несмотря на это, практически Муравьев остался чужд узким кружковым пристрастиям, сохранив большую самостоятельность мнений. Так, из общения с масонами он вынес лишь глубокую веру в идею самовоспитания как средства образовать характер человека. Это он и пытался осуществить, оказавшись с 1785 по 1796 г. воспитателем великих князей Александра и Константина. По восшествии Александра на престол Муравьев занимал должность товарища министра народного просвещения и попечителя Московского университета. "Басни в стихах" (СПб., 1773) были первым стихотворным сборником Муравьева. О том, что он сознательно подражал типу басни, созданной А. П. Сумароковым, говорит общая сатирическая направленность его сборника, "низкий" стиль с употреблением просторечия, провинциализмов, характерный оттенок непринужденного балагурства автора-рассказчика. Впоследствии, в конце 1770-х годов, Муравьев переработал ряд басен сборника в сторону большей литературности стиля и серьезности общего тона рассказа. В это же время он собирался сочинить вторую книгу басен; сохранился ее общий план и отдельные наброски. Эта работа, которая приходится уже на 1780-е годы, показывает, что Муравьев в это время пытается примирить сумароковское просторечие с принципами изысканного стиля раннего сентиментализма. Изменяется образ рассказчика в его баснях: место нравоучителя и сатирика занимает литератор, которого мало интересует практическая мораль, а волнуют вопросы более широкого, философско-этического порядка. Намечавшееся, по-видимому, новое издание басен Муравьева не появилось в печати. Реформу басни XVIII в. в более широком масштабе осуществил в 1790-е годы И. И. Дмитриев, младший современник Муравьева. О Муравьеве см. также в кн.: M. H. Муравьев, Стихотворения, "Б-ка поэта" (Б. с), 1967.
   113. "Ученые записки Лен. гос. ун-та", 1939, вып. 4 (47), с. 7. Печ. по Стих., 1967, с. 53. В рукописи 1772--1773 гг. стих. (под загл. "Нептун, Минерва, Вулкан и Момус") открывало сб. "Басни", но не вошло в окончательный печатный текст. Переработанный текст относится, предположительно, к концу 1770-х -- началу 1780-х годов. Засодимский Михаил Андреевич -- преподаватель риторики в Вологодской духовной семинарии в 1770-е годы. Такую повесть нам оставил Лукиан. Имеется в виду риторический пример из диалога греческого сатирика Лукиана (ок. 120 -- после 180) "Гермотим".
   114. Басни, 1773, кн. 1, с. 6. Печ. по Стих., 1967, с. 57, где сняты изменения, внесенные автором в печатный текст по цензурным соображениям.
   116. Там же, с. 15.
   117. Там же, с. 24. Печ. по Стих., 1967, с. 68, где опубликована позднейшая редакция по списку ГИМ, относящаяся предположительно к концу 1770-х -- началу 1780-х годов. Ермолов Александр Петрович (1754--1836), гвардейский офицер, кратковременный фаворит Екатерины II, был человеком не чуждым литературе; известно также о его знакомстве с И. П. Пниным, А. С. Грибоедовым и другими писателями. Олешев Алексей Васильевич (1724--1788) -- вологодский помещик, писатель, составитель сборников нравственно-философского содержания.
   118. "Переводные стих.", СПб., 1773, с. 15. Концовка басни, возможно, намекает на неудачу замысла Ломоносова написать поэму "Петр Великий". На сюжет басни Лафонтена "La montagne qui accouche".
   119. Там же, с. 29. Печ. по Стих., 1967, с. 72, где приведена поздняя редакция по списку ГИМ, относящаяся предположительно к концу 1770-х -- началу 1780-х годов.
   

-----

Русская эпиграмма второй половины XVII -- начала XX в

   

М. Н. Муравьев

   

269. "Всегда о суете Дамон лишь рассуждает..."

             Всегда о суете Дамон лишь рассуждает.
             Зачем? Дамон ее получше прочих знает.
   
             1775 (?)
   

270. "Скажите, для чего Полоний так гордится?.."

             Скажите, для чего Полоний так гордится?
             Породу показать он подлую боится.
   
             1775 (?)
   

271. "Ты хочешь лишь со всех, Алкандр, бесчестья брать..."

             Ты хочешь лишь со всех, Алкандр, бесчестья брать;
             Зачем к бесчестию бесчестье прибавлять?
   
             1775 (?)
   

272--274. ЭПИТАФИИ

1

             Прохожий, воздохни в сем месте мимоходом:
             Расстался Гарпагон здесь ввек с своим доходом.
   

2

             Почтите хладный прах, который здесь лежит,
             Насилу здесь уснул пресварливый пиит,
             Он в весь свой век не мог ни с кем имети миру
             И в ад затем пошел, чтоб написать сатиру.
   

3

             Кому хочу я днесь надгробный стих сплести?
             Тому, кто твердо знал по форме суд вести,
             Кем ябеды устав подробно собрегался,
             Кто с смертию одной лишь только не тягался.
             Того ль хочу я петь, кто был в крючках горазд?
             Счастлив, коль на меня он явки не подаст!
   
             1775 (?)
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Михаил Никитич Муравьев -- видный деятель русского просвещения, поэт, переводчик, прозаик, один из самых ранних представителей предромантизма. О Муравьеве см.: Л. И. Кулакова, Поэзия М. Н. Муравьева. -- В кн.: М. Н. Муравьев, Стих., БП, 1967, с. 5--49.
   269--271. М. Н. Муравьев, Стих., БП, 1967, с. 140. 271. Бесчестья брать -- получать денежную компенсацию за нанесенное оскорбление; закон, на котором часто наживались ловкие, корыстолюбивые чиновники.
   272--274. Там же, с. 141. 1. Гарпагон -- главное действующее лицо из комедии Мольера "Скупой", имя которого стало нарицательным для обозначения скупца. 3. Ябеда -- клевета. В крючках горазд -- т. е. крючкотвор. Явки не подаст -- не обратится в суд.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru