Мочульский Константин Васильевич
Ант. Ладинский. "Черное и голубое"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Изд. "Современные записки". Париж. 1931.


Константин Васильевич Мочульский

Ант. Ладинский. "Черное и голубое"

Изд. "Современные записки". Париж. 1931.

   Первый сборник молодого поэта, в котором нет и признаков ученичества. С первых же стихов, появлявшихся в разное время в журналах и газетах, А. Ладинский нашел свой тон. И только теперь, когда стихотворения его объединены в книге, мы понимаем законченность и цельность его поэзии.
   Эфирный мир Ладинского, светлый и прозрачный, стынет в стеклянном воздухе, в "сугробах голубой зимы". Все четко в нем, стройно и радостно. Поэт говорит о своих печалях и томлениях, о земных горестных страданиях, о разлуке и смерти, но над всеми этими словами -- синий свод вечности, торжественность покоя.
   Он родился с классической душой, и в возвышенности его речи нет искусственности. Другого мира, темного, разорванного, "страшного" просто не видит. Великолепным храмом, "готическим лесом" возносится его видение. Он, как зодчий, оценивает его постройку; от природы дано ему чувство архитектуры мира.
   
   Да, самое прекрасное в твореньи --
   Вот этот воздух, перекрытий лет,
   Вся эта легкость, простота, паренье,
   Божественный строительный расчет.
   
   И тот же "строительный расчет", та же простая крепкая равновесность в его стихах. Они сделаны из доброго материала, из гладких, ровных и тяжелых слов, которые взлетают вверх, как бы преодолевая земные притяжения. Взлетают, но прочным фундаментом стоят на земле. Земное побеждается не чудом (в закономерном мире Ладинского нет места чуду), а мудрым расчетом мастера. Как любит он пространство, воздух, свет, "большие планы", "необъятные залы", огромные поверхности айсбергов! С каким восторгом чертит простор снеговых равнин, полярных морей, ледяного эфира!
   Поэт не хочет верить в то, что прекрасная земля -- непрочна, что эта торжественная жизнь обречена гибели. Он Генное подмораживает стужей вечности. Окованная льдами, засыпанная "пышными" сугробами, лежит земля, как спящая красавица в стеклянном гробу.
   
   Муза шепчет:
   Хочу зимы...
   Хочу, чтобы снежок.
   
   Этот звук, "хрустальный звон зимы" проходит через все ст"хи. Вспоминает ли Ладинский о детстве: "И по скрипучим голубым сугробам меня возили в пекле меховом", поет ли о Московии: "Зима. Морозный на щеках румянец. Медвежий храп в сугробах" или об Архангельске: "Полночный мир сугробов", рассказывает ли он об Аргонавтах: "За ледяным окном, в глухие зимы", и всюду, всегда:
   Насквозь промерзшая земля, Бушует огненная стужа За зимней рамой бытия.
   В этом слепящем мире расцветают сказочные голубые розы, порхают снежные мотыльки, сияет розовое солнце и ангелы отвечают на стихи.
   Это -- одна тема: нетленный мир, "классическая зима", классический холодок. Из нее рождается и ритм -- медлительный и важный, и "пышный гул сравнений", и "к морозу рифма -- роза с державинских времен", и высокий стиль, и муза, Пегас, Терпсихора, Психея, Навзикая.
   Здесь, в этом плане, Московия встречается с Римом, славянское сливается с античным и русские слова звучат латинской медью. Читая Ладинского невольно вспоминаешь стихи столь близкого ему по духу поэта Осипа Мандельштама, его "Успенье нежное -- Флоренция в Москве", его строки о Психее:
   
   Душа не узнает прозрачные дубравы
   Дохнет на зеркало и медлит передать
   Лепешку медную с туманной переправы.
   
   Эти стихи могли бы служить эпиграфом к сборнику Ладинского. Вторая тема его -- и главная -- разлука души с землей. Уходя из печального мира Психея медлит, оборачивается с тоской. Поэт только об этом и говорит -- о "полете в эфир". Адмирал ведет "грешные души Атлантикой к Богу". Психея "взлетает, вырвавшись из рук" и падает у столба "загнанная лошадь молодая"; корабль "влачит нас в бессмертье голубое"; как волы, мы "влечем ярмо" и вспахиваем землю, "рвущуюся в облака", как Аргонавты, мы "отлетаем в Эмпирей"; посетив этот мир, мы "снова отлетаем к райским рощам, домой".
   Неуверенно, как будто с чужих слов, Ладинский сетует на печальную жизнь, где "все смертно и тленно", говорит о "проклятой планете", о том, что "земля -- комочек пыли, а небо -- темнота". В словах этих нет ни глубокой скорби, ни подлинного отчаянья. Всем торжественным строем его поэзии опровергается смысл этих строк. Смертное и тленное, "чердак", "курятник" любит он больше райских рощ и эфира вечности.
   
   И покидая воздух здешний
   За вздохом вздох, за пядью пядь,
   Ты плакала все неутешней
   И не хотела улетать.
   Или еще яснее и окончательнее:
   Но ради небес умирая
   На охапке железных пик
   Мы думаем не о рае --
   О земле наш последний крик.
   
   "Черное и голубое" -- черная земля и голубое небо. Но вот цвета меняются: в нетленных снегах голубеет земля, "дорогая мать", -- а небо обтекает ее, как черная Лета.
   Ладинский -- один из самых подлинных поэтов нашего времени. Его стихи не исповедь, не излияния чувства; он говорит на высоком языке поэзии; человек от нас закрыт, мы видим только поэта. И стихи его оттого так значительны, что они выражают не просто "тонкие мысли и образы" -- но особый, поэтический строй души. "Призвание поэта" -- не аллегория, Муза -- реальность, торжественность -- не риторика,
   
   Когда кастальской стужей
   Мы дышим в первый раз...

Примечания

   Впервые: "Числа". 1931, No 5.

--------------------------------------------------------------------

   Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский; Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. -- Томск: Водолей, 1999. -- 415 с.; 21 см.
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru