Появленіе новой книги проф. Мечникова: "Сорокъ лѣтъ исканія раціональнаго міровоззрѣнія" заставляетъ вспомнить о заслугахъ нашего знаменитаго ученаго въ борьбѣ со смертью. Эта новая книга воспроизводитъ "популярныя статьи, разсѣянныя за сорокъ слишкомъ лѣтъ въ различныхъ журналахъ" (стр. 1). Въ нее вошли не всѣ, но лишь избранныя статьи автора, а именно: 1) Воспитаніе съ антропологической точки зрѣнія. 2) Возрастъ вступленія въ бракъ. 3) Очеркъ воззрѣній на человѣческую природу. 4) Борьба за существованіе въ обширномъ смыслѣ. 5) Вступительное слово при открытіи одесскаго съѣзда естествоиспытателей и врачей въ 1883 г. 6) О цѣлебныхъ свойствахъ организма. 7) Законъ жизни (по поводу нѣкоторыхъ произведеній Л. Толстого). 8) Флора нашего тѣла. 9) Міросозерцаніе и медицина.
Всѣ эти статьи воспроизведены безо всякихъ измѣненій и поэтому, конечно, во многомъ онѣ въ достаточной степени устарѣли. Но, если мы не станемъ обращать вниманія на чисто техническіе вопросы; если мы взглянемъ на эту книгу, какъ на результатъ "долголѣтней попытки, отвлекаясь отъ частностей, найти основы общаго воззрѣнія на человѣческую жизнь" (стр. 1),-- то намъ станетъ яснымъ, что появленіе подобной книги не только является вполнѣ своевременнымъ, но, что, пожалуй, эти статьи теперь-то именно и нужны, что теперь-то именно и чувствуется потребность въ подобной книгѣ.
Проф. Мечниковъ -- давнишній и талантливый боецъ за научное міровоззрѣніе. Тридцать и сорокъ лѣтъ тому назадъ, когда впервые появилось большинство этихъ его статей, наука и научное міровоззрѣніе пользовались у насъ гораздо большимъ авторитетомъ, чѣмъ теперь. Тогда Россія, недавно только пережившая крупныя общественныя перемѣны, недавно только перешедшая отъ жизни по указанію однѣхъ лишь традицій къ такой жизни, когда принимаются во вниманіе и указанія разума, -- эта обновленная, "реформированная" Россія недавно, на горькомъ опытѣ, познала. цѣну разума и науки, недавно только пережила медовый мѣсяцъ союза между разумомъ и жизнью.
Но съ тѣхъ поръ многое измѣнилось. Плохо дисциплинированные умы, мало знакомые съ трудностями научныхъ изысканій, первоначально вѣрили, что стоитъ лишь твердо рѣшить жить по указанію разума и немедленно всѣ наши бѣдствія будутъ устранены, немедленно зло будетъ искоренено. Но, какъ извѣстно, дѣйствительность не оправдала этихъ розовыхъ надеждъ и въ отвѣтъ на это началась реакція: паука потеряла свое обаяніе...
Однако, чтобы вполнѣ понять причину перемѣны, происшедшей въ настроеніи части нашей интеллигенціи за послѣдніе годы, слѣдуетъ еще обратить вниманіе и на другія обстоятельства.
Человѣкъ, какъ "животное общественное", имѣетъ двѣ окружающія его среды: космическую и соціальную. А соотвѣтственно съ этимъ и зло, съ которымъ ему приходится бороться, бываетъ двухъ родовъ: зло космическое и зло соціальное. И, если человѣчество всегда въ достаточной мѣрѣ страдало отъ обоихъ этихъ золъ, то все-таки въ разные историческіе моменты вниманіе общества устремлялось, то главнымъ образомъ на зло соціальное, то главнымъ образомъ на зло космическое. Ибо весьма рѣдки такія всеобъемлющія души, которыя способны одинаково хорошо реагировать на всякую дисгармонію въ строеніи вселенной: громадное большинство людей, устремивши свое вниманіе на какой-либо частный видъ зла, дѣлаются болѣе или менѣе нечувствительными ко всѣмъ остальнымъ недочетамъ въ жизни. Поэтому, если исключить, какъ людей со "всеобъемлющей душой", такъ и такихъ людей, которые, въ силу тѣхъ или иныхъ обстоятельствъ, заранѣе и на всю жизнь обречены воспринимать лишь одну какую-либо сторону жизни (таковы, напримѣръ, съ одной стороны, нѣкоторыя "бунтарскія натуры", а съ другой -- нѣкоторые мистики), если, повторяемъ, исключить этотъ, сравнительно немногочисленный контингентъ людей, то передъ нами окажется масса, способная, судя по обстоятельствамъ, то увлекаться борьбой со зломъ соціальнымъ, то устремлять свой взоръ на зло космическое. Историческія условія и мода опредѣляютъ, обыкновенно, какой видъ зла сдѣлается въ данный моментъ объектомъ общественнаго вниманія, на какую сторону жизни будутъ указывать глашатаи общественнаго сознанія.
Въ нашемъ случаѣ нужно принять во вниманіе нѣсколько факторовъ. Во-первыхъ, выше отмѣченное разочарованіе въ наукѣ, возникшее вслѣдствіе того, что благіе результаты пауки обнаруживаются слишкомъ медленно. Какъ бы мы ни вѣрили въ науку, мы не можемъ не признать того, что наука для насъ, для людей въ данный моментъ живущихъ, не можетъ обѣщать особенныхъ облегченій; такъ, напримѣръ, для людей, страдающихъ одной изъ, къ сожалѣнію, немалочисленныхъ теперь "неизлечимыхъ" болѣзней, и для людей, любящихъ этихъ страдальцевъ, пожалуй, лишь горькой ироніей будетъ звучать заявленіе, что современная медицина твердо вступила, наконецъ, на вѣрный путь и что это дозволяетъ намъ надѣяться на самыя блистательныя побѣды науки. "Все это такъ... но намъ-то что отъ этого!" Такъ, или приблизительно такъ, подумаютъ, вѣроятно, весьма многіе изъ этихъ страдальцевъ. Науку, конечно, нельзя винить за то, что она честно и открыто заявляетъ о своемъ безсиліи въ данный моментъ, но, съ другой стороны, вполнѣ понятно и то обстоятельство, что лишь люди, исключительно сильные умомъ и духомъ, не поддадутся ни соблазну кинуться къ какому-нибудь цѣлителю-рекламисту, ни стремленію найти себѣ утѣшеніе въ въ сферѣ "сверхразумной". То, что ярко и остро обнаруживается въ случаѣ заболѣванія "неизлечимой" болѣзнью, менѣе замѣтно и болѣе хронически совершается при всякой длящейся "неудовлетворенности" дѣйствительностью.
Вторымъ факторомъ, повліявшимъ на настроеніе части нашей интеллигенціи, является общій поворотъ европейской мысли отъ интеллектуализма къ волюнтаризму. А наши вожди умственной жизни были, какъ нарочно, особенно прямолинейными интеллектуалистами. Напримѣръ, ученіе о томъ, будто альтруистическое поведеніе есть ничто иное, какъ разумно разсчитанный эгоизмъ (ученіе, которое до сихъ поръ еще у насъ противники утилита^ ризма смѣшиваютъ, по невѣжеству или по недобросовѣстности, съ утилитаризмомъ, выдавая, такимъ образомъ, часть за цѣлое), это ученіе совершенно игнорировало волевые элементы нашего духа. Аналогично взгляду на индивидуальное разумно-нравственное поведеніе, было развито и пониманіе соціальныхъ явленій. Знаменитое "хожденіе въ народъ" начала семидесятыхъ годовъ въ качествѣ философской подосновы имѣло тотъ же интеллектуализмъ, хотя нѣкоторые дѣятели и пользовались quasi-волюнтаристической фразеологіей. Думать будто при помощи разсужденій и доказательствъ можно перевернуть все міросозерцаніе народа, думать такъ могли лишь люди, сознательно или безсознательно вѣрившіе въ безграничную силу разума и логики. Благодаря же тому, что у насъ сила науки была отожествлена съ силой интеллектуализма, крушеніе интеллектуализма въ западно-европейской философіи нанесло у насъ ударъ не одному изъ видовъ философіи и науки (интеллектуалистическому направленію той и другой), а всей философіи и всей науки. И у насъ теперь пишутся цѣлыя книги (не говоря уже о статьяхъ и рѣчахъ), въ которыхъ доказывается, что доказывать ничего нельзя; у насъ имѣются философы, для которыхъ разумъ и логика кажутся лишь препятствіемъ для пониманія истины. Въ отвѣтъ на чрезмѣрныя притязанія интеллектуализма, притязанія, совершенно игнорировавшія волевую, "темную" часть нашего духа, нѣкоторые современные философы только и признаютъ, что эту темную стихію: они не оставляютъ ничего для интеллекта и науки, они сводятъ все къ игрѣ темныхъ силъ.
Третьимъ факторомъ, повліявшимъ на перемѣну общественнаго настроенія, является законъ ритма. Ритмичность міровыхъ явленій хорошо извѣстна; но душевная жизнь правильностью своей ритмичности далеко превосходитъ всѣ остальныя явленія. Если нѣкоторые психологи и возражаютъ противъ знаменитаго положенія, гласящаго, что "всегда ощущать то же самое и ничего не ощущать есть одно и то же", то, съ другой стороны, никто не сомнѣвается, что интересъ къ каждому виду нашихъ переживаній сильно падаетъ по мѣрѣ ихъ повторенія. Повтореніе и привычка убиваютъ интересъ: извѣстные элементы нашей души перестаютъ привлекать къ себѣ вниманіе, которое тѣмъ легче сосредоточивается на элементахъ, не нашедшихъ до сихъ поръ своего удовлетворенія. Втеченіе нѣсколькихъ десятилѣтій общественное вниманіе сосредоточивалось на злѣ соціальномъ, что же касается зла космическаго, то здѣсь обращали вниманіе исключительно на его, такъ сказать, вторичныя проявленія, какъ, напримѣръ, болѣзни. Жизнь такъ приковала къ себѣ вниманіе людей, что они не задумывались надъ смертью. Что общественные интересы отвлекаютъ людей отъ мысли о смерти, это, я думаю, бросалось въ глаза всякому, кто вращался въ извѣстныхъ литературно-политическихъ кружкахъ. Какъ мало тамъ приходится слышать разговоровъ о смерти! И какъ часто подобные разговоры ведутся среди обывателей, чуждыхъ политикѣ!
Но, когда вкусъ къ общественнымъ интересамъ притупился, когда занятіе политикой потеряло прелесть новизны, когда, одновременно съ этимъ, ослабѣла вѣра въ разумъ и науку и интересъ къ наукѣ, тогда страшный вопросъ о смерти властно выдвинулся впередъ. Въ довершеніе несчастія люди почувствовали, что они не могутъ болѣе руководиться традиціями. А разъ исчезла вѣра въ традиціонное рѣшеніе вопроса, то слабый человѣкъ оказался лицомъ къ лицу съ грознымъ Невѣдомымъ.
"И бездна намъ обнажена
Съ своими страхами и мглами,
И нѣтъ преградъ межъ ней и нами...*
Такими словами Тютчева (сказанными по другому поводу) можно охарактеризовать настроеніе современныхъ мятущихся душъ.
Конечно, вопросъ о смерти есть тотъ основной вопросъ, который всегда глубоко волновалъ людей. Но во время общественнаго подъема, во время увлеченія борьбой со зломъ соціальнымъ, этотъ вопросъ молчаливо признавался частнымъ, какъ бы семейнымъ дѣломъ каждаго отдѣльнаго человѣка.
И психологія, и психопатологія учитъ насъ, что мы способны воспринимать каждое раздраженіе лишь по мѣрѣ того, насколько оно можетъ привлечь наше вниманіе и нашъ интересъ. Загипнотизированный человѣкъ или истеричка потому "не воспринимаютъ", напримѣръ, уколовъ булавкой, что, вслѣдствіе раздробленія сознанія, эти уколы не могутъ быть апперципированы, не могутъ войти въ центръ сознанія: они являются какъ бы частнымъ дѣломъ извѣстнаго участка кожи и не могутъ Претендовать на вниманіе всего организма. Аналогичное объясненіе примѣнимо и къ борьбѣ зa общественное вниманіе между вопросомъ о злѣ соціальномъ и вопросомъ о злѣ космическомъ. Люди, глубоко погруженные въ вопросъ о "спасеніи души", въ значительной мѣрѣ равнодушны къ вопросу о соціальномъ злѣ, который не привлекаетъ ихъ вниманія и, во всякомъ случаѣ, не направляетъ ихъ воли къ дѣйствій.Люди же, поглощенные соціальной борьбой, склонны, въ свою очередь, вопросъ о смерти разсматривать, какъ праздное теоретизированіе.
Если человѣкъ остался во власти традиціи, если у него есть готовое рѣшеніе космическаго вопроса, то, при равнодушіи Къ соціальнымъ вопросамъ, онъ спокойно выполняетъ все ГО, что предписано ему традиціей. Но наше время есть критическое, переходное время. Власть традиціоннаго міровоззрѣнія окончательно подорвана. Человѣкъ оказался лицомъ къ лицу съ "Бездной", и ему самому, за свой собственный страхъ, приходится опредѣлять свое отношеніе къ грозному Невѣдомому.
Древніе восхищались мужествомъ тѣхъ людей, которые безтрепетно впервые вышли за "Столбы Геркулеса" (Гибралтаръ), которые рѣшились изъ знакомаго и уютнаго Средиземнаго моря выйти въ безбрежный, невѣдомый Океанъ. А Горацій въ извѣстной одѣ воспѣлъ безстрашіе тѣхъ, которые первые "съ сухими глазами" Могли взглянуть на плавающія чудовища (qui siccis oculis monstra natantia... vidit). Всѣ мы, окончательно порвавшіе съ традиціей, вынуждены выйти за "Столбы Геркулеса" и войти въ область грознаго Невѣдомаго. И многіе изъ Насъ не могутъ сдѣлать этого "съ сухими глазами". "Мы всѣ умремъ!.. Я умру!.. Девъ Толстой умретъ!.." Такъ вопіялъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ одинъ извѣстный богословствующій беллетристъ на собранія "Литературнаго Общества" въ Петербургѣ. А изъ всего этого, по мнѣнію нашего беллетриста, слѣдовала необходимость признанія "Логоса". Что такое этотъ "Логосъ" и какъ онъ намъ поможетъ, -- этого ни самъ беллетристъ, ни его единомышленники объяснить не могли; несомнѣнно выяснилось лишь одно -- страхъ этихъ людей передъ "Бездной" и ихъ неспособность "съ сухими глазами" увидѣть "Столбы Геркулеса".
Но проф. Мечниковъ, говоря словами той же оды Горація, имѣетъ "aes triplex circa pectus" (тройную мѣдь (броню) вокругъ груди). Онъ, Конечно, знаетъ, Что прогрессъ науки лично ему едва-ли окажетъ какую-либо существенную услугу и, во всякомъ случаѣ, не спасетъ его отъ смерти. Но, такъ какъ страхъ не затуманиваетъ его головы, то онъ и не убаюкиваетъ себя никакими словами, вродѣ "Логоса" нашихъ "богоискателей": онъ "съ сухими глазами" изучаетъ положеніе дѣлъ и намѣчаетъ путь, который медленно, но вѣрно приведетъ къ спасенію, правда, не его и не насъ, нынѣ живущихъ людей, но нашихъ потомковъ.
Борьба со смертью есть основная задача изысканій проф. Мечникова. Положеніе человѣка предъ лицомъ "Бездны" есть тема всѣхъ его статей.
И любопытно прослѣдить, какъ за сорокъ лѣтъ видоизмѣнилась позиція проф. Мечникова, оставаясь, впрочемъ, всегда строго научной. Проф. Мечниковъ на своемъ собственномъ примѣрѣ оправдываетъ свое ученіе, согласно которому человѣкъ цѣнитъ жизнь, понимаетъ ея сладость лишь въ пожиломъ возрастѣ.Извѣстно, что проф. Мечниковъ сравнительную рѣдкость самоубійства пожилыхъ людей объясняетъ тѣмъ, что эти пожилые люди поняли, что жизнь хороша сама по себѣ, тогда какъ молодые люди легко убиваютъ себя, такъ какъ въ своей жизни они цѣнятъ не ее самое, а тѣ стремленія, которыми они хотятъ ее наполнить.
Мы сказали, что проф. Мечниковъ на собственномъ примѣрѣ оправдываетъ свое ученіе, и въ этомъ легко убѣдиться, прочитавши первыя его статьи, написанныя въ началѣ 70-хъ годовъ, и проникнутыя пессимизмомъ, и сравнивши ихъ съ послѣдними, оптимистическими статьями его пожилого возраста.
Основной темой его первыхъ статей является дисгармонія между человѣкомъ и окружающей средой: человѣческій организмъ устроенъ дурно; онъ плохо приспособленъ къ окружающей средѣ; разныя его функціи развиваются настолько дисгармонично, что роковымъ образомъ возникаетъ тяжелая коллизія; въ борьбѣ за существованіе побѣждаетъ не лучшій, а просто болѣе приспособленный; однимъ словомъ, человѣческая природа "устроена настолько скверно, что, въ сущности, жить не стоитъ" (стр. 20).
Совсѣмъ иныя ноты звучатъ въ болѣе позднихъ статьяхъ проф. Мечникова. Не отрицая несовершенства человѣческой природы, авторъ однако центръ тяжести переноситъ на борьбу съ этимъ несовершенствомъ. И онъ указываетъ на цѣлый рядъ мѣръ, благодаря которымъ дисгармонія человѣческой жизни можетъ быть устранена, "чѣмъ дается возможность человѣку прожить полный и счастливый циклъ жизни, заканчивающійся естественной смертью. Это и есть такъ называемый ортобіозъ, на который можно смотрѣть, какъ на цѣль раціональнаго человѣческаго существованія" (стр. 21).
Проф. Мечниковъ вполнѣ правъ, когда утверждаетъ, что жизнь имѣетъ смыслъ сама по себѣ. Въ самомъ дѣлѣ, тѣ, которые пытаются опредѣлить "смыслъ жизни", не задаютъ себѣ предварительнаго вопроса о томъ, примѣнима ли къ жизни категорія "смысла". Но стоитъ лишь задать себѣ этотъ вопросъ, чтобы понять, ито можно говорить о "смыслѣ" лишь каждаго частнаго явленія жизни, но къ жизни въ цѣломъ этотъ терминъ не примѣнимъ. О "смыслѣ" каждаго элемента вселенной можно говорить лишь тогда, когда мы разсматриваемъ его, какъ средство для достиженія какой-либо цѣли; но жизнь въ цѣломъ не можетъ быть средствомъ ни для какой цѣли. Въ самомъ дѣлѣ, даже люди, разсматривающіе нашу земную жизнь, какъ подготовленіе къ жизни вѣчной, конечно, съ негодованіемъ отвергнутъ мысль искать смыслъ этой вѣчной жизни. А еслибы кто-либо и сталъ искать смысла жизни вѣчной, т. е. разсматривать ее, какъ средство для достиженія чего-либо иного, то ему пришлось бы еще поискать и "смыслъ" этого "иного" и т. д., до безконечности. Слѣдовательно, даже люди, считающіе нашу жизнь за подготовительную, просто-на-просто раздѣляютъ всю нашу жизнь на два куска: меньшій -- жизнь земную, которую они считаютъ средствомъ, и большій -- жизнь вѣчную, которую они считаютъ цѣлью. Но значитъ, все-таки, вся жизнь, какъ цѣлое, не можетъ быть средствомъ ни для чего. А въ такомъ случаѣ люди, отожествляющіе земную жизнь со всей жизнью, должны признать, что жизнь имѣетъ смыслъ сама по себѣ, или выражаясь точнѣе, ч то категорія смысла къ жизни не приложима.
"Смыслъ" жизни не слѣдуетъ смѣшивать съ "цѣнностью" жизни. Человѣкъ, брошенный въ міръ, какъ субъектъ среди объектовъ, можетъ произвести субъективную оцѣнку своихъ отношеній къ міру и поставить вопросъ объ общемъ балансѣ этихъ отношеній.
Великими минусами въ этомъ балансѣ (оставляя въ сторонѣ зло соціальное, какъ, очевидно, вторичное) являются: наше безсиліе передъ природой и смерть, какъ окончательное наше пораженіе. И очевидно, что смерть не только есть наибольшее зло, но еще и самое пеустраннмое. На побѣду человѣка надъ болѣзнями, на приспособленіе силъ природы къ его услугамъ надѣются даже люди, не особенно высоко цѣнящіе науку.. Но смерть есть тотъ роковой врагъ, о борьбѣ съ которымъ наука еще серьезно и не мечтаетъ.
И именно въ этомъ вопросѣ о смерти и расходятся радикально представители научнаго міровоззрѣнія, вродѣ Мечникова, и тѣ, которые, отказавшись отъ борьбы со врагомъ, вручаютъ свою судьбу различнымъ таинственнымъ покровителямъ, вродѣ "Логоса". Мечниковъ указываетъ на то, что страшна не сама смерть, а ея несвоевременность. Тяжело умирать въ цвѣтѣ лѣтъ, и еще ужаснѣе видѣть несвоевременную смерть близкихъ. Но по своему строенію человѣкъ можетъ жить болѣе 200 лѣтъ (достовѣрно установлено, что, даже при нашихъ условіяхъ, два человѣка жили по 185 лѣтъ каждый). А при такой продолжительной жизни можетъ выработаться "инстинктъ смерти".
Руссо, какъ извѣстно, утверждалъ, что "все хорошо, исходя изъ рукъ Творца,-- все вырождается въ рукахъ человѣка" (Emile, р. 5). Мечниковъ, въ полную противоположность Руссо, утверждаетъ: "природа дурно создала человѣка; только своими руками можетъ онъ усовершенствовать себя" (стр. 275), Свою послѣднюю статью авторъ озаглавилъ не "Міросозерцаніе и біологія", а "Міросозерцаніе и медицина" потому, что съ его точки зрѣнія "человѣкъ, въ такомъ видѣ, въ какомъ онъ появился на землѣ, есть существо ненормальное, больное, подлежащее вѣдѣнію медицины" (стр. 274).
Но, признавая всѣ недочеты въ строеніи человѣка, Мечниковъ не складываетъ безсильно рукъ, а вырабатываетъ планъ великой борьбы за спасеніе человѣчества. Въ побѣдѣ надъ всѣми частными проявленіями космическаго зла: надъ болѣзнями, преждевременной смертью, непокорностью силъ природы и т. п., -- въ побѣдѣ надъ этими врагами Мечниковъ вполнѣ увѣренъ. Остается главный врагъ: естественная смерть, смерть, хотя бы и послѣ очень продолжительной жизни, Относительно этого врага Мечниковъ дѣлаетъ предположеніе, что мы потому лишь не понимаемъ всей сладости естественной смерти, что всѣ мы умираемъ преждевременно, слѣдовательно, никто изъ людей, собственно, и не испыталъ настоящей естественной смерти,
Онъ говоритъ; "Мысль, что естественная смерть должна сопровождаться необыкновенно пріятными ощущеніями, хотя и гипотетична, тѣмъ не менѣе но лишена нѣкотораго основанія" (стр. 290).
Непониманіе сладости естественной смерти можетъ быть объяснено по аналогіи съ заблужденіями полового чувства, Извѣстно, что у молодыхъ дѣвушекъ, передъ наступленіемъ ихъ половой зрѣлости, и нѣкоторое время послѣ наступленія этой зрѣлости, развиваются различныя психическія проявленія: чувство тоски, неудовлетворенности, а также различныя, порою нелѣпыя, стремленія, Все это продолжается до тѣхъ поръ, пока дѣвушка не пойметъ настоящей природы, настоящей причины своихъ волненій. Аналогично съ этимъ можно сказать, что люди часто испытываютъ невѣдомую тоску лишь потому, что они еще не поняли глубоко заложеннаго стремленія къ естественной смерти, Мечниковъ говоритъ: "по нашей гипотезѣ, человѣкъ обладаетъ неопредѣленнымъ предчувствіемъ естественной смерти, къ которой онъ страстно стремится, какъ настоящей жизненной цѣли" (стр. 290).
Хотя проф, Мечниковъ и очень не любитъ метафизики, но мы не можемъ не указать, что эта гипотеза есть его глубокая метафизика, и, еслибы она была подвергнута надлежащей обработкѣ, она могла бы лечь въ основу блестящей философской системы.
Но мы не станемъ тянуть проф. Мечникова въ область столь презираемой имъ метафизики; мы укажемъ, что онъ можетъ обойтись и безъ этой своей метафизической гипотезы, ибо онъ заявляетъ: "если наука не имѣетъ еще увѣренности въ томъ, что идеально-нормальный циклъ развитія человѣка неизбѣжно долженъ привести къ ощущенію величайшей радости и къ развитію страстнаго желанія естественной смерти, то она можетъ, по крайней мѣрѣ, обѣщать, что нормальное развитіе человѣка должно привести къ счастливой старости" (стр. 291).
Теперь, думаемъ, сдѣлалось ясно, что имѣли мы въ виду, когда въ началѣ нашей замѣтки сказали, что изданіе старыхъ статей проф. Мечникова въ настоящее время, пожалуй, еще болѣе своевременно, чѣмъ въ моментъ ихъ перваго появленія. Въ самомъ дѣлѣ, теперь, именно теперь, своевременно, чтобы такой высокоавторитетный ученый, какъ проф. Мечниковъ, возвысилъ свой голосъ и указалъ истинный путь къ спасенію нашимъ "богоискателямъ", такъ легкомысленно попирающимъ науку, о которой они, въ сущности, имѣютъ весьма слабое понятіе...
Есть два способа реагировать на бѣдствія повседневной жизни. Одинъ способъ заключается въ одурманиваніи себя. Алкоголь, опій, гашишъ -- вотъ тѣ средства, къ которымъ прибѣгаютъ слабыя натуры, не дерзающія бороться со зломъ, но также и не способныя съ холоднымъ презрѣніемъ смотрѣть въ лицо опасностямъ. Другой способъ есть способъ энергичной борьбы. Аналогично съ этимъ есть также и два способа реагированія на великое космическое зло смерти: наши "богоискатели" предлагаютъ публикѣ свой гашишъ таинственнаго "Логоса", а проф. Мечниковъ зоветъ ее къ борьбѣ.