От страшной грозы содрогался Патмос,
Когда Иоанн поднялся на утес,
И солнце в просвет громоздившихся туч
Бросало на землю последний свой луч.
В раскатах валов у нависнувших скал
Торжественно голос могучий звучал:
- "Я тот, кто в веках не прейдет никогда,
"Кто был в этом мире и будет всегда.
"Я Слово Познанья, я Голос Веков,
"Смотри, как своих я караю врагов!"
И видел с вершины скалы Иоанн,
Как с воем и свистом летел ураган,
Зловещие тучи, как змеи, вились,
И волны, как звери, на берег неслись.
Из дали туманной, шумя и плеща,
Летела бесчисленных волн саранча,
И брызги их пены, как космы волос,
Повсюду внизу обвивали утес.
И чувствовал сердцем своим Иоанн,
Как вещий ему говорил океан:
- "Утес - это тот, кто враждует с Овном,
"Кто сделал из Храма познанья - Содом.
"Он горд и высок, как небесная твердь,
"Но вот в облаках уж идет его смерть!"
И видел с вершины скалы Иоанн,
Как новую тучу пригнал ураган.
Был страшен ее опускавшийся край,
Взлетевшие чайки кричали: "уай!"
Испуганно травы прижались к камням,
И трепет внизу пробежал по кустам.
Попрятались робко под скалы стада,
И люди бежали, не зная куда.
Под натиском бури утес задрожал,
И бок его с грохотом в море упал,
Посыпались глыбы земли в глубину
И тихо спустились к безмолвному дну.
И в громе послышался голос Овна:
- "Так всех ниспровергнет небес вышина,
"В чьем сердце завет мой навеки заглох,
"Что бог было Слово и Слово есть бог!"
Вверху появилося солнце из туч,
Могуче сверкнул его пламенный луч,
И радостно яркого света огни
Одели валы в золотые брони.
Раскрылись в красе голубой небеса,
От радуги яркой прошла полоса,
И радостно дома писал Иоанн
О всем, что поведал ему ураган.
IV.
Лишь только окутался мглою Патмос,
Опять Иоанн поднялся на утес.
Умчалась за вечное море гроза,
Соленая пена не била в глаза,
Дремал в полумраке утес-великан,
И голос валов не звучал как орган.
Кровавой зари догорели огни,
От туч оставались обрывки одни.
Среди освежившихся рощ и полян
С природой сливался душой Иоанн,
И ширь беспредельная мира всего
Казалась лишь Частью его самого.
Таинственно травы шептались везде,
Звезда дружелюбно мерцала звезде,
И свиток лучистый - Дорога Светил, -
Как лестница в небо, вверху проходил;
Шесть было отделов на лестнице той,
И шесть оставалось внизу под землей.
По ней под влияньем таинственных сил
Свершались движенья небесных светил,
Как кони, планеты носились по ней,
И чудились там очертанья зверей.
Папируса свитком казалась она,
Из звезд выходили на ней письмена.
Никто из людей их не мог прочитать:
На каждой ступени лежала печать.
И долго смотрел Иоанн в небосклон,
Но видеть не мог лучезарных письмён.
Он спрашивал грустно и север и юг:
- "Кто сможет открыть запечатанный круг?"
И вот на дорогу небесных светил
Овен лучезарный спокойно вступил,
И звезды, наполнив небес глубину,
Запели хвалебную песню Овну:
- "Достоин ты свиток таинственный взять
"И тайну печатей с папируса снять.
"За нас оскорблен и замучен ты был,
"И кровью своею ты нас искупил.
"За это хвалу тебе петь мы пришли
"От всех языков и народов земли.
"Из нас, угнетенных, ты сделал царей,
"И смысл божества ты открыл для людей;
"Где прежде свободен был деспот один,
"Там каждый теперь над собой властелин.
"За это хвалу тебе петь мы пришли
"От всех языков и народов земли".
И тихо по вечной Дороге Светил
Все выше и выше Овен восходил.
Он сдвинул печати ночных облаков,
И взору открылась загадка веков:
Там ехал на Бледном коне Скорпион,
На Белом - Стрелец обходил небосклон,
На Красном - скрывался Воитель с мечом,
Весы колыхались над Темным конем,
И Смерть Придавивший Своею Пятой
Стоял в небесах над Вечерней звездой.
И тихо Овен Иоанну сказал:
- "Грядущее мира ты здесь прочитал,
"То вестники тайных всевидящих сил
"Идут по предвечной Дороге Светил,
"А Смерть Придавивший Пятой - это я,
"Конец и начало всего бытия.
"Ты видишь: готово мое торжество!
"Я миру открою миров божество,
"Не будет в нем больше нп горя, ни слез,
"Я к людям спускаюсь - Овен и Христос!"
Оделись стыдливо туманом поля,
И млела, влюбленная в Агнца, земля.
И дивные повести вечных светил
В ту ночь Иоанну Овен возвестил,
В них слышались гимны далеких веков,
В них чудился звон миновавших оков.
Звучали аккорды неведомых сил
И тихие зовы небесных светил,
В них бури душевной гремела гроза,
О Свете Померкшем дрожала слеза,
Сливалися с небом земля и моря,
И жизни грядущей горела заря.
И все Иоанн средь утесов и скал
В великую книгу свою записал.
Увидел он первый в сияньи лучей
Грядущее братство и сЧастье людей,
И к Агнцу взывал он с восторгом в груди:
- "Приди же скорее, Учитель, приди!"
Всякий ученый должен стремиться к установлению истины как в общих, так и в частных
вопросах. К числу последних вопросов относится и разобранный мною здесь.
И этот вопрос вовсе не так маловажен, как это может показаться с
первого взгляда.
Не говоря уже о том, что непонятное до последнего времени
астрологическое содержание Апокалипсиса делало его полторы тысячи лет
источником крупнейших и вреднейших религиозных суеверий, - определение
его даты и истинного смысла очень важно и с точки зрения всякого
свободомыслящего человека. То, что я вам говорил здесь, есть новый и
чрезвычайно важный прием исторической критики
. Только этот прием и мог поставить Апокалипсис на его истинное место в
хронологии крупных исторических событий. Отныне всякая книга, в которой
трактуется Апокалипсис, должна быть относима не ранее, как к пятому
веку.
Таким образом, история первых четырех веков христианства сразу
освобождается от целой кучи загромождавшего и затемнявшего ее
апокрифического средневекового хлама. Горизонт древнего мира
открывается чистым и ясным для свободного и действительно научного
исследования.
Часть Первая
Великий Царь
Исторические основы легенды о великом маге и учителе Иисусе
Глава I.
Призраки и миражи древней жизни.
Когда
вы смотрите на какое-нибудь только-что отремонтированное и
оштукатуренное здание, оно всегда вам кажется совсем прочным. Если вы
не видели его до ремонта, вам и в голову не придет, что под его
штукатуркой снаружи стен и под новыми обоями внутри многое давно
прогнило, и даже основные бревна комнат прилажены друг к другу так
непрочно, что готовы свалиться при первом напоре сильного ветра.
Точно такое же впечатление производит на нас и история древнего мира. По
нашим курсам и учебникам, даже не указывающим к какому времени
принадлежат первые издания их первоисточников и когда найдены первые
рукописи, которыми пользовались их составители, - выходит все так
последовательно, а иногда и увлекательно, что мысль при чтении
совершенно перестает критически работать, да и не может, не зная,
откуда автор взял свои сведения. Загипнотизированному читателю остается
только верить в его глубокую компетентность да запомнить, что он сказал...
Совсем другое, когда, оставив авторов XX века, начинаешь читать их первоисточники. Прежде всего, никаких первоисточников большею частью
нигде на земном шаре не оказывается в рукописях. Имеются только печатные
книги, появившиеся в свет позднее 1450 года, и из них мы узнаем, что в
средние века рукописи этих книг оставались неизвестными и что они
"открыты" лицами, принесшими их издателю только перед самым печатанием,
а потом снова делись неизвестно куда.
Вот хотя бы необходимая для этой нашей работы "Церковная история"
Сократа Схоластика, обнимающая период от Константина I до Феодосия
Младшего (т.е. приблизительно от 325 до 425 года нашей эры). Издатели
"открыли" ее сначала только в латинской рукописи в начале XVI века, а
потом, лет через тридцать, новые издатели "открыли" и ее греческий
подлинник. Что с обеими было в продолжение 1200 лет, да и существовала
ли сама эта книга, никто ничего сказать не может. Ведь даже и в тех
редких случаях, когда, после напечатания, на усиленный спрос любителей
древности являлось лицо, предлагавшее такую рукопись, якобы
сохранившуюся у его предков с незапамятных времен, можно сказать, что
"спрос всегда родит предложение". Мы не знаем даже о том, куда делась
рукопись после напечатания. Почему издатель и нашедший не постарались
сохранить такую драгоценность, хотя уже и тогда собирали древности?
То же самое оказывается и с другими первоисточниками древней истории, почти со всеми.
Вот хотя бы знаменитые диалоги Платона. Они были совершенно неизвестны
ученым вплоть до конца XV века. Лишь в это время один флорентийский
философ, по имени Марчеллио Фичино, принес богатому издателю Лаврентию
Венету латинскую рукопись под этим названием, объявив ее своим
переводом с греческой рукописи. Этот сборник статей, в котором, кроме
политических и философских рассуждений, оказалось также много и
скабрезного, и явно анахронического, был издан Венетом в 1482 году.
Книга быстро разошлась. Неведомый ранее Платон стал сразу знаменит, и
через девять лет, в 1491 году, этот сборник вышел вторым Флорентийским
изданием на средства Лаврентия Медичи.
Его анахронизмы к этому времени были уже отмечены серьезными читателями,
и вот тот же самый Фичино дает одному венецианскому издателю свой новый "исправленный от указанных ему анахронизмов" перевод, а в 1517 году выходит и второе его издание.
Греческих рукописей Марчеллио Фичино никому не предъявлял до самой своей
смерти; не нашли их у него и его наследники. До сих пор никто ничего не
знает об их существовании где-либо на свете, и до сих пор несомненно
только то, что они исчезли бесследно,
несмотря на то, что почти тотчас после выхода из печати первого издания
"перевода Фичино" много просвещенных людей того времени стало усиленно
искать повсюду греческих рукописей этого вновь открытого в только-что сделанном переводе греческого философа.
В это время один богатый венецианец Альдо Манучио даже обещал платить по
золотой монете за каждое исправление Фичинова перевода по греческому
тексту. В ответ на его обещания, но уже через 30 лет после первого
издания Платона и, повидимому, еще при жизни Фичино, не сам Фичино, а
один венецианский критянин Марк Мазур представил в 1512 году и
"греческий текст Фичиновых переводов", носящий, по моим исследованиям
их слога, характер произведений, принадлежащих нескольким различным
авторам. Они представляют собою, очевидно, переводы самих же латинских
произведений Фичино на греческий язык, сделанных по спешному заказу
Мазура несколькими греками-переводчиками из разных местностей. В то
время научно-литературная критика была совсем слаба, и все эти
произведения были тотчас напечатаны в 1513 году, а затем с постоянными
исправлениями они печатались во множестве изданий в продолжение всего
XVI столетия. Итальяно-латинский писатель XVI века Марчеллио Фичино,
под именем греческого философа Платона, стал величайшей знаменитостью
"древности", хотя в XIX веке уже не осталось ни одного из его диалогов,
подлинность которого не была бы заподозрена или прямо оспариваема
кем-либо из платонистов, да и подлинность упоминаний о нем у других
древних греческих авторов теряет всякое значение, так как все они
сделались известными уже после Фичинова перевода. Спрос родил
предложение...
А вот и третий пример - знаменитые книги Иосифа Флавия. Этот Флавий был
"открыт" и сделался известным лишь с 1566 года. Только в это время
автор XVI века, Самуил Шеллам, вдруг предъявил издателю рукопись
"Иудейские Древности", опять без предъявления кому бы то ни было
"подлинной рукописи". Эта книга даже сразу возбудила подозрение у
современников. И действительно она была полна анахронических мест.
Автором ее был сам Самуил Шеллам, а затем она с пополнениями появилась
уже в еврейском и в других переводах.
Я не буду приводить дальнейших примеров.
Скажу только одно: таково возникновение всех древних книг!
Возьмем хотя бы сочинения Василия Великого, Иоанна Златоуста, Оригена,
не говоря уже о Сократе, Аристотеле, Цицероне, Виргилии, Горации,
Геродоте, Пифагоре и о всех до одного остальных. Их рукописей, хотя бы
от IX века, нигде нет; как-будто лица, принесшие их в типографии, нарочно
уничтожали их тотчас же после напечатания... И невольно думается: не
призраки ли, не миражи ли все то, что мы воображаем о древней жизни
греков, египтян, римлян, евреев и всего древнего Востока по подобным
документам?
Но
даже и умалчивая об этом основном пороке всех первоисточников, по
которым мы восстанавливаем древнюю жизнь, т.е. об их собственной
молодости, мы видим в них целые серии невероятных по самой своей
сущности, или противоречащих друг другу сообщений, а во всем том, что
нам кажется в них вполне правдоподобным, мы замечаем крайнюю
отрывочность и неопределенность времени, к которому относится рассказ.
Из-под поверхностного слоя искусно оштукатуренного здания современных
историй древней жизни, как я уже говорил, показываются, при каждом
исследовании времени открытия их первоисточников, полусгнившие и
непрочно прилаженные бревна.
А в критическом разборе этих первоисточников даже у авторов XIX века мы
видим крайнюю наивность. Тут не критика, а защитительные речи в пользу
незащитимого.
Эта маленькая экскурсия к первоисточникам является необходимой для продолжения чтения моей книги.
Иначе, для обычной публики, никогда не читавшей по истории ничего, кроме
уже готовых курсов и обзоров, хотя бы даже и обширных, мое недоверие к
прочности основ древней истории может показаться чем-то напрасным,
заранее осужденным на неудачу, хотя на деле это не так, и чем древнее
времена, тем более и тем серьезнее можно оспаривать наши сведения о них
по отношению к тогдашней человеческой жизни.
Впрочем, в этой своей работе я хочу не только опровергать наши сведения
о началах христианства, но и, наоборот, представить несколько важных
возражений и против возникшего в последнее десятилетие течения
историко-религиозной мысли, по которому никакого человека, с кого мог
бы быть списан евангельский Иисус, даже и не существовало никогда и
согласно которому все христианские сказания о нем есть чисто астральный
миф.
Самым ярким и талантливым представителем этого течения является в
Германии Артур Древе, профессор философии в Политехническом Институте в
Карлсруэ, книги которого: "Christus-mythe" и "The Wittnesses of
Historicity of Jesus" наделали за границей много шума. Его критика
исторических сказаний о земной жизни Иисуса, как-будто бы имевшей место
в первом веке нашей эры, действительно, убийственна для этих сказаний.
Делается ясно, что если признать за Библией и за индусскими сказаниями
о Кришне глубокую древность, то легенда о грядущем воцарении бога на
земле возникла уже давно. Являясь будто бы "давнишней потребностью
всего духовно-страдающего человечества", она "быстро перебрасывалась из
страны в страну, пока не охватила, в той или другой форме, все духовно
развитые слои народов". Так, - говорят нам, - в Индии развилась легенда
о Кришне, время от времени воплощающемся на земле, у евреев - о
грядущем избавителе - Мессии (в переводе тоже Христе), а у христиан об
уже приходившем на землю сыне божьем...
И все это, - говорят, - развивалось в связи с явлениями, совершавшимися
на звездном небе, которое издревле считалось жилищем богов.
Но так ли это? Действительно ли в наших представлениях о древней жизни -
одни призраки, и действительно ли легенда о распятом "Сыне Божием" не
имеет никаких корней в действительной жизни народов на прибрежьях
Средиземного моря?
Мои астрономические исследования памятников древности, в роде
вышеприведенного об Апокалипсисе, показали, что корни есть, и я здесь
покажу их наглядно тем же методом, каким мне удалось установить, что и
Апокалипсис не бред сумасшедшего, каким он представлялся ранее, а
описание реальных явлений в природе. Но само собою понятно, что при
моем исследовании и действующее лицо евангельской легенды о "сыне
Бога-Отца" окажется не богом, а настоящим человеком и притом совсем не
того времени и места, какое ему приписывают, и даже не похожим на
евангельский образ, а во многом лучше и во многом, может-быть, хуже
его. Евангелия, с этой точки зрения, окажутся лишь сентиментальными
романами из жизни этого человека, имевшими огромное значение уже по
тому одному, что это были первые сентиментальные произведения
человечества.
Глава II.
Отражение звезд в старинных христианских гимнах и праздниках.
То,
что говорит Древе, а до него Дюпюи, конечно, вполне возможно и во
многом безусловно верно. Я сам могу прибавить к их выводам много
аналогичного из мира древних астрономических представлений.
Вот хоть в христианских гимнах, например, мы видим отражение звезд на
каждом шагу. Посмотрим хотя бы на праздники, отмеченные в наших
календарях тотчас после равноденствий и солнцестояний 21 марта, 21
июня, 21 сентября и 21 декабря. Я говорю "тотчас после" этих дней,
потому что астрономы первых веков христианства не знали точного времени
этих событий и отмечали их, в среднем, на четверо суток позднее
действительности, когда соответствующие области неба уже ясно
показывались на востоке перед восходом Солнца. Они отсчитывали тогда не
моменты закрытия солнцем соответствующих звезд, чего нельзя видеть
простым глазом, но реальные появления их на востоке из-за солнца.
Так, праздник "Благовещения", т.е. праздник сообщения деве Марии
вестником неба (как увидим далее - кометой в созвездии Девы) о
предстоящем зачатии ею спасителя людей, отнесен у них к 25 марта, когда
в полночь кульминирует звездная Дева и когда символ Иисуса - звездный
Овен - приносит себя в "жертву всесожжения за грехи людей", т.е.
погружается в огонь вечерней зари.
Праздник "рождества спасителя мира" отнесен на 25 декабря, когда второй
небесный его символ - звездный Змиедержец, держащий Змия познания добра
и зла, уже появляется из огня утренней зари, возрожденный после своего
декабрьского всесожжения за грехи людей. В это время Дева как раз
кульминирует над южной частью горизонта, а группа мелких звездочек -
Ясли, со стоящими около них звездочками, Ослом и Ослицей, в самом
высоком из зодиакальных созвездий - Раке, уже спускается на западе к
ожидающей своего спасителя грешной земле. В полночь этого же 25
декабря, когда Дева восходит на рассвете, эти небесные Ясли, прообраз
тех, в которых, по сказанию, родился "спаситель людей", достигают
своего наивысшего положения над землей (рис. 34).
В связи с этим звучит и рождественский гимн древних христиан, всю поэзию
которого может понять только человек, знающий и любящий звездное небо и
слушающий этот гимн под ним, как древние христиане, а не под кровлей,
как современные христиане, позабывая о том, что совершается в небе над
нею. Вот этот гимн в изъяснительном переводе:
"Дева (на небе) днесь Преждесуществовавшего (Солнце) рождает, и земля грот с Яслями ему, Неприступному, приносит;
Вестники (созвездия) с пастырями (звездами Волопаса) славословят, волхвы же (три звезды Ориона) за звездою путешествуют. Ради нас родилось молодое дитя - предвечный бог (Солнце)".
Как эти слова делаются понятны и просты в астрономической символистике (рис. 34)!
А вот и вторая кантата: "Рождество твое, Христос, бог наш, воссияло миру светом разума, ибо в нем служащие звездам (т.е. астрологи-волхвы) звездою (Ахернаром 6 небесной реке Эридане) научилися тебе кланяться, Солнцу правды, тебя узнавать с высоты Востока. Слава тебе, властелин!"
Такова же и третья рождественская кантата: "Вижу (вверху) таинство странное и преславное: небо - это грот, Дева (восходящее созвездие) - это престол божьих колесниц (планет), небесные Ясли - это вместилище, в котором возлежал невместимый бог (Солнце, рис. 34) ".
Самое рождение "спасителя людей" от девы, не имевшей мужа, прямо говорит
о созвездии Девы, через которую в сентябре, когда начинался
византийский год, проходит Солнце, а прибавка о ее последующем опекуне
Иосифе вызвана стоящим над нею Волопасом (рис 34).
Точно
также отражаются звезды и в крещенском гимне 6 января, относящемся,
повидимому, уже к Ориону, выходящему из Небесного Иордана (созвездия Эридана,
рис. 35), в котором только-что появилась, вследствие прецессии в годы
составления этого гимна, над южным горизонтом Палестины "Чужая Звезда" (Ахер-Нар).
"Во
Иордане купающемуся тебе, господу, тройческое явилось поклонение.
Родителев голос свидетельствовал о тебе, возлюбленным тебя сыном
именуя, и дух, в виде голубином (созвездие Голубя), свидетельствовал подтверждение слова. Являйся, Христе боже, и мир просвещай, слава тебе!"
А также: "Освящается сегодня естество воды, и разделяется Иордан, поднимая струи своих вод (т.е. Эридан восходит на востоке), видя властелина ("Чужую Звезду"), купающегося в себе.
Во всех этих песнях мы видим только восторженное символистическое
восхваление явлений звездного неба, какими они и обнаруживаются
действительно в эти дни каждый год.
Не менее интересно отмечены христианскими праздниками и две остальные
кардинальные точки неба, т.е. области летнего солнцестояния и весеннего
равноденствия.
На 24 июня, т.е. на летнее солнцестояние (точно также определенное почти
на три дня позднее действительного), когда небесный символ Иисуса,
выходящего из Иордана, - звездный Орион-Тельцеборец вместе с самим
Эриданом-Иорданом - восходит впервые над огнем утренней зари в ореоле
солнечных лучей, и когда образ Иоанна Купалы (Крестителя), звездный
Водолей, перед восходом солнца в Яслях, над Орионом, достигает со своей
Оросительной Урной кульминационной высоты, - отнесено рождение Иоанна
Крестителя, или Предтечи, окропившего Иисуса небесной водой в Иордане,
потому что звездный Водолей в это время идет впереди Солнца, как
символа творца неба и земли, в его суточном круговом движении. Зачатие
же Иоанна при этом условии пришлось отнести, конечно, на девять месяцев
ранее, так что этот праздник естественно пришелся на 23 сентября и,
таким образом, попал под покровительство Овна, кульминирующего в эту
полночь, в то время как Водолей-Ороситель заходит на западе, а небесный
Иордан восходит на востоке вместе с Орионом, символом выходящего из
воды Иисуса, т.е. Овна, ниспровергающего первенство созвездия Тельца.
Он достигает затем кульминационной точки при восходе Солнца в созвездии
Девы, когда Водолей-Ороситель уже давно под землей, чем и объясняются
слова евангелистов от имени Иоанна: "идущий за мною сильнее меня", и
"ему надлежит восходить, а мне понижаться" (рис. 35 и 36). Не трудно
также найти в еврейских и христианских праздниках важную отметку и
весеннего равноденствия. Так, пасха у тех и других отнесена к
полнолунию весеннего равноденствия, когда созвездие Овна (т.е. Пасхальный Агнец)
стало, в уме раввинистов-мессианцев, приносить себя в жертву всесожжения
в огне вечерней зари, при Солнце, как бы распятом на восходящем
скрещении небесного экватора с эклиптикой (рис. 37) в созвездии Рыб и
при Луне, идущей у противоположного ему нисходящего скрещения в
созвездии Девы.
Рождение девы Марии отнесено на 8 сентября, т.е. поблизости к осеннему
равноденствию, когда созвездие ее прообраза - Девы скрывается в лучах
Солнца, а в полночь кульминирует Трон Бога (звездная Кассиопея).
Кончина же Марии отнесена на 15 августа, когда созвездие Девы только
еще приносится в "жертву всесожжения" в огне вечерней зари.
Смерть
(т.е. переселение на небо) двух главнейших учителей христианства,
апостолов Петра и Павла, отнесена на 29 июня, когда созвездие их
прообразов - Близнецов, самых высоких из 12 созвездий Зодиака, исчезает
в солнечных лучах. Соответствует этому и церковная кантата этого дня:
"Проповедников твердых и боговдохновенных, верховных твоих послов, ты принял сегодня, властитель, в упоение и в наслаждение твоих благ..."
Аналогичные
отклики созвездий видим мы и в распределении кончин, т.е. переходов на
небо, для многих других древнегреческих и латинских святых. Так, около
весеннего равноденствия, вслед за переходом Солнца в нашем полушарии
через "верхний узел", или верхний крест небесного экватора и эклиптики,
назначено празднование святого Артемона (24 марта), который, в переводе
на русский язык, значит "верхний парус", в полном соответствии с
египетскими представлениями первых веков нашей эры, что в этом месте
неба, в созвездии Рыб, в так называемой "водной части зодиака", и
Солнце, и Луна, и все планеты переплывают на челноках из нижней (южной)
части небесного свода в верхнюю (северную).
А
за день перед этим, на 23 марта, назначен православными греками
праздник Никона (т.е. побеждающего), когда Овен победоносно соединялся
с Солнцем в первые века нашей эры.
Точно также и на обратной стороне неба, около "нижнего узла", т.е.
осеннего скрещения небесного экватора и эклиптики, перед созвездием
Весов, где Солнце, Луна и все планеты спускаются из северной части неба
в южную, мы видим 20 ноября праздник святой Феклы, что по-сирийски и
по-халдейски значит созвездие Весов, через которое Солнце в V веке
проходило именно 20 ноября. Точно также праздник Стефана (т.е. Венца)
назначен на 14 января, когда в V и VI веках Солнце именно и подходило
под созвездие Венца, и этот Звездный Венец кульминировал в полдень
(рис. 36).
Я не буду здесь касаться других таких же календарных совпадений, явно не
случайного характера, так как и эти примеры достаточно доказывают, что
хронология важнейших церковных событий первых веков христианства
зиждется не на "утраченных исторических документах" и не на
"передаваемых от поколения к поколению бережно хранившихся традициях",
а установлена впоследствии путем астрологических соображений. Даже и
начало нашей эры, вычисленное, как говорят, только в 525 году Дионисием
Малым, явно установлено на основании того, что скрещение эклиптики и
небесного экватора приходилось, по его еще не точным вычислениям, за
525 лет до него прямо под альфой созвездия Овна, символизирующего
евангельского Христа, вследствие чего это летосчисление и привилось
только в начале нового времени и названо христианским уже в это время,
но на деле это просто "эра Овна", к которой совсем ошибочно отнесено
рождение Иисуса.