Lib.ru/Классика: Мордовцев Даниил Лукич. Русское крестьянство накануне воли

РУССКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО НАКАНУНѢ ВОЛИ.

Съ небольшимъ десять лѣтъ прошло послѣ того знаменательнаго историческаго дня, когда вся Россія въ одинъ голосъ могла повторить извѣстной евангельскій текстъ: "нынѣ отпущаеши раба твоего, владыко"; но событія, подготовившія этотъ день и отошедшія въ облаетъ исторіи, еще долго будутъ напрашиваться на наше вниманіе и требовать критической оцѣнки. Отживающія поколѣнія, которыя могли еще во всей полнотѣ и чистотѣ сохранить воспоминаніе объ этой, предшествовавшей "отпущенію", эпохѣ, отчасти сожалѣютъ о ней, какъ обыкновенно старые люди сожалѣютъ о всякомъ прошломъ, стушевывая и окрашивая въ привлекательные цвѣта его темныя тѣни и рѣжущія шероховатости, отчасти-же забываютъ самое содержаніе, которымъ наполнено было это, оплакиваемое ими, невозвратимое прошлое. Поколѣнія среднія, занятыя работой настоящаго и всецѣло отданныя этой работѣ, упорно отворачиваются отъ прошлаго, зная, что отъ грѣховъ его и послѣдствій этихъ грѣховъ и безъ того трудно отдѣлаться, и что эти грѣхи прошлаго настоящую ихъ работу, дѣлаютъ весьма трудною, не рѣдко непосильною и не рѣдко неблагодарною. Юныя, подростающія поколѣнія пока еще вовсе не хотятъ знать и не знаютъ прошлаго, или игнорируя его, или осуждая огуломъ, во всѣхъ подробностяхъ, и мало интересуясь имъ.

Только историку-публицисту остается дорогимъ это невозвратное прошлое, и дорого, оно не тѣмъ, чѣмъ дорого отживающимъ поколѣніямъ, какъ слабое отраженіе ихъ прошлой, пережитой жизни, а тѣмъ, что оцѣнка его, сопоставленная съ оцѣнкой настоящаго времени, является мѣриломъ, анализомъ и критикой этого послѣдняго, математически вѣрнымъ маштабомъ. Какъ по отношенію къ пройденному нами пространству, такъ и по отношенію къ тѣмъ стадіямъ, которыя еще остается пройти. На обязанности историка лежитъ нравственный долгъ -- спасти остатки этого прошлаго отъ забвенія, вызвать его на страницы исторіи если не изъ слабѣющей памяти отживающихъ поколѣній,-- памяти, которая, какъ всякая людская память, очень не прочна и во всякомъ случаѣ ne исторически документальна,-- то изъ архивовъ, которые все болѣе и болѣе расхищаются и уничтожаются отъ времени, подвальной сырости, небреженія, пыли и мышей. Передъ нами лежатъ теперь цѣлыя груды архивныхъ дѣлъ двадцатыхъ и тридцатыхъ годовъ нынѣшняго столѣтія, которыя намъ удалось спасти отъ уничтоженія, и изъ этихъ архивныхъ связокъ мы извлекаемъ богатые и неоцѣненные матеріалы для внутренней, бытовой исторіи нашего народа за время предшествовавшее его "отпущенію". Живые памятники его страданій, борьбы, съ непобѣдимою силою исторической необходимости и безсильныхъ порывовъ сбросить съ себя наложенныя на него историческою неправдою тяжелыя путы, пока они сами не упали съ его ногъ, разбитыя силою роковыхъ словъ: "19 февраля". Эта внутренняя исторія русскаго народа и должна быть увѣковѣчена, какъ увѣковѣчилъ онъ себя тысячелѣтнимъ историческимъ существованіемъ, чтобы впослѣдствіи самъ-же онъ могъ оглянуться на это недоброе прошлое и вполнѣ сознательно благословлять свое настоящее, если оно того будетъ стоить.

Вотъ эти-то послѣдніе годы крѣпостного быта русскаго народа, его борьбы съ неблагопріятными историческими обстоятельствами и его стремленія къ "отпущенію раба" и составятъ предметъ нашего настоящаго изслѣдованія на основаніи историческихъ данныхъ, извлеченныхъ нами изъ разныхъ архивовъ Поволжья.

Мы приступаемъ къ этому изслѣдованію съ тѣмъ глубокимъ нравственнымъ убѣжденіемъ, что представляемыя нами, иногда потрясающія и возмутительныя, картины и сцены этого недалекаго прошлаго будутъ читаться тѣмъ съ болѣе отраднымъ чувствомъ спокойнаго довольства и полнаго всепрощенія, какъ дѣйствовавшимъ тогда людяхъ, такъ и этому прошлому, что ни люди эти, ни это прошлое никогда уже болѣе не воскреснутъ.

Цѣли и основанія, которыми мы руководствовались въ составленіи предлагаемыхъ нынѣ историческихъ очерковъ -- это возможно-полная и вѣрная, чуждая всякаго пристрастія картина тѣхъ сторонъ нашей прошлой, отошедшей отъ насъ на извѣстное разстояніе жизни, о которыхъ въ свое время или умалчивали или освѣщали ихъ ложнымъ свѣтомъ. Теперь сторонамъ этимъ уже нечего бояться ни историческаго освѣщенія, ни исторической правды, какъ нечего стыдиться русскому народу за своихъ предковъ-славянъ потому лишь, что предки эти, какъ, напримѣръ, древляне -- жили "своимъ образомъ звѣринымъ, живуще скотски, убиваху другъ друга, ядуще все нечисто, умыкаху у воды дѣвицы," или какъ радимичи, вятичи и сѣверяне -- жили "въ лѣсехъ, якоже и всякій звѣрь, срамословія въ нихъ передъ родители, и племени не стыдятся, и молятся подъ овиномъ." Задача современнаго историка является уже въ томъ, чтобы вывести на свѣтъ божій тѣни умершихъ, облики прежняго русскаго народа, пока еще не ушло время, пока эти облики еще не вполнѣ стерлись отъ давности, да вывести такъ, чтобы эти тѣни и облики встали передъ нами живыми, дѣйствующими силами, чтобы, при чтеніи очерковъ прожитой жизни, тѣни мертвецовъ выходили изъ гробовъ въ тѣхъ самыхъ костюмахъ, въ которыхъ они жили и дѣйствовали, чтобы говорили они сами за себя г тѣмъ языкомъ, какимъ они говорили при жизни;-- чтобы намъ понятными и близкими становились ихъ историческія горести и неудачи;-- чтобы и тѣ, на которыхъ русскій народъ имѣлъ въ свое время право плакаться, также говорили сами за себя и тѣмъ языкомъ, какимъ они объяснялись при жизни;-- чтобы осязательны были для насъ тѣ извороты суда и администраціи, съ помощью. которыхъ не рѣдко обвинялся правый и защищался виновный;-- чтобы читателямъ въ очію представлялась эта даже бумага, грубая, сѣрая, на которой писались крестьянскія просьбы, полицейскія обвиненія, судебные приговоры и проч., и проч.

Перечитавъ десятки и сотни тысячъ листовъ изъ архивныхъ дѣлъ описываемой нами эпохи, мы живо воспроизвели въ своемъ воображеніи картину прошлой жизни, и намъ остается только желать, чтобы въ настоящихъ очеркахъ отразилось хотя слабое подобіе представляющейся намъ картины прошлаго, съ колоритомъ того времени, съ понятіями и взглядами людей, тогда жившихъ и дѣйствовавшихъ.

Вотъ почему въ нашихъ очеркахъ народъ выступаетъ съ его собственнымъ языкомъ, какимъ онъ жаловался на свое тяжелое положеніе, дѣлалъ показанія, просилъ о пощадѣ, о защитѣ, о вольности. Вотъ почему помѣщики, ихъ управляющіе, конторщики, затѣмъ офиціальные представители сословій и власти -- предводители дворянства, капитанъ-исправники,-- полиція, судъ, высшая администрація -- все это является съ полными атрибутами своего званія и говоритъ языкомъ своего времени, языкомъ защиты, обвиненія, суда. Мы ничего не прикрашиваемъ, ничего не прибавляемъ и не убавляемъ. Мы безпристрастно ставимъ передъ судомъ, исторіи и правую и лѣвую сторону, и не боимся обвиненія насъ въ односторонности, въ преднамѣренности, руководствуясь тѣмъ глубокимъ убѣжденіемъ, что если нѣкоторыя изъ личностей того времени и являются не симпатичными, нерѣдко даже отвратительными, то живущимъ нынѣ и читающимъ эти строки потомкамъ ихъ нечего краснѣть за поступки своихъ отцовъ и дѣдовъ, которые нисколько не виноваты передъ исторіей, не виноваты уже тѣмъ, что имѣли несчастье жить не въ наше время и не научились думать такъ, какъ насъ научило думать наше время.

Предлагаемые очерки выводятъ на сцену народъ наканунѣ его воли. Это цѣлый романъ, тяжелый, давящій, какъ груды архивныхъ бумагъ, въ которыхъ погребено наше прошлое. Тутъ есть и сумасшедшіе, и мономаны извѣстныхъ идей -- жалкіе продукты неестественныхъ отношеній людей между собою. Тутъ вообще есть все, что пережилъ русскій народъ наканунѣ своейисторической свободы.

Начинаемъ съ послѣднихъ лѣтъ царствованія императора Александра I.

Въ августѣ 1824 года, во время путешествія Александра-Павловича по Россіи и при проѣздѣ его черезъ Пензу, однимъ крестьяниномъ была подана ему просьба, въ которой тотъ, отъ имени своей деревни, жаловался на помѣщика.

Вотъ эта просьба:

Всеавгустѣйшій монархъ, всемилостивѣйшій государь! Ваше императорское величество, воззрите на сіе бѣдственное положеніе! Въ 1824 году, августа 29 дня, саратовской губерніи, кузнецкаго округа, деревни Нижней Елюзани, г. титулярнаго совѣтника Емельяна Иванова сына Малова крестьяне, именно -- Иванъ Анофріевъ, Никита Лаврентьевъ, Петръ Григорьевъ, Григорій Александровъ, Самуилъ Ивановъ, Іосифъ Михайловъ, со всего общаго согласія единодушно учиня сей выборъ и дали изъ среды нашего-же общества крестьянамъ Ивану Никитину и Михайлѣ Александрову, въ томъ, ваше императорское величество, что мы, извѣстясь о прибытіи государя императора въ губернскій городъ Пензу, и для чего ѣхать вамъ въ оной и пріискавъ способнаго человѣка для написанія на означеннаго титулярнаго совѣтника Малова прошенія, съ объясненіемъ извѣстныхъ вамъ дурныхъ его съ нами со всѣми поступковъ, способствовавшихъ къ раззоренію нашему, какъ-то изнуряя на собственной своей работѣ всю недѣлю изъ дня въ день, развѣ изрѣдка случается даетъ на себя одну только субботу, женивши человѣка возьметъ жену къ себѣ въ ^сожитіе, и что съ нами, ваше императорское величество, со многими учинено, и малолѣтнихъ дѣвушекъ усильно растлѣваетъ, какъ то извѣстно вамъ, что у Никиты Лаврентьева дочь 12-тилѣтнюю взялъ и, иного разъ за ней гоняясь, матери ея руку переломилъ, и тому, ваше императорское величество, подобные случаи -- крестьянкамъ обрѣзываетъ косы за несогласіе ихъ къ сожитію съ нимъ... и въ работники отдаетъ, и являли благочинному Никитѣ Андрееву, и продалъ онъ домъ нашего крестьянина Тимофея Петрова, и женъ нашихъ стрижетъ, а мужьевъ привязываетъ и обнажаетъ за сопротивленіе, въ чемъ вашего императорскаго величества вѣрноподаннѣйшій рабъ вашъ Михайла Александровъ".

Въ такой незатѣйливой формѣ излилъ передъ государемъ Михайло Александровъ свое крестьянское горе.

Просьба была принята императоромъ, и въ концѣ октября этого-же года статсъ-секретарь Муравьевъ, препроводивъ ее на разсмотрѣніе управлявшаго министерствомъ внутреннихъ дѣлъ, сообщилъ объ этомъ саратовскому губернатору Панчулидзеву -- "для свѣденія и вразумленія просителей", если это окажется нужнымъ. Съ своей стороны управлявшій министерствомъ внутреннихъ дѣлъ, Ланской, препроводивъ сказанную просьбу къ Панчулидзеву, просилъ его доставить въ министерство надлежащія по ней свѣденія и свое мнѣніе, а между тѣмъ, въ случаѣ справедливости принесенной жалобы, оказать просителямъ защиту и покровительство.

Получивъ и то, и другое требованіе, Панчулидзевъ немедленно сообщилъ объ этомъ кузнецкому предводителю дворянства, Николаю Радищеву, и просилъ его "тотчасъ-же развѣдать подъ рукою, акуратнымъ образомъ -- точно-ли и какія именно просителямъ дѣлаются жестокости отъ ихъ помѣщика". Тоже самое потребовалъ онъ и отъ "капитанъ-исправника", помѣщика Павла Колюпанова. Предводитель отвѣчалъ, что Маловъ, поповичъ по происхожденію, лѣтъ тринадцать тому назадъ купилъ себѣ крестьянъ въ Нижней Елюзани и поселился тамъ съ своимъ семействомъ, что сначала въ немъ ничего не было замѣтно предосудительнаго, а съ недавняго времени "сдѣлался онъ склоненъ къ пьянству и оно обратилось въ ежедневную привычку", что "будучи въ пьянствѣ, онъ часто производитъ драки", что "главная причина негодованія крестьянъ на помѣщика Малова и принесенной ими на него на высочайшее имя жалобы происходитъ отъ того, что, пьяный, онъ чрезвычайно распутенъ и для удовлетворенія желаній своихъ съ женщинами употребляетъ всякаго рода насиліе, и при сопротивленіи иногда сильными побоями и угнетеніями старается принудить къ исполненію развратныхъ своихъ требованій" и проч. Болюпановъ тоже отвѣчалъ, что въ Маловѣ давно "замѣчена была большая наклонность къ пьянству, которая отъ времени увеличилась до того, что рѣдкій день проходилъ, въ который-бы онъ не былъ пьянъ", что "въ семъ положеніи крестьянъ своихъ иногда бьетъ безъ всякой причины", но что главный источникъ негодованія на него крестьянъ, это то, что, какъ объяснялъ и Радищевъ, Маловъ, "будучи чрезвычайно пьянъ, желаетъ употребить съ женщинами всякаго рода насиліе".

Такъ-какъ подобное явленіе было не единичнымъ въ то время и такъ-какъ крестьяне цѣлыми селеніями бѣгали отъ помѣщиковъ, не вынося ихъ тяжелаго давленія, и постоянно, съ рискомъ на жизнь и смерть, посылали своихъ ходаковъ, тайно отъ помѣщиковъ, или въ Петербургъ къ государю, или къ нѣкоторымъ губернаторамъ, о которыхъ собственно доходила до нихъ молва, какъ о "мужицкихъ начальникахъ и заступникахъ",-- то Панчулидзевъ немедленно предложилъ губернскому правленію произвести о Маловѣ "строжайшее изслѣдованіе" для передачи на разсмотрѣніе судебнаго мѣста; а вмѣстѣ съ тѣмъ, "дабы просители не могли долѣе быть угнетаемы помѣщикомъ ихъ,-- то нынѣ-же поручить вѣденію кузнецкой дворянской опеки съ тѣмъ, чтобы всякая власть помѣщика надъ ними пресѣчена была силою законовъ". Въ то-же время, сообщая Ланскому обо всемъ, что имъ было узнано и предпринято по дѣлу Малова, онъ добавлялъ: "за всѣмъ тѣмъ, имѣя но всегдашнемъ вниманіи моемъ высочайшія его императорскаго величества повелѣнія (о наблюденіи за тѣмъ, чтобы помѣщики не притѣсняли крестьянъ, а крестьяне имъ повиновались), которыя для непремѣннаго по нимъ во всѣхъ частяхъ исполненія разосланы мною въ свое время ко всѣмъ предводителямъ дворянства и земской полиціи, и долгомъ поставилъ возобновить оныя въ памяти ихъ съ тѣмъ, чтобы неусыпнымъ освѣдомленіемъ въ уѣздахъ о дѣйствіяхъ помѣщиковъ надъ ихъ крестьянами исполняли высочайшую волю государя императора и объ открывшемся увѣдомляли-бы меня каждый разъ безъ малѣйшаго промедленія, подъ опасеніемъ за противное тому неминуемаго и строжайшаго взысканія по законамъ".

Дѣйствительно, подобнаго рода предписанія для "возобновленія въ памяти" кого слѣдуетъ обязанности наблюдать за взаимными отношеніями помѣщиковъ и крестьянъ немедленно были разосланы по всей губерніи.

Въ то время, когда это происходило, нѣкоторымъ изъ крестьянъ Малова удалось пробраться въ Саратовъ, и они подали новую просьбу, уже на имя Панчулидзева, въ которой жаловались на новыя притѣсненія своего помѣщика, "живущаго не у дѣлъ титулярнаго совѣтника", какъ они называли Малова. Въ этой просьбѣ они ссылались на то, что уже подали подобную явочную государю въ прошломъ году, "когда второй корпусъ воинскихъ силъ для смотра государя императора былъ въ губернскомъ городѣ Пензѣ", что въ этой просьбѣ они жаловались, какъ Маловъ обращается съ ними "сурово", отнимая у нихъ всѣ дни въ недѣлѣ, заставляя ихъ возить дрова, за 70 верстъ, въ Пензу, "гдѣ жила его жена Настасья Павловна и зять ихъ изъ церковнаго сана,-- не знаемъ, какого достоинства,-- Александръ Ивановичъ Губаревскій", что Маловъ "отнимаетъ у мужей ихъ женъ для беззаконія", что у матери той двѣнадцатилѣтней дочери Никиты Лаврентьева, Прасковьи, съ которою онъ усильно беззаконіе учинилъ, "полѣномъ перешибъ руку" и т. д. Крестьяне упоминали, что государь принялъ ихъ просьбу, что по ней затребованы свѣденія отъ начальства. "Но, прибавляютъ они,-- какъ мы извѣстились, г. исправникъ сдѣлалъ отношеніе въ угодность г. Малову; что "недавно пріѣзжалъ къ нимъ въ деревню вновь избранный отъ дворянства исправникъ Траупель съ лекаремъ, и собравъ понятыхъ стороннихъ людей и живущихъ въ той деревнѣ отъ мордвовъ новокрещенъ, ясашныхъ крестьянъ Нижней Елюзани, кромѣ постороннихъ разнаго званія людей, а вмѣстѣ съ ними и тутошнихъ татаръ, дѣлали помянутой дѣвкѣ, посредствомъ повивальныхъ бабокъ, свидѣтельство, и дойдено, что, дѣйствительно, та дѣвка, Прасковья, была по лѣтамъ своимъ цѣломудренна и растлѣна насильственно имъ, Маловымъ", что понятые "новокрещены", а въ особенности татаре "въ повальномъ обыску, уповаемъ, также поведеніе его не одобрили, но тѣ-ли слова ихъ значутся въ показаніяхъ -- мы въ невѣденіи", что при слѣдствіи они хотѣли показать и другія преступленія Малова, но что у нихъ были отняты всякія къ тому мѣры.

"А нынѣ, заключаютъ свою скорбную жалобу крестьяне,-- имѣемъ счастіе объявить вашему превосходительству, что онъ (Маловъ) съ дѣвкою своею Настасьею Назаровою, купленною съ малолѣтства, живетъ блудно, и прижили двухъ дѣтей, которая сама можетъ удостовѣрить, а жена его, Малова, помянутая Настасья Павловна, живущая въ городѣ Пензѣ, пріѣхала въ деревню Нижнюю Елюзань, дознала беззаконіе мужа своего и призвала ту дѣвку въ людскую избу за то беззаконіе и, по вопросамъ съ мужемъ ея, отрѣзала ей волосы, а послѣ, раздѣвъ ее, придя въ азартъ, зажгла пукъ лучины и около естества опалила волосы, о чемъ та дѣвка изъявляла сосѣдамъ ясашнымъ крестьянамъ. За всѣмъ тѣмъ г. Маловъ поступаетъ съ нами безчеловѣчно, не даетъ дней, чтобы всегда на него работали, а самъ нерѣдко обращается въ нетрезвомъ видѣ, да намѣревается насъ продать въ постороннія руки. По таковымъ обстоятельствамъ, ваше превосходительство, всепокорнѣйше просимъ сіе наше прошеніе принять и по новому въ семъ донесенію благоволите учинить обслѣдованіе о всемъ описанномъ, и дабы далѣе не могли мы быть стѣсняемы, отъ владѣнія г. Малова насъ отобрать и отдать въ опекунство, кому благоугодно, минуя господъ князя Михаила Никитича Чегодаева и исправника Траупеля, которые намѣреваются насъ къ себѣ присвоить, съ господами-же нашими повелѣть, кому надлежитъ, поступить по законамъ, на что и имѣемъ ожидать милостивѣйшей вашего превосходительства резолюціи" {Это краснорѣчивое прошеніе писалъ какой-то семинаристъ, "ученикъ высшаго отдѣленія" Петръ Архангельскій.}.

Между тѣмъ, по распоряженію министра внутреннихъ дѣлъ, надъ дѣйствіями Малова уже назначено было формальное разслѣдованіе. Панчулидзевъ сообщилъ предводителю Радищеву и исправнику Траупелю о производствѣ совмѣстнаго слѣдствія съ тѣмъ, что если жалобы крестьянъ окажутся справедливыми, то мѣстное дворянство должно составить постановленіе о назначеніи опеки къ имѣнію обвиняемаго помѣщика, а вмѣстѣ съ тѣмъ земскому суду дано было знать о необходимости принятія мѣръ, чтобы Маловъ не могъ больше дѣлать своимъ крестьянамъ обидъ и притѣсненій.

Постановленіе "кузнецкаго дворянства" послѣдовало скоро. Оно состояло въ слѣдующемъ: такъ какъ изъ слѣдствія оказалось, "что онъ, Маловъ, преданъ пьянству, во время коего бываетъ буенъ, а о жестокостяхъ его яснаго доказательства нѣтъ, исключая показанія его-же крестьянъ и другихъ недостаточныхъ свидѣтелей; онъ-же, Маловъ, показываетъ въ своемъ объясненіи, что наказывалъ крестьянъ своихъ за поступки, коихъ нельзя было упустить безъ взысканія, а неповиновеніе крестьянъ усмотрѣть можно и изъ доставленной въ земскій судъ просьбы ихъ, въ коей даже оказываются нежеланія повиноваться и другому помѣщику своему, о коемъ слышали, что Маловъ ихъ ему продалъ, то слѣдовало-бы для удержанія буйства, происходящаго отъ нетрезваго положенія, отдать имѣніе въ опеку; но Маловъ въ томъ-же объясненіи своемъ показалъ, что имѣніе свое съ людьми и крестьянами все безъ остатка продалъ бывшему саратовскому губернскому предводителю дворянства, надворному совѣтнику и кавалеру князю Чегодаеву, по законному условію, которое покупщикъ, князь Чегодаевъ, собранію дворянства представилъ, а по словамъ условія покупщику должно вступить во владѣніе съ перваго апрѣля текущаго года, то-есть черезъ двѣнадцать дней, почему дворянство и полагаетъ учреждать опеку сему имѣнію на столь короткое время ненужнымъ, кромѣ какъ развѣ нужно будетъ преградить ему, Малову, безполезную по нетрезвости его растрату имъ денегъ, которыя онъ условился получить съ князя Чегодаева за то имѣніе свое, ибо онъ, Маловъ, имѣетъ жену и трехъ сыновей, изъ коихъ двое несовершеннолѣтніе, требующіе содержанія отъ негоже, и таковое прегражденіе будетъ уже относиться,-- какъ онъ, Маловъ, есть личный дворянинъ,-- до вѣденія сиротскаго суда".

Въ этой подъяческой казуистикѣ ясно просвѣчиваетъ одна цѣльная мысль -- это желаніе обвинить крестьянъ въ неповиновеніи, въ бунтѣ. Имъ ставится въ вину то, что они осмѣлились жаловаться на дворянина, хотя-бы онъ былъ даже личный -- жалоба возбуждалась не противъ личности, а противъ идеи, противъ помѣщика,-- и это поняли кузнецкіе дворяне, когда сошлись для оцѣнки дѣйствій помѣщика. Показаніямъ крестьянъ не даютъ вѣры потому, что они исходятъ отъ крестьянъ-же; показанія другихъ лицъ, сосѣдей, также не принимаются, и свидѣтели эти называются "недостаточными". Наконецъ, крестьяне являются бунтовщиками и потому, что въ жалобѣ своей изъявляютъ нежеланіе повиноваться и будущему своему помѣщику, князю Чегодаеву.

Желаніемъ обвинитъ крестьянъ, въ свою очередь, задался и судъ, въ который перенесено было ихъ дѣло. Послали чиновниковъ вводить князя Чегодаева во владѣніе новымъ имѣніемъ. Чиновники "оградились" понятыми и сторонними людьми. Крестьяне, которые имѣли основанія не довѣрять чиновникамъ, отказались "вступить во владѣніе за покупщика", говоря властямъ, кругомъ ихъ обвинявшимъ, что "за князя не пойдутъ и повиноваться ему не будутъ". Крестьянъ и старосту арестовали. Начались допросы на судѣ. Крестьяне стояли на своемъ, что Маловъ, какъ поповичъ, не имѣетъ права владѣть ими, не имѣетъ права и продавать ихъ, что Маловъ жестокъ и пьянъ, что они ждутъ отъ царя рѣшенія своей участи, что приказаній ни земскаго, ни уѣзднаго суда "не уважаютъ" и т. д. Чиновники доносятъ, что крестьяне дѣйствуютъ такъ по чьему-либо подговору,-- "по внушенію кого-либо неблагонамѣреннаго быть вольными" -- обыкновенная обвинительная формула того времени: хотятъ воли, значитъ, есть подстрекатели, прдговорщики, бунтовщики. Чиновники тоже стоятъ на своемъ, особенно, когда дѣло дошло до губернатора и до государя -- стоятъ на упорномъ рѣшеніи обвинить крестьянъ. "Для вразумленія ихъ въ такомъ невѣжествѣ" сочиняется "увѣщательная" записка. Для увѣщанія призывается священникъ. Цѣлыхъ два дня онъ и чиновники увѣщаютъ "невѣждъ" -- и все напрасно. Имъ доказываютъ, что Маловъ, хотя и личный дворянинъ, но, на основаніи 22 статьи "жалованной благородному дворянству грамоты", имѣетъ право продать ихъ, подарить, "словомъ, распорядиться благопріобрѣтеннымъ имѣніемъ своимъ воленъ, какъ разсудитъ", что вольными имъ быть, "какъ они мнятъ", никакъ невозможно, ибо, по силѣ той-же жалованной грамоты, "лишить дворянина благопріобрѣтенной собственности, кромѣ какъ за долги и другіе интересные съ него иски, нельзя даже и тогда, если-бы онъ и жестокое имѣлъ съ ними обращеніе и если-бы даже былъ за то обвиненъ, то и тогда свободы предоставлено имъ не будетъ", что опекунъ, котораго просятъ себѣ крестьяне, за продажею имѣнія новому владѣльцу, "болѣе ненуженъ", ибо, съ переходомъ къ новому помѣщику, они "отъ жестокостей Малова освободились, а тѣмъ и мѣры, принимаемыя правительствомъ къ отвращенію оныхъ, содѣлались въ дѣлѣ семъ не подобными", что "само благородное кузнецкое дворянство, уважа продажу Маловымъ имѣнія, почло тѣмъ самую лучшую развязку встрѣтившейся непріятности", что отмѣнить это постановленіе дворянства судъ "не могъ и надобности не имѣлъ и не имѣетъ", и что, наконецъ, за выказанное крестьянами неповиновеніе помѣщику, "по силѣ воинскаго артикула, надлежитъ послать къ нимъ въ жительство, для приведенія ихъ въ должную покорность, воинскія команды, а виновнымъ, какъ сущимъ злодѣямъ, чинить наказаніе". Крестьяне "не вняли" и этимъ устрашеніямъ -- передъ ними стоялъ призракъ новыхъ жестокостей пьянаго поповича болѣе грозный, чѣмъ даже воинскія команды.

Тогда судъ приступилъ къ мотивированію приговора надъ непокорными. Между прочими мотивами ставилось въ вину крестьянамъ то, что, несмотря "на двудневное увѣщаніе священника", несмотря на представленные имъ "истинные резоны" о необходимости повиновенія и неизбѣжности строгой отвѣтственности за ослушаніе, "они остались непокорными и упрямствующими", что постоянно и "единодушно" твердили -- "за князя Чегодаева не пойдемъ и повиноваться ему не будемъ", что подобная "закоснѣлость" ихъ "слѣдуетъ отъ мысли, вѣроятно, внушенной имъ кѣмъ-либо неблагонамѣреннымъ и невѣдущимъ высочайшихъ указовъ", что "таковая ихъ непокорность изъявляетъ самое буйство", что безъ помѣщика они остаются "своевольны", а между тѣмъ власти должны "требовать отъ нихъ работъ новому помѣщику", что всего опаснѣе въ этомъ случаѣ возможность "послѣдованія на то другихъ", т. е. что примѣромъ ихъ заразятся другіе крестьяне, и что важенъ "особенно сей пунктъ" -- опасность общей заразы, и т. д.

Въ такомъ же духѣ писалъ съ своей стороны и Паичулидзевѣ управляющему министерствомъ, Блудову. Онъ выставлялъ главную въ данномъ фактѣ опасность -- заразительный примѣръ для другихъ крестьянъ. Крестьянскіе ходоки недаромъ ходили по городамъ и прислушивались къ толкамъ: въ малѣйшемъ намекѣ имъ чуялась воля, и если они находили "способнаго человѣка", который брался написать для нихъ просьбу, то они готовы были не только на принесеніе ему послѣднихъ грошей, но не задумались-бы дать вырѣзывать ремни изъ своихъ мужицкихъ, широкихъ спинъ. "Ссылать такъ ссылать, стрѣлять такъ стрѣлять въ насъ, а мы отъ своего не отступимъ", говорили ваулинскіе крестьяне Рославцу, когда имъ только показалось, что они правы въ своемъ требованіи. Панчулидзевъ видѣлъ не разъ этихъ ходоковъ; много ихъ сидѣло по острогамъ за то только, что они были ходоки отъ міра; много ихъ ушло въ Сибирь; а все воля манила къ себѣ крестьянъ и ходоки опять прибирались въ города, гдѣ-бы они только могли найти листъ бумаги, да пишущую руку. Но въ данномъ случаѣ Панчулидзевъ не рѣшался приступать къ "рѣшительнымъ мѣрамъ". Онъ только писалъ Блудову, что до принятія этихъ мѣръ онъ приказалъ "истолковать" неповинующимся крестьянамъ "вновь полученный" указъ сената "съ изображеніемъ" высочайше утвержденнаго положенія комитета министровъ по дѣлу объ учрежденіи опеки надъ имѣніемъ гвардіи капитана Скворцова, "которымъ предоставлено помѣщикамъ право закладывать или продавать принадлежащія имъ имѣнія и тогда, если-бы оные, за жестокое обращеніе ихъ съ дворовыми людьми и крестьянами, отданы были въ опеку".

Блудовъ не замедлилъ одобрить распоряженія Панчулидзева. Онъ поручалъ ему все дѣло представить въ сенатъ, а "жестокіе съ крестьянами поступки" Малова передать на опредѣленіе судебнаго мѣста.

Къ концу этого года вышло опредѣленіе сената: имѣніе Малова поступало въ вѣденіе сиротскаго суда. Что сталось съ Маловымъ, къ чему присудилъ его судъ, какая участь постигла его крестьянъ, что было затѣмъ съ другими жертвами его жестокости -- архивныя дѣла, имѣющіяся у насъ подъ руками, ничего не говорятъ; другія-же дѣла, изъ которыхъ можно-бы было извлечь эти свѣденія, унцчтожены временемъ.

II.

Одновременно съ этимъ возникаютъ волненія между крестьянами другихъ мѣстностей. Волненія эти робкія, нерѣшительныя, являющіяся въ видѣ попытокъ объ отысканіи вольности, о возможности побѣга куда глаза глядятъ, о возможности переселенія, облегченія барщины. Робкія волненія эти замѣчаются въ аткарскомъ округѣ, въ селѣ Березовкѣ, въ деревнѣ Прокудиной, и въ царицинскомъ округѣ въ слободѣ Мечетной, между крестьянами оберъ-егермейстера Нарышкина, помѣщицы Будищевой, генералъ-майорши Запольской.

Нарышкинскіе крестьяне, подобно крестьянамъ Малова, тоже подаютъ просьбу государю Александру Павловичу, въ которой хотя не жалуются на жестокости помѣщика". а только на притѣсненія, и ищутъ воли, закрѣпленія въ казну. Цѣлое соло обращается къ государю съ слѣдующей просьбой, сочиненной ихъ собственнымъ разумомъ, написанной ихъ собственными, непривычными руками, языкомъ, исполненнымъ дѣтской наивности:

"Имѣя надежду на власть высокомонаршаго благоволенія снискать себѣ надлежащее удовлетвореніе, такъ какъ служа помянутому помѣщику нашему въ крестьянствѣ, который заложилъ насъ казнѣ вашего императорскаго величества, а нынѣ-жъ, за невыкупомъ помянутымъ господиномъ нашимъ, завладѣлъ нами неизвѣстно почему маіоръ Сергѣй Львовичъ Слѣпцовъ, съ какового времени и притѣсняетъ насъ всегдашнею излишнею господскою работою и непремѣнно помышляетъ имѣть насъ у себя въ крестьянствѣ; мы-же, какъ не убоясь лица всеавгустѣйшаго монарха, находимся нынѣ просить вашего императорскаго величества: вы есть единъ защитникъ правовѣрныхъ! Благоволите.всеавгустѣйше сдѣлать защиту всеподданнѣйшимъ. Мы не принадлежа уже нынѣ помянутому маіору Сергѣю Львовичу Слѣпцову и не хотя болѣе во услуженіи быть у него, за оставленіемъ насъ господиномъ нашимъ обѣръ-серъ-мейстеромъ Нарышкинымъ, въ казнѣ вашего императорскаго величества, чему себя и предаемъ".

Просьба эта, по принятому порядку, была препровождена, при письмѣ статсъ-секретаря Муравьева, къ губернатору Панчулидзеву, съ тѣмъ, чтобы онъ по содержанію этой просьбы доставилъ ближайшія свѣденія и заключеніе для доклада государю. Панчулидзевъ, съ своей стороны, затребовалъ эти свѣденія отъ мѣстнаго предводителя дворянства и капитанъ-исправника. Первый изъ нихъ, помѣщикъ Коптевъ, сообщилъ, что Слѣпцовъ купилъ упоминаемое въ жалобѣ имѣніе у Нарышкина и владѣетъ имъ по праву. Что-же касается до изнуренія крестьянъ работой и другихъ притѣсненій, то Коптевъ писалъ: "объ излишней работѣ и притѣсненіяхъ, сколько я ни старался освѣдомиться, да и самъ имѣю деревню въ самомъ томъ селѣ Березовкѣ, но никакъ не могъ замѣтить, чтобы изнуряли ихъ работой или какими прочими притѣсненіями, а напротивъ того, куплены они отъ г. Нарышкина въ самомъ бѣдномъ состояніи, и, какъ мнѣ извѣстно, многимъ построены дома, розданы лошади и снабжаютъ даже и теперича хлѣбомъ; но такъ-какъ они всегда находились на оброкѣ, то ихъ принуждаютъ сельскіе начальники, чтобы они старались работать хорошенько, для ихъ собственной пользы, и отпускали мастеровыхъ плотниковъ на себя работать недѣли по двѣ и по три, à отъ барщины для поправки ихъ очень часто освобождаютъ, а причина просьбы ихъ -- полагаю, что они привыкли быть въ праздности". Капитанъ-исправникъ Логвиновъ представилъ копіи съ документовъ, по которымъ Слѣпцовъ законно владѣетъ березовскими крестьянами.

Всѣ эти свѣденія отправлены были въ Петербургъ, доложены государю графомъ Аракчеевымъ и затѣмъ повелѣно было объявить крестьянамъ, "что его величество изволилъ найти просьбу ихъ не дѣльною".

Мечетинскіе крестьяне, въ царицинскомъ округѣ, дѣйствовали иначе. Они, "подъ названіемъ изъ казачьяго званія", стали отыскивать себѣ вольности. Дѣйствительно, слобода Мечетная была населена разнымъ сбродомъ да "наволокой": тутъ были и выходцы изъ Украйны, прежде бывшіе казаки и посполитые люди, были тутъ и потомки донскихъ и волжскихъ казаковъ. Понятно, что они искали воли единственно лишь на основаніи преданій, Сенатъ не уважилъ ихъ исканій и закрѣпилъ ихъ за помѣщицей Александрой Алексѣевой Будищевой. Крестьяне не унимались, надѣясь отбиться отъ Будищевой: "не почитая себя зависящими, они отъ власти ея уклонились, перестали платить ей оброкъ, а по своевольствамъ, скрытно отъ нея, повывели въ другое званіе изъ своихъ семействъ женскій полъ и лишали ее собственности". Управляющій Будищевой жаловался на это своеволіе мѣстнымъ властямъ, просилъ о приведеніи крестьянъ въ повиновеніе. Въ Мечетную командированы были необходимые чиновники. Начались усовѣщеванья, запугиванья крестьянъ. Болѣе смѣлые изъ нихъ, Гончаровы, не хотѣли подписаться подъ отобраннымъ отъ нихъ показаніемъ.

-- Я васъ всѣхъ перекую! закричалъ Наттеръ, употребляя обыкновенную тогдашнюю угрозу.

Крестьяне смирились, зная по опыту, что за стой угрозой можетъ послѣдовать присылка въ Мечетную воинской команды. Но когда уѣхали власти, они опять поворотили на старое: "въ нихъ, говоритъ управляющій Будищевой въ жалобѣ Панчулидзеву,-- родилось сугубое упорство, такъ что на нѣкоторыя, по довѣренности мнѣ данной отъ имени помѣщицы, приказанія не только мужеской, но и женскій полъ оказали пренебреженіе".

Управляющій поскакалъ въ Царицынъ. Тамъ онъ обвинялъ власти въ непринятіи мѣръ къ укрощенію мятежа, доказывалъ, что судъ "долженъ былъ заняться обязанностію своею, вникнуть въ простолюдство крестьянъ, внушить о неизбѣжномъ ихъ долгѣ -- находиться во власти помѣщицы, вразумить о важности ихъ поступковъ и о строгомъ за то наказаніи, а въ случаѣ ихъ непреклонности -- подвергнуть ослушниковъ подъ стражу и потомъ продолжать дѣйствіе къ прекращенію зла сего". Управляющій требовалъ, чтобы судъ отправился въ Мечетную, что онъ долженъ "употребить тамъ внутреннюю стражу на укрощеніе неповинующихся ". Между тѣмъ судъ ничего этого не сдѣлалъ. Главные зачинщики сумятицы, крестьяне Гончаровы, сами явились въ Царицынъ и, "шатаясь тамъ, предавались прежнему своему произволу"; а убѣжденіямъ управляющаго "они и внимать не хотѣли, а еще занимались искательствомъ насчетъ удержанія себя въ независимости". Явились и адвокаты того времени, составители просьбъ; думали даже обратиться въ государственный совѣтъ. Гончаровыхъ арестовали. Управляющій настаивалъ на томъ, что и это не поведетъ ни къ чему, что все это дѣлается только "къ одной проформѣ". Онъ требовалъ отъ властей "приложить всѣ старанія и строгости на усмиреніе нарушителей благочинія, отрядить для того внутреннюю стражу, подъ которую и подвергнуть бунтующихъ людей, такъ чтобы, состоя подъ присмотромъ, удержаны были отъ своевольства и побѣговъ, а въ возчувствованіе -- имѣніе ихъ подвергнуть аресту, удаливъ ихъ отъ распоряженія онымъ и продолжать должныя мѣропріятія, доколѣ будутъ совершенно усмирены".

Опасаясь, что бездѣятельность мѣстныхъ властей поставитъ всѣхъ крестьянъ на ноги (чего, впрочемъ, по ходу дѣла трудно было ожидать), будищевскій управляющій обратился къ Панчулидвеву, представивъ ему неповиновеніе крестьянъ въ раздутомъ видѣ. Паичулидзевъ строго требовалъ отъ царицынскихъ властей объясненій и усмиренія непокорныхъ. Изъ Царицына " почтеннѣйше доносила", что бунта въ слободѣ Мечетной нѣтъ и не было, что крестьянамъ никакого "послабленіе" не дѣлано, но что они, "чувствуя настоящую справедливость, что они есть казачьяго рода происхожденія, послали для совершеннаго обо всемъ узнанія къ командующему на кавказской линіи генералу отъ инфантеріи Ермолову повѣреннаго изъ семейства отсужденныхъ въ казаки Лукьяна Изюмскаго", вмѣстѣ съ другимъ ходакомъ, и что до возвращенія этихъ ходаковъ и до совершеннаго отказа крестьянамъ въ ихъ исканіяхъ они повиноваться помѣщикамъ не хотятъ и не будутъ.

Кончилось тѣмъ, что мечетинскихъ вольнодумцевъ стали "тягать", какъ они выражались, по судамъ, и они покорились.

Точно также должны были покориться и крестьяне генеральши Натальи Петровны Запольской. Запольскіе мужики также искали воли, подкрѣпляясь разными воображаемыми правами на вольность. Во главѣ ихъ стоялъ Прокудинскій крестьянинъ Ивановъ. Дѣло пошло по инстанціямъ. Ивановъ, "вообразивъ себѣ, что онъ уже совершенно вольный, подбилъ прочихъ Прокудинскихъ мужиковъ не повиноваться барынѣ, "пока не выйдетъ рѣшеніе". Запольская обратилась за содѣйствіемъ къ губернатору и просила принудить крестьянъ къ покорности. Подобно тому какъ и въ большинствѣ случаевъ того времени, крестьянамъ пригрозили Сибирью, и черезъ нѣсколько мѣсяцевъ Панчудидзевъ получилъ изъ Аткарска донесеніе, что Прокудинскіе бунтовщики "въ повиновеніе введены и обязаны въ томъ подпискою".

Не такъ легко было успокоить крестьянскія волненія, когда, около этого-же времени, прошла молва, что "государь даровалъ свободу всѣмъ помѣщичьимъ крестьянамъ" и что наступила пора всеобщихъ свободныхъ переселеній. Какъ электрическая искра прошла эта молва отъ одного конца Россіи до другого, и крестьяне зашевелились не только въ большихъ селахъ, но и въ самыхъ глухихъ захолустьяхъ. У народа мгновенно вспыхнула страсть отыскивать новыхъ земель, которыхъ-бы глазомъ нельзя было обнять, которыя-бы родили самъ-сто, самъ-двѣсти, гдѣ-бы рѣки изобиловали рыбой, а лѣса птицами и пушными звѣрями, гдѣ-бы не было ни господъ, ни помѣщиковъ, ни барщины, ни рекрутчины и никакихъ даже податей. Въ воображеніи массъ представились эти невѣдомыя страны, далекія рѣки съ сытовыми водами и кисельными берегами. Такою обѣтованною землею на этотъ разъ почему-то представились оренбургскія степи. Явилась по обыкновенію какая-то-таинственная личность, не то царскій посланникъ, не то царскій родичъ, который переѣзжалъ изъ селенія, въ селеніе, и составлялъ именные реестры всѣмъ крестьянамъ, изъявлявшимъ желаніе переселиться въ обѣтованную землю. {Геенковъ... усиливалъ таковые вредные слухи, составлялъ именные реестры изъявившимъ желаніе "на вольное поселеніе".} Крестьяне тотчасъ со всѣхъ мѣстъ нарядили ходаковъ и соглядатаевъ для обозрѣнія этой невѣдомой Палестины.

Таинственная личность, разъѣжавшая по помѣщичьимъ вотчинамъ и объявлявшая поголовную волю, имѣла всѣ признаки офиціальности и власти: она имѣла на груди знакъ отличія св. Анны и составляла реестры. Оказалось, что это не былъ ни царскій посолъ, ни царскій родичъ, а какой-то искатель приключеній, по фамиліи Геенковъ, малороссіянинъ. Послѣ узнали, что Геенковъ былъ "отставной изъ бирюченской неслужащей команды унтеръ-офицеръ", дѣйствительно, имѣвшій знакъ отличія св. Анны. Какъ-бы то ни было, волненіе, имъ произведенное, было громадное, заразительное. Составивъ реестры изъявившимъ желаніе "на вольное поселеніе", онъ самъ ѣздилъ съ этими. реестрами въ обѣтованную землю "для отысканія мѣстъ;" но, какъ видно, поѣздка его была неудачна и, воротившись изъ таинственной экспедиціи, онъ передалъ реестры крестьянамъ графа Виктора Павловича Кочубея, въ селѣ Рыбушкѣ, недалеко отъ Саратова. Рыбушане, съ своей стороны, отрядили въ заволжскія степи соглядатаевъ, тоже малороссіянъ, всегда отличавшихся замѣчательной страстью къ бродяжеству, къ отысканію новыхъ "вольныхъ" земель, послѣ того какъ ихъ воля на Запорожьѣ была урѣзана. Соглядатаи были схвачены гдѣ-то около Оренбурга и подъ стражею возвращены на мѣсто жительства, "претерпѣвъ изнуреніе". Пропагандистъ "вольныхъ поселеній", Геенковъ, былъ также схваченъ, заарестованъ и отданъ подъ уголовный судъ, какъ возмутитель народа. Дѣло объ этихъ волненіяхъ шло нѣсколько лѣтъ; множество народа невинно пострадало; Геенковъ также былъ осужденъ въ концѣ 1825 года. Геенковъ, "дабы онъ впредь не могъ содѣлать дальнѣйшаго вреда и въ примѣръ другимъ" былъ наказахъ плетьми, 50-го ударами, и сосланъ въ Сибирь въ каторжную работу; на снятіе-же съ него знака отличія св. Анны послѣдовало высочайшее соизволеніе.

Впрочемъ, ни ссылка въ Сибирь Геенкова, ни отдача въ солдаты, ни жестокія наказанія плетьми десятковъ тысячъ крестьянъ, порывавшихся тѣмъ или инымъ путемъ найти сказочную волю, не остановили этого всеобщаго стремленія къ открытію новаго крестьянскаго свѣта -- "вольныхъ поселеній". Побѣги обратились въ какую-то эпидемію, которая въ иные годы проявлялась въ нѣсколькихъ мѣстностяхъ, въ другіе-же свирѣпствовала повально.

III.

Обращаясь къ другой сторонѣ разсматриваемыхъ нами явленій въ исторіи русскаго народа, мы находимъ, что какъ крестьянъ не останавливали отъ побѣговъ и отъ исканій сказочной воли ни плети, ни поселеніе въ Сибири, ни каторжная работа, такъ и тѣхъ, отъ кого они бѣгали, ничто не научило оглянуться назадъ, осмотрѣться кругомъ и убѣдиться, что такое положеніе дѣлъ не нормально.

Одна изъ Вольскихъ помѣщицъ, Грузинцева, семидесятилѣтняя старуха, "подвѣшивала" такую-же семидесятилѣтнюю старуху, свою дворовую женку Дарью Грунину "въ желѣзное кольцо для люльки" и притомъ такъ, что для подвѣшиванья этой старухи веревка продѣвалась подъ мышки, а мотомъ несчастная вздергивалась къ потолку, къ самому кольцу, вбитому для вѣшанья колыбели, гдѣ и висѣла, такимъ образомъ, по нѣскольку часовъ. Это изысканное вѣщанье старухи было чисто дѣломъ мести: ей Грузинцева мстила, такимъ образомъ, за то, что старуха, будучи когда-то молоденькою, "въ бѣгахъ находилась для видѣнья самозванца Пугачова".

Другая тамошняя помѣщица Теплова, наказывая своихъ дворовыхъ людей, имѣла обыкновеніе -- "для удобнаго къ наказанію дѣйствія накидывать имъ на шеи веревки". Вообще, дѣло Тепловыхъ, найденное нами въ архивѣ, имѣетъ много любопытныхъ сторонъ, характеризующихъ то время, въ которое дѣйствіе происходило.

Въ декабрѣ 1825 года къ саратовскому губернатору поступило отъ Вольскаго городничаго Струкова донесеніе, въ которомъ между прочимъ писалось: "Сего декабря 2-го числа, во время отлучки моей для свидѣтельства виннаго городского магазейна, пришли ко мнѣ въ домъ для принесенія жалобы титулярной совѣтницы Екатерины Тепловой крѣпостные ея люди Андрей Петровъ съ женою Лукерьею и вдовою Аксиньею Степановою, на жестокое съ ними ею и мужемъ ея, титулярнымъ совѣтникомъ Тепловымъ, обращеніе, за коими, какъ домашніе мои показываютъ, прибѣжалъ въ озартномъ образѣ помянутый г. Тепловъ, началъ ихъ бить, и кричалъ неблагопристойно, отчего мое семейство перепугалось. По возвращеніи-же, на спросъ мой, тѣ люди объявили, что господа ихъ, а особливо госпожа Теплова, каждодневно мучаютъ ихъ жестокими побоями, и послѣдняя для удобнаго къ наказанію дѣйствія накидываетъ имъ на шеи веревки" ит. д. По опросу крестьянъ Тепловыхъ, оказалось, что обращеніе съ ними было, дѣйствительно, не ласковое. У вдовы Степановой голова была острижена -- тоже обыкновенное наказаніе того времени. Когда отъ Тепловыхъ потребовали, чтобы они "въ ненаказываніи своихъ людей безъ вѣдома полиціи" дали подписку, то Тепловы подписки не дали; людей тоже не захотѣли взять къ себѣ. Въ виду того, что Тепловы, и особенно Теплова, какъ женщина въ высшей степени строптивая, постоянно обращались съ крестьянами "неблагонамѣреннымъ образомъ", не только мучили ихъ, но и клеветали на нихъ, чтобъ подвергнуть то денежнымъ штрафамъ, то сѣченью плетьми и пр.,-- Струковъ просилъ губернатора нарядить слѣдствіе вообще надъ безразсудными дѣйствіяни Тепловыхъ.

Наряжено было слѣдствіе, или какъ выразились власти -- "тончайшее изслѣдованіе". Это "тончайшее изслѣдованіе" поручено было тамошнему предводителю дворянства, Бекетову; а между-тѣмъ городничему велѣно было крестьянъ Тепловыхъ отъ истязанія "всемѣрно охранять". Обиженный этимъ Тепловъ явился въ полицію и требовалъ, чтобъ ему возвратили его людей до рѣшенія дѣла. Ему сказали, что люди будутъ возвращены, но только подъ росписку и съ условіемъ, что онъ ихъ безъ вѣдома полиціи не будетъ наказывать тѣлесно. Тогда Тепловъ, "войдя въ озартность, началъ въ присутствіи изъявлять городничему грубости".

-- Вы бунтовщикъ, и здѣсь въ городѣ взбунтовали всѣхъ въ неповиновенію крестьянъ, кричалъ онъ, уходя изъ полиціи.

Струковъ снова сообщалъ объ этомъ губернатору и добавлялъ: "а что я никакого повода помѣщичьимъ крестьянамъ къ неповиновенію ихъ помѣщикамъ не давалъ, въ томъ ссылаюсь на вольское благородное дворянство". Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ снова просилъ разслѣдованія дѣйствій Тепловыхъ, а равно и того, дѣйствительно-ли онъ бунтовщикъ.

Съ своей стороны Теплова, оскорбленная тѣмъ, что у нея отняты были ея жертвы, открыто пошла противъ всѣхъ мѣстныхъ властей. Зная, что ея необузданность въ отношеніи къ крестьянамъ извѣстна всему краю, она обратилась въ Нижній Новгородъ, гдѣ въ то время имѣлъ постоянное мѣстопребываніе нижегородскій, казанскій, симбирскій, саратовскій и пензенскій генералъ-губернаторъ, главный начальникъ всего средняго Поволжья. Она обвиняла всѣ мѣстныя власти чуть-ли не въ бунтѣ -- обвиняла губернатора, предводителя дворянства, всю полицію и всѣ прочія присутственныя и судебныя мѣста. Въ виду такихъ серьезныхъ указаній, генералъ-губернаторъ командировалъ въ саратовскую губернію особаго слѣдователя, Тавкелева. Тавкелевъ потребовалъ отъ Панчулидзева подробныхъ свѣденій обо всѣхъ дѣлахъ, какія только производились во всѣхъ присутственныхъ мѣстахъ отъ имени Тепловой или по ея претензіямъ, жалобамъ и проч.-- Сцма Теплова не удовлетворилась тѣмъ, что подняла на ноги всѣ присутственныя мѣста изъ-за того только, что ей не позволяли накидывать веревки на шеи своихъ крестьянъ: она, "за неумѣніемъ пороссійски писать", въ необходимыхъ случаяхъ отряжала за себя дѣйствовать мужа, который, подбиваемый ею, жаловался, что Струковъ назвалъ его "человѣкомъ сомнительнаго поведенія" и что противъ жестокостей Теплова и особенно его жены у Струкова "готовы свидѣтельствовать четыре тысячи человѣкъ мѣщанъ подъ присягою".-- Такова была репутація помѣщицы, неумѣвшей "писать по россійски"! Наконецъ, когда Тепловыхъ потребовали къ слѣдствію, они прислали къ слѣдователямъ "сказку", въ которой категорически заявили, что "для дачи отвѣтовъ явиться за нужное не почитаютъ".

Мало того, что Теплова подняла на ноги генералъ-губернатора и всѣ мѣстныя власти за то, что ей не позволяли водить своихъ крестьянъ съ веревками на шеѣ, она дошла до сената и изобразила всю мѣстную администрацію въ видѣ бунтовщиковъ, попирающихъ законы государства. Она припомнила и сообщила сенату и другіе факты изъ своихъ отношеній къ подвластнымъ ей крѣпостнымъ, о томъ, какъ отъ. нея постоянно бѣгали люди, тоже безъ сомнѣнія не вынося ея жестокостей, и о томъ, что мѣстныя власти будто-бы постоянно защищали по ее, а ея людей. Она жаловалась сенату, что еще въ 1824 г. въ одну глухую ночь, изъ ея дома бѣжало цѣлое семейство крестьянина Сѣрова, что она тогда-же "поручила" своему мужу просить городничаго Струкова "по горячимъ слѣдамъ" розыска ть бѣглецовъ, но что Струковъ, "забывъ грамоту, высочайше дворянству дарованную", въ оскорбительныхъ выраженіяхъ объявилъ ея мужу, что Теплова и мужъ ея обращаются съ своими людьми "тирански", что это извѣстно ему безъ всякаго слѣдствія отъ сосѣдей и людей Тепловыхъ, которые постоянно являлись къ нему съ жалобами; что Струковъ постоянно, во всѣхъ своихъ бумагахъ, отзывается о Тепловой, что она "не спокойнаго нрава и пылкаго характера"; что, между тѣмъ, всѣ ея крестьяне положительно злодѣи, способные на все, что эти крестьяне намѣревались ее сжечь, "поставивъ горшокъ съ жаромъ подъ лавку къ самой стѣнѣ"; что они даже "родопроисхожденія" самаго ужаснаго, именно изъ села Смородиновки, "жители коего издревле народъ буйной, что самое извѣстно вышнему начальству, что они даже противъ самого правительства въ 1817 году оказывали неповиновеніе" и т. д. Оскорбленное помѣщичье самовластіе не остановилось и на этихъ хитросплетеніяхъ и измышленіяхъ. Теплова доказывала сенату, что "саратовскій гражданскій губернаторъ Панчулидзевъ и сынъ его, губернскій предводитель, съ предсѣдателемъ уголовной палаты и съ губернскимъ прокуроромъ связаны между собою самыми близкими узами родства, изъ коихъ два первые весьма благосклонно или даже до пристрастія расположены къ г. Вольскому городничему, имѣютъ съ нимъ хлѣбосольство и, по пріѣздѣ изъ Саратова въ Вольскъ по дѣламъ службы, всегда у него, г. городничаго, Останавливаются въ домѣ" и т. д.

Вскорѣ послѣ того Панчулидзевъ умеръ, и Теплова, не добившись того, чтобъ ей дозволили водить своихъ людей, какъ собакъ, на сверѣ, опять подняла дѣло, думая выиграть его при новомъ губернаторѣ, князѣ Голицынѣ, извѣстномъ своими дѣйствіями по уничтоженію иргизскихъ раскольничьихъ общинъ. Снова начались слѣдствія, присяги, допросы. Все это привело только къ тому, что бросило нѣсколько новыхъ лучей свѣта на тѣ темныя стороны, которыми и безъ того не бѣдна исторія крѣпостного права. Такъ разслѣдованія Тепловскаго дѣла показали, что пылкая помѣщица наказывала одну свою крестьянку за то, что, " во время сливанія кваса, увидя въ погребѣ боченокъ, поставленный какимъ-то образомъ не прямо, начала ту женку бить за то немилосердно по вискамъ и щекамъ руками, а потомъ, не удовлетворясь тѣмъ, схватила ее за горло такъ, что она захрипѣла и тутъ-же въ погребѣ упала на землю и долго на оной лежала",-- что эта-же Теплова, "пришедъ въ людскую, начала бить женку Степанову безъ всякой причины, говоря, что для чего она много дала собакѣ ѣсть;" -- что еще одну женщину она "била по щекамъ и таскала за волосы, а послѣ сего, схвативъ лежащій въ людской избѣ на столѣ ременный поперешникъ и накинувъ оный на шею, тащила ее въ горницу, чтобы такъ бить плетью"; или что "госпожа Теплова чинила побои людямъ не за то, что собакѣ много ѣсть давали, а за то, что не хорошо оную накормили", или "била ладонью по щекѣ за нечистое вымытіе ветошекъ" и т. п. Посторонніе люди показывали, что часто, въ "нечаемое время на дворѣ Тепловыхъ слышенъ былъ крикъ, происходившій отъ гг. Тепловыхъ, какъ будто что-то повелѣвающій" -- все это Теплова командовала своими людьми.

Понятно, что при такомъ мелкомъ домашнемъ тиранствѣ, обставленномъ и другими невыгодными условіями, побѣги барскихъ людей должны были доходить до степени общей эпидеміи. Тепловское дѣло мы взяли только на выдержку изъ множества подобныхъ дѣлъ; но изъ него можно заключить, какъ трудно было принять кому-бы то ни было на себя роль защитника притѣсняемыхъ жертвъ, когда всякая попытка защитить крѣпостного человѣка ставилась въ вину защитнику, какъ измѣна закону, какъ бунтъ, какъ возстановленіе народа противъ правительства. Вотъ почему было принято за правило, что всякаго крестьянина или двороваго человѣка, приходившаго въ законной власти жаловаться на жестокость помѣщика или указывавшаго даже на преступленіе господина, тотчасъ сажали подъ арестъ. Оставалось одно -- или спиться съ кругу и попасть въ Сибирь на поселеніе, или бѣжать куда глаза глядятъ, и опять-таки, въ концѣ концовъ, очутиться въ острогѣ, въ Сибири или-же въ прежнихъ немилостивыхъ рукахъ господина, если этотъ послѣдній не желалъ разстаться съ своею крѣпостною собственностью, какъ съ рабочею силою, и потому не посылалъ ее ни въ солдаты, ни въ Сибирь.

Оттого архивныя дѣла уголовныхъ палатъ того времени и уѣздныхъ судовъ почти на половину наполнены приговорами о бѣжавшихъ отъ помѣщиковъ крестьянахъ, а въ концѣ приговоровъ значатся постоянно плети, розги, тобольскій приказъ о ссыльныхъ и т. п.

IV.

Разсматривая далѣе архивные хронографы отжившаго свое время крѣпостничества, мы находимъ, что еще болѣе важное значеніе въ исторіи русскаго народа имѣютъ тѣ дѣла, гдѣ выступаютъ наружу столкновенія крестьянства съ неумѣренными притязаніями управляющихъ имѣніями въ вотчинахъ крупныхъ, гдѣ волненія охватываютъ цѣлыя мѣстности.

Къ числу подобныхъ явленій, о которыхъ мы говоримъ, принадлежатъ волненія въ вотчинахъ князей Петра Михайловича Волконскаго и Ларіона Васильевича Васильчикова.

Въ концѣ апрѣля 1826 года, почтъ-директоръ с.-петербургскаго почтамта, г. Булгаковъ, между прочимъ, писалъ Панчулидзеву: {Письмо Булгакова окаймлено траурнымъ бордюромъ, по случаю смерти государя Александра Павловича.} "Управляющій селомъ Архангельскимъ, принадлежащимъ князю Петру Михайловичу Волконскому, мѣщанинъ Василій Колкотинъ, донесъ мнѣ, что крестьяне того села, по наущенію нѣкоторыхъ дурныхъ людей, совершенно вышли изъ повиновенія къ нему, грозятъ ему и старостѣ закованіемъ въ кандалы и побоями, и изъ вотчины выѣхать ему не позволяютъ, и что при таковомъ безначаліи, крестьяне, обращенные на господское хлѣбопашество, не работаютъ, между тѣмъ какъ настало уже время посѣва; а оброчные не платятъ оброка.-- По уваженію, что слѣдствія таковаго безпорядка, е ели только управляющій доноситъ поистинѣ, могутъ быть весьма вредны для имѣнія князя Петра Михайловича, я обращаюсь къ вашему превосходительству съ покорнѣйшей просьбою о порученіи благонадежному человѣку войти на мѣстѣ въ разсмотрѣніе, отчего крестьяне означенной вотчины вышли изъ повиновенія, и объ оказаніи, чрезъ кого слѣдуетъ, пособія вашего управляющему вотчиною къ приведенію въ порядокъ оной и къ пресѣченію дальнѣйшаго своевольства мужиковъ, чѣмъ вы, милостивый государь, князя Петра Михайловича особенно обязать изволите".

На это Панчулидзевъ тотчасъ-же отвѣчалъ, что онъ немедленно предписалъ балашовскому капитанъ-исправнику отправиться въ село Архангельское, и если крестьяне дѣйствительно оказываютъ непослушаніе, то безъ всякаго послабленія привелъ-бы ихъ въ повиновеніе. Вмѣстѣ съ этимъ онъ тутъ-же прибавлялъ въ письмѣ къ Булгакову: "Весьма странно для меня, что Колкотинъ, за неоднократными моими ему подтвержденіями, чтобы онъ по всякимъ дѣламъ, касающимся до имѣній его сіятельства, относился ко мнѣ и къ балашовскому исправнику, которому отъ меня и писано и изустно приказано имѣть въ непосредственномъ вниманіи имѣнія его сіятельства и во всякихъ нуждахъ оказывать Колкотину всевозможное вспомоществованіе, не увѣдомилъ о таковомъ важномъ происшествіи ни меня, ни исправника, для принятія ближайшихъ мѣръ къ прекращенію сего безпорядка, если таковой былъ".

Почти черезъ два мѣсяца Панчулидзевъ получилъ еще траурное письмо, уже отъ самого князя Волконскаго, въ которомъ этотъ вельможа, увѣдомляя, что ему извѣстенъ отвѣтъ Панчулидзева къ Булгакову и распоряженіе, данное капитанъ-исправнику, присовокуплялъ между прочимъ, слѣдующее: "Получая съ каждою почтою отъ управляющаго селомъ Архангельскимъ, Колкотина,.донесенія, что безпорядки и неповиновеніе тамошнихъ крестьянъ все еще продолжаются, думаю, что г. балашевскій исправникъ, вслѣдствіе предписанія вашего, тамъ еще не успѣлъ быть. Давно видя непослушаніе тамошнихъ крестьянъ и уклоненіе отъ исполненія дѣлаемыхъ имъ мною предписаній, неплатежъ оброка и разстройство, производимое ими по начавшемуся въ той вотчинѣ господскому хлѣбопашеству, крайне симъ озабочиваюсь и покорнѣйше прошу ваше превосходительство не оставить употребить содѣйствія вашего къ усмиренію крестьянъ села Архангельскаго, чѣмъ особенно меня обязать изволите". Къ этому князь Волконскій приложилъ выписку изъ донесенія къ нему Колкотина, чтобъ изъ этой выписки Панчулидзевъ самъ могъ видѣть, "какъ далеко, по выраженію кн. Волконскаго, простирается дерзость и неповиновеніе крестьянъ". {Чтобы видѣть, дѣйствительно-ли "такъ далеко простиралась" эта "дерзость" и это "неповиновеніе крестьянъ" князя Волконскаго, приведемъ здѣсь самыя сильныя мѣста изъ донесенія этого Колкотина: "Предписаніе вашего сіятельства хотя я крестьянамъ по нѣскольку уже кратъ читалъ самъ и даже заставлялъ другихъ, но ни на что не смотрятъ и не хотятъ слушать. На сходы ходятъ бунтовщики Владиміръ Лобановъ, Кондратій Панкратовъ, Василій Козловъ и Никита Антоновъ, всегда пьяные, даже до того напиваются, что приходятъ какъ съумасшедшіе. 8-го числа сего мѣсяца крестьянинъ Иванъ Лобановъ, человѣкъ старый, почтенный, приходя просить на своего сына, бунтовщика перваго, Владиміра Лобанова, молодого почти мальчика, который, пришедъ въ контору пьяный, разругалъ матерными словами своего родного отца, а потомъ уже и меня и трехъ своихъ почтенныхъ родныхъ братьевъ, и не пошелъ подъ сужденіе ни къ отцу, ни ко мнѣ, и я уже до времени ни вашего сіятельства разрѣшенія отступился. Во всемъ ономъ буду ждать отъ вашего с--ва защиты и покровительства. И они не мнѣ не повинуются, ни вашему сіятельству, я ежели бы они васъ страшились, то-бы не то я дѣлали. Не только не платятъ прежнихъ недоимокъ, и новаго оброку 1825 года платить никакъ не хотятъ, и не потому, что были-бы бѣдные, а тѣ, кои самые исправные люди, а все зло отъ малаго количества бунтовщиковъ, которые не платятъ сами, да и другимъ запрещаютъ."}

По всему видно, что вѣсти о мнимыхъ бунтахъ крестьянъ доходили до Петербурга въ преувеличенномъ видѣ и тѣмъ настроивали воображеніе на что-то ужасное. Колкотинъ видитъ вездѣ бунтовщиковъ, путаетъ князя Волконскаго неповиновеніемъ крестьянъ, а между-тѣмъ, изъ его-же донесеній, сейчасъ нами приведенныхъ въ выноскѣ, оказывается, что какой-то мальчикъ нагрубилъ своему отцу и не хотѣлъ избрать своимъ судьею Колкотина, который, какъ выяснится ниже, былъ началомъ всего зла, какъ безразсудно давящая на крестьянъ сила, ихъ-же соками питавшаяся и обманывавшая своего барина для выгодъ своего собственнаго кармана. "Неповинующіеся мнѣ -- вамъ по повинуются!" -- вотъ какія уловки пускалъ въ ходъ этотъ наемникъ, которыми въ то время были терзаемы многія помѣщичьи вотчины, лично неуправлявигіяся своими вотчинниками.

Какъ-бы то ни было, въ данномъ случаѣ дѣло еще не такъ далеко зашло, какъ полагали въ Петербургѣ, а иначе, если-бы какая опасность угрохала спокойствію населенія, Панчулидзевъ, старый губернаторъ, не разъ управлявшійся съ дѣйствительными крестьянскими бунтами, не замедлилъ-бы дать дѣлу крутой оборотъ, какъ онъ и поступалъ тамъ, гдѣ раздраженіе крестьянъ доходило до взрыва. Поэтому, въ настоящемъ случаѣ онъ успокоилъ князя Волконскаго и выразилъ сомнѣніе на счетъ того, такъ-ли, какъ слѣдуетъ, дѣйствуетъ его довѣренный, Колкотинъ. "Когда Колкотинъ прибылъ къ управленію ввѣреннаго ему имѣнія и явился ко мнѣ съ письмомъ вашего о-на (писалъ Панчулидзевъ князю Волконскому), то я въ то-же самое время предписалъ балашовскому капитанъ-исправнику принять его, а съ нимъ вмѣстѣ и имѣнія вашего о-на въ непосредственный надзоръ свой и попеченіе; Колкотину-же приказалъ во всѣхъ встрѣчающихся надобностяхъ его по имѣнію относиться ко мнѣ. Но онъ, когда открылось первое будто-бы неповиновеніе къ нему крестьянъ, не давъ знать о семъ ни мнѣ, ни исправнику, писалъ объ.ономъ Константину Яковлевичу (Булгакову), и когда я вслѣдствіе сего получилъ письмо его превосходительства, то предписалъ исправнику отправиться въ имѣніе вашего о-на и, если донесеніе Колкотина окажется справедливымъ, то тотчасъ привести крестьянъ въ должное повиновеніе. Такое предписаніе мое я отдалъ Колкотину для доставленія исправнику, и онъ тутъ-же объявилъ мнѣ, что, по водворяющемуся между крестьянами спокойствію, онъ то предписаніе мое вручитъ исправнику тогда, какъ встрѣтитъ въ немъ надобность. Слѣдовательно, изъ всего здѣсь описаннаго ваше о-во усмотрѣть изволите, что за тѣми мѣрами, которыя были со стороны коей ему предоставлены, отъ него уже собственно зависѣло видѣть въ крестьянахъ повиновеніе; но онъ, отринувъ сія мѣры, вновь, минуя меня и исправника, жалуется на ослушаніе и буйство одного мальчишки, тогда какъ укротить его, при помощи отца и родныхъ сего мальчишки, могъ онъ во всякое время" и т. д.

При всемъ томъ Панчулидзевъ приказалъ капитанъ-исправнику отправиться къ мнимымъ бунтовщикамъ.

Крестьяне очень хорошо знали, что наѣзды капитанъ-исправниковъ обыкновенно предшествуютъ появленіямъ военныхъ командъ, и потому немедленно выдали тѣхъ, на кого Колкотинъ указалъ, какъ "на главныхъ виновниковъ, въ томъ неповиновеніи бывшихъ и волновавшихъ прочихъ". Такихъ непокорныхъ оказалось пять человѣкъ; его и были именно тѣ жертва, которыхъ давно намѣтилъ Колкотинъ, постоянно называя "бунтовщиками" и пугая ихъ именемъ ничего невѣдавшаго князя Волконскаго. Бунтовщики назначены были къ отсылкѣ въ рабочій домъ, "для исправленія ихъ поведенія". Трое другихъ -- Меркуловъ, Елисеевъ и Кириловъ -- согласно воли князя Волконскаго, считавшаго ихъ агитаторами, назначены были къ высылкѣ въ другія вотчины этого вельможи, именно въ Малино, рязанскія имѣнія князя Волконскаго. Впрочемъ, въ то время, когда ожидался наѣздъ капитанъ-исправника въ мнимо-бунтующее село Архангельское, Скачиха тожъ, двое самыхъ опасныхъ бунтовщиковъ, Владиміръ Лобановъ, котораго Панчулидзевъ называлъ "мальчишкой", и Никита Антоновъ, изъ Скачихи бѣжали, и по произведеннымъ розыскамъ нигдѣ не найдены. Капитанъ-исправникъ, которымъ былъ тогда Елагинъ (Григорій Романовичъ), относительно этихъ бѣглецовъ распорядился, чтобы "о имѣніи въ явкѣ ихъ блюденія" принялъ непосредственное участіе отставной почталіонъ Кубряковъ, котораго онъ, какъ сыщика и тайнаго своего агента, и досадилъ въ Скачихѣ на случай ожидаемыхъ заговоровъ и бунтовъ со стороны крестьянъ.

Донося Панчулидаеву о результатахъ своего наѣзда въ Скачиху, Елагинъ присовокуплялъ, что онъ, "на случай предохраненія управляющаго Колкотина отъ своевольныхъ мечтаній крестьянъ и къ сильнѣйшему побужденію въ нихъ должнаго спокойствія и повиновенія", (онъ) согласно воли князя Волконскаго, снесся съ командиромъ конно-артиллерійской No 3 роты, подполковникомъ Тутчевымъ, относительно "постановленія квартированіемъ въ оное село Скачиху минской команды". Вмѣстѣ съ тѣмъ онъ прислалъ Панчулидзеву и подписку, отобранную имъ отъ крестьянъ Скачихи въ томъ, что они Колкотину "повиноваться обязаны и всѣ отъ него возлагаемыя господскія работы и приказанія исполнять должны въ точности".

Не далѣе, какъ черезъ пять дней Елагинъ снова повторилъ свой наѣздъ въ Скачиху. На этотъ разъ онъ успѣлъ захватить трехъ "главныхъ бунтовщиковъ и ослушниковъ", въ первый его наѣздъ тайно бѣжавшихъ изъ своего села, именно: "мальчишку" Лобанова, и двухъ другихъ: Антова и Панкратова. Изъ нихъ послѣдній опредѣленъ былъ въ смирительный домъ, а первые два -- къ высылкѣ въ распоряженіе главноуправляющаго надъ пятью вотчинами князя Волконскаго, маіора Смольяна. Тутъ-же Елагинъ получилъ увѣдомленіе отъ командира конно-артиллерійской роты, что имъ отправленъ въ Скачиху военный отрядъ съ строевыми верховыми лошадьми, подъ командою прапорщика Шевіота 1-го, который и "долженъ тамъ находиться, по усмотрѣнію надобности того Колкотина".

Какъ-бы то ни было, годъ этотъ прошелъ спокойно. Не понадобились поэтому ни внезапные наѣзды въ Скачиху капитанъ-исправника, ни употребленіе въ дѣло артиллерійскаго оружія. Главные бунтовщики были высланы, прочіе крестьяне, повидимому, молча работали, такъ-что даже Колкотинъ не требовалъ охраненія его отъ "своевольныхъ мечтаній" покорнаго ему населенія. Но призракъ бунта все еще смущалъ издали князя Волконскаго.

Въ это время умеръ Панчулидзевъ. Въ Саратовъ назначили другого губернатора, князя Голицына. Князь Волконскій на первый разъ ему писалъ, что, "положивъ" четырехъ зачинщиковъ смутъ (въ томъ числѣ и "мальчишку" Лобанова), "за возмутительные поступки, буйство и дурное поведеніе наказать примѣрнымъ образомъ", онъ просилъ его сдѣлать распоряженіе объ отсылкѣ этихъ крестьянъ въ Сибирь.

Оказалось, что изъ этихъ четырехъ, назначенныхъ въ Сибирь, зачинщиковъ неповиновенія, Владиміръ Лобановъ, въ третій уже разъ препровождаемый подъ карауломъ въ рязанскія вотчины князя Волконскаго, въ третій разъ съ дороги бѣжалъ. Остальные три сидѣли, кто въ острогѣ, кто въ рабочемъ домѣ, и потому на высылку ихъ въ Сибирь оставалось только представить корковыя деньги, на одежду и на обувь, что Колкотинъ немедленно и сдѣлалъ, чтобъ только скорѣе лишить ихъ всякой возможности когда-либо воротиться на родину. Повидимому, онъ дрожалъ за свою собственную жизнь, особенно когда провѣдалъ чрезъ своихъ агентовъ, что самый опасный изъ его враговъ, Лобановъ, бѣжавшій изъ подъ конвоя, снова пробрался отъ рязанскихъ вотчинъ къ себѣ на родину и бродитъ въ окрестностяхъ Скачихи. Поэтому онъ писалъ, между прочимъ, князю Голицыну, что Лобановъ "бѣгаетъ и шатается здѣсь, близь села, и разбойничаетъ съ своими товарищами". Посылая съ этими вѣстями къ Голицыну нарочнаго, онъ умолялъ его поймать "бѣглеца и бунтовщика Лобанова", переловить его товарищей и "тѣмъ разбойническую шайку уничтожить". Думая напугать и разжалобить губернатора, онъ прибавлялъ въ своемъ письмѣ о Лобановѣ: "онъ грозитъ мнѣ лишеніемъ жизни и убійствомъ, выжженіемъ села и мельницы князя Петра Михайловича Волконскаго".

Въ то время сборы по отправкѣ помѣщичьихъ крестьянъ въ Сибирь, отправляемыхъ по настоянію владѣльцевъ, были весьма не долги: помѣщикъ обыкновенно представлялъ въ губернское правленіе 4 р. 36к., двѣ рубахи, двое портовъ, шапку, зипунъ и онучи и указывалъ на того, кого онъ желаетъ сослать, не объясняя даже вины его. Указываемое лицо сажали въ острогъ, потомъ приводили въ губернское правленіе, объявляли ему распоряженіе и сдавали съ рукъ на руки полиціи вмѣстѣ съ партіоннымъ, статейнымъ спискомъ и маршрутомъ. Въ маршрутѣ назначался день, когда переселяемый долженъ выйти въ дорогу. Четырехъ рублей тридцати шести копеекъ, двухъ рубахъ, двухъ портовъ, зипуна и онучь должно было хватить на весь путь отъ Саратова до Тобольска, куда партія арестантовъ доходила иногда втеченіи года. Были, впрочемъ, и такіе, которыя не только доходили до Тобольска, но и успѣвали бѣжать оттуда, пробраться вновь на родину и, если слишкомъ горька и неправа была обида, жестоко отмстить помѣщику, старостѣ, а иногда и всему селу. Тутъ обыкновенно пускался въ ходъ "красный пѣтухъ", получившій въ Россіи такую громкую историческую извѣстность.

Такимъ образомъ, двое изъ товарищей Лобанова -- Козловъ и Евстратовъ, недолго сидѣли въ острогѣ. Въ концѣ апрѣля 1827 года ихъ вывели изъ Саратова вмѣстѣ съ партіей арестантовъ и погнали въ Тобольскъ. Тогда начались розыски Лобанова. Поднята была на ноги полиція,: требовалось во что-бы то ни стало поймать виновнаго "въ столь важной злонамѣренности"; поимка его ставилась на строжайшую отвѣтственность мѣстныхъ властей. Само собою разумѣется, что облавою нельзя было не поймать бѣглеца, особенно когда его тянуло къ родному селу, къ знакомымъ. Скоро провѣдали, что онъ скрывается на сосѣднихъ хуторахъ помѣщика Сокольницкаго. Говорили, что онъ собралъ шайку, съ которою ходилъ по окрестностямъ, грабилъ какъ настоящій разбойничій атаманъ и не легко отдался бы въ руки. Но скоро и онъ былъ схваченъ "съ имѣющимся при немъ пяти-четвертовымъ ножомъ", какъ сказано въ донесеніи о поимкѣ его.

Князь Волконскій, получивъ объ этомъ извѣстіе, благодарилъ князя Голицына за его энергическія распоряженія "въ разсужденіи неповиновавшихся крестьянъ саратовской вотчины тетушки моей", какъ онъ выражался въ письмѣ къ Голицыну, потому-что имѣніе это принадлежало собственно теткѣ его генералъ-лейтенантшѣ княгинѣ Екатеринѣ Алексѣевнѣ Волконской, а князь Петръ Михайловичъ былъ ея наслѣдникомъ и полнымъ распорядителемъ саратовскихъ вотчинъ.

Послѣ всѣхъ этихъ поѣздовъ капитанъ-исправника и его агентовъ, послѣ ввода въ мнимо-безпокойныя имѣнія князя Волконскаго военной команды и послѣ ссылки въ Сибирь нѣкоторыхъ жертвъ, признанныхъ опасными для общественнаго спокойствія, крестьяне Волконскаго могли наконецъ думать, что ихъ оставятъ въ покоѣ.

Но не прошло и полгода, какъ Колкотинъ опять сталъ разсылать страшныя письма то въ Петербургъ, то въ Саратовъ о томъ, что въ имѣніи князя Волконскаго опять встаютъ крестьянскіе бунты, что снова начались наговоры, тайныя сходки крестьянъ по ночамъ, отправленіе въ Петербургъ ходиковъ и т. п. Нашелся новый заговорщикъ и коноводъ возстанія, болѣе опасный, чѣмъ юный Лобановъ, и болѣе опытный, потому что располагалъ и достаточнымъ запасомъ образованности, и вліяніемъ на крестьянъ и опытностью.

Такимъ оказался бывшій мѣстный благочинный, священникъ Петръ Аркадакскій.

Къ чести вашего духовенства слѣдуетъ отнести, что въ то время, о которомъ мы говоримъ, когда отъ произвола помѣщиковъ зависѣло перемѣщеніе и смѣна священниковъ въ такой почти степени, какъ-бы они были старостами или дворовыми людьми вотчинниковъ, когда, по волѣ вотчинника, священникъ могъ остаться безъ клочка земли, на которой-бы онъ могъ посѣять себѣ хлѣба, безъ пожни, съ которой онъ могъ-бы собрать сѣна для своего домашняго скота, когда, по одному слову вотчинника, священниковъ смѣщали съ мѣстъ,-- многіе изъ нихъ не боялись становиться на сторонѣ крестьянъ, когда видѣли, что крестьяне притѣснены.

Къ нимъ ходили крестьяне за совѣтомъ, за помощью, за утѣшеніемъ. Имъ на духу передавали они все, что нерѣдко выносили въ своей жизни, боясь обнаружить это передъ свѣтскими властями изъ опасенія допросовъ, арестовъ, плетей и, конечно, исхода помѣщичьяго гнѣва -- ссылки въ Сибирь.

Такъ и въ данномъ случаѣ, во время гоненій, обрушившихся на крестьянъ князя Волконскаго, сторону ихъ принялъ священникъ Аркадакскій. Однако изъ страха навлечь на себя гнѣвъ такого сильнаго вельможи, какъ князь Волконскій, Аркадакскій могъ показывать свое участіе къ крестьянамъ только тайно, украдкой, словно онъ былъ заговорщикомъ.

Какъ-бы то ни было, симпатіи Аркадакскаго недолго оставались тайною для Колкотина, и онъ повелъ противъ него цѣлый рядъ обвиненій. Величая себя громкимъ титуломъ -- "генералъ-лейтенантши княгини Екатерины Алексѣевны и наслѣдника ея, министра двора его императорскаго величества генералъ-отѣннфантеріи и генералъ-адъютанта, князя Петра Михайловича Волконскихъ, (кредитованный управляющій выборгскій мѣщанинъ Василій Ивановъ, сынъ Колкотинъ" -- онъ написалъ князю Голицыну цѣлый рядъ обвинительныхъ пунктовъ противъ Аркадакскаго. "Ни мало неприлично и несоотвѣтственно священническому сану и даже въ противность законовъ входить было въ мірскія и свѣтскія дѣла, какъ села Скачихи бывшему священнику и благочинному Петру Захарову сыну Аркадакскому", писалъ онъ въ своемъ извѣтѣ, адресованномъ князю Голицыну.

Въ извѣтѣ изображалось, что Аркадакскій, еще съ 1825 года, неизвѣстно будто-бы за что, "злобствуя" на Колкотина и "желая навести ему неудовольствіе", постоянно старался и "нынѣ домогается всячески и водъ разными предлогами подбить и разстроить къ волненію и буйству крестьянъ князя Волконскаго", что, "собирая къ себѣ въ ночныя времена тайные и многократные крестьянамъ сходы или сборища для совѣтовъ", Аркадакскій "сочинялъ имъ и писалъ собственною своею рукою гнусныя, пасквильныя, вздорныя и даже совсѣмъ и совершенно ложныя разныхъ родовъ просьбы", что онъ самъ писалъ и отъ своего имени выдавалъ крестьянамъ паспорты, съ которыми тѣ и доходили до Москвы, чтобы жаловаться своимъ вотчинникамъ на Колкотина и т. д. Послѣ всѣхъ обвиненій, взведенныхъ на Аркадакскаго, Колкотинъ восклицаетъ въ своемъ извѣтѣ: "Ваше сіятельство! Можетъ-ли тутъ быть и обитать настоящее спокойствіе и тишина между народомъ непросвѣщеннымъ и чернымъ, когда уже самъ священникъ, онъ-же и благочинный, развратить и разстроить къ волненію своими злонамѣренными замыслами народъ старался и старается всячески!" Тутъ припоминается, что и въ прошлые годы и въ настоящемъ, Аркадакскій "успѣлъ разстроить народъ къ буйству", что чрезъ его происки должны были "усмирять народъ" посредствомъ "гусарской военной команды" и т. д. Затѣмъ онъ указываетъ, что именно дѣлалъ Аркадакскій -- "единственно только въ убѣжденіе и погибель мою, а не что иное", какъ выражается Колкотинъ: Аркадакскій отъ имени всего крестьянскаго общества писалъ, что полиція заодно съ Колкотинымъ, что она прикрываетъ его грѣхи, что за это прикрытіе мѣстныя власти получаютъ отъ Колкотина взятки. Колкотинъ оправдывался и защищалъ какъ себя, такъ и мѣстныя власти, говоря, что ничего этого не было, что если кто виноватъ передъ правительствомъ, такъ это его враги, которыхъ онъ и наказываетъ Сибирью. "На что поносить и чернить земскую полицію и меня своими ложными просьбами и пустыми выраженіями!" снова восклицаетъ онъ въ своемъ доносѣ, отрицая, что онъ никогда не дарилъ земскому суду "18-ти четвертей разнаго господскаго хлѣба", говоря, что кругомъ него вездѣ разбойники, что разбойникамъ этимъ тайно помогаютъ священникъ Аркадакскій и сосѣдній помѣщикъ Сокольницкій, у котораго на хуторахъ, за Хопромъ, разбойническій притонъ, что разбойники живутъ тамъ съ своими " полюбовницами " и т. д.

Такимъ образомъ, опять встала гроза на крестьянъ, опять повторились экспедиціи капитанъ-исправника, земскаго суда, приводъ понятыхъ, военной команды и всѣ другіе аттрибуты усмиренія бунтовщиковъ. Съ другой стороны началась месть "за обнесеніе чести" мѣстныхъ властей, притѣсненія, придирки. Крестьяне, несчитая себя ни въ чемъ виновными, раздражались, нерѣдко грубили Колкотину. Колкотинъ посылалъ то къ князю Волконскому, то къ князю Голицыну доносъ за доносомъ. Явились новые бунтовщики и подстрекатели, родственники сосланныхъ -- Понкратовъ, Меркуловъ, Антоновъ, Сысоевъ и Леонъ Евстратовъ. Когда ихъ хотѣли взять, они бѣжали; потомъ снова явились и покорно, исполняли барскія работы. Однако Колкотинъ требовалъ непремѣннаго ихъ арестованія; онъ уже назначилъ отдать ихъ въ рекруты, если только они не будутъ забракованы. Исправникъ, по приказанію князя Голицына, явился въ Скачиху, окруженный полицейскими служителями и понятыми. Тѣ, которыхъ называли бунтовщиками, усердно исполняли господскую работу на вновь строящейся мельницѣ. Между тѣмъ Елагинъ такъ описываетъ свою неудачную попытку арестовать бунтовщиковъ: "Усмотря на господской работѣ, на мельницѣ, Понкратова и Сысоева... я велѣлъ при мнѣ находившимся двумъ приказно-служителямъ и одному солдату взять ихъ; но сверхъ чаянія моего сіи крестьяне крикомъ, при взятьѣ ихъ учиненнымъ, возбудили прочихъ крестьянъ выбѣжать отъ работы, на мельницѣ производимой, съ топорами въ рукахъ, коими въ многолюдствѣ тѣ Понкратовъ и Сысоевъ насильственно отняты, и сія толпа увлекла ихъ съ собою, крича съ азартомъ, что они никакъ никому оныхъ и никого изъ среды себя не отдадутъ и сами повиноваться не будутъ, какъ между прочимъ оставя господскія работы, всѣ ушли толпою въ село Скачиху".

Исправникъ, считая себя разбитымъ и посрамленнымъ, долженъ былъ удалиться. Въ Саратовъ поскакалъ нарочный съ донесеніемъ о новомъ бунтѣ. Требовалось вспомоществованіе воинской команды. Понятно, что на священника Аркадакскаго пало еще болѣе сильное подозрѣніе, какъ на виновника этихъ смутъ. Поэтому князь Голицынъ тотчасъ-же сообщилъ архіерею о неблаговидныхъ дѣйствіяхъ Аркадакскаго и просилъ его сдѣлать распоряженіе, "могущее въ достаточной мѣрѣ оградить спокойствіе и доброе повиновеніе крестьянъ, которые нынѣ произвели совершенное буйство". Ириней, епископъ пензенскій и саратовскій, отвѣчалъ, что Аркадакскій назначенъ имъ къ высылкѣ въ консисторію для поступленія съ нимъ по закону. Затѣмъ для увѣщанія неповинующихся крестьянъ онъ назначилъ соборнаго священника города Балашова, Лаврова, съ тѣмъ^ чтобы онъ, "при посредствѣ земской полиціи, употребилъ въ семъ случаѣ всевозможное стараніе, дабы крестьяне, познавъ свои противузаконные поступки, обратились къ должному повиновенію". Между тѣмъ, нѣкоторые изъ крестьянъ, прежде захваченные силой въ своемъ селѣ, привезены въ Саратовъ и посажены въ рабочій домъ.

Но до отправленія въ Скачиху войска, князь Голицынъ рѣшился испытать послѣднее средство благоразумнаго усовѣщиванья, повидимому, крайне раздраженныхъ крестьянъ. Для этого, онъ прибѣгнулъ къ одной личности, на которую вполнѣ надѣялся, такъ какъ прежніе опыты мнимыхъ и дѣйствительныхъ крестьянскихъ бунтовъ доказали, что личность эта своею находчивостью нерѣдко спасала крестьянъ отъ опасности весьма серьезныхъ вспышекъ и не менѣе серьезныхъ послѣдствій какого-либо минутнаго увлеченья. Это былъ маіоръ саратовскаго гарнизоннаго батальона Андреевъ. Поэтому князь Голицынъ тотчасъ написалъ въ Балашовъ, чтобы оттуда командировали въ сосѣднее съ Скачихою село Баклуши исправнѣйшаго дворянскаго засѣдателя, который, безъ всякой огласки и безъ разглашенія причины своего прибытія въ Баклуши, дождался-бы тамъ маіора Андреева. Съ другой стороны Андрееву онъ объяснилъ, что въ послѣднемъ дѣлѣ болѣе всего виновата оплошность самого исправника, что онъ могъ арестовать кого хотѣлъ безъ шума, подъ благовидными причинами, "которыхъ при всякомъ случаѣ изыскать не трудно", что, въ случаѣ напротивъ открытаго противодѣйствія крестьянъ, онъ могъ произвести арестъ при помощи достаточнаго числа постороннихъ людей, что, между тѣмъ, князь Голицынъ "не увѣренъ, чтобы возрожденный тѣмъ дѣйствіемъ Елагина, такъ сказать, минутный духъ буйства крестьянъ дошелъ до такой степени, что къ водворенію спокойствія необходимо нужна военная помощь", такъ какъ крестьяне въ самый моментъ появленія между ними Елагина, покорно работали на помѣщика, устраивая ему мельницу и въ числѣ работавшихъ были и тѣ, которыхъ Колкотинъ называлъ главными бунтовщиками и доносилъ, будто они бѣжали изъ вотчины, что, наконецъ, буйство нѣсколькихъ человѣкъ еще нельзя относить къ неповиновенію цѣлаго селенія. Поэтому князь Голицынъ, выражая полную увѣренность въ "благоразуміи, расторопности и дѣятельности" Андреева, поручилъ ему немедленно отправиться на мѣсто происшествія, удостовѣриться въ истинѣ всего, что сообщалъ Колкотинъ относительно бунта, узнать истинную причину того, что заставило крестьянъ не покориться Елагину, и затѣмъ уже употребить всѣ средства къ водворенію повиновенія непокорныхъ, арестовавъ главныхъ возмутителей и отослать ихъ въ ближайшій городъ. "Но -- прибавлялъ Голицынъ -- если-бы буйство крестьянъ уже дошло до такой степени, что, за всѣми употребленными вами способами, невозможно будетъ обратить ихъ къ повиновенію, безъ помощи въ томъ съ военной стороны, въ такомъ разѣ одолжаетесь вы, не приступая къ рѣшительнымъ мѣрамъ, тотчасъ донести о томъ".

Маіоръ Андреевъ уѣхалъ. Князь Голицынъ также выѣхалъ изъ Саратова въ другіе уѣзды, гдѣ требовалось его присутствіе. Прошло недѣли полторы, а извѣстій о положеніи дѣла, которое всѣхъ интересовало, не было. Когда князь Голицынъ былъ уже въ Кузнецкѣ, то къ нему явился маіоръ Андреевъ съ извѣстіемъ, что никакого бунта въ имѣніяхъ князя Волковскаго не было. Онъ объяснилъ, что всѣхъ крестьянъ, которые "показаны главными зачинщиками буйства," онъ взялъ прямо изъ схода, "поголовно имъ собраннаго" и тотчасъ-же отправилъ въ Балашовъ, что когда онъ прибылъ въ Скачиху и собралъ поголовный сходъ, мужщинъ и женщинъ, болѣе шестисотъ человѣкъ, то "затрудненіевъ особенныхъ или опасныхъ не встрѣтилъ," что ходилъ въ толпѣ "совершенно одинъ" и что поэтому рѣшительно не нашелъ, чтобы крестьяне села Скачихи были "въ сильномъ возмущеніи или буйствѣ." При этомъ онъ разъяснилъ и то, что Елагинъ назвалъ формальнымъ крестьянскимъ бунтомъ и требовалъ войска. Когда Елагинъ пріѣхалъ въ Скачиху, окруженный приличнымъ конвоемъ, какъ ему казалось слѣдовало въѣзжать въ бунтующее селеніе, и когда, по его приказанію, схватили тѣхъ, на кого онъ указалъ, то одинъ изъ схваченныхъ "отъ незапности сей закричалъ товарищамъ: "за что меня, братцы, берутъ!" Тогда, "на нечаянный крикъ сей всѣ плотники, бывшіе на работѣ, человѣкъ съ 50-ть, выбѣжали изъ мельницы, всякій съ тѣмъ инструментомъ, коимъ работалъ, и сказали "за что берутъ нечаянно?" Есть-ли нужно кого изъ насъ или всѣхъ взять, то мы не противимся, лишь бы объявили, куда кого и за что хотятъ схватить." Мало того, маіоръ Андреевъ прибавлялъ, что когда Елагинъ велѣлъ оставить тѣхъ, которыхъ намѣревался арестовать, то всѣ прочіе крестьяне "отъ робости и по позднему уже времени пошли съ работы домой." Таковъ былъ въ сущности бунтъ, для усмиренія котораго требовалось войско. "Сіе-то происшествіе г. исправникъ счелъ за буйство цѣлаго селенія, коего тогда не было," заключаетъ Андреевъ свой отчетъ о дѣйствіяхъ по усмирѣнію крестьянъ. Самая подписка, взятая имъ отъ мнимо-непокорнаго селенія, доказываетъ, въ какой мѣрѣ крестьяне были напуганы то войсками, то Сибирью и какъ далеки они были отъ бунта. "Мы вышеозначенные (клялись крестьяне поголовно и поименно) обязуемся быть поставленному надъ нами управителю Василію Колкотину въ совершенномъ, безропотномъ, полномъ и охотномъ нашемъ повиновеніи и исполнять въ точности безъ самомалѣйшаго упущенія и лѣности всѣ опредѣляемыя господскія работы и въ противномъ случаѣ за неисполненіе подвергаемъ себя законному оштрафованію безъ всякаго съ нашей стороны противорѣчія или ожиданія помилованія, даже и въ такомъ случаѣ, естьли-бы отъ управляющаго нами, Василія Колкотина, оказана была намъ какая несправедливость, то и тогда не выходить изъ повиновенія".

Таковы въ большинствѣ случаевъ были такъ называемые крестьянскіе бунты при самомъ ихъ возникновеніи, хотя не рѣдко, при безтактности и жестокости исполнительныхъ властей, при всякомъ удобномъ случаѣ вводившихъ въ селенія военныя команды на усмиреніе волнующихся или скорѣе на мародерство, яри невниманіи помѣщиковъ къ безвыходному положенію крестьянъ своихъ, при токъ равнодушіи, съ которымъ они относились къ ихъ нуждамъ, къ ихъ бѣдности, къ ихъ непосильнымъ работамъ, при той мстительности, которую они оказывали къ крестьянамъ за маловажные иногда съ ихъ стороны проступки, при потворствѣ, наконецъ, полиціи вотчиннымъ управляющимъ, изъ которыхъ многіе, подобно Колкотину, старались выжать изъ крестьянъ послѣдніе соки,-- эти минутныя крестьянскія вспышки переходили въ серьезныя волненія. но какъ и въ настоящемъ случаѣ, крестьяне обыкновенно всегда долго крѣпились, долго выносили и непосильную работу, и непосильные поборы, розги, ссылки, и наѣзды полиціи, и безчеловѣчность управляющихъ всѣхъ націй, начиная отъ своихъ русскихъ, вышедшихъ въ полубары дворовыхъ, и кончая нѣмцами и поляками; только ужь когда терпѣть становилось не въ силу, крестьяне тихонько выбирали ходаковъ и посылали въ городъ, чтобъ найти "способнаго человѣка" написать просьбу, посовѣтоваться "объ отписаніи отъ рабства," о воображаемой волѣ, да и тутъ большею частью дѣла кончались тѣмъ, что и ходаковъ, и "способнаго человѣка" сажали въ острогъ, первыхъ за то, что уходили изъ вотчины безъ дозволенія помѣщика и безъ видовъ, а послѣдняго за адвокатство, которое тогда называлось ябедой, подстрекательствомъ крестьянъ къ неповиновенію, начинаніемъ бунта.

Всѣ эти фазисы прямого и косвеннаго нагнетенія помѣщичьей власти во всѣхъ ея формахъ, начиная отъ управляющаго и кончая капитанъ-исправниковъ, пережили и крестьяне князя Волконскаго, пока не доведены были до безвыходности, до отчаянья, до формальнаго бунта.

Князь Голицынъ былъ до крайности возмущенъ, когда нѣсколько уразумѣлъ истинный смыслъ того, что до него доходило въ извращенномъ, преувеличенномъ видѣ и въ путающихъ воображеніе формахъ. Онъ напомнилъ Елагину, что, по его словамъ, крестьяне князя Волконскаго были въ такомъ опасномъ настроеніи, такое рѣзкое оказали неповиновеніе и дерзость противъ властей, что усмирить ихъ будто-бы не было ни какой возможности кромѣ войска. Онъ поставилъ ему на видъ, что несмотря на его приказаніе, чтобъ маіоръ Андреевъ былъ встрѣченъ въ сосѣднемъ съ Скачихою селѣ однимъ изъ членовъ мѣстной полиціи -- Андреевъ никого тамъ не нашелъ и долженъ былъ потерять цѣлыхъ два дни въ ожиданіяхъ, что, напротивъ, между крестьянами онъ не замѣтилъ и тѣни неповиновенія, но что главное, что замѣтилъ онъ -- это "совершенное изнуреніе крестьянъ," что причина всѣхъ прежнихъ неудовольствій и вспышекъ -- именно это изнуреніе и притѣснительныя дѣйствія Колкотина, что, наконецъ, крестьяне признались Андрееву, "что ничего не боятся болѣе, какъ разбирательства членовъ земскаго суда," которые кормились подачками Колкотина и пили за его столомъ.

Вотъ вслѣдствіе этого, съ такою рѣчью обратился князь Голицынъ къ Елагину, страшному для крестьянъ капитанъ-исправнику: "Усматривая, сколь благоразумное всякое дѣйствіе всегда можетъ успокоить каждаго и установить тишину и спокойствіе, какъ сіе и доказывается дѣйствіями г. маіора Андреева, я не могу довольно обратить на васъ всю строгость взысканія и объявить вамъ все мое неудовольствіе: 1-е, за неумѣніе принять тѣхъ мѣръ, которыя могли возстановить тотъ-же порядокъ и тишину, каковое водворены г. маіоромъ Андреевымъ, ибо это есть непосредственная ваша обязанность; 2-е, вы унизили свое званіе, дозволивъ себя крестьянамъ изъ вотчины, какъ бы сказать, выгнать, и скрыли отъ меня то, что съ вами былъ засѣдатель и 8 человѣкъ солдатъ и другихъ людей, что, конечно, давало гораздо болѣе видъ возмущенія; 3-е, о изнуреніи крестьянъ вами не было доносимо, и 4-е, опасеніе крестьянъ имѣть какое-либо разбирательство чрезъ членовъ балашовскаго земскаго суда довольно ясно обнаруживаетъ, въ какомъ отношеніи мѣстная полиція состоитъ къ проживающимъ въ уѣздѣ жителямъ. Поступки ваши доказываютъ упущеніе, преступленіе должности и совершенное неумѣніе дѣйствовать прилично званію вашему" и т. д.

Само собою разумѣется, что послѣ всего этого нельзя было долѣе оставаться въ невѣденіи относительно настоящаго положенія, въ какомъ дѣйствительно находились крестьяне. Нужно было разоблачить интригу, которая, въ противномъ случаѣ, могла всѣмъ дорого обойтись, такъ какъ со всѣхъ мѣстъ приходили свѣденія, что крестьяне отягощены, что долѣе они немогутъ выносить положительно эпидемическаго душенія ихъ непосильными работами, что въ противовѣсъ этому являются эпидемическія вспышки полу забитыхъ крестьянъ, эпидемическіе побѣги, эпидемическое отыскиванье воли.

Въ данномъ случаѣ князь Голицынъ счелъ необходимымъ обратиться къ мѣстному предводителю дворянства, которымъ былъ помѣщикъ Струковъ, въ томъ убѣжденіи, что предводителю, по самому званію своему, ближе должно быть извѣстно состояніе разныхъ помѣщичьихъ вотчинъ. Когда снова изъ Скачихи вырвалось нѣсколько ходаковъ, чтобъ подать просьбу на Колкотина, князь Голицынъ велѣлъ посадить ихъ въ рабочій домъ, и сообщивъ Струкову, что такъ какъ Елагинъ не съумѣлъ выполнить возложеннаго на него, "столь маловажнаго порученія и къ совершенному униженію своего званія донесъ о какомъ-то бунтѣ, котораго иначе усмирить не полагалъ онъ возможнымъ, какъ силою оружія," что сакъ былъ изъ Скачихи "какъ-бы сказать, возмутившимися крестьянами выгнанъ, " что между тѣмъ, какъ оказалось "послѣ внимательнаго розысканія," поводы къ неудовольствію крестьянъ кроются въ крайнемъ ихъ изнуреніи, въ отягощеніи работами и "самовластіи" Колкотина,-- то и поручалъ ему немедленно и безъ всякой огласки самолично удостовѣриться въ истинномъ положеніи дѣлъ, чтобъ принять, наконецъ, мѣры для огражденія крестьянъ отъ давленія не только со стороны вотчиннаго начальства, но и состороны раболѣпствующей передъ Колкотинымъ полиціи.

Но между тѣмъ, какъ оказалось, Колкотинъ, чувствуя подъ своими ногами твердую почву, былъ сильнѣе не только капитанъ-исправника, но и самого князя Голицына. Не успѣлъ Голицынъ сдѣлать послѣднее распоряженіе, какъ изъ Петербурга вновь поспѣло тревожное письмо напуганнаго князя Волконскаго, явились новые возмутители, которыхъ вліяніе грозило окончательной вспышкой въ вотчинѣ. Теперь уже указывали на крестьянина Меркулова, какъ на коновода новаго возстанія. "Этотъ Меркуловъ -- писалъ князь Волконскій -- научавшій мирныхъ крестьянъ къ неповиновенію и оказывавшій прочіе дурные поступки въ прошедшемъ году, удалённый въ вотчину тетушки моей, рязанской губерніи, въ михайловскомъ уѣздѣ, изъ рязанской вотчины бѣжалъ и, явясь въ село Архангельское, вновь производитъ по прежнему возмущенія." Князь Волконскій требовалъ, чтобъ Меркулова немедленно отдали въ рекруты, а если будетъ негоденъ къ военной службѣ -- то сослали-бы въ Сибирь. Онъ повторительно требовалъ усмиренія крестьянъ.

И вотъ снова начинается арестованіе крестьянъ цѣлыми десятками и конвоированіе ихъ то "въ родѣ арестантовъ," то "не въ родѣ арестантовъ," до Балашовъ, въ Саратовъ, то изъ Саратова въ Балашовъ, а изъ Балашова опять въ Саратовъ, то сажанье ихъ сначала въ одинъ острогъ, потомъ въ другой, а потомъ опять мыканье изъ города въ городъ, изъ рабочаго дома въ острогъ, и изъ острога въ другой острогъ. Захваченъ Меркуловъ съ цѣлой бандой товарищей. Напуганный княземъ Голицынымъ капитанъ-исправникъ не знаетъ, что ему дѣлать и кого слушаться -- Колкотина-ли, князя-ли Голицына или еще кого третьяго.

А между тѣмъ разсвирѣпѣвшій Колкотинъ вновь изобрѣтаетъ возмутителей и поднимаетъ тревогу по полиціямъ балашовской, саратовской и сердобской. Теперь уже бунтовщикомъ и заговорщикомъ является саратовскій мѣщанинъ Поповъ. Черезъ нѣсколько времени еще открывается заговорщикъ -- моршанскій мѣщанинъ Мокѣевъ. Поповъ до этого времени служилъ въ Скачихѣ "земскимъ." Когда Колкотинъ выѣхалъ изъ Скачихи въ Саратовъ, Поповъ, какъ показывалъ Колкотинъ, задумалъ привести въ исполненіе свой заговоръ и подобралъ подходящихъ къ этому крестьянъ. Разсчитывали произвести общее волненіе и, воспользовавшись неурядицей, выгнать изъ имѣнія Колкотина, а на его мѣсто посадить Попова. Къ заговорщикамъ присталъ и моршанскій мѣщанинъ Мокѣевъ. Дознано было, какъ казалось Колкотину, что заговорщики эти дѣлаютъ каждодневныя и нощныя въ крестьянскихъ домахъ сходки, вперяя въ головы крестьянамъ то, что-де они управляющаго Колкотина, нынѣ всѣ воставши противу его, непремѣнно отъ должности смѣняютъ, и тогда Поповъ будетъ, по желанію крестьянъ, управляющимъ, а Мокѣевъ при новой мельницѣ мельникомъ".

"Дѣло", No 7, 1872

Оставить комментарий Мордовцев Даниил Лукич (yes@lib.ru) Год: 1872 Обновлено: 31/10/2025. 95k. Статистика. Статья: История, Публицистика Публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Мордовцев Даниил Лукич Русское крестьянство накануне воли

РУССКОЕ КРЕСТЬЯНСТВО НАКАНУНѢ ВОЛИ.

Мордовцев Даниил Лукич
Русское крестьянство накануне воли