Мопассан Ги_Де
Гюи-де-Мопассан. Чудный друг и другие рассказы. Перевод Л. П. Никифорова

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Гюи-де-Мопассанъ. Чудный другъ и другіе разсказы. Переводъ Л. П. Никифорова. Съ пред. Л. Н. Толстого. Москва, 1896. Взгляды Толстого на задачи искусства представляютъ, конечно, большой интересъ, гдѣ бы они ни появлялись и по какому бы случаю они ни были высказаны. И все-таки нельзя не удивиться, что Толстой предпослалъ свои теоріи о томъ, что искусство должно быть построено исключительно на этической основѣ, произведеніямъ такого полнаго отрицателя этики, какъ Гюи-де-Мопассанъ. Взгляды, излагаемые Толстымъ въ его предисловіи, высоко поучительны и съ многими изъ нихъ можно вполнѣ согласиться. Толстой даетъ крайне характерное опредѣленіе таланта, говоря, что онъ заключается "въ способности усиленнаго, напряженнаго вниманія, смотря по вкусамъ автора, направляемаго на тотъ или другой предметъ, вслѣдствіе котораго человѣкъ, одаренный этой способностью, видитъ въ тѣхъ предметахъ, на которые онъ направляетъ свое вниманіе, нѣчто новое, такое, чего не видятъ другіе". Но кромѣ таланта, онъ считаетъ необходимымъ для служенія искусству еще три условія: во-первыхъ, правильное, т. е. нравственное отношеніе автора къ предмету, во-вторыхъ, ясность изложенія или красоту формы, что одно и то же, и, въ-третьихъ, искренность, т. е. непритворное чувство любви и ненависти къ тому, что изображаетъ художникъ. Художникъ, лишенный нравственнаго критерія въ своемъ изображеніи жизни, кажется ему тѣмъ самымъ не художникомъ. Съ этимъ теоретическимъ опредѣленіемъ можно согласиться постолько, посколько этическое чувство, котораго Толстой требуетъ отъ писателя, сводится къ идейной основѣ художественныхъ произведеній. Конечно, отсутствіе святыни въ художникѣ отражается и на его произведеніи, и чѣмъ выше то, къ чему стремится его духъ, тѣмъ глубже станетъ его изображеніе дѣйствительности, противопоставленной несбыточнымъ внутреннимъ идеаламъ. Но этотъ внутренній свѣтъ идеи, озаряющій творчество художника, не долженъ непремѣнно сводиться къ практическимъ жизненнымъ поученіямъ, какъ этого, очевидно, требуетъ Толстой. Писатель, оставаясь художникомъ, не долженъ непремѣнно стать проповѣдникомъ, требующимъ отъ людей слѣдованія извѣстнымъ жизненнымъ правиламъ. А между тѣмъ именно этого требуетъ Толстой, отвергая значеніе всякаго другого искусства, живущаго само въ себѣ и не дающаго непосредственныхъ выводовъ для внѣшней жизни.
   И тѣмъ болѣе странно, что эти требованія Толстого примѣняются имъ къ Мопассану, у котораго можно отвергать не только практическую этику, но, можетъ быть, и внутреннюю святыню. Все предисловіе Толстого производитъ впечатлѣніе чего-то насильственнаго. Онъ не можетъ не сознавать, насколько понравившійся ему почему-то писатель далекъ отъ его собственнаго духовнаго міра. Но онъ учетъ его непремѣнно втянуть въ него. Онъ показываетъ съ этой цѣлью, что Мопассанъ, конечна, и безнравствененъ, и видитъ въ жизни одно лишь мелкое и грязное, но что, съ другой стороны, есть у него моменты раскаянія, когда высшее въ человѣкѣ застилаетъ для него зрѣлище грязи и когда онъ стремится къ добру, отрицательно относясь къ жизненнымъ явленіямъ, гдѣ торжествуетъ неправда и зло. Въ подтвержденіе этого представленія о Мопассанѣ Толстой можетъ привести лишь нѣсколько разсказовъ, потому что большинство того, что писалъ Мопассанъ, слишкомъ явно протестуетъ противъ навязываемыхъ ему этическихъ стремленій. Но даже и это немногое требуетъ нѣкотораго насилія надъ авторомъ, чтобы быть понятымъ въ толстовскомъ смыслѣ. Можно сказать въ общемъ, что толкованіе Толстымъ творчества Мопассана не доказываетъ ничего, кромѣ желанія Толстого превознесть писателя, который понравился ему именно непосредственно своимъ талантомъ, а не своимъ отношеніемъ къ жизни. Чтобы связать свое міросозерцаніе съ парижскимъ художникомъ, нравственно извращеннымъ до послѣднихъ предѣловъ, Толстой, во-первыхъ, навязываетъ ему намѣренія, какихъ нельзя усмотрѣть даже въ тѣхъ разсказахъ, которые приводитъ Толстой, и затѣмъ беретъ подъ свою редакцію переводъ романовъ, изъ которыхъ выбрасываются всѣ характерныя для Мопассана вольности. Въ этомъ исправленномъ и истолкованномъ видѣ совершенно непохожій на себя Мопассанъ предстаетъ передъ русской публикой подъ соусомъ толстовскихъ идей. Ничего болѣе неожиданнаго и болѣе произвольнаго нельзя себѣ представить въ области литературной критики. Очевидно, чтобы понять Мопассана и оцѣнить то, что въ немъ есть хорошаго такъ же, какъ то, что въ немъ есть ложнаго, русскій читатель долженъ будетъ обратиться къ оригиналу, и тогда впечатлѣніе, которое онъ получитъ, едва ли сойдется съ разсужденіями Толстого.
   Въ русскомъ переводѣ, покровительствуемомъ Толстымъ, заключается одинъ изъ большихъ романовъ Мопассана, "Bel ami", очень неудачно переведенный заглавіемъ "Чудный другъ". По широтѣ, съ которой захвачена парижская жизнь, по обилію типичныхъ подробностей, рельефныхъ фигуръ и безпощадно-спокойному изображенію газетныхъ кулисъ, романъ этотъ исполненъ мастерски. Но въ немъ нѣтъ и помина судейской роли, которую Толстой приписываетъ автору. Мопассанъ никого не обличаетъ, и его герой, незначительный человѣкъ, дѣлающій непонятно быструю карьеру въ журналистикѣ и покоряющій всѣ женскія сердца, написанъ имъ безъ злобы, безъ осужденія, а чисто эпически, какъ одинъ изъ типовъ парижской культуры. И всѣ лица, которыя его окружаютъ, журналисты, играющіе въ бильбоке въ то время, какъ за стѣнами думаютъ, что здѣсь происходитъ серьезное совѣщаніе, вся система рекламы и нравственнаго растлѣнія, объединяющая въ одно цѣлое редакторовъ, писателей, репортеровъ и дѣльцовъ,-- все это живетъ въ романѣ Мопассана такъ же просто, какъ въ дѣйствительности. Этотъ романъ Мопассана менѣе, чѣмъ всѣ другіе, заглядываетъ въ глубь человѣческой души. Мопассанъ занятъ исключительно изображеніемъ того, какъ отражаются нравы культурнаго Парижа на людяхъ ничтожныхъ сами по себѣ, но которые становятся интересными лишь своими отношеніями; всѣ ихъ помыслы направлены на внѣшнюю жизнь. Психологія въ этомъ романѣ Мопассана чисто бытовая и лишена всякихъ философскихъ намѣреній. Поклоненіе мірскимъ идоламъ и стремленіе отвоевать себѣ жизненныя блага на счетъ другого -- этимъ ограничивается вся душевная жизнь мопассановскихъ героевъ. Ни одного свѣтлаго образа нѣтъ во всемъ романѣ и даже всѣ женщины, которыя оказываются жертвами безумнаго и тупого красавца, въ свою очередь, презрѣнны по своимъ помысламъ. Послѣдняя же картина -- апоѳеозъ торжествующей пошлости, которая завоевываетъ все, что въ условномъ смыслѣ называется счастьемъ, совершенно не написана въ обличительномъ смыслѣ. Въ душѣ автора нѣтъ желанія иного исхода.
   То же самое можно сказать и о всѣхъ другихъ большихъ романахъ и маленькихъ повѣстяхъ Мопассана, за немногими исключеніями. Они раскрываютъ грязь и пошлость французской культуры и очень рѣдко изображаютъ истинно человѣческую душу. Даже жертвы нравовъ, которые Мопассанъ описываетъ, большею частью такія же мелкія натуры, порабощенныя условными понятіями. Толстой справедливо говоритъ о романѣ "Une vie", какъ объ исключеніи. Тамъ есть женщина, страдающая отъ уродства жизни, жертва своей извращенной среды. Это изъ немногихъ вещей Мопассана, гдѣ проглядываетъ тоска художника по исчезнувшей изъ французской жизни чистотѣ. Маленькіе же разсказы Мопассана, составляющіе художественные перлы своимъ насмѣшливымъ описаніемъ дѣйствительности и споимъ умѣньемъ схватить основной характеръ явленій, описывая самое маленькое и ничтожное, тоже не свидѣтельствуютъ о твердомъ нравственномъ критеріи автора. Напротивъ того, въ нихъ авторъ часто увлекается желаніемъ изобразить всякіе извращенные, болѣзненные вкусы современнаго француза и говоритъ объ явленіяхъ, наименѣе привлекательнымъ съ нравственной точки зрѣнія.
   Есть, впрочемъ, у Мопассана цѣлый рядъ произведеній, въ которыхъ изъ реалиста онъ становится художникомъ настроеній. Таковъ въ переведенномъ на русскій яз. сборникѣ разсказъ "Разводъ", такова вся его книжка "Sur l'eau", удивительный маленькій разсказъ "Одиночество" и т. д. Изображая интимную сторону жизни современнаго Парижа, Мопассанъ не любилъ людей и, отходя отъ нихъ, погружался иногда въ собственную больную и одинокую душу. Тамъ онъ находилъ сомнѣнія, печаль и страстное неутолимое желаніе найти нѣчто прекрасное. Оскорбляемый уродствомъ жизни, онъ болѣлъ тоской по красотѣ. Утопая въ грязи, онъ мечталъ о чистотѣ. Въ этомъ вся идейная сторона творчества Мопассана. Въ этомъ -- контрастъ настроеній, составляющій непремѣнное условіе художественнаго творчества. Но опять-таки отъ этихъ чисто эстетическихъ стремленій далеко до проповѣди нравственности, которую въ немъ находить Толстой.

"Міръ Божій", No 3, 1897

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru