Мочульский Константин Васильевич
О. Э. Мандельштам

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Константин Васильевич Мочульский

О. Э. Мандельштам

   Умер Осип Эмильевич Мандельштам -- самый замечательный из современных русских поэтов после Блока и самый неоцененный. В одном из ранних его стихотворений есть строчки:
   
   За радость тихую дышать и жить
   Кого, скажите мне, благодарить?
   
   Эта "тихая радость" всегда светилась в нем, он был полон и нес ее торжественно и бережно. Доверчивый, беспомощный, как ребенок, лишенный всяких признаков "здравого смысла", фантазер и чудак, он не жил, а ежедневно "погнал". С ним постоянно случались невероятные происшествия, неправдоподобные приключения. Он рассказывал о них с искренним удивлением и юмором постороннего наблюдателя. Как пушкинский Овидий,
   
   Он слаб и робок был как дети,
   
   но кто то охранял его и проносил невредимым через все жизненные катастрофы. И, как пушкинский Овидий,
   
   Имел он песен дивный дар...
   
   Тоненький, щуплый, с узкой головой на длинной шее, с волосами, похожими на пух, с острым носиком и сияющими глазами, он ходил на цыпочках и напоминал задорного петуха. Появлялся неожиданно, с хохотом рассказывал о новой свалившейся на него беде, потом замолкал, вскакивал и таинственно шептал: "Я написал новые стихи". Закидывал голову, выставляя вперед острый подбородок, закрывал глаза -- у него веки были прозрачные, как у птиц, и редкие длинные ресницы веером, -- и раздавался его удивительный голос, высокий и взволнованный, его протяжное пение, похожее на заклинание или молитву.
   Читая стихи, он погружался в "апокалиптический сон", опьянялся звуками и ритмом. И, когда кончал, -- смущенно открывал глаза, просыпался.
   В 1912 году Осип Эмильевич поступил на филологический факультет Петербургского университета. Ему нужно было сдать экзамен по греческому языку, и я предложил ему свою помощь. Он приходил на уроки с чудовищным опозданием, совершенно потрясенный открывшимися ему тайнами греческой грамматики. Он взмахивал руками, бегал по комнате и декламировал нараспев склонения и спряжения. Чтение Гомера превращалось в сказочное событие: наречия, энклитики, местоимения преследовали его во сне, и он вступал с ними в загадочные личные отношения. Когда я ему сообщил, что причастие прошедшего времени от глагола "Пайдево" (воспитывать) звучит "пепайдекос", он задохнулся от восторга и в этот день не мог больше заниматься. На следующий урок пришел с виноватой улыбкой и сказал: "Я ничего не приготовил, но написал стихи". И. не снимая пальто, начал петь. Мне запомнились две строфы:
   
   И глагольных окончаний колокол
   Мне вдали указывает путь,
   Чтобы в келье скромного филолога
   От моих печалей отдохнуть.
   Забываю тягости и горести,
   И меня преследует вопрос:
   Приращенье нужно ли в аористе
   И какой залог "пепайдекос"?
   
   До конца наших занятий Осип Эмильевич этого вопроса не решил. Он превращал грамматику в поэзию и утверждал что Гомер -- чем непонятнее, тем прекраснее. Я очень боялся, что на экзамене он провалится, но и тут судьба его хранила, и он каким то чудом выдержал испытание. Мандельштам не выучил греческого языка, но он отгадал его. Впоследствии он написал гениальные стихи о золотом руне и странствиях Одиссея:
   
   И покинув корабль, натрудивший в морях полотно,
   Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
   
   В этих двух строках больше "эллинства", чем во всей "античной" поэзии многоученого Вячеслава Иванова.
   Через несколько лет после греческого экзамена мы встретились с ним в "Профессорском уголке", в Алуште. Он объедался виноградом, объяснял мне свои сложные финансовые операции (у него никогда не было денег), лежал на пляже и искал в песке сердолики. Каменистая Таврида казалась ему Элладой и вдохновляла его своими "кудрявыми" виноградниками, древним морем и синими горами. Глухим голосом, под шум прибоя, он читал мне изумительные стихи о холмах Тавриды, где "всюду Бахуса службы", о белой комнате, где, "как прялка, стоит тишина".
   Мандельштам любил смотреть на далекие суданские горы, на туманный мыс Меганом. О нем написал он строфы, загадочные и волшебные:
   
   Как быстро тучи пробегают,
   Неосвященною грядой,
   И хлопья черных роз летают
   Под этой ветреной луной.
   И, птица смерти и рыданья,
   Влачится траурной каймой
   Огромный флаг воспоминанья
   За кипарисною кормой.
   И раскрывается с шуршаньем
   Печальный веер прошлых лет,
   Туда, где с темным содроганьем
   В песок зарылся амулет,
   Туда душа моя стремится
   За мыс туманный Меганом,
   И черный парус возвратится
   Оттуда после похорон.
   
   Житейские катастрофы тем временем шли своей чередой. Осипу Эмильевичу было поручено купить в Алуште банку Какао. На обратном пути в "Профессорский уголок" он сочинял стихи и в рассеянности съел нее какао. Какие то кредиторы грозили ему; с кем то он вел драматические объяснения. Но эти невзгоды были ничто по сравнению с настоящим горем, которое он пережил в конце этого крымского лета 1916 года. Я помню, с каким вдохновением он сочинял одно из лучших своих стихотворений:
   
   Не веря воскресенья чуду,
   На кладбище гуляли мы.
   Ты знаешь, мне земля повсюду
   Напоминает те холмы.
   
   И две последние строки второй строфы возникли сразу в своем законченном великолепии:
   
   Где обрывается Россия
   Над морем черным и глухим...
   
   Но первые две строки? Их не было. Напрасно Мандельштам повторял эти стихи, надеясь, что они приведут за собой недостающие рифмы, -- они не приходили. Я никогда не видел его в таком отчаянии. "Вот я слышу, -- говорил он:
   
   Где обрывается Россия
   Над морем черным и глухим... --
   
   а перед этим пустое место, как бельмо на глазу. Ничего не вижу". Простодушно он просил друзей помочь ему сочинить две строчки. Так они и не сочинились. В сборнике "Tristia" на месте их стоит два ряда многоточий.
   Словесное мастерство Мандельштама роднит его с Тютчевым. Вспоминаю его стихотворение о смерти:
   
   Когда Психея-жизнь спускается к теням,
   В полупрозрачный лес вослед за Персефоной,
   Слепая ласточка бросается к ногам
   С стигийской нежностью и веткою зеленой.
   И последняя строфа:
   И в нежной сутолке не зная, что начать,
   Душа не узнает прозрачные дубравы,
   Дохнет на зеркало и медлит передать
   Лепешку медную с туманной переправы.
   
   Эти стихи беспримерны в русской поэзии. Они вызывают изумление: слова звучат странной, непривычной музыкой. Кажется, что написаны они на чужом языке, древнем и торжественном, как язык Пиндара.
   Мандельштам писал мало, с трудом и напряжением; боролся с "материалом", преодолевая "недобрую тяжесть" слов. Он издал два тоненьких сборника стихов: "Камень" и "Tristia" и небольшой сборник статей "Шум времени".

Примечания

   Впервые: "Встреча", 1945, No 2.

--------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru