1-й могильщик. Первый раз в жизни вижу такое кладбище: смерть прячется здесь за ширмы, чтоб не испугать покойников.
2-й могильщик. Оставь покойников в покое и молчи, коли ничего не смыслишь в символах!
(Входят Гамлет и Горацио в костюмах знатных путешественников).
Гамлет. Эй, старина, кого похоронят в этой могиле?
1-й могильщик. "Гамлета", наследного принца датского... Его будут хоронить по первому абонементу... то бишь, по первому разряду -- с военной музыкой синьора Саца.
2-й могильщик. Не столько военной, сколько воинственной...
Гамлет. Сац? Я слыхал это имя... Он датчанин?
2-й могильщик. Нет, испанец, двоюродный племянник знаменитого дон-Фернандо ди Поганца.
Гамлет. Ты говоришь, что будут хоронить Гамлета? Отчего он погиб?
2-й могильщик. Злые языки говорят, что провалился, но это враки... После беседы с духом отца, его придавили ширмой Крега -- и он испустил дух. (Поет.)
Это все изделья фирмы,
Славной фирмы "Гордон Крег".
Гамлет. Я не знаю никакого Крега!
2-й могильщик. Будто не знаете? Его всякий рецензент знает. Он помешался на ширмах: приделал к ширме колесики, сел верхом -- и поехал...
1-й могильщик. И попал в Москву, в театральные камергеры...
2-й могильщик. И все ты врешь: не в камергеры, а в театр, что в Камергерском переулке. А теперь его отправляют назад, в Англию... "там, вишь ты, поумнеет; а впрочем, хоть и нет, так в Англии это не беда: там не заметят -- там все такие же полоумные"... (Выбрасывает из могилы череп).
Гамлет. Чей это череп?
2-й могильщик. Знаменитого шута и члена палаты депутатов Вольмара Пуриша.
Гамлет. (Берет череп и разглядывает его). Бедный Пуриш! Где твои трехэтажные ругательства, где твои веселые свистки и патриотическое ржание?.. Теперь ты не можешь испугать самого робкого сына Израиля!..
Голос Крега. Снимайте ширм -- строго воспрещайт! It is strongly prohibited to photo!
Горацио (Гамлету). Он меня принял за сотрудника театрального журнала.
Гамлет. А его приняли за Шекспира... "И так на свете все ведется"...
2-й могильщик (поет).
Труд почти феноменальный...
Крег, британский молодец...
Рецензентов хор печальный...
Вот и песенки конец.
Lolo.
Текст печатается по изданию:
Рампа и жизнь. М., 1913. No 1, 2.
Исследователь литературы русского зарубежья В. Крейд назвал Л. Г. Мунштейна "газетным поэтом", чьи стихи несли в себе "что-то от репортажа, но этим-то ценные, ибо они исторические в прямом смысле этого слова". Мунштейн был подлинным человеком театра: поначалу на родине, в России, где был неутомимым театральным рецензентом (одну из его "рецензий" отметил в своих записных книжках Чехов: "Но эти тонкие детали до нас почти не долетали"); драматургом, чьи пьесы ставились, в частности, в Александрийском театре и в театре Ф. Корша); на протяжении 10 лет -- постоянным автором кабаре "Летучая мышь" Никиты Валиева; издателем и редактором, в том числе журнала "Рампа и жизнь" (1908-1918 гг.). Его знаменитый псевдоним "Lolo" был не более, как очередной игрой, поскольку на обложке каждого номера "Рампы и жизни" значилось: "Под редакцией Л.Г. Мунштейна (Lolo)". О нем писали: "Лоло рыцарски болел за актерский интерес, стоял горой и защитой" (см. статью В. Бессонова в справочнике "Русское зарубежье: Золотая книга эмиграции. Первая треть XX века. М., 1997. С. 430-432). Вероятно, именно этой любовью к актеру и была продиктована та убийственно-едкая резкость, при этом остроумная и точная, с которой написана пародия на "Гамлета" Гордона Крэга, знаменитого уже и тогда английского режиссера-авангардиста, в последнюю очередь думавшего, при воплощении своих амбициозных замыслов, об исполнителях: как об их актерской выразительности, так и просто об элементарной комфортности пребывания на сцене.
Премьера "Гамлета" на сцене Московского Художественного театра состоялась 23 декабря 1911 г. Спектакль прошел 47 раз, последний был сыгран 26 февраля 1914 г., -- став театральной легендой, не став большой удачей. Оставшись, однако, единственной в своем роде попыткой художественного союза (Крэг-Станиславский-Сулержицкий), в котором, при всех разногласиях и расхождениях, общим, безусловно, было одно: чистота помыслов.
Что касается Lolo, то в 1918 г. журнал был, как и следовало ожидать, закрыт и он эмигрировал, пройдя тысячью других повторенный торный эмигрантский путь. Он не пропал, не сгинул и не прозябал, в Париже продолжил заниматься театральной критикой; переехав в 1926 г. в Ниццу -- писанием стихотворных фельетонов "на злобу дня". Его лучшее стихотворение "Пыль Москвы" дало название единственному сборнику (Париж, 1931). Умер в Ницце.